Представление о воинском долге в Австро-Венгрии в 1914-1918 гг.

Процесс формирования западноевропейских наций, развернувшийся в конце XVIII - начале XIX в., сопровождался введением всеобщей воинской повинности. В казармы шагнула успешно апробированная в годы Великой французской революции концепция "солдата - гражданина". Гражданско-правовой статус личности предусматривал не только гарантированные ей свободы, но и широкий круг обязанностей. К их числу, наряду с уплатой налогов, относилась служба в вооруженных силах¹.

На протяжении XIX в. мужественность осмыслялась под знаком постепенно входивших в повседневный обиход воинских добродетелей, а медицинское освидетельствование служило при этом своего рода обрядом инициации подрастающего поколения. Признанных годными к несению воинской службы юношей повсюду чествовали с музыкой и угощениями². С помощью унификации идеала подготовленного к воинской службе мужчины в вооруженных силах Австро-Венгрии осуществлялась политика "культурного империализма". Подчеркивалась цивилизаторская миссия армейских структур по отношению к происходившим из экономически отсталых восточных и юго-восточных окраин монархии призывникам³.

Воинская присяга обязывала поставленных под ружье подданных австрийского императора проявлять в бою максимальную самоотдачу и готовность безропотно принять смерть в знак своей беззаветной преданности ему. Страх за свою жизнь, неоказание врагу требуемого долгом вооруженного сопротивления, предпринятая военнослужащим попытка бегства с поля боя и посеянная им паника, ставили на нем несмываемое клеймо труса. Данное преступление могло быть совершено только в военное время или в ходе подавления внутренних беспорядков. Непосредственный контроль над осуществлением карательных функций возлагался на офицеров, которые в рамках так называемого права военной самообороны были компетентны собственноручно предавать казни обвинявшихся в трусости военнослужащих или отдавать соответствующие приказы подчиненным⁴. Перечень ситуаций, требовавших от офицеров такого рода решительных действий, приводился в кодексе, текстах воинского устава и присяги. В целях устрашения расстрелу без суда и следствия на виду у личного состава воинской части подлежал тот, "кто в решающий момент вел робкие речи, бросал оружие и амуницию, отказывался повиноваться, пытался самовольно покинуть поле боя или мародерствовать..."⁵. В условиях осажденной врагом крепости командиру поручалась скорая расправа над заводившими разговоры о капитуля-

Миронов Владимир Валерьевич - кандидат исторических наук, Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина.

ции подчиненными. За проявленную мягкотелость в обоих случаях командиру грозило от шести месяцев до пяти лет лишения свободы общего режима⁶.

Крайне сурово каралась трусость, проявленная комендантами крепостей, капитанами военных судов и командирами воинских частей. Всем им угрожала смертная казнь через расстрел⁷. При этом учитывалось мнение военных специалистов, дававших экспертную оценку поведению командования, сдавшего противнику вверенные ему объекты или отдавшего неоправданный приказ об отступлении. Так, правомерность решения о капитуляции крепости не вызывала никаких сомнений только тогда, когда были исчерпаны все средства для ее обороны, и отсутствовала возможность прорыва блокирующего кольца⁸. Наряду с командным звеном несли уголовную ответственность подчиненные ему офицеры, не предпринявшие попытки предотвратить его действия. Воинским подразделениям, обвинявшимся в трусости, выносился смертный приговор в полном составе, но приведение его в исполнение ограничивалось всеми виновными офицерами и каждым десятым рядовым⁹.

Вместе с тем анализ статистики военно-полевого судопроизводства в австро-венгерской армии в годы первой мировой войны¹⁰ порождает множество непроясненных до конца вопросов к источниковому материалу. Они связаны главным образом с тем, почему вопреки образцово суровым санкциям количество понесших уголовное наказание за проявленную трусость военнослужащих относительно невелико?

Первая попытка логически объяснить возникшее противоречие была сделана спустя десятилетие с момента окончания первой мировой войны. Бывший военный судья в чине полковника-аудитора Г. Лелевер усматривал в относительно небольшом числе "трусов" убедительное свидетельство эффективности военной машины Габсбургской монархии. Заметно идеализируя храбрость австрийских воинов, Лелевер, хорошо знакомый с "кухней" военных трибуналов, не забыл упомянуть о том, что вершившие правосудие аудиторы зачастую склонялись к мягким судебным решениям, поскольку были глубоко осведомлены о периодически возникавших у военнослужащих стрессовых ситуациях¹¹.

Ключом для понимания психологии проявивших трусость военнослужащих служит по наблюдениям современных исследователей состояние паники, размывавшее чувство индивидуальной ответственности. В толпе себе подобных даже психологически устойчивый человек начинал подчиняться ее законам. Первые месяцы военной кампании 1914 г. были наполнены периодически возникавшими случаями хаоса и неразберихи среди австрийских воинов из-за отсутствия четко отлаженной системы управления войсками и распространения панических слухов. В августе 1914 г. фельдфебель 35-го полка ландвера С. Янкович, служивший в обозе на восточном фронте, обратился в беспорядочное бегство вместе с двумя подчиненными под влиянием ложных известий о стремительно приближающихся частях противника. По обвинению в трусости командир был приговорен к 6-ти месяцам тюремного заключения. При назначении наказания Янковичу военно-судебный орган учел социально-психологический компонент позорящего честь вооруженных сил поведения подсудимого, допустив возможность наступления паники в настоящей боевой ситуации¹².

Военнослужащие часто не могли совладать со своими нервами, преждевременно покидая боевой пост в минуту опасности. Разумеется, способность человеческого организма переносить психические перегрузки зависела от его индивидуальных качеств. Иными словами, степень опасности, угрожавшей жизни военнослужащих субъективно оценивалась ими. Социал-демократ А. Тотцауер, вспоминал о прятавшемся при каждом разрыве снарядов капитане, хотя они падали далеко в стороне от офицерского блиндажа. И, напротив, реакция находившихся поблизости солдат, в числе которых был автор воспоминаний, носила более сдержанный характер, поскольку, по его мнению, натренированное ухо настоящего фронтовика уже по звуку снаряда могло достаточно точно определить место его падения¹³.

Сапер А. Стефан, отвечавший за техническое обслуживание подвесной канатной дороги в качестве моториста, в ночь на 18 августа 1917 г. самовольно покинул военный лагерь Пологар во время итальянского артобстрела. Из-за этого в работе дороги возник трехчасовой простой. Установить каким было судебное решение не представляется возможным, поскольку уголовное дело было передано в компетенцию другого военного трибунала¹⁴.

В обращении карательных органов с представителями командного и унтер-офицерского состава царил дух солидарности. Поручик Л. фон Саликс, страдавший частыми приступами рвоты, в июне 1915 г. самовольно оставил передовую по этой причине. Начатое против него следствие было прекращено, а офицер отделался дисциплинарным наказанием¹⁵. Взводный 1-го венского полка ополчения А. Фишер, командовавший приписанным к своей части артиллерийским отделением, обвинялся в умышленном оставлении боевых позиций вместе с вверенным ему воинским подразделением без полученного на то разрешения. 6 января 1918 г. артиллерийский расчет под командованием обвиняемого занял боевые позиции во дворе жилого дома, расположенного поблизости от переднего края. Вскоре итальянская артиллерия приступила к систематическому обстрелу служившего прекрасным ориентиром дома. Под впечатлением прямого попадания, целиком разрушившего жилое помещение, Фишер отдал приказ об отходе с наступлением темноты. Распущенные взводным артиллеристы были остановлены другим командиром и возвращены на исходные позиции. На следствии Фишер оправдывался плохим расположением духа и измотанным состоянием нервной системы из-за тяжелых семейных обстоятельств. Выяснилось, что подозреваемый не мог душевно оправиться от потери недавно скончавшегося ребенка и был крайне подавлен известием об умирающей матери. Подсудимый был оправдан на состоявшемся 20 марта 1918 г. судебном процессе с учетом смягчающих обстоятельств¹⁶.

Служба в некоторых родах войск предъявляла повышенные требования к морально-психологическому состоянию фронтовиков. К ним относилась авиация. Пилоты, управлявшие технически несовершенными машинами над вражеской территорией, шли на двойной риск. Обеими военными партиями широко практиковались бомбардировки населенных пунктов. Так, в феврале 1918 г. австрийцы бомбили Венецию, а союзническая авиация Инсбрук. С весны 1918 г. на итальянском фронте установилось англо-французское господство в воздухе, и каждый боевой вылет мог стоить австрийским пилотам жизни¹⁷. Судя по материалам уголовного дела, поручик 26-го пехотного полка Ф. Касандар, прошедший летную подготовку, с июня 1918 г. систематически уклонялся от совершения боевых вылетов. Он обратился к Верховному командованию с ходатайством исключить его из списка императорских пилотов, но оно не было удовлетворено. Потеряв надежду на освобождение от воинской службы, Касандар заявил о своей болезни, поступив на лечение в госпиталь¹⁸.

Как проявление трусости могло быть истолковано любое неосторожное высказывание военнослужащих. Ефрейтор 23-го стрелкового полка И. Плажанич в ночь на 22 января 1918 г. нес вахту как инспектирующий окопы унтер-офицер. Встретив во время ночного обхода позиций своего коллегу из 87-го пехотного полка Й. Блазановича, обвиняемый спросил у него о довольствии, выдаваемом солдатам, заметив, что у стрелков оно совсем плохое, и они не могут дальше нести службу. Плажанич завершил разговор тем замечанием, что "если бы р. Пьяве не была такой глубокой, то мы давно бы через нее переправились". Слушавший 24 февраля 1918 г. уголовное дело трибунал оправдал подсудимого, одновременно распорядившись о наложении на него дисциплинарного наказания¹⁹.

Таким образом, приведенные примеры свидетельствуют о трансформации в сторону снижения индивидуальной ответственности военнослужащих Габсбургской империи за проявление трусости в годы первой мировой войны. Основная причина этого заключается в существенном отличии данной войны от предыдущих военных конфликтов.

Примечания

1. FREVERT U. Gesellschaft und Militar im 19 und 20 Jahrhundert: Sozial-, kultur- und geschlechtergeschichtliche Annahrungen. - Militar und Gesellschaft im 19 und 20 Jahrhundert. Stuttgart. 1997, S. 10.

2. HAN1SCH E. Mannlichkeiten: eine andere Geschichte des 20 Jahrhunderts. Wien. 2005, S. 20.

3. HAMMERLE C. Zur Relevanz des Connell'schen Konzepts hegemonialer Mannlichkeit fur "Militar und Mannlichkeit/en in der Habsburgermonarchie (1868 - 1914/18)". In: Manner-Macht-Korper. Hegomoniale Mannlichkeiten vom Mittelalter bis heute. Frankfurt a/m - N.Y. 2005, S. 108.

4. Erlauterungen zum Allerhochsten Verbote der aussergerichtlicher Justifizierungen. In: Das Militarstrafverfahren im Felde. Nach Gesetzen, Verordnungen und Erlassen als Hilfsbuch zusammengestellt von A. Schagerund L. Kadecka. Nachtrag III. Wien. 1918, S. 229 - 230.

5. Цит. по: OBERKOFLER G., RABOFSKY E. Hans Kelsen im Kriegseinsatz der k.u.k. Wehrmacht. Eine kritische Wurdigung seiner militartheoretischen Angebote. Frankfurt a/ M - Bern. 1988, S. 39.

6. Erlauterungen.., S. 230.

7. Das Militarstrafgesetz uber Verbrechen und Vergehen vom 15 Janner 1855 samt den einschlagigen und erganzenden Gesetzen und Verordnungen. 3 Aufl. Wien. 1914, S. 162 - 163.

8. GOLLOWITSCH M. Die Entwicklung des osterreichischen Militarstraf-und Disziplinarrechtes. Linz. 2004, S. 31.

9. Das Militarstrafgesetz.., S. 164.

10. PLATZER K. Standrechtliche Todesurteile im Ersten Weltkrieg. Graz. 2004, Tabelle 3, S. 75. Из 1468 смертных приговоров, исполненных в рамках военно-полевого судопроизводства в годы первой мировой войны, на долю трусости приходится 29, что составляет 2%.

11. HANISCH E. Die Mannlichkeit des Kriegers. Das osterreichische Militarstrafrecht im I Weltkrieg. In: Geschichte und Recht. Festschrift fur Gerald Stourz zum 70. Geburtstag. Wien. 1999, S. 333.

12. Ibid., S. 334.

13. TOTZAUER A. Erlebnisse im Weltkrieg. Bilder aus dem Kriegsleben und Gefangenschaft. Reichenberg. 1927, S. 89 - 90.

14. Osterreichisches Staatsarchiv (Wien) (OStA) - Kriegsarchiv (KA) - Militargerichtsarchiv (MGA), Karton 642 - 643/18, Feldkriegsgericht der 6. Armeekommando (Quartiermeisterabteilung), Strafakt К 2601/1918. Adolf Stefan.

15. HANISCH E. Die Mannlichkeit des Kriegers.., S. 335.

16. OStA-KA-MGA, Karton 2607/18, Gericht der 23. KDO, Strafakt K 135/1918, August Fischer.

17. CORNWALL M. The Undermining of Austria-Hungary: the battle for hearts and minds. Basingstoke - London - N. Y. 2000, p. 102.

18. OStA-KA-MGA, Karton 2598/18, Feldkriegsgericht der 6. Armeekommando (Quartiermeisterabteilung), Strafakt K 15282/18, Franz Kaszandar.

19. Ibid., Karton 2944/18, Gericht der 58. Infanteritruppendivision, Strafakt K 139/1918, Johann Plazanic.