ЦИН И РОССИЯ В XVII в.: ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПЕРЕДЕЛ МОНГОЛЬСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Политология, современная политика. Статьи, заметки, фельетоны, исследования. Книги по политологии.
В статье представлен ретроспективный анализ геополитических процессов в монгольском пространстве XVII в. Децентрализация после распада мир-системных связей монгольского мира привела к образованию множества политических объединений. Авторами показано, что окраинные этносы монгольского мира определили свои политические предпочтения в условиях сложного трансграничного взаимодействия России и империи Цин, которое обозначило централизацию в рамках нового геополитического процесса. Присоединение Бурятии расширило дипломатические, торгово-экономические и культурные связи России с Китаем и Монголией. Вместе с тем Бурятия сыграла важную роль в установлении и развитии отношений России с Тибетом, Индией и странами Юго-Восточной Азии.
Ключевые слова: Россия, Цин, монголы, буряты, геополитика, взаимоотношения.
THE QING EMPIRE AND RUSSIA IN THE SEVENTEENTH CENTURY: GEOPOLITICAL REPARTITION OF THE MONGOLIAN SPACE
Boris BAZAROV, Aleksandr GOMBOZHAPOV
By the early seventeenth century the collapse of world-system ties of the Mongolian world was accompanied by formation of a multitude of fragmented alliances. The shaping of Mongolian territories in Central and East Asia was a result of complex alternations of the main world-systems and centers. Domination of the millennium-and-a-half old nomadic communities in the core world centers ended up with the collapse of the Mongolian Empire. A huge area populated by the Mongolian-speaking peoples turned into an object of repartition by new polities and communities. A powerful successor, the Manchu state, managed to tighten up its grip on the Mongolian world using systemic contradictions and an ancient maxim "divide et impera". The Manchus distributed the contradictions of the competitors to their advantage. The evolution of Mongolian collapse turned inevitable. The incorporation of Buryatia into Russia was a life-changing event in the history of Buryatia and its indigenous peoples. It changed the entire course of history of the Buryat people and to a large extent predetermined their destiny. Thanks to Buryatia it became possible to establish full-scale contacts with the East through interactions with the Buddhist culture and religion.
Keywords: Russia, the Qing, the Mongols, the Buryats, geopolitics, relations.
БАЗАРОВ Борис Ванданович - академик РАН, доктор исторических наук, профессор, директор Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, Улан-Удэ; bazarov60@mail.ru.
ГОМБОЖАПОВ Александр Дмитриевич - кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, Улан-Удэ; Agombozh@gmail.com.
Boris BAZAROV - Academician of the Russian Academy of Sciences, Doctor of H istorical Sciences, Professor, Director, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian branch, Russian Academy of Science, Ulan-Ude, bazarov60@mail.ru.
Aleksandr GOMBOZHAPOV - PhD (in History), Leading Research Fellow, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian branch, Russian Academy of Science, Ulan-Ude, Agombozh@gmail.com.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда в рамках научно-исследовательского проекта N 14-18-00552 "Монгольские народы: исторический опыт трансформации кочевых сообществ Азии".
Распад мир-системных связей монгольского мира к началу XVII в. сопровождался формированием множества разрозненных объединений. Разные территории формировались в различной исторической обстановке, поэтому трансграничное взаимодействие России и империи Цин несло в себе неповторимое своеобразие и только подчеркивало центробежные характеристики для монгольского мира и новую централизацию в рамках нового геополитического процесса.
Формирование монгольских территорий в Центральной и Восточной Азии стало результатом сложных процессов смены основных мировых систем и центров [Холл, 2004, с. 153-157]. Доминирование в основных мировых системообразующих центрах кочевых сообществ, насчитывавших практически полуторатысячелетнюю историю, завершилось распадом Монгольской империи. Огромная территория ареала монгольских народов стала предметом передела новых государств и сообществ, а инерция распада обладала такой мощностью, что не позволила определиться новому созидательному лидирующему политическому центру монгольской кочевой цивилизации. Эта характеристика децентрализации и деградации монгольской мировой системы стала лейтмотивом глобального геополитического передела Евразии.
Период "малых ханств" начала XVII в. характеризуется существованием множества государственных и полугосударственных объединений, ханы которых находились в ситуации выбора между консолидацией в единое государство и групповыми прагматичными интересами собственных региональных позиций. Эта сложная амальгама идей и интересов не имела ничего общего с прошедшей историей империи. Возможно, и сама идея империи стала слишком сложной духовно-политической ношей, которую бы могли нести сами политические элиты и лидеры. Единение страны было невозможно, тем более что каждый правитель даже в условиях враждебных отношений между территориями хотел выжить и развиваться самостоятельно.
Южная территория монгольской ойкумены, при видимом доминировании Чахарского ханства, делилась на несколько полузависимых ханств. В Северной Монголии находились Тушету-ханство, Сэцэн-ханство, Дзасакту-ханство, в конце XVII в. Сайн-нойон-ханство. В Западной Монголии утвердилось государство Алтан-ханов. В самом начале XVII в. здесь возникло крупное Ойрато-Джунгарское ханство. Мир и дружеские соглашения покинули распавшиеся территории монгольского ядра великой кочевой империи. Реальностью стала оживленная борьба разных внутригосударственных объединений за лидирующее положение в Великой степи, окончательно истощившая остатки былого могущества империи.
Сформировавшееся мощное маньчжурское государство, используя эти системные противоречия, сумело утвердить свое положение в монгольском мире. Распад монгольского сообщества приобрел необратимый характер, стали углубляться центробежные тенденции, значительная часть территорий, даже не провозглашая автономию, стала самостоятельно распоряжаться ресурсами бывшего государства.
Значительная часть земель, ныне входящих в восточно-сибирскую окраину Российской Федерации, в тот период считалась периферией политического мира Восточной Азии, придатком настолько естественным, что едва ли кто считал необходимым прислушиваться к развитию политического и социального процесса в этих "диких" лесостепных зонах, будучи уверенным в их зависимом положении. И поэтому обратная связь не сработала в тот момент, когда территории северных окраин монгольского мира вслед за усилением ойратских политических объединений в Монголии приобрели устойчивую тенденцию к самоопределению в рамках новых геополитических координат. Появление халхаских и бурятских самостоятельных младоэтнических образований [Павлинская, 2011], тяготеющих к разным полюсам новых центров мировых сил, довершили общую картину новой конфигурации внутриполитического размежевания монгольских народов и государств.
Несмотря на то что многие аспекты формирования Цинского Китая установлены исторической наукой, представляется необходимым определить некоторые акценты, на наш взгляд, не всегда адекватные реальному историческому процессу. Дело в том, что динамичные события XX в. (Синьхайская революция, государство Маньчжоу-го, разгром Квантунской армии) вызвали ренессанс китайской и монгольской национальной идеи. Поэтому в историческую мысль и методологическую основу исследований вошли идеи вождей - основоположников стран новой формации азиатского пространства. Ввиду этого многовековая история цинского правления стала рассматриваться как сплошная полоса антиманьчжурского национально-освободительного движения. Не вступая в полемику по проблемам освободительного движения, отметим, что доминирование этого взгляда в качестве основы научной методологии привело к искажению истории Китая, сформировало представление о нем как о целостной цивилизации, создало миф об его отсталости. Это не могло не сказаться и на описании его региональной истории, а также на монгольской историографии.
В историографии принято выделять несколько этапов маньчжурского завоевания монгольского пространства - Южной Монголии, Халха-Монголии и Западной Монголии. Из этого делался вывод о соответствующих этапах освободительной антиманьчжурской борьбе монголов [Ермаченко, 1974; История Монгольской..., 1983; Чимитдоржиев, 1974]. Соглашаясь в целом с этим подходом, отметим, что любое движение в этом сложном историческом процессе нельзя трактовать однозначно, тем более когда это касается кочевой истории. Каждый этап маньчжурского завоевания был поступателен, не знал поражений с точки зрения государственной стратегии, опирался на глубокое знание проблем монгольского трайбализма и разобщенности степных народов. С каждым новым этапом маньчжуры рекрутировали себе союзников из покоренных народов, противопоставляя друг другу бывших друзей и соратников. Одновременно они осуществили покорение Китая, двигаясь исторической тропой, проложенной Чингисханом и Хубилаем. Таким образом, они создали новую маньчжурскую парадигму монголо-китайского государства в Восточной Азии. Падение маньчжуров было предопределено демографическим несоответствием в рамках управляемой территории, и только управленческие умения в совокупности с особенностью китайского менталитета и подавления национальных элит отсрочило этот процесс де-юре.
Необходимо правильно оценить тот факт, что каждый из этапов маньчжурского продвижения характеризовался усилением его тылов и практически в течение полутора веков этот почерк мало менялся, обнаруживая стратегическую последовательность, всегда приемлемую тактическую подвижность, а главное, высокий уровень эффективности при достижении результатов. Нужно не только отметить политику маньчжуров, но и правильно синхронизировать деятельность различных территорий монгольского мира в период завоеваний. Можно обратить внимание на то, как складывалась ситуация с чахарскими территориями Южной Монголии. В 1616-1636 гг. состоялась затяжная схватка южных монголов во главе с чахарским Лигдэн-ханом с маньчжурами. Фактически не только за счет умелых военных действий, но и за счет использования тонкостей номадного наследования и особенностей внутриплеменного расклада длительная борьба завершилась в пользу маньчжуров [Горохова, 1980, с. 7-9; Lattimore, 1957, p. 431]. Затем в союзе с южными монголами маньчжуры захватили прилегающие китайские территории. Южная Монголия фактически признала маньчжурское государство и в дальнейшем действовала как неотъемлемая часть нового государства. Затем с 1637 по 1691 г. в полной драматизма борьбе была покорена Внешняя Монголия. И на обратном ходу "челнока", во времена Хубилая, была покорена территория Китая [Чимитдоржиев, 2007].
С конца XVII до середины XVIII в. затяжная война в Западной Монголии также завершилась успехом. Войны в Джунгарии и Халхе недостаточно квалифицировать как
национально-освободительные. Это завоевание независимых государств в рамках осуществления маньчжурской доктрины нового китайского государства.
Усиление маньчжурского давления на территорию монгольских государств, присоединение значительного пространства, небывалое ранее продвижение в Центральную Азию вызвали стремление к освободительному движению, серию драматичных столкновений, битв и сражений, еще слабо описанных в российской историографии. Раздробленность монгольского мира, умелое дипломатическое маневрирование маньчжурского руководства, его выверенная стратегия и тактика позволили определиться им как новым правителям Восточной Азии. Затянувшийся ойрато-халхаский конфликт конца XVI - начала XVII в., развивавшийся с переменным успехом, привел к непримиримому противостоянию весь монгольский мир и к стремительному ослаблению концепта государства среди монголов, а калейдоскопическая смена политических лидеров - к окончательному падению авторитета власти. Это обстоятельство привело к усилению позиции нарастающего маньчжурского государства, умело использовавшего нетерпимое противоборство враждующих сторон.
В этих условиях окраинные этносы были вынуждены находить новые выходы из сложившихся исторических тупиков. В сложной политической коллизии неожиданно появились новые пути, которым было суждено стать магистральной перспективой, определившей судьбы народов монгольского мира. Показательна судьба Северной Монголии, более известной в современном мире как Бурятия.
Продвижение казаков в Сибирь, в начальный период носившее стихийный характер, в течение незначительного времени приобрело характер продуманной политики освоения Российским государством громадной территории. Не останавливаясь на оценке и деталях этого сложнейшего государствообразующего процесса, отметим, что присоединение территорий Восточной Сибири, включавшей обширные земли "братских народов", как называли бурят русские первопроходцы, было сложным и неоднозначным, однако поступательным и восходящим.
Созданные на территории Забайкалья Удинский, Селенгинский, Баргузинский, Нерчинский, Иркутский и другие остроги образовали сеть военных укреплений, обеспечивших контроль над территорией края. Уже в скором времени эти остроги стали и административно-политическими, и торгово-экономическими центрами. Построение острогов, появление вокруг них заимок служилых людей и пашенных крестьян способствовали оживлению мирных торгово-меновых и бытовых отношений между бурятами. Складывание мирного диалога с бурятским населением, усиление положительной комплиментарности, а также взаимное проникновение культур фактически определили волю народов и завершили процесс присоединения Бурятии к Российскому государству. В развивавшемся геополитическом противостоянии в Восточной Азии опора на складывавшиеся положительные отношения с местными этническими объединениями сыграла решающую роль.
Присоединение территории этнической Бурятии к России шло целое столетие. Несмотря на разнообразие методов расширения границ Российского государства, изобиловавших и силовыми, и колонизационными мерами, исследователи приходят к выводу о том, что буряты не были завоеванным народом (см., например: [История Бурятии, 2011]). В сложных условиях геополитических перераспределений во второй половине 2-го тыс. бурятский народ сделал самостоятельный исторический выбор, определив свое развитие в рамках Российского государства. Разные этнополитические группы и союзы могли определить на разных этапах выбор в пользу Джунгарского государства, покориться нарастающей мощи маньчжурского давления, настоять на халхасском союзе или закрепиться на позициях "самостоятельности". В ходе обретения нового взгляда на реальность существовавшего мира, исходя из особой ответственности родоплеменных сообществ перед будущими поколениями, древние автохтоны Сибири определились в выборе Российского государства.
Это положение не противоречит главному тезису российской историографии о покорении, завоевании и колонизации Сибири, а только подчеркивает пестроту и сложность этого процесса на гигантской исторической площадке. Заметим, что на освоение сибирского пространства двинулись не государственные структуры, не дипломаты и чиновники, не армии, а подвижные купеческо-казачьи группы, которые и сформировали стихийную тактику присоединения земель. Подавляющее большинство из них не знали ни родины, ни флага. Настроения этих групп было сродни знаменитому в последующем "духу Клондайка". Они не шли за "землей обетованной", не искали "землю и волю", не хотели создавать новых государств. Надо понять состояние души многих из этих людей, которым не стоило большого труда, а было делом чести, подвига и геройства сходить в разбойничий набег за "зипунами" куда-нибудь в Персию, поживиться на "большой дороге" за счет неосторожных купцов, вступить в бой за свой небогатый скарб. Пример Ермака Тимофеевича, одного из авторитетных старшин, сложившего буйную голову в таких походах, как будто прорвал уральскую плотину: десятки, сотни отрядов кинулись искать счастья на огромных сибирских просторах в поисках денег, добычи, золота и серебра. Этот стихийный поток постепенно начал регулироваться предпринимательским и купеческим сословием, деловым народом, который хорошо размечал пути следования лихих людей. И только затем резко увеличилась регулирующая роль государства.
Приход русских в Приангарье и на Верхнюю Лену, непосильные поборы ясака, погромы казачьими отрядами улусов, произвол и притеснения со стороны администраций острогов дали мощный дополнительный импульс к сплочению всего прибайкальского населения. Особенно остро чувство единства проявилось в середине 1640-1650-х гг., когда буряты сообща стали поднимать крупные вооруженные восстания. Одновременное участие в верхоленском восстании булагатов, эхиритов, батулинцев, ашебагатов, хонгодоров и других племен и родов, выставление ими объединенных отрядов численностью до 2 тыс. человек несомненно свидетельствуют о существовании западнее Байкала коалиции племен. Об этом же говорят и ангарские события. Обещание, а затем исполнение угрозы побить русских на Белой и Голоустной показывает, что прибайкальцы в понятие "родина" включали все Прибайкалье, а не только территории отдельных родов и племен. Здесь будет уместно сказать, что существовавшее мнение о неразвитости бурятских племен и объединений перед присоединением к России [Залкинд, 1958, с. 17-18; Егунов, с. 69] не выдержало проверки. Это произошло в результате недооценки процесса распада и деградации монгольской мир-системы во всех системных параметрах. Социально и политически угнетенное состояние монгольских (в том числе бурятских) этнических сообществ, их постоянная и каждый раз ослабляющая конкурентная борьба привели к дезинтеграции, когда за выживание сообщества могли отвечать только рассеянные и замкнутые группы бывших кочевников. При усилении центробежных тенденций в империи удаленные группы населения были обречены на самый тяжелый вариант развития. Поэтому вооружение бурят того периода соответствовало высокому уровню феодализации общества с высоким уровнем распространения воинской идеологии, почтением к воинским процедурам. Вся энергия затрачивалась на преодоление внешних угроз, большинство которых распределялось в пределах монгольской ойкумены, в том числе и межплеменных распрей.
Однако то обстоятельство, что бурятский народ на тот исторический период не был консолидирован в едином пространстве, не представлял собой целостности и находился в ситуации развитого этнического трайбализма, заставило искать другие варианты. Нерчинский договор застал бурят, как показали исследования, уже в совершенно определившейся ситуации [История Бурятии, 2011]. Именно это сформировавшееся поведение бурят позволило России "скакнуть" в Приамурье.
Фактическое присоединение "брацких народов" на значительном пространстве Восточной Сибири позволило Российскому государству активизироваться на рубежах
Дальнего Востока и Восточной Азии. До присоединения Забайкалья и Приамурья Российское государство пыталось установить с Китаем дипломатические отношения и направило туда несколько посольств, но они были безуспешными. В 1685 г. войска цинского императора Канси окружили, а затем захватили Албазин. В 1689 г. в Нерчинск выехало русское посольство во главе с окольничим Федором Головиным. Трудные и долгие переговоры завершились в августе 1689 г. заключением Нерчинского русско-китайского договора. Современная историография не склонна преувеличивать значение этого договора не только ввиду обстоятельств, при которых он был заключен, но и при оценке смысла, вкладываемого сторонами при его подписании [Границы Китая..., 2001]. Китай императора Канси фактически диктовал собственную волю Российскому государству, считая его своим данником. И если бы свободная воля населения территорий не определилась в пользу России, передел сложившейся политической карты в Восточной Азии был бы неизбежен.
Положение изменилось в 1727 г., когда российский посланник С. Л. Владиславич-Рагузинский заключил с представителями Китая в августе Буринское соглашение, а в октябре 1728 г. Кяхтинский договор. Этими дипломатическими актами русско-китайская граница была достаточно четко определена от Аргуни до истоков Енисея. Крупные миграции бурят и монголов с этого времени прекратились [Залкинд, 1958], и этническая картина в Забайкалье стала заметно более стабильной. Стоит подчеркнуть, что бурятское население не только не сопротивлялось этим мерам российского правительства, но и проявило полную лояльность, о чем С. Л. Владиславич-Рагузинский дал без преувеличения восторженный отзыв [Бантыш-Каменский, 1882, с. 145]. Так завершился растянувшийся на столетие процесс присоединения Байкальской Сибири к Российскому государству.
Присоединение Бурятии имело огромное значение для Российского государства. В состав России вошла большая территория со значительным по тому времени населением, огромными природными ресурсами. Через Бурятию для России открылся наиболее короткий и удобный путь в Приамурье и Приморье. Получило свой импульс становление устойчивой транзитной караванной торговли, маршрут которой известен как "Чайный путь". Первоначальный этап русско-китайских торговых отношений диктовался как объективными условиями взаимовыгодной торговли, так и политико-престижными интересами со стороны империи Цин. "Прекрасно сознавая, сколь действенной мерой в их руках является ограничение торговли, цинские власти на протяжении всего XVIII века активно использовали этот рычаг, особенно во взаимоотношениях с монгольскими ханствами и Россией" [История Северо-Восточного Китая..., 1987, с. 220].
Настоящим прорывом в русско-китайских торгово-экономических отношениях стало подписание Кяхтинского договора, статьи которого о торговле и границе санкционировали учреждение двух пограничных торговых слобод (Кяхта и Цурухтай). Казенная и частная формы караванной торговли были практически вытеснены динамично развивавшейся приграничной торговлей. Именно динамика товарооборота кяхтинской коммерции определяла картину русско-китайских торговых отношений вплоть до второй половины XIX в. Добавим, что после Нерчинского, Буринского, Кяхтинского договоров между Россией и Китаем были заключены Айгунский (1858), Тяньцзинский (1858) и Пекинский (1860) договоры. Заключение этих договоров определялось внутренней логикой дальнейшего урегулирования правовой базы формирования русско-китайской границы в условиях хозяйственного освоения Россией Дальневосточного региона, а также усилением влияния европейских держав на цинское правительство. Согласно статьям подписанных договоров и соглашений, подданным России и Китая было предоставлено право беспошлинной торговли вдоль русско-китайской границы на расстоянии 100 ли (50 верст). Это сделало взаимовыгодную приграничную торговлю основной формой экономических отношений двух держав. Выбранный
цинским правительством курс на изоляцию и стремление перенести в военных целях русско-китайскую торговлю в приграничные районы, с одной стороны, географическая удаленность и медленное развитие путей сообщения в азиатской части России - с другой, обусловили эволюцию торгово-экономических отношений от казенных форм караванной торговли предметами роскоши и "мягкой рухлядью" до приграничной сухопутной торговли с преобладанием в структуре товаров широкого потребления.
Присоединение Бурятии к России стало переломным событием в истории Бурятии и ее коренных народов. Оно изменило весь ход истории бурятского народа и во многом предопределило его судьбу. Все культурные, экономические и политические связи Бурятии с этого момента в значительной степени были переориентированы с юга, Монголии и Китая, на север и запад.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бантыш-Каменский Н. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792-й год: Сост. по документам, хранящимся в моек. арх. Гос. Коллегии иностр. дел. Казань, 1882. 565 с.
Внешняя политика государства Цин в XVII веке / Ред. Л. И. Думан. М.: Наука, 1977. 385 с.
Горохова Г. С. Очерки по истории Монголии в эпоху маньчжурского господства (конец XVII - начало XX в.). М.: Наука, 1980. 132 с.
Границы Китая: история формирования / под ред. В. С. Мясникова, Е. Д. Степанова, А. А. Бокщанина. М.: Памятники исторической мысли, 2001. 470 с.
Егунов Н. П. Бурятия до присоединения к России. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1990. 176 с.
Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. М.: Наука, 1974. 161 с.
Залкинд Е. М. Присоединение Бурятии к России. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1958. 320 с.
История Бурятии: в 3 т. Т. II. XVII - начало XX в. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. 624 с.
История Монгольской Народной Республики. Изд. 3-е, перераб. и доп. М.: Наука, 1983. 661 с.
История Северо-Восточного Китая XVII-XX вв. Кн. 1. Маньчжурия в эпоху феодализма (XVII - начало XX в.). Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1987. 424 с.
Павлинская Л. Р. О роли и значении младоэтносов в формировании пограничной политики Российского государства в Байкальском регионе в конце XVII - начале XVIII века // Исторический опыт взаимодействия народов и цивилизаций: сб. науч. ст. Улан-Удэ, Иркутск: Оттиск, 2011. С. 25-29.
Холл Т. Монголы в мир-системной истории // Монгольская империя и кочевой мир / Редкол. Б. В. Базаров, Н. Н. Крадин, Т. Д. Скрынникова. Улан-Удэ: Издательство БНЦ СО РАН, 2004. С. 136-166.
Чимитдоржиев Ш. Б. Антиманьчжурская освободительная борьба монгольского народа (XVII-I половина XVIII в.): Маньчжурская экспансия и борьба монголов за свободу и независимость родины. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1974. 91 с.
Чимитдоржиев Ш. Б. Монголия в эпоху Средневековья и Новое время: Очерки. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 2007. 212 с.
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1733594974 в базе LIBRARY.BY.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций