ДВОЕ В ОДНОМ

Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру,
чем старую перчатку, - и я потерял!
Был вечер. Я ехал на конке. Мне, как лицу высокопоставленному, не
подобает ездить на конке, но на этот раз я был в большой шубе и мог
спрятаться в куний воротник. Да и дешевле, знаете... Несмотря на позднее и
холодное время, вагон был битком набит. Меня никто не узнал. Куний
воротник делал из меня incognito. Я ехал, дремал и рассматривал сих
малых...
"Нет, это не он! - думал я, глядя на одного маленького человечка в
заячьей шубенке. - Это не он! Нет, это он! Он!"
Думал я, верил и не верил своим глазам...
Человечек в заячьей шубенке ужасно походил на Ивана Капитоныча,
одного из моих канцелярских... Иван Капитоныч - маленькое, пришибленное,
приплюснутое создание, живущее для того только, чтобы поднимать уроненные
платки и поздравлять с праздником. Он молод, но спина его согнута в дугу,
колени вечно подогнуты, руки запачканы и по швам... Лицо его точно дверью
прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко; глядя на него,
хочется петь "Лучинушку" и ныть. При виде меня он дрожит, бледнеет и
краснеет, точно я съесть его хочу или зарезать, а когда я его распекаю, он
зябнет и трясется всеми членами.
Приниженнее, молчаливее и ничтожнее его я не знаю никого другого.
Даже и животных таких не знаю, которые были бы тише его...
Человечек в заячьей шубенке сильно напоминал мне этого Ивана
Капитоныча: совсем он! Только человечек не был так согнут, как тот, не
казался пришибленным, держал себя развязно и, что возмутительнее всего,
говорил с соседом о политике. Его слушал весь вагон.
- Гамбетта помер! - говорил он, вертясь и махая руками. - Это
Бисмарку на руку. Гамбетта ведь был себе на уме! Он воевал бы с немцем и
взял бы контрибуцию, Иван Матвеич! Потому что это был гений. Он был
француз, но у него была русская душа. Талант!
Ах ты, дрянь этакая!
Когда кондуктор подошел к нему с билетами, он оставил Бисмарка в
покое.
- Отчего это у вас в вагоне так темно? - набросился он на
кондуктора. - У вас свечей нет, что ли? Что это за беспорядки? Проучить
вас некому! За границей вам задали бы! Не публика для вас, а вы для
публики! Чёрт возьми! Не понимаю, чего это начальство смотрит!
Через минуту он требовал от нас, чтобы мы все подвинулись.
- Подвиньтесь! Вам говорят! Дайте мадаме место! Будьте повежливей!
Кондуктор! Подите сюда, кондуктор! Вы деньги берете, дайте же место! Это
подло!
- Здесь курить не велено! - крикнул ему кондуктор.
- Кто это не велел? Кто имеет право? Это посягательство на свободу! Я
никому не позволю посягать на свою свободу! Я свободный человек!
Ах ты, тварь этакая! Я глядел на его рожицу и глазам не верил. Нет,
это не он! Не может быть! Тот не знает таких слов, как "свобода" и
"Гамбетта".
- Нечего сказать, хороши порядки! - сказал он, бросая папиросу. -
Живи вот с этакими господами! Они помешаны на форме, на букве! Формалисты,
филистеры! Душат!
Я не выдержал и захохотал. Услышав мой смех, он мельком взглянул на
меня, и голос его дрогнул. Он узнал мой смех и, должно быть, узнал мою
шубу. Спина его мгновенно согнулась, лицо моментально прокисло, голос
замер, руки опустились по швам, ноги подогнулись. Моментально изменился! Я
уже более не сомневался: это был Иван Капитоныч, мой канцелярский. Он сел
и спрятал свой носик в заячьем меху.
Теперь я посмотрел на его лицо.
"Неужели, - подумал я, - эта пришибленная, приплюснутая фигурка умеет
говорить такие слова, как "филистер" и "свобода"? А? Неужели? Да, умеет.
Это невероятно, но верно... Ах ты, дрянь этакая!"
Верь после этого жалким физиономиям этих хамелеонов!
Я уж больше не верю. Шабаш, не надуешь!