ТОРИЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ТОНИ БЛЭРА

Политология, современная политика. Статьи, заметки, фельетоны, исследования. Книги по политологии.

NEW ПОЛИТИКА


ПОЛИТИКА: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПОЛИТИКА: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ТОРИЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ТОНИ БЛЭРА. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2006-03-18
Источник: http://portalus.ru

Опубликовано: Мировая экономика и международные отношения. 2005. №9. С.47–54; №10. С.45-53.

ТЕРЕНТЬЕВ Александр Александрович, кандидат политических наук, научный сотрудник ИМЭМО РАН

В британской истории случалось, что виги проводили куда более агрессивную внешнюю политику, чем тори. Самые кровопролитные колониальные войны, как это ни странно, ассоциируются именно с либеральными правительствами. Но поскольку экспансионистские настроения несколько не соответствуют образу миролюбивых вигов, их внешнеполитические авантюры принято считать торийскими заблуждениями. Феномен «либерального империализма» объясняется мессианским пафосом и политической неискушенностью вигов. Их партийная программа, как правило, не затрагивает международные вопросы, и сосредоточена на внутренних британских проблемах. Однако, придя к власти, они стараются продемонстрировать свое дипломатическое искусство и зачастую перегибают палку. Сухой прагматизм консерваторов намного реже становится причиной военных конфликтов, чем моральные убеждения либералов. И политика Блэра не является исключением. Британскому премьеру не чужд типичный англосаксонский мессианизм. В своей речи, произнесенной в Чикаго 22 апреля 1999 г. по случаю косовского кризиса, Блэр постарался объяснить, что он подразумевает под «новой доктриной международного сообщества». «Глобализация. − заявил Блэр, − это не только экономический, но и политический феномен. Если мы хотим жить в безопасности, мы не можем себе позволить закрывать глаза на конфликты и нарушения прав человека в других государствах». Лидер Великобритании предложил внести поправки в Устав ООН, которые бы сделали легитимной военную оккупацию тех стран и регионов, где систематически нарушаются гуманитарные нормы. Основной тезис Блэра заключался в том, что ценности и интересы не могут существовать раздельно. «Распространение наших ценностей сделает нас более защищенными от внешних угроз», [1] – провозгласил он в чикагской речи.
До того как стать премьером. Блэр никогда не занимался международными проблемами, и, по мнению большинства экспертов, ничего в них не смыслил. Мастер внутрипартийных интриг, оказалось, не способен к роли глобального лидера.
Вместе с тем именно в эпоху Блэра внешняя политика впервые за долгое время стала ключевым вопросом для британского общества. Причем ее, формирование прежде всего зависит от самого премьера, который нередко идет на конфликт с министерством иностранных дел. У МИДа, как а у любого политического института со своей историей и традициями, существуют собственные представления о том, как нужно действовать в той или иной ситуации. Причем некоторые стереотипы британской дипломатической элиты вызывают недоумение многих экспертов-международников. Например, никто до сих пор не может понять, почему Foreign Affairs был настроен так просербски во время косовского конфликта, что это, по словам Джона Мэйджера, привело к самой значительной англо-американской размолвке со времен суэцкого кризиса. Сложно объяснить и фанатичную приверженность традиционному арабизму, который давно уже доказал свою неэффективность. Проарабские симпатии британских дипломатов особенно нелепо выглядят в тот момент, когда премьер выступает в роли крестоносца.
Джон Кампфнер, редактор журнала New Statement, утверждает, что все пять войн, которые вела Британия в блэровский период, − это «личные войны премьер-министра». По его мнению, королевство осталось бы в стороне от этих конфликтов, если бы премьером был яругой человек. Кампфнер отмечает, что в блэровской внешней политике «сочетаются самоуверенность и страх, атлантизм, евангелизм, гладстоновский идеализм, наивность и высокомерие [2]. В своей книге «Обними их крепче: Блэр, Клинтон, Буш и "особые отношения"» политический комментатор The Times Питер Риддель отстаивает противоположную точку зрения. Он утверждает, что в своей иракской политике Блэр только продолжает британскую традицию, которая подразумевает, что в случае трансатлантического конфликта Британия оказывает поддержку Соединенным Штатам. «Такая стратегия. – пишет Риддель. – была вызвана желанием британских лидеров принимать участие в политических дебатах в Вашингтоне» [3].
Различные взгляды на современную внешнюю политику Британии во многом объясняются неплохими актерскими задатками премьера. Одновременно он может играть роль страстного атлантиста, сторонника свободного рынка и европейского социал-демократа. Однако Блэр, похоже, переоценивает фактор личного общения политических лидеров в межгосударственных отношениях. Он уверен в том, что обладает даром убеждения, и уже не раз пытался продемонстрировать это. В большинстве случаев личная дипломатия Блэра не приносила результатов, и британский премьер оказывался в комичном положении. Так, осенью 2002 г. он торжественно пообещал Бушу, что сумеет урезонить европейцев по поводу Ирака, а за несколько недель до начала войны настойчиво повторял, что англо-американский вариант резолюции будет принят другими членами Совета Безопасности ООН. Многим запомнились слова одного из лидеров проевропейского движения в Британии, бывшего президента Европейской комиссии Роя Дженкинса, сказанные им незадолго до смерти во время выступления в палате лордов в сентябре 2002 г.: «Блэр слишком уверен в себе, особенно когда речь заходит о внешней политике Британии, ее роли в мире. На мой взгляд, он смотрит на вещи в манихейском духе: для него существует лишь черное и белое, добро и зло, которые ведут вечную борьбу, и это опасно для мира и для Британии» [4]. Подобное предостережение прозвучало как политическое завещание Дженкинса. Для британцев, настроенных антиамерикански, его подтекст был очевиден: представления Блэра ни что иное, как зеркальное отражение примитивистских взглядов «ядовитого техасца». Конечно, доля правды в этом есть. Оба лидера –Буш и Блэр – руководствуются во внешней политике инстинктом и придают решающее значение личным отношениям. Манихейское мировоззрение стало основой их сближения. Внешнеполитический курс Британии сейчас зависит от Блэра и избранного круга советников, что также напоминает ситуацию в Вашингтоне, где все находится в руках Буша и небольшой группы неоконсерваторов.

ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Великобритания в своей внешней политике опирается на «особые отношения» с Соединенными Штатами. На самом деле, пафос этой концепции понятен только в Лондоне, для Америки установление «особых отношений» с тем или иным государством – вполне обычная практика. Бывший американский посол при Сент-Джеймском дворе вспоминает в своих мемуарах, как перед первой встречей Билла Клинтона с британским премьером Джоном Мейджером один из советников напомнил президенту, что в речи обязательно следует использовать магическую формулу «особые отношения». «О да, − сказал Клинтон. – Как же я мог забыть?» [5] − и принялся хохотать.
Между тем, как бы не потешались американцы над британским самомнением. Соединенное Королевство действительно оказывало влияние на формирование внешней политики США. Еще в конце 50-х годов Уинстон Черчилль, человек, которому мы обязаны термином «особые отношения», утверждал, что «судьбы двух англоговорящих народов, переживших эпоху мировых войн, становятся единой судьбой» [6]. Особые отношения, в первую очередь – это близкие отношения правящих элит, которые на самом деле составляют единую англо-американскую элиту. Именно благодаря близости элит, общности политических систем, приверженности свободному рынку после Второй мировой войны Британия с такой легкостью передала Америке эстафету лидерства. «Принимая во внимание ужасное напряжение и кровопролитие, которое сопровождает передачу власти от одной империи другой, – эта передача власти была уникальной, она была мирной», − подчеркивает эксперт Лондонской школы экономики Доминик Ливен.
Интересно, что до сих пор Соединенные Штаты проводят свою политику, основываясь на идеологических и политических принципах, сформулированных Британской империей. Более того, они используют и практический опыт Британии во взаимоотношениях с различными государствами, которые когда-то были ее колониями, прежде всего со странами Ближнего Востока. Оксфордский профессор Алекс Правда утверждает, что «возможность давать советы позволяет Британии чувствовать себя ведущим игроком, использующим власть Соединенных Штатов» [7].
Во времена Клинтона политические лидеры и элиты по обе стороны Атлантики были настолько близки, что, казалось, между ними уже не существует океана. Клинтон и Блэр – представители одного послевоенного поколения, получившие юридическое образование в Оксфорде, понимали друг друга с полуслова. Даже команда, проводившая предвыборную кампанию американского президента, позже помогала Блэру. И. главное, в эпоху Клинтона были сформулированы основные ценности англосаксонской глобализации. Сейчас бывший лидер США, выступая против унилатерализма нынешней администрации, использует те же аргументы, что и английский истеблишмент. «Миру политики и идеологии, – пишет У. Клинтон в лондонском журнале для политически элит Progressive Politics, − необходимо то, что давно уже существует в мире экономики, – глобализм» [8].
Многие эксперты полагали, что с приходом к власти администрации Буша особые отношения перестанут существовать. Когда после встречи в Кэмп-Дэвиде в феврале 2001 г. Буша спросили, что у него есть общего с британским премьером, он ответил: «Мы используем одну и ту же зубную пасту». И это после безграничной близости, существовавшей во времена Клинтона. Однако Блэру удалось исправить ситуацию после событий 11 сентября. Английский премьер постарался закрепить за своей страной статус незаменимого союзника Соединенных Штатов. Лондон продемонстрировал способность оказать Вашингтону и твердую политическую поддержку, и практическую военную помощь, и дипломатическое содействие, к тому же был готов играть роль кулуарного советника. Через десять дней после терактов, выступая в конгрессе, Буш провозгласил, что у Америки нет более верного друга, чем Великобритания.
После 11 сентября Блэр сосредоточил внимание на укреплении международной коалиции, поддерживающей Америку. Он, его министры и советники приложили немало усилий для того, чтобы обеспечить коалиции поддержку со стороны мусульманских стран, занимающих относительно умеренные политические позиции (Пакистан), и тех, которые могут перейти на умеренные позиции (Иран). Великобритания активно работала над созданием положительного образа англо-американского альянса в мусульманском мире. И хотя попытки убедить мусульман согласиться с доводами коалиции произвели впечатление лишь на немногих из них, Блэр проявил себя как один из наиболее красноречивых ораторов, отстаивающих дело коалиции, что было особенно важно, если учесть скудный лексический запас президента Буша. Благодаря четкой позиции Блэра, Великобритания завоевала в американской политической элите безусловную популярность. «Часто он выражал цели войны с терроризмом более красноречиво, чем Буш. Он не только был партнером Вашингтона в переговорах с другими странами, но и представлял их интересы в Вашингтоне. Америка должна быть благодарна ему за обе роли» [9], – писала New York Times.
Несмотря на то, что международная коалиция начала распадаться, Блэр оставался верен атлантисткому курсу. «Страна должна быть готова заплатить кровью за то, чтобы укрепить свои особые отношения с США» [10], – заявил он. Британия не только приняла участие в иракской войне 2003 г., но и попыталась обеспечить поддержку американским действиям среди стран, которых связывает с ней колониальное прошлое, таких, например, как Индия и некоторые арабские государства. Конечно. Блэр рассчитывал, что, поддержав
американцев в Ираке, он сумеет от них добиться более взвешенного подхода по израильско-палестинской проблеме, но, прежде всего, английский премьер старался продемонстрировать свою абсолютную лояльность американскому союзнику. «Британское влияние на Соединенные Штаты ограниченно, – провозгласил он. – и сохранить это влияние возможно лишь в том случае, если мы будем поддерживать американцев во всех их начинаниях и избегать критики» [11].
Начиная с 11 сентября 2001 г. в англо-американском диалоге значительную роль стали играть личные отношения лидеров. Многие приняли говорить, что премьер Великобритании относится как раз к тем людям, к чьему голосу Буш склонен прислушиваться. Сам Блэр заявил, что это настоящие дружеские отношения. По его словам, Буш очень прямой человек и с ним легко вест дела [12].
Блэр прекрасно понимает, что неоконсерваторам ближе британские тори, но он делает все возможное, чтобы оппозиции не удалось вбить клин между «новыми лейбористами» и республиканцами. И, похоже, ему это удается. Не так давно лидеру тори Майклу Ховарду дали понять, что в Белом доме ему рады не будут. Отношения американского президента и британского премьера – излюбленная тема для политической сатиры. Все кому не лень, высмеивают зависимость Блэра от американского патрона.
Администрация Буша готова терпеть критику со стороны британского премьера. Он может вещать со своего африканского подиума о том, что Соединенные Штаты не правы, отказываясь подписать Киотский протокол, но при этом американский президент продолжает называть его своим другом. Конечно, в отношениях неизбежны и небольшие стычки, как это было, например, на Рождество 2003 г. Тогда Белый дом воспротивился визиту Блэра в Ирак, желая, чтобы американский президент оказался единственным лидером, посетившим войска в Багдаде, и пиаровская игра чуть было не стала причиной серьезной размолвки
Некоторые эксперты полагают, что такие инциденты доказывают, что особые отношения сейчас полностью зависят от прихоти двух лидеров. «Атлантизм Блэра. – пишет известный британский историк Нил Фергюссон. – это лебединая песня особых отношений. Для стратегического партнерства необходимо нечто большее, чем близость лидеров и взаимный интерес элит. Необходимо взаимопонимание граждан по разные стороны Атлантики» [13]. Этого как раз и не хватает. Британское общество становится все более европейским. Пожалуй, самым ярким тому подтверждением является его отношение к американской внутренней политике. Незадолго до президентских выборов в США 47% англичан отдавало предпочтение Керри и лишь 16% высказалось в пользу Буша. Кроме того, англичане утверждают, что Америка ненадежна не только союзник, но и как рынок для британского экспорта, и это вынудит Лондон отказаться от старой мечты Черчилля о двустороннем атлантическом партнерстве. Антиамериканские настроения царят даже среди романтически настроенных тори и в министерстве иностранных дел, которое все еще сохранило имперский дух.
Поскольку британское общественное мнение недовольно атлантистским курсом правительства» многие полагают, что особые отношения лишь искусственно поддерживаются Блэром, и не далек тот час, когда Соединенное Королевство отвернется от своего традиционного союзника. Однако стоит отметить, что потенциальный преемник Блэра Гордон Браун вряд ли откажется от атлантистской политики. Причем, если блэровский атлантизм основывается на личных отношениях с американским президентом (в данном случае премьер следует примеру своих предшественников – Черчилля, Макмиллана и Тэтчер), привязанность Брауна к Америке намного глубже. Она объясняется идеологическими представлениями британского канцлера. В своей микроэкономической политике он опирался на американскую модель и, по мнению большинства экспертов, является убежденным американофилом. Поэтому Британии вряд ли удастся так легко отказаться от традиционного атлантизма.
Кроме того, несмотря на все риторические заявления о единой европейской политике безопасности, в военном отношении британцы абсолютно привязаны к Соединенным Штатам. Пожалуй, именно в этом и заключается смысл «особых отношений». Любопытно, что британская разведка находится в более тесных отношениях с Соединенными Штатами и другими англоговорящими странами, чем со своими европейскими союзниками. На секретные совещания М9 допускаются представители ЦРУ. канадской и австралийской разведки. «Это англосаксонский протестантский заговор, – заявляет один французский депутат Европарламента. – Так много говорится о британской приверженности идее европейского единства, а в реальности для англичан существует только их союз с Америкой» [14].
В основе англо-американского военного сотрудничества все еще остается ядерное оружие, хотя дипломаты и стараются замалчивать этот факт. Однако, несмотря на абсолютную преданность и лояльность со стороны британской военной элиты, некоторые республиканские законодатели не доверяют Британии, утверждая, что она не способна более хранить секреты американских вооружений. В январе 2005 г. они предложили лишить Соединенное Королевство доступа к этим секретам. Реакция британских властей была очень жесткой, что вполне естественно, поскольку именно тесное сотрудничество в военной области вынуждало их идти на поводу у Белого дома.
Кроме военного сотрудничества Британию связывают с Америкой общие взгляды на экономическое развитие, приверженность идеалам свободного рынка. Известно, что существуют фундаментальные различия между американской моделью капитализма и ее рейнской или галльской альтернативой. Еще в 80-е годы Британия сделала выбор в пользу англосаксонского варианта, который предполагает минимальное вмешательство государства в экономику. В отличие от континентальных европейцев англичане не выступают против слияний и поглощений одних компаний другими, в первую очередь отстаивают интересы акционеров и считают неэффективным совместное с рабочими управление предприятием. Несмотря на внешний тариф ЕС и правила общего рынка Британия остается единственной страной в Европе, которая проводит относительно независимую торговую политику. Более половины британского экспорта приходится на неевропейские страны. Она является самым значительным иностранным инвестором в экономику Соединенных Штатов.
Если Вашингтон будет настаивать на том, чтобы Британия отказалась от дальнейшей интеграции и не способствовала развитию европейских военных инициатив, скорее всего, она подчинится. Америка никогда не стеснялась говорить своим союзникам, чего она ожидает от особых отношений. В свое время она убедила их присоединиться к европейскому проекту, чтобы иметь возможность контролировать происходящее в Старом Свете. Сейчас, когда ЕС набрал силу и многие эксперты говорят о возможности европейского вызова Соединенным Штатам, наверное, было бы выгодней удалить Англию из Европы. Конечно, франко-германский альянс может кичиться своей независимостью и самодостаточностью, утверждать, что спокойно это переживет. Однако выход Британии из ЕС вызвал бы настоящую панику среди новых членов Союза. Брюсселю пришлось бы полностью перестраивать структуру политических институтов, общеевропейские военные проекты, во многом зависящие от Лондона, оказались бы под угрозой: в общем. Европа долго бы не смогла оправиться от такого удара и перестала бы рассуждать о вызовах американскому гегемону.
В 1850 г. американский писатель Ральф Вальдо Эмерсон заявил: «Англия, старый и обессиленный остров, когда-нибудь будет довольствоваться судьбою родителей, которые сильны лишь в своих детях» [15]. Дети между тем не всегда отличаются благодарностью, и США тому яркий пример. Американцы не понимают или делают вид, что не понимают родительских чувств Британии. Их раздражает назидательный, высокомерный тон английских дипломатов и военных экспертов, которые убеждены, что Соединенные Штаты проводят чересчур примитивистскую политику в тех регионах, которые когда-то находились под влиянием Британской империи. Так, например, выступая перед аудиторией Королевского Объединенного института вооруженных сил, известный военный историк Майкл Ховард обвинил американцев в том, что они совершенно не знают специфику тех стран, в которых ведут военные действия, и добавил тоном абсолютного превосходства: «Я полагаю, что благодаря своему имперскому опыту британцы понимают эти проблемы и имеют право давать советы» [16]. Такие высокомерные заявления со стороны британцев — не редкость в истории «особых отношений».
Блэр, как и его предшественники, надеется оказать влияние на политику Вашингтона. В своей статье «Год серьезных вызовов», опубликованной a The Economist в декабре 2004 г,, он заявил, что на посту председателя «восьмерки» Британия будет содействовать сближению Америки и Европы по вопросу о глобальном потеплении. Наряду с развитием африканского континента это провозглашалось основной целью британского председательства. Британский премьер считает, что администрация уже не сомневается в научных доводах, доказывающих возможность глобального потепления. «Администрация давно отказалась от точки зрения, что этой проблемы просто не существует, – настаивает Блэр. – Она открыта для дискуссий» [17].
«Возможно, Блэру удастся заставить Буша задуматься об изменениях климата, − пишет The Guardian. – Он может быть убедителен. Проблема в том, что, стоит ему уйти в дверь, как из другой появится Дик Чейни. Он тоже может быть убедителен». Действительно сложно себе представить, что в нынешних условиях, когда американские расходы и так высоки, Соединенные Штаты согласятся потратить значительную сумму на разработку технологий, рассчитанных на снижение вреда от выброса угле кислых газов. Поэтому инициатива Блэра представляется утопичной. Британскому премьеру давно пора признать, что Вашингтон не придает значения «особым отношениям», когда позиция англичан противоречит его интересам.
По словам английского историка Пола Кеннеди, «американская элита никогда не разделял; чувства близости, свойственного британцам». Американских лидеров, в первую очередь, интересует мнение электората, и Британия на самом деле оказывает минимальное влияние на принятие политических решений в США. «Британия довольно маленькая и слабая страна, − утверждает Доминик Ливен, – аполитические процессы в Америке весьма жестокие. Какое им дело до маленького Тони Блэра?» [18] Еще более категорично к попыткам Британии повлиять на политику Вашингтона относятся американские обыватели. «Нам не нужно, чтобы бесхребетные сосунки англичане вмешивались в нашу президентскую кампанию, − заявляли американцы в письмах в британскую The Guardian осенью 2004 г., − Если бы не было Америки, они все уже давно говорили бы по-немецки. Настоящие американцы не интересуются их жалким мнением. Если они думают, как сохранить мир, пускай начнут со своего ничтожного угла» [19].

ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ

В последнее время в своей внешней политике Британия наряду с атлантическим уделяет большое внимание имперскому элементу. «Блэр облачился в пурпурную имперскую мантию. – утверждает член национального исполнительного комитета Лейбористской партии, известный журналист М. Седдон в своей статье «Друг Америки: размышления о Тони Блэре», – его левый интернационализм превратился в традиционный империализм» [20]. Конечно, эту метаморфозу можно было предвидеть еще в конце 90-х, когда Блэр призвал к гуманитарному вмешательству и провозгласил себя «вселенским христианином». Сейчас повсеместно наблюдается возрождение внешнеполитических представлений и фразеологии XIX в., желание вернуться к концерту держав, традиционным национальным интересам. И Соединенное Королевство, естественно, не может остаться в стороне от этих процессов. Двойственное положение современной Британии между Америкой и Европой во многом напоминает о политике «блестящей изоляции», а дипломатия Блэра на африканском и ближневосточном направлении вдохновляется примерами из имперской истории.
Влиятельный британский идеолог и дипломат Роберт Купер еще не так давно отмечал, что неокантианская модель государства, пришедшая в ЕС на смену вестфальским принципам политического реализма, требует «мягкой мощи» на международной арене. Однако теперь уже он признает, что европейский опыт по созданию неокантианского пространства невозможно в мгновение ока перенести на остальной мир, где военная сила все еще остается существенным политическим инструментом. Известно, что Роберт Купер оказывает влияние на внешнеполитические взгляды премьера. Он представлял Британию на переговорах в Бонне, где решалась судьба постталибанского Афганистана. Его памфлет «Либеральный империализм», который предваряло предисловие самого Блэра, во многом стал обоснованием имперского внешнеполитического курса Британии.
Купер призывает использовать двойные стандарты: в постсовременном мире действовать на основе законов и коллегиальной безопасности, но, сталкиваясь с государствами старого типа, применять более жесткие методы, соответствующие этапу развития, на котором они находятся. «По отношению к тем, кто все еще живет в XIX столетии, оправданно применение силы, хитрости, превентивных ударов. Если мы находимся в джунглях, мы должны жить по законам джунглей», − пишет Купер. Он заявляет, что если предсовременные государства становятся слишком опасны для Британии и других развитых стран, им ничего не остается, как перейти к «оборонительному империализму». «Единственный способ справиться с хаосом – это колонизация, – говорится в памфлете. –
И сейчас потребность в колониальном управлении может быть даже больше, чем в XIX столетии» [21]. По мнению Купера, должна сформироваться имперская бюрократия, состоящая из западных менеджеров, способных наладить жизнь в проблемных регионах. Конечно, оговаривается идеолог, в мире прав человека и космополитическпх ценностей это уже будет империализм нового типа – «добровольный империализм», однако даже такое дипломатичное определение вряд ли устроит тех британцев, которые продолжают находиться в плену политической корректности. Том Дальелл – член палаты общин, возглавляющий заднескамеечную оппозицию против войны в Ираке, утверждает, что предложения Купера противоречат антиколониалистским традициям лейбористов. «Даже те советы, которые российская царица получала от Распутина, − возмущается Дальелл. – были лучше тех. что дает этот маньяк премьер-министру. Провозгласить, что сейчас колониализм также необходим, как в викторианскую эпоху – это безумие». Другой лейборист Алан Симпсон отмечает, что идея «либерального империализма» мало чем отличается от «просвещенного рабства» [22].
Если нынешняя эпоха действительно является эпохой неоколониализма, следует признать, что двойственное положение Британии между США и Европой может обеспечить ей значительную долю колониального пирога. Атлантистская политика позволит Лондону участвовать в процессе построения «Большого Ближнего Востока», а совместные европейские проекты – в освоении Черного континента. Британский эксперт Дин Ачесон заметил как-то, что «Британия потеряла империю и так и не нашла для себя новую роль» [23]. Внешняя политика Блэра во многом является попыткой определиться с этой ролью. Конечно, сейчас было бы наивно надеяться на возрождение былой имперской мощи: все прекрасно понимают, что Британия навсегда обречена прозябать в клубе бывших империй, но нельзя исключать, что с помощью новых имперских образований, таких как Соединенные Штаты и Европейский союз, она сумеет восстановить влияние в своих старых колониях. Когда-нибудь, возможно, это назовут формированием четвертой британской империи.
На данный момент британская экономика – четвертая в мире, при этом в дипломатическом и военном отношении Британия явно превосходит Японию и Германию, которые находятся на втором и третьем месте. Однако нельзя не согласиться с фразой, которую обронил бывший министр иностранных дел лорд Хард, выступая в Королевском Институте международных отношений о том, что «политический вес Британии не соответствует ее имперским амбициям» [24]. За то время, что у власти находится правительство Блэра, страна участвовала в пяти войнах и продолжает взваливать на себя все новые и новые обязательства по урегулированию конфликтов. И это при том, что за период с 1992 по 2000 г. британские расходы на оборону снизились с 51 до 35 млрд. долл. [25]
Учитывая имперские настроения британской элиты, сотрудничество в рамках Содружества наций и двусторонний диалог с бывшими колониями приобретает для Соединенного Королевства колоссальное значение. В первую очередь, конечно, речь идет об отношениях с Индией. Великобритания – второй по значимости торговый партнер Индии. Внешнеторговый баланс между этими государствами составляет 5 млрд. долл. Средства, затраченные на британскую программу развития Индии за период с 2002 по 2004 г., выросли со 175 до 300 млн. долл. Кроме того, около 120 млн. Британия пожертвовала на борьбу со СПИДом. Появляются все новые и новые совместные англоиндийские институты, например Англо-индийская объединенная рабочая группа по борьбе с терроризмом. Блэр пытается убедить индусов в том, что Британия по-прежнему остается влиятельным игроком на мировой арене. Выступая перед индийской бизнес-элитой в 2002 г., он рассуждал о современной внешней политике Соединенного Королевства. «Наше прошлое, − провозгласил Блэр, — дает нам бесспорные преимущества в различных регионах мира. Мы сохраняем особые отношения с Соединенными Штатами. Мы – часть Европейского союза. Наши связи с Содружеством наций и Индией не вызывают сомнений. Наши позиции на Ближнем Востоке, в России и Китае также очень сильны. Мы не супердержава, но мы можем играть на мировой арене роль ключевого партнера» [26].
Индусы постепенно избавляются от постколониального синдрома в отношениях с бывшей метрополией. Британское прошлое в современной Индии уже воспринимается положительно. По словам Пола Кеннеди, по прошествии 50 лет огромное количество индусов утверждает, что политик, который вызывает у них восхищение – это известный высокомерный вице-король Индии лорд Керзон. Они убеждены, что никто не сделал больше для развития их страны: он построил железные дороги, сумел основать абсолютно некоррумпированный государственный аппарат, развивал английские школы для индийской элиты. Конечно, англо-индийскому сближению способствует не только ностальгия по колониальному прошлому. Существенное влияние на этот процесс оказывает также существование огромной индийской диаспоры в Великобритании. Это примерно полтора миллиона индусов, среди которых достаточно много представителей элиты.
Они сохраняют связи с Индией и пытаются убедить своих сограждан в том, что Британия является для их государства незаменимым союзником и «старшим братом». Вполне естественно, что повышение роли Индии в международных институтах сыграло бы на руку Великобритании, поскольку, скорее всего, индусы бы прислушивались к мнению своей бывшей метрополии по большинству вопросов. Поэтому в декларации, подписанной в Нью-Дели в 2002 г., Британия обязуется сделать все от нее зависящее, чтобы обеспечить Индии постоянное место в Совете Безопасности ООН.
В начале нового века стали очевидны имперские намерения Британии и Франции в отношении бывших африканских колоний. Судя по всему, эти государства собираются укрепить свои позиции в богатой природными ресурсами Африке, пока американцы «увязли» в ближневосточном урегулировании. В феврале 2003 г. в итоговом заявлении, одобренном на франко-британском саммите в городе Ле Туке, было предусмотрено проведение «военно-гуманитарной» операции, цель которой – положить конец кровавым межэтническим столкновениям в северо-восточной провинции Демократической Республики Конго Итури. Территория Конго представляет собой удобны плацдарм для дальнейшей экспансии в регионе. В самом Конго находятся большие запасы алмазов, относительно недалеко Ангола также с алмазами и нефтью, а там и Намибия с залежами урана. Когда в 2003 г. в Конго началась операция ЕС «Артемида», американские эксперты провозгласили, что создается первая военная база Евросоюза в Африке для начала масштабной военной кампании ЕС на Черном континенте. И действительно, уже на следующий год европейские войска были введены в Судан.
По поводу кризиса в Судане Блэр заявил, что «моральная ответственность Британии в том, чтобы действовать, используя при этом любые средства» [27]. Отсутствие антивоенного скептицизма в британском общественном мнении – достаточно странный факт, особенно учитывая то, что в суданской авантюре замешаны нефтяные интересы. На данный момент концессии южного Дарфура находятся в руках китайской государственной нефтяной компании. С начала конфликта в 2003 г. в Судане погибло не более 1500 человек. И если бы не черное золото, было бы непонятно почему гуманитарной катастрофе в Судане уделяется больше внимания, чем конголезской трагедии, где число погибших перевалило за 2 млн.
Конечно, не стоит объяснять европейскую политику в Африке только экономическими интересами. Несостоятельность новоиспеченных африканских государств стала очевидна достаточно давно. Проблема гуманитарной катастрофы затронула почти всю Африку южнее Сахары. В начале европейцы утверждали, что эта проблема должна быть решена дипломатическими усилиями с помощью таких международных институтов, как ВТО. МВФ или Мировой банк. Но что предпринять в том случае, когда гуманитарная катастрофа переходит в геноцид? Остается лишь прямое вмешательство во внутренние дела и этнические распри африканских племен. Самоуправление – еще не значит разумное управление. И постколониальный опыт африканских стран служит тому доказательством. Так, например, в ходе геноцида народности тутси за несколько дней деревянными мачете и мотыгами было убито около миллиона человек.
Можно ли всерьез говорить о разумном самоуправлении в этом регионе, садиться за стол переговоров с вожаками людоедских племен, позволять им контролировать запасы такого стратегического сырья, как уран? Разумеется, это общая проблема для западной цивилизации, и Соединенным Штатам крайне важно понять, что европейская инициатива не противоречит американским интересам. Напротив, союзники лишь осуществляют за них черную работу на Черном континенте. Сторонники единой внешней политики в британском парламенте утверждают, что «Артемида» может продемонстрировать американским союзникам готовность ЕС взять на себя часть ответственности за управление миром. Конечно, возвращение европейцев в Африку можно называть неоколониализмом, очевидно, что у Франции сохранились свои интересы в бывшей французской экваториальной Африке, у Бельгии в законе Великих озер, у Британии – в Судане и других государствах, когда-то находившихся под ее властью, однако, если неоколониализм является единственной альтернативой геноциду, пожалуй, следует предпочесть неоколониализм. Экспорт демократии и рыночных отношений станет возможен в Африке лишь в случае формирования аппарата управления из западных менеджеров. Сумеет ли ЕС предложить разумный подход к африканской проблеме или в очередной раз осознав свою слабость, сосредоточится на критике американских союзников?
В декабре 2004 года Блэр опубликовал в The Economist статью «Год серьезных вызовов», в которой сформулировал стратегию Британии на время председательства в «большой восьмерке» Британия планирует привлечь внимание других мировых лидеров к проблемам Черного континента. Английские эксперты обращают внимание на тот факт, что за последние 25 лет население Африки, которое и так-то не купалось в роскоши, окончательно погрязло в нищете, доля континента в мировой торговле снизилась вдвое,
прямые иностранные инвестиции составляют менее одного процента от общего их числа. Премьер отметил, что уже сейчас его страна добилась определенных успехов в африканской политике: «Мы списали 100% долгов африканским странам и значительно увеличили помощь, которая рассчитана на борьбу со СПИДом и малярией: гражданская война в Сьерра-Леоне, благодаря вмешательству британских сил, закончилась, и страна постепенно восстанавливается: британская помощь позволила Уганде ввести всеобщее среднее образование и бесплатное медицинское обеспечение». Блэр провозгласил, что бедность Черного континента это «рукотворный и. главное, предотвращаемый цунами, который случается каждую неделю» [28].
В прошлом году Блэр создал Комиссию по делам Африки, которая уже подготовила итоговый доклад. Основные его тезисы были высказаны премьером на встрече «восьмерки» в Лондоне в июне 2005 г. Комиссары, ответственные за экономическую и финансовую часть доклада, – это британский канцлер Гордон Браун, канадский а южноафриканский министры финансов Ральф Гудэйл и Тревор Мануэль. В инициативу вовлечены представители африканских организаций, таких как «Новое партнерство для Африки», Африканский Союз и Африканский банк развития. Известный рок-певец Боб Гелдоф, который так вдохновенно сыграл роль диктатора в фильме Пинк Флойд «Стена», сейчас, похоже, решил проверить на практике свою политическую харизму. В 90-е годы он провел ряд концертов в пользу больных СПИДом африканцев, а в последнее время активно включился в формирование африканской стратегии Блэра. Сама идея Комиссии принадлежит именно ему. Он призывает к плану Маршалла XXI века, который спас бы Черный континент.
Конечно, главным направлением имперской политики Британии является отнюдь не Африка, а Ближний Восток. В Афганистане и Ираке королевская армия продемонстрировала, что современную Британию еще рано списывать со счетов. Британские коммандос сражались в самых опасных точках: у тренировочного лагеря «Аль-Каиды» недалеко от Кандагара и в районе пещеры Тора Бора. В иракской войне участвовало 45 тыс. британских солдат. Это самый большой со времен Второй мировой войны воинский контингент, участвующий в боевых действиях. До сих пор 15 тыс. остается на Юге Ирака и контролирует Басру, второй по значимости город страны. Соединенное Королевство держит профессиональную армию, которая не разбавлена бесполезными отрядами призывников. Британские солдаты в отличие от других европейцев психологически готовы к тому, чтобы сражаться. Однако, анализируя действия коалиционных войск на Ближнем Востоке, эксперты отмечают различия между агрессивным американским стилем и британским сдержанным подходом. В Басре у британцев нет такого количества войск, и они стараются работать с местным правительством, создавать местные альянсы, что также весьма характерно для имперских традиций Британии.
Поддерживая Соединенные Штаты в неоколониальных войнах, Британия активно использует свой имперский опыт. Именно британцы убедили коалиционные войска в том, что в Афганистане наиболее разумным решением будет контролировать столицу, а всю остальную страну отдать на откуп военным лордам, иначе можно оказаться вовлеченным в крайне жестокую и. возможно, бесполезную войну на всей территории страны. Проблемы Ирака также знакомы Великобритании не понаслышке. Ирак как государство является искусственным творением британской имперской бюрократии. Именно англичане во время Первой мировой войны изобрели концепцию арабского национализма, чтобы мобилизовать арабов против Османской империи. Происходящее сейчас в Ираке очень напоминает то, что происходило там в 1920 г. После окончания Первой мировой войны британцы достаточно легко утвердили свою власть на этой территории, народ был рад избавиться от турецких пашей, но не хотел, чтобы их сменили британские генералы. Через некоторое время по всей стране прокатилось восстание. Причем оккупационная армия абсолютно не ожидала такого развития событий. «Конечно, было несложно предсказать, что тот же сценарий повторится во время ближневосточной кампании США, если бы американцы не игнорировали исторические уроки», − считает Нил Фергюссон.
Интересно, что против блэровской политики в Ираке выступило около 10% членов его собственной партии, 120 парламентариев-лейбористов голосовало против участия британских войск в военном конфликте на Ближнем Востоке. Однако Блэр продолжает настаивать, что в Ираке Британия ведет «историческую борьбу» и даже собирается наградить орденом Британской империи тех людей из своей команды, которые состряпали знаменитое иракское досье. Более того, премьер не исключает, что Ираком неоколониальная эпопея на Ближнем Востоке не ограничится и коалиционные войска вторгнутся на территорию соседнего Ирана. И это несмотря на то, что британский МИД в прошлом году заявил, что военная акция в Иране исключена. Таким образом, имперские амбиции Британии явно не соответствуют ее политическому весу, и поэтому многие пророчили Блэру поражение на майских парламентских выборах. Например, бирмингемский профессор С. Крафт заявлял что «период премьер-министра Тони Блэра закончится из-за иракского кризиса, так же как закончился период правления Энтони Идена после суэцкого кризиса» [29]. Однако Блэр в очередной раз продемонстрировал свое политическое везение и сумел обеспечить себе третий премьерский срок. И если победа лейбористов 5 мая 2005 г. и не была столь внушительной, как их предыдущие электоральные успехи, то объясняется это, прежде всего, имперскими настроениями правящей элиты.
________________________
1 www.number-10.gov.uk Major speeches. Speech by T. Blair at Chicaso. 22.04.1999.
2 Kampfner J. Blair’s wars. L., 2004. P. 34.
3 Riddell P. Нug them close: Blair, Clinton, Bush and the “Special Relationship”. Wash., 2004. P. 18.
4 www.parliament.uk House of Lords. Session 2002-2003. 16.09.2002.
5 Seitz Ray Memoirs // Sunday Telegraph 19.01.1998.
6 Черчилль У. История англоговорящих народов. М., 1963. Т. 4. С. 307.
7 Интервью автора статьи с Л. Ливеном (30.06.2004 г.) и с Алексом Правдой (29.06.2004 г.).
8 Clinton В The Next Ideas Battle // Progressive Politics 2002. Sept. P. 53.
9 Kampfner J. Op. cil. P. 137.
10 BBC. 13.09.2002.
11 www.number-10.gov.uk Major speeches. March. 2002.
12 См.: ВВС. 14.07.2002.
13 Fergusson N. The Iraq war isolating the US and killing the American-British “special relationship” // LA Times. 10.10.2004.
14 http://www.europarl.eu.int/plenary 17.04.2004.
15 Эмерсон Р. Эссе. М., 1996. С. 46.
16 Harris R. The State of the Special Relationship // Policy Review. Jun.-Jul. 2002. P. 28.
17 The Financial Times. 04.02.2005.
18 Интервью автора с П. Кеннеди (28.11.2004 г.) и Д. Ливеном (30.06.2004 г.).
19 The Guardian. 18.09.2004.
20 http://www.logosjoumal.com/issue-3.4/seddon.htm.
21 Guardian. 07.04.2002.
22 www.parliameni.uk. House of Lords. Session 2002-2003. 16.04.2002.
23 Harris R. The State of the Special Relationship / Policy Review. Jun.-Jul. 2002. P. 36.
24 http://www.riia.org
25 См.: www.number-10.gov.uk. Major speeches. Speech by Т. Blair to the Confederation of Indian Industry Bangalore. 05.01.2002.
26 Ibidem.
27 www.number-10.gov.uk. Major speeches. June. 2004.
28 The Economist. 31.12.2004.
29 Интервью автора с Н. Фергюссоном (29.11.2004 г.) и С. Крафтом (1.07.2004 г.).

Ч.2.

ОТНОШЕНИЯ С РОССИЕЙ

После окончания холодной войны англо-российские отношения для обеих сторон стали более важным фактором во внешней политике. «Существует некое негласное сообщество тех, кто когда-то правил миром. Мы принадлежим к одному клубу – клубу бывших империй», – заявляет британский исследователь, автор многочисленных телепроектов по истории королевства Нил Фергюссон. Именно поэтому Британия так часто выступает в роли посредника между Россией и Соединенными Штатами. В октябре 2002 г. Тони Блэр встречался с Владимиром Путиным в Завидово, надеясь убедить его в необходимости иракской войны. В июле 2003 г. британский премьер вновь общался с российским президентом, который приехал в Соединенное Королевство с первым государственным визитом за последние 100 лет. И если миссия в Завидово провалилась, то торжественный прием в Букингемском дворце позволил уладить противоречия, возникшие между Россией и англо-американским альянсом.
Вполне естественно, что Великобритания, находящаяся в состоянии войны, старается урегулировать отношения с потенциальными союзниками. В отличие от европейцев, продолжающих критиковать российскую политику в Чечне, английский премьер, выступая в парламенте, подчеркнул, что борьбу России на Кавказе «следует рассматривать в контексте войны против международного терроризма». Т. Блэр даже слегка перестарался с реверансами в сторону В. Путина, заявив, что чеченцы были одними из тех, кто оказывал самое упорное сопротивление войскам США и Великобритании в Ираке.
На заседании палаты лордов 16 мая 2003 г. один из старейших и наиболее уважаемых членов палаты йоркширский епископ Шеффилд сформулировал основной принцип британской политики в отношении России: «Молитесь на нее во всеуслышание, а слова критики произносите шепотом» [1]. Каждый оратор, выступавший после «преподобного епископа», повторял эту фразу: она прозвучала и в завершение как итог парламентских дебатов. Лорд Джоплинг объяснил, что в переводе с языка англиканской церкви на язык реальной политики фраза прелата означает, что «в ответ на проявленную Россией солидарность в войне с терроризмом, должна ослабнуть критика российской политики в Чечне». «Мы приложим все усилия, чтобы избежать в будущем таких межгосударственных образований, как ось Берлин – Париж – Москва», − добавил он. «Как бы вы ни смотрели на чеченскую проблему, − заявил лорд Харрисон, − следует признать, что у наших государств одинаковая задача, которая заключается в подавлении терроризма». Отмечалось, что Россия способствует борьбе англо-американского блока с финансированием террористических организаций, в том числе путем замораживания их счетов. Английские парламентарии утверждали, что не следует недооценивать Россию в качестве союзника, что же касается авторитаризма, то, как констатировал лорд Уильямс, «крайне сложно менять экономический и политический режим одновременно» [2].
Британские европеисты-правозащитники, напротив, пытаются доказать, что распространенное среди англо-американской элиты представление о том, что авторитарные тенденции в российской политической жизни не окажут влияния на позитивное развитие англо-российских отношений, является сомнительным и мало обоснованным. Так. Ч. Грант, директор лондонского Центра европейских реформ, призывает английских комментаторов и политиков изменить свой взгляд на В. Путина как лидера, приверженного западным ценностям. Что касается экономического потенциала путинской России, то и здесь представители либерального направлений британской внешнеполитической мысли полны скепсиса и сомнений. Известный экономист лорд Скидельски убежден, что неурегулированность прав собственности, произвол, коррупция и политизированность правоприменения остаются важнейшими проблемами, несмотря на политическую стабильность и прогресс в сфере государственных финансов. «Политические риски стали ниже, а правовые остаются высокими, – пишет Скидельски в газете «Ведомости». – Суверенный долг будет оплачен, а долг компаний – другой вопрос. Российская администрация стремится убедить держателя облигаций в надежности вложений, но не убеждает портфельного и прямого инвесторов» [3].
Один из основных вопросов англо-российского сотрудничества – энергодиалог. России отводится большая роль в долгосрочной энергетической программе Великобритании, которая преследует цель диверсификации своих источников нефти и природного газа. По мнению британских экспертов, Англия должна помочь России увеличить объемы добычи нефти, чтобы она могла стать альтернативным источником сырья в случае сохранения нестабильности на Ближнем Востоке. Правительство понимает, что необходимо учитывать местные реалии «управляемой демократии» и всячески содействовать британским энергетическим компаниям в их непростом диалоге с российскими партнерами, в котором неизбежно вмешательство властей. На шестом Российском экономическом форуме в апреле 2003 г. принц Эндрю, герцог Йоркский заметил, что Россия является ключевым игроком на энергетическом рынке. Министр энергетики и строительства Великобритании 8. Уилсон добавил, что сейчас — во время войны в Ираке – основной темой любых дискуссий может быть лишь проблема стабильности поставок энергоресурсов. Во время государственного визита российского президента в Британию В. Путин и Т. Блэр открыли в Ланкастер-хаусе крупную конференцию по энергетике, на которой была окончательно оформлена сделка между British Petroleum (ВР) и ТНК. ВР приобрела 50% акций ТНК – третьей по величине российской компании – за 6,75 млрд. долл., что превратило Великобританию в крупнейшего иностранного инвестора на российском рынке. Эксперты полагают, что эта сделка позволит ВР увеличить добычу нефти на 1,1 млн. барр. в день, а также увеличит запасы компании на 10.5 млрд. барр., практически удвоив ее прежние запасы. Главный менеджер отделения ВР в России и исполнительный директор новообразованной компании Р. Дадли заявил: «Это больше, чем просто нефтяная сделка. И если мы потерпим неудачу, это будет нечто большее, чем просто неудача одного иностранного инвестора. Такой провал станет шагом назад для всей страны – и власти России понимают это» [4].
Безусловно, на британское отношение к России существенное влияние оказало дело ЮКОСа. Глава компании Михаил Ходорковский воспринимался в Лондоне как лидер, способный составить конкуренцию президенту Путину в процессе сближения российской и англо-американской элиты. Причем хозяин ЮКОСа символизировал большую предсказуемость и открытость отношении. Прозрачные счета компании, филантропическая деятельность магната, финансирование «Яблока» (партии, наиболее близкой по идеологии британским «новым левым»), проекты по развитию гражданского общества и созданию парламентской демократии в России – все это составляло контраст авторитарным взглядам российского президента. Не последнюю роль сыграли постоянные неформальные встречи М. Ходорковского с представителями англо-американской элиты. Группа МЕНАТЕП создала несколько агентств, которые занимались имиджем компании ЮКОС в Соединенном Королевстве. На должность председателя YUKOS International UK с главным офисом в Лондоне был назначен лорд Оуэн, бывший министр иностранных дел Великобритании, который должен был обеспечить компании расположение британской элиты. «Компания ЮКОС, − утверждал Оуэн. – одна из наиболее новаторских и динамичных компаний России. Она применяет лучшую мировую практику во всей своей деятельности» [5]. Оппозиционные политические взгляды М. Ходорковского привлекали британских европеистов, однако экономические интересы ЮКОСа были связаны с американским нефтяным бизнесом и вынуждали его акционеров поддерживать непопулярные среди европейских либералов инициативы администрации США. В итоге проевропейские политики Великобритании находились в противоречивой ситуации, когда необходимо оказать поддержку той политической силе, которая на международной арене выступает на стороне оппонентов, причем по ключевому вопросу британской внешней политики. Но несмотря ни на что, после ареста М. Ходорковского многие из них критиковали действия российских властей. Так, например, по мнению Ч. Гранта, дело ЮКОСа доказывает, что российский президент готов смириться с утечкой капиталов и пожертвовать иностранными инвестициями и показателями экономического роста в угоду неограниченной политической власти. «Ходорковский – это сила, выступавшая за позитивные изменения в российской политике, – пишет английский эксперт, – Он оказывал поддержку тем организациям, которые борются за повышение российских стандартов капитализма, демократии и гражданского общества» [6]. Не менее важно, как утверждает Ч. Грант, отсутствие гарантий для частного бизнеса в России. «Когда некоторые группировки в Кремле способны подгонять правовые нормы под собственные интересы. Россия становится менее привлекательным направлением для инвестирования» [7], – заключает директор Центра европейских реформ.
Английское правительство осталось безучастным к делу ЮКОСа, решив, что критика российской внутренней политики в современных условиях Британии невыгодна. Как отмечал корреспондент Financial Times: «Если мы готовы приглушить свою критику войны в Чечне, то едва ли станем всерьез протестовать против ареста г-на Ходорковского» [8]. Важным фактором при формировании позиции правительства стали интересы нефтяной компании British Petroleum. Лорд Браун, ее руководитель, настаивал на том, что закрепиться на российском рынке можно лишь с благословения властей. Поэтому политическая оппозиция ЮКОСа воспринималась им как серьезный просчет М. Ходорковского. Кроме того, ослабление ЮКОСа, а также срыв сделки о слиянии с одним из американских конкурентов ВР вполне соответствует интересам британской компании на российском нефтяном рынке и объясняет ее безучастную реакцию на арест руководителей ЮКОСа и замораживание акций, принадлежащих группе МЕНАТЕП.
Стоит отметить, что экономические связи Англии и России становятся глубже с каждым годом. Р. Лэнд, председатель Русско-британской торговой палаты, констатировал, что визит В. Путина в Великобританию и сделка, заключенная между ВР и ТНК «способствовали возрастанию интереса к возможностям инвестирования в Россию» [9]. Ежегодно в Лондоне проводятся российские экономические форумы, которые собирают огромное количество влиятельных политиков и бизнесменов, как с российской, так и с британской стороны. Английские участники этих встреч призывают российских бизнесменов упрощать структуру компаний, с тем, чтобы инвесторы лучше понимали, каким образом осуществляется управление и каковы перспективы развития.
В последнее время Лондон превращается в мировую финансовую и инвестиционную столицу, а лондонский Сити становится крайне важным фактором в отношениях России с Западом. На Лондонской бирже уже зарегистрировано 12 российских компаний. Многие американские инвесторы управляют своими российскими активами из Лондона. Торговля российскими акциями через Лондонскую биржу становится все более активной – за последний год ее объем увеличился на 76% и составил 64 млрд. долл. В феврале этого года на Лондонской бирже зарегистрировалась АФК «Система», которая разместила там 17% своих ценных бумаг, получив 1,35 млрд. долл. Это крупнейший выпуск ценных бумаг иностранной компании с 2001 г. Любопытно, что российские компании своим интересом к лондонскому Сити фактически спасли британскую фондовую биржу от возможного поглощения германской. Глава биржи Клара Фэрс использовала выпуск акций «Системы» как рекламу качества лондонского рынка ценных бумаг. Как утверждает The Observer в статье «Русские берут штурмом Сити», «в ближайшем будущем планируется выход на биржу еще нескольких компаний из России – возможно даже возникновение ажиотажа и некоего “красного пузыря”» [10].
В конце 2004 г. охлаждение в российско-американских отношениях, связанное с событиями на постсоветском пространстве, вызвало изменения в британском подходе к России. На открытии «Российского фонда», организации, которая основана оппозиционной эмиграцией и британскими радикалами, бывший министр иностранных дел Р. Кук заявил, что «за недавними спорами из-за выборов на Украине скрывается вполне реальная опасность, что они перерастут в перманентный конфликт между Россией и Западом» [11]. Замминистра иностранных дел Великобритании Билл Раммел, который отвечает за связи с Россией, занимает сейчас довольно жесткую позицию по отношению к Москве. Он указывает на происходящую национализацию нефтяной промышленности и недостаточную независимость судебных органов.
В начале февраля 2005 г. российско-британские отношения омрачил очередной конфликт, связанный с чеченской темой. Независимый четвертый канал британского телевидения показал интервью с лидером боевиков Шамилем Басаевым. Это вызвало крайне негативную реакцию российского МИДа, который заявил, что рассматривает данный факт «как еще один шаг к информационной поддержке террористов, действующих на Северном Кавказе». Британцы попытались объяснить, что правительство не может оказывать давление на политику частного канала, который не нарушает законов Соединенного Королевства. Однако российская власть не приняла такое объяснение, поскольку, как пишет The Independent, ей «сложно поверить, что правительство не способно осуществить контроль над тем, что можно, а чего нельзя передавать в эфире» [12]. Отношение британского общественного мнения к чеченской кампании разительно напоминает большую игру между Российской и Британской империями, которая велась на Кавказе в XIX столетии. «Неужели лондонский кабинет не отстоит свое право развивать отношения с фактически независимыми черкесами, населяющими никому кроме них не подвластные земли? Не пора ли покончить с политикой уверток и компромиссов, не достойной великой державы?», − вопрошал в 1837 г. член палаты общин Г. Хьюм [13]. «Стремление России подчинить Кавказ мы должны рассматривать как крестовый поход силы против права, совершенно несовместимый с законами цивилизованных наций», – заявлял Э. Спенсер в своем «Путешествии по Западному Кавказу» [14].
В последнее время существенным фактором в англо-российских отношениях стала проблема эмиграции. В конце 80-х-начале 90-х годов XX в. эмиграция из России по преимуществу носила этнический характер. Мотивация первой волны советской эмиграции – это страх перед имперским прошлым и стремление к terra incognita, которая представала в образе города на холме, воплощающего для элит идею человеческой свободы и достоинства и потребительский рай для голодного населения. Постепенно мотивация меняется, возрастает значение экономических причин, повышается роль эмигрантов, сохраняющих постоянные контакты со страной-донором. Меняется и направление эмиграции. Все больше российских граждан уезжает в Европу, причем если в 90-е годы прошлого века основным центром притяжения для них была Германия, то теперь ее место занимает Великобритания.
По некоторым данным, российская диаспора в Великобритании насчитывает около 400 тыс. человек. Причем в большинстве своем – это социально активные граждане, сохранившие множество связей в России и способные выступать в роли посредников между Москвой и Лондоном. Нынешняя волна эмиграции отличается от предыдущих по своему имущественному составу. Поражает высокий процент российских мигрантов, проживающих в аристократических лондонских районах, таких как Челси, Фулхэм и Путни. Пожалуй, в последнее время Россия в английском общественном мнении наиболее устойчиво ассоциируется с фигурой Романа Абрамовича, который, по примеру российских дворян XIX в., завоевывает симпатии, соря деньгами, скупая дворцы и участвуя в светской жизни Британии.
Помимо чисто экономических причин, массовый характер эмиграции объясняется своеобразной модой на Лондон, которую задают представители российской бизнес элиты. Определенное влияние на формирование моды оказывают и радикально настроенные политические эмигранты, которые претендуют на роль лидеров диаспоры. Однако вряд ли эти претензии имеют достаточные основания, учитывая тот факт, что в настоящее время политические беженцы не обладают реальным влиянием на российскую политику, а британским обществом, скорее, воспринимаются как маргиналы. С другой стороны, политическая эмиграция играет и негативную роль в англо-российском межгосударственном диалоге, судебные процессы об экстрадиции Бориса Березовского и Ахмеда Закаева вызвали у российской власти такое раздражение, что сразу вспомнились времена холодной войны. Россия выражает недовольство и по поводу того, что эмигрантская среда оказывает влияние на освещение российской темы в британской прессе, и именно в Лондоне печатаются такие оппозиционные издания, как «Колокол» Б. Березовского.
Значительную роль в англо-российских отношениях играет такое явление как «внутренняя эмиграция», характерное для большинства стран догоняющей цивилизации, когда властная элита оказывается ментально, денежно, физически более привязана к Европе, чем к российским регионам. Часто у российского бизнесмена партнеры, семья, недвижимость, капитал находятся в Великобритании, дети учатся в английских университетах, топ-менеджмент компании состоит из англичан, развлечения и светская жизнь связаны с Лондоном, и российское гражданство, естественно, оказывается для него формальностью. Многие чиновники, законодатели, представители институтов гражданского общества, журналисты могут быть причислены к категории таких «внутренних эмигрантов».

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА

Нельзя утверждать, что лейбористы окончательно отказались от своего проевропейского курса. Ведь, как отмечает корреспондент Financial Times Квентин Пил. «Европейский Союз сейчас оказывает влияние на 70% законов Британии» [15]. Однако британское население настроено по отношению к Европе скептично. Лишь некоторые шотландцы, памятуя о традиционных исторических связях с Францией, поддерживают дальнейшее сближение с Брюсселем. Причем, речь идет не только о стариках, которые еще помнят времена империи, или о тех, чьи представления о роли Британии сформировались до присоединения страны к общему рынку. Скептическое отношение к Европе распространено и среди молодежи. «Британия – глобализированное общество, − заявляет идеолог «новых лейбористов» Джон Грей, – более глобализированное и открытое, чем США. И молодое поколение прохладно относится к идее глубокой интеграции, поскольку считает, что это отдалит Британию от остального мира» [16].
Евроскептицнзм населения, однако, не распространяется на элиту. На протяжении двух столетии в Британии существует искушенная и достаточно сплоченная политическая элита, которая реалистично оценивает национальные интересы. Сейчас она понимает, что Британия должна входить в ЕС, чтобы у нее была возможность контролировать действия США. К тому же английские политики не лишены честолюбия и многие из них рассчитывают сделать карьеру в Брюсселе. Желание Т. Блэра стать в будущем европейским президентом замечено едва ли не всеми, кто следит за развитием общеевропейских процессов.
Для европейцев очевидно, что Британия – единственная страна, способная на роль военного лидера ЕС. Единая политика в области безопасности и обороны (ЕПБО) без Британии также немыслима, как экономический и валютный союз без Германии. При этом Т. Блэр утверждает, что «идея ЕПБО как силы, действующей независимо от НАТО – нонсенс. ЕПБО не может стать соперником Североатлантического альянса. Европейские силы будут действовать только в тех случаях, когда НАТО предпочитает не вмешиваться в конфликт» [17]. Поэтому, когда 29 апреля 2003 г. представители Германии, Франции. Бельгии и Люксембурга на мини-саммите в Брюсселе провозгласили создание независимого от НАТО штаба военного планирования Евросоюза. Лондон выступил решительным противником этой инициативы. Во многом это объясняется позицией США, не скрывающих своей неприязни к проекту единой европейской армии. Пресс-секретарь государственного департамента Ричард Баучер презрительно назвал его «проектом шоколадников», намекая, очевидно, на то, что его авторам – бельгийцам – стоило бы заниматься тем, что у них действительно хорошо получается: готовить бельгийский шоколад. На тот момент трансатлантические противоречия по иракскому вопросу были настолько глубоки, что Вашингтон и Лондон не могли воспринимать инициативу четырех иначе как проявление антиамериканской линии во внешней политике континентальной Европы.
В декабре 2003 г. ситуация изменилась, и Великобритания пришла к мысли, что без единого европейского штаба ЕС не сумеет помочь своим трансатлантическим союзникам справиться с вызовами современного мира. На мини-саммите в Неаполе Великобритания. Франция и Германия, наконец, достигли соглашения. «Тройка» провозгласила создание штаба по европейской обороне. В то же время Великобритания настояла на том, что в своей деятельности штаб должен опираться на инфраструктуру Североатлантического альянса, а также пользоваться его разведывательной информацией.
В своей европейской политике Т. Блэр опирается на взаимоотношения в рамках «большой тройки». Сразу после событий 11 сентября 2001 г. он провел мини-саммит с Жаком Шираком и Герхардом Шредером перед официальной встречей ЕС в Генте. Затем, 4 ноября 2001 г., он организовал встречу для лидеров тройки на Даунинг-стрит. В течение 2002–2004 гг. такие собрания стали обычным явлением для политической жизни ЕС.
Кроме того, европейская тройка пытается играть независимую роль на международной арене, участвуя в урегулировании дипломатических конфликтов. В октябре 2003 г. Франция. Британия и Германия провели переговоры с Ираном, в результате которых тегеранское правительство подписало дополнительный протокол МАГАТЭ о гарантиях, а также дало обязательство прекратить действия по обогащению и переработке урана. Используя экономические инструменты для предотвращения конфликта, ЕС начал предварительные переговоры о поддержке Ирана при вступлении в ВТО. В конце 2003 г. представители европейской тройки участвовали также в переговорах с Северной Кореей, убеждая правительство Ким Чен Ира в необходимости продолжать диалог в рамках «форума шести» (США. Япония, Китай, Россия, Северная и Южная Корея), нацеленного на разрешение корейской проблемы.
В 2004 г. после победы на парламентских выборах в Испании социалиста Хосе Сапатеро. который так же, как и лидеры франко-германского альянса, является принципиальным противником войны в Ираке, образовалась новая тройка – Германия – Франция – Испания. Подтекст вполне понятен: до сих пор подобный формат отношений связывался в общественном сознании лишь с большой европейской тройкой. Конечно, Испанию нельзя назвать равноценной заменой Соединенному Королевству, но франко-германский кондоминиум все меньше верит в успех британских европеистов, которые столкнулись с влиятельной антифедералистской оппозицией внутри страны.
После того как проект конституционного договора был представлен Европейским конвентом на саммите в Салониках, британские консерваторы заявили, что по вопросу конституции должен быть проведен референдум. Для британской политической системы, основанной на прецедентном праве, писанная конституция, естественно. воспринимается как вопиющее нарушение традиционной правовой практики. По словам нового лидера тори М. Ховарда. только британский народ вправе принять решение, когда речь идет о столь широкой передаче суверенитета на наднациональный брюссельский уровень. Стоит отметить, что консервативная партия использует в данном случае «двойные стандарты», ведь сами консерваторы не выносили на референдум Маастрихтский договор 1992 г., и лишь немногие неолибералы-тэтчеристы, такие как Билл Кэш и Ян Дункан Смит выступали тогда с аналогичным требованием.
В ст. 10 проекта конституции утверждается, что сама «конституция и любой другой закон, одобренный институтами Союза, обладает приоритетом по отношению к национальному законодательству» [18]. Для консерваторов подобное положение представляется абсолютно неприемлемым, так как главенство европейского закона противоречит конституционным требованиям Великобритании. Критику вызывает и концепция «взаимного признания» решений судов на европейском пространстве, а также согласованная политика по вопросу о предоставлении политического убежища. Тори утверждают, что если лояльность решениям ЕС во внешней политике провозглашается в конституции обязательством государства, − это может означать лишь полную утрату суверенитета. Поэтому тэтчеристы и стремились избежать ратификации конституционного договора во что бы то ни стало. Их не страшил даже выход из Европейского союза. По мнению тори, он не скажется негативно на экономическом положении Британии. В пример приводятся такие страны, как Норвегия и Исландия которые, являясь членами Европейской ассоциации свободной торговли, фактически пользуются теми же правами на общеевропейском рынке, что и страны ЕС.
Одно из наиболее ярких антиевропейских выступлений – это воззвание британских консерваторов, озаглавленное «Вернем власть Британии, Вестминстеру и вам». В документе говорится, что проект конституции, представленный Конвентом, отражает интересы брюссельской элиты и подрывает законодательную власть национальных парламентов. «Это основа для законотворчества, а не конституция гольф-клуба, как обещал нам министр иностранных дел Джэк Стро» [19]. Другая претензия британских консерваторов к конституционному проекту – это слишком высокая степень влияния европейских судов на политическую жизнь национальных государств. В ст. III (3) проекта конституции провозглашается, что Союз будет способствовать развитию Европы на базе социально ориентированной рыночной экономики [20]. Таким образом, неоконсервативные принципы отвергаются априори, что вызывает раздражение у тори, предрекающих «социалистической Европе» низкий рост экономики и высокий уровень безработицы. Британские консерваторы критикуют социалистическую природу конституции, заявляя, что европейская хартия основных прав способствует распространению таких принципов, как право на стачку. «Это право, − утверждают они, − никогда не составляло часть британского закона, даже при самых одиозных социалистических правительствах. Хартия противоречит нашему трудовому законодательству, которое делало нашу экономику конкурентоспособной» [21]. Основной вывод, который делают британские консерваторы – это необходимость народного волеизъявления.
В защиту референдума выступили не только тори, но и либеральные демократы, что было для лейбористов явной неожиданностью. В верхней палате союз либеральных демократов и консерваторов привел бы, конечно, к принятию решения о национальном плебисците, однако правительство, останься оно верным своей позиции, могло бы отправить поправку в палату общин, где преобладают лейбористы, и она бы ее, естественно, не пропустила.
Борьба европеистов и евроскептиков в Великобритании отчасти имеет надпартийный характер. Главным идеологом межпартийного подхода к европейской проблеме был Р. Дженкинс, председатель Европейской комиссии в 70-е годы XX в., один из основателей партии либеральных демократов. В свое время именно он добился реформы, устанавливающей прямые выборы в Европарламент, и выдвинул идею единой европейской валюты. В 1999-2002 гг. Дженкинс являлся лидером проевропейского течения и главным вдохновителем кампании за присоединение Великобритании к зоне евро. Однако с его смертью в начале 2003 г. позиции британских европеистов несколько ослабли. Ни одна из партий не смогла найти в своих рядах такую же символическую фигуру, которая объединила бы сторонников европейского пути. Для лейбористов это было практически невозможно по той причине, что позиция их лидера по иракской проблеме подорвала доверие к лейбористской внешней политике. Старая гвардия либеральных демократов в большинстве своем осталась верна европеистским принципам, но многие сочли, что жесткая оппозиция либералов по вопросу о военных действиях на Ближнем Востоке создала беспрецедентную ситуацию, когда третья партия может претендовать на победу в парламентских выборах, и сейчас основной их задачей является не отпугнуть евроскептиков своей проевропейской риторикой. Именно этим объясняется политика нейтралитета и поддержка идеи национального референдума.
В консервативной партии существует влиятельная «группа тори-реформаторов», выступающих за активное участие страны в общеевропейских процессах, присоединение к зоне евро и ратификацию конституционного договора. Британские аналитики утверждают, что эта группа по многим вопросам оказывается союзником премьера, что объясняется близостью представителей правого и левого центра. Возглавляет реформаторскую группу тори бывший канцлер Соединенного Королевства К. Кларк, который уже дважды выдвигался на пост лидера партии и получал около 40% голосов. На последних внутрипартийных выборах 2003 г. Кларк свою кандидатуру не выставил, а высказался в поддержку евроскептика М. Ховарда. Это объяснялось совпадением их внутриполитических взглядов, схожим отношением к идеологии «новых лейбористов», угрожающей принципам «свободного рынка», личным доверием Кларка, который дружит с Ховардом со школьной скамьи, однако нельзя не отметить, что во многом это подорвало позиции реформаторской группы и способствовало триумфу евроскептиков в консервативной партии. С другой стороны, стоит отметать, что межпартийный подход к проблеме сохранился, и вопрос о проведении референдума продемонстрировал единство британских европеистов, которые утверждают, что ратифицировать конституционный договор могут только парламентарии, лишенные бытового евроскептицизма.
В декабре 2003 г. позиция Т. Блэра и Дж. Стро была достаточно противоречивой. Они не выступали открыто на стороне Испании и Польши, но настаивали, чтобы взгляды оппозиции были учтены. Британские лидеры предлагали даже отложить решение по вопросу о конституции до 2009 г., когда истечет срок договора, подписанного в Ницце. В марте 2004 г. Блэр и Стро на неофициальной встрече в Брюсселе впервые обсудили возможность проведения референдума. Когда слухи об этом просочились в газеты, правительство их опровергло, заявив, что считает внешнюю политику Великобритании сферой, которая должна быть подконтрольна только институтам представительной демократии, и пойдет на референдум лишь в том случае, если это будет решение большинства лейбористской партии. Однако 19 апреля 2004 г. во время выступления в палате общин Т. Блэр неожиданно, не поставив даже в известность свою партию, заявил, что правительство осознало необходимость проведения референдума.
Резкий поворот в позиции британского правительства по отношению к референдуму легче всего было бы объяснить слабостью премьера, однако не стоит забывать, что новые лейбористы - не авторитарная партия, и. например, мнение канцлера Г. Брауна также оказывает влияние на принятие решений. В случае с Ираком, когда 70% лейбористов встали в оппозицию своему лидеру. Т. Блэру уже приходилось проявлять жесткость. Теперь, судя по всему, пришло время компромисса. В партии существует влиятельное течение евроскептиков, поначалу ассоциировавшееся с главой внешнеполитического ведомства Дж. Стро, который, как известно, инициировал кампанию против европейской конституции в британской печати. Антиевропейская позиция Дж. Стро, безусловно, оказала влияние на некоторых высокопоставленных чиновников. Так, вслед за министром иностранных дел повернулась к евроскептицизму британский представитель на конституционном Конвенте Дж. Стюарт, которая стала неожиданно критиковать своих коллег, утверждая, что «над проектом конституции работала "самопровозглашенная элита"». Однако, несмотря на определенное влияние в чиновничьей среде, министр иностранных дел, конечно, не сумел бы возглавить партийную оппозицию. Необходимо было найти человека, чье политическое влияние сопоставимо с блэровским, представителя старой гвардии «новых лейбористов». Таким человеком стал канцлер Г. Браун, которого в последнее время все чаще называют потенциальным преемником Блэра на посту премьера. Г. Браун работает в связке с Т. Блэром еще с начала 80-х, он стал одним из идеологов лейбористской модернизации 90-х годов, выступал за присоединение Британии к зоне евро. Однако если присоединение к еврозоне, по мнению английского канцлера, – мера, которая способствует развитию экономики Соединенного Королевства, то принятие конституции, напротив, приведет к стагнации, так как передаст часть функций, связанных с финансовым распределением на наднациональный уровень неповоротливой брюссельской еврократии.
Конечно, огромное влияние на решение премьера оказала антиеевропейская пресса. Так, американский медиа-магнат Р. Мёрдок. владеющий британской The Times, придерживается правых взглядов, однако в Британии традиционно поддерживает новых лейбористов. Достаточно странная ситуация, когда правый американец выступает в защиту европейской социальной идеи, конечно, не могла длиться вечно. Когда начались дебаты по вопросу о конституции. Р. Мёрдок. что вполне естественно, занял ярко выраженную антифедералистскую позицию и грозился поддержать консерваторов на прошедших парламентских выборах 2005 г., в том случае, если Т. Блэр не согласится на проведение референдума. В начале марта 2004 г. эмиссар Р. Мёрдока, экономический советник И. Штельцер встретился с Т. Блэром и Г. Брауном и представил ультиматум американской медиа-корпорации, который можно было бы выразить формулой: «Референдум в обмен на поддержку на парламентских выборах». Влияние американских медиа-магнатов на политическую линию правительства британским европеистам представляется абсолютно неприемлемым. «Интересно, как бы реагировали американцы, если бы их повестка дня диктовалась иностранными хозяевами СМИ», − вопрошал бывший Комиссар ЕС по внешней политике К. Паттен [22].
Кампания в СМИ проводилась достаточно разумно. Внимание английского общества концентрировалось не на содержании конституции, а на вопросе «почему они не позволяют нам высказаться». Британская The Sun в течение года возвращалась к этой теме 67 раз. Daily Mail также создавала в общественном сознании стереотип правительства, не расположенного считаться с мнением народным. «Блэр не доверяет своему народу, демонстрируя высокомерие Даунинг-стрит [23], – такова была позиция большинства британских изданий. Определенное влияние на премьера оказала, разумеется, и антифедералистская позиция Букингемского дворца и палаты лордов, естественных противников европейской федерации, в которой нет места британскому аристократизму.
27 апреля 2004 г. The Guardian опубликовала статью С. Байерса. П. Мэндельсона и А. Мильбурна, трех бывших министров лейбористского правительства, которые продолжают выступать в роли доверенных лиц премьера на международной арене. В статье сделана попытка сформулировать позицию британских европеистов после неожиданного поворота в блэровской политике по вопросу о референдуме. Стоит отметить, что именно с именем П. Мэндельсона ассоциируется проевропейский курс лейбористского правительства в конце 90-х. Авторы статьи, похоже, абсолютно раздавлены блэровским решением. Они утверждают, что неоконсервативное течение, которое становится мейнстримом консервативной партии, составляет основную угрозу для проевропейских политиков Британии. «Мы хотим реформировать Европу, они хотят отказаться от нее, – отмечают отставные министры. – Они воспринимают европейскую внешнюю политику как шутку и полагают, что для Даунинг-стрит значим лишь англосаксонский элемент. Новые лейбористы, напротив, убеждены в том, что если Европа откажется от военных миссий на Балканах и в Африке, предоставления помощи палестинским властям, шансы Америки справиться с этими проблемами равны нулю» [24]. Проевропейскне политики убеждены, что основные лейбористские ценности – «идеалы толерантности, социальной справедливости и уважения к правам человека» – нашли отражение в конституционном договоре. Однако, утверждают они, «лейбористская партия, словно побитая собака, идет сейчас на поводу у тэтчеристов и провозглашает референдум» [25]. Несмотря на то, что в статье говорится о предстоящем последнем и решительном бое, в частных беседах бывшие лоялисты, готовые оправдать любой внешнеполитический просчет Т. Блэра, впервые высказывали недовольство своим патроном, заявляя, что премьер «прошляпил европейский вопрос» [26].
В британской политической элите достаточно распространенным объяснением решения премьера о проведении референдума является оригинальная психологическая версия. По словам некоторых комментаторов, Т. Блэр – политик, которому постоянно требуется адреналин, он привык действовать в экстремальных условиях и потому иногда намеренно идет на обострение ситуации, чтобы затем с триумфом выйти из кризиса. Аналитики утверждают, что и на этот раз премьер повел себя как игрок, поставивший на карту свою европейскую политику в надежде сорвать банк и, одержав победу на парламентских выборах 2005 г., добиться поддержки по ключевому вопросу о ратификации конституционного договора.
Законодательные установления некоторых государств ЕС, например, Дании и Ирландии, также предполагают проведение референдума, но в этих государствах не существует такого влиятельного антиевропейского течения, как в Великобритании. Народные плебисциты – явление для британской политической жизни непривычное. Интересна позиция К. Паттена: «Я ненавижу референдумы, − утверждает он, — они абсолютно нелиберальны. Они подрывают парламентскую демократию. Не случайно это была излюбленная форма управления во времена Гитлера и Муссолини» [27]. Опыт плебисцитарной системы принятия решений доказывает, что наиболее разумная схема – пакетное голосование. Вспомним, например, знаменитое российское «Да, да, нет, да». В пакете, как правило, присутствует вопрос, который воспринимается избирателями абсолютно негативно, и вопрос, однозначно вызывающий положительную реакцию. На этом фоне ключевой для правительства вопрос звучит относительно нейтрально, и провести необходимое решение становится намного легче. Таким образом, пакетное голосование создает возможность искусной манипуляции, когда правительство проигрывает там, где оно заведомо должно проиграть, но повышает при этом свои шансы на победу в ключевом вопросе. Для новых лейбористов эта схема, пожалуй, стала бы выходом из создавшегося положения. На континенте говорят, что в том случае, если островитяне откажутся от принятия конституции ЕС, необходимо будет вообще задуматься о том, не исключить ли Британию из других общеевропейских процессов. Прежде всего такая ситуация была бы на руку Франции, которая мечтает избавиться от мощного соперника, способного возглавить единую Европу. Ведь именно Лондон является альтернативой франко-германским концептуальным представлениям и может оказаться для восточноевропейских стран, лояльно настроенных по отношению к США, более притягательным центром, чем Париж или даже Берлин. Французский президент Ж. Ширак уже акцентирует внимание на том, что в XXI в. Англия постоянно оказывается в оппозиции европейскому мейнстриму, а это означает, что англосаксонскому государству не по пути с континентальной Европой. Итальянское правительство, напротив, опасается исключения Британии из общеевропейских процессов, поскольку в этом случае позиции франко-германского альянса в ЕС станут чересчур сильны. Однако такие настроения могут измениться, если англофил Сильвио Берлускони потеряет власть в 2006 г.
Выборы в Европарламент 12 июня 2004 г., которые происходили одновременно с местными британскими выборами, закончились катастрофой для лейбористов. Электоральная схема, существовавшая в Великобритании на протяжении последних шести лет, когда электорат либералов поддерживал кандидата лейбористов в тех округах, где позиции правящей партии были сильней, а лейбористы отдавали свой голос либералам там, где предпочтительней выглядел их кандидат, на этих выборах впервые не сработала. Скорее напротив, оппозиция лейбористской политике на Ближнем Востоке привела к неожиданному тактическому альянсу либералов и консерваторов, целью которого стала политическая изоляция кандидатов от правящей партии. Еще одна сенсация прошедших выборов – это 20% голосов, полученные партией независимости Соединенного Королевства, основным программным требованием которой является выход из Европейского союза. Конечно, подобная ситуация не добавляет оптимизма сторонникам европейского пути и увеличивает возможность раскола между Великобританией и континентальной Европой.
5 мая 2005 г. в Британии состоялись парламентские выборы. Их результат во многом стал оценкой дипломатической деятельности Т. Блэра. Избиратели дали понять премьеру, что, несмотря на то, что они полностью удовлетворены его внутренней политикой и не желают смены власти, их продолжает отпугивать его внешнеполитический курс. Возможно, это заставит задуматься новых лейбористов и отойти от имперских стереотипов. В 2005 г. Соединенному Королевству предстоит играть роль председателя сразу в двух международных институтах: Европейском Союзе и «большой восьмерке». «Я думаю, что это хороший шанс повлиять на выбор ключевых тем международной политики в самых могущественных странах мира», – заявляет британский премьер [25].

_______________________
1 www.parliament.uk. House of Lords. Session 2002–2003. 2003. May 16.
2 Ibid.
3 Ведомости. 23.10.2003.
4 Financial Times. 26.06.2003.
5 ВВС. 2002. Маr. 4.
6 OpenDemocracy.net. 7 Aug. 2003.
7 Ibid.
8 Financial Times. 3.11.2001.
9 The Independent. 11.07.2003.
10 The Observer. 14.02.2005.
11 The Guardian. 07.12.2004.
12 The Independent. 04.02.2005.
13 Hansard’s Parliamentary Debates 3-d series. V. 36. L., 1837. P.133–134.
14 Spencer Ed. Travels in the Western Caucasus. V. 1. L., 1838. P.88.
15 Интервью автора с К. Пилом. 02.07.2004.
16 Интервью автора с Д. Греем. 01.12.2004
17 www.number-10.gov.uk
18 Draft Treaty establishing a Constitution for Europe. Art. 10.
19 European Constitulion – a Political Timebomb. Returning Power to Britain. Westminster and You. L., 2003. P.15.
20 См.: Draft Treaty establishing a Constitution for Europe. Article III (3).
21 European Constitution – a Political Timebomb. P.23.
22 Ahmed К. At the hearth of Europe – or out of it for good? // The Observer. 25.04.2004. P.4.
23 Daily Mail. 23.09.2003. P.6.
24 Byers S., Mandelson P., Milburn A. All out to seil this treaty. Take on the anti-Europeans and their neo-con Thatcherite politics // The Guardian. 27.04,2004. P. 2.
25 Ibidem. 26
26 Ahmed K., At the heart of Europe – or out of it for good? // The Observer. 25.04.2004. P.4. 27 Ibidem.
28 The Economist. 31.12.2004.

Новые статьи на library.by:
ПОЛИТИКА:
Комментируем публикацию: ТОРИЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ТОНИ БЛЭРА

© Терентьев А. () Источник: http://portalus.ru

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПОЛИТИКА НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.