СУД

Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые комары и мухи
толпятся около глаз и ушей, надоедают... Облака табачного дыму, но пахнет
не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска.
Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножницы, баночка
с зеленой мазью, картузы, пустые штофы. За столом восседают: сам Кузьма
Егоров, староста, фельдшер Иванов, дьячок Феофан Манафуилов, бас Михайло,
кум Парфентий Иваныч и приехавший из города в гости к тетке Анисье жандарм
Фортунатов. В почтительном отдалении от стола стоит сын Кузьмы Егорова,
Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на
праздники. Он чувствует себя очень неловко и дрожащей рукой теребит свои
усики. Избу Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского "пункта", и
теперь в передней ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда-то
бабу с поломанным ребром... Она лежит, стонет и ждет, когда, наконец,
фельдшер обратит на нее свое благосклонное внимание. Под окнами толпится
народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет.
- Вы всё говорите, что я вру, - говорит Серапион, - а потому я с вами
говорить долго не намерен. Словами, папаша, в девятнадцатом столетии
ничего не возьмешь, потому что теория, как вам самим небезызвестно, без
практики существовать не может.
- Молчи! - говорит строго Кузьма Егоров. - Материй ты не разводи, а
говори нам толком: куда деньги мои девал?
- Деньги? Гм... Вы настолько умный человек, что сами должны понимать,
что я ваших денег не трогал. Бумажки свои вы не для меня копите... Грешить
нечего...
- Вы, Серапион Косьмич, будьте откровенны, - говорит дьячок. - Ведь
мы вас для чего это спрашиваем? Мы вас убедить желаем, на путь наставить
благой... Папашенька ваш ничего вам, окроме пользы вашей... И нас вот
попросил... Вы откровенно... Кто не грешен? Вы взяли у вашего папаши
двадцать пять рублей, что у них в комоде лежали, или не вы?
Серапион сплевывает в сторону и молчит.
- Говори же! - кричит Кузьма Егоров и стучит кулаком о стол. -
Говори: ты или не ты?
- Как вам угодно-с... Пускай...
- Пущай, - поправляет жандарм.
- Пущай это я взял... Пущай! Только напрасно вы, папаша, на меня
кричите. Стучать тоже не для чего. Как ни стучите, а стола сквозь землю не
провалите. Денег ваших я никогда у вас не брал, а ежели брал когда-нибудь,
то по надобности... Я живой человек, одушевленное имя существительное, и
мне деньги нужны. Не камень!..
- Поди да заработай, коли деньги нужны, а меня обирать нечего. Ты у
меня не один, у меня вас семь человек!
- Это я и без вашего наставления понимаю, только по слабости
здоровья, как вам самим это известно, заработать, следовательно, не могу.
А что вы меня сейчас куском хлеба попрекнули, так за это самое вы перед
господом богом отвечать станете...
- Здоровьем слаб!.. Дело у тебя небольшое, знай себе стриги да
стриги, а ты и от этого дела бегаешь.
- Какое у меня дело? Разве это дело? Это не дело, а одно только
поползновение. И образование мое не такое, чтоб я этим делом мог
существовать.
- Неправильно вы рассуждаете, Серапион Косьмич, - говорит дьячок. -
Ваше дело почтенное, умственное, потому вы служите в губернском городе,
стрижете и бреете людей умственных, благородных. Даже генералы, и те не
чуждаются вашего ремесла.
- Про генералов, ежели угодно, я и сам могу вам объяснить.
Фельдшер Иванов слегка выпивши.
- По нашему медицинскому рассуждению, - говорит он, - ты скипидар и
больше ничего.
- Мы вашу медицину понимаем... Кто, позвольте вас спросить, в прошлом
годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, чуть не вскрыл? Не проснись
он, так вы бы ему живот распороли. А кто касторку вместе с конопляным
маслом мешает?
- В медицине без этого нельзя.
- А кто Маланью на тот свет отправил? Вы дали ей слабительного, потом
крепительного, а потом опять слабительного, она и не выдержала. Вам не
людей лечить, а, извините, собак.
- Маланье царство небесное, - говорит Кузьма Егоров. - Ей царство
небесное. Не она деньги взяла, не про нее и разговор... А вот ты скажи...
Алене отнес?
- Гм... Алене!.. Постыдились бы хоть при духовенстве и при господине
жандарме.
- А вот ты говори: ты взял деньги или не ты?
Староста вылезает из-за стола, зажигает о колено спичку и почтительно
подносит ее к трубке жандарма.
- Ффф... - сердится жандарм. - Серы полный нос напустил!
Закурив трубку, жандарм встает из-за стола, подходит к Серапиону и,
глядя на него со злобой и в упор, кричит пронзительным голосом:
- Ты кто таков? Ты что же это? Почему так? А? Что же это значит?
Почему не отвечаешь? Неповиновение? Чужие деньги брать? Молчать! Отвечай!
Говори! Отвечай!
- Ежели...
- Молчать!
- Ежели... Вы потише-с! Ежели... Не боюсь! Много вы об себе
понимаете! А вы - дурак, и больше ничего! Ежели папаше хочется меня на
растерзание отдать, то я готов... Терзайте! Бейте!
- Молчать! Не ра-а-азговаривать! Знаю твои мысли! Ты вор? Кто таков?
Молчать! Перед кем стоишь? Не рассуждать!
- Наказать-с необходимо, - говорит дьячок и вздыхает. - Ежели они не
желают облегчить вину свою сознанием, то необходимо, Кузьма Егорыч,
посечь. Так я полагаю: необходимо!
- Влепить! - говорит бас Михайло таким низким голосом, что все
пугаются.
- В последний раз: ты или нет? - спрашивает Кузьма Егоров.
- Как вам угодно-с... Пущай... Терзайте! Я готов...
- Выпороть! - решает Кузьма Егоров и, побагровев, вылезает из-за
стола.
Публика нависает на окна. Расслабленные толпятся у дверей и поднимают
головы. Даже баба с переломленным ребром, и та поднимает голову...
- Ложись! - говорит Кузьма Егоров.
Серапион сбрасывает с себя пиджачок, крестится и со смирением ложится
на скамью.
- Терзайте, - говорит он.
Кузьма Егоров снимает ремень, некоторое время глядит на публику, как
бы выжидая, не поможет ли кто, потом начинает...
- Раз! Два! Три! - считает Михайло низким басом. - Восемь! Девять!
Дьячок стоит в уголку и, опустив глазки, перелистывает книжку...
- Двадцать! Двадцать один!
- Довольно! - говорит Кузьма Егоров.
- Еще-с!.. - шепчет жандарм Фортунатов. - Еще! Еще! Так его!
- Я полагаю: необходимо еще немного! - говорит дьячок, отрываясь от
книжки.
- И хоть бы пискнул! - удивляется публика.
Больные расступаются, и в комнату, треща накрахмаленными юбками,
входит жена Кузьмы Егорова.
- Кузьма! - обращается она к мужу. - Что это у тебя за деньги я нашла
в кармане? Это не те, что ты давеча искал?
- Оне самые и есть... Вставай, Серапион! Нашлись деньги! Я положил их
вчерась в карман и забыл...
- Еще-с! - бормочет Фортунатов. - Влепить! Так его!
- Нашлись деньги! Вставай!
Серапион поднимается, надевает пиджачок и садится за стол.
Продолжительное молчание. Дьячок конфузится и сморкается в платочек.
- Ты извини, - бормочет Кузьма Егоров, обращаясь к сыну. - Ты из
того... Чёрт же его знал, что они найдутся! Извини...
- Ничего-с. Нам не впервой-с... Не беспокойтесь. Я на всякие мучения
всегда готов.
- Ты выпей... Перегорит...
Серапион выпивает, поднимает вверх свой синий носик и богатырем
выходит из избы. А жандарм Фортунатов долго потом ходит по двору, красный,
выпуча глаза, и говорит:
- Еще! Еще! Так его!