Академия наук СССР. Институт истории. Изд-во АН СССР. М. -Л. 1958. 516 стр. Тираж 3000. Цена 23 руб. 35 коп.

Выход в свет монографии И. И. Смирнова - значительное событие в советской историографии. Это-первое обобщающее исследование одного из важнейших периодов в истории Русского централизованного государства. Ранее печатавшиеся отдельные разделы рецензируемой книги ¹ значительно дополнены новыми источниками и литературой, полемикой с историками, не разделяющими некоторые положения И. И. Смирнова. Все это придает и указанным разделам монографии значительный интерес.

В работах советских ученых получил освещение ряд вопросов истории Русского государства 30 - 50-х годов XVI в. - история крестьянства и феодального землевладения ² , городов и классовой борьбы посадских людей ³ , общественной мысли ⁴ , отдельные проблемы политической истории ⁵ ; появились и очерки популярного характера

¹ И. И. Смирнов. Из истории политической борьбы в Русском государстве в 30-х годах XVI в. (Заговор Михаила Глинского 1534 г.). "Ученые записки" Ленинградского университета, N 205. Серия исторических наук, вып. 24. 1956; его же. Мятеж Андрея Старицкого 1537 г. "Исторические записки". Т. 50, 1955; его же. Московское восстание 1547 г. "Вопросы истории", 1953, N 12; его же. Иван Грозный и боярский мятеж 1553 г. "Исторические записки". Т. 43, 1953; его же. Судебник 1550 года. "Исторические записки". Т. 24, 1947; его же. К вопросу о мерах в Московском государстве XVI в. "Ученые записки" Ленинградского университета. Т. 48. Серия исторических наук, вып. 5. 1939.

² С. Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. I. М. -Л. 1947; Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. Кн. 2. М. 1954; А. И. Копанев. История землевладения Белозерского края XV-XVI вв. М. -Л. 1951; М. Н. Тихомиров. Монастырь - вотчинник XVI в. "Исторические записки". Т. 3, 1938, и др.

³ С. В. Бахрушин. Очерки по истории ремесла, торговли и городов Русского централизованного государства XVI - начала XVII в. "Научные труды". Т. I. М. 1952; П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба. Ч. I. М. 1947, и др.

⁴ И. У. Будовниц. Русская публицистика XVI века. М. -Л. 1947; А. А. Зимин. И. С. Пересветов и его современники. М. 1958; В. Ф. Ржига. Опыты по истории русской публицистики XVI века. Максим Грек как публицист. "Труды" Отдела древнерусской литературы. Т. I. Л. 1934; его же. Литературная деятельность Ермолая-Еразма. "Летопись занятий Археографической комиссии". Вып. 33. Л. 1926, и др.

⁵ С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного. "Научные труды". Т. II. М. 1954; А. А. Зимин. О сложении приказной системы на Руси. "Доклады и сообщения" Института истории АН СССР. Вып. 3. 1954; его же. К истории военных реформ 50-х годов XVI в. "Исторические записки". Т. 55, 1956; СО. Шмидт. Челобитенный приказ в середине XVI столетия. "Известия" АН СССР. Серия истории и философии. Т. 7. 1950. N 5, и др.

о России того времени ⁶ , Однако трудов, в которых был бы исследован и обобщен материал по истории политической борьбы в период боярского правления и реформ 50-х годов XVI в., до сих пор не появлялось. Книга И. И. Смирнова способствует заполнению этого пробела в нашей историографии.

Рецензируемая работа состоит из двадцати глав, объединенных в три части: "Боярское правление 30 - 40-х годов", "Правительство 50-х годов и характер его деятельности", "Реформы 50-х годов". В приложении даны четыре небольших источниковедческих очерка.

В монографии использован широкий круг разнообразных источников: летописи, зашей современников-иностранцев, дипломатические документы, донесения и инструкции, юридические памятники, публицистические произведения, разрядные книги. Автор сделал много интересных сопоставлений, ценных источниковедческих выводов, свежих наблюдений. Собранный в книге обширный фактический материал доказывает положения И. И. Смирнова о реакционности боровшихся за власть в 30 - 40-х годах боярских группировок и о прогрессивном характере деятельности правительства 50-х годов, способствовавшего развитию и укреплению централизованного государства и осуществившего ряд реформ. Эти выводы со всей очевидностью показывают, насколько беспочвенны были имевшие место в недавнем прошлом выступления некоторых историков, стремившихся под флагом борьбы с идеализацией Ивана IV отрицать закономерный и исторически прогрессивный характер его деятельности.

В книге И. И. Смирнова впервые в советской историографии дано подробное, основанное на тщательном анализе часто противоречивых показаний источников описание сложных перипетий политической борьбы в детские годы Ивана IV. Автор рассказывает о борьбе боярских группировок, частой смене их у власти, подробно разбирает подоплеку и ход заговора Михаила Глинского. Ряд важных наблюдений сделан И. И. Смирновым по вопросу о земельной политике правительства Елены Глинской (стр. 46); можно считать доказанным положение автора о том, что в 1533 - 1538 гг. привилегированные горожане привлекались правительством к городскому строительству (стр. 48 - 49). В книге подробно прослежен ход мятежа Андрея Старицкого и его подавления и установлена при этом связь между мероприятиями Ивана III по испомещению послужильцев на Новгородской земле и неудачей Андрея Старицкого под Новгородом (стр. 58 - 60). Вызывает интерес также высказанное в книге предположение об отрицательном отношении к мятежу части старицких детей боярских (стр. 68).

Самостоятельное значение имеет обширная глава о Судебнике 1550 г., в которой подробно анализируются происхождение Судебника и каждая из его статей, приводится большой сравнительный материал. В этой главе много важных выводов: так, удачно проведено сличение положений ст. 43 Судебника (об отмене тарханов) с текстом Двинской уставной грамоты (стр. 364 - 366), постановлений Судебника (ст. 91) и Стоглава (ст. 98) о закладчиках (стр. 366 - 375). Интересны сделанные в главе о земельной переписи наблюдения относительно увеличения земельных владений служилых людей, записанных в боярской книге 1556 г., хорошо показан рост поместного землевладения за счет черных земель. Ценно также указание автора на факты перехода монастырских земель в число поместных, хотя в книге, может быть, несколько преувеличена распространенность таких случаев (стр. 437 - 439). В главе об унификации мер автор справедливо рассматривает правительственные мероприятия как одно из выражений процесса укрепления централизованного государства.

В работе И. И. Смирнова рассмотрен широкий круг вопросов истории Русского государства XVI в., вызывающих до сих пор полемику. Автор не стремится сглаживать острые углы, обходить молчанием сложные вопросы: его работа не только исследовательская, но и полемическая и, естественно, во многих своих положениях спорная.

В монографии имеется значительное количество отдельных историографических замечаний, но, к сожалению, нет специального историографического очерка, отсутствует и анализ современной зарубежной литературы.

Книге предпослано краткое введение, в котором автор излагает свою концепцию образования Русского централизованного государства; здесь содержится ряд интересных замечаний (о происхождении дво-

⁶ С. В. Бахрушин. Иван Грозный "Научные труды". Т. II; Р. Ю. Виппер. Иван Грозный. М. -Л. 1944; И. И. Смирнов. Иван Грозный. Л. 1944.

рянства, о сходстве социального облика новгородского боярства и удельных князей и т. д.).

Однако периодизация, отстаиваемая И. И. Смирновым, нам представляется спорной. По мнению автора, Русское централизованное государство было создано в конце XV - начале XVII в.; свою датировку И. И. Смирнов, к сожалению, лишь декларирует, не упоминая о существовании в литературе другой точки зрения, согласно которой указанный процесс относится к более раннему периоду - ко второй половине XV - началу XVI в., а более поздние годы характеризуются уже как время укрепления централизованного государства ⁷ . Последняя точка зрения представляется нам более обоснованной: во всех выступлениях феодальной реакции в XVI в. речь шла не о ликвидации единства государства, не о политическом обособлении тех или иных его территорий ⁸ (исключая не до конца ясный эпизод с Новгородом, для которого могли быть характерны пережиточные сепаратистские тенденции), а лишь об ограничении центральной власти. В этой связи трудно согласиться с выводом автора о том, что в период боярского правления "осуществлялось разрушение централизованного аппарата власти в направлении восстановления феодальной раздробленности удельных времен" (стр. 27).

Годы боярского правления, наступившие после смерти Елены Глинской, И. И. Смирнов справедливо характеризует как "реакцию не только политическую, но и социальную" (стр. 78). Но, подробно прослеживая все переплетения сложной борьбы боярских группировок за власть, он недостаточно глубоко определяет характер социальной реакции в период боярского правления. И здесь дело, по-видимому, в узости источниковедческой базы. Сосредоточив основное внимание на изучении показаний современников, летописей и других нарративных источников, автор уделяет мало места документальным материалам, приводя лишь отдельные, хотя и ценные, жалованные грамоты. По нашему мнению, вопрос о характере социальной реакции в годы боярского правления может решаться лишь на основании анализа всего комплекса повествовательных и документальных источников, в том числе жалованных и указных грамот. Такой анализ, вероятно, частично подтвердил бы и, может быть, уточнил выводы автора ⁹ .

Трудно согласиться с И. И. Смирновым, что падение Шуйских и приход к власти Вельских ничего не изменили, и Вельские в той же степени, что и Шуйские, были проводниками политики социальной реакции (стр. 86 - 88). Н. Е. Носов убедительно показал, что с приходом к власти Вельских и назначением в связи с этим И. Г. Морозова главой Разбойного приказа (или комиссии боярской думы по разбойным делам?) продвинулось вперед дело губной реформы. К тому же обострение классовой борьбы в стране заставляло представителей феодальной реакции искать в дворянстве опору для совместных выступлений против крестьян и посадских людей, с которыми они не могли справиться в одиночку ¹⁰ . Быть может, в данном случае в проведении губной реформы осуществлялся в миниатюре тот компромисс между двумя группами господствующего класса, который, на наш взгляд, был характерен для деятельности правительства 50-х годов.

Вызывает сомнение трактовка автором событий 1542 г, как переворота в пользу дворянства. Участие последнего в свержении Вельских и приходе к власти Шуйских само по себе еще не делает это движение дворянским и антибоярским. Ясно, что соперничавшие между собой боярские группировки прибегали к посторонней помощи. Ведь и мятежные войска Андрея Старицкого состояли не из крупных феодалов. Наблюдения С. М. Каштанова также подтверждают, что 1542 г. не был началом борьбы за ликвидацию боярского правления, иммунитетные привилегии монастырей стали сокращаться только с 1549 г., после прихода к власти правительства "избранной рады", а с началом господства Шуйских они даже несколько расширились по сравнению с временем правления Бель-

⁷ См., например, "Очерки истории СССР. Период феодализма. IX-XV вв." Ч. II. М. 1953, стр. 271 - 332.

⁸ В этом, между прочим, не упрекал бояр и Грозный, кроме одного намека в переписке с Курбским. См. "Послания Ивана Грозного". М. -Л. 1951, стр. 10.

⁹ С. М. Каштанов. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI века. "Археографический ежегодник" за 1957 г. М. 1958.

¹⁰ Н. Е. Носов. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI века. М. -Л. 1957, стр. 289 - 327.

ских ¹¹ . Автор прав, утверждая, что митрополит Макарий был сторонником укрепления централизованного государства. Однако вряд ли этот факт может служить достаточным аргументом для признания переворота 1542 г. антибоярским. На выбор Макария в митрополиты могли повлиять как его давние связи с Шуйскими, которых не отрицает И. И. Смирнов (стр. 97), так и то, что его осифлянство, его политическая ориентация могли подать Шуйским надежду успокоить таким образом рядовых "воинников" - мелких феодалов. Можно напомнить, как через 25 лет, в разгар опричнины, Грозный "понужал" явно настроенного против опричнины игумена Филиппа Колычева принять сан митрополита. По мнению И. И. Смирнова, "незначительный сам по себе факт смены митрополитов приобрел значение этапного события. 1542 год, сделавший Макария митрополитом, знаменует собой начало ликвидации боярской реакции" (стр. 97). Но ведь если бы о событиях 1566 г. не было известно ничего, кроме факта смены митрополитов, то, исходя из политической биографии Филиппа (куда более яркой, чем биография Макария), можно было бы сказать, что 1566 г., когда Филипп стал митрополитом, является началом ликвидации опричнины и торжества боярской реакции.

Подробно и тщательно исследует И. И. Смирнов бурные события последующих лет, наполненных острой борьбой между различными группировками феодалов. Он убедительно показывает, что Глинским удалось прийти к власти только после казни Кубенского и Воронцовых (стр. 111 - 112). Справедливо отмечая невозможность "видеть в казни Кубенского и Воронцовых и опале Федорова победу прогрессивных элементов, боровшихся против княжеско-боярской реакции" (стр. 112), автор, по нашему мнению, неправ, когда стремится тут же доказать, что Воронцовы и Кубенские были представителями более близкой к дворянству группировки, чем Глинские. Это утверждение основано на том, что в группировке Кубенских и Воронцовых было небольшое число князей. Актовый материал за годы правления группы Кубенских - Воронцовых в книге не анализируется, хотя это внесло бы значительные поправки в выводы автора ¹² . Думается, что в данном случае имела место борьба за власть двух соперничавших боярских группировок.

Многие положения главы о Московском восстании 1547 г. (уже публиковавшейся в виде статьи) прочно вошли в научный оборот и приняты большинством советских исследователей. Не вызывают сомнения выводы автора об антифеодальном характере восстания, не являвшегося результатом "интриги и провокации со стороны бояр", о роли земских органов посада и "веча" в восстании. Однако историческая действительность будет выглядеть несколько упрощенной, если согласиться с И. И. Смирновым, отрицающим факт активизации Шуйских в связи с восстанием. Вполне возможно, что и представители реакции и сторонники укрепления централизации государства и консолидации сил феодалов стремились извлечь для себя пользу из восстания, московского посада. Рассказ об обострении классовой борьбы в середине XVI в. автор ограничил, к сожалению. Московским восстанием, не говоря о волнениях в других городах страны. Это создает несколько суженное представление о размерах народного движения в рассматриваемое время.

Вторая часть монографии открывается рассмотрением "проблемы избранной рады". Утверждение И. И. Смирнова о публицистическом происхождении термина "избранная рада", употреблявшегося только Курбским, не вызывает возражений. Но какие бы понятия ни применялись: "ближняя дума", или "избранная рада", или кружок Сильвестра и Адашева, - факт существования правительства 50-х годов достаточно подтверждается источниками. Мысль автора о несоответствии рассказа Курбского о функциях "избранной рады" исторической действительности (стр. 148) противоречит высказываниям самого Ивана IV. И. И. Смирнов обратил внимание на это несоответствие. Он пишет, что оценка Иваном IV деятельности "избранной рады" - "момент, еще более затрудняющий ее (проблемы "избранной рады". - В. К .) решение" (стр. 160). Из этого противоречия И. И. Смирнов пытается выйти логическим путем, предположив, что Иван IV в полемике с Курбским подпал под влияние последнего, "помимо своей воли и желаний, оказался в какой-то мере втянутым в русло публицистических построений Курбского" (стр. 161). Но дело в том, что взгляды Курбского на "избранную раду" были развиты им не в первом послании к царю, а в "Истории о

¹¹ "Памятники русского права" XV - XVII вв. Вып. IV. М. 1956, стр. 128 - 129, 142 - 147, 151, 157 - 158 и т. д.

¹² См. С. М. Каштанов. Указ. соч.

великом князе Московском", которая была закончена не ранее 1573 года. Основное же послание Ивана IV Курбскому, где содержатся обвинения в адрес Адашева и Сильвестра как политических друзей Курбского, написано в 1564 году. Таким образом, если считать, что один из противников во время полемики находился под влиянием другого, то приоритет Ивана Грозного в выдвижении концепции "избранной рады" неоспорим.

Прав И. И. Смирнов, полагая, что "для решения вопроса о правительстве 50-х годов и характере его политики необходимо выйти за рамки сочинений Грозного и Курбского и строить решение этого вопроса не на основе субъективных и тенденциозных оценок публицистов XVI в., а путем анализа объективных данных источников" (стр. 165).

Однако у самого автора этот анализ не всегда точен. Неясно, например, в чем И. И. Смирнов видит эклектизм и непоследовательность точки зрения С. В. Бахрушина (принятой большим числом современных исследователей) на "избранную раду" как на правительство компромисса между боярством и дворянством. Представляется вполне естественным, что в момент резкого обострения классовой борьбы в стране господствующий класс стремился к консолидации своих сил. Вряд ли во всех политических действиях в XVI в. нужно обязательно искать направленность, укладывающуюся в схему, либо на пользу дворянству, либо на пользу боярству, ведь и дворяне и бояре были представителями одного и того же класса феодалов, противоречия между ними могли примиряться в моменты подъема классовой борьбы. Так было, например, во время восстания Болотникова, когда дворянство признало боярского царя Василия Шуйского.

При рассмотрении состава боярской думы и правящих кругов, при анализе их политики И. И. Смирнов постоянно сопоставляет число титулованных и нетитулованных людей. Такой критерий недостаточен не только для суждения о политической тенденции того или иного деятеля, но и для характеристики его социального лица. Нетитулованный боярин мог принадлежать к числу крупнейших феодалов, как, например, И. В. Шереметев или И. П. Федоров, иметь, как они, своих вассалов-феодалов, а титулованный служилый человек мог находиться на самых нижних ступенях феодальной иерархии; взять хотя бы князей Вяземских, о которых в XVII в. презрительно говорили, что "искони... Вяземские князи люди городовые, а объявились только в опришные годы" ¹³ . Вероятно, дело не только в титуле, но в размере и характере земельных владений, в знатности, которая, как показывают многочисленные местнические дела, в понимании людей XVI в. отнюдь не была тождественна с княжеским титулом ¹⁴ .

Положения автора о характере изменений в боярской думе после 1547 г., при значительных расхождениях в конкретных цифрах и именах, близки к взглядам А. А. Зимина ¹⁵ . Но И. И. Смирнов, отрицая факт использования Шуйскими в своих интересах падения Глинских в результате восстания 1547 г., считает появление в числе новых членов думы нескольких Шуйских лишь данью традиции. В той же главе о боярской думе он справедливо подчеркивает, что одной из характерных особенностей политического развития Русского государства XVI в. было активное участие в правительстве лиц, не входивших в боярскую думу или занимавших в ней скромное положение (стр. 193). Цифры, приводимые в этом разделе, данные о конкретных лицах были бы точнее, если бы автор более критически отнесся к так называемому Шереметевскому списку боярской книги, содержащему, как это неоднократно отмечалось в литературе, ряд неверных сведений.

Интересны включенные в монографию очерки о крупнейших деятелях правительства 50-х годов: Сильвестре, Адашеве, Макарии, Захарьиных-Юрьевых, Висковатом. Следует согласиться с автором, когда он настаивает на широком участии Макария в правительственных делах и главным образом в идеологической борьбе. И. И. Смирнов прав, доказывая причастность к проведению ряда мероприятий Д. Р. и В. М. Юрьевых, хотя, возможно, несколько преувеличивает степень их участия. Однако, когда автор считает, что "анализ публицистических концепций Грозного и Курбского и рассмотрение вопроса о политической деятельности Макария и Захарьиаых" дают возможность отвергнуть тезис о "полно-

¹³ "Русский исторический сборник". Т. V. М. 1842, стр. 66.

¹⁴ Так, имело немаловажное значение, был ли предок князя, когда поступал на московскую службу, удельным князем или вассалом другого удельного или великого князя.

¹⁵ А. А. Зимин. Состав боярской думы в XV-XVI вв. "Археографический ежегодник" за 1957 г., стр. 59 - 63.

властии" Адашева и Сильвестра (стр. 212), с ним нельзя согласиться. Пискаревский летописец прямо говорит об Адашеве и Сильвестре (а не о Макарии, Висковатом или Захарьиных-Юрьевых) как о двух лицах, которые "правили" Русскую землю ¹⁶ . Вряд ли случайно и известное сравнение Адашева с Годуновым. Тот факт, что Адашев стоял во главе правительства 50-х годов, а Сильвестр был его ближайшим помощником, не опровергнут И. И. Смирновым. В связи с этим при характеристике правительства 50-х годов указание на Захарьиных как на наиболее сильную группировку представляется сомнительным (стр. 263).

Карьера А. Ф. Адашева и его отца прослежена в книге чрезвычайно тщательно. Автор полемизирует с С. О. Шмидтом по вопросу о Челобитенном приказе и его функциях (стр. 221 - 230), о том, возглавлялось ли указанное учреждение Адашевым. В этой полемике ему удалось обнаружить слабые места концепции С. О. Шмидта и показать, что вопрос нуждается в дополнительном изучении. И. И. Смирнов, на наш взгляд, прав, утверждая, что появление временщиков было одним из признаков усиления личной власти царя, что в деятельности Адашева преобладал "элемент исполнителя воли самодержавного государя" (стр. 230). Однако едва ли можно согласиться с тем, что Адашев находился в составе ближней думы не по должности, а как приближенный к царю человек. Хотя деятельность Адашева, как справедливо замечает автор, действительно "не может быть уложена в рамки обычной должностной службы" (стр. 229), это не противоречит тому, что Адашев имел определенную должность и возглавлял один из приказов, не случайно Пискаревский летописец говорит о "избе", в которой сидели Адашев и Сильвестр, то есть об определенном учреждении, и именно приказе (может быть, и Челобитенном).

Дав серию очерков о крупных деятелях правительства 50-х годов, И. И. Смирнов, к сожалению, не посвятил особого очерка наиболее значительному из них - царю Ивану IV.

Интересно, подробно и в основном убедительно разбирает И. И. Смирнов ход боярского "мятежа" 1553 года. Однако следует все же сделать некоторые замечания. Нам кажется, что автор излишне доверяет в данном случае известиям такого источника, как приписки к Царственной книге. Доказанную Д. Н. Альшицем тенденциозность этого источника И. И. Смирнов не отрицает, но использует его несколько субъективно. Те сведения, которые не укладываются в его концепцию, он объявляет вымышленными, например, о том, что Сильвестр "указывал" митрополиту и что его "промыслом" Старицкие были выпущены из "нятства" (стр. 249, 257), другие же сообщения этого источника у автора сомнения не вызывают. Это, по нашему мнению, неверно. Если сам факт существования заговора в пользу Владимира Андреевича доказан - и это показал И. И. Смирнов, - то политическую позицию во время болезни царя тех или иных конкретных лиц из ближайшего окружения Ивана IV установить на основании приписок к Царственной книге можно лишь приблизительно. Участие Грозного в редактировании упомянутого источника (а может быть, и авторство приписок) И. И. Смирнов признает вполне вероятным (стр. 485). При этом хорошо известна тенденциозность царя в его публицистических творениях. Достаточно вспомнить, как на Стоглавом соборе он приписывал боярам заточение Андрея Старицкого и Юрия Дмитровского, себе же - освобождение Старицких, а в Царственной книге освобождение Старицких, как известно, ставилось уже в вину Сильвестру! Можно ли после этого принимать на веру указания на конкретных лиц в рассказе приписок? Кстати, ни в самом источнике, ни в работе И. И. Смирнова нет правдоподобного объяснения, почему люди, активно боровшиеся против воли царя, сохранили свое положение, не пострадали и даже продвигались дальше по иерархической лестнице. Общеизвестен факт пожалования в окольничие в июне 1553 г., то есть через три месяца после "мятежа", Ф. Г. Адашева, который, по рассказу приписок к Царственной книге, открыто выступал против присяги "пеленочнику".

Третья часть книги, пишет автор в предисловии, "далеко не охватывает всех реформ 50-х годов" (стр. 4). В ней получили отражение лишь Судебник 1550 г., приговор о местничестве, вопрос об испомещении избранной тысячи, земельная перепись, земельное законодательство и вопрос об унификации мер. Это объясняется тем, что ряд реформ 50-х годов нуждается в специальном исследовании, к тому же в структуре

¹⁶ "Материалы по истории СССР". Вып. II. М. 1955, стр. 56 - 57.

монографии отразилось направление занятий автора книги. По мнению И. И. Смирнова, и в урезанном виде третья часть "дает достаточно материала для определения общего направления и характера реформ 50-х годов XVI в." (там же). Надо надеяться, что в дальнейшем автор продолжит свои изыскания в этой области. Окончательное и обоснованное суждение о реформах 50-х годов можно сделать только на основании рассмотрения их во всей совокупности. Автор, на наш взгляд, несколько сужает значение реформ. Он пишет, что их общей чертой является антибоярская направленность (стр. 289). Представляется, что в первую очередь следовало дать им классовую характеристику, отметить их феодальную сущность и указать на цель - укрепление феодального государства, способного обуздать, подавить движение посадских людей и крестьян. Например, законодательство о "лихих людях" имело ярко выраженную антикрестьянскую, а не антибоярскую направленность.

Рассматривая выступление Ивана IV на так называемом "соборе примирения", И. И. Смирнов справедливо ставит вопрос о наличии у правительства определенной программы реформ В главе о Судебнике автор полемизирует с Б. А. Романовым и А. А. Зиминым, относящими складывание приказной системы к временам опричнины, и на основании изучения заголовка Судебника утверждает, что приказная система к 1550 г. уже сложилась. Он считает, что Судебник превратил суд по приказам "в основную форму центрального суда" (стр. 321).

Наибольшие возражения вызывают комментарий И. И. Смирнова к ст. 85 Судебника и его полемика по этому вопросу с Б. А. Романовым. Автор полагает, что эта статья ограничивала право родового выкупа вотчин, являвшегося "одним из важнейших прав землевладельцев-вотчинников", что она давала большие привилегии "новым" вотчинникам по сравнению со "старыми", и связывает его с процессом мобилизации земель для развития поместного землевладения (стр. 357 - 364).

Во-первых, ограничивая права продавца, Судебник делал это в пользу покупателя, который также являлся вотчинником. Противопоставление же старых вотчинников новым у автора не обосновано, не показано, в чем состояло различие между ними. Так как на актовом материале не прослежено, по каким причинам продавались и покупались вотчины, то утверждать, что продавцы и покупатели вотчин принадлежали к разным социальным группам, у нас нет оснований. Во-вторых, сомнительно вообще разделение феодалов на две противостоящие друг другу группы: помещиков и вотчинников. На практике две формы землевладения не были резко разграничены, и многие служилые люди одновременно являлись вотчинниками и помещиками. Вероятно, противоречия надо искать не между вотчинниками и помещиками, а между крупными и мелкими феодалами. При этом необходимо учитывать не только характер, но и размеры их владений. Далее, неясно, как ограничение права выкупа вотчин могло содействовать развитию поместного землевладения: вотчины после их покупки оставались вотчинами, не превращаясь в поместья. И. И. Смирнов не привел ни одного факта, который свидетельствовал бы о развитии в доопричные годы поместного землевладения за счет вотчинного, тем более о применении при этом постановлений ст. 85 Судебника.

Комментируя ст. 88 Судебника в той части, которая касается разрешения не платить пожилого крестьянам, идущим в холопы, автор полемизирует с Б. А. Романовым, считавшим, что этот пункт защищал интересы холоповладельца. К сожалению, И. И. Смирнов ничего не сказал по поводу комментария А. Г. Поляка к этой статье, точка зрения которого близка к мнению Б. А. Романова ¹⁷ Заметим, что аргументация Б. А Романова и А. Г. Поляка представляется нам более убедительной: в случае самопродажи крестьянина в холопы он, каковы бы ни были юридические нормы, не мог бы заплатить пожилого; за него, как в случае перевоза, должен был бы платить его будущий хозяин. При отмене уплаты пожилого крестьянином, уходившим в холопы, с холоповладельца снималась, таким образом, обязанность платить довольно значительную сумму. Вопрос, конечно, этим не исчерпывается и нуждается в дополнительном исследовании, причем интересные соображения И. И. Смирнова должны быть приняты во внимание.

И. И. Смирнов рассматривает в своей книге также вопрос об ограничении местничества, предпринятом в 1549 году. Однако автор неточно излагает приговор или приговоры о местничестве Он считает, что

¹⁷ "Памятники русского права". Вып. IV, стр. 334 - 335.

после местнической реформы 1549 г. "ни первый, ни второй воеводы Большого полка не могли... стать объектом местнических атак", что "правительство получало возможность назначать на должности воевод Большого полка того, кого оно находило нужным, не считаясь с местническими счетами" (стр. 403 - 404). В действительности ни один из воевод не изымался этой реформой из местнических споров, а ограничивался лишь круг лиц, которые имели право возбуждать эти споры против определенных воевод, устанавливались две мало связанные друг с другом цепи местнической подчиненности - между первыми воеводами всех полков и между вторыми воеводами этих же полков. Указанная реформа вряд ли имела своей целью, как полагает И. И. Смирнов, борьбу с местничеством, она лишь ограничивала его вредные последствия.

Полемика между И. И. Смирновым и А. А. Зиминым относительно реальных результатов создания "избранной тысячи" в 1550 г. заслуживает особого, более детального рассмотрения, что невозможно сделать в рамках рецензии. Заметим, что приведенные в книге данные нельзя не принять во внимание при решении этого спорного вопроса. Однако они вовсе не исключают того, что реформа не была осуществлена или была осуществлена лишь частично, - ведь испомещения новгородцев в "московских городах", на которые ссылается И. И. Смирнов, относятся не к 1550, а к 1554 - 1556 гг. (стр. 408 - 409), причем нам неизвестны как эти "московские города" (может быть, довольно далекие от Москвы уезды, названные так в противовес городам Новгородской области), так и причины перевода служилых людей из Новгорода в "московские города". Если предположить, что земельная перепись 1550-х годов сопровождалась крупными раздачами земель в поместье (стр. 425 - 428), то и испомещение этих лиц можно будет связать с земельной переписью. Ясно, что если реформа осталась на бумаге, то правительство при последующих земельных раздачах должно было стремиться в первую очередь удовлетворять лиц, внесенных в список тысячников.

В главе о земельной переписи И. И. Смирнов справедливо пишет, что к моменту составления боярской книги 1556 г. "процесс раздачи земель в поместья далеко не закончился" (стр. 430). Этот процесс продолжался на протяжении не одного десятка лет. Однако данное явление не следовало бы связывать с тем, что фактические размеры владений помещиков, записанных в книге 1556 г., ниже их "окладов". Разница между "дачей" и "окладом" была характерна для поместного землевладения в Русском государстве.

В главе о земельном законодательстве И. И. Смирнов подробно рассматривает приговоры о запрете продавать княжеские вотчины 1551, 1562 и 1572 гг., причем пишет о своем несогласии с С. В. Рождественским (не полемизируя с ним), отрицавшим антикняжескую направленность этих законодательных актов. И. И. Смирнов почти не останавливается на вопросе о реализации указанных приговоров, а между тем С. Б. Веселовский в своей известной работе ясно показал, что эти акты не были или почти не были претворены в жизнь ¹⁸ . Автор в данном случае даже не упоминает исследования С. Б. Веселовского. Тенденция приговоров запрещать продажу земель князей без разрешения центральной власти, по нашему мнению, может лишь с большой натяжкой рассматриваться как борьба с княжеским землевладением. Наоборот, эти приговоры охраняли княжеские вотчины от перехода их в другие руки. Вообще при рассмотрении земельной политики правительства 50-х годов И. И. Смирнов иногда трактует как принятые в интересах дворянства совершенно различные мероприятия правительства: и ограничение права выкупа вотчин и ограничение права их продажи.

Таков круг вопросов, которые представлялось нам необходимым отметить в связи с монографией И. И. Смирнова.

¹⁸ С. Б. Веселовский. Монастырское землевладение в Московской Руси во второй половине XVI в. "Исторические записки". Т. 10. 1941, стр. 97 - 100.