КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА (последнее)
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ ИЮНЯ
Русская классическая проза. Книги, сборники рассказов, многотомники, полные собрания сочинений.
(РАССКАЗ ОХОТНИКА, НИКОГДА В ЦЕЛЬ НЕ ПОПАДАЮЩЕГО)
Было четыре часа утра...
Степь обливалась золотом первых солнечных лучей и, покрытая росой,
сверкала, точно усыпанная бриллиантовою пылью. Туман прогнало утренним
ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья,
головки репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка
покланиваясь друг другу и пошептывая. Над травой и над нашими головами,
плавно помахивая крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они
охотились...
Аким Петрович Отлетаев, мировой судья, земский врач, я, зять
Отлетаева Предположенский и волостной старшина Козоедов ехали все шестеро
на отлетаевской коляске-розвальне на охоту. За коляской, вывалив языки,
бежали четыре пса. Я и земский врач народ худенький, остальные же толсты,
как стоведерные бочки, а потому, несмотря на то, что дедовская коляска
была и широка и глубока, нам было до чёртиков тесно. Я то и дело толкал
локтем и ружейным прикладом в живот Козоедова. Все мы толкались, пыхтели,
морщились, всей душой ненавидели друг друга и с нетерпением ждали того
времени, когда нам можно будет вылезть из коляски. Ехали мы подальше в
степь пострелять куропаток, стрепетов, перепелов, болотной дичи и, если
фортуна оглянется на нас, дрохв. Предводительствовал нами хозяин коляски и
коней Отлетаев, по милости которого мы и ехали на охоту. Тела наши были
сдавлены, но зато души были преисполнены радостями самого высшего
качества!
Кто никогда не ездил и не шлялся на охоту, тому не понять этих
радостей. Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно, как маменьки
глядят на своих сыночков, подающих большие надежды.
- А каков наш будет маршрут? - спросил я, когда мы отъехали от
Отлетаевки верст на десять.
- Сейчас едем на Еланчик, - отвечал Отлетаев, - бекасов стрелять...
Отсюда это верст восемь будет. Там же и перепелов на просе постреляем...
Пострелявши перепелов, ночевать станем, а уж завтра чуть свет у нас
самая-то настоящая стрельба начнется...
- А что, господа, как думаете, - спросил я, показывая пальцем на
коршуна, который купался далеко в небесной синеве, - можно ли попасть
отсюда? Попадете?
- Не попадешь! - сказал Отлетаев. - Далеко очень! Впрочем, из моего
ружья попадешь...
- И из вашего ружья не попадешь, - заметил Предположенский.
- Попадешь. Дробью не попадешь, не достанет, а пулей наверно...
- И пулей не попадешь.
- Уж это позвольте мне знать, попаду я или не попаду! Вы ружья моего
не знаете, а я знаю... Вы отродясь не видали хороших ружей, а потому это
вам и кажется таким странным... Я и дальше попадал...
Предположенский откинул назад голову и засмеялся...
- Чего же смеешься? - продолжал Отлетаев. - Не веришь, небось?
- Разумеется, не верю.
- Гм... Ружья моего, значит, не знаешь... Ружье замечательное!
Недаром шестьсот целковых стоит...
- Сколь...ко?? - спросил Предположенский и вытянул шею... - Сколько?
Повторите, папаша!
- Шестьсот рублей... Чего же ты смеешься? Ты погляди на ружье, да
потом и скаль зубы!
- Я вижу... Чьей фабрики?
- Марсельское... Фабрики Лепелье...
- Лепелье? Не слыхал что-то такой фабрики... Ружье, как ружье...
Рублей сто стоит... Не люблю, тесть, когда вы врете! Зачем врать? Я не
понимаю, зачем врать?
- Ружье хорошее, - заметил мировой, - но шестисот не стоит. Вы
переплатили, Аким Петрович!
- Он вовсе не переплачивал! - горячился Предположенский, - он врет!
Врет, как школяр!
Отлетаев завертелся и покраснел.
- Не таковский, чтоб врать, - сказал он. - Так-то-с! Ты вот... ты вот
так врешь! Ну да! Ты вот так и норовишь уколоть! С тобой ездить не
следует. Я не знаю, зачем я с тобой поехал!..
- И не ездил бы... Зачем врать, не понимаю! Врет, как свинья!
- Сам свинья! Свинья и дурак вместе с тем...
Мы начали усовещевать Предположенского.
- Пусть он не врет! - оправдывался непокорный зять. - Моя душа
возмущается, ежели кто врет... И свиньей пусть не бранится. Сам он свинья,
вот что! А если ему неприятно, что я еду, так... шут с ним! Я могу и не
ехать!
- Ну, полноте! Аким Петрович и не думал вас оскорблять! Стоит ли
поднимать бурю из-за пустяков?
Предположенский надулся, как объевшийся индюк, и умолк.
- Нельзя-с! - обратился, немного погодя, к Предположенскому
Козоедов. - Нельзя-с! Он вам теперь, можно сказать, заместо родителев,
тесть он вам, а вы грубости наносите... А грешно!
Зять взглянул презрительно на старшину и сардонически усмехнулся...
- Тебя спрашивают нешто? - спросил он. - Спрашивают? Молчи, коли...
Сиди, ежели сидишь!.. Заместо родителев... Говорить еще не умеешь, а тоже
лезешь... Гм... Суконное ры... Мужлан!
- Вот видите-с, какие вы! Не любите, коли люди покойно сидят. Я хотя
и из простого звания произошел, хотя, могу сказать, и никакого образования
не проходил, но могу сказать, что имею в груди, и в сердце, и в душе
всякие чувства, а вы вот так нет, хоть вы и науки проходили по всем
степеням... Так-то-с!
- Перестаньте, господа! - вмешался я. - Полно вам друг другу мораль
читать! Давайте молчать...
Отлетаев с сопеньем вытащил из бокового кармана объемистый, сильно
потертый портсигар и запустил в него свои толстые пальцы. Доктор и мировой
протянули руки к его портсигару.
- Нет-с, извините-с! - сказал внушительно Отлетаев. - Дружба дружбой,
а табачок врозь. Мне самому не хватит... Дорога велика, а у меня
папирос-то с собой только четыре десятка...
Доктор и мировой сильно сконфузились и, чтобы скрыть подальше от
света белого свой конфуз, засвистали из "Мадам Анго".
Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная...
Мы его терпеть не могли. Сконфуженный доктор закурил собственную
папироску и начал рассказывать анекдоты. Рассказал он их штук двадцать; из
них только один не был сальным, остальные же так и таяли в наших ушах.
- А вы, батенька, мастер! - похвалил я доктора. - Не знал я, что вы
такой юморист!
- Да-с... Кое-что знаем, - сказал доктор. - Ежели б я захотел в
журналах сотрудничать, то миллионы бы имел. Больше вашего зарабатывал бы.
- Не сомневаюсь... Чего же не сотрудничаете?
- Не хочу!
- Почему же?
- Не хочу, вот и всё! Совесть есть! Нешто человек с совестью может в
ваших журналах писать? Никогда! Я даже не читаю никогда газет! Считаю
болванами тех, кто выписывает их, тратит деньги...
- А я наоборот, - заметил мировой, - считаю тех болванами, кто не
тратит деньги на газеты...
- Доктор не в духе сегодня, - сказал я. - Не будем его трогать...
- Кто вам сказал, что я не в духе? Я в духе... Вы потому так
заступаетесь за газеты, что в них пишете, а по-моему, они... тьфу! Яйца
выеденного не стоят. Врут, врут и врут. Первые вруны и сплетники!
Газетчики - те же адвокаты... Врут и не имеют совести!
- Я был адвокатом, - сказал мировой, - а совесть имел.
Предположенский и Козоедов переглянулись и ехидно улыбнулись.
- Я не про вас говорю... Я вообще... Вообще все мошенники... И
газетчики, и адвокаты, и все...
Я, вместо того чтобы молчать, продолжал заступаться за газетчиков.
Мировой продолжал заступаться за адвокатов... В коляске поднялся спор.
- А медицина-то ваша? - ухватился я. - Медицина? Что она стоит?
Небось не врете? Только денежки берете! Что такое доктор? Доктор есть
предисловие гробокопателя... вот что-с! Впрочем, я не знаю, для чего я с
вами спорю? Разве у вас есть логика? Вы кончили университет, но
рассуждаете, как банщик...
- Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
- Газетчиков и адвокатов ругаем, - забасил Предположенский, - а самой
настоящей-то врали и не видим... Потолкуйте-ка с тестюшкой, он любого
адвоката по брехательной части за пояс заткнет...
И так далее... Слово за слово, гримаса за гримасой, сплетня за
сплетней, и дело зашло чёрт знает куда...
Мы начали рассказывать всё, что за зиму накопилось в наших душах друг
против друга. Мы перещеголяли старых девок.
Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные, каверзили друг против
друга, солнце поднималось всё выше и выше... Туман исчез окончательно, и
начался летний день... Было кругом тихо, славно...
Только мы одни нарушали тишину...
Подъехав к первому попавшемуся болотцу, мы вылезли из коляски и,
сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять среди нас согласие
взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил
в нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов
от дроби и кое-как разговорились.
Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили и крикнули
"ура". Согласие было бы окончательно водворено, если бы не доктор. Доктор,
пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом, подошел к коляске,
развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
- Доктор! Что это вы там делаете? - крикнул Отлетаев.
- Ем и пью.
- Какое же вы имеете право распоряжаться?
- А что?
- Это для вас положено? Не понимаю этого, извините, свинства! Не мог
подождать! Что это вы раскупорили? Батюшки! Это моя настойка! Какое вы
имеете право, милостивый государь?
- Не кричите, пожалуйста! Потише!
- Ведь эту настойку я для себя взял! Слаб здоровьем, взял настойки,
и... на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
- Не заверну! Вам, неприличный и неделикатный человек, должно быть
известно, что на охоте всё общее... Какой вы, извините, невежа!
Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе
огромнейший кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы
насолить тестю, выпил из горлышка половину настойки... У Отлетаева
навернулись слезы.
- Это вы назло? - зашептал он, - хорошо же! Хорошо! Вот вы как...
Мерси боку...*
_______________
* Очень благодарен (франц. merci beaucoup).
Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
- А-а-а?.. Закусываете? - спросил он. - А не рано ли? Впрочем, одну
пропустить не мешает... За ваше здоровье!
Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
- Очень хорошо-с! Прекрасно-с! - крикнул уже Отлетаев.
- Что прекрасно? - спросил мировой.
- Ничего...
Отлетаев сел в коляску, бросил на траву кулек, иронически нам
поклонился и ударил кучера Петра по спине.
- Поезжай! - крикнул он.
- Куда это вы? - удивились мы...
- Ежели я вам противен... необразован... Козоедов! Иди садись,
голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим их от
своего присутствия! Иди, милый!
- Куда же вы? Что вы дурака корчите?
- Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть
дурак... Прощайте-с... я домой...
- А мы же на чем поедем?
- На чем знаете... Коляска моя.
- Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? - крикнул
Предположенский.
Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
- Ты с ума сошел? - продолжал Предположенский. - Вылезай из коляски!
- Не вылезу. Прощай, зять! Ты человек образованный, гуманный,
цивилизованный... А я... Что я?
- А ты - дурак! Господа, что же это такое? Кто его раздразнил? Вы,
доктор? Вы, чёрт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом не в свое
дело!
- Я для вас не тесть... Прошу не орать, - обиделся доктор. - Коли
будете орать, так и я уеду...
- И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул
рукой и тоже полез в коляску.
- Мы вечно так, - вздохнул он. - Никогда у нас ничего не выходит...
- Погоняй! - крикнул Отлетаев.
Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
Я и Предположенский переглянулись.
- Стой! - крикнул я и побежал за коляской. - Стой!
- Стой! - заорал Предположенский. - Стой, скоты!
Коляска остановилась, и мы уселись.
- Я тебе всё это припомню! - сказал, сверкая глазами, Предположенский
и погрозил тестю кулаком. - Всё! До смерти будешь помнить этот день!
До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости высшего качества
сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и
не слопали только потому, что не знали, с какого конца начать лопать...
Когда мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева
и пила кофе...
- Вы приехали? - удивилась она. - Что так рано?
Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
- Куда же вы, господа? - закричала мадам Отлетаева. - А кофе пить? А
обедать? Куда вы?
Мы повернулись к крыльцу и молча, внушительно погрозили нашими
огромными кулаками. Предположенский плюнул по направлению к крыльцу,
выругался и отправился спать в конюшню.
Дня через два Отлетаев, Предположенский, Козоедов, мировой, земский
врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку
и по обыкновению грызли друг друга...
Дня через три мы поругались насмерть, а через пять пускали вместе
фейерверк...
Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но
разойтись мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в
Отлетаевку, поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело...
Глушь - не столица... В Отлетаевке рак - рыба, Фома - человек и
ссора - живое слово...
Было четыре часа утра...
Степь обливалась золотом первых солнечных лучей и, покрытая росой,
сверкала, точно усыпанная бриллиантовою пылью. Туман прогнало утренним
ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья,
головки репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка
покланиваясь друг другу и пошептывая. Над травой и над нашими головами,
плавно помахивая крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они
охотились...
Аким Петрович Отлетаев, мировой судья, земский врач, я, зять
Отлетаева Предположенский и волостной старшина Козоедов ехали все шестеро
на отлетаевской коляске-розвальне на охоту. За коляской, вывалив языки,
бежали четыре пса. Я и земский врач народ худенький, остальные же толсты,
как стоведерные бочки, а потому, несмотря на то, что дедовская коляска
была и широка и глубока, нам было до чёртиков тесно. Я то и дело толкал
локтем и ружейным прикладом в живот Козоедова. Все мы толкались, пыхтели,
морщились, всей душой ненавидели друг друга и с нетерпением ждали того
времени, когда нам можно будет вылезть из коляски. Ехали мы подальше в
степь пострелять куропаток, стрепетов, перепелов, болотной дичи и, если
фортуна оглянется на нас, дрохв. Предводительствовал нами хозяин коляски и
коней Отлетаев, по милости которого мы и ехали на охоту. Тела наши были
сдавлены, но зато души были преисполнены радостями самого высшего
качества!
Кто никогда не ездил и не шлялся на охоту, тому не понять этих
радостей. Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно, как маменьки
глядят на своих сыночков, подающих большие надежды.
- А каков наш будет маршрут? - спросил я, когда мы отъехали от
Отлетаевки верст на десять.
- Сейчас едем на Еланчик, - отвечал Отлетаев, - бекасов стрелять...
Отсюда это верст восемь будет. Там же и перепелов на просе постреляем...
Пострелявши перепелов, ночевать станем, а уж завтра чуть свет у нас
самая-то настоящая стрельба начнется...
- А что, господа, как думаете, - спросил я, показывая пальцем на
коршуна, который купался далеко в небесной синеве, - можно ли попасть
отсюда? Попадете?
- Не попадешь! - сказал Отлетаев. - Далеко очень! Впрочем, из моего
ружья попадешь...
- И из вашего ружья не попадешь, - заметил Предположенский.
- Попадешь. Дробью не попадешь, не достанет, а пулей наверно...
- И пулей не попадешь.
- Уж это позвольте мне знать, попаду я или не попаду! Вы ружья моего
не знаете, а я знаю... Вы отродясь не видали хороших ружей, а потому это
вам и кажется таким странным... Я и дальше попадал...
Предположенский откинул назад голову и засмеялся...
- Чего же смеешься? - продолжал Отлетаев. - Не веришь, небось?
- Разумеется, не верю.
- Гм... Ружья моего, значит, не знаешь... Ружье замечательное!
Недаром шестьсот целковых стоит...
- Сколь...ко?? - спросил Предположенский и вытянул шею... - Сколько?
Повторите, папаша!
- Шестьсот рублей... Чего же ты смеешься? Ты погляди на ружье, да
потом и скаль зубы!
- Я вижу... Чьей фабрики?
- Марсельское... Фабрики Лепелье...
- Лепелье? Не слыхал что-то такой фабрики... Ружье, как ружье...
Рублей сто стоит... Не люблю, тесть, когда вы врете! Зачем врать? Я не
понимаю, зачем врать?
- Ружье хорошее, - заметил мировой, - но шестисот не стоит. Вы
переплатили, Аким Петрович!
- Он вовсе не переплачивал! - горячился Предположенский, - он врет!
Врет, как школяр!
Отлетаев завертелся и покраснел.
- Не таковский, чтоб врать, - сказал он. - Так-то-с! Ты вот... ты вот
так врешь! Ну да! Ты вот так и норовишь уколоть! С тобой ездить не
следует. Я не знаю, зачем я с тобой поехал!..
- И не ездил бы... Зачем врать, не понимаю! Врет, как свинья!
- Сам свинья! Свинья и дурак вместе с тем...
Мы начали усовещевать Предположенского.
- Пусть он не врет! - оправдывался непокорный зять. - Моя душа
возмущается, ежели кто врет... И свиньей пусть не бранится. Сам он свинья,
вот что! А если ему неприятно, что я еду, так... шут с ним! Я могу и не
ехать!
- Ну, полноте! Аким Петрович и не думал вас оскорблять! Стоит ли
поднимать бурю из-за пустяков?
Предположенский надулся, как объевшийся индюк, и умолк.
- Нельзя-с! - обратился, немного погодя, к Предположенскому
Козоедов. - Нельзя-с! Он вам теперь, можно сказать, заместо родителев,
тесть он вам, а вы грубости наносите... А грешно!
Зять взглянул презрительно на старшину и сардонически усмехнулся...
- Тебя спрашивают нешто? - спросил он. - Спрашивают? Молчи, коли...
Сиди, ежели сидишь!.. Заместо родителев... Говорить еще не умеешь, а тоже
лезешь... Гм... Суконное ры... Мужлан!
- Вот видите-с, какие вы! Не любите, коли люди покойно сидят. Я хотя
и из простого звания произошел, хотя, могу сказать, и никакого образования
не проходил, но могу сказать, что имею в груди, и в сердце, и в душе
всякие чувства, а вы вот так нет, хоть вы и науки проходили по всем
степеням... Так-то-с!
- Перестаньте, господа! - вмешался я. - Полно вам друг другу мораль
читать! Давайте молчать...
Отлетаев с сопеньем вытащил из бокового кармана объемистый, сильно
потертый портсигар и запустил в него свои толстые пальцы. Доктор и мировой
протянули руки к его портсигару.
- Нет-с, извините-с! - сказал внушительно Отлетаев. - Дружба дружбой,
а табачок врозь. Мне самому не хватит... Дорога велика, а у меня
папирос-то с собой только четыре десятка...
Доктор и мировой сильно сконфузились и, чтобы скрыть подальше от
света белого свой конфуз, засвистали из "Мадам Анго".
Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная...
Мы его терпеть не могли. Сконфуженный доктор закурил собственную
папироску и начал рассказывать анекдоты. Рассказал он их штук двадцать; из
них только один не был сальным, остальные же так и таяли в наших ушах.
- А вы, батенька, мастер! - похвалил я доктора. - Не знал я, что вы
такой юморист!
- Да-с... Кое-что знаем, - сказал доктор. - Ежели б я захотел в
журналах сотрудничать, то миллионы бы имел. Больше вашего зарабатывал бы.
- Не сомневаюсь... Чего же не сотрудничаете?
- Не хочу!
- Почему же?
- Не хочу, вот и всё! Совесть есть! Нешто человек с совестью может в
ваших журналах писать? Никогда! Я даже не читаю никогда газет! Считаю
болванами тех, кто выписывает их, тратит деньги...
- А я наоборот, - заметил мировой, - считаю тех болванами, кто не
тратит деньги на газеты...
- Доктор не в духе сегодня, - сказал я. - Не будем его трогать...
- Кто вам сказал, что я не в духе? Я в духе... Вы потому так
заступаетесь за газеты, что в них пишете, а по-моему, они... тьфу! Яйца
выеденного не стоят. Врут, врут и врут. Первые вруны и сплетники!
Газетчики - те же адвокаты... Врут и не имеют совести!
- Я был адвокатом, - сказал мировой, - а совесть имел.
Предположенский и Козоедов переглянулись и ехидно улыбнулись.
- Я не про вас говорю... Я вообще... Вообще все мошенники... И
газетчики, и адвокаты, и все...
Я, вместо того чтобы молчать, продолжал заступаться за газетчиков.
Мировой продолжал заступаться за адвокатов... В коляске поднялся спор.
- А медицина-то ваша? - ухватился я. - Медицина? Что она стоит?
Небось не врете? Только денежки берете! Что такое доктор? Доктор есть
предисловие гробокопателя... вот что-с! Впрочем, я не знаю, для чего я с
вами спорю? Разве у вас есть логика? Вы кончили университет, но
рассуждаете, как банщик...
- Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
- Газетчиков и адвокатов ругаем, - забасил Предположенский, - а самой
настоящей-то врали и не видим... Потолкуйте-ка с тестюшкой, он любого
адвоката по брехательной части за пояс заткнет...
И так далее... Слово за слово, гримаса за гримасой, сплетня за
сплетней, и дело зашло чёрт знает куда...
Мы начали рассказывать всё, что за зиму накопилось в наших душах друг
против друга. Мы перещеголяли старых девок.
Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные, каверзили друг против
друга, солнце поднималось всё выше и выше... Туман исчез окончательно, и
начался летний день... Было кругом тихо, славно...
Только мы одни нарушали тишину...
Подъехав к первому попавшемуся болотцу, мы вылезли из коляски и,
сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять среди нас согласие
взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил
в нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов
от дроби и кое-как разговорились.
Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили и крикнули
"ура". Согласие было бы окончательно водворено, если бы не доктор. Доктор,
пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом, подошел к коляске,
развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
- Доктор! Что это вы там делаете? - крикнул Отлетаев.
- Ем и пью.
- Какое же вы имеете право распоряжаться?
- А что?
- Это для вас положено? Не понимаю этого, извините, свинства! Не мог
подождать! Что это вы раскупорили? Батюшки! Это моя настойка! Какое вы
имеете право, милостивый государь?
- Не кричите, пожалуйста! Потише!
- Ведь эту настойку я для себя взял! Слаб здоровьем, взял настойки,
и... на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
- Не заверну! Вам, неприличный и неделикатный человек, должно быть
известно, что на охоте всё общее... Какой вы, извините, невежа!
Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе
огромнейший кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы
насолить тестю, выпил из горлышка половину настойки... У Отлетаева
навернулись слезы.
- Это вы назло? - зашептал он, - хорошо же! Хорошо! Вот вы как...
Мерси боку...*
_______________
* Очень благодарен (франц. merci beaucoup).
Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
- А-а-а?.. Закусываете? - спросил он. - А не рано ли? Впрочем, одну
пропустить не мешает... За ваше здоровье!
Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
- Очень хорошо-с! Прекрасно-с! - крикнул уже Отлетаев.
- Что прекрасно? - спросил мировой.
- Ничего...
Отлетаев сел в коляску, бросил на траву кулек, иронически нам
поклонился и ударил кучера Петра по спине.
- Поезжай! - крикнул он.
- Куда это вы? - удивились мы...
- Ежели я вам противен... необразован... Козоедов! Иди садись,
голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим их от
своего присутствия! Иди, милый!
- Куда же вы? Что вы дурака корчите?
- Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть
дурак... Прощайте-с... я домой...
- А мы же на чем поедем?
- На чем знаете... Коляска моя.
- Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? - крикнул
Предположенский.
Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
- Ты с ума сошел? - продолжал Предположенский. - Вылезай из коляски!
- Не вылезу. Прощай, зять! Ты человек образованный, гуманный,
цивилизованный... А я... Что я?
- А ты - дурак! Господа, что же это такое? Кто его раздразнил? Вы,
доктор? Вы, чёрт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом не в свое
дело!
- Я для вас не тесть... Прошу не орать, - обиделся доктор. - Коли
будете орать, так и я уеду...
- И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул
рукой и тоже полез в коляску.
- Мы вечно так, - вздохнул он. - Никогда у нас ничего не выходит...
- Погоняй! - крикнул Отлетаев.
Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
Я и Предположенский переглянулись.
- Стой! - крикнул я и побежал за коляской. - Стой!
- Стой! - заорал Предположенский. - Стой, скоты!
Коляска остановилась, и мы уселись.
- Я тебе всё это припомню! - сказал, сверкая глазами, Предположенский
и погрозил тестю кулаком. - Всё! До смерти будешь помнить этот день!
До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости высшего качества
сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и
не слопали только потому, что не знали, с какого конца начать лопать...
Когда мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева
и пила кофе...
- Вы приехали? - удивилась она. - Что так рано?
Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
- Куда же вы, господа? - закричала мадам Отлетаева. - А кофе пить? А
обедать? Куда вы?
Мы повернулись к крыльцу и молча, внушительно погрозили нашими
огромными кулаками. Предположенский плюнул по направлению к крыльцу,
выругался и отправился спать в конюшню.
Дня через два Отлетаев, Предположенский, Козоедов, мировой, земский
врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку
и по обыкновению грызли друг друга...
Дня через три мы поругались насмерть, а через пять пускали вместе
фейерверк...
Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но
разойтись мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в
Отлетаевку, поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело...
Глушь - не столица... В Отлетаевке рак - рыба, Фома - человек и
ссора - живое слово...
Опубликовано 28 ноября 2009 года
Новые статьи на library.by:
КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА:
Комментируем публикацию: ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ ИЮНЯ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1259420833 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций