КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА (последнее)
КОРОЛЕВСКИЙ ПАРК
Русская классическая проза. Книги, сборники рассказов, многотомники, полные собрания сочинений.
Наступило начало XXVI столетия по христианскому летосчислению. Земная
жизнь людей изменилась до неузнаваемости. Цветные расы совершенно слились с
белыми, внеся в их кровь ту стойкость, здоровье и долговечность, которой
отличаются среди животных все 'гибриды и метисы. Войны навеки прекратились
еще с середины XX столетия, после ужасающих побоищ, в которых принял участие
весь цивилизованный мир и которые обошлись в десятки миллионов человеческих
жизней и в сотни миллиардов денежных расходов. Гений человека смягчил самые
жестокие климаты, осушил болота, прорыл горы, соединил моря, превратил
--землю в пышный сад и в огромную мастерскую и удесятерил ее
производительность. Машина свела труд к четырем часам ежедневной и для всех
обязательной работы. Исчезли пороки, процвели добродетели. По правде
сказать... все это было довольно скучно. Неда-^ром же в средине тридцать
второго столетия, после "великого южно-африканского восстания, направленного
против докучного общественного режима, все человечество в каком-то
радостно-пьяном безумии бросилось на путь войны, крови, заговоров, разврата
и жестокого, неслыханного деспотизма, -- бросилось и -- бог весть, в который
раз за долголетнюю историю нашей планеты -- разрушило и обратило в прах и пепел все великие завоевания
мировой культуры.
Все мирное и сытое благополучие, предшествовавшее этому стихийному
разгрому, пришло само собою, без крови и насилия. Земные властители молча и
покорно уступили духу времени и сошли с своих тронов, чтобы раствориться в
народе и принять участие в его созидательном труде. Они сами поняли, что
обаяние их власти давно уже стало пустым словом. Недаром много столетий
подряд их принцессы сбегали из дворцов с лакеями, обезьяньими поводырями,
крупье, цыганами, таперами и бродячими фокусниками. И недаром же их принцы,
великие герцоги, эрцгерцоги и просто герцоги закладывали наследственные
скипетры в ссудных кассах, а тысячелетние короны клали к ногам кокоток, а
кокотки делали из них украшения для своих фальшивых волос.
Но многие из их потомков -- слепо, гордо, бесстрашно и, по-своему,
трагически уверенные в божественности и неиссякаемости власти, почиющей на
них в силу наследственной преемственности, -- отказались презрительно от
общения с чернью и никогда не переставали считать себя повелителями и отцами
народов. Они брезговали прибегнуть к самоубийству, которое по-прежнему
считали унизительною слабостью для лиц королевских домов. Они ни за что не
соглашались омрачить сияние своих старинных гербов недостойным браком. И их
изнеженные, тонкие и белые руки никогда не запачкались физическим трудом --
этим уделом рабов.
Тогда народное правительство, давно уничтожившее тюрьмы, наказания и
насилие, построило для них в роскошном общественном парке большой, светлый и
очень удобный дом, с общей гостиной, столовой и залой и с отдельными
маленькими, но уютными комнатками. Пропитание же и одежда определены им от
доброхотных даяний народа, и бывшие владыки безмолвно соглашаются между
собою -- глядеть на эти маленькие подарки, как на законную дань вассалов. А
для того, чтобы прозябание венценосцев не было бесцельным, практичное правительство разрешает школьникам изучать историю
прошлого на этих живых обломках старины.
И вот, собранные в одно место, предоставленные самим себе и своей
бездеятельности, они медленно разрушаются телом и опускаются душою в
общественной богадельне. Они еще хранят в своей наружности отблеск былого
величия. Их породистые лица, утонченные и облагороженные строгим подбором в
течение сотен поколений, по-прежнему отличаются своими покатыми лбами,
орлиными носами и крутыми подбородками, годными для медальных профилей. Их
руки и ноги, как и раньше, малы и изящны. Их движения остались
величественными, а улыбки очаровательными.
Но это только на народе, перед посетителями парка... Оставаясь одни, в
стенах богадельни, они превращаются в сморщенных, кряхтящих, недужных
старичков, завистливых, бранчивых, подозрительных и черствых. Они садятся
вчетвером за винт -- два короля и два великих герцога. И пока идет сдача,
они спокойны, вежливы и любезно предупредительны. Но давнишнее взаимное
раздражение, всегда накопляющееся -между людьми, долго и поневоле живущими
вместе, скупость, нервность и вспыльчивость скоро перессорили их. И король
сардинский, отхаживая отыгранные трефы, изысканно-любезно замечает герцогу
сен-бер-нардскому:
-- Надеюсь, ваше высочество, что вы не задержали, как в прошлую игру,
одну трефу про запас?
А герцог отвечает на это с горечью:
Лишь происки врагов и общее падение нравственности заставляют меня жить
в одной клетке с такой старой мартышкой, как вы, Sir.
И все они отлично знают, что у дамы бубен оторван уголок, а у девятки
пик на крапе чернильное пятно, и, входя в маленькую сделку со своей
совестью, тайно пользуются этими наивными приметами.
Изредка, во время обеда, они, как индюки сквозь сон, еще произносят
веские фразы:
-- Мой народ и моя армия...
-- О, если бы вы знали, как обожали моего отца подданные... Они и до
сих пор... Я могу вам дать прочитать письмо, полученное мною от моей
партии... Не знаю только, куда я его девал...
-- Да. И до меня дошли сведения, что у меня, в моих горах, идет сильное
брожение...
-- Люди должны же когда-нибудь одуматься и возвратиться к законному
порядку вещей...
Но никто этого бормотания не слышал, и никто, даже услышав, ему не
верил. У них у всех, взятых вместе, остался лишь один верный подданный,
убежденный сторонник королевской власти --их глухой, полуослепший, почти
столетний прислужник, бывший солдат.
Их мелочная, пустяковая жизнь вся переполнена сплетнями, интригами,
взаимным подглядыванием и подслушиванием. Они засматривают друг другу в
чашки и горшки, в столики, под одеяла и в грязное белье, упрекают друг друга
болезнями и старческим безобразием, и все завидуют графу Луарскому, супруга
которого открыла мелочную лавочку поблизости от морского порта и благодаря
торговле имеет возможность покупать сигары своему державному мужу.
Их сыновья и дочери еще в отрочестве оставили
их, чтобы утонуть, исчезнуть в народе. Но зато по
праздникам принцев еще навещают их жены и совсем
уже дряхленькие матери, которым, как и всем женщи
нам, в обыкновенные дни прегражден доступ в "Дом
королей". Они подбирают на улицах и на площадях
все газетные и устные сплетни и обольщают своих ста
рых детей несбыточными надеждами и вместе с ними
вслух мечтают о том, как они подымут в своей стране
травосеяние и как нужно и важно для государства
разведение чернослива, швейцарских роз, лимбургского
сыра, спаржи и ангорских котов. После таких разгово
ров бедные старые короли видят во сне фейерверки,
парады, знамена, балы, торжественные выходы и ре
вущую от восторга толпу. А наутро многие из них
после беспокойного сна принимают горькую воду,
и вся богадельня от скуки следит за исходом лекар
ства, ... ..."
484
И вот по-прежнему, как и тысячи лет тому назад, наступила весна. Что бы
ни было -- весна навсегда останется милым, радостным, светлым праздником,
так же как остается ее вечным спутником яйцо -- символ бесконечности и
плодотворности жизни.
В "Парке королей" распустились клейкие благоухающие тополевые почки,
зазеленели газоны и сладостно и мощно запахло обнаженной, еще мягкой землей,
совершающей снова великую тайну материнства. А сквозь ветви деревьев опять
засмеялось старое чудесное голубое --небо.
Венценосцы выползли из своих комнаток на воздух и тихо бродят по
дорожкам парка, опираясь на костыли. Весна, которая так томно и властно
зовет куда-то молодые сердца, разбудила и в их старческой крови печальную и
неясную тревогу. Но молодежи, заполнявшей в эти светлые дни прекрасный парк,
они казались еще более далекими, странными и чужими -- подобными загробным
выходцам.
Старый, совсем одинокий, бездетный и вдовый ко-рвль Трапезундский,
величественный старец с коническим, уходящим назад лбом, с горбатым носом и
серебряной бородой до пояса, уселся на зеленой скамейке в самой дальней,
уединенной аллее. Солнце и воздух пьяно разморили его тело и наполнили его
душу тихой тоской. Точно сквозь сон слышал он знакомые фразы, которыми при
виде его обменивались редкие прохожие:
-- Это король Трапезундский. Посмотри в национальном музее портрет его
пра-прадеда Карла Двадцать пятого, прозванного Неукротимым. Одно и то же
лицо.
-- Ты слыхал о его предке Альфонсе Девятнадцатом? Он разорил всю страну
в угоду французской актрисе, своей любовнице, и дошел до того, что сам
продавал шпионам иностранных держав планы своих укреплений.
-- А Людовик Кровавый?.. Двадцать тысяч человек в одно утро были
расстреляны у казарменных стен.
Но гордая душа отринутого народом владыки не содрогнулась и не
съежилась от этого зловещего синодика. Да. Так и нужно было поступать его предкам. Не только
королевские желания, но и прихоти должны быть священны для народов. И
посягающий на божественную власть-достоин смерти.
И вдруг он услышал над собою нежный детский голосок и поднял склоненную
вниз белую голову.
-- Милый дедушка. Отчего вы всегда такой скучный? Вас обижает
кто-нибудь? Дедушка, позвольте вам подарить вот это сахарное яичко. Нельзя
грустить в такой прелестный праздник. Вы поглядите, дедушка, здесь
стеклышко, а за стеклышком барашек на травке. А когда вам надоест глядеть,
вы можете это яичко скушать. Его можно есть, оно сахарное.
Король привлек к себе эту добрую, совсем незнакомую ему, светловолосую
и голубоглазую девочку и, гладя ее голову дрожащею рукою, сказал с грустной
улыбкой:
-- Ах, дорогое мое дитя, милое дитя, у меня нет зубов, чтобы грызть
сахар.
Теперь девочка в свою очередь погладила ручкой его жесткую морщинистую
щеку и сказала тоненьким голоском:
-- Ах, бедный, бедный дедушка. Какой же вы старенький, какой
несчастненький... Тогда знаете что? У нас нет дедушки... Хотите быть нашим
дедушкой? Вы умеете рассказывать сказки?
-- Да, милое дитя. Чудесные старые сказки. Про 'железных людей, про
верные сердца, про победы и кровавые праздники...
-- Вот и славно. А я буду вас водить гулять, буду рвать для вас цветы и
плести венки. Мы оба наденем по венку, и это будет очень красиво. Смотрите,
вот у меня в руках цветы. Синенькие -- это фиалки, а белые -- подснежники. Я
вам спою все песни, какие только знаю. Хорошо? Я буду делиться с вами
конфетами...
И странно: король, которого не могли поколебать ни доводы книг, ни
слова политиков, ни жестокие уроки жизни, ни история, -- вдруг сразу всей
душой понял, как смешна и бесполезна была его упрямая вера в отошедшее.
Нестерпимо захотелось ему семьи, ласки,ухода, детского лепета... И, целуя светлые волосы де-' вочки, он сказал
едва.слышно:
-- Я согласен, добрая девочка... я согласен. Я был так одинок во всю
мою жизнь... Но как на это посмотрит твой папа...
Тогда девочка убежала и через минуту вернулась, ведя за руку высокого
загорелого мужчину со спокойными и глубокими серыми глазами, который, низко
опустив шляпу, произнес:
-- Если бы вы согласились, ваше величество, на то, о чем болтает моя
девчурка, мы были бы бесконечно счастливы, ваше величество.
-- Бросьте величество... -- сказал старик, вставая со скамьи и просто и
крепко пожимая руку гражданина. -- Отныне моего величества больше не
существует.
И они все вместе, втроем, вышли навсегда из "Парка королей". Н'о в
воротах старик внезапно остановился, и обернувшиеся к нему спутники увидели,
что по его белой бороде, как алмаз по серебру, бежит светлая слеза.
-- Не думайте... --сказал старик дрожащим от волнения голосом, -- не
думайте, что я буду... уж вовсе для вас бесполезен... Я умею... я умею
клеить прекрасные коробочки из разноцветного картона...
И в восторге от его слов бешено бросилась ему на шею рыженькая девочка.
жизнь людей изменилась до неузнаваемости. Цветные расы совершенно слились с
белыми, внеся в их кровь ту стойкость, здоровье и долговечность, которой
отличаются среди животных все 'гибриды и метисы. Войны навеки прекратились
еще с середины XX столетия, после ужасающих побоищ, в которых принял участие
весь цивилизованный мир и которые обошлись в десятки миллионов человеческих
жизней и в сотни миллиардов денежных расходов. Гений человека смягчил самые
жестокие климаты, осушил болота, прорыл горы, соединил моря, превратил
--землю в пышный сад и в огромную мастерскую и удесятерил ее
производительность. Машина свела труд к четырем часам ежедневной и для всех
обязательной работы. Исчезли пороки, процвели добродетели. По правде
сказать... все это было довольно скучно. Неда-^ром же в средине тридцать
второго столетия, после "великого южно-африканского восстания, направленного
против докучного общественного режима, все человечество в каком-то
радостно-пьяном безумии бросилось на путь войны, крови, заговоров, разврата
и жестокого, неслыханного деспотизма, -- бросилось и -- бог весть, в который
раз за долголетнюю историю нашей планеты -- разрушило и обратило в прах и пепел все великие завоевания
мировой культуры.
Все мирное и сытое благополучие, предшествовавшее этому стихийному
разгрому, пришло само собою, без крови и насилия. Земные властители молча и
покорно уступили духу времени и сошли с своих тронов, чтобы раствориться в
народе и принять участие в его созидательном труде. Они сами поняли, что
обаяние их власти давно уже стало пустым словом. Недаром много столетий
подряд их принцессы сбегали из дворцов с лакеями, обезьяньими поводырями,
крупье, цыганами, таперами и бродячими фокусниками. И недаром же их принцы,
великие герцоги, эрцгерцоги и просто герцоги закладывали наследственные
скипетры в ссудных кассах, а тысячелетние короны клали к ногам кокоток, а
кокотки делали из них украшения для своих фальшивых волос.
Но многие из их потомков -- слепо, гордо, бесстрашно и, по-своему,
трагически уверенные в божественности и неиссякаемости власти, почиющей на
них в силу наследственной преемственности, -- отказались презрительно от
общения с чернью и никогда не переставали считать себя повелителями и отцами
народов. Они брезговали прибегнуть к самоубийству, которое по-прежнему
считали унизительною слабостью для лиц королевских домов. Они ни за что не
соглашались омрачить сияние своих старинных гербов недостойным браком. И их
изнеженные, тонкие и белые руки никогда не запачкались физическим трудом --
этим уделом рабов.
Тогда народное правительство, давно уничтожившее тюрьмы, наказания и
насилие, построило для них в роскошном общественном парке большой, светлый и
очень удобный дом, с общей гостиной, столовой и залой и с отдельными
маленькими, но уютными комнатками. Пропитание же и одежда определены им от
доброхотных даяний народа, и бывшие владыки безмолвно соглашаются между
собою -- глядеть на эти маленькие подарки, как на законную дань вассалов. А
для того, чтобы прозябание венценосцев не было бесцельным, практичное правительство разрешает школьникам изучать историю
прошлого на этих живых обломках старины.
И вот, собранные в одно место, предоставленные самим себе и своей
бездеятельности, они медленно разрушаются телом и опускаются душою в
общественной богадельне. Они еще хранят в своей наружности отблеск былого
величия. Их породистые лица, утонченные и облагороженные строгим подбором в
течение сотен поколений, по-прежнему отличаются своими покатыми лбами,
орлиными носами и крутыми подбородками, годными для медальных профилей. Их
руки и ноги, как и раньше, малы и изящны. Их движения остались
величественными, а улыбки очаровательными.
Но это только на народе, перед посетителями парка... Оставаясь одни, в
стенах богадельни, они превращаются в сморщенных, кряхтящих, недужных
старичков, завистливых, бранчивых, подозрительных и черствых. Они садятся
вчетвером за винт -- два короля и два великих герцога. И пока идет сдача,
они спокойны, вежливы и любезно предупредительны. Но давнишнее взаимное
раздражение, всегда накопляющееся -между людьми, долго и поневоле живущими
вместе, скупость, нервность и вспыльчивость скоро перессорили их. И король
сардинский, отхаживая отыгранные трефы, изысканно-любезно замечает герцогу
сен-бер-нардскому:
-- Надеюсь, ваше высочество, что вы не задержали, как в прошлую игру,
одну трефу про запас?
А герцог отвечает на это с горечью:
Лишь происки врагов и общее падение нравственности заставляют меня жить
в одной клетке с такой старой мартышкой, как вы, Sir.
И все они отлично знают, что у дамы бубен оторван уголок, а у девятки
пик на крапе чернильное пятно, и, входя в маленькую сделку со своей
совестью, тайно пользуются этими наивными приметами.
Изредка, во время обеда, они, как индюки сквозь сон, еще произносят
веские фразы:
-- Мой народ и моя армия...
-- О, если бы вы знали, как обожали моего отца подданные... Они и до
сих пор... Я могу вам дать прочитать письмо, полученное мною от моей
партии... Не знаю только, куда я его девал...
-- Да. И до меня дошли сведения, что у меня, в моих горах, идет сильное
брожение...
-- Люди должны же когда-нибудь одуматься и возвратиться к законному
порядку вещей...
Но никто этого бормотания не слышал, и никто, даже услышав, ему не
верил. У них у всех, взятых вместе, остался лишь один верный подданный,
убежденный сторонник королевской власти --их глухой, полуослепший, почти
столетний прислужник, бывший солдат.
Их мелочная, пустяковая жизнь вся переполнена сплетнями, интригами,
взаимным подглядыванием и подслушиванием. Они засматривают друг другу в
чашки и горшки, в столики, под одеяла и в грязное белье, упрекают друг друга
болезнями и старческим безобразием, и все завидуют графу Луарскому, супруга
которого открыла мелочную лавочку поблизости от морского порта и благодаря
торговле имеет возможность покупать сигары своему державному мужу.
Их сыновья и дочери еще в отрочестве оставили
их, чтобы утонуть, исчезнуть в народе. Но зато по
праздникам принцев еще навещают их жены и совсем
уже дряхленькие матери, которым, как и всем женщи
нам, в обыкновенные дни прегражден доступ в "Дом
королей". Они подбирают на улицах и на площадях
все газетные и устные сплетни и обольщают своих ста
рых детей несбыточными надеждами и вместе с ними
вслух мечтают о том, как они подымут в своей стране
травосеяние и как нужно и важно для государства
разведение чернослива, швейцарских роз, лимбургского
сыра, спаржи и ангорских котов. После таких разгово
ров бедные старые короли видят во сне фейерверки,
парады, знамена, балы, торжественные выходы и ре
вущую от восторга толпу. А наутро многие из них
после беспокойного сна принимают горькую воду,
и вся богадельня от скуки следит за исходом лекар
ства, ... ..."
484
И вот по-прежнему, как и тысячи лет тому назад, наступила весна. Что бы
ни было -- весна навсегда останется милым, радостным, светлым праздником,
так же как остается ее вечным спутником яйцо -- символ бесконечности и
плодотворности жизни.
В "Парке королей" распустились клейкие благоухающие тополевые почки,
зазеленели газоны и сладостно и мощно запахло обнаженной, еще мягкой землей,
совершающей снова великую тайну материнства. А сквозь ветви деревьев опять
засмеялось старое чудесное голубое --небо.
Венценосцы выползли из своих комнаток на воздух и тихо бродят по
дорожкам парка, опираясь на костыли. Весна, которая так томно и властно
зовет куда-то молодые сердца, разбудила и в их старческой крови печальную и
неясную тревогу. Но молодежи, заполнявшей в эти светлые дни прекрасный парк,
они казались еще более далекими, странными и чужими -- подобными загробным
выходцам.
Старый, совсем одинокий, бездетный и вдовый ко-рвль Трапезундский,
величественный старец с коническим, уходящим назад лбом, с горбатым носом и
серебряной бородой до пояса, уселся на зеленой скамейке в самой дальней,
уединенной аллее. Солнце и воздух пьяно разморили его тело и наполнили его
душу тихой тоской. Точно сквозь сон слышал он знакомые фразы, которыми при
виде его обменивались редкие прохожие:
-- Это король Трапезундский. Посмотри в национальном музее портрет его
пра-прадеда Карла Двадцать пятого, прозванного Неукротимым. Одно и то же
лицо.
-- Ты слыхал о его предке Альфонсе Девятнадцатом? Он разорил всю страну
в угоду французской актрисе, своей любовнице, и дошел до того, что сам
продавал шпионам иностранных держав планы своих укреплений.
-- А Людовик Кровавый?.. Двадцать тысяч человек в одно утро были
расстреляны у казарменных стен.
Но гордая душа отринутого народом владыки не содрогнулась и не
съежилась от этого зловещего синодика. Да. Так и нужно было поступать его предкам. Не только
королевские желания, но и прихоти должны быть священны для народов. И
посягающий на божественную власть-достоин смерти.
И вдруг он услышал над собою нежный детский голосок и поднял склоненную
вниз белую голову.
-- Милый дедушка. Отчего вы всегда такой скучный? Вас обижает
кто-нибудь? Дедушка, позвольте вам подарить вот это сахарное яичко. Нельзя
грустить в такой прелестный праздник. Вы поглядите, дедушка, здесь
стеклышко, а за стеклышком барашек на травке. А когда вам надоест глядеть,
вы можете это яичко скушать. Его можно есть, оно сахарное.
Король привлек к себе эту добрую, совсем незнакомую ему, светловолосую
и голубоглазую девочку и, гладя ее голову дрожащею рукою, сказал с грустной
улыбкой:
-- Ах, дорогое мое дитя, милое дитя, у меня нет зубов, чтобы грызть
сахар.
Теперь девочка в свою очередь погладила ручкой его жесткую морщинистую
щеку и сказала тоненьким голоском:
-- Ах, бедный, бедный дедушка. Какой же вы старенький, какой
несчастненький... Тогда знаете что? У нас нет дедушки... Хотите быть нашим
дедушкой? Вы умеете рассказывать сказки?
-- Да, милое дитя. Чудесные старые сказки. Про 'железных людей, про
верные сердца, про победы и кровавые праздники...
-- Вот и славно. А я буду вас водить гулять, буду рвать для вас цветы и
плести венки. Мы оба наденем по венку, и это будет очень красиво. Смотрите,
вот у меня в руках цветы. Синенькие -- это фиалки, а белые -- подснежники. Я
вам спою все песни, какие только знаю. Хорошо? Я буду делиться с вами
конфетами...
И странно: король, которого не могли поколебать ни доводы книг, ни
слова политиков, ни жестокие уроки жизни, ни история, -- вдруг сразу всей
душой понял, как смешна и бесполезна была его упрямая вера в отошедшее.
Нестерпимо захотелось ему семьи, ласки,ухода, детского лепета... И, целуя светлые волосы де-' вочки, он сказал
едва.слышно:
-- Я согласен, добрая девочка... я согласен. Я был так одинок во всю
мою жизнь... Но как на это посмотрит твой папа...
Тогда девочка убежала и через минуту вернулась, ведя за руку высокого
загорелого мужчину со спокойными и глубокими серыми глазами, который, низко
опустив шляпу, произнес:
-- Если бы вы согласились, ваше величество, на то, о чем болтает моя
девчурка, мы были бы бесконечно счастливы, ваше величество.
-- Бросьте величество... -- сказал старик, вставая со скамьи и просто и
крепко пожимая руку гражданина. -- Отныне моего величества больше не
существует.
И они все вместе, втроем, вышли навсегда из "Парка королей". Н'о в
воротах старик внезапно остановился, и обернувшиеся к нему спутники увидели,
что по его белой бороде, как алмаз по серебру, бежит светлая слеза.
-- Не думайте... --сказал старик дрожащим от волнения голосом, -- не
думайте, что я буду... уж вовсе для вас бесполезен... Я умею... я умею
клеить прекрасные коробочки из разноцветного картона...
И в восторге от его слов бешено бросилась ему на шею рыженькая девочка.
Опубликовано 28 ноября 2009 года
Новые статьи на library.by:
КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА:
Комментируем публикацию: КОРОЛЕВСКИЙ ПАРК
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1259405588 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций