Катастрофа, постигшая Германию в 1918 г., как бы застала её врасплох. Германия, казалось, имела всё нужное для победы - высокий уровень техники, мощную военную машину. Офицерский состав, воспитанный в прусско-юнкерском духе, умел приказывать, а солдатская масса - это "идеальное пушечное мясо", как характеризовала Роза Люксембург немецкую армию, - умела слушаться и беспрекословно выполнять приказы. За три месяца до катастрофы германская армия ещё победоносно наступала.

Разразившаяся катастрофа подводила итоги всей германской политике за послебисмарковский период и наносила сокрушительный удар империалистической политике Германии. Как известно, Бисмарк отдавал себе отчёт в исторической трудности разрешения проблемы двух континентальных фронтов. Позже германские империалисты стали называть это положение "судьбой" Германии, результатам её исторического и "геополитического" положения.

По мере того как Германии не удавалось "перехитрить" свою "судьбу", усиливалось стремление "форсировать" её. "В Англии, как и в России, - пишет публицист Никиш, перешедший на сторону немецкого национализма, - отдавали себе отчёт в том, что мощь Германии построена исключительно на использовании англо-русских противоречий... Англо-русское соглашение 1907 г. по персидскому вопросу явилось самым тяжёлым ударом для внешней политики Германии. Тогда, в 1907 г., началась для империи катастрофа, мировому положению Германии был нанесён смертельный удар"¹ .

Таким образом, дипломатический план будущей войны провалился ещё задолго до её начала. Оставалась надежда на стратегию исключительной подвижности. Шлиффеновский план должен был перекрыть дипломатическую катастрофу, разъединять силы сплотившихся противников, победить каждого в отдельности при помощи технического превосходства и наилучшего уменья вести войну. Это была игра "ва-банк".

В фатальные августовские дни 1914 г. немецкий посол Кюльман справедливо сказал рейхсканцлеру по поводу предстоящих событий: "То, что мы сейчас пытаемся предпринять, уже пытался сделать более крупный человек - Наполеон - и потерпел полное поражение"² .

Поражение Германки в империалистической войне 1914 - 1918 гг. показало, что задача, поставленная германским империализмом, превосходит силы страны и что империалистический путь развития угрожает Германии гибелью, ведёт её к катастрофе.

¹ Niekicsh E. "Gedanken uber deutsche Politik", 1925. S. 10 - 11.

² Novak K. "Der Sturz der Mittelmachte". S. 153. Munchen, 1921.

Путь соглашения с победителями, путь миролюбивой политики, - это путь, который формально избрали часть буржуазии и германская социал-демократия, возглавившие Веймарскую республику. Но решающая часть буржуазии - германские империалисты - рассматривала этот путь как вынужденный временный манёвр и с первого дня рождения Веймарской республики, использовала этот второй путь лишь как средство замаскированной подготовки новой войны за мировое господство. Веймарская демократия была той демократией, которая обеспечила широкие, неограниченные возможности легальных, полулегальных и нелегальных форм всесторонней подготовки войны за реванш.

Четырнадцать лет Веймарской республики были годами перехода к третьему пути - пути открытой подготовки новой войны уже не только за возвращение старых позиций, а за мировое господство Германии.

В марте 1919 г. националистический историк Дельбрюк выразил это настроение воинствующих слоев немецкой буржуазии следующим образом: "Что бы с нами ни сделали, убить нас невозможно, а раз нельзя нас убить, то мы снова соберёмся с силами... Наступит день и час, когда мы потребуем возвращения всего, что у нас было отнято. Война придёт не сейчас, но не в очень далёком будущем. Она придёт тогда, когда в теперешней Антанте начнётся раскол. Много ли это потребует времени? Уже сегодня явно чувствуется на различных участках начало этого раскола"¹ .

Дельбрюк, давший ясную перспективу реваншистской политики, в то же время настойчиво рекомендовал в качестве прикрытия использовать социалистов и пацифистов для того, чтобы успокоить взволнованный мир. Этому совету следовали все партии германского империализма. Германская буржуазия, рассматривая политику соглашения как неизбежное зло и как временный манёвр для усиления и закрепления реваншистских позиций, отдавала всякого, кто принимал её всерьёз, в руки "Верховного тайного судилища" (террористическая организация германского рейхсвера). Так, например, военное командование настойчиво требовало от Эрцбергера (представитель Германии в переговорах о мире) капитуляции перед победителями, а в то же время объявило его предателем и поручило тайному судилищу чёрного рейхсвера (Femegericht) подготовить его убийство, которое и было осуществлено. Такая же судьба постигла Ратенау.

Такое положение могло возникнуть только потому, что реальная власть находилась в руках рейхсвера и лишь формальная - в руках умеренных партий веймарской коалиции, выполнявших на деле политику этой реальной власти. Армия оставалась оплотом власти и надеждой на будущее, она была историческим выражением юнкерско-буржуазного империализма. Пока существовала армия, существовал и он.

В послевоенные годы наиболее благоразумные представители буржуазных партий Германии отдавали себе отчёт в том, что интересам потерпевшей поражение Германки соответствует миролюбивая политика в отношении Советской России. "Всякая другая политика только углубила бы противоречие интересов между славянскими народами и Германией"² , - писал историк дипломатии, профессор университета в городе Галле, Лефлер. Но это не мешало большинству немецких буржуазных партий сделать свои отношения с СССР предметом международного

¹ Delbruck H. "Politische Korrespondenz". "Preussische Jahrbucher". Bd. III. 1919.

² Loffler K. "Auswartige Politik", 1920. S. 170.

торга. Запугивание европейских государств призраком большевизма и предложение своих услуг для борьбы против СССР за вознаграждение в форме смягчения того или иного пункта Версальского договора стали обычной политикой вымогательства и шантажа германских дипломатов и военных деятелей.

Генерал-полковник фон Сект, организатор рейхсвера, хорошо усвоивший утверждение стратега Клаузевица о том, что Россию невозможно победить, в то же время не отказался от войны против "Советского Союза. Он только обусловливал её совместным выступлением с другими державами.

В феврале 1919 г. князь Лихновский (сторонник соглашения) писал: "Англия в нас нуждается как в противовесе против Фракции и России, нуждается в нас как в покупателе и как в продавце"¹ . Газета "Дейтше тагесцейтунг" рекомендовала использовать США, которые впротивовес Англии и Франции не заинтересованы в слабости Германии. Некоторые сторонники английской ориентации, в частности консервативный писатель, Риттер-Винтерштеттен, уговаривали Англию, стать во главе союза германских народов в Европе, причисляя к ним Голландию, Фландрию, скандинавские страны, даже Финляндию и балтийские страны² . Германские империалисты видели в таком союзе предпосылки успешной борьбы за "Великую Германию". Всякое нарушение равновесия в Европе, вся кое подавление независимости других народов они рассматривали как фактор, усиливающий позиции Германии. Политика соглашения подменялась, таким образом, политикой использования противоречий между противниками для их ослабления и дезорганизации.

Третий путь - путь восстановления германского империализма на более широкой основе, на основе борьбы за мировое господство Германии в новых исторических условиях, - оказался тем единственным путём, который на деле и безоговорочно избрали воинствующие империалисты Германии. Глубочайшее поражение Германии не заставило германский империализм признать себя побеждённым. Историческая легенда о том, что "победоносной" германской армии нанесён был удар в спину безответственными элементами тыла, стала догмой и знаменем воинствующего германского империализма. Эта легенда натравливала фронтовиков на немецкий народ, объявляя германскую революцию "национальной изменой". Являясь знаменем контрреволюции, эта легенда служила в то же время орудием подготовки новой войны. "Войну нужно переиграть", и для этого необходимо только усмирить тыл и сделать его достойным и пригодным для обслуживания победоносной армии. Таковы были неизбежные выводы из этой легенды.

Стремясь во что бы то ни стало вбить клин между армией и народом, империалистическая контрреволюция неизменно поддерживала эту легенду и всячески льстила армии. Эберт встречал у Бранденбургских ворот возвращающиеся воинские части словами: "Непобеждёнными возвращаетесь вы на родину!"

Несмотря на ясно выраженные монархические симпатии германской буржуазии основным был вопрос не о монархии, а об армии. Отсюда возвышение Гинденбурга, который, оставаясь символом монархии, был в то же время "героем-вождём непобедимой армии" и представлял историческую мощь пруссачества, юнкерства и офицерского корпуса. "Куда бы меня ни забрасывали мои обязанности, - говорил Гинденбург, - я всегда оставался верным старой Пруссии"³ .

¹ "Neue Rundschau". Februar 1919.

² Ritter-Winterstetten "Grossdeutschland und die Weltpolitik. Graz. 1919.

³ Olden R. "Hindenburg", 1935. S. 35.

Отстаивая позиции прусского милитаризма, Гинденбург через четыре дня после начала германской революции обратился по радио со следующим приказом: "Ко всем, в особенности к армейской группе Макензена, 13 ноября, 19 часов дня. - Я стою, как и раньше, во главе верховного командования для того, чтобы обеспечить правильное и регулярное возвращение воинских частей на родину. Я ожидаю, что все командиры, власти, офицеры, унтер-офицеры и солдаты будут выполнять свой долг. Об этом сообщить всем частям"¹ .

Из этого приказа, по существу восстанавливавшего подорванный поражением престиж офицерства, видно, какое большое политическое значение германские империалисты придавали вопросу о предотвращении дальнейшего разложения и революционизирования армии.

В своей работе "Генеральный штаб во время войны" один из руководителей генерального штаба, Ганс Куль, показал, какое огромное значение придавалось сохранению армейской дисциплины при проведении демобилизации: "Весь вопрос сводился к тому, удастся ли поддержать порядок и дисциплину"² . "Был издан общий приказ о запрещении расквартировывать в городе. Дивизии должны были достигать окраин Кельна до наступления сумерек, проходить через город только днём, после чего размещаться восточнее города... Последняя работа, бывшая для генштаба одной из самых трудных, удалась вполне"³ .

Генштаб боролся за отрыв армии от революционного народа отчаянно и очень сложными путями и средствами, считая эту задачу одной из самых трудных и важных. Гинденбург, генштаб, офицерство популяризировались в качестве спасителей немецкой армии от верной гибели, от судьбы наполеоновской армии.

Восточноэльбские юнкера, ненавидя революцию и страшась её, добиваясь беспощадной диктатуры, организовывая в каждом поместье в самом захудалом уголке военные отряды и военное обучение, видели будущее Германии в её армии, а опорой последней считали прусское офицерство.

Хоустон Стюарт Чемберлен, один из основоположников - расовой теории и идеи мирового господства Германия (по происхождению англичанин, но уже давний подданный Германии), выражал чувства и чаяния прусских юнкеров, когда признал армию идеалом Германии и призывал немцев при помощи режима насилия и террора добиться победы над остальным миром, являющимся, по его словам, "воплощением бескультурья".

Значительная часть фронтовиков, воспринявших острее всех войну, меньше всех поняла её уроки. Хотя многие из них были воплощением "солдатского бунта", офицерство держало их крепко в руках. Большинство, не знавшее другого ремесла, кроме войны, оставшись без работы, жадно воспринимало идею новой войны. Потерявшим перспективу эта идея давала выход, предлагая продолжить войну и ждать, пока им улыбнётся "солдатское счастье". Из отбросов старой армии составлялись отряды, которые в 1918 - 1919 гг. шли за фон дер Гольцем и белым генералом Бермонт-Аваловым завоёвывать балтийские провинции, а в 1919 - 1920 гг. дрались в Верхней Силезии и беспощадно подавляли революционные выступления пролетариата в Берлине, Гамбурге, на Рейне и в Средней Германии.

Из среды этих ландскнехтов, уверенных в том, что недалеко время, когда придётся "переиграть войну", охранка и полиция вербовали свою

¹ Куль Г. "Генеральный штаб в мировой войне", 1936, стр. 229.

² Там же, стр. 234.

³ Там же, стр. 235.

агентуру, забрасывали её на фабрики и заводы, в профсоюзы и политические партии. Предательство, убийство из-за угла и глубочайшее разложение прочно свили себе здесь гнездо.

В этой-то среде и возник национал-социализм, который не мог бы никогда превратиться в политическую силу, если бы над ним, не взял непосредственного руководства рейхсвер и если бы империалисты не субсидировали и не контролировали это движение с первых дней его возникновения.

*

После войны руководство в юнкерско-буржуазном блоке постепенно переходило к узкоолигархическому слою финансового капитала, чьё господство юнкерство поддерживало, хотя и не без серьёзных колебаний.

К "национал-социализму" приблизились "Фелькише" ("тевтонцы"), отдававшие себе отчёт в дом, что роль монополистического капитала значительно выросла и что выдвинутая ими задача ликвидации социал-демократии требует новых методов и приёмов. Юнкерское высокомерие, дворянский антисемитизм и кастовая ограниченность не могли служить базой для создания прочной диктатуры и широкого националистического движения. Юнкера называли народ "мерзкой бандой", но сознание того факта, что этот народ будет неизбежным тылом будущей армии в предстоящей войне, пробивало кастовые предрассудки прусского юнкерства. Провал типично юнкерского контрреволюционного путча германских корниловцев Каппа и Лютвица (1920 г.) наглядно показал, что без массовой базы юнкерству снова покорить Германию невозможно, и юнкерство начало поддерживать национал-социализм.

Более глубокие сдвиги произошли в партиях монополистического капитала. Все старые партии были скомпрометированы поражением Германии. Довоенные программы, методы и приёмы были мало приспособлены для завоевания масс, переживших глубокие потрясения войны и послевоенного кризиса.

Тяжёлая промышленность и верхушка финансовой олигархии после войны опирались на демократическую партию, католический центр и управляли при помощи социал-демократии. Такое положение не могло быть устойчивым и прочным. Экономический кризис в условиях поражения Германии требовал быстрой реорганизации сил, большой гибкости и маневренности. Погоня за высокими прибылями непосредственно увязывалась с задачей воссоздания военно-технической базы империализма. В процессе реорганизации промышленности всё, что не было связано с тяжёлой и химической промышленностью, беспощадно приносилось в жертву. Целые отрасли промышленности становились нежизнеспособными. Большинство трестов сконцентрировалось в Рурской области. Стиннес, Тиссен, Крупп, Клекнер и другие требовали от социал-демократии и профсоюзной бюрократии не только помощи в подавлении революционного движения, но и полного подчинения продиктованной монополистическим капиталом программе. Эта программа учитывала необходимость заставить рабочий класс работать на новых условиях, приучить народ к "максимальным жертвам", ликвидировать все исторические завоевания рабочего класса. Меморандумы промышленников в послевоенные годы были посвящены главным образом этому вопросу: отмене восьмичасового рабочего дня и социального законодательства, новому регламенту работы, капиталистической рационализации и т. п.

Только прикрываясь "Версалем", "национальными интересами", легендой о том, что немцы могут быть счастливыми только в "Великой Германии", победившей весь мир, только нещадно эксплоатаруя и подавляя широчайшие массы немецкого народа, могли империалисты несмо-

тря на полученный сокрушительный удар снова стать решающей силой внутри страны и серьёзной угрозой всему миру.

Они при помощи Веймарской республики маневрировали и проявляли благоразумие, пока, с одной стороны, не расправились с революционным движением, а с другой, - не убедились в том, что Германии уже не противостоит единая воля победителей. Этот момент, как известно, наступил лишь после боёв 1923 года. С этого времени империалисты стали открыто отстаивать свою диктатуру в Германии. Но предпосылки для этой диктатуры они уже создавали с первого момента поражения Германии, опираясь на рейхсвер и на целый ряд вооружённых и полувооружённых организаций.

Уже с 1918 г. по всей националистической провинциальной прессе проходил вопль о фюрере. Так, например, "Гамбургер вохе" писала: "Мощный клич несётся по всей стране: где "фюрер" наш, откуда он придёт и укажет народу путь к спасению"¹ .

Брокдорф-Ранцау, отказавшийся в 1919 г. подписать Версальский договор, заканчивал заготовленную им декларацию против Версаля словами: "Я не потерял веру в Германию, ей нужны "фюреры".

Германия имела немало кандидатов в диктаторы в послевоенные годы. Как о будущем диктаторе говорили о Людендорфе, фигурировавшем во всех заговорах против республики. Германским Наполеоном называли авантюриста Эргардта, стоявшего во главе контрреволюционной "Морской бригады". Диктатором намечался генерал Сект, главнокомандующий рейхсвера. В Баварии выдвигался в диктаторы сравнительно мало известный профессор Крат фон Дельмензинген, о котором организатор вооружённых отрядов Пабст писал другому организатору таких отрядов - Бертгольду - 17 января 1920 г.: "В его руках все нити баварского движения"² . Восточнопрусские юнкера выдвинули в диктаторы одного из главарей контрреволюционного путча - прусского чиновника Каппа, три дня правившего Германией. Во время обсуждения в 1920 г. в кругах рейхсвера вопроса об установлении военной диктатуры выдвигалась кандидатура Носке. В диктаторы намечали и Зельдте - организатора "Стального шлема". Чем же объясняется, что ни одна из этих кандидатур не была принята? Тем, что ни одна из них не удовлетворяла основному требованию магнатов капитала, стремившихся создать массовое движение под знаменем новой войны.

Империалисты искали в качестве "фюрера" прежде всего "своего человека", прошедшего буржуазно-националистическую школу, не связанного в прошлом с потерявшими авторитет политическими партиями, приемлемого для восточнопрусского юнкерства, подчинённого рейхсверу, но в то же время "выходца из низов", способного при помощи социальной и национальной демагогии втянуть мелкобуржуазные и рабочие элементы в русло националистического движения.

Поиски "фюрера" у поджигателей войны сопровождались поисками формы такой организации националистической партии и будущей армии, которая в значительной мере предопределила бы фашистский характер государства и тотальный характер будущей империалистической войны. Все эти вопросы разрешались постепенно, - по мере возрождения и роста германского империализма.

В то время как юнкерство стремилось к восстановлению монархии в качестве традиционного выражения юнкерско-буржуазного империализма, монополистический капитал стремился к созданию диктатуры,

¹ "Hamburger Woche", 26. Dezember 1918, N 52.

² Гумбель Э. "Заговорщики", 1925, стр. 3.

объединяющей "национальный фронт" под буржуазно-юнкерским руководством.

Опираясь на верхушку социал-демократии, немецкая буржуазия ограничивала влияние Эберта, Носке властью Геселера, Секта или Гинденбурга, никому безраздельно власть не отдавая.

В государственном аппарате, министерствах, дипломатическом корпусе Стиннес и Ратенау, Вирт и Шахт, Гугенберг и Тиссен и многие другие лично проводили политику тяжёлой промышленности. Но никто из капитанов промышленности и никто из генералов, не в состоянии был стать во главе объединённого фронта воинствующего империализма. Преградой являлась непроницаемая стена ненависти и враждебности самого многочисленного класса в стране - рабочего класса - к поджигателям войны. Во время капповского путча Людендорф жаловался на то, что рабочие его ненавидят¹ .

Одним из возможных кандидатов в диктаторы был социал-демократ Ф. Эберт, направлявший в первые годы Веймарской республики всю политику Германии. Представители воинствующего монополистического капитала и в особенности рейхсвер не только высоко ценили услуги Эберта, но и обсуждали его кандидатуру в диктаторы. Но Эберт стоял во главе социал-демократической партии, в основном рабочей по социальному составу. Империалисты не могли доверить вождю такой партии диктатуру буржуазии в период подготовки к новой империалистической войне, хотя эту партию они в полной мере использовали для ликвидации революции. "Мавр сделал своё дело, мавр может уйти". В частности вожди рейхсвера не мыслили себе фигуры Эберта во главе националистического движения. "То преимущество, которое он (речь идёт об Эберте. - А. Г. ) имел, как выходец из народных низов, не могло стать решающим, - писал первый публицист Ульман, - так как он прошёл школу не государственного и народно-гражданского воспитания, а классового... Когда ему приходилось устанавливать своё отношение к "новому государству" и к "правому сектору" - носителю влиятельных государственно-политических тенденций, - его знания и храненный опыт оказывались недостаточными"² .

Создавая множество военных формирований и реакционных группировок, поддерживая, субсидируя и контролируя через рейхсвер их деятельность, империалисты стремились проникнуть идеологически и организационно в среду мелкой буржуазии, а также на фабрики и заводы. Тяга низовых организаций социал-демократической партии к классовой борьбе, рост влияния коммунистической партии, сложность международной обстановки принуждали к наиболее скрытым, заговорщическим формам мобилизации реакционных сил, к осторожным и вместе с тем коварным формам подготовки будущей войны.

В первые годы после войны империалисты уделяли большое внимание возникшей в январе 1919 г. в городе Магдебурге военной организации партии немецких националистов - "Deutschnationale" - "Стальной шлем". Эта организация, с одной стороны, служила контрреволюционной гвардией юнкерства и монополистического капитала, с другой, - подсобной организацией германской армии.

Наиболее крепкое ядро этой организации рекрутировалось из кулачества и реакционного слоя мелкой буржуазии. "Стальной шлем пытался всеми способами проникнуть в ряды рабочего класса, но оставался преимущественно милитаристским союзом. Откровенный контрреволюционный характер, симпатии к "законному императору", подсобная роль

¹ Wauer W. "Hinter den Kulissen des Kapp-Putsches", S. 23.

² Uhlmann H. "Durchbruch zur Nation", 1933. S. 50 - 51.

организации сужали её социальную базу. Рассчитывать на "Стальной шлем" в качестве политической организации, объединяющей все националистические организации и группировки, магнатам германской индустрии не приходилось, тем более не могло быть речи о создании вокруг "Стального шлема" массового движения. Эта задача требовала других, более сложных методов и приёмов борьбы и новых форм, организации. Агитационные приёмы и методы деятельности "серых фашистов" из "Стального шлема" под руководством фабриканта ликёров Фрица Зельдте не могли идти ни в какое сравнение с не знающей удержу социальной демагогией и шовинистическим" фанатизмом "коричневых фашистов", называвших себя "национал-социалистами". Вот почему наиболее влиятельные и решительные представители рейнско-вестфальских картелей: Стиннес, Тиссен, Кирдорф, - уделяя внимание всем вновь возникавшим фашистским группировкам, начали оказывать решающую поддержку мюнхенским "национал-социалистам".

*

Особое место в ряду инициаторов "национал-социалистского" движения принадлежит его крёстному отцу - Стиннесу. Выступая "некоронованным королём!" Германии послевоенных лет, Стиннес не ограничивался захватом командных высот экономики (тяжёлая промышленность, электропромышленность и пр.). В то время как буржуазия в целом ещё не решалась открыто поддерживать фашистские организации, боясь внешнеполитических осложнений и нового революционного подъёма масс, Стиннес вёл открытую борьбу за установление диктатуры финансовой олигархии. Он ставил себе при этом целью постоянный нажим тяжёлой промышленности на социал-демократию и постепенное её оттеснение, так как считал опасным дальнейшее существование этой партии, верхушка которой, всё более и более себя дискредитируя, в конце концов могла оказаться не в состоянии вести за собой рабочий класс. Готовя смену социал-демократии, Стиннес в феврале 1919 г. писал: "Крупные промышленники, капитаны индустрии вернут себе своё влияние и власть. Их призовёт измученный народ, полумёртвый от голода; ему нужен будет хлеб, а не фразы"¹ .

Но Стиннес рассчитывал не только на костлявую руку голода: для укрепления своего влияния и проведения намеченной программы он не забывал о покупке газет, информационных бюро, телеграфных агентств. В его руках были бумага, целлюлоза, деньги. Ни одной другой организации не удалось так много сделать для распространения во всех краях и провинциях пангерманских и нацистских идей, как это удалось организации Стиннеса.

К этому делу он привлёк А. Гугенберга, бывшего генерального директора заводов Круппа, лидера партии, немецких националистов (Deutschnationale). Гугенберг овладел наряду с крупными берлинскими газетами ("Lokalanzeiger", "Der Tag", "Deutsche Allgemeine Zeitung") многими провинциальными газетами и, что всего важнее, телеграфным агентством и бюро информации, обслуживавшим 1500 местных и провинциальных газет. Одновременно он захватил крупнейшее кинопредприятие "УФА". Для пропаганды пангерманских идей, поддержки путчей, разжигания расовой ненависти Стиннес не останавливался ни перед какими затратами. Благодаря Стиннесу нацистские идеи распространялись по всей Германии, даже в самых глухих провинциях, еще до того, как влияние Гитлера вышло за пределы мюнхенской шайки. Про-

¹ Herman Max "Les paradoxes economiques de l'Allemagne moderne". Raphael Gaston "L'industrie allemande".

грамму, намеченная Стиннесом, мало чем отличалась от нацистской программы. Он добивался возрождения германского империализма на почве создания "трудового сотрудничества" между предпринимателями и рабочими, подавления левых партий, подготовки реваншистской войны. Его директор Мину имел специальное задание - поддерживать связи с фашистскими группировками, чёрным рейхсвером и, в частности, с "национал-социалистами".

В области международной политики Стиннес сочетал использование малейших расхождений между странами-победителями с самыми сложными методами провокации. Отклоняя в 1920 г. французские претензии (во время репарационной конференции в Спа, где он участвовал в качестве эксперта), Стиннес вёл себя в отношении Франции крайне провокационно и в то же время готов был воспользоваться услугами французского командования в Руре для подавления революционного движения, и уничтожения социальных завоеваний немецких рабочих. В 1921 т., когда инфляция уже принимала серьёзные размеры, Стиннес отправился в Англию разрабатывать проект эксплоатации России, предлагая при этом свои услуги в качестве посредника и демонстрировал свою готовность совместно с другими капиталистическими странами отстаивать капиталистические интересы.

Все эти приёмы и методы имели одну лишь цель - усилить позиции германского империализма. Стиннес совместно с Сектом в течение ряда лет определял внутреннюю и внешнюю политику Германии и сам во всём действовал как фашист, не смущаясь тем, что его политика вызывает оппозицию в одной части германской буржуазии.

Газета "Vossische Zeitung" выразила отрицательное отношение части буржуазии к стиннесовской политике следующим образом; "Пропаганда ненависти и реванша, саботаж всех попыток получения кредитов, подстрекательство учащейся молодёжи, возбуждение всех жертв войны и инфляции, активная поддержка всех путчей правых партий от капповского до Бюргербрея, авантюристическая политика во всём мире..."

Вслед за поражением германского пролетариата в 1918 - 1919 гг. германские империалисты приступили немедленно к перегруппировке своих сил. Высокая система организации монополистического капитала должна была сыграть в его борьбе за утраченные позиции решающую роль наряду с сохранением крепкой прусско-юнкерской военной машины.

Централизация промышленности после войны шла гигантскими темпами вперед. Магнаты капитала стали безраздельно диктовать широким массам трудящихся новые тяжёлые условия труда, разжигать националистические и шовинистические страсти в народных массах, прикрывая своё хищническое стремление реванша ссылкой на действительные и мнимые тяготы Версаля, добиваясь гражданского мира для подготовки новой войны. Промышленные бароны Рура проявляли при этом не только большую настойчивость и деловитость, но и политическую маневренность, подвижность и гибкость. "В то время, - пишет Эрих В. Абрагам, - как интересы юнкеров в основном представлены только одной партией немецких националистов, партией Гутенберга, бароны промышленности сохраняют гораздо больше разносторонности, они имеют своих представителей во всех партиях, от партии националистов до партии, находящейся у власти"¹ .

Прикрывая пропаганду ненависти и реванша формальным господством веймарских партий, германские империалисты боролись всеми средствами за сохранение кадровой армии; они не останавливались ни

¹ Erich W. Abraham "Kornzern-Krach"." 1933. S. 169.

перед какими средствами, чтобы сохранить за Германией характер классической страны милитаризма.

Рейхсвер должен был сыграть решающую роль не только в ликвидации очагов революции в Рурской области, Средней Германии, Приморье, но и явиться костяком для формирования новой мощной армии. В целях сокрытия от победителей подготовки вооружённых сил всякого рода вооружённые части формировались ввиде сравнительно мелких разрозненных отрядов, постепенно охвативших густой сетью всю страну и ввязанных общей ненавистью ко всему, что мешает "переиграть войну".

Среди множества сооружённых формирований и фашистских группировок, две группы, сыгравшие решающую роль в возникновении "национал-социалистской" партии, были созданы при прямой и непосредственной поддержке рейхсвера: "Офицерский союз спасения Германии", под руководством капитана Рема, охвативший к концу 1919 г, в Баварии около полуторы тысяч офицеров, и так называемая "Рабочая партия" - мюнхенский кружок, созданный в 1919 г. бывшим рабочим Антоном Дрекслером, который был связан с рейхсвером со времени первой империалистической войны. "Рабочая партия" Дрекслера переименована была в 1919 г. в "национал-социалистскую" партию.

Политически "национал-социализм" явился наследником и продолжателем пангерманизма. Оба течения выражают идеологию и политику германского империализма, но на различных этапах его развития. Все основные положения "национал-социализма" являются заострённым и доведённым до крайности изложением пангерманских идей и империалистических устремлений. Борьба за "великую Германию" - подведение национального фундамента под империалистическую войну, восхваление разбойничьей и грабительской политики, как средства воспитания "доблести и храбрости" в молодёжи, антисемитизм в качестве "социализма для дураков" - всё это у них является общим. Общей является также попытка провозгласить Германию, превращенную в прусскую казарму, носительницей особого рода "национального прусского социализма". Фон Бюлов это формулировал следующим образом: "В отличие от других стран Германия не является страной, имеющей армию, а её армия владеет страной". Эту мысль короче выразил другой генерал словами: "Германия является квартирой действующей армии". С присущей ему бесцеремонностью и цинизмом Гебельс подтвердил это предельно ясно: "Наш социализм, как мы его понимаем, является лучшим прусским наследием - это наследие прусской армии, прусского чиновничества. Это тот социализм", который осуществил Семилетнюю войну за великого Фридриха и его гренадёров".

Выступая как крайнее крыло германской контрреволюции, как глашатай крестового похода против СССР и ликвидации демократических завоеваний человечества, "национал-социализм" возложил на Германию наиболее реакционную роль в истории человечества.

Нацистская историография окружила возникновение национал-социализма, легендой, имевшей целью возвеличить "фюрера" и скрыть действительные корни и намерения этого движения.

Согласно этой легенде, "национал-социалистская" партия возникла якобы как выражение негодования народных масс против унизительного версальского договора, возникла под руководством "фюрера", воля которого предопределила характер этого "исключительного исторического явления"; благодаря "фюреру" будто бы нашли своё единое выражение национальные и социальные чаяния немецкого народа.

Возникновение "национал-социализма", вся его предистория, как и вся его история, с предельной ясностью вскрывают преднамеренную

лживость всех этих легенд. В действительности "национал-социализм" возник в борьбе против национальных и социальных чаяний немецкого народа как наиболее черносотенная и террористическая группа немецкой империалистической контрреволюции, руководители которой - магнаты германской индустрии - с первых дней окончания разожжённой и проигранной ими первой мировой войны взяли курс на реванш.

В годы 1919 - 1920 (до капповского путча), когда возникли добровольческие отряды "фрейкоров" и первые фашистские организации, "национал-социализм" выступал в качестве самой реакционной и оголтелой группы империалистической контрреволюции. Хотя революционный подъём 1918 - 1919 гг. был уже подавлен, революция обезглавлена, но массовой базы "национал-социализм" ещё не имел. Он ещё не проник в среду мелкой буржуазии, им руководили агенты рейхсвера, его рядовой состав - безработные офицеры, унтер-офицеры и отбросы деклассированной массы участников войны, легко продававшие себя контрреволюции.

В период от капповского путча до оккупации Рурской области и до октября 1923 г. "национал-социализм" вступил на путь открытых террористических покушений, расцвела его организация "Консул", создались штурмовые отряды, шла беспощадная борьба фашистов против авангарда немецкого пролетариата. "Национал-социализм", используя последствия инфляции, обнищание, безработицу, безысходное положение мелкой буржуазии и разочарование этих масс в веймарской "демократии", начинал проникать в их среду, сочетая методы социальной и национальной демагогии с террористической борьбой.

В 1923 г. позорно провалившийся гитлеровский путч и начавшаяся стабилизация капитализма в Германии привели к упадку "национал-социализма", который стал снова усиливаться лишь в годы экономического кризиса в Германии (1929 - 1933). На всех этих этапах, предшествовавших приходу Гитлера к власти (1933), "национал-социализм" выявлял своё настоящее лицо как партия контрреволюции и империалистической войны. Десять лет фашистской диктатуры в Германии показали всему миру гитлеризм как партию открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала.