НАКАНУНЕ ПОСТА

Русская классическая проза. Книги, сборники рассказов, многотомники, полные собрания сочинений.

NEW КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА


КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА: новые материалы (2024)

Меню для авторов

КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему НАКАНУНЕ ПОСТА. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2009-11-30

- Павел Васильич! - будит Пелагея Ивановна своего мужа. - А Павел
Васильич! Ты бы пошел позанимался со Степой, а то он сидит над книгой и
плачет. Опять чего-то не понимает!
Павел Васильич поднимается, крестит зевающий рот и говорит мягко:
- Сейчас, душенька!
Кошка, спящая рядом с ним, тоже поднимается, вытягивает хвост,
перегибает спину и жмурится. Тишина... Слышно, как за обоями бегают мыши.
Надев сапоги и халат, Павел Васильич, помятый и хмурый спросонок, идет из
спальни в столовую; при его появлении другая кошка, которая обнюхивала на
окне рыбное заливное, прыгает с окна на пол и прячется за шкаф.
- Просили тебя нюхать! - сердится он, накрывая рыбу газетной
бумагой. - Свинья ты после этого, а не кошка...
Из столовой дверь ведет в детскую. Тут за столом, покрытым пятнами и
глубокими царапинами, сидит Степа, гимназист второго класса, с капризным
выражением лица и с заплаканными глазами. Приподняв колени почти до
подбородка и охватив их руками, он качается, как китайский болванчик, и
сердито глядит в задачник.
- Учишься? - спрашивает Павел Васильич, подсаживаясь к столу и
зевая. - Так, братец ты мой... Погуляли, поспали, блинов покушали, а
завтра сухоядение, покаяние и на работу пожалуйте. Всякий период времени
имеет свой предел. Что это у тебя глаза заплаканные? Зубренция одолела?
Знать, после блинов противно науками питаться? То-то вот оно и есть.
- Да ты что там над ребенком смеешься? - кричит из другой комнаты
Пелагея Ивановна. - Чем смеяться, показал бы лучше! Ведь он завтра опять
единицу получит, горе мое!
- Ты чего не понимаешь? - спрашивает Павел Васильич у Степы.
- Да вот... деление дробей! - сердито отвечает тот. - Деление дроби
на дробь...
- Гм... чудак! Что же тут? Тут и понимать нечего. Отзубри правило,
вот и всё... Чтобы разделить дробь на дробь, то для этой цели нужно
числителя первой дроби помножить на знаменателя второй, и это будет
числителем частного... Ну-с, засим знаменатель первой дроби...
- Я это и без вас знаю! - перебивает его Степа, сбивая щелчком со
стола ореховую скорлупу. - Вы покажите мне доказательство!
- Доказательство? Хорошо, давай карандаш. Слушай. Положим, нам нужно
семь восьмых разделить на две пятых. Так-с. Механика тут в том, братец ты
мой, что требуется эти дроби разделить друг на дружку... Самовар
поставили?
- Не знаю.
- Пора уж чай пить... Восьмой час. Ну-с, теперь слушай. Будем так
рассуждать. Положим, нам нужно разделить семь восьмых не на две пятых, а
на два, то есть только на числителя. Делим. Что же получается?
- Семь шестнадцатых.
- Так. Молодец. Ну-с, штукенция в том, братец ты мой, что мы... что,
стало быть, если мы делили на два, то... Постой, я сам запутался. Помню, у
нас в гимназии учителем арифметики был Сигизмунд Урбаныч, из поляков. Так
тот, бывало, каждый урок путался. Начнет теорему доказывать, спутается и
побагровеет весь и по классу забегает, точно его шилом кто-нибудь в спину,
потом раз пять высморкается и начнет плакать. Но мы, знаешь, великодушны
были, делали вид, что не замечаем. "Что с вами, спрашиваем, Сигизмунд
Урбаныч? У вас зубы болят?" И скажи, пожалуйста, весь класс из разбойников
состоял, из сорвиголов, но, понимаешь ты, великодушны были! Таких
маленьких, как ты, в мое время не было, а всё верзилы, этакие балбесы,
один другого выше. К примеру сказать, у нас в третьем классе был Мамахин:
господи, что за дубина! Понимаешь ты, дылда в сажень ростом, идет - пол
дрожит, хватит кулачищем по спине - дух вон! Не то, что мы, даже учителя
его боялись. Так вот этот самый Мамахин, бывало...
За дверью слышатся шаги Пелагеи Ивановны. Павел Васильич мигает на
дверь и шепчет:
- Мать идет. Давай заниматься. Ну, так вот, братец ты мой, -
возвышает он голос, - эту дробь надо помножить на эту. Ну-с, а для этого
нужно числителя первой дроби пом...
- Идите чай пить! - кричит Пелагея Ивановна.
Павел Васильич и его сын бросают арифметику и идут пить чай. А в
столовой уже сидит Пелагея Ивановна и с ней тетенька, которая всегда
молчит, и другая тетенька, глухонемая, и бабушка Марковна - повитуха,
принимавшая Степу. Самовар шипит и пускает пар, от которого на потолке
ложатся большие волнистые тени. Из передней, задрав вверх хвосты, входят
кошки, заспанные, меланхолические...
- Пей, Марковна, с вареньем, - обращается Пелагея Ивановна к
повитухе, - завтра пост великий, наедайся сегодня!
Марковна набирает полную ложечку варенья, нерешительно, словно порох,
подносит ко рту и, покосившись на Павла Васильича, ест; тотчас же ее лицо
покрывается сладкой улыбкой, такой же сладкой, как само варенье.
- Варенье очень даже отличное, - говорит она. - Вы, матушка, Пелагея
Ивановна, сами изволили варить?
- Сама. Кому же другому? Я всё сама. Степочка, я тебе не жидко чай
налила? Ах, ты уже выпил! Давай, ангелочек мой, я тебе еще налью.
- Так вот этот самый Мамахин, братец ты мой, - продолжает Павел
Васильич, поворачиваясь к Степе, - терпеть не мог учителя французского
языка. "Я, кричит, дворянин и не позволю, чтоб француз надо мною старшим
был! Мы, кричит, в двенадцатом году французов били!" Ну, его, конечно,
пороли... си-ильно пороли! А он, бывало, как заметит, что его пороть
хотят, прыг в окно и был таков! Этак дней пять-шесть потом в гимназию не
показывается. Мать приходит к директору, молит Христом-богом: "Господин
директор, будьте столь добры, найдите моего Мишку, посеките его, подлеца!"
А директор ей: "Помилуйте, сударыня, у нас с ним пять швейцаров не
справятся!"
- Господи, уродятся же такие разбойники! - шепчет Пелагея Ивановна, с
ужасом глядя на мужа. - Каково-то бедной матери!
Наступает молчание. Степа громко зевает и рассматривает на чайнице
китайца, которого он видел уж тысячу раз. Обе тетеньки и Марковна
осторожно хлебают из блюдечек. В воздухе тишина и духота от печки... На
лицах и в движениях лень, пресыщение, когда желудки до верха полны, а есть
все-таки нужно. Убираются самовар, чашки и скатерть, а семья всё сидит за
столом... Пелагея Ивановна то и дело вскакивает и с выражением ужаса на
лице убегает в кухню, чтобы поговорить там с кухаркой насчет ужина. Обе
тетеньки сидят в прежних позах, неподвижно, сложив ручки на груди, и
дремлют, поглядывая своими оловянными глазками на лампу. Марковна каждую
минуту икает и спрашивает:
- Отчего это я икаю? Кажется, и не кушала ничего такого... и словно
бы не пила... Ик!
Павел Васильич и Степа сидят рядом, касаясь друг друга головами, и,
нагнувшись к столу, рассматривают "Ниву" 1878 года.
- "Памятник Леонардо да-Винчи перед галереей Виктора Эммануила в
Милане". Ишь ты... Вроде как бы триумфальные ворота... Кавалер с дамой...
А там вдали человечки...
- Этот человечек похож на нашего гимназиста Нискубина, - говорит
Степа.
- Перелистывай дальше... "Хоботок обыкновенной мухи, видимый в
микроскоп". Вот так хоботок! Ай да муха! Что же, брат, будет, ежели клопа
под микроскопом поглядеть? Вот гадость!
Старинные часы в зале сипло, точно простуженные, не бьют, а кашляют
ровно десять раз. В столовую входит кухарка Анна и - бух хозяину в ноги!
- Простите Христа ради, Павел Васильич! - говорит она, поднимаясь вся
красная.
- Прости и ты меня Христа ради, - отвечает Павел Васильич равнодушно.
Анна тем же порядком подходит к остальным членам семьи, бухает в ноги
и просит прощенья. Минует она одну только Марковну, которую, как
неблагородную, считает недостойной поклонения.
Проходит еще полчаса в тишине и спокойствии... "Нива" лежит уже на
диване, и Павел Васильич, подняв вверх палец, читает наизусть латинские
стихи, которые он выучил когда-то в детстве. Степа глядит на его палец с
обручальным кольцом, слушает непонятную речь и дремлет; трет кулаками
глаза, а они у него еще больше слипаются.
- Пойду спать... - говорит он, потягиваясь и зевая.
- Что? Спать? - спрашивает Пелагея Ивановна. - А заговляться?
- Я не хочу.
- Да ты в своем уме? - пугается мамаша. - Как же можно не
заговляться? Ведь во весь пост не дадут тебе скоромного!
Павел Васильич тоже пугается.
- Да, да, брат, - говорит он. - Семь недель мать не даст скоромного.
Нельзя, надо заговеться.
- Ах, да мне спать хочется! - капризничает Степа.
- В таком случае накрывайте скорей на стол! - кричит встревоженно
Павел Васильич. - Анна, что ты там, дура, сидишь? Иди поскорей, накрывай
на стол!
Пелагея Ивановна всплескивает руками и бежит в кухню с таким
выражением, как будто в доме пожар.
- Скорей! Скорей! - слышится по всему дому. - Степочка спать хочет!
Анна! Ах боже мой, что же это такое? Скорей!
Через пять минут стол уже накрыт. Кошки опять, задрав вверх хвосты,
выгибая спины и потягиваясь, сходятся в столовую... Семья начинает
ужинать. Есть никому не хочется, у всех желудки переполнены, но есть
все-таки нужно.

Новые статьи на library.by:
КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА:
Комментируем публикацию: НАКАНУНЕ ПОСТА

© Чехов Антон Павлович ()

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.