ПОЛИТИКА (последнее)
Страна полусирот
Политология, современная политика. Статьи, заметки, фельетоны, исследования. Книги по политологии.
АВТОР: ИРИНА ПРУСС ("ЗНАНИЕ - СИЛА", 1999, №1)
Наркомания и алкоголизм уже осознаны как национальное бедствие. Генетическая их природа, недавно открытая учеными, диктует новую стратегию государственной политики и общественной деятельности, направленную против этого бедствия. Но предрасположенность, даже генетическая, — не предопределенность. Она лишь обозначает границы так называемой группы риска. Удастся ли кого-то остановить на грани срыва, даже не допустить к этой грани (что, по мнению биологов, вполне возможно), или группа риска окажется намного больше этих границ, определяемых только генетикой?
Добросердечные бездетные американцы приезжают к нам, чтобы усыновить (удочерить) сироту из дома ребенка. Выпив у них ведро крови, выдрав взятки и намекнув при этом на прозрачность их замысла: обогатить свой заплесневевший генофонд нашим, наилучшего качества, их в конце концов отпускают восвояси с драгоценным грузом. Дома родители-добровольцы обнаруживают, что подопечный российского дома ребенка резко отстает от своих семейных сверстников физически и психически, недоверчив, склонен к агрессии и/или безмерно пассивен, не умеет общаться с другими людьми. Все это классические симптомы госпитализма, результат младенчества, лишенного любви и заботы взрослых.
О том, что подобные истории повторяются с удручающим постоянством, недавно писал в «Московских новостях» корреспондент газеты в США Дмитрий Радышевский. Читать было грустно и стыдно; хотелось, чтобы это оказалось не про нас, а про какую-нибудь Африкундию.
Но что такое госпитализм в нашем российском исполнении, мне объяснили очень давно, в 1979 году, на Всесоюзной конференции со скучным названием «Психологические основы формирования личности в условиях общественного воспитания», где серенькие, похожие на училок психологини и их юные помощницы суконным языком излагали совершенно убойные факты об элементах госпитализма (так это осторожненько звучало) в разных учреждениях системы общественного воспитания. Материалы конференции даже не пришлось секретить: изданные тиражом 500 экземпляров на ротапринте, они не вызвали интереса ни психологов, ни чиновников исследуемой системы, ни журналистов. О конференции помянул только наш журнал.
Но убойные факты справедливы до сих пор. И до сих пор их никто знать не хочет.
Ясли
Госпитализм, как вы уже поняли, — это про детские приюты. Это один полюс. На другом — счастливые дети любящих родителей, выросшие в семье и пошедшие в школу, в подготовительную группу, в особый детский сад с небольшими группами примерно в шесть лет (плюс-минус до года, в зависимости от индивидуальных различий). И на том, и на другом полюсе меньшинство детей страны. Остальные — между ними; вопрос в том, к какому полюсу они ближе.
«Известно, что на первом году жизни решающее значение для правильного психического развития ребенка имеет количество и качество его контактов с окружающими взрослыми людьми», — говорила на конференции Г.Мазитова из Узбекистана. Она сравнивала развитие питомцев дома ребенка, сирот, питомцев того же дома ребенка, к которым время от времени приходят сдавшие их туда родители, и семейных детей — выходило, что даже тень присутствия лично малышу принадлежащего взрослого благотворна.
«Дети в домах ребенка,— докладывала на конференции Э.Фрухт, — лишены разностороннего, индивидуального, частого общения со взрослым, объем впечатлений ограничен, дети находятся постоянно в условиях коллектива и т.д. Все это приводит к нарушениям поведения, быстрому возникновению утомления. Они трудно привыкают к новому Уровень нервно-психического развития детей ниже возрастной нормы. Отмечается невысокий темп обучения, что связано с медленным закреплением умений, с неразвитой способностью обучаться. Дети недостаточно активны в самостоятельной деятельности. Их поведение часто неадекватно. Все это можно считать определенными проявлениями госпитализма».
Мне хотелось бы, чтобы слова эти дошли до страстных сторонников коллективного воспитания детей («не отдашь ребенка в ясли-сад — эгоистом вырастет»). Конечно, речь идет о детях, круглосуточно живущих в приюте. А где грань между ними и теми, кого берут домой на субботу-воскресенье из пятидневок? Теми, кого усталые матери ежевечерне отводят домой спать и утром выдергивают из сна, чтобы отвести обратно? Разница, несомненно, есть — но ведь есть, согласитесь, и сходство...
«Для детей, воспитывающихся в доме ребенка, — продолжает Э.Фрухт, — характерно раннее формирование зрительных, слуховых, эмоциональных и двигательных реакций в первые три месяца жизни и постепенное замедление темпов их формирования, особенно во втором полугодии. Наибольшая задержка отмечается в развитии зрительных и слуховых ориентировочных реакций (дифференцировок), в развитии понимания и активной речи, а также действий с предметами». По сути, перечислена вся интеллектуальная деятельность первого года жизни, а она чрезвычайно активна, ведь годам к шести ребенок усваивает 80 процентов информации всей своей жизни. Еще важнее поражение базовой способности общаться и обучаться: уже к году приютский ребенок, чтобы сравняться с семейными сверстниками, нуждается, по утверждению психологов, в долгих систематических занятиях со специалистом; будут ли эти занятия — догадайтесь сами. Дальше отставание наматывается на отставание, отклонение на отклонение; несколько докладов были посвящены дотошному описанию того, как гаснет в ребенке врожденное любопытство, страх вытесняет интеллект, как главным становится чувство незащищенности...
Но это все о приютских. Что же с другими, мамиными-папиными-бабушкиными?
Других в год приносят в ясли.
К этому времени они уже многое знают и умеют. Знают, что они — мамино солнышко, что их любят и потому мощный тыл всемогущих взрослых им обеспечен. Поэтому они, в отличие от приютских детей, после мгновенного испуга тянутся к страшной маске, пробуя ее на вкус и на ощупь (приютские отворачиваются и стараются не замечать источник тревоги); они давно уже перешли от бессмысленного гуления к лепету, «предречи»; они хватают, бросают, стучат, машут ручкой, стремятся немедленно выяснить, съедобно ли все, что попало в поле их зрения, что с ним можно делать, зачем оно. А главное — они внимательно всматриваются, вслушиваются в поведение взрослых, «их», лично им принадлежащих, обеспечивающих им защиту и поставляющих множество образцов для подражания.
Всему этому в яслях приходит конец. Резко подскакивает доля адреналина в крови — верный биохимический показатель стресса. Оставшись без мамы, ребенок забивается в угол манежа (чтобы хоть спина была защищена) и орет благим матом при попытке приблизиться к нему другого ребенка, неведомого и опасного существа (действительно опасного: освоившись, дети со временем начинают интересоваться живыми игрушками, которых никак не в состоянии соотнести с собой, — у них пока и о себе никакого понятия нет; не доглядят — кто-нибудь попробует вынуть другому глазик). Долгое время новичка не будут интересовать никакие предметы, самые яркие; нарушатся сон и аппетит; от лепета ребенок вернется к гулению, на предыдущую стадию развития, да и то только когда успокоится. Он хочет только одного: к маме.
Сколько времени это будет продолжаться? Авторы пятнадцатилетнего (да!) исследования, психологи-педиатры А.Мышкис и Л.Голубева в докладе уклонились от ответа на этот вопрос, но в кулуарах мелькнуло: до полугода. Это так называемая тяжелая адаптация ; есть еще «средняя» и «легкая». Легкость может быть обманчивой: иногда уже после месяца пребывания в яслях вдруг — снова сильный выброс адреналина в кровь, и все начинается заново. Сколько детей, тяжело адаптирующихся? В докладе не сказано и об этом (наши тетеньки, и так вполне героические, все же были людьми достаточно осторожными, чтобы не выносить приговор гордости социалистического строя — системе младенческих учреждений). Но есть косвенные данные: известно, что примерно 20 процентов людей любого возраста очень трудно переносят смену условий жизни, от кратковременных (пионерский лагерь, дом отдыха) до тем более кардинальных перемен — переезда в другой город, другую страну.
Разумеется, к этой же группе «тяжелых» младенцев принадлежат и дети с поврежденным геном, с врожденной предрасположенностью к наркомании и алкоголизму. Они явно «не ясельные». Впрочем, исследование убедительно демонстрирует, и любой честный педиатр это подтвердит, что «ясельных» детей не бывает. Сколько детей, прошедших через ясельный стресс, потом пополнят группу риска, хотя с генами у них все в порядке?
Но даже если ваш младенец на удивление легко (по крайней мере внешне) перенес перемещение центра жизни из семьи в ясли, не надейтесь на полноценное его развитие: для этого, как и прежде, ему необходим свой личный взрослый. Поэтому как только дети учатся осознавать и выражать свои желания, они начинают не прекращающуюся все их дошкольное детство битву за воспитательницу — за иллюзию ее любви, за ее внимание. В другом исследовании психологи подсчитали, что в яслях воспитательницы обращаются к отдельному ребенку от двух до одиннадцати раз (это хорошо подготовленный воспитатель) или от нуля до пяти раз. Чаще всего с директивами: сядь, брось, ешь, отойди — что трудно назвать общением, тем более развивающим. Исследователи, конечно же, отметили, что чаще всего воспитатель общается с ребенком доброжелательным, активным, которому, разумеется, это тоже необходимо, но все-таки меньше, чем его замкнутому, нервному, пассивному соседу.
Детский сад и далее
Принципиальных сторонников яслей мне, честно говоря, видеть не приходилось: контраргументы сводились обычно к «яжепрошеляслисадиничегоживойостался» или к ссылкам на экономическую необходимость (при ближайшем рассмотрении не выдерживавшим критики). Яростные схватки всегда начинались вокруг детского сада. Моя убежденность тут меньше подкреплена научными фактами. Могу сослаться на одно общее положение, прописанное во всех учебниках по психологии: ребенок психологически готов сотрудничать с другими детьми примерно в шесть лет, плюс-минус до года, до этого он без специальных усилий взрослого играет не вместе, а рядом с ними. Еще могу сослаться на результаты одного исследования. Зато крупного (несколько тысяч детей) и международного (если бы не это, его бы, наверное, вообще не было: инициаторами выступили психологи ГДР).
Итак, учеников начальной школы разделили на три группы: прошедших ясли-сад; с трех лет посещавших детский сад; пришедших в школу из дома. Измеряли, кажется, все мыслимые показатели здоровья, умственного развития, психического благополучия, контактности, способности правильно вести себя с другими людьми.
По всем параметрам решительно отставали дети, прошедшие ясли-сад, и столь же решительно лидировали семейные. Они уступили первенство лишь в контактности и умении правильно себя вести с людьми — но, заметьте, уступили они не тем, кто отслужил весь детский сад от трех лет до школы, а тем, кто пришел из дома только в подготовительную (или просто старшую) группу в шесть лет. К концу первого класса семейные уравнивались с ними.
На самом деле, отношения родителей с системой дошкольного воспитания довольно разнообразны. Бывает, пятилетнего ребенка приводят в сад на два-три часа и постепенно приучают (мама приучает лично) оставаться там на некоторое время. Бывает, мамы кооперируются и отпускают друг друга по делам, имитируя детский сад, в котором, правда, группы не превышают, как правило, трех человек, а «воспитательницы» — знакомые тетеньки. А бывает, детей сдают на пятидневку, есть у нас и такая институция.
Чудовищные результаты принесло проведенное в начале восьмидесятых исследование психолога В. Щур: выяснилось, что половина детей старших групп садов-пятидневок уверена, что «мама меня не любит», — и это лишь дети, способные к такого рода рефлексии; существенная часть другой половины просто не в состоянии это сформулировать.
Ребенок, и даже подросток, не в состоянии сам себя оценивать как бы со стороны; он просто заимствует оценку близкого взрослого. Раз мама его не любит — значит, он недостоин любви, он плохой, хуже других, кому это знать, как не маме. Прежде всего исчезает чувство защищенности и почти вся жизненная энергия уходит на самозащиту. Позже это обернется заниженной самооценкой, предвестником и показателем серьезного психологического неблагополучия (часто — психической патологии). Исследование А.Прихожан, о котором тоже можно было услышать на конференции, именно это и зафиксировало: самооценка подростков — воспитанников детских домов оказалась существенно ниже, чем у подростков из обычных массовых школ. Прибавьте к этому неумение строить отношения с другими людьми.
Статистика свидетельствует, что число разводов у людей, выросших в детских домах, значительно выше, чем в среднем в их возрастной группе. Это, конечно, не значит, что все они обречены на одиночество, «трудный характер», конфликты с детьми, как не значит и того, что все прочие застрахованы от такой судьбы. Просто есть такая предрасположенность. И хотя она явно социального происхождения, она передается по наследству.
Когда-то я возмущалась несправедливостью Книги Книг, сулившей за серьезные прегрешения проклятие «до седьмого колена»: ну чем же пра-пра-правнуки виноваты?! А это была не педагогическая строгость, но лишь констатация факта: некоторые поступки, принося вам облегчение и удовольствие, оставляют неизбежный и глубокий след в ваших детях, и детях ваших детей, и внуках ваших внуков. Порок самовоспроизводится, и не вполне понятно, как выскочить из круга.
Которое мы сегодня имеем поколение, прошедшее ясли-сад, огонь-воду и медные трубы? Сколько среди них было людей, которых, вопреки их генетической предрасположенности, можно было спасти от наркомании и алкоголизма? Сколько пополнило пресловутую группу риска, не имея к тому никаких генетических предпосылок?
Далее везде?
Конечно, становление системы общественного воспитания дошкольников в том виде, в каком она сложилась, было бы невозможно без руководящей и направляющей роли партии, идеологически обосновавшей и материально обеспечившей раннее изъятие детей из семьи: когда ГУЛАГ съежился, людские резервы из деревни для нужд великих строек коммунизма были практически выкачаны, к станкам и лопатам осталось поставить только матерей малых ребятишек. Однако власть властью, а решение каждый раз принимала лично каждая мать. Кто из них умирал с голода в конце семидесятых, когда шла та конференция? Невозможно было прожить без еще одного ковра, мебельной стенки, хрустальной вазы?
Детей-то отдали сами, своими руками...
Ну хорошо, все это — дела минувшие, теперь мы живем в другой стране. Вроде бы должна грянуть (или наползти) безработица — вот и повод оставить поле профессиональных игр мужьям и устремиться к собственным детям. Конечно, если бы мужьям платили двойную-тройную зарплату... Но ведь всегда придется между чем-то выбирать и чем-то поступаться.
Разумеется, и бывала, и бывает ситуация, когда мать вынуждена идти работать, потому что иначе семья просто не выживет. Но отдать дите чужим равнодушным теткам, двадцатым в группу — это не может и не должно восприниматься как норма, только как вынужденное ее нарушение, не так ли?
1990 год, один из последних всесоюзных социологических опросов ВЦИОМа. На вопрос, что для женщины важнее, семья или работа, большинство и мужчин, и женщин (54 процента) ответили: семья важнее. И то, и другое одинаково важно — 37 процентов. Работа гораздо важнее семьи — 3 процента. (Характерно само противопоставление: растить детей и обустраивать дом — не работа; работа — только служба, за которую платят деньги. Плоды советского воспитания...)
Уже к 1992 году число сторонников «естественного предназначения» женщины, как пишет в очередном номере «Мониторинга общественного мнения» социолог В.Бодрова, сократилось до 37 процентов, а число тех, кто считает работу и семью одинаково важными, выросло до 49 процентов.
В 1996 году сторонников того, чтобы мать сама растила и воспитывала своих детей, оказалось еще меньше: 30 процентов. За равную важность семьи и работы высказались 46 процентов, а из женщин — каждая вторая. Тех, кто считает, что для женщины работа скорее более важна, чем семья, в общей сложности 15 процентов.
Это не значит, что каждая вторая женщина готова отнести своего младенца в ясли, — может, у отвечавшей и детей-то нет или они выросли, и внуки выросли, и нуждаются они в помощи скорее деньгами, чем домашними хлопотами. Но опросы свидетельствуют о вполне определенной идеологической установке, которая с уходом советской власти покачнулась, однако, кажется, выстояла. Выстояла не только по причинам экономическим, в решающую роль которых я не верю, но и по общемировой атмосфере упадка семейных ценностей, агрессивного феминизма и почти невозможности чувствовать себя человеком современным, не отдавая дани этим веяниям.
Правда, последнее время в Америке все чаще педиатры и психологи считают нужным напоминать освобожденным женщинам Запада, что ребенок нуждается в их любви и заботе. Их ребенок.
К счастью, и у нас, на самом деле, все складывается не так просто, как отвечается социологам. Сорок процентов учащихся дневных учебных заведений твердо заявили, что женщине все-таки стоит семью ценить выше, чем работу. Почему? Потому что их мамы сидели дома, когда они были маленькими, чаще и дольше, чем их бабушки сидели с их мамами.
Из женщин, которые в 1996 году были старше 54 лет, со своими детьми-дошкольниками сидела дома каждая четырнадцатая; из 40-54-летних — каждая десятая; из женщин до 24 лет — каждая шестая; из 25-39-летних — каждая пятая.
Мы не знаем, что скажут эти старшеклассницы и студентки, когда через сколько-то лет им придется практически решать, как жить дальше им и их ребенку. Все-таки есть надежда, что они откажутся от услуг яслей и если уж и прибегнут к помощи детского сада, то в самом щадящем варианте.
Конечно, это не будет одновременно решением и проблемы наркомании, алкоголизма и прочая: проблемы пересекаются, но не накладываются друг на друга полностью.
Но наркоманов и алкоголиков стало бы меньше.
Наркомания и алкоголизм уже осознаны как национальное бедствие. Генетическая их природа, недавно открытая учеными, диктует новую стратегию государственной политики и общественной деятельности, направленную против этого бедствия. Но предрасположенность, даже генетическая, — не предопределенность. Она лишь обозначает границы так называемой группы риска. Удастся ли кого-то остановить на грани срыва, даже не допустить к этой грани (что, по мнению биологов, вполне возможно), или группа риска окажется намного больше этих границ, определяемых только генетикой?
Добросердечные бездетные американцы приезжают к нам, чтобы усыновить (удочерить) сироту из дома ребенка. Выпив у них ведро крови, выдрав взятки и намекнув при этом на прозрачность их замысла: обогатить свой заплесневевший генофонд нашим, наилучшего качества, их в конце концов отпускают восвояси с драгоценным грузом. Дома родители-добровольцы обнаруживают, что подопечный российского дома ребенка резко отстает от своих семейных сверстников физически и психически, недоверчив, склонен к агрессии и/или безмерно пассивен, не умеет общаться с другими людьми. Все это классические симптомы госпитализма, результат младенчества, лишенного любви и заботы взрослых.
О том, что подобные истории повторяются с удручающим постоянством, недавно писал в «Московских новостях» корреспондент газеты в США Дмитрий Радышевский. Читать было грустно и стыдно; хотелось, чтобы это оказалось не про нас, а про какую-нибудь Африкундию.
Но что такое госпитализм в нашем российском исполнении, мне объяснили очень давно, в 1979 году, на Всесоюзной конференции со скучным названием «Психологические основы формирования личности в условиях общественного воспитания», где серенькие, похожие на училок психологини и их юные помощницы суконным языком излагали совершенно убойные факты об элементах госпитализма (так это осторожненько звучало) в разных учреждениях системы общественного воспитания. Материалы конференции даже не пришлось секретить: изданные тиражом 500 экземпляров на ротапринте, они не вызвали интереса ни психологов, ни чиновников исследуемой системы, ни журналистов. О конференции помянул только наш журнал.
Но убойные факты справедливы до сих пор. И до сих пор их никто знать не хочет.
Ясли
Госпитализм, как вы уже поняли, — это про детские приюты. Это один полюс. На другом — счастливые дети любящих родителей, выросшие в семье и пошедшие в школу, в подготовительную группу, в особый детский сад с небольшими группами примерно в шесть лет (плюс-минус до года, в зависимости от индивидуальных различий). И на том, и на другом полюсе меньшинство детей страны. Остальные — между ними; вопрос в том, к какому полюсу они ближе.
«Известно, что на первом году жизни решающее значение для правильного психического развития ребенка имеет количество и качество его контактов с окружающими взрослыми людьми», — говорила на конференции Г.Мазитова из Узбекистана. Она сравнивала развитие питомцев дома ребенка, сирот, питомцев того же дома ребенка, к которым время от времени приходят сдавшие их туда родители, и семейных детей — выходило, что даже тень присутствия лично малышу принадлежащего взрослого благотворна.
«Дети в домах ребенка,— докладывала на конференции Э.Фрухт, — лишены разностороннего, индивидуального, частого общения со взрослым, объем впечатлений ограничен, дети находятся постоянно в условиях коллектива и т.д. Все это приводит к нарушениям поведения, быстрому возникновению утомления. Они трудно привыкают к новому Уровень нервно-психического развития детей ниже возрастной нормы. Отмечается невысокий темп обучения, что связано с медленным закреплением умений, с неразвитой способностью обучаться. Дети недостаточно активны в самостоятельной деятельности. Их поведение часто неадекватно. Все это можно считать определенными проявлениями госпитализма».
Мне хотелось бы, чтобы слова эти дошли до страстных сторонников коллективного воспитания детей («не отдашь ребенка в ясли-сад — эгоистом вырастет»). Конечно, речь идет о детях, круглосуточно живущих в приюте. А где грань между ними и теми, кого берут домой на субботу-воскресенье из пятидневок? Теми, кого усталые матери ежевечерне отводят домой спать и утром выдергивают из сна, чтобы отвести обратно? Разница, несомненно, есть — но ведь есть, согласитесь, и сходство...
«Для детей, воспитывающихся в доме ребенка, — продолжает Э.Фрухт, — характерно раннее формирование зрительных, слуховых, эмоциональных и двигательных реакций в первые три месяца жизни и постепенное замедление темпов их формирования, особенно во втором полугодии. Наибольшая задержка отмечается в развитии зрительных и слуховых ориентировочных реакций (дифференцировок), в развитии понимания и активной речи, а также действий с предметами». По сути, перечислена вся интеллектуальная деятельность первого года жизни, а она чрезвычайно активна, ведь годам к шести ребенок усваивает 80 процентов информации всей своей жизни. Еще важнее поражение базовой способности общаться и обучаться: уже к году приютский ребенок, чтобы сравняться с семейными сверстниками, нуждается, по утверждению психологов, в долгих систематических занятиях со специалистом; будут ли эти занятия — догадайтесь сами. Дальше отставание наматывается на отставание, отклонение на отклонение; несколько докладов были посвящены дотошному описанию того, как гаснет в ребенке врожденное любопытство, страх вытесняет интеллект, как главным становится чувство незащищенности...
Но это все о приютских. Что же с другими, мамиными-папиными-бабушкиными?
Других в год приносят в ясли.
К этому времени они уже многое знают и умеют. Знают, что они — мамино солнышко, что их любят и потому мощный тыл всемогущих взрослых им обеспечен. Поэтому они, в отличие от приютских детей, после мгновенного испуга тянутся к страшной маске, пробуя ее на вкус и на ощупь (приютские отворачиваются и стараются не замечать источник тревоги); они давно уже перешли от бессмысленного гуления к лепету, «предречи»; они хватают, бросают, стучат, машут ручкой, стремятся немедленно выяснить, съедобно ли все, что попало в поле их зрения, что с ним можно делать, зачем оно. А главное — они внимательно всматриваются, вслушиваются в поведение взрослых, «их», лично им принадлежащих, обеспечивающих им защиту и поставляющих множество образцов для подражания.
Всему этому в яслях приходит конец. Резко подскакивает доля адреналина в крови — верный биохимический показатель стресса. Оставшись без мамы, ребенок забивается в угол манежа (чтобы хоть спина была защищена) и орет благим матом при попытке приблизиться к нему другого ребенка, неведомого и опасного существа (действительно опасного: освоившись, дети со временем начинают интересоваться живыми игрушками, которых никак не в состоянии соотнести с собой, — у них пока и о себе никакого понятия нет; не доглядят — кто-нибудь попробует вынуть другому глазик). Долгое время новичка не будут интересовать никакие предметы, самые яркие; нарушатся сон и аппетит; от лепета ребенок вернется к гулению, на предыдущую стадию развития, да и то только когда успокоится. Он хочет только одного: к маме.
Сколько времени это будет продолжаться? Авторы пятнадцатилетнего (да!) исследования, психологи-педиатры А.Мышкис и Л.Голубева в докладе уклонились от ответа на этот вопрос, но в кулуарах мелькнуло: до полугода. Это так называемая тяжелая адаптация ; есть еще «средняя» и «легкая». Легкость может быть обманчивой: иногда уже после месяца пребывания в яслях вдруг — снова сильный выброс адреналина в кровь, и все начинается заново. Сколько детей, тяжело адаптирующихся? В докладе не сказано и об этом (наши тетеньки, и так вполне героические, все же были людьми достаточно осторожными, чтобы не выносить приговор гордости социалистического строя — системе младенческих учреждений). Но есть косвенные данные: известно, что примерно 20 процентов людей любого возраста очень трудно переносят смену условий жизни, от кратковременных (пионерский лагерь, дом отдыха) до тем более кардинальных перемен — переезда в другой город, другую страну.
Разумеется, к этой же группе «тяжелых» младенцев принадлежат и дети с поврежденным геном, с врожденной предрасположенностью к наркомании и алкоголизму. Они явно «не ясельные». Впрочем, исследование убедительно демонстрирует, и любой честный педиатр это подтвердит, что «ясельных» детей не бывает. Сколько детей, прошедших через ясельный стресс, потом пополнят группу риска, хотя с генами у них все в порядке?
Но даже если ваш младенец на удивление легко (по крайней мере внешне) перенес перемещение центра жизни из семьи в ясли, не надейтесь на полноценное его развитие: для этого, как и прежде, ему необходим свой личный взрослый. Поэтому как только дети учатся осознавать и выражать свои желания, они начинают не прекращающуюся все их дошкольное детство битву за воспитательницу — за иллюзию ее любви, за ее внимание. В другом исследовании психологи подсчитали, что в яслях воспитательницы обращаются к отдельному ребенку от двух до одиннадцати раз (это хорошо подготовленный воспитатель) или от нуля до пяти раз. Чаще всего с директивами: сядь, брось, ешь, отойди — что трудно назвать общением, тем более развивающим. Исследователи, конечно же, отметили, что чаще всего воспитатель общается с ребенком доброжелательным, активным, которому, разумеется, это тоже необходимо, но все-таки меньше, чем его замкнутому, нервному, пассивному соседу.
Детский сад и далее
Принципиальных сторонников яслей мне, честно говоря, видеть не приходилось: контраргументы сводились обычно к «яжепрошеляслисадиничегоживойостался» или к ссылкам на экономическую необходимость (при ближайшем рассмотрении не выдерживавшим критики). Яростные схватки всегда начинались вокруг детского сада. Моя убежденность тут меньше подкреплена научными фактами. Могу сослаться на одно общее положение, прописанное во всех учебниках по психологии: ребенок психологически готов сотрудничать с другими детьми примерно в шесть лет, плюс-минус до года, до этого он без специальных усилий взрослого играет не вместе, а рядом с ними. Еще могу сослаться на результаты одного исследования. Зато крупного (несколько тысяч детей) и международного (если бы не это, его бы, наверное, вообще не было: инициаторами выступили психологи ГДР).
Итак, учеников начальной школы разделили на три группы: прошедших ясли-сад; с трех лет посещавших детский сад; пришедших в школу из дома. Измеряли, кажется, все мыслимые показатели здоровья, умственного развития, психического благополучия, контактности, способности правильно вести себя с другими людьми.
По всем параметрам решительно отставали дети, прошедшие ясли-сад, и столь же решительно лидировали семейные. Они уступили первенство лишь в контактности и умении правильно себя вести с людьми — но, заметьте, уступили они не тем, кто отслужил весь детский сад от трех лет до школы, а тем, кто пришел из дома только в подготовительную (или просто старшую) группу в шесть лет. К концу первого класса семейные уравнивались с ними.
На самом деле, отношения родителей с системой дошкольного воспитания довольно разнообразны. Бывает, пятилетнего ребенка приводят в сад на два-три часа и постепенно приучают (мама приучает лично) оставаться там на некоторое время. Бывает, мамы кооперируются и отпускают друг друга по делам, имитируя детский сад, в котором, правда, группы не превышают, как правило, трех человек, а «воспитательницы» — знакомые тетеньки. А бывает, детей сдают на пятидневку, есть у нас и такая институция.
Чудовищные результаты принесло проведенное в начале восьмидесятых исследование психолога В. Щур: выяснилось, что половина детей старших групп садов-пятидневок уверена, что «мама меня не любит», — и это лишь дети, способные к такого рода рефлексии; существенная часть другой половины просто не в состоянии это сформулировать.
Ребенок, и даже подросток, не в состоянии сам себя оценивать как бы со стороны; он просто заимствует оценку близкого взрослого. Раз мама его не любит — значит, он недостоин любви, он плохой, хуже других, кому это знать, как не маме. Прежде всего исчезает чувство защищенности и почти вся жизненная энергия уходит на самозащиту. Позже это обернется заниженной самооценкой, предвестником и показателем серьезного психологического неблагополучия (часто — психической патологии). Исследование А.Прихожан, о котором тоже можно было услышать на конференции, именно это и зафиксировало: самооценка подростков — воспитанников детских домов оказалась существенно ниже, чем у подростков из обычных массовых школ. Прибавьте к этому неумение строить отношения с другими людьми.
Статистика свидетельствует, что число разводов у людей, выросших в детских домах, значительно выше, чем в среднем в их возрастной группе. Это, конечно, не значит, что все они обречены на одиночество, «трудный характер», конфликты с детьми, как не значит и того, что все прочие застрахованы от такой судьбы. Просто есть такая предрасположенность. И хотя она явно социального происхождения, она передается по наследству.
Когда-то я возмущалась несправедливостью Книги Книг, сулившей за серьезные прегрешения проклятие «до седьмого колена»: ну чем же пра-пра-правнуки виноваты?! А это была не педагогическая строгость, но лишь констатация факта: некоторые поступки, принося вам облегчение и удовольствие, оставляют неизбежный и глубокий след в ваших детях, и детях ваших детей, и внуках ваших внуков. Порок самовоспроизводится, и не вполне понятно, как выскочить из круга.
Которое мы сегодня имеем поколение, прошедшее ясли-сад, огонь-воду и медные трубы? Сколько среди них было людей, которых, вопреки их генетической предрасположенности, можно было спасти от наркомании и алкоголизма? Сколько пополнило пресловутую группу риска, не имея к тому никаких генетических предпосылок?
Далее везде?
Конечно, становление системы общественного воспитания дошкольников в том виде, в каком она сложилась, было бы невозможно без руководящей и направляющей роли партии, идеологически обосновавшей и материально обеспечившей раннее изъятие детей из семьи: когда ГУЛАГ съежился, людские резервы из деревни для нужд великих строек коммунизма были практически выкачаны, к станкам и лопатам осталось поставить только матерей малых ребятишек. Однако власть властью, а решение каждый раз принимала лично каждая мать. Кто из них умирал с голода в конце семидесятых, когда шла та конференция? Невозможно было прожить без еще одного ковра, мебельной стенки, хрустальной вазы?
Детей-то отдали сами, своими руками...
Ну хорошо, все это — дела минувшие, теперь мы живем в другой стране. Вроде бы должна грянуть (или наползти) безработица — вот и повод оставить поле профессиональных игр мужьям и устремиться к собственным детям. Конечно, если бы мужьям платили двойную-тройную зарплату... Но ведь всегда придется между чем-то выбирать и чем-то поступаться.
Разумеется, и бывала, и бывает ситуация, когда мать вынуждена идти работать, потому что иначе семья просто не выживет. Но отдать дите чужим равнодушным теткам, двадцатым в группу — это не может и не должно восприниматься как норма, только как вынужденное ее нарушение, не так ли?
1990 год, один из последних всесоюзных социологических опросов ВЦИОМа. На вопрос, что для женщины важнее, семья или работа, большинство и мужчин, и женщин (54 процента) ответили: семья важнее. И то, и другое одинаково важно — 37 процентов. Работа гораздо важнее семьи — 3 процента. (Характерно само противопоставление: растить детей и обустраивать дом — не работа; работа — только служба, за которую платят деньги. Плоды советского воспитания...)
Уже к 1992 году число сторонников «естественного предназначения» женщины, как пишет в очередном номере «Мониторинга общественного мнения» социолог В.Бодрова, сократилось до 37 процентов, а число тех, кто считает работу и семью одинаково важными, выросло до 49 процентов.
В 1996 году сторонников того, чтобы мать сама растила и воспитывала своих детей, оказалось еще меньше: 30 процентов. За равную важность семьи и работы высказались 46 процентов, а из женщин — каждая вторая. Тех, кто считает, что для женщины работа скорее более важна, чем семья, в общей сложности 15 процентов.
Это не значит, что каждая вторая женщина готова отнести своего младенца в ясли, — может, у отвечавшей и детей-то нет или они выросли, и внуки выросли, и нуждаются они в помощи скорее деньгами, чем домашними хлопотами. Но опросы свидетельствуют о вполне определенной идеологической установке, которая с уходом советской власти покачнулась, однако, кажется, выстояла. Выстояла не только по причинам экономическим, в решающую роль которых я не верю, но и по общемировой атмосфере упадка семейных ценностей, агрессивного феминизма и почти невозможности чувствовать себя человеком современным, не отдавая дани этим веяниям.
Правда, последнее время в Америке все чаще педиатры и психологи считают нужным напоминать освобожденным женщинам Запада, что ребенок нуждается в их любви и заботе. Их ребенок.
К счастью, и у нас, на самом деле, все складывается не так просто, как отвечается социологам. Сорок процентов учащихся дневных учебных заведений твердо заявили, что женщине все-таки стоит семью ценить выше, чем работу. Почему? Потому что их мамы сидели дома, когда они были маленькими, чаще и дольше, чем их бабушки сидели с их мамами.
Из женщин, которые в 1996 году были старше 54 лет, со своими детьми-дошкольниками сидела дома каждая четырнадцатая; из 40-54-летних — каждая десятая; из женщин до 24 лет — каждая шестая; из 25-39-летних — каждая пятая.
Мы не знаем, что скажут эти старшеклассницы и студентки, когда через сколько-то лет им придется практически решать, как жить дальше им и их ребенку. Все-таки есть надежда, что они откажутся от услуг яслей и если уж и прибегнут к помощи детского сада, то в самом щадящем варианте.
Конечно, это не будет одновременно решением и проблемы наркомании, алкоголизма и прочая: проблемы пересекаются, но не накладываются друг на друга полностью.
Но наркоманов и алкоголиков стало бы меньше.
Опубликовано 29 сентября 2004 года
Новые статьи на library.by:
ПОЛИТИКА:
Комментируем публикацию: Страна полусирот
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1096458985 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций