Укрепление православия в Западных губерниях Российской империи: присоединение униатов в 1830-х гг.

Западные губернии Российской империи включали территории, присоединенные в результате разделов Речи Посполитой в 1772, 1793, 1795 гг., - земли Литвы, Белоруссии, и части Левобережной Украины. Среди христианских конфессий, наиболее распространенных в населении этих территорий, православие находилось в состоянии упадка, фактически приблизилось к уровню маргинального вероисповедания. В Восточной Белоруссии, отошедшей к Российской империи в 1772 г., действовало не более 50 православных церквей и монастырей. На оставшихся в составе Речи Посполитой белорусско-литовских землях православное население в 1791 г. насчитывало 250 тыс., что не превышало 7% от его общей численности. В 1793 и 1795 гг. этот регион также был включен в состав империи. С точки зрения православной иерархии Западных губерний, как и российской администрации, проблема укрепления православия представлялась насущной. Наиболее эффективным путем достижения этого мог стать численный рост православных приходов путем присоединения униатов.

Униатская церковь возникла в Речи Посполитой в 1596 г. в результате признания большей частью православной иерархии государства юрисдикции Римских пап. К периоду разделов Речи Посполитой униатами являлось не менее двух третей населения ее восточных территорий¹. Православная сторона видела в ликвидации унии основной способ наполнения реальным содержанием своего господствующего положения. Российское правительство, исходя из собственных политических задач, оказывало православной церкви административную поддержку, без которой в условиях того времени присоединение униатов не могло иметь массового характера. Сочетание таких факторов привело к формированию "униатского вопроса" в конфессиональной политике российских властей на западных окраинах империи.

Связанная с этим проблематика пользовалась вниманием исследователей второй половины XIX - начала XX века. Ее актуальность определялась как конфессиональным противостоянием в крае, находившим отклик и в академической среде, так и идеологической значимостью для российских властей включения Белорусской и Литовской униатской епархии в состав РПЦ.

Шевкун Павел Викторович - аспирант Витебского государственного университета им. П. М. Машерова.

К наиболее основательным исследованиям можно отнести труды М. О. Кояловича, Г. Я. Киприановича, Г. И. Шавельского, Н. Н. Глубоковского, Е. Ликовского. В них концептуальная завершенность сочетается с богатством используемого архивного материала, вниманием к ключевым личностям. Вместе с тем полемическая заостренность работ влияла на освещение процесса укрепления православной церкви Западных губерний, происходившего в конце 1820-х - 1830-х годах. В советское время требования классового подхода с его предельно обобщенными трактовками исключали необходимость детального изучения проблемы. В трудах современных ученых тема укрепления православия посредством присоединения униатов затрагивается эпизодически, как правило - при общем анализе конфессиональной политики в регионе или с целью проиллюстрировать идеологические, политические, религиозные процессы, проходившие в империи в целом. Между тем в поисках церковными и имперскими властями решения "униатского вопроса" во имя укрепления позиций православия в конце 1820-х - 1830-х годов имеются аспекты, заслуживающие специального рассмотрения с привлечением новых материалов.

После включения восточных территорий Речи Посполитой в Российскую империю вопрос об ускорении присоединения униатов к православию был увязан правительством с задачами упрочения на этих териториях российской власти. Влияние католицизма, к которому принадлежало абсолютное большинство аристократии новых территорий, и слабые позиции православной церкви, утверждавшей священную природу российской монархии, существенно осложняли этот процесс. Для преодоления возникших затруднений в правление Екатерины II использовалась идеология "просвещенного абсолютизма" с характерным для нее отходом от традиционных, конфессионально ограниченных норм сакрализации власти. Это позволяло, добиваясь укреплении православия в Западном крае, избегать нарушения сложившейся конфессиональной структуры. Лишь в конце своего правления императрица распорядилась оказать государственную поддержку миссионерским усилиям православного духовенства в отношении униатов. С ее смертью прекратилась и эта помощь.

На рубеже XVIII-XIX вв. российская монархия столкнулась с необходимостью обновить идейные основы абсолютистского правления. Национальная идея, стремительно набиравшая популярность со времени Великой Французской революции, включала революционные принципы народного суверенитета и эгалитаризма.

В правление Павла I и Александра I была предпринята попытка сохранить традиционные вненациональные основы монархии. С этой целью были сформулированы идеи, способные, по мнению их создателей, конкурировать с революционными. Стремление российской власти к объединению поликонфессионального дворянства империи вокруг трона приобрело в этих условиях особую актуальность. Политика широкой веротерпимости, попытка своеобразного возрождения рыцарства при Павле I и "общехристианская" идеология "Священного союза" при Александре I должны были свидетельствовать о надконфессиональном характере российской власти. Императоры стремились показать, что освящение ее церковью является значимым не только для православных, но также и для католиков или протестантов. В связи с этим в 1796 - 1825 гг. проблему усиления православия в Западных губерниях по идеологическим мотивам не выносили на первый план. Присоединение к православию должно было иметь сугубо добровольный характер, а это означало сведение таких случаев к минимуму. Православные иерархи попытались оживить этот процесс, однако видимых результатов не достигли².

Низкая эффективность идеологических построений Павла I и Александра I показала в новых условиях принципиальную недостаточность традиционных

способов сакрализации власти, а также невозможность придания российской монархии надконфессионального статуса, тогда как национальная идея доказала свою привлекательность. "По всей Европе от Ирландии до России Карамзина национальная идея распространялась, вбирая в себя традиционалистские мотивы"³. Умело вплетенная в монархическую средневековую традицию, она лишалась своего революционного эгалитаристского звучания.

С воцарением Николая I сложилась новая идеологическая программа, названная доктриной "официальной народности". Особенными свойствами русской народности провозглашались любовь и преданность монарху, твердость в православной вере. Укрепление самодержавия предполагало и поддержку православия. На первом после своего воцарения заседании Синода Николай I объявил, что "ближайшим своим попечением считает охранение православия"⁴. Эту же мысль он высказывал и позднее⁵. Интерес властей к нуждам церкви определялся, помимо прочего, еще и тем, что православие выступало единственным очевидным критерием народности. Оно было тем средством, с помощью которого идея нации истолковывалась в угодном абсолютистскому режиму духе.

Идеологические новации вызвали изменение российской политики в отношении православной церкви Западных губерний. Она исходила теперь из осознания невозможности придать монархии надконфессиональный облик и потому требовала, во-первых, определенной ориентации на православную церковь как на естественную опору трона и, во-вторых, насаждения национальной идеи, вписанной в православную монархическую государственность и идеологически обосновывавшей внимание властей к простому народу. Союз с неправославной аристократией бывшей Речи Посполитой, к которому стремились и Павел I и Александр I, оказался слишком хрупким и политически малополезным. Крестьянство представлялось теперь тем "вновь открытым сословием", которое могло рассматриваться как опора трона и на которое, в отличие от шляхты, не распространялись привилегии. Из этого вытекало признание необходимости оказать максимальную поддержку православной церкви, прежде всего мерами по численному увеличению православных, отказавшись от политики веротерпимости предыдущих правлений, усилив давление на католичество и ликвидировав униатство.

Изменение планов правительства вывело на политическую арену новое поколение униатского духовенства, сформировавшегося уже в Российской империи⁶. Оно видело перед собой не "забитый" и малограмотный православный клир Речи Посполитой, а представителей государственного вероисповедания империи. И напротив, униатская церковь из структуры, обладавшей, наряду с католичеством, государственным статусом в Речи Посполитой, оказалась в положении терпимого исповедания и была вынуждена защищаться от миссионерской деятельности православного духовенства. Рассчитывать на значительную помощь католичества не приходилось. Скорее, наоборот, ощущая постоянную угрозу ликвидации унии, католическая иерархия стремилась не упустить момент, чтобы пополнить свои ряды за счет униатов. В этих условиях идея нормализации положения униатской церкви в России (сохранение своей паствы и налаживание отношений с государством) вызвала распространение в униатской среде взгляда на православие как на наследие, в котором хранится религиозная истина. В реалиях первой половины XIX в. это неизбежно приводило к мысли об объединении с РПЦ. Культивирование представления о населении Западных губерний как о "природных русских" также подкрепляло право униатских иерархов на место в структурах РПЦ⁷.

Среди наиболее ярких представителей этого поколения униатов был Иосиф Семашко. 5 ноября 1827 г., находясь в должности асессора униатского департамента римско-католической духовной коллегии, в записке на имя

министра просвещения он предложил ряд мероприятии по усилению православных традиций в униатской церкви и ограничению влияния католичества. Нужно было учредить училища для униатского духовенства с преподаванием в них на русском языке, ликвидировать большую часть униатских монастырей, подчинив оставшиеся местным архиереям, закрыть Виленскую епархию, создать независимую униатскую коллегию, учредить кафедральные штаты; контроль за исполнением всего указанного поручить не только архиереям, но и местным консисториям и коллегии. Цель предложенных Семашко мер заключалась в том, чтобы путем постепенного реформирования униатства сделать "полтора миллиона истинно русского народа" во главе со своей иерархией "ежели не соединенным, то по крайней мере приближенным, ежели не совершенно дружным, то и не враждебным к старшим своим братьям (православному населению собственно российских епархий. - П. Ш.)!"⁸. Эти рассуждения вписывались в концепцию николаевского правления и были восприняты благосклонно.

На рубеже 1827 - 1828 гг. появился и официальный проект по усилению православного влияния в униатской церкви, выдвинутый министром просвещения и главным управляющим Департамента иностранных исповеданий А. С. Шишковым. Он намечал сократить число униатских монастырей в империи с 83 до 23, открыть новые учебные заведения для подготовки униатского духовенства в православных традициях и создать самостоятельную коллегию⁹. В соответствии с проектом 22 апреля 1828 г. была учреждена самостоятельная униатская духовная коллегия, созданы вместо четырех две епархии: Белорусская и Литовская с организацией штатов двух кафедральных соборов; монастыри поставлены в подчинение архиереям. Монахам, крещенным в католичество, была предоставлена возможность возвратиться в свой обряд, организовывались две семинарии и низшие духовные училища, отправлять на обучение в Вильно и Рим униатскую молодежь было запрещено. Еще ранее, 9 октября 1827 г., правительство запретило принимать в униатские монастыри представителей других конфессий¹⁰.

К 1830-м годам в вопросе об укреплении православия в Западных губерниях путем присоединения униатов сложились два направления, которые условно можно назвать "униатским" и "православным", поскольку они стремились выражать интересы соответствующих иерархий. Православная сторона ориентировалась на поддержку правительством индивидуальных присоединений. Униатская же рассчитывала на возможность централизованного вхождения в состав РПЦ. От выбора правительством планов той или другой стороны зависело получение контроля над распределением административных и финансовых ресурсов. Для православной стороны решался вопрос о ее преобладании в регионе, для униатской - фактически речь шла о ее самосохранении.

Восстание 1830 - 1831 гг. стало тем рубежом, после которого в империи был взят курс на укрепление православия в Западном крае путем присоединения униатов. Католическое, униатское духовенство и особенно монашество в ряде случаев открыто присоединились к восставшим. С этого времени в Западных губерниях та или иная религиозная принадлежность становилась наиболее явным показателем политической лояльности Романовым. 28 ноября 1831 г. "Комитет, учрежденный для рассмотрения разных предположений по губерниям, от Польши возвращенным" (далее - Комитет Западных губерний) обсуждал меры по "поддержанию достоинства нашей церкви и к распространению православия в том крае". Среди утвержденных предложений наиболее значимыми были оказание финансовой помощи в постройке и починке церквей, определение на вакантные приходы священников, получивших образование в центральных российских губерниях". Однако из мес-

тных епархий сообщали, что попытка улучшить состояние приходских церквей встретила затруднения в связи с малочисленностью православных прихожан и разбросанностью православных приходов среди униатских и католических¹². При таких обстоятельствах эффективность денежных затрат была крайне низкой и не позволяла рассчитывать на достижение в регионе главной политической цели мероприятий: с помощью православного духовенства воспитать "в сердцах каждого любовь к богу и ближнему, верноподданническое почитание государя, повиновение и послушание установленным властям и начальникам"¹³.

Положение православных приходов в значительном удалении от епархиального центра и в окружении католиков и униатов создавало опасность того, что православное духовенство там не проявит должной "благонадежности". Например, протоиерей г. Смиловичи и игумен Сурдегского монастыря Вилькомирского уезда Виленской губернии были сосланы в Екатеринославскую и Вологодскую епархии за связь с повстанцами в 1831 году. При этом дело расследовалось лишь поверхностно, поскольку более тщательное рассмотрение дела "сопровождалось бы более менее неблагоприятною гласностию"¹⁴.

Решение возникших проблем правительство возлагало на православное духовенство, ставшее на путь частных присоединений униатов к православию. Для этого власти предприняли кадровые перестановки. В апреле 1831 г. император распорядился заменить епископов в "областях от, Польши присоединенных" на других, "отличающихся деятельностью, просвещением и кротостью". Смещения решено было производить постепенно. 26 августа 1831 г. в Могилев был назначен бывший Калужский епископ Гавриил (Городков). Обер-прокурор князь П. С. Мещерский сообщил новому архиерею повеление императора "поставить в обязанность по сношению с начальниками губерний [епархии]... содействовать им в ослаблении неприметным образом вредного влияния римско-католического духовенства... воспрещать переход или совращения православных и униатов в римскую веру, не приступая ни к каким по сему действиям без предварительных сношений и совета с губернатором"¹⁵. В феврале 1831 г. в Минск был переведен бывший Тамбовский епископ Евгений (Бажанов). 24 января 1832 г. в Подольскую епархию был перемещен Кирилл (Богословский-Платонов). 1 февраля 1832 г. в Волынскую епархию назначили Иннокентия (Сельнокринова)¹⁶.

С 1833 г. правительство развернуло миссионерскую деятельность в отношении униатов. Ранее случаи присоединений были единичными и количественно мало отличались от перехода католиков или старообрядцев¹⁷. В 1832 г. также не наблюдалось усиления миссионерской деятельности православного духовенства. В Минской епархии в этом году православие принял 51 католик и 58 униатов¹⁸.

Правительственные указания о поощрении миссионерской деятельности давались конфиденциально. Законодательная база была подготовлена в предыдущие правления, а неспокойная обстановка после восстания требовала осторожности в проведении подобных мер. Наиболее заметным шагом в этих условиях оказалось учреждение 30 апреля 1833 г. Полоцкой епархии в составе Виленской и Витебской губерний. Она специально создавалась для умножения православных за счет униатов, так как изначально состояла только из шести монастырей и 76 церквей, с общим количеством прихожан около 128 тыс. человек¹⁹. Епархиальным центром был избран г. Полоцк - в уважение к его православной истории и, видимо, с расчетом на более успешное взаимодействие с лояльно настроенной униатской иерархией, поскольку город являлся резиденцией униатского митрополита Иософата Булгака, а с конца 1833 г. и его викарного епископа Василия Лужинского. На Полоцкую

православную кафедру был назначен епископ Ревельский Смарагд (Крыжановский). Во время аудиенции у императора он получил наставления о необходимости энергичных действий по присоединению униатов²⁰.

Развертывание миссионерской деятельности прежде всего на территории Витебской губернии было обусловлено политическими мотивами. Витебская и Могилевская губернии рассматривались как "сохранившие верность свою" империи во время восстания 1830 - 1831 годов. На них не распространялся ряд репрессивных мер, в частности такие, как запрет на выборы земских исправников и заседателей земских судов. Генерал-губернатор Н. Н. Хованский предлагал установить такой запрет, однако Комитет Западных губерний распорядился "оставить все по прежнему"²¹.

Политика присоединений требовала больших расходов, в частности, при открытии новой епархии - на организацию системы управления, образования, ремонт старых и постройку новых церковных зданий. Император считал подобные затраты оправданными, и необходимые средства изыскивались²². Государственным учреждениям предписывалось содействовать деятельности епископа Смарагда. Генерал-губернатор Хованский, витебский военный губернатор Н. И. Шредер оказывали епископу максимально возможную помощь. Для согласования действий духовенства и администрации были назначены чиновники по особым поручениям²³.

Создание епархии в регионе с преимущественно неправославным населением изменило характер взаимодействия губернских и духовных властей. Если ранее главным в деятельности администрации в Западных губерниях было сохранять конфессиональное равновесие, то сейчас власти отказывались от прежней политики. Своим вмешательством государство открыто отстаивало установленные законом привилегии господствующего вероисповедания. Это не могло трактоваться как беззаконие и поэтому власти рассчитывали, что их конфессиональная политика существенно не помешает добиться ограниченной лояльности католической аристократии. На полную же лояльность в условиях проведения новой идеологической доктрины власти не рассчитывали и не стремились к ней. Задача усиления православия предполагала не только тесный союз высшей российской бюрократии Западных губерний с православной иерархией региона, но и усиление контроля со стороны правительства над деятельностью православного духовенства.

В 1833 - 1835 гг., в период максимальной поддержки этой кампании властями в Полоцкой епархии, обращения в православие имели наиболее массовый характер. В результате общих усилий духовных и светских властей там было присоединено около 79 тыс. униатов²⁴. Успех, достигнутый в Полоцкой епархии, в "сердце" унии, должен был, вероятно, продемонстрировать эффективность избранного курса и показать возможность его проведения в других губерниях. В Минской епархии за 1833 - 1835 гг. было "оправославлено" около 17 тыс. униатов²⁵, в Могилевской - около 21 тыс., в Волынской - около 1200 и в Подольской - 75 униатов²⁶.

События на Западных окраинах униатская иерархия восприняла с тревогой. Семашко усилил отстаивание своего плана решения "униатского вопроса". С 1833 г. противостояние "униатской" и "православной" стороны приобрело открытый характер. Обе партии прилагали максимум усилий, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. В письмах и докладных записках каждая из сторон подчеркивала преимущества одного и недостатки другого решения. На местах возникали конфликты между православным и униатским духовенством, вовлекавшие чиновников, прихожан, а в ряде случаев и военных.

Еще 26 июня и 15 октября 1832 г. Семашко подал министру внутренних дел Д. Н. Блудову две записки, в которых изложил ход, настоящее положение

и опасения за будущее, связанные с реализацией предложений по присоединению униатов. Его целью было возвратить доверие правительства к своим планам. Выражением благосклонности императора и своеобразным ответом на его предложения стало назначение Семашко 2 апреля 1833 г. литовским епископом, с оставлением в составе униатской коллегии. В этом же году, вернувшись из поездки по своей епархии, он лично убедился в существовании "новой важной компликации, угрожавшей этому делу (общему присоединению. -П. Ш.)". Речь шла о миссионерских усилиях православных церковников²⁷. Он внес радикальное предложение о подчинении греко-униатской коллегии Синоду. Реализация его позволила бы сделать Синод ответственным за будущее униатской иерархии и нейтрализовать "православный" проект, в котором ей места не было.

В записке от 25 октября 1833 г. "О ходе униатского дела и о частном присоединении униатов православным духовенством" Семашко хотел показать, что его план не менее эффективен и не потребует более времени, чем план частных присоединений. После подчинения коллегии, по его мнению, через три года можно было бы приступить к решительному соединению. "Частные присоединения" надо прекратить, поскольку они, во-первых, сделали слишком явными намерения правительства, возбудив общее опасение и противодействие польско-католической партии; во-вторых, они поставили православное и униатское духовенство во враждебные отношения; в-третьих, проводимые преобразования вызвали у униатов недоверие и опасения. Предложения Семашко приняты не были. Вместе с тем правительство не отказывалось полностью от его плана. 6 декабря 1833 г. он получил орден св. Анны I степени "В ознаменование монаршего благоволения и в награду ревностных и полезных трудов по управлению вверенной ему епархии"²⁸. Это награждение состоялось практически одновременно с награждением Смарагда бриллиантовой панагией и, очевидно, свидетельствовало о стремлении императора использовать все заинтересованные стороны для ликвидации унии.

Православные рассчитывали, что навязать свой проект им удастся, если будет опубликован официальный призыв к униатам о присоединении, и культивировали недоверие властей к намерениям униатского епископата. Смарагд писал Хованскому, что Лужинский и Семашко "ничего совершенно не делают в пользу православия, желают только казаться перед правительством расположенными к оному". Он считал, что "униаты наши с Лужинским ни малейше не думают о православии и оному сильнейшим образом противодействуют"²⁹. По мнению сторонников Смарагда, претензия православного духовенства на присоединение униатов подкреплялась не только исторически и законодательно, но и приводила к верному и неуклонному увеличению православной паствы.

Для государственной власти тот или иной выбор определялся быстротой возможного присоединения большинства униатов. Смарагд писал: "Уния расползается, как ветхий и дырявый мех", "она совершенно поколебалась и ждет делателя, который, потрясши ее, начал бы созидать новое основание на месте разрушенного"³⁰. Противодействие идее подчинения коллегии Синоду обосновывалось тем, что это могло осложнить миссионерскую работу среди раскольников, которые убедились бы, что православие "воспринимает еретиков и само еще дальше искажается по своему единению с еретичеством"³¹. К этому добавлялось опасение, что униаты хотят составить своего рода секту в РПЦ. 25 ноября 1834 г. Смарагд писал Хованскому: "Наши большие униаты... думают, подчинившись Синоду, сохранить свою самостоятельность и отдельность, не смешиваясь с породою православных"³². Митрополит Филарет (Дроздов) задавался

вопросом: "Как приучить православных архиереев к мысли управлять униатами без присоединения?"³³

В сложившихся условиях униатский епископ ставил своей ближайшей целью "оградить униатов против отпадения в латинство вследствие фанатических действий православного духовенства" и "обеспечить присоединение их к православию принятыми уже мерами". И декабря 1833 г. последовал указ о назначении трех викарных епископов по представлению Семашко, был введены служебники московской печати и иконостасы в церквях, на что выделялось по пять тысяч рублей на епархию³⁴. Семашко и его сторонники также опасались противодействия со стороны прокатолически настроенной части униатского духовенства и монашества. В столице и на местах шло энергичное подавление оппозиционных настроений. С униатского духовенства брали подписки о согласии на присоединение к православию. Целью всех этих мер являлась демонстрация единства и готовности иерархии исполнить план общего соединения с РПЦ.

Судьба противостояния двух партий решалась в Петербурге. Смарагд в своей деятельности опирался на авторитет Синода, и прежде всего на поддержку со стороны обер-прокурора С. Д. Нечаева, который внимательно следил за событиями в Западных губерниях, а в июне-декабре 1834 г. лично посетил униатские епархии³⁵. Министерство же внутренних дел во главе с Блудовым и его помощником, директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий В. В. Вигелем, воспринималось как опора сторонников Семашко.

Решающую роль в этом противостоянии играл сам император. Использование частных присоединений было удобно с практической и юридической точек зрения. Существовали испытанные способы присоединений, имелась и структура - РПЦ, ориентированная на именно этот вариант решения "проблемы унии". В предшествующие правления была подготовлена и законодательная база. Проект, предложенный Семашко, не имел традиций реализации и законодательно не был предусмотрен. Он мог восприниматься как произвол власти, поскольку превосходил существовавшие привилегии православия и вторгался в юрисдикцию католической церкви. Этот проект, хотя он и подразумевал возможность большего политического риска, представлялся удобным в исполнении.

Император, используя частные присоединения, рассчитывал избежать излишних конфликтов и, кроме того, не хотел полностью отказываться от идей Семашко. 23 сентября 1833 г. Николай I указал Синоду "подтвердить (Полоцкому епископу. - П. Ш.) действовать осторожно и неторопливо". 13 января 1834 г. последовало распоряжение обер-прокурору Синода составить специальную инструкцию архиереям Западных епархий. В ней должно было быть указано, "каким образом действовать осторожно, не торопливо, но с должною твердостию в деле присоединения униатов"³⁶. Царское повеление относительно осторожности и неторопливости продублировали Синод, 31 января - митрополит Серафим (Глаголевский) в послании Смарагду, по поручению Синода, и С. Д. Нечаев³⁷. Полоцкий епископ под впечатлением от этих указаний даже отказал "до времени" двум помещикам, просившим о присоединении своих крестьян³⁸. Всем было ясно, что политические приоритеты правительства не заключены в безоглядной поддержке православной церкви. Одно из основных требований императора было сохранение "тишины" в регионе.

Филарет же, которому было поручено составить инструкцию, выполнял задание с явным нежеланием. В марте он писал обер-прокурору: "Но что мне делать? Еще не нахожу времени, и мысль не довольно обременена инструкциею"³⁹.

Семашко совершил поездку в Белорусскую епархию, где встретился со Смарагдом и посвятил архиерея в свои планы. Разумеется, это не снизило остроты противостояния, но заставило обе стороны действовать более сдержанно и представлять свои замыслы уже не как взаимоисключающие, но как дополняющие друг друга - при соответственном доминировании той или другой стороны. В письме Нечаеву 25 декабря 1834 г. Смарагд подчеркивал, что политика частных присоединений не помешает всеобщему объединению, "если оно когда-либо будет", и "лучше всего потихоньку действовать, так, однако ж, чтобы никаких приключений не выходило"⁴⁰.

Обеим сторонам пришлось отложить более радикальные предложения. В ответ на представление обер-прокурора о желательности сделать общее воззвание к униатам о присоединении император написал: "Воззвание делать не время, и без того милосердный бог благословляет, видимо, ход сего важного дела"⁴¹. Греко-униатская коллегия, как и ранее, оставалась в ведении МВД.

21 июня 1834 г. был учрежден Секретный комитет по делам униатов. В него вошли представители высшей униатской и православной иерархии и некоторые сановники. Однако открытие Комитета затягивалось. 30 декабря 1834 г. Блудов подал повторную записку императору об его открытии. В ней он, упоминая о присоединениях униатов к православию, осторожно отметил, что обращение происходило "посредством миссионерских и, может быть, полицейских мер"⁴². Нечаев, со своей стороны, 9 февраля 1835 г. в докладной записке императору предложил подчинить униатскую коллегию ведомству обер-прокурора. Он отмечал, что эту мысль "привели сами собою" епископы Могилевский и Полоцкий. Император распорядился показать записку Блудову, и идея обер-прокурора реализована не была⁴³. 26 мая 1835 г. был открыт Секретный комитет, просуществовавший до 25 октября 1839 года⁴⁴. В этом выразилось внимание верховной власти к проекту Семашко.

Занятая императором компромиссная позиция только усиливала неопределенность на местах, способствовала обострению противостояния и усилению взаимной вражды, что грозило сорвать оба плана присоединения униатов. В первой половине 1835 г. было присоединено не более пяти приходов, в то время как волнения происходили в двенадцати⁴⁵. Правительство опасалось и политических последствий конфликтов.

7 декабря 1834 г. было составлено обращение к императору дворянства Витебской губернии, подписанное 172 помещиками, о злоупотреблениях в процессе обращения униатов в православие. Император утвердил мнение генерал-губернатора, который предлагал "дворянство, участвовавшее в составлении сего акта, вразумить в неосновательности" их жалобы, а "предложенное открытое собирание сведений об образе воссоединения совершенно воспретить, но предоставить каждому, в частности, полную свободу изъявлять свое неудовольствие". Вместе с тем Блудов напомнил местным духовным и светским властям, чтобы они поступали на основании императорской резолюции 1833 г. "действовать в сем деле осторожно и неторопливо"⁴⁶.

Помимо стремления властей избегать излишней напряженности в отношениях с местной аристократией, существовала опасность обострения сословных противоречий, особенно при массовых переходах униатов в православие. Полоцкий епископ отмечал, что при таких обращениях возникали "неприятные случаи", когда крестьяне считали себя свободными от многих прежних повинностей. В Плоский приход Полоцкой епархии пришлось посылать солдат, так как присоединившиеся крестьяне "не желали считать себя ни казенными, ни частновладельческими, а почли себя вольными"⁴⁷. Использование крестьянства в политических расчетах правительства было огра-

ничено существовавшим в России крепостным правом. Приоритет сословных интересов аристократии оставался незыблемым.

Результатом религиозных конфликтов было то, что позиции униатской иерархии, вначале казавшиеся более уязвимыми, несколько укрепились. Православная сторона была целиком подконтрольна, в то время как униатам в их противостоянии объединительным устремлениям православного духовенства оказывали определенную поддержку представители католической иерархии и большая часть аристократии западных территорий, на которых правительство опасалось оказывать сильное давление.

В 1836 г. в высших кругах сформировалось представление о невозможности совместить два плана присоединения униатов, и правительство остановилось на проекте Семашко. Об этом писал императору 8 декабря 1836 г. Блудов: "Ваше императорское величество соизволили избрать последнее из сих средств, и, как смею думать, сей выбор оправдан"⁴⁸. Еще в июне 1836 г. был смещен Нечаев. Усложнилось и положение Смарагда. Не смотря на то, что 15 июня ему был пожалован титул архиепископа, в обществе открыто говорили о "высочайшем неудовольствии" в отношении его⁴⁹.

Осенью последовали отставки и местных чиновников. 15 сентября вместо Хованского генерал-губернатором был назначен П. Н. Дьяков. 17 сентября на место витебского губернатора Н. И. Шредера был прислан И. С. Жиркевич, у которого сразу начался конфликт со Смарагдом. В 1837 г. губернатор лично агитировал в столице против архиепископа и "местного православного духовенства", открыто высказывался в пользу общего присоединения и "особо протежировал В. Лужинского". В своих докладах он указывал, что именно местное православное духовенство своей миссионерской политикой оживляет и питает "западно-польский революционный шовинизм". Просил о переводе Смарагда и Дьяков⁵⁰. В докладе императору новый обер-прокурор Синода граф НА. Протасов представил Полоцкого архиерея главным виновником конфликтов и отмечал, что архиепископ, "не постигая вполне видов правительства, поставил себя через то в неприятные сношения с местным гражданским начальством". 5 июня 1837 г. Смарагд был переведен в Могилев. Преемник его Исидор (Никольский) на аудиенции у обер-прокурора получил указания, что "только от согласных и совокупных распоряжений православного и униатского духовных начальств в Полоцке можно ожидать желаемого успеха в важных предположениях правительства относительно гр[еко-]униатов"⁵¹.

Корректировка планов правительства сдвинула с мертвой точки вопрос о положении греко-униатской коллегии. В записке от 8 октября 1836 г. Семашко в очередной раз высказал мысль о необходимости непосредственного подчинения греко-униатской коллегии Синоду⁵². Протасов поддержал предложения епископа, и 1 января 1837 г. греко-униатская коллегия была переподчинена, но не непосредственно Синоду, а обер-прокурору. Эта уступка была сделана Синоду, который вынужденно согласился на такой компромиссный вариант⁵³. В записке от 4 января 1837 г. Семашко отметил, что наступает новая эпоха, и это связано с переходом коллегии в ведомство обер-прокурора⁵⁴.

В мае 1838 г. в Западные губернии был направлен надворный советник В. В. Скрипицин. В данной ему инструкции Протасов предписывал наблюдать за униатским духовенством и прихожанами, содействуя "взаимной любви и слиянию униатского и православного духовенства", а также способствовать единству в действиях епархиальной и гражданской администрации⁵⁵. 16 декабря Филарет составил предложения по организации процесса присоединения, которые были обсуждены и приняты на заседаниях Секретного комитета 22 и 26 декабря 1838 года⁵⁶. 28 декабря император принял окончательное решение о присоединении⁵⁷. 12 февраля 1839 г. в Полоцке был под-

писан соборный акт, которым высшее духовенство объявляло о присоединении к РПЦ. В прошении на имя императора содержалась просьба оставить "нынешнее не служебное одеяние греко-униатского духовенства, бритье бород, употребляемую во время постов пищу и некоторые молитвенные обыкновения, не нарушающие догматов святой Восточно-Кафолической веры". Император удовлетворил прошение, оставив управление епархиями в прежнем виде "до ближайшего усмотрения". По случаю воссоединения духовным лицам назначалось единовременное пособие от 100 до 300 рублей⁵⁸.

Православное духовенство с трудом примирялось с этими новостями. 20 сентября 1839 г. Смарагд, уже находясь на Могилевской кафедре, был вынужден "за весьма медленное распространение между духовенством указа о воссоединении греко-униатов к православию" угрожать закрытием Белицкому духовному правлению⁵⁹.

В 1840 г. состоялось объединение православных и униатских епархий. В Минскую и Полоцкую епархии были назначены бывшие униатские архиереи, Литовскую продолжал возглавлять Семашко. В Могилевскую епархию был переведен из Полоцка Исидор. Смарагд отправлен в Харьков. Минский архиепископ Никанор - на Волынь. Три православные епархии оказались заняты бывшими униатами, еще на одну был назначен наиболее лояльный новоприсоединенному духовенству епископ. С 17 марта 1839 г. по 14 августа 1843 г. в составе Синода существовала и особая Белорусско-литовская коллегия⁶⁰.

В результате административных преобразований увеличилось не только количество православных епархий, но и численность в них приходов. В Минской епархии их было 593, из которых 351 присоединен из унии в 1839 г., в Могилевской из 518 приходов "воссоединенных" было 194, в Полоцкой - из 295-ти 153, в Литовской - из 554-ти 417. Волынская епархия возросла на 130 церквей и Киевская - на 12⁶¹.

Таким образом, в рассматриваемое время представителями православной и униатской иерархии были выработаны два возможных подхода к укреплению позиций православной церкви в регионе путем присоединения униатов. Православные иерархи считали наиболее действенным способом укрепления своей церкви активизацию государственной поддержки миссионерских устремлений в отношении униатов. Униатская сторона наиболее приемлемый путь нормализации положения своей церкви в империи видела в совокупном, во главе с иерархией, объединении с РПЦ. Реализация обоих планов стала возможной благодаря идеологическим новациям Николая I. На протяжении 1833- 1836 гг. шла напряженная борьба сторонников обоих подходов. Правительство старалось их совместить. К 1837 г. в верхах сформировалось убеждение в невозможности этого, и по политическим мотивам предпочтение было отдано плану униатской иерархии. В 1839 - 1840 гг. произошло слияние Белорусской и Литовской униатской епархии с РПЦ, что позволило православной церкви в Западных губерниях России стать численно доминирующей конфессией.

Примечания

1. ФИЛАТОВА Е. Н. Конфессиональная политика царского правительства в Беларуси 1772- 1860 гг. Минск. 2006, с. 16, 20.

2. Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ), ф. 1297, оп. 1, д. 34, л. 21 - 25об. Дело по рапорту Янинского земского комиссара Горбачевского и по отношению архиепископа Анастасия о переходе униатов в католицизм (1802 - 1805 гг.).

3. . CMIT Э. Нацыяналізм у дваццатым стагоддзі. Мінск. 1995, с. 18.

4. КОНДАКОВ Ю. Е. Государство и православная церковь в России. СПб. 2003, с. 262.

5. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 796, оп. 205, д. 178, л. 5.

6. ФИЛАТОВА Е. Н. Ук. соч., с. 72.

7. СЕМАШКО И. Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорской Академией наук по завещанию автора. Т. 1. СПб. 1883, с. 38.

8. Там же, с. 33 - 34, 553.

9. МОРОШКИН М. Я. Воссоединение унии. - Вестник Европы, 1872, кн. 4, с. 606 - 643; кн. 6, с. 588 - 648; кн. 7, с. 60 - 111; кн. 8, с. 524 - 593.

10. СЕМАШКО И. Ук. соч., с. 31, 59 - 62.

И. Уния в документах. Минск. 1997, с. 439, 440.

12. НИАБ, ф. 136, оп. 1, д. 9150, л. 2, 2об., 8, 8об.

13. Там же, ф. 1430, оп. 1, д. 4274, л. 1об.

14. Там же, ф. 136, оп. 1, д. 9953, л. 1 - 4об.

15. Могилевская епархия. Т. 1. Вып. 2. Ч. 2. Могилев. 1910, с. 134.

16. ЧИСТОВИЧ И. А. Пятидесятилетие (1839 - 1889) воссоединения с православною церковью западно-русских униатов. СПб. 1889, с. 7, 8.

17. НИАБ, ф. 136, оп. 1, д. 8583, л. 21.

18. РГИА, ф. 796, оп. 114, д. 1232-б, л. 27.

19. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. И. Последнее воссоединение с православной церковью униатов Белорусской епархии (1833 - 1839 гг.). СПб. 1910, с. 40.

20. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский. СПб. 1914, с. 467.

21. РГИА, ф. 1266, оп. 1, д. 12, л. 163об., 204об., 305.

22. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 97, 112.

23. Письма епископа Полоцкого Смарагда к князю Н. Н. Хованскому. - Русский архив, 1891, кн. 8, с. 427 - 440.

24. РГИА, ф. 797, оп. 5, д. 20724, л. 24 - 22.

25. НИАБ, ф. 136, оп. 1, д. 11370, л. 3об.

26. РГИА, ф. 797, оп. 5, д. 20724, л. 12об., 13об., 14, 16.

27. СЕМАШКО И. Ук. соч., с. 77, 78.

28. Там же, с. 657, 358.

29. Русский архив, 1891, кн. 1, с. 380.

30. Там же, кн. 8, с. 431, 434.

31. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Указ. соч., с. 429.

32. Русский архив, 1891, кн. 8, с. 432.

33. Письма митрополита Филарета к С. Д. Нечаеву. - Русский архив, 1893, кн. 1, с. 213.

34. СЕМАШКО И. Ук. соч., с. 78, 663.

35. ЧИСТОВИЧ И. А. Ук. соч., с. 39.

36. Там же, с. 19 - 21.

37. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с 95, 163, 426, 455.

38. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. И. Ук. соч., с. 99.

39. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. 2. СПб. 1885, с. 330.

40. Уния в документах, с. 463.

41. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. И. Ук. соч., с. 96.

42. РГИА, ф. 797, оп. 87, д. 10, л. 1об., 2, 5.

43. ЧИСТОВИЧ И. А. Ук. соч., с. 41.

44. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 163.

45. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. И. Ук. соч., с. 133, 178.

46. Там же, с. 154.

47. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 123, 127.

48. РГИА, ф. 797, оп. 87, д. 10, л. 24.

49. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 161, 468.

50. Там же, с. 446.

51. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. И. Ук. соч., с. 242, 235.

52. СЕМАШКО И. Ук. соч., с. 713 - 718.

53. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 456.

54. СЕМАШКО И. Записки, собственноручно писанные Иосифом, архиепископом Литовским. Т. 2. Б.м. 1883, с. 3 - 5.

55. МОРОШКИН М. Я. Ук. соч. - Вестник Европы, 1872, кн. 8, с. 581, 582.

56. Собрание мнений и отзывов Филарета, с. 446 - 451.

57. Переписка цесаревича Александра Николаевича с императором Николаем I. M. 2008, с. 247.

58. СЕМАШКО И. Записки Иосифа, т. 1, с. 125, 133.

59. ГЛУБОКОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 171.

60. ПСЗ-2. Т. 14, с. 251; т. 18, с. 526.

61. ЧИСТОВИЧ И. А. Ук. соч., с. 10 - 12.