В вышедших томах "Очерков истории СССР", изданных Институтом истории Академии наук СССР, помещен весьма обширный и ценный материал по истории культуры народов Советского Союза, особенно по истории русской культуры. В них хорошо показано, что в памятниках общественной мысли и искусства выражено творчество народа, мастерство русских людей, и в то же время справедливо отмечается, что на этих памятниках феодального средневековья лежит религиозный отпечаток.

Христианство рассматривается в "Очерках" как идеология, которую "заимствовал господствующий класс Руси из Византии" для освящения и укрепления строя, основанного на насилии и угнетении. Правильно подчеркивается прогрессивность крещения Руси, содействовавшего укреплению княжеской власти, усилению международного положения древнерусского государства и творческому восприятию народом некоторых элементов византийской культуры.

Однако в разделе "Принятие христианства" (том "Период феодализма IX - XV вв.", ч. 1) несколько преувеличивается роль "византийского православного наследия" в процессе развития русской культуры, хотя утверждается, что это наследие определяло направление и содержание культурно-исторических памятников того времени. Правильная мысль авторов о традициях народной языческой культуры докиевской поры не развита и не подкреплена фактическим материалом.

Между тем, исследуя берестяные грамоты, М. Н. Тихомиров высказал вполне обоснованную мысль, что прежнее мнение о монастырях, княжеских и боярских дворах как единственных центрах культуры и рассадниках грамотности должно быть изменено. Концепцию Шахматова и Приселкова, обычно связывавших появление летописных сводов либо с церковным миром, либо с княжеским двором, необходимо подвергнуть пересмотру. Закономерно предположение о существовании в древней Руси гражданской литературы (возможно, типа "Слова о полку Игореве").

Авторы "Очерков истории СССР" упускают из виду, что распространение грамотности в древней Руси вызывалось социальными потребностями общества и отнюдь не может быть объяснено только распространением христианской идеологии. Они не отмечают, что православно-христианское вероучение с его абстрактной догматичностью, религиозной символикой, отрешенностью от мира и христианским аскетизмом не соответствовало конкретности мышления народных масс, образности их восприятия действительности, практическому подходу к явлениям природы и стремлению к реалистичности. У русского народа, замечает В. Г. Белинский, всегда было достаточно здравого смысла, ясности и положительности ума, чтоб оставаться чуждым мистической экзальтации¹ , хотя его мышление в пору первых столетий истории оставалось склонным и к восприятию чудесного, фантастического, как реально действительного. Прекрасный знаток фольклора, А. М. Горький находил издавна присущие народу "ясные признаки материалистического мышления"² .

В "Очерках" не показывается, что христианское мировоззрение не только принуждало народ быть послушным феодалам и покорным феодальной власти, но и сковывало человеческую мысль, стремилось держать пытливое сознание людей в узких и цепких тенетах церковных канонов и предписаний. Распространение христианства на Руси приводило к подчинению идеологии церкви, пропитыванию ее духом отрешенности от мира земного, идеями провиденциализма. Церковная идеология оказывала отрицательное, умерщвляющее воздействие на мотивы жизнерадостности, светскости, гражданственности в литературе, живописи и т. д.

Авторы говорят о проникновении народного начала в феодальную культуру, о тенденции к демократичности, проявившейся особенно в памятниках Новгорода, и стремлении к светскости, отмеченном в произведениях Юго-Западной Руси. Но в "Очерках" не показана борьба между двумя тенденциями: с одной стороны, шедшей от творческой деятельности народных масс, вносивших в произведения искусства свои самобытные

¹ См. В. Г. Белинский. Избранные философские сочинения. Т. 2. Госполитиздат. 1948, стр. 516.

² М. Горький. О литературе. Литературно-критические статьи. М. 1953, стр. 693.

вкусы, традиции и представления, и с другой - религиозно-христианской, выражаемой церковниками и феодальными верхами.

Правда, в них отмечается, что церковно-христианская литература и церковь вели борьбу с творческой самодеятельностью народа, осуждали "бесовские" праздники и "поганские" обычаи, выступали против язычества ("Очерки истории СССР". Период феодализма IX - XV вв., стр. 207 - 209). Но двойственная противоречивая роль этой борьбы вскрыта здесь недостаточно.

В народные календарные обряды, хороводы, забавы и игры, против которых церковь вела борьбу, была вложена великая сила радости жизни, разумная наблюдательность явлений природы, ощущение бодрости и веселья. Вопреки церковным вероучениям герои исторических преданий и былин наделены активными качествами: они торжествуют над недругами не в силу смирения и покорности и побеждают их не с помощью небесных сил, а превосходством своего ума, находчивостью, честностью, трудолюбием, добротой, смелостью.

Феодальная церковь вынуждена была иногда узаконивать "нецерковное", а то и совсем "антицерковное", что всегда таилось в сознании народа и проявлялось в народных обычаях и искусстве. По мнению А. М. Горького, звучащие порой в фольклоре нотки безнадежности и сомнения в достижимости земного счастья "внушены двухтысячелетней проповедью пессимизма христианской церкви..."³ .

Авторы разделов о культуре и общественно-политической мысли в Русском централизованном государстве конца XV - XVI в. ("Очерки истории СССР. Конец XV - начало XVII в.") правильно показывают национальный и социально-политический смысл памятников культуры, "несмотря на их еще значительную зависимость от религиозной идеологии" (стр. 165). В "Очерках" отмечено, что, несмотря на классово разнородный состав еретиков и различия их классовых тенденций, церковно-отступники создавали литературу и высказывали взгляды, проникнутые в той или иной степени гуманизмом, "стремлением к изучению человека и внешнего мира на основе реальных знаний, в не божественных книг" (стр. 173).

Нам представляется, что было бы целесообразно более подробно раскрыть отрицательные следствия зависимости русской культуры от религиозной идеологии. На самом деле православно-христианская трактовка самодержавной монархии, выдвинутая в ряде церковно-публицистических произведений XV - XVI вв., объективный исторический смысл которых состоял в утверждении самостоятельности и независимости Русского государства, сводилась к обожествлению реального исторического процесса, отражавшего практическую деятельность народных масс, к созданию ореола божественности вокруг царской династии и личности самого царя. Понятие централизованного государства отождествлялось с личностью государя как представителя власти бога на земле. Таким образом, реальным и закономерно развивающимся в обществе процессам и явлениям, прогрессивному факту создания Русского централизованного государства придавался "божественный" характер, затуманивавший сознание народных масс, предоставлявший "провидению" делать то, что созидалось самим народом.

Нельзя согласиться с утверждением авторов "Очерков истории СССР. Конец XV - начало XVII в.", что идею союза церкви и светской власти породил "процесс укрепления централизованного государства" (стр. 418). Эта идея, нашедшая свое выражение в Степенной книге, была внесена туда иосифлянским руководством для возвеличения церкви, а не вызвана всемирно-историческим значением Русского государства, как то утверждается в "Очерках". Кроме того, "идея союза церкви и власти" присуща всему русскому летописанию и связана непосредственно с "византийским православным наследством".

Представление о том, что процесс исторического развития России есть результат сотрудничества двух сил - великокняжеской власти и церкви - оказало воздействие на дворянскую и буржуазную историографию и привело к неверной оценке роли церкви в русской истории⁴ .

В "Очерках истории СССР" не показывается, что возбуждение умов, отмечаемое в XVI в., обусловило тяготение русских людей к естественно-научному знанию, к

³ М. Горький. О литературе. Статьи и речи. М. 1937, стр. 451.

⁴ См., напр., В. О. Ключевский. Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка. "Очерки и речи". Второй сборник статей. М. Б. г., стр. 14.

приобретению географических, этнографических, филологических и других сведений чисто светского содержания. Это обстоятельство, а также крестьянская война и борьба против иностранной интервенции начала XVII в., сыгравшая большую роль в развитии национального и социально-политического сознания в России, усилили тенденцию к освобождению общественной мысли от богословско-церковной догматики. В разделе "Крестьянская война под предводительством И. И. Болотникова" ("Очерки истории СССР. Конец XV - начало XVII в.") правильно отмечается реакционная роль церкви во время крестьянского восстания 1606 - 1607 годов. Однако это положение не раскрывается на конкретно-историческом материале. Заслуживает внимания сообщение А. Палицына не только о непочтительном, а даже еретическом отношении восставших к православным христианским святыням и иерархам церкви, поддерживавшим боярского царя Василия Шуйского⁵ . Любомиров на основании сообщения Палицына говорит о "надругательстве тушинцев над святынями", об "осквернении божьих образов". Интересно сообщение "Повести како восхить неправдою царский престол Б. Годунов" о распространении еретичества. "А инии невегласи туне душа своя погубляют, еже держатся книг отреченных святыми отцы седми вселенских собор, и заповедавших нам в них не вницати, и почитающих их ничто же пользу ими приобретают, точию душевный свой корабль во глубине греховней погружают..."⁶ . Крестьянская война и национально-освободительная борьба начала XVII в. способствовали развитию светскости, гражданственности в общественно-политической мысли.

"В публицистике (начала XVII в.), - отмечается в "Очерках", - наблюдались постепенное освобождение от религиозного дидактизма, реалистическое изображение событий, стремление к психологической характеристике образов" (стр. 605). Но такая характеристика недостаточна. В действительности в результате грандиозных событий начала XVII в., широкого опыта классовой и национально-освободительной борьбы общественная мысль России сделала важный шаг в сторону развития светской идеологии. На смену религиозному идет мировоззрение светское, гражданское, на началах медленно утверждавшегося рационализма, на почве реальных знаний, а не священного писания.

Лучше, чем в предшествующих томах, в "Очерках истории СССР. XVII в." дается освещение роли церковной идеологии и церкви как политической организации и как крупнейшего феодала. Здесь четко и определенно ставится вопрос о том, что церковь представляла собой влиятельную организацию класса феодалов, что она внедряла в сознание трудящихся масс представление о незыблемости существующего феодального строя и необходимости подчинения богоустановленным властям. Правильно отмечается, что церковь и церковная идеология подчиняли народные массы господствующим классам в "духовном отношении", но, тем не менее, сознание народа не совпадало с идеологией феодального господствующего класса. "Демократическая культура народных масс сохраняет и самостоятельное существование и, влияя и воздействуя на культуру господствующего класса, обогащает и двигает ее вперед" (стр. 553).

Положительной стороной "Очерков истории СССР. XVII в." является то, что развитие русской культуры раскрывается в процессе ее освобождения от церковного мировоззрения, ее "обмирщения" и придания ей светского характера. "Новые течения в области культуры в XVII в. формировались в борьбе с церковным мировоззрением" (стр. 552). Здесь утверждается, что церковь в развитии русской культуры XVII в. играла реакционную роль и выступала неизменно против нового в развитии культуры, "особенно ополчалась против стремления к светскому знанию" (стр. 553), поддерживая косность, рутину, застой мысли, невежество. В "Очерках", однако, не отмечается, что православно-христианское мировоззрение в той форме, в какой оно сложилось в XVII в., препятствовало усвоению передового технического опыта, достижений естественных и гуманитарных наук других стран, в частности Западной Европы, опередивших тогда Россию.

В обобщающем заключении тома, где говорится о признаках начинавшей складываться в XVII в. русской нации, уместно было бы сказать, что формирование куль-

⁵ Русская историческая библиотека (РИБ). Т. XIII. 1909, стр. 508 - 509. Любопытно, что сообщение Палицына подтверждает и патриарх Гермоген. См. "Акты Археографической комиссии". Т. 2, N 58, стр. 131.

⁶ РИБ. Т. XIII, стр. 174.

турно-психологической национальной общности шло наперекор религиозной идейной оболочке - признаку единой православной веры, в которую прежде, до раскола, облекалось реальное содержание культурно-психологической исторической общности русской народности.

В "Очерках истории СССР. XVII в." указывается, что народные пословицы отражают эксплуататорскую роль церкви и ее служителей, в них проскальзывает и насмешка над богослужением, едкая характеристика попов (стр. 595 - 596). В этом отношении народных масс к служителям церкви, церковным обрядам и церковным канонам сказывался, по существу, их протест против привилегий церкви и духовенства, но еще не против самой религии.

Отношение крестьянских и посадских плебейских масс к церкви и церковному мировоззрению с наибольшей ясностью определилось в народных восстаниях XVII в. и в особенности в крестьянской войне под руководством С. Т. Разина. Можно отметить безразличие в вопросах веры со стороны Разина и восставших крестьян и казаков, отсутствие у них интереса к церковным обрядам и соблюдению церковных предписаний, и наблюдается даже поощрение к их нарушению (например, "играть" свадьбу без духовенства и т. п.), хотя у Разина были "в войску попы со кресты". Подобное отношение восставших к вопросам религии составляло характерную черту антифеодальных выступлений крестьянства в России, отличало его от западноевропейских восстаний, в которых нередко под религиозным знаменем скрывались социально-политические требования выступавших. В "Очерках" это не отмечено. Во взглядах Разина и его сподвижников отразилась примитивная, рутинная религиозность крестьянина, сочетавшаяся со скептическим отношением к церкви, духовенству и церковным канонам.

Отдельные стороны такого сложного по своему социальному составу общественного движения, как церковный раскол, в "Очерках истории СССР. XVII в." даны убедительно. Действительно, "старая вера" была одним из видов выражения народного недовольства феодальным гнетом, одной из форм антиправительственной и антифеодальной оппозиции. Вызывает возражения категорическое утверждение, что с конца 60-х годов XVII в. "старая вера становилась идеологическим знаменем" борьбы "трудового населения страны против крепостничества и гнета централизованного феодального государства" (стр. 318).

Известно, что крестьянской войне 1667 - 1671 гг. во главе с Разиным была чужда религиозная окраска. В Соловецком восстании церковные мотивы имели значение лишь на начальном этапе; с развитием социального размежевания религиозные вопросы отступили на второй план. Авторам "Очерков" следовало бы подчеркнуть, что идеи раскольничества стали распространяться в народной массе как раз после неудачи открытых массовых народных выступлений. Основным упущением "Очерков" является отсутствие в них глубокой характеристики раскола как идеологии реакционной по своему значению и следствию. Раскол, с точки зрения официальной церкви, был ересью, отступлением от принятых властью и руководством церкви канонов и предписаний. Но прав был Г. В. Плеханов, признавший эту ересь реакционной. Реакционность идеологии раскола и старообрядчества состояла в том, что поддерживался умственный застой, санкционировалась святость и неизменность всего старого, что было в Московской Руси, утверждалось закостенение всего того, на чем лежала печать отсталости, дикости и невежества. Раскол притуплял мысль народа, отвлекал его от попыток улучшить свою жизнь, направлял стремления людей в русло усовершенствования личности в духе отрешения от земных благ и религиозного аскетизма.

Расколу как церковной ереси реакционного толка должны быть противопоставлены ереси XIV - XVI вв. (ересь стригольников, жидовствующих, ересь Ф. Косого), движение гуманистическое и рационалистическое, направленное на критику церковных и апостольских писаний, содействовавшее освобождению человеческой мысли от догматов церкви.

Раскол был выражением назревшего кризиса официального церковного мировоззрения в XVII в., он мог содействовать подрыву авторитета официальной церковности, бывшего и без того непрочным в народе. Но вряд ли будет правильным отождествлять старообрядчество и раскол с церковной реформацией, проходившей в Западной Европе в XVI веке. В реформационном движении в западных странах выдвигались определенные требования социального и политического характера. Реформация сыграла

огромную прогрессивную роль, она подрывала устои феодализма. В некоторых странах она была идеологическим знаменем ранних буржуазных революций (Нидерланды, Англия). Что касается церковного раскола, то это религиозное движение не разрушало феодально-крепостнический строй России, а стремилось закрепить его.

К сожалению, в "Очерках" ничего не говорится об использовании московским правительством и русскими феодалами русской православной церкви и православной христианской идеологии как одного из сильных средств колониального порабощения нерусских народностей.

Русское православное средневековое мировоззрение, испытывавшее в XVII в. в связи с новыми социально-экономическими и культурными процессами кризис, используемое для утверждения колониального владычества самодержавия и обеспечения интересов великорусских феодалов и торгового капитала, не могло быть носителем прогрессивного и содействовать действительному умственному развитию народов.

Следует заметить, что церковно-вероисповедный вопрос в истории Украины и Белоруссии не получил глубокого освещения в "Очерках". Правильно отмечается, что борьба за православную веру объективно означала отстаивание национальной украинской и белорусской культуры и национальной самостоятельности этих народов. Однако авторы совершенно недостаточно вскрывают, что за спорами по церковным вопросам скрывалась экономическая и социально-политическая борьба.

Упрекая украинских магнатов и шляхту в денационализации в связи с их переходом в католицизм и униатскую веру и в забвении народного языка и культуры, авторы "Очерков" утверждают, что это делалось ради "подавления сопротивления угнетаемого украинского народа, отрыва его от России" (стр. 694).

Не учитывается, что украинские и белорусские магнаты и шляхта симпатизировали социальным и политическим порядкам Речи Посполитой и враждебно относились к строю феодального централизованного государства с неограниченной властью самодержца во главе его.

В "Очерках" вовсе игнорируется тот факт, что между русским и украинским духовенством и после воссоединения Украины с Россией существовали трения, хотя и то и другое принадлежало к одному и тому же православному толку.

В описании различных сторон культуры авторы "Очерков" многократно подчеркивают торжество нового, светского мировоззрения над старым, церковным, религиозным (стр. 629 - 630, 681, 726 - 728 и др.). Авторам "Очерков" было бы целесообразнее не ограничиваться отдельными замечаниями относительно преодоления религиозности в связи с анализом отдельных явлений культуры, а дать обобщающую характеристику процесса освобождения русской культуры от оков церкви.

Первая четверть XVIII в. в истории России являлась, по словам Энгельса, временем "подымающейся нации", когда интенсивно развертывались силы страны, силы народа. Необычайный до того взлет русской культуры характеризовался поворотом от старой, православно-церковной идеологии к новому, светскому мировоззрению. Развитие этого нового мировоззрения в первой четверти XVIII в., отмечаемое в данном томе "Очерков", не поставлено в связь с кризисом церковного мировоззрения.

В "Очерках" ясно и убедительно говорится о смене прежних, проникнутых церковностью представлений светским их началом. Но только лишь во взглядах Ф. Прокоповича отмечается проявление рационализма. Между тем под знаком последнего развивалось новое мировоззрение.

Следовало бы ясно и четко сказать, что социальные силы, препятствовавшие преобразованиям в России, - боярская знать, действовавшая в союзе с реакционными группами духовенства, - использовали именно церковное мировоззрение как важнейшее средство для защиты старого, косного, что мешало преодолению отсталости страны.

В "Очерках истории СССР" не до конца вскрывается весь вред религиозной идеологии и явно недостаточно показывается, что передовая культура русского народа, как и культура других народов, начиная с определенного исторического момента росла в борьбе против этой идеологии. Думается, что в работах наших историков необходимо шире показывать, что важным источником, питавшим русскую культуру, являлись народные традиции, сам народ, которому было присуще тяготение к реалистичности, к практически материальному восприятию явлений в природе и обществе.