Булгаков С.

Интеллигенция и религия

СПб.: Изд-во Олега Абышко: Сатисъ, 2010

Наследие Булгакова начали переиздавать еще во времена перестройки. Те книги давно осели на полках чьих-то личных библиотек, и, чтобы прочесть ту или иную статью Булгакова, новому поколению читателей приходилось рыскать по библиотекам и букинистам. Благодаря переизданиям труды Булгакова снова становятся доступны широкой аудитории.

Не в первый раз переиздает труды Сергея Николаевича издательство Олега Абышко. Читая Булгакова, мы погружаемся в центр общественной мысли Серебряного века, одного из самых интенсивных периодов культурного творчества в истории России. Булгаков был одним из ключевых деятелей этого процесса, одним из самых знаменитых философов и публицистов, наряду с Бердяевым, Розановым, Мережковским, Вяч. Ивановым и Флоренским. Все эти деятели принадлежали так называемому религиозно-философскому Ренессансу. Этим названием обозначают тот поворот и то движение, которые возникли на заре XX века в общественном сознании интеллигенции. В то время доминирующее среди интеллигентов мировоззрение атеизма и нигилизма сменилось интересом к вопросам метафизики и религии. Эта перемена произошла и с Булгаковым. Наивная вера юного поповича из провинциального городка во время учебы в семинарии сменилась убеждением в несовместимости религии и современного научного мировоззрения. "Я оказался отрочески беспомощен перед неверием и по наивности мог считать <...>, что оно есть единственно

возможная и существующая форма мировоззрения для "умных" людей", - позже вспоминал Булгаков.

Пойдя по светскому пути, Булгаков окончил Московский университет, где изучал политическую экономию. Он начинал как марксист, но вскоре, под давлением философии Канта и Шеллинга, перешел на позиции идеалистической философии. В 1904 году он издал сборник своих статей, который так и назвал: "От марксизма к идеализму". Это был типичный путь для многих философов того времени. Его прошел, например, Бердяев. Вскоре Булгаков снова вернулся внутрь "церковной ограды". Но его вера уже не была той детски-наивной и беспомощной. Обращение к вере потребовало от Булгакова глубокого пересмотра прежнего мировоззрения, грандиозной работы мысли и духа. Он начал выступать в печати, став одним из лидеров религиозного Возрождения.

Статьи, собранные в рецензируемой книге, хронологически охватывают периоде 1902 по 1918 год. Четыре работы посвящены творчеству А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и А. И. Герцена. Пятая представляет собой лекцию в Московском университете, в которой обосновывается университетский идеал цельного знания. В начале книги помещена статья, давшая ей название: "Интеллигенция и религия". Видимо, по замыслу издателей, она должна показать общий взгляд Булгакова на интеллигенцию. Завершает книгу наиболее позднее из представленных сочинений Булгакова "На пиру богов. Pro et contra" (1918).

Исследуя мировоззрение дореволюционной интеллигенции, Булгаков указывал на ее безрелигиозность, как на ключ к ее роли в истории России. Булгаков не был скучным моралистом, его критика исходила из понимания истории Нового времени, как времени борьбы между религиозным мировоззрением и желанием "устроиться без Бога навсегда и окончательно" (говоря словами Достоевского). Этим желанием и горела предреволюционная прогрессивная общественность, причем ее горение было, как ни парадоксально, религиозным по своей форме. Булгаков остроумно заметил, что это "неверие действительно есть вера, вера в научность, в рационализм, в неверие". Будучи депутатом второй Государственной Думы, Булгаков наблюдал за "раскаленной атмосферой политических страстей", "силясь разгадать подлинную природу русской интеллигенции". Он пришел к выводу, что у интеллигентов "психология не политиков, расчетливых реалистов", но "нетерпеливая экзальтированность людей, ждущих осуществления Царства Божия на земле, Нового Иерусалима чуть ли не завтра". Отказавшись от традиционной религии, большинство интеллигентов оказались во власти разрушительных утопий.

Замечательный знаток истории мысли, Булгаков умел понять тупики современной философии. Он предсказывал, что "похороны Бога неизбежно обращаются в похороны самих похоронщиков". Революция и последовавшая за ней тоталитарная диктатура подтвердили правоту его слов.