Есть на свете слова и понятия, которые обычно кажутся нам неотделимыми друг от друга. Так, к примеру, звучат для нас слова "дети и будущее".

Но в истории, которой я хочу с вами поделиться, очень многое необычно. Начиная с того, что у маленькой девочки, о какой пойдет речь, кроме будущего, которое, надеюсь, принесет ей счастье, уже есть трудное прошлое, вместившее столько событий, сколько выпадает на долю не всякого взрослого человека. А девочка все это пережила за очень короткий срок: с трех до шести лет. Вот об этой поре ее жизни мне и стало известно. Но давайте объясним все по порядку и начнем с рассказа о самой девочке.

Когда ей было всего три года, она уже выступала на детских утренниках и без запинки читала стихи. Она очень музыкальна, у нее хорошее чувство ритма, легкие, изящные движения. Она охотно рисует, с увлечением лепит. Это добрый, послушный, общительный ребенок, располагающий к себе своей доверчивостью.

Правда, у нее есть и недостатки: маленькая девочка плохо и неохотно ест, а когда спит, то во сне сосет свой пальчик. Конечно, это нехорошо. Но такие недостатки можно исправить, не правда ли? Во всем остальном это хороший маленький человек, удивительно чутко чувствующий заботу и ласку.

Чем дальше я слушала рассказ о девочке, тем милей она мне казалась. Конечно, родителям свойственно преувеличивать достоинства своих детей, в особенности малышей. Но дело в том, что рассказывали мне совсем не папа и мама. Все, что я узнала, рассказала воспитательница детского сада Светлана Антоновна. В этом детском саду девочка пробыла с трех лет до шести, а для маленького человека три года - огромный срок.

Однажды при встрече с родителями Светлана Антоновна посетовала, что у ребенка плохой аппетит.

- Плохой аппетит? - удивился отец. - Дома она ест быстро. Вы, наверное, с ней недостаточно строги, Светлана Антоновна. Строгость и только строгость - без этого от нее ничего нельзя добиться.

- А вы ее наказывайте, - посоветовала мать. - И чем чаще будете наказывать, тем лучше. Иначе ее не исправить...

Воспитательница удивилась. Она уже успела заметить, что девочка очень обидчива и тяжело переносит любой упрек, сказанный строгим голосом: сразу становится замкнутой, настороженной... Зато на нее легко влиять лаской, добрым словом. Неужели родители этого не знают?

- Наказывайте ее за каждый проступок, - снова сказала мать, придя вечером в детский сад за дочкой.

Всех детей родители уже забрали домой, оставалась только одна девочка, сиротливо стоявшая в опустевшей комнате. Отец и мать всегда опаздывали и приходили за дочкой очень поздно.

- Быстрей одевайся! - сердито сказала мать, и девочка начала торопливо и неловко просовывать свои ручки в узкие рукава пальто. - А где шапка? Опять забыла шапку надеть? - сказала мать еще строже, и дочка, послушно нахлобучив вязаный колпачок, пошла вслед за матерью к выходу. Светлана Антоновна молча смотрела им вслед.

Строгость и сухость родителей казались ей непонятными. "Почему они так неласковы с ребенком?" - размышляла она. Ей рассказали, что у родителей есть старшая дочь, нездоровая, отсталая в развитии девочка. "Может быть, вся их любовь обращена именно к ней? - продолжала размышлять воспитательница. - Больное дитя родителям всех дороже. Но все-таки слишком строги они к младшей дочери, она этого не заслужила...".

- Мама меня меньше всех любит, - однажды сказала девочка грустно, и воспитательница поразилась недетской серьезности ее лица.

Счастливые дети похожи друг на друга, но печаль выделяет ребенка, делает его непохожим на других. Счастье приносит ему прежде всего материнская любовь: чувство это столь естественно и органично, что искать особых его доказательств нет нужды.

Но нелюбовь к своему ребенку... Она кажется невозможной, нарушающей все законы человеческого сердца. Как поверить, что есть на свете мать, которая не любит собственное дитя? Со стороны легко ошибиться, приняв сдержанность за равнодушие, строгость воспитания - за отсутствие нежности...

Но все же, все же... Едва воспитательница стала пристальнее вглядываться в поведение родителей, как все чаще замечала приметы нелюбви к маленькой дочери.

Однажды она попросила мать повторить с девочкой стихи, которые та готовила к празднику. Мать отказалась, сухо ответив, что стихи надо учить в детском саду. На праздник все дети пришли нарядные, и только одна девочка была одета как в будни, хотя родители достаточно состоятельны, чтобы купить ей праздничное платье. Она горько плакала, отказывалась выступить, твердила, что ей стыдно читать стихи, когда она так плохо одета. Родителей в зале не нашли, оказалось, что никто из них на праздник не пришел.

"Нет глубже обиды, чем та, что нанесена в детстве, - думала воспитательница, утешая плачущего ребенка. - Такую обиду человек запоминает на всю жизнь...".

Наконец, девочку удалось успокоить и она вышла в зал; всем понравились и прелестные стихи Агнии Барто, и то, как прочла их маленькая исполнительница. Домой она уходила веселая, довольная; глядя в окно, воспитательница видела, как идет крупными шагами отец, за ним, не поспевая, торопится маленькая дочка, что- то рассказывает, старается заглянуть ему в лицо, подпрыгивает, как воробей, а он не смотрит на нее и шагает все быстрее...

Утром, когда девочку привели, как всегда, в детский сад, воспитательница заметила, что на нижней губе у нее большая ссадина. На расспросы та ответила, что вчера мама ее "сильно кормила" и у нее болит язык. Девочка открыла рот - и воспитательница чуть не ахнула: язычок побагровел и распух, - очевидно, мать поранила его, насильно запихивая в рот ложку. Вечером, после того как все дети ушли, воспитательница вместе с заведующей долго обсуждала, как тактичней поговорить на эту тему с родителями. Но все сложилось по-другому: спустя несколько дней в детском саду произошло неприятное происшествие.

Девочка тайком взяла чужой апельсин. Да, да, эта самая девочка вынула из шкафчика мальчика апельсин, поделила его поровну с подружками, и они все вместе апельсин съели. Маленькую зачинщицу повели к заведующей. Она покаялась и пообещала, что больше никогда этого делать не будет. Воспитательница решила ничего об этом родителям не рассказывать, но они все же узнали - очевидно, от других детей: в микрорайоне все новости разносятся быстро. О том, что после произошло у них дома, расспрашивать не было надобности: когда девочка наутро пришла в детский сад, ее руки, шея, худенькие плечи - все оказалось покрытым багровыми синяками. И тут заведующая и воспитательница решились поговорить с матерью в открытую и убедить ее в недопустимости такого обращения с ребенком.

Мать слушала их молча, глаза ее глядели с холодным гневом. Так, не проронив ни слова, она выслушала все до конца, повернулась и ушла.

Больше в детском саду она не показывалась, за девочкой приходил отец. Иногда воспитательница слыхала, как, одевая дочь, он резко командовал: "Стоять!" И та замирала, вытянув руки по швам и не сводя с отца испуганных глаз.

Теперь родители стали избегать бесед с воспитательницей. Но Светлана Антоновна с болью наблюдала, как изменилась девочка: она похудела, под глазами появились темные круги, она часто плакала, с неохотой участвовала в общих играх... Вскоре родители перевели ее в другой детский сад. Девочке исполнилось тогда шесть лет. 

И ТУТ грянул гром. До той поры никто - ни соседи, ни работники детского сада - не знали, что это приемный ребенок. Теперь родители с неожиданной откровенностью начали сами повсюду рассказывать: да, они взяли ее из дома ребенка совсем маленькой, но сейчас она стала невозможно трудной, они не могут с ней справиться, и единственный выход для них - это вернуть ее в детский дом.

Чтобы избавиться от приемной дочери, родители выбрали самый жестокий способ: пытались доказать, что она психически неполноценна. Для них это казалось простейшим разрешением вопроса. Для девочки это было бы катастрофой, ломающей всю ее будущую жизнь, всю дальнейшую судьбу.

В течение трех лет в детском саду рос здоровый, добрый ребенок. Светлана Антоновна не верила в неожиданную болезнь своей питомицы. Она была убеждена, что это ложь, причем ложь безжалостная, чудовищная в своей холодной расчетливости. Но вместе с тем воспитательница знала душевную тонкость девочки, знала, как легко поранить детское сердце, заставить ребенка плакать, сделать его пугливым, нервным, замкнутым...

Изо дня в день два взрослых человека пытались искалечить детскую психику, запугать маленькое беззащитное существо, чтобы навсегда избавиться от заботы о нем. Поступок этот настолько невероятен по своей жестокости, что, поверьте, мне тяжко даже говорить о нем. И все же я хочу досказать до конца, ибо конец у этой горестной истории добрый.

На защиту девочки встал опекунский совет, пришли на помощь и люди, знавшие ее судьбу. Дело было передано в суд. После медицинского обследования девочка была признана нормальной. Выступавшие на суде свидетели, в том числе сослуживцы отца, обвиняли родителей в жестокости, в моральном преступлении. Отец попытался произнести покаянную речь, просил оставить у него приемную дочь. Суд ему в этом отказал. Но это еще было не все.

По законам суд, вынося решение об отмене усыновления, вправе обязать бывшего усыновителя выплачивать средства на дальнейшее содержание ребенка. Кроме того, оставляя за бывшими родителями обязанности, суд может одновременно лишить их прав. И если придет к этим людям вместе со старостью одиночество и беспомощность, они не могут требовать у приемной дочери ни заботы, ни поддержки. Право на ее помощь они потеряли.

Быть может, и не заглядывали эти люди так далеко в будущее, но старость, как сказал мудрый писатель, приходит неожиданно, точно снег: утром проснешься - и все кругом белым-бело... Не понадобится ли им тогда рука дочери, молодая, сильная рука, на которую они могли бы опереться? И не дрогнут ли их души от воспоминания о том, как предали они детскую любовь?

Девочку определили в интернат, ее воспитает государство. С бывших родителей будут взыскивать алименты. Но нет на свете такой цены, которой можно было бы оплатить рану, нанесенную детскому сердцу.

Попробуйте представить, что должна была пережить девочка, узнав, что отец и мать - на самом деле чужие ей люди и не хотят, чтобы она осталась в их доме, который считала родным. Попробуйте представить холод отчуждения, нежданно ее окруживший, горькое детское одиночество, растерянность от вопросов врачей, от толков и пересудов соседей, ощущение, что привычный мир вокруг нее вдруг заколебался, наполнился страхом, тревогой, угрозой, от которой она не знает, где укрыться... Сможет ли маленький человек это забыть?

Кстати, читающим эти строки я хочу напомнить, что еще много детей остается в нашем обществе без родителей. Вы можете им помочь. К примеру, здесь можно купить детские игрушки (это ссылка) по довольно невысоким ценам. И привезти в ближайший приют, подарить детям не только медвежат и зайчиков, но и свою теплоту, ласку, улыбки. Поверьте, такие встречи надолго врезаются в память "приютчан".

ПИШУ это, а в моих ушах звучат голоса людей, рассказывающих мне совсем о другом. Многие из них, усыновив ребенка, покидали города, где прожили много лет, оставляли любимую работу, готовы были всем пожертвовать только для того, чтобы ребенок не узнал, что они не его родные отец и мать. В моем шкафу до сих пор хранится присланное из другого города "говорящее письмо" - магнитофонная лента с записью рассказа отца о постигшей его беде: соседка из жестокого любопытства раскрыла ребенку тайну его усыновления. Если бы вы только слыхали, какая боль звучала в этом измученном, вздрагивающем голосе, вы бы не забыли его, как не забыла я.

Об этих людях я уже писала и повторять не буду, хочу сказать только, что их отношение к ребенку может послужить примером истинной ответственности за детскую судьбу.

И все же, все же... Вспоминаются и иные случаи.

Однажды в доме отдыха я встретила знакомую пару: красивую, моложавую, уверенную в себе женщину и ее мужа, человека доброго и мягкого. Я знала, что они бездетны, но на этот раз, к моему удивлению, с ними была тоненькая длинноногая девочка, которую они представили, как свою дочку. Позже отец рассказал, что они усыновили дочь его умершего друга, - девочка осталась круглой сиротой. Приемные родители были очень нежны с ней, а когда настало время школьных занятий и мать увезла девочку в Москву, отец каждый день посылал ей ласковые открытки. Спустя год я встретила всех троих в театре: девочка, как часто бывает в этом возрасте, нежданно вытянулась, похорошела и рядом с ней красота матери, сильно подкрепленная косметикой, вдруг поблекла, словно в ней проступили безжалостные приметы возраста.

Мать держалась напряженно, в голосе ее угадывалось раздражение, с девочкой она почти не говорила. Отец выглядел растерянным, старался шутить, обнимал дочку за плечи... "Ох, не быть ли беде!" - подумала я, глядя на тонкое красивое лицо женщины и ее недобро сжатый рот. Прошло еще некоторое время, и я встретила отца на улице. Он был грустен и на вопрос о девочке ответил, что ее отвезли к дальней родственнице в Ташкент.

- Конечно, мы ей помогаем, посылаем деньги, - добавил он, опустив глаза. - Но вы понимаете, так все неудачно сложилось...

Нет, я не хотела этого понимать.

В моих ушах звучал вздрагивающий голос другого человека, другого отца, готового ценою любых жертв защитить ребенка, за судьбу которого он считает себя ответственным. Я видела сияющее лицо женщины, рассказывающей, сколько радости внес в ее одинокую жизнь усыновленный мальчик, дав новый смысл всему ее существованию.

"Когда я его взяла, он был очень болезненным, едва мог произносить слово "мама", но после года моей заботы стал развиваться хорошо, сейчас уже совсем здоров и ходит в детский сад, - позже писала мне она. - Я с ним много занимаюсь, к трем годам он уже говорил все слова, даже самые трудные, знал азбуку и шесть небольших стишков. Я стараюсь для него делать все, одет он у меня хорошо и знает меня, как родную маму. Я полюбила его самой безграничной любовью, и он так же меня полюбил...".

...Пожелаем же счастья всем детям, нашедшим новый теплый кров, согретый истинной любовью. И спросим тех, кто искалечил беззащитное существо, словно принесенную из магазина игрушку, спросим их в упор: как живут они после этого на свете? И что говорит им голос их совести?