публикация №1141857334, версия для печати

КОНЦЕПЦИИ КНР В ОБЛАСТИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ


Дата публикации: 09 марта 2006
Автор: А. А. Свешников
Публикатор: Тихомиров Александр Валентинович (номер депонирования: BY-1141857334)
Рубрика: ПОЛИТИКА ДОКУМЕНТЫ
Источник: (c) http://portalus.ru


А. А. Свешников

КОНЦЕПЦИИ КНР В ОБЛАСТИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Опубликовано: Китай в мировой политике. – М: Московский государственный институт международных отношений (Университет); «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. С.93–143.

А.А. Свешников – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН

ПРЕДЫСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ КНР: ОТ ЕДИНЕНИЯ С СССР К ДОКТРИНЕ ЕДИНОГО АНТИСОВЕТСКОГО ФРОНТА

Образование КНР в 1949 году сильно изменило баланс сил в складывающейся биполярной структуре международных отношений. Возглавляемый США западный лагерь пошел на всестороннюю изоляцию «красного Китая», не оставив для нового китайского правительства возможности для маневра на международной арене. Идеологически близкое восточному блоку коммунистическое правительство в Пекине таким образом получило дополнительные геополитические доводы в пользу одностороннего сближения с Советским Союзом и его союзниками. Поэтому то, что в концептуальной сфере в первые годы после прихода к власти китайские коммунисты восприняли теорию «двух лагерей» в ее советской интерпретации, отражало совпадение геополитических (стратегических) и идеологических аспектов китайской политики. Характер этой политики в начале пятидесятых годов обусловливался следующими условиями:
1. «Склониться на одну сторону» или «встать на сторону социалистических стран, народов всего мира в борьбе против мирового империализма и реакции».
2. Отказ от международных связей и обязательств Гоминьдана, что должно было изменить «полуколониальное состояние Китая, существовавшее до 1949 года». КНР выражала готовность «установить со всеми странами мира новые отношения, базирующиеся на новой основе».
3. «Сначала прибрать свой дом, затем приглашать гостей», то есть стабилизировать внутреннее положение, укрепить новый режим, уничтожить особые права империализма и его влияние в Китае и лишь затем установить новые контакты с США и другими империалистическими странами.
С высоты сегодняшнего дня как серьезный недостаток китайских работ по международным отношениям того времени рассматривается слепое копирование китайскими специалистами-международниками советских внешнеполитических концепций, некритический подход к результатам советских научных изысканий в области международных отношений. Однако в таком подходе в тот период была своя логика, обусловленная множеством факторов как международного, так и внутреннего характера. В начале шестидесятых годов китайские специалисты в области международных проблем столкнулись с трудностями, аналогичными тем, которые встали перед их советскими коллегами, занимавшимися исследованиями Китая. Совместные исследования в «братской творческой обстановке» исключали возможность углубленных исследований любых острых или даже просто дискуссионных тем, в научных кругах преобладало навязанное сверху единомыслие (причем, единомыслие на довольно примитивном уровне), вновь созданные исследовательские структуры находились порой в зачаточном состоянии. Серьезные исследования по международной проблематике, влияющие на формирование внешнеполитической теории и практики, являлись прерогативой ограниченного круга лиц, включающего, главным образом, представителей высшего руководства Китая.
Неудивительно, что обнародованные в тот период теоретические представления китайских руководителей (в частности, о характере эпохи, о расстановке и роли различных международных сил и т.д.) не имели серьезных отличий от аналогичных представлений советских руководителей. К несомненно позитивному теоретическому багажу современные китайские исследователи относят положения о возможности «отсрочки» или даже предотвращения новой мировой войны (впервые Мао Цзэдун заявил об этом еще в 1946-1947 годах, в частности в работе «Современная ситуация и наши задачи», и подтвердил этот тезис вскоре после образования КНР, в июне 1950 года), признание роли национально-освободительных движений Азии, Африки, Латинской Америки и, несомненно, выдвижение ряда концептуальных установок, включая «пять принципов мирного сосуществования», которые расцениваются в настоящий момент в Китае как одно из наиболее ценных достижений теоретической мысли, имеющее непреходящее общечеловеческое значение. В то же время серьезной критике китайские исследователи подвергают «чрезмерный оптимизм и неточность ряда оценок», присущих теоретическим выводам Мао Цзэдуна в пятидесятые годы. Это относится, в частности, к его предположениям о грядущей мировой революции, о соотношении сил между мировым социализмом и капитализмом, о скором крахе империализма, который он представлял как «бумажного тигра». Истоки этих искажений связываются с «левацкими ошибками», которые были допущены в Китае во второй половине пятидесятых годов.
Позитивно китайскими аналитиками-международниками оценивается первое пятилетие шестидесятых годов, когда заметно возросли темпы строительства собственной китайской исследовательской базы для анализа международной проблематики, хотя признается, что решение активизировать международные исследования было в значительной степени «предопределено конъюнктурными целями развертывания полемической войны с Советским Союзом» [1].
Важное значение для активизации международных исследований имел доклад министра иностранных дел Чэнь И, в соответствии с которым ЦК КПК издал постановление об усилении исследовательской работы в данной области (1960 г.). Симптоматичным было выступление заведующего международным отделом ЦК КПК Ван Цзясяна (1962 г.), суть которого заключалась в утверждении примата реальной политики над идеологией.
Период относительного оживления и углубления аналитической внешнеполитической работы продолжался до 1966 года. Именно в этот период были предприняты первые Целенаправленные шаги по созданию китайской внешнеполитической концепции, альтернативной аналогичным разработкам советских и американских специалистов. Первые усилия в данном направлении были предприняты в годы советско-китайской дискуссии и нашли свое отражение в сборнике «Да здравствует ленинизм», опубликованном в апреле 1960 г., в «Предложениях о генеральной линии международного коммунистического движения» («25 пунктов») от 30 марта 1963 г. и в целом ряде других полемических документов этого периода. Не останавливаясь подробно на поступательном изменении мировоззрения китайских руководителей в течение этих пяти-шести лет, можно отметить кардинальные перемены их взглядов на проблемы войны и мира, на роль и расстановку различных сил на международной арене, на положение в мире собственно Китая. В целом можно констатировать, что к 1965 году в Пекине пришли к выводу (по крайней мере, этот вывод усиленно пропагандировался) о неизбежности новой мировой войны (с вероятным применением ядерного оружия), о враждебном для КНР характере политики Советского Союза, о возможности сговора между Советским Союзом и США, направленного против Китая. В этот же период Мао Цзэдун, как отмечают сегодня сами китайские исследователи, при рассмотрении международных проблем стал сравнительно реже «давать оценки, исходя из общеисторического процесса, относительно соотношения сил в борьбе двух лагерей, пролетарской и буржуазной общественных систем, а главное внимание сконцентрировал на анализе конкретно-исторической международной архитектоники и мировой ситуации» [2]. Надо отметить, что в этом важном повороте в мировоззрении Мао Цзэдуна определяющую роль сыграл Чжоу Эньлай, среди главных достоинств которого современные китайские политологи выделяют убежденность в том, что «во внешних связях Китая государственные интересы должны стоять выше идеологии и общественного строя» [3].
Первая половина шестидесятых годов ознаменовалась открытым отказом китайских руководителей от «биполярного» видения мира, когда противостояние «социализм — капитализм» было главным критерием при определении практических внешнеполитических шагов. Китай вырвался из «объятий» концепции жесткого «биполярного» противостояния, что поставило китайских руководителей перед задачей поиска нового теоретического обоснования поведения КНР на международной арене. В практическом плане это выразилось в провозглашении концепции «промежуточных зон». Эта концепция, официально опубликованная в начале 1964 г., звучала следующим образом: «Промежуточная зона состоит из двух частей: к первой относятся независимые и борющиеся за независимость страны Азии, Африки и Латинской Америки. Эту часть можно назвать первой промежуточной зоной. Ко второй части относятся вся Западная Европа, Океания, Канада и другие капиталистические страны. Эту часть можно назвать второй промежуточной зоной» [4]. Новое в данной концепции заключается, прежде всего, в том, что она носит вполне определенный целевой характер, направлена на формирование нового фронта борьбы против «американского империализма», а в перспективе, учитывая появившиеся в это время публичные заявления Мао Цзэдуна относительно того, что СССР «является врагом красного Китая» и «вступает в сговор с США для борьбы за мировое господство» [5], и на сдерживание Советского Союза. Об этом свидетельствует опубликованный также в январе 1964 года призыв к «созданию широчайшего единого фронта борьбы против политики агрессии и войны американского империализма» [6] и характеристика «обширнейших районов Азии, Африки и Латинской Америки как главной зоны бурь мировой революции» [7]. В последней цитате нашло отражение явное влияние политического экстремизма и теоретической неопытности китайских руководителей, а также проявилась стереотипность понимания методов ведения политической борьбы, которая сформировалась у них в годы гражданской войны.
Как справедливо отмечали в тот период иностранные исследователи, китайские руководители пытались спроецировать свой опыт ведения гражданской войны на мировой Революционный процесс в той форме, в которой они его представляли. Наряду с тем, что к середине шестидесятых годов во внешнеполитической деятельности КНР стали проявляться рецидивы старого «партизанского мышления», эти изменения стали первыми симптомами дальнейшей идеологизации внешней политики КНР, процесса, принявшего абсурдные формы во второй половине шестидесятых годов.
«Десятилетие смут» (период с 1966 по 1976 гг.) стало трагическим этапом в жизни китайского общества. Не стала исключением и область внешней политики. По мнению китайских авторов, «культурная революция» отбросила назад развитие китайской науки о международных отношениях, нанесла ущерб международному престижу Китая [8]. Особенно тяжелое положение сложилось в конце шестидесятых годов, когда исследования в области международных отношений практически прекратились. Были распущены научные центры, закрыты учебные заведения. Подвергались преследованиям квалифицированные кадры специалистов-международников. Сколько-нибудь систематическая исследовательская работа была прервана. Международные исследования вновь были ограничены крайне узким кругом высших руководителей. Например, с мая по октябрь 1969 года под патронажем Чжоу Эньлая в полуконспиративной обстановке, в тайне от хунвэйбинов, функционировала группа из четырех «старейшин» - Чэнь И, Е Цзяньина, Сюй Сянцяня и Не Жунчжэня. Эта группа в свободное от работы на столичных предприятиях время занималась исследованием международной проблематики и по итогам проводившихся несколько раз в месяц заседаний предлагала свои заключения по стратегическим вопросам международной ситуации, взаимоотношений с Советским Союзом и Соединенными Штатами и т. д. Причем в современных китайских работах внедрение таких методов анализа международной ситуации, ограниченных самих по себе, рассматривается как положительный сдвиг по сравнению с предшествующими двумя-тремя годами. Приведенные примеры лишний раз свидетельствуют об уровне внимания, которое уделялось в тот период вопросам внешней политики и об уровне компетентности, на котором эти вопросы решались.
После провозглашения курса на модернизацию на III Пленуме ЦК КПК в 1978 году китайские руководители приложили немало усилий по выправлению серьезных левацких ошибок, допущенных в период «культурной революции». Поэтому есть смысл наибольшее внимание при анализе данного периода уделить тем концепциям и установкам, которые сыграли наиболее важную роль для становления современной внешнеполитической теории КНР, опустив некоторые конъюнктурные, проходные и малозначительные разработки периода «культурной революции», зачастую бывшие непригодными уже в момент их провозглашения. К наиболее устойчивым категориям китайского политического лексикона, появившимся в конце шестидесятых годов, относятся категории «гегемонизма» и «сверхдержавы», сохранившие свое значение и по сей день, а также определения Советского Союза в качестве «ревизионистской» и «социал-империалистической» страны, употреблявшиеся до начала восьмидесятых годов.
Во второй половине шестидесятых годов заметно ухудшилось международное положение Китая. Отношения с западными странами продолжали оставаться резко обостренными. Ни один из спорных вопросов с ними не был решен. Ухудшились или по-прежнему являлись неурегулированными отношения со странами Центральной и Юго-Восточной Азии, чье недоверие к Китаю резко усилилось в результате проведения «дипломатии хунвэйбинов» и общей непредсказуемости политики КНР. Бывшие союзники из социалистического лагеря превратились в опасных противников, в частности, разногласия с Советским Союзом «благодаря» усилиям обеих сторон из идеологической полемики переросли в конфронтацию на межгосударственном уровне. Этот процесс сопровождался взаимной милитаризацией приграничных областей, одним из шагов в которой был ввод в 1966 году советских войск в Монголию.
Впервые о перерождении «советского ревизионизма» в «социал-империализм» заявил 23 августа 1968 года Чжоу Эньлай, выступая в посольстве Румынии в КНР по случаю национального праздника Румынии.
При этом китайским руководителям, по-видимому, представлялось, что в условиях относительной стабилизации советско-американских отношений конфликт между «сверхдержавами» менее вероятен, чем столкновение одной из них с Китаем. Однако это никаким образом не проявлялось в виде активных внешнеполитических шагов, направленных на урегулирование отношений Китая со «сверхдержавами». Главное внимание в Пекине было уделено внутренним мобилизациям. Например, в августе 1966 года на рабочем совещании было принято решение о строительстве «третьей линии обороны» в глубинных районах Китая, об активизации военного обучения населения и т.д.
Определенным переломным моментом в мировоззрении китайских руководителей можно, по-видимому, признать 1968 г., когда Соединенные Штаты оказались в значительной степени связанными войной в Индокитае, а Советский Союз вводом войск в Чехословакию продемонстрировал свою готовность на прямое вмешательство во внутренние дела социалистических стран, события в которых развивались не по советскому сценарию.
В этот период все отчетливее обозначается разрыв между марксистско-ленинской фразеологией и практическими геополитическими подходами китайской внешней политики при явном примате последних. В дальнейшем эта тенденция получила развитие, что, в частности, отразилось в начале семидесятых годов в новых концептуальных разработках китайского руководства.
Современные китайские специалисты в своих исследованиях проводят следующую последовательность изменения китайской позиции: «... Вплоть до этого момента (пограничных столкновений 1969 года. - А.С.) Китай всегда был в первую очередь ориентирован на борьбу против США. В 1968 г., после вторжения Советского Союза в Чехословакию, председатель Мао направил телеграмму албанским руководителям, в которой говорилось, что начался новый исторический этап борьбы против американского империализма и советского ревизионизма. Вслед за тем вновь был выдвинут лозунг о необходимости образования широчайшего единого фронта борьбы против американского империализма. Вплоть до заявления Мао Цзэдуна от 20 мая 1970 года острие борьбы все еще было направлено против американского империализма. Однако после этого в наших установках начались постепенные изменения. Хотя по-прежнему ориентирами борьбы были два гегемона, однако большее внимание стало уделяться борьбе против "советского социал-империализма". Это свидетельствовало... о том, что наша страна перенесла упор борьбы с Соединенных Штатов на Советский Союз» [10].
В своих воспоминаниях о работе группы четырех «старейшин» - Чэнь И, Е Цзяньина, Сюй Сянцяня и Не Жунчжэня секретарь этой группы Сюн Сянхуй описывает внутреннюю динамику изменений оценок этого мозгового штаба. На состоявшемся с 1 по 26 апреля 1969 года IX съезде КПК Соединенные Штаты были названы главным врагом народов всего мира, был сделан вывод о вероятности агрессивной войны (в том числе ядерной) против Китая. Вскоре после съезда была создана упомянутая группа и спустя всего лишь несколько месяцев, в июле, она подала высшему руководству доклад, основные выводы которого заметно расходились с официальной пропагандой. К числу главных из них можно отнести следующие. Во-первых, в ближайший обозримый период невелика вероятность того, что американский империализм и советский ревизионизм в одиночку или совместно развяжут крупномасштабную агрессивную войну против Китая. Во-вторых, советский ревизионизм рассматривает Китай в качестве главного врага. Угроза с его стороны для безопасности Китая больше, чем опасность со стороны американского империализма. В-третьих, передислокация советских войск на восток вовсе не означает перемещение сюда центра советской стратегии. Главный упор советский ревизионизм по-прежнему делает на Европу.
Из вышесказанного следовало общее заключение о маловероятности возникновения крупномасштабной войны против Китая, о том, что противоречия между Китаем и Советским Союзом больше, чем противоречия между Китаем и США. Эти выводы, по мнению Сюн Сянхуя, заложили основу для нормализации китайско-американских отношений [11].
Дальнейшее развитие международных событий и, в частности, ухудшение международного положения США в связи с войной во Вьетнаме, заключение советско-индийского Договора о дружбе, который в Пекине рассматривали как нацеленный против КНР, фактическое признание президентом США Р. Никсоном многополюсности мира (что получило высокую оценку в Пекине), предпочтительность для КНР развития китайско-американских экономических отношений и готовность США на компромиссы ради сближения с КНР при контрастно жесткой позиции Москвы, а также целый ряд других разноплановых обстоятельств и событий предопределили ориентацию Пекина на Вашингтон, что и было в определенной степени практически реализовано уже к 1972 г. в результате визита в КНР президента США Р. Никсона.
Разумеется, рост прагматизма и подвижки в политическом мировоззрении китайского руководства не могли не наложить определенный отпечаток и на область внешнеполитической теории КНР. В условиях, когда по национальным кадрам специалистов-международников был нанесен тяжелый удар и собственный научный потенциал Китая был в решающей степени подорван, узкому кругу высокопоставленных китайских теоретиков, многие из которых внешнеполитической проблематикой занимались, образно говоря, по совместительству, пришлось прибегнуть к созданию своеобразного суррогата, в котором были совмещены концептуальные разработки западных специалистов-международников и практические доктринальные установки китайского руководства, более взвешенные подходы прагматиков и экстремистские лозунги все еще сохраняющего силу «левацкого» крыла китайского руководства.
В начале семидесятых годов был открыто и недвусмысленно выдвинут тезис о большей опасности Советского Союза: «Американский империализм - это бумажный тигр, который давно уже проткнут народами мира, "социал-империализм" намного обманчивее по сравнению с империализмом старой марки и поэтому намного опаснее» [12].
На X съезде КПК, состоявшемся в августе 1973 г., наряду с провозглашением задачи «...усиливать сплоченность с пролетариатом, угнетенными народами и нациями всего мира, со странами, подвергающимися третированию со стороны империализма, колониализма и неоколониализма, особенно против гегемонизма и двух сверхдержав - США и СССР», отмечалось, что «после войны в Корее американский империализм пошел под гору», в то время как Советский Союз набирает силу и активизирует свою деятельность, и выдвигался призыв быть в первую очередь готовыми к «внезапному нападению советского ревизионизма» собственно на Китай [13]. При этом здесь же содержался тезис о том, что «Советский Союз создает видимость на Востоке, а наносит удар на Западе» [14], что можно расценить как определенный намек на возможность сближения, адресованный Западу. Это стало и симптомом того, что в Китае начали мыслить глобальными категориями, рационализируя свои внешнеполитические подходы. Но в полной мере это проявилось в 1974 г., когда Мао Цзэдун в беседе с президентом Замбии Каундой обрисовал основные контуры, а Дэн Сяопин в ООН изложил развернутый вариант новой теории «трех миров». Согласно версии Дэн Сяопина, «США и СССР составляют первый мир. Развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, а также развивающиеся страны других районов - третий мир. Развитые страны, расположенные между этими двумя мирами, - второй мир» [15]. Появление данной конструкции Дэн Сяопин обуславливает тремя главными факторами, характеризующими произошедшие в мире изменения:
1) получили независимость и активизируют свое участие в международных делах многие государства Азии, Африки и Латинской Америки;
2) распался и из-за появления «социал-империализма» не имеет возможности появиться вновь социалистический лагерь;
3) распалась из-за неравномерности развития капитализма и империалистическая группировка.
Далее в своем выступлении Дэн Сяопин обосновывает целесообразность выдвигаемой концепции, давая сравнительный анализ каждой из трех представленных групп стран.
Прежде всего, резкой критике подвергаются «две сверхдержавы». И Советский Союз, и Соединенные Штаты обвиняются им в том, что они «стремятся захватить мир, используя различные методы, стремятся поставить развивающиеся страны под свой контроль, являются главными эксплуататорами в нашу эпоху, новыми очагами войны» и т.п.
Обращаясь к развитым странам, находящимся между «сверхдержавами» и развивающимися странами, Дэн Сяопин стремится создать видимость двойственного характера этих государств. С одной стороны, они «поддерживают колониальные связи со странами третьего мира», но в то же время «ощущают контроль, угрозу и третирование со стороны сверхдержав и выдвигают требования покончить с подобным состоянием, стремятся защитить государственную независимость и суверенную целостность».
Была дана следующая характеристика стран «третьего мира»: «развивающиеся страны, испытывавшие в течение долгого времени третирование и гнет, с получением независимости стали перед задачами уничтожения остатков колониального господства, развития национальной экономики, упрочения национальной независимости». Эти государства представляют «революционную движущую силу, толкающую вперед колесо мировой истории, а также главную силу в борьбе против колониализма, империализма и особенно сверхдержав».
Место КНР в этой картине было определено следующим образом: «КНР – одновременно и развивающееся, и социалистическое государство». Было подчеркнуто и то обстоятельство, что «из двух сверхдержав в третировании народов преобладает прикрывающаяся знаменем социализма».
В дальнейшем антисоветский аспект во внешнеполитических подходах КНР усиливался. В материалах XI съезда КПК и в номере «Жэньминь жибао» от 1 ноября 1977 года, специально посвященном теории «трех миров», важное значение придавалось тем аспектам этой теории и идеям Мао Цзэдуна, которые были обращены на использование противоречий между «сверхдержавами» и обоснование возможности привлечения одной из них для борьбы против другой. В этом контексте в документах дается ссылка на ленинское высказывание о необходимости «использования самой малейшей трещины между врагами, всякой противоположности интересов между буржуазными группировками» [16], а также приводится высказывание Мао Цзэдуна, которое тот сделал в начале 1976 г., относительно того, что «у США есть в мире интересы, которые они стремятся защитить, а Советский Союз рвется к экспансии, и этого ничем не изменить в эпоху существования классов» [17].
Хотя в официальных документах съезда еще не было прямого призыва к созданию антисоветского «единого фронта» с включением в него США, Дэн Сяопин прямо высказался в данном смысле в интервью, которое он дал 21 октября 1977 г. генеральному директору агентства «Франс пресс» К. Русселю. «Надо сорвать глобальный план, вынашиваемый Советским Союзом», - заявил Дэн Сяопин. И дальше добавил, что он надеется, что в это дело включится весь мир: «третий мир», «второй мир» и даже часть «первого мира» - Соединенные Штаты [18]. В этот период недвусмысленные намеки на возможность объединения против общего врага сочетались с довольно острой критикой империализма США как просто за «империалистическую сущность», так и за конкретные проявления гегемонизма во внешней политике. Причем, если первая часть этого двуединого и противоречивого подхода усиливалась по мере возрастания влияния «прагматиков» в китайском руководстве, то вторая, связанная с критикой, постепенно сходила на нет.
Спустя некоторое время, с окончательным приходом к власти сторонников Дэн Сяопина, эта тенденция на сравнительно короткий срок вылилась в провозглашение на официальном уровне доктрины «единого международного фронта борьбы» против Советского Союза.
Во время визита в США в январе 1979 года Дэн Сяопин в ранге уже признанного китайского руководителя вновь призвал к совместной борьбе против Советского Союза: «США, Китай, Япония, Европа и другие государства мира должны объединиться, чтобы справиться с советским гегемонизмом... Если Советский Союз где-то в любом районе мира будет создавать беспорядки, то мы должны там остановить, подорвать, парализовать его деятельность» [19].
Наряду с этим в официальных китайских документах и средствах массовой информации до минимума сводится критика по международным вопросам, звучавшая ранее по адресу западных стран. Осуществляется фактическая нормализация отношений КНР с Соединенными Штатами и Японией. Критика же в адрес СССР и многих его союзников приобретает абсолютный характер, остро критикуется практически любая внешнеполитическая акция Советского Союза, внутренняя жизнь СССР и ряда других социалистических стран. По отношению к Вьетнаму в феврале 1979 г. предпринимается прямая военная акция с целью «преподать урок», которая создает видимость того, что именно Китай является передним краем борьбы против «экспансии» СССР и его союзников. Китай как бы добровольно, под лозунгом создания «единого международного широкого фронта борьбы против советского гегемонизма», втягивается в конфронтацию Восток – Запад, причем в качестве самого активного участника на стороне Запада. И наряду с проведением такого четко выраженного конфронтационного по отношению к Советскому Союзу курса в конце 1978 года проводится III Пленум ЦК КПК одиннадцатого созыва, которому предстояло сыграть роль исторического водораздела в истории КНР.

ЗНАЧЕНИЕ III ПЛЕНУМА ЦК КПК И МОДЕРНИЗАЦИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ КНР В ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

III Пленум ЦК КПК 1978 года явился важной вехой в истории КНР и переломным событием в процессе формирования китайских внешнеполитических концепций. Именно после его проведения на протяжении восьмидесятых – девяностых годов закладывалась теоретическая основа современной внешней политики КНР.
Тем не менее в первые месяцы и годы после III Пленума ЦК КПК у непредубежденных наблюдателей могло сложиться впечатление о чисто пропагандистском характере принятых пленумом установок – настолько им противоречили практические внешнеполитические шаги.
Курс «четырех модернизаций», лежавший в основе решений пленума, очевидный упор делал на осуществление внутриэкономических преобразований. Внешней политике была отведена вспомогательная роль, связанная с обеспечением благоприятных внешних условий для модернизации Китая. В соответствии с этим менялся комплекс внешнеполитических приоритетов. На передний план выходили не цели подталкивания мировой революции, идеологической борьбы и «стратегического расширения», а проблемы национальной безопасности, связанные с обеспечением мирного стабильного окружения, и вопросы развития, прямо зависящие от перспектив оптимизации положения Китая в структуре мировых экономических и научно-технических контактов. В этой связи для Китая главной задачей становилось налаживание нормальных контактов со всеми членами мирового сообщества.
Однако в первые два-три года после III Пленума Китай продолжал проводить ярко выраженную конфронтационную, антисоветскую политику. Причины этого крылись в том, что в Пекине при оценке международной ситуации считали, что в противоборстве «двух сверхдержав» СССР находится в наступлении, а США в обороне, что характер проводимой Советским Союзом политики не дает Китаю возможностей для маневра, полагали, что уравновесить «негативное влияние советского фактора» представляется возможным не путем двусторонних согласований и уступок, а используя противоречия СССР со многими другими странами и организуя на него совместное давление. Наконец, антисоветизм китайского руководства в тот период являлся методом воздействия на западные страны с целью двустороннего сближения в жизненно важных для китайской модернизации областях.
Обобщая вышесказанное, можно отметить, что выдвижение доктрины «единого фронта» в конце семидесятых годов в целом противоречило духу решений III Пленума ЦК КПК 1978 года и являлось вынужденной мерой, своеобразной уступкой обстоятельствам, сложившимся на международной арене в данный период.
Лишь к 1981 году, когда после ввода советских войск в Афганистан стало очевидным, что эта война приобрела затяжной и изматывающий характер, Соединенные Штаты «перешли в наступление» в своей борьбе против СССР, попутно несколько ужесточив свой курс по отношению к Китаю, а советская сторона подала сигнал о возможности перемен в советско-китайских отношениях (выступление Л.И. Брежнева в 1982 г.), китайские руководители сочли возможным пересмотреть свои установочные позиции по поводу конфигурации международных отношений. Именно с 1981–1982 гг. решения III Пленума ЦК КПК начали находить более полное отражение в области внешней политики и, в частности, во внешнеполитических концепциях и установках КНР.
Иными словами, если Пленум 1978 года заложил объективную основу для изменений во внешней политике КНР, для более трезвого учета международной обстановки и реальных возможностей и интересов Китая и, следовательно, для оптимизации международного положения КНР, то в более или менее полной форме эти изменения проявились несколькими годами позже, в частности, во время работы XII съезда КПК в 1982 году.
На XII съезде была принята центральная установка на проведение «независимой и самостоятельной внешней политики», обуславливающая принцип невступления в союзнические отношения с какой-либо из «сверхдержав» и в определенной степени уравнивающая отношения Китая с Соединенными Штатами и с Советским Союзом.
Наиболее рельефно было изменение китайского подхода к СССР: «На Советский Союз более не навешивались ярлыки "ревизионистской группировки", "социал-империализма". Гегемонизм перестал быть синонимом одной сверхдержавы, этот теперь в равной степени был адресован обеим сверхдержавам; вместо единственного источника войны – Советского Союза в качестве главного источника мировой войны была определена борьба сверхдержав» [20].
Впрочем, в первую половину восьмидесятых годов, комментируя свои взаимоотношения с США и СССР, китайская сторона неоднократно подчеркивала, что это «уравнивание» ни в коей мере не позволяет говорить о «равноудаленности» китайского угла в треугольнике КНР – США – СССР. При этом делалась ссылка на необходимость дифференцированной оценки позиции «сверхдержав» в каждом конкретном случае.
Иными словами, вместо тотальной ответственности одной или обеих сверхдержав за нестабильность в мире Пекин начиная с 1982 года декларирует персонификацию ответственности в мировых делах (и не только «двух сверхдержав») за конкретные нарушения мирового правопорядка. В материалах XII съезда этот подход, в частности, проявляется в разграничении действий «сверхдержав», которые, по мнению китайского руководства, осложняют связи КНР с каждой из них. Для США – это тайваньская проблема – «тень, омрачающая китайско-американские отношения», для Советского Союза – это «три препятствия», без устранения которых невозможна нормализация двусторонних отношений.
Впоследствии такой подход получил дальнейшее развитие и выразился в широко цитируемой китайскими комментаторами формуле: «Китай придерживается принципиального подхода в отношениях с США и СССР. Мы не можем не улучшать отношения с ними из-за того, что они проводят гегемонизм. Мы не можем прекратить борьбу против их гегемонизма из-за того, что мы улучшаем отношения с ними. Мы также не можем из-за того, что мы улучшаем отношения с одной из них, пойти на ущемление интересов другой» [21].
Позиция же состоит в том, чтобы «... в данном месте, в данное время бороться против того, кто в данное время, в данном месте проводит гегемонистскую политику... Необходимо отделять внутреннюю и внешнюю политику государства, проводящего гегемонизм, его обычную внешнюю политику и конкретные гегемонистские действия» [22].
В новом подходе китайского руководства довольно отчетливо прослеживается изменение позиции КНР сразу по нескольким направлениям. Во-первых, Китай подчеркивает, что у него нет в мире постоянных противников, отношения с которыми возможно основывать лишь на непримиримой борьбе, действуя «острием против острия», подчиняя все формы взаимных связей конечной задаче взаимного противоборства. Отныне основной акцент делается не на поиски новых форм и методов конфронтации с противником, а на усилия по сокращению сферы этой конфронтации и расширению области соприкосновения взаимных интересов. Иными словами, XII съезд закрепил отход от «конфронтации» в двусторонних отношениях (со «сверхдержавами») и принял курс на «конфронтацию и сосуществование» при постепенном повышении значения и расширении форм «сосуществования» в этом двуедином сочетании.
Во-вторых, в определенной степени нивелируется граница, которая в концепциях КНР ранее обозначала качественное разделение участников мирового процесса на полноценные государства с более или менее гармоничным сочетанием «народ - правительство», которые имеют, может быть, и противоречивые, но в определенной степени законные интересы на международной арене, и на полузаконные «государства-режимы», противостоящие не только всему остальному мировому сообществу, но и собственным «народам», и, как следствие, выдвигающие на международной арене незаконные претензии, идущие вразрез с интересами народов этих стран. Число последних варьировалось в разные годы в китайских внешнеполитических концепциях (от довольно широкого круга стран в конце шестидесятых годов, до объекта действий «единого фронта» - Советского Союза в конце семидесятых годов). Этот аспект концепций китайского руководства был в свое время воспринят из советской внешнеполитической традиции, но принял в соответствии с общими концептуальными изменениями специфические китайские формы.
После XII съезда КПК Пекин признает за всеми участниками мирового сообщества право на собственные законные интересы. Что же касается отличия «двух сверхдержав», то оно в соответствии с новыми представлениями китайского руководства носит не качественный, а скорее количественный характер из-за различия количественных показателей – уровня вооруженности, экономического потенциала и др., а также степени искажения в силу исторических причин осознания собственных реальных интересов.
В-третьих, после XII съезда китайские руководители отказываются от однозначно негативного восприятия любых действий «сверхдержав» на международной арене, как подчиненных конечной стратегической цели – «достижению мировой гегемонии». Отдельные шаги Соединенных Штатов (главным образом направленные на «сдерживание советского экспансионизма») получали в Пекине одобрение и в конце семидесятых годов. Но тогда, в рамках стратегии «единого фронта», это было отступлением от целей «малой» конфронтации ради более важных задач «большой» конфронтации, поворот, происходивший в 1982–1984 гг., имел, в отличие от тактического маневрирования конца семидесятых годов, более глубокий характер. Признание за «сверхдержавами» способности на объективно позитивные действия на международной арене, по существу, стало очередным шагом в сужении конфронтационного наполнения внешнеполитических концепций КНР. Это означало появление возможности сотрудничества с Соединенными Штатами и Советским Союзом не только по проблемам, связанным с двусторонним уровнем отношений, но также и по глобальным, региональным вопросам.
В соответствии с проведенными изменениями шла корректировка и других аспектов внешнеполитических концепций КНР. Прежде всего, следует отметить изменение представлений руководства КНР относительно структурной картины международных отношений. В материалах съезда отсутствуют упоминания о теории «трех миров», название которой отражало представления китайских руководителей в данной области. Впрочем, термины «первый мир», «третий мир» продолжали и впоследствии употребляться в китайском политическом лексиконе, ни один из руководителей не выступил с заявлением о несоответствии теории «трех миров» новым историческим условиям. Тем не менее, прекратилась и пропаганда теории «трех миров» на официальном уровне, а термин «второй мир», который не встречался уже в материалах XII съезда КПК, был фактически исключен из употребления, уступив свое место термину «развитые страны».
Несколько изменились с точки зрения китайских руководителей и функции, которые в новых исторических условиях предстояло выполнять развивающимся странам. От проблем антагонистического противостояния и острой политической борьбы основная ориентация стран «третьего мира» изменилась в направлении сочетания политической борьбы против отдельных проявлений политики гегемонизма на международной арене и политико-экономической борьбы за установление более справедливых и взаимовыгодных отношений со всеми остальными участниками международного процесса. Последнее, естественно, само собой подразумевало наличие нормальных взаимоотношений между самыми разными группами стран, включая «сверхдержавы».
Важные изменения произошли в мировоззрении руководства Китая по проблеме определения места страны в структуре международных отношений. На XII съезде была подтверждена формулировка, о том, что КНР является и социалистической, и развивающейся страной, принадлежащей к «третьему миру». Китайские руководители особо подчеркивали в своих выступлениях, что Китай никогда не станет «сверхдержавой» и не будет проводить гегемонистскую политику.
Новым же явилось то, что Китай в своих поисках самостоятельной роли в мире хотя и не декларируя, но тем не менее претендуя на место, равноправное положению «сверхдержав», то есть близкое к положению третьего центра, выбрал образ «незаряженного» или неконфронтационного «полюса», находящегося на меньшем расстоянии от «разнозаряженных полюсов» - Соединенных Штатов и Советского Союза, чем расстояние, разделяющее их самих. В этом заключается важное значение установки на проведение «независимой и самостоятельной внешней политики», которую с определённой точки зрения в тот период можно было назвать политикой «свободного балансирования» в треугольнике СССР – КНР – США.
Наряду с изменениями китайской позиции по отношению к «двум сверхдержавам», переоценкой их роли и возможностей, кардинальной корректировке подверглись и представления руководства КНР относительно возможности и целесообразности борьбы за мир, о перспективах мирного строительства в Китае.
На протяжении шестидесятых-семидесятых годов в Пекине считали, что сам факт существования в мире империалистических (или социал-империалистических государств) означает неизбежность, а в определенном отношении и желательность новой мировой войны. Этот тезис, в частности, прослеживается в материалах XI съезда КПК. Так, в политическом докладе председателя ЦК КПК Хуа Гофэна (12 августа 1977 г.) вполне четко указывается на «невозможность сколько-нибудь длительного мира», на «неизбежность войны», на то, что если даже не будет войны между империализмом и социал-империализмом, то все равно народы поднимутся на революцию.
Однако немногим более чем через год, после окончательного утверждения у власти группы Дэн Сяопина, акценты в данной области заметно смещаются. В ноябре 1978 г. Дэн Сяопин среди целей китайской дипломатии упоминает задачу борьбы за более продолжительный мир: «Если только мы будем действовать надлежащим образом, то начало войны можно оттянуть» [23].
Еще определеннее конкретизирована эта задача в докладе «О ситуации и задачах текущего момента», с которым Дэн Сяопин выступил 16 января 1980 г.: «Если как следует вести борьбу против гегемонизма, можно оттянуть начало войны, бороться за более продолжительный период мира, это возможно, и мы прилагаем усилия в данном направлении». Здесь, как видно, речь уже не идет о прямой связи между существованием империализма и неизбежностью войны.
Залогом продления мира является борьба против конкретных гегемонистских действий на международной арене.
Наконец, в 1982 г. китайские руководители поднимают вопрос не просто о возможности оттяжки войны, а о том, возможно ли в принципе не допустить войну и добиться мира, не ограниченного более или менее продолжительными временными рамками. В результате, в Пекине приходят к положительному ответу на этот вопрос, который был закреплен в материалах XII съезда КПК: «Если лишь народы всего мира объединятся воедино и поведут решительную борьбу против всех проявлений гегемонизма и экспансионизма, мир во всем мире можно будет защитить».
Выступая в последующие годы с обоснованием своего прогноза относительно возможности избежать возникновения новой мировой войны, Дэн Сяопин неоднократно указывал, что с каждым последующим десятилетием вероятность войны будет постепенно уменьшаться [24]. Этот вывод он, в частности, связывал с ростом «сил мира» и с тем обстоятельством, что, «когда через тридцать или пятьдесят лет Китай приблизится к развитым государствам... развязать войну будет значительно труднее» [25].
С пересмотром концепции войны и мира связано выдвижение ряда новых внешнеполитических установок, затрагивающих проблемы взаимоотношения Китая с окружающим миром и принципы решения ряда актуальных проблем. Наиболее важную роль играет внешнеполитическая установка на проведение «открытой политики», которая, пожалуй, в решающей степени определяет общий характер внешней политики КНР.
Выдвижение этой установки, несомненно, являлось следствием ретроспективного анализа исторического опыта Китая, результатов проведения замкнутой изоляционистской политики в различных исторических условиях. Частое применение этого принципа в сочетании «реформа – открытая политика» свидетельствует о том, насколько важное значение придают внешней открытости в Китае, о признании китайскими руководителями диалектической взаимосвязи между решением задач внутреннего развития и пересмотром перспектив вовлеченности Китая в общемировые процессы.
Вторая половина восьмидесятых и начало девяностых годов стали в мировой политике, пожалуй, наиболее динамичным периодом со времени окончания Второй мировой войны. Сегодня можно сказать, что этот временной отрезок был ознаменован началом кардинальных изменений мирового правопорядка, сложившегося в послевоенные годы.
Большинство наиболее заметных участников мирового процесса предприняли шаги по корректировке своей политики, направленные на более объективный и точный учет внешнеполитических интересов, как своих собственных, так и других партнеров по международным отношениям. Не стала исключением и Китайская Народная Республика, продолжившая урегулирование своих внешнеполитических подходов.
Наряду с продолжением тенденции по исправлению очевидных перекосов в китайской внешней политике, что в указанный период проявилось, в частности, в принятии решений о распространении открытой внешней политики на социалистические страны, включая Советский Союз, и о развитии китайско-советских отношений в экономической, научно-технической, культурной и ряде других областей до завершения полной нормализации двусторонних отношений и устранения комплекса препятствий, повышенное внимание стало уделяться созданию новой долгосрочной теоретической основы для проведения сбалансированного внешнеполитического курса. Иными словами, просто прагматизма во внешней политике стало недостаточно, стал необходим концептуально обоснованный прагматизм. Так ставил вопрос во время одной из научных дискуссий, состоявшейся в 1987 г., вице-президент АОН Китая, директор Института США АОН Китая Ли Шэньчжи: «В Китае сначала была теория «двух лагерей», затем теория «трех миров». Являлись ли эти теории полностью правильными в свое время, применимы ли они в настоящих условиях? Если же неприменимы или не полностью применимы, то какую теорию можно предложить взамен?». И как бы давая ответ на поставленные вопросы, он подтверждает «недостаточность тезиса о деловом подходе» и отмечает «потребность» создания «системной теории» для того, «чтобы правильно оценить мировую реальность» [26].
Возможно, поэтому в восьмидесятые годы китайские руководители не выступали с широко развернутыми и в значительной степени конкретизированными вариантами внешнеполитической теории, подобными теории «трех миров», что, вероятно, сузило бы границы для свободных дискуссий внутри страны по данной проблематике.
Наиболее широко комментировались во вторую половину восьмидесятых годов концептуальные высказывания Дэн Сяопина, сделанные им во время беседы с делегацией торгово-промышленной палаты Японии 4 марта 1985 г. Дэн Сяопин, в частности, заявил, что двумя «наиболее крупными стратегическими проблемами в современном мире, носящими глобальный характер, являются проблема мира и экономическая проблема. Проблема мира – это проблема «Восток – Запад», а экономическая проблема - это проблема «Север – Юг» [27]. Во время беседы Дэн Сяопин кратко затронул также проблему «большого треугольника международной ситуации» (КНР, США, СССР), подчеркнув, что силы китайского угла весьма слабы, а также подтвердив уже высказанную им идею о том, что, «когда Китай станет развитой страной, силы мира, сдерживающие войну, значительно возрастут». Но главное внимание он уделил не военно-политическим, а политико-экономическим аспектам развития международных отношений, что, как представляется, лишний раз подтвердило тенденцию повышения удельного значения невоенных аспектов анализа международной ситуации. В целом эта оценка свидетельствовала о завершении процесса эволюции наиболее общих представлений руководства КНР – от концепции «войн и потрясений» к диаметрально противоположной концепции «мира и развития».
К 1985–1986 гг. наметился общий круг проблем, привлекший внимание китайских специалистов-международников. Если разделить их на основные группы, то можно выделить следующие направления: переосмысление структуры международных отношений и соотношения сил в мире, лишенное не только однобокого «идеологизированного» видения, но и однобокого «военизированного» видения, при котором главный упор делается на расчеты военно-стратегических параметров мирового противостояния; анализ тенденций развития мира, основных противоречий, принимающий во внимание общее направление мировых процессов, появление новых явлений международной жизни и учитывающий возможные последствия таких факторов, как НТР; определение с учетом полученных в ходе детализированных исследований результатов места Китая в системе международных отношений и путей оптимизации международного положения Китая.
По мнению китайских специалистов, «настоящий бум, начавшийся в Китае с 1985 года в изучении международных отношений» [28], уже с самого начала приносил значительные положительные результаты. Что же касается условий для аналитической работы, то, как оценили их участники одной из состоявшихся конференций, это «золотой век» для изучения международных вопросов [29]. В относительном плане, если сравнивать со всем предыдущим периодом существования КНР, с такой оценкой трудно не согласиться.
Как уже отмечалось выше, два из основных направлений аналитических исследований, по существу, сводились к изучению современной структуры международных отношений и этапа их развития.
Начиная с конца 1986 года серьезное внимание китайских аналитиков привлекало изучение структуры современных международных отношений (или, согласно терминологии китайских политологических изданий, «архитектоники международных отношений»). Отдельные аспекты данной проблемы затрагивались в Китае и ранее, в частности при оценке роли и возможностей «двух сверхдержав», но лишь во вторую половину восьмидесятых годов работа в этом направлении приобрела комплексный и самостоятельный характер.
Категория «архитектоника» (гэцзю), прочно вошедшая в научный язык китайских политологов, трактуется ими как «внутренняя конструкция, положение вещества». Что же касается международной политической архитектоники, то это «определенная конструкция, определенное состояние, ситуация, положение, которое сформировалось в результате взаимодействия и взаимовлияния на международной арене в определенный период времени определенных политических сил» [30]. «Архитектоника относительно устойчива и в то же время подвержена непрерывным изменениям. Материальной базой изменений международной политической архитектоники является рост или упадок влияния различных сил внутри нее... которые складываются на основе экономических, политических, военных, общественных, культурных условий различных стран, а также испытывают влияние различных внутренних и внешних факторов» [31].
Некоторые китайские авторы различают «основную» и «стратегическую» мировую архитектонику [32]. «Основная архитектоника» (цзибэн гэцзю) указывает на главные мировые силы и формируемые ими коренные противоречия. Новая «основная архитектоника», сложившаяся после Октябрьской революции и зафиксировавшая появление трех основных сил: «социалистических и империалистических государств, а также зависимых стран и народов колоний и полуколоний», за прошедшие десятилетия (по крайней мере, до семидесятых годов), подверглась лишь незначительным изменениям. При исследованиях международной обстановки ее необходимо принимать к сведению. Главное же внимание следует уделять «стратегической архитектонике» (чжаньлюэ гэцзю), которая, в отличие от сравнительно устойчивой «основной архитектоники», отражает «динамику развития взаимных противоречий между основными силами на протяжении различных этапов развития мировой истории». Поэтому «мировая архитектоника», или «архитектоника международных отношений», обычно упоминаемая в современных китайских политологических работах, - это «стратегическая архитектоника».
Среди китайских аналитиков в конце восьмидесятых годов существовали разные точки зрения на то, какие этапы прошло развитие стратегической архитектоники после окончания войны. Постараемся выделить то общее, что их объединяло. Во-первых, совершенно четко определены границы относительно чистой биполярности международных отношений – «сравнительно короткий, не более десяти лет» [33], период, охватывающий пятидесятые годы. Во-вторых, в большинстве работ следующий период связывается с процессом формирования «трех миров», противоречия которых являются основными как минимум для семидесятых годов. В-третьих, подавляющее большинство авторов в качестве определяющей тенденции современного этапа назвали «мультиполяризацию» международных отношений. При этом многие авторы подчеркивали, что данная тенденция не означает возвращение к архитектонике «европоцентричной мультиполярности», существовавшей «с известными изменениями со времен наполеоновских войн до конца Второй мировой войны». «Появляющаяся мультиполярность не подобна прежним историческим прецедентам. Это многополюсность, в которой присутствует множество сил, множество уровней, множество центров» [34].
В качестве объективной основы для развития мира к многополюсности китайские авторы отметили изменения, произошедшие в шестидесятые годы, - «крушение и распад двух больших лагерей» и «появление на мировой аренде большой группы новых стран третьего мира».
Наиболее серьезные разногласия среди китайских аналитиков существовали не по поводу изменения архитектоники международных отношений, а относительно тенденции ее дальнейшего развития и по поводу того, какая архитектоника сложилась на современном этапе. Здесь можно выделить следующие точки зрения: некоторые специалисты в принципе не принимали идею о многополюсности как реальной перспективе современного мира. Эти взгляды, в частности, разделял такой авторитетный специалист, как Чэнь Чжунцзин, который исходил из того, что структура трех миров является устойчивой и долгосрочной объективной реальностью, определяющей развитие международной обстановки на продолжительный период времени в будущем, объясняя это, в частности, тем, что США и СССР будут в состоянии поддерживать свое преобладание в мире [35]. К этой же относительно малочисленной тогда группе специалистов, критикующих взгляды о многополюсности, можно сказать с противоположных позиций, относились те, кто указывал, что «роль и влияние двух полюсов – США и СССР постоянно снижаются», и считал, что, «судя по сегодняшней обстановке в мире... развитие ни одной из других стран или групп стран... не может привести к формированию «полюса», подобного США и СССР...». Главной же тенденцией развития мира, идущей под знаком научно-технического прогресса и экономической конкуренции, является деполяризация мира - создание «бесполюсного мира» [36].
Наконец, китайскими аналитиками были проанализированы возможности восстановления или укрепления биполярности или даже захвата единоличной гегемонии одной из «сверхдержав», но такая перспектива в конце восьмидесятых имела еще незначительное число твердых приверженцев и рассматривалась лишь в качестве одного из вариантов при многовариантном анализе. Варианты, в которых бы прогнозировался такой ход событий, какой последовал несколькими годами позже (обострение китайско-американских отношений при одновременном распаде Советского Союза), едва ли просчитывались тогда китайскими аналитиками даже на закрытом уровне.
Подавляющее большинство китайских аналитиков сходилось во мнении относительно того, что «перспектива развития мира в направлении многополюсности не имеет сколько-нибудь вероятной альтернативы, о чем свидетельствует вся логика мирового развития».
Некоторые из них подчеркивали утилитарный характер теории «многополюсности», которая должна была, по их мнению, прийти на смену сыгравшей в свое время позитивную роль теории «трех миров» для того, чтобы «еще лучше противостоять в качестве контртеории теории биполярности». «Многополюсность, будучи оценкой объективной обстановки, одновременно является четкой установкой в мировой политике... демонстрирует нашу поддержку и одобрение тенденции к многополюсности» [37].
Другим важным направлением исследований в конце восьмидесятых годов в Китае стало глубокое изучение основных характеристик, противоречий и тенденций современного этапа развития мировой политики и экономики. В дискуссии по данной проблеме были вовлечены многие международники, практические работники, представители смежных направлений науки.
Надо отметить широкий разброс мнений по различным аспектам обсуждаемой проблематики. Разногласия начались уже с вопроса о том, насколько правомерно включать вопрос об эпохе в область действия науки о международных отношениях и внешнеполитических концепциях. Так, некоторые специалисты высказывали мнение, что «вопрос об эпохе должен быть категорией в области изучения научного социализма, объекты и задачи изучения науки о международных отношениях предопределяют, что эпоха не может стать критерием в упомянутой науке и тем более не должна становиться ее логической отправной точкой...» [38].
Однако среди международников, судя по всему, преобладала иная точка зрения, согласно которой «взгляд на эпоху является для нас основой определения политики...» [39], «взгляд на эпоху является нашим самым высоким суждением относительно мировых проблем, является ведущим для нас в подходах к международным проблемам, в раскрытии основных перспектив их развития и изменении...» [40].
Эти разногласия нашли свое логическое продолжение в дискуссиях относительно выработки новой формулировки, отражающей содержание эпохи, и, соответственно, по поводу различных составляющих теоретических компонентов, определяющих это содержание.
В целом выявилось три различных направления, представители которых высказывали различные мнения [41]:
- специалисты, согласные с тем, что послевоенное международное положение, структура и формы международных отношений претерпели большие изменения, но считающие, что переход от капитализма к социализму – процесс длительный и что по-прежнему остается в силе ленинская формулировка относительно характера эпохи (мир по-прежнему переживает эпоху империализма и пролетарских революций);
- специалисты, полагающие, что общая эпоха не претерпела изменений, но считающие, что в течение нескольких десятилетий после Второй мировой войны выявились этапные изменения и поэтому нужны новые постановки вопросов, позволяющие выявить особенности этапов;
- специалисты, сомневающиеся в точности суждений Ленина и Сталина; на их взгляд, содержание эпохи уже изменилось и нужно сменить формулировку; некоторые из них утверждают, что в современном мире уже существует эпоха мира и развития (или эпоха борьбы за мир и развитие).
Судя по публикуемым в Китае материалам, первая точка зрения о незыблемости «суждений Ленина и Сталина» относительно характера эпохи, которая прямо перекликается с приведенным выше мнением о том, что вопрос об эпохе должен преимущественно ограничиваться рамками научного социализма, не подпадая под категории науки о международных отношениях, не находила в тот период широкой поддержки у специалистов-международников. Большей популярностью она, по-видимому, пользовалась у специалистов, занимавшихся общетеоретическими вопросами в области философии и научного социализма, которые в начале 1987 года опубликовали на страницах газеты «Гуанмин жибао» серию теоретических статей, в которых с выходом на международную проблематику обуславливалось положение о том, что «наша нынешняя эпоха по-прежнему является эпохой империализма и пролетарских революций» [42]. Вполне понятно, что политологов, ориентирующихся на решение конкретных внешнеполитических проблем, такой подход в полной мере устроить не мог. Как отмечал один из участников дискуссии в тысячном номере журнала «Шицзе чжиши», «разграничение эпох дается для анализа положения и определения политического курса, а не для установления целей. Если говорить об установлении целей, то в «Манифесте Коммунистической партии» уже давно сказано, что социализм неизбежно придет на смену капитализму, зачем же снова разграничивать эпохи?» [43].
Не являлась на совещании китайских специалистов преобладающей и другая, противоположная точка зрения, заключавшаяся в том, что точность суждений Ленина и Сталина подвергалась сомнению и что следовало подыскать новые, более подходящие формулировки. Вполне естественно, такой определенно конвергенционный подход в условиях четкого провозглашения марксистско-ленинского и партийного принципов китайской политологии едва ли даже в тот период относительной либерализации исследований мог занять доминирующие позиции среди китайских международников.
Наиболее широкую поддержку в кругах китайских специалистов получила третья (или вторая в данном выше перечислении) точка зрения, которую можно условно признать как компромиссную в сравнении с изложенными выше подходами, так как она наряду с признанием общей тенденции перехода от капитализма к социализму основное внимание уделяла конкретике более ограниченного временного отрезка, переживаемого современным поколением людей. «Если говорить в целом, - отмечал один из сторонников такого подхода директор Института мировой экономики и международной политики Пу Шань, - то наша эпоха - это, конечно же, все еще эпоха перехода от капитализма к социализму. Однако это очень длительный исторический период. Эту большую эпоху необходимо разбить на периоды, отрезки».
Таким образом, налицо двойственный подход китайских специалистов при определении современного исторического этапа. С одной стороны, подавляющее большинство из них признают по-прежнему жизненной марксистско-ленинскую трактовку эпохи, с другой стороны – при рассмотрении конкретных вопросов современной международной жизни исходят из определенных характеристик, тенденций и противоречий «малой эпохи». В известной степени такой подход в чем-то перекликался с изложенным выше методом Деления архитектоники международных отношений на «основную» и «стратегическую». Сходство прослеживается в том, что первоочередное внимание предполагалось уделять конкретной «стратегической» архитектонике, а «большая эпоха» служила лишь фоном практической политики или, иными словами, связана с отложенными на неопределенный период целями, методами, средствами и принципами.
Нетрудно сделать вывод, что все усилия китайских аналитиков в данном направлении служили одной и в определенной степени противоречивой задаче - «деидеологизации» внешнеполитической теории и внешней политики КНР в целом, при сохранении внешней лояльности традиционным постулатам марксизма.

ИЗМЕНЕНИЕ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ КИТАЯ В ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ

Трагедия 3–4 июня 1989 г. на площади Тяньаньмынь оставила тяжелый след в жизни китайского общества. Оказала она влияние и на сферу международной деятельности КНР. В реакции западного сообщества на произошедшие события в Пекине видели стремление подорвать стабильность в Китае.
Китайские комментаторы более пристальное внимание стали уделять происходящему, по их мнению, «обострению классовой борьбы на международной арене», выраженному, в частности, в попытках западных стран, и прежде всего США, стимулировать «мирную эволюцию» (к капитализму) в странах социализма. Некоторые наиболее «бдительные» китайские исследователи критиковали в тот период прошлые подходы: «В вопросах об отношении к капитализму можно видеть лишь одну сторону – "мирное сосуществование" и не видеть "мирной эволюции", лишь экономическую помощь, но не "сверхсдерживание". Все это – проявление недостатков идеологического видения» [44]. О серьезности реакции китайского руководства в первые месяцы после пекинских событий свидетельствовало последовавшее в 1990 г. заявление Ян Шанкуня, который, характеризуя сложившееся в тот период состояние отношений Китая с внешним миром, заявил:
«Некоторые на Западе хотели бы закрыть китайскую дверь изнутри» [45]. Это свидетельствовало о том, что под вопросом действительно оказалось проведение «открытой политики», важнейшей составляющей преобразований в Китае.
Резко ухудшились отношения КНР с западными странами, особенно с США, настолько, что впоследствии, в 1996 г., начавшееся вновь улучшение китайско-американских отношений в Пекине назвали «второй нормализацией» (наряду с нормализацией конца 70-х гг.).
Определенная идеологизация внешней политики помимо влияния внутренних факторов также являлась реакцией на определенные изменения международного порядка. Среди них, несомненно, важную роль сыграли экономические санкции против КНР ряда западных стран, а также широкая кампания морального осуждения со стороны западной (и не только западной) общественности и части политических кругов. Но, пожалуй, еще более важной причиной поворота в мировоззрении китайского руководства стала цепная реакция падения режимов в странах Восточной Европы, с которыми Пекин начал было налаживать довольно близкие отношения. В Пекине существовали серьезные опасения, что эта тенденция может найти свое продолжение в Китае. Поэтому на передний план была выдвинута задача защиты мирового социализма, которая прямо перекликалась с главной целью китайского руководства-обеспечением внутренней стабильности.
Впрочем, акцент на идеологические аспекты в своей внешней политике Пекин делал скорее вынужденно и постарался по мере возможности как можно скорее перевести отношения с западными странами в прагматическую плоскость.
В девяностые годы китайские аналитики, несмотря на некоторое замедление темпов работы, произошедшее на рубеже Десятилетий, продолжили модернизировать свои внешнеполитические представления. Происходящие в мире эпохальные перемены поставили перед ними новые задачи. Образно говоря, китайские исследователи в восьмидесятые годы главным образом изучали существующий мир, в девяностые годы в связи с тем, что старая архитектоника ушла в прошлое, а новая еще не сформировалась, мир вступил в переходный этап, на повестку дня встал новый вопрос, каким должен быть новый мир. Среди важных вопросов, с которыми столкнулись китайские исследователи, главными явились проблемы изменения мировой архитектоники и создания нового международного порядка (НМЛ).
Взгляды относительно новой архитектоники были предопределены переменами в мире. Произошедшие на рубеже восьмидесятых-девяностых годов изменения – распад восточного блока, а затем и СССР, вкупе с параллельной активизацией международной деятельности США, вызвали в Пекине опасения относительно возможности появления «монополярной» архитектоники. Подобные взгляды оспаривались на том основании, что «США хотя и остались единственной в мире сверхдержавой, также ослабли и просто не в состоянии в одиночку руководить миром», тем не менее, борьба против всевластия какого-либо государства на мировой арене была внесена в число приоритетов внешней политики КНР.
Если же говорить о формах грядущей «мультиполярности», то различные китайские аналитики представляют ее по-разному. Высказывается мнение, что «биполярная архитектоника разрушена полностью, а мультиполярная еще находится в стадии становления и не приобрела законченной формы... Однако это и не нечто аморфное».
В связи с этим по-прежнему существуют терминологические разночтения. Так, одни из исследователей считают неправомочным дальнейшее использование термина «полюс», предлагая заменить его на «центр». Согласно этой точке зрения, «после холодной войны постепенно сформировалась многоцентричная мировая архитектоника с пятью главными крупными силами – США, Японией, Китаем, Россией и Германией. Сложилась ситуация «одна сверхдержава – много сильных держав». В этой многоцентричной архитектонике по сравнению с биполярной архитектоникой периода холодной войны произошли не только простые изменения по форме, но и изменения по качеству. Среди особых характеристик новой международной архитектоники главной является то, что «полюс» заменен на «центр». Особенностью «полюса» является продолжительное стабильное противостояние, а отличие «центра» заключается в том, что руководящее положение данной страны определяется характером конкретных дел» [46].
Согласно мнению других аналитиков, «вырисовывается такая картина: одна сверхдержава (США), несколько сильных держав (Германия, Япония, Россия, Китай и другие), три экономических полюса (США, Европа, Япония), два военных полюса (США и Россия), пять политических полюсов (США, Россия, Китай, Англия, Франция – пять постоянных членов СБ ООН). Эта структура находится в процессе изменений. Так, США пребывают в депрессии, Германия и Япония находятся на подъеме (Япония в меньшей степени), Китай на подъеме, Россия, выбравшись из кризисного положения, рано или поздно сможет воспрянуть. Имеются и некоторые другие регионы и державы (например, Индия, Бразилия), тенденция развития которых заслуживает внимания» [47]. Данная точка зрения более развернута по сравнению со многими другими, перечисляющими различные вариации предполагаемых «полюсов» -крупных держав или региональных групп (например, Европа или «третий мир»).
Высказывалось мнение, что «мультиполярность после холодной войны вовсе не является переходным периодом, а является устойчивым этапом (тридцать – сорок лет), ей соответствует архитектоника «одна сверхдержава - много сильных держав» [48], которая, как отмечается во многих работах, приобрела такой облик в 1994 году [49].
Существенное отличие по сравнению с восьмидесятыми годами состоит в том, что почти во всех перечнях место одного из полюсов отводится Китаю. Ранее же достаточно часто звучали заявления о том, что Китай не стремится и никогда не будет стремиться к статусу «полюса», равно как и к статусу «сверхдержавы».
Что касается создания нового международного порядка, то, согласно китайским авторам, приоритет в утверждении о Необходимости его становления принадлежит в КНР Дэн Сяопину. Встречаясь в сентябре 1988 года с иностранной делегацией в Пекине, он подчеркивал: «Сейчас необходимо установить новый экономический порядок и необходимо установить новый политический порядок». «Общая ситуация в мире изменяется, различные страны обдумывают соответствующий новый курс, проблему установления нового международного порядка» [50]. В конце декабря того же года данная тема затрагивалась на заседании Политбюро ЦК КПК [51].
Тем не менее, как отмечали еще в 1990 г. сами китайские специалисты, «у Китая вплоть до настоящего момента нет законченного проекта создания нового международного порядка» [52]. Видимо, в связи с этим на протяжении следующего года в КНР прошла целая серия представительных научно-практических форумов, в ходе которых активно обсуждалась проблема создания НМП.
Вне страны, после того как Цянь Цичэнь в своем выступлении в сентябре 1991 г. в ООН призвал к установлению «разумного и справедливого нового международного порядка», китайские политики и политологи использовали всевозможные формы пропаганды своих взглядов, включая проводимые под эгидой ООН конференции, двусторонние и многосторонние переговоры, международные конференции и личные контакты. Во время визита в апреле 1997 г. в Российскую Федерацию Председателя КНР Цзян Цзэминя была опубликована российско-китайская совместная Декларация о многополярном мире и формировании нового международного порядка, которая явилась свидетельством стремления китайских руководителей распространить свое понимание создания НМП на двусторонние документы, подписываемые со своими международными партнерами [53].
Для того чтобы понять, каким будет предлагаемый Пекином «разумный и справедливый» НМП, необходимо остановиться на целях создания, методах становления, принципах, нормах и механизмах функционирования предполагаемого НМП.
Говоря о целях создания НМП, в Китае отмечают, что в разных странах видят эту проблему по-разному. Так, «Соединенные Штаты стремятся сохранить западный союз, основать новый мировой порядок при обеспечении своего лидерства. Западная Европа стремится к внутренней интеграции, роли независимого полюса и строительству «Европы для европейцев». Япония хочет основывать свои отношения с Соединенными Штатами на базе равноправного сотрудничества, выступает против НМП при одностороннем главенстве США и призывает к созданию международного порядка, в котором лидирующую роль играли бы все главные западные страны» [54].
Китай, естественно, не может удовлетворить «НМП, в котором руководили бы одна или несколько богатых стран». В наиболее общем виде китайская пропаганда определяет главные цели установления НМП как «всеобщий мир и совместное развитие». Однако если говорить более конкретно, то они выражаются в следующем.
Главную цель установления НМП Китай видит в оптимизации своего места полюса в многополярном мире, обеспечении большей безопасности страны, создании внешних благоприятных условий для внутреннего развития и в перспективе, на основе укрепления внутреннего потенциала, обеспечении нового рывка на международной арене.
В более узком плане Пекину представляется важным предотвращение внутригосударственных коллизий, поддержание стабильности общества, для чего, с его точки зрения, необходимо минимизировать или свести на нет «внешнее вмешательство». Другой, хотя прямо не декларируемой, но подспудно подразумеваемой задачей Пекина в рамках создания НМП является завоевание неформального лидерства в Азиатско-Тихоокеанском регионе, что также предполагает уменьшение «внешнего вмешательства (или влияния)», только теперь на региональном уровне Восточной Азии.
В представлениях о методах становления НМП в Китае также произошли изменения. Длительное время Китай предполагал насильственное изменение картины мира и принципов взаимоотношений между государствами. Сегодня в КНР предполагают естественный процесс отмирания старого и установление новых форм устройства мира путем согласования и ненасильственных методов конкурентной борьбы.
В истории международных отношений, как отмечают китайские аналитики, замены старой архитектоники на новую и старого порядка на новый всегда сопровождались тяжелыми потрясениями, включая две мировые войны. На сей раз главной особенностью распада старой архитектоники и старого порядка первоначально было смягчение острого противостояния двух сверхдержав, однако впоследствии без потрясений все же не обошлось.
Тем не менее, несмотря на тектонический характер произошедших изменений и появление новых очагов нестабильности, мирный в целом переход от старой архитектоники к новой лишает немногие страны, как это было раньше, статуса стран-победительниц, делающего формально легитимными их распорядительные функции при определении методов и форм установления НМП. Окончание «холодной войны» не дает Западу подобной легитимности.
Старые методы установления нового порядка вызывают у большинства стран реакцию отторжения. «Если концепция создания НМП основана на постулате, что собственные интересы превыше всего или содержит классовое предубеждение, игнорирующее взаимозависимость и единство интересов других стран, то новый международный порядок будет трудно создать» [55].
Китайские политологи полагают, что «установление НМП – это длительный процесс борьбы против гегемонизма и силовой политики» [56].
Сегодня трудно сказать, сколько может занять переходный период к становлению новой архитектоники международных отношений и НМП. В одной из китайских работ утверждается, что «китайское правительство и китайский народ полностью понимают, что установление справедливого, рационального нового международного политического и экономического порядка является долгосрочной целью, требующей усилий нескольких поколений» [57].
Для китайских специалистов особенностью формирования НМП является перенесение по сравнению с предыдущими периодами главного акцента на соревнование в области комплексной государственной мощи.
В связи с этим пристальное внимание в КНР уделяется установлению нового экономического порядка, что является важной стороной общего процесса формирования НМП.
Важное значение придается регионализации экономики. По мнению китайских аналитиков, «новый глобальный и региональный порядки могут внедряться одновременно, но на протяжении сравнительно длительного времени преобладание в создании НМП будет принадлежать регионам. Создание региональных новых порядков будет служить основой для создания глобального НМП» [58].
Нет нужды объяснять, почему в Китае самое пристальное внимание уделяется АТР. По мнению Пекина, в грядущем столетии произойдет окончательное «перемещение движущего центра мировой экономики из региона северной Атлантики в Азиатско-Тихоокеанский регион». Вполне привычной в китайских работах (и не только в китайских) стала фраза о том, что «XXI век станет веком АТР». В некоторых китайских работах подоплека данной фразы раскрывается вполне конкретно: «XXI век – век Китая».
Первое изречение подкрепляется конкретными цифрами и фактами, которые можно суммировать цитатой из работы китайского политолога, согласно расчетам которого, «ВНП стран АТР в 1990 году составлял четвертую часть от общемирового, к 2010 году он возрастет до одной трети, а к 2040 году – до половины» [59]. Это убеждение китайских аналитиков является настолько твердым, что его не особенно поколебал и финансовый кризис, охвативший Восточную Азию во второй половине девяностых годов.
Что касается второго изречения, то логическая взаимосвязь здесь очевидна. АТР в экономическом плане является наиболее оживленным регионом мира (среднегодовые темпы роста в девяностые годы составляли 6-7%), КНР же является наиболее динамично развивающейся страной АТР (темпы роста в полтора-два раза превышают среднерегиональные). Но это лишь один из факторов, определяющих потенциал КНР. Другой связан с произошедшим воссоединением с Гонконгом и Макао, перспективами полного объединения страны и, в целом, созданием зоны Большого Китая.
Таким образом, китайцы видят все предпосылки для превращения своей страны в центр наиболее динамично развивающегося региона мира и, на этой основе, в «срединное государство» новой мировой структуры.
Касательно принципов и норм функционирования НМП Дэн Сяопин еще в конце восьмидесятых годов высказал мнение, что основой НМП должны служить пять принципов мирного сосуществования. Данное заявление послужило свидетельством того, что в отношении к пяти принципам в КНР произошли качественные изменения.
С момента выдвижения их Китаем в 1954 г. для урегулирования своих отношений с Индией и Бирмой и вплоть до окончания «холодной войны» основной акцент делался именно на сферу двусторонних отношений КНР с другими странами. Надо отметить, что Пекин преуспел в данной области. Как подчеркивают китайские политики, к середине девяностых годов уже более 150 стран, включая все ведущие державы – Россию, США, Японию и другие, признали главной нормативной основой своих отношений с КНР пять принципов мирного сосуществования. За эти годы они на практике доказали свою эффективность, жизнеспособность и перспективность.
Теперь же речь идет о том, чтобы эти принципы обрели универсальный характер и стали основой для НМП.
В дополнение к этому можно сказать, что пять принципов, согласно китайским подходам, являются ядром нормативной базы НМП, но не исчерпывают ее. Китайцы поддерживают принципы международных отношений, зафиксированные в Уставе ООН, считая, что существующие «упущения» заключаются не в формулировках, а в том, что их толкование и прикладное применение осуществляется во многих случаях произвольно, к тому же меньшинством членов мирового сообщества.
Пять принципов не являются также самодостаточной истиной в последней инстанции. В некоторых китайских работах допускается «дополнение» их также другими, например, принципами «антигегемонизма», «мирного разрешения международных конфликтов», «отказа от экспорта революции и контрреволюции», «равной безопасности», «равенства интересов», «деидеологизации международных отношений» и другими [60].
Методы функционирования НМП в китайской интерпретации можно свести в три основные группы.
Во-первых, это должны быть демократичные методы, не допускающие любых форм диктата одних и дискриминации других, поддерживающие самобытность, право на собственный выбор и, в целом, равноправие «государственных суверенитетов национальных стран».
Во-вторых, эти методы можно условно обозначить как «политические», то есть обеспечивающие приоритет переговорных форм над военными, демилитаризацию и сокращение вооружений, оборонительный паритет на низком уровне, совместную безопасность вместо строительства собственной безопасности за счет других. При осуществлении мер коллективной безопасности недопустимо установление чьего-либо контроля или появление каких-либо перекосов в правах участников.
Наконец, в-третьих, что затрагивает экономическую область, - это «справедливые, рациональные и взаимовыгодные» методы функционирования нового международного экономического порядка.
Относительно китайских представлений о механизмах функционирования НМП можно отметить, что как одна из отличительных черт послевоенных международных отношений китайскими специалистами отмечается «высокий уровень организации международного сообщества, создание многочисленных международных организаций». В современных работах эта особенность уходящей эпохи трактуется преимущественно как позитивный момент. Более того, некоторые политики и политологи приходят к выводу о том, что «для создания НМП разумным было бы реформирование и усиление уже имеющихся механизмов, а не чрезмерное усердствование в создании новых» [61].
Здесь вновь следует отметить еще одну важную особенность китайского подхода к процессу формирования НМП, которая уже была ранее кратко обозначена. Китайские аналитики постоянно подчеркивают, что распад старой мировой архитектоники не равнозначен полному исчезновению старого мирового порядка, что мир находится в длительном и трудном переходном состоянии, что НМП не может не быть связанным определенной преемственностью со старым порядком, наконец, в ряде работ [62] утверждается, что старый порядок на протяжении длительного периода будет продолжать играть свою роль.
Стержневой международной организацией современного мира, по их безусловному признанию, является Организация Объединенных Наций. «Сегодня ООН является наиболее представительной, наиболее влиятельной, обладающей комплексными возможностями глобальной организацией. Реальная ситуация свидетельствует, что в защите мира, в борьбе за совместное развитие роль ООН не может быть подменена каким-либо государством, группой государств или международной организацией» [63]. В то же время китайские исследователи демонстрируют, что их отношение к ООН далеко от однозначного идеализирования. По их мнению, ООН – наиболее мощный международный механизм, который в зависимости от обстоятельств способен играть как позитивную, так и деструктивную роль. В Пекине подчеркивается необходимость реформы ООН, ее демократизации, недопустимость превращения ООН в орудие гегемонистской политики.
Вторым важным уровнем механизма функционирования НМП, по мнению китайских специалистов, являются различные формы внутри региональных международных организаций.
В этой области КНР, естественно, наиболее пристальное внимание уделяет подобным организациям в АТР. Пекин стремится внедриться в уже существующие структуры и, по возможности, активизировать свою роль при создании различных новых форм сотрудничества. Эффективность шагов Пекина в данном направлении подтверждается успешным налаживанием сотрудничества с АТЭС, АСЕАН, АРФ и некоторыми другими мероприятиями.
На XIV и XV съездах КПК, состоявшихся соответственно в 1992 и 1997 годах, были закреплены важные концептуальные положения о мире и развитии как двух главных задачах современной эпохи, о развитии благоприятной тенденции к многополярности, о гегемонизме и политике с позиции силы как главных источниках угрозы миру и развитию, о необходимости установления мирного, стабильного, справедливого и разумного нового международного порядка и некоторые другие, разработанные китайскими политическими деятелями и политологами в конце восьмидесятых, начале девяностых годов. Одновременно появились и новые взгляды на вопросы международных противоречий, безопасности, военных союзов и ряд других проблем, сформировавшихся в девяностые годы и связанных с внешнеполитическими концепциями КНР.
Заметные изменения произошли в подходах к противоречиям на международной арене. После окончания холодной войны ушло в прошлое важное международное противоречие между «Западом» и «Востоком». Глобальное противоречие двух мировых систем сменилось, по мнению китайских политологов, частными противоречиями между западными странами и Россией (в частности, по проблеме расширения НАТО на Восток). Снижение глобального противостояния привело к относительному снижению значения противоречий, относящихся к сфере мира. По поводу того, какие противоречия занимают сейчас наиболее важное место, У китайских аналитиков существуют различные точки зрения. Многими выделяются противоречия между «Югом» и «Севером», как относящиеся к сфере развития, наиболее важной в современных условиях.
Но существуют и иные точки зрения. Так, в одной из современных китайских работ указывается, что «острие противоречий перемещается в следующие две области: первой являются противоречия между США и другими сильными Державами, другой – противоречия между западными странами, возглавляемыми США, и поднимающимися в настоящее время государствами Восточной Азии» [64].
Известный китайский политолог Хэ Фан считает, что главное противоречие из сферы отношений «Восток – Запад» переместилось в сферу отношений между западными странами, а именно США, Японией, Европой. Он выражает несогласие с мнением, что главными противоречиями современного мира являются противоречия между «Севером» и «Югом» или между Западом, с одной стороны, и Китаем и исламом – с другой. По его мнению, США не рассматривают Китай как главного соперника, другие западные страны – тем более. США не оставят политику, направленную на «вестернизацию» и «раскол» Китая, будут непрерывно оказывать нажим, осуществлять вмешательство, но это не равнозначно тому, что они рассматривают Китай в качестве главного соперника. Так, например, США рассматривают некоторые исламские страны как «бельмо в глазу», но это не означает, что они считают их главными соперниками. После холодной войны центр международной борьбы и центр стратегии Соединенных Штатов по-прежнему находится в Европе и еще не переместился на восток, в АТР.
В этой ситуации, отмечает Хэ Фан, если мы поставим себя в положение главного соперника Запада, то это будет очень опасно и вредно. Ни Китай, ни ислам не могут создать главную угрозу и бросить вызов Западу, поэтому не могут стать стороной главного противоречия. Угроза и вызов западным странам могут исходить только от других западных стран. Далее он подчеркивает, что после исчезновения общего врага главные союзники становятся главными соперниками (как после Первой и Второй мировых войн) [65].
Важные изменения произошли в последние годы и в подходах китайских политологов к проблеме международной безопасности. Так, в 1997 году с изложением новой китайской концепции безопасности выступил директор Центра изучения внешней политики Китая Китайского института современных международных отношений Янь Сюэтун [66].
Прежде всего он отметил, что в соответствии с изменением международной обстановки и опытом истории осознание людьми международной безопасности непрерывно меняется. В годы холодной войны было мышление холодной войны, которое предполагало, что усиление противника является источником угрозы государственной безопасности. Если при этом отличался государственный строй противника, то угроза возрастала. Основным условием защиты государственной безопасности являлось подавление вооруженной мощи враждебного государства. Существовало два способа защиты государственной безопасности: рост вооружений, увеличение военной силы или же ослабление противника.
Янь Сюэтун подчеркнул, что после холодной войны Китай осознал, что мышление периода «холодной войны» уже не соответствует новому состоянию, что необходимо утвердить новое общее понимание безопасности на длительный период мультиполяризации. Отличие состоит в том, что угроза международной безопасности определяется политическими отношениями между группами государств, а не различием мощи. Китай считает, что ответ на вопрос, может ли государство представлять угрозу, определяется тем, какую политику оно проводит, а не тем, насколько сильна его мощь.
В соответствии с новой концепцией считается, что угрозу безопасности в процессе мультиполяризации создает не соотношение сил, а политика, проводимая в отношении этого процесса. Два вида политики могут создать угрозу международному миру и безопасности: во-первых, политика борьбы за достижение гегемонии при помощи военной силы и, во-вторых, политика подавления при помощи военной силы других поднимающихся государств для защиты своей гегемонии. Янь Сюэтун отмечает, что первая возможность маловероятна, так как есть лишь несколько держав, способных подняться, - Китай, Япония, Германия, Россия, но их стратегия нацелена на экономическое развитие, они не проводят политику военной экспансии. Вторая же вероятность – опасность защиты своей гегемонии при помощи военной силы – вполне реальна. Обычной является опора Соединенных Штатов на военную силу при применении политических, экономических и военных санкций против других стран.
Относительно основных условий создания международной безопасности в новой концепции безопасности существует иное понимание по сравнению с мышлением холодной войны. В соответствии с новой китайской концепцией безопасности считается, что основой международной безопасности являются совместные интересы безопасности, взаимное доверие и экономическое развитие, а не силовое превосходство, военные союзы и единая политическая система. Соответственно, первостепенным условием региональной безопасности являются совместные интересы, а не превосходство сил одного государства или группировки государств. Даже если государство или группировка государств имеют абсолютное превосходство сил, однако отсутствуют совместные интересы с другими странами, то их безопасность не будет подкреплена никакой гарантией, а противоречия в интересах безопасности могут прямо повлиять на стабильность региона, пример: Израиль и арабские страны. Обратный пример - Швейцария. Независимо от того, какова разница сил, если существуют совместные интересы, то есть и основа для взаимного сотрудничества в области безопасности. Как подчеркнул Цянь Цичэнь, «безопасность не может основываться на росте вооружений, не может основываться на военном союзе. Безопасность должна основываться на взаимном доверии и общих интересах» [67].
Если между странами региона существует достаточное взаимное доверие, то у них уже нет необходимости прибегать к военной силе для защиты от противной стороны, в регионе уже не может развиваться гонка вооружений, уменьшается опасность военного конфликта. Кроме того, если имеются стратегические интересы взаимного доверия, то в случае незначительного конфликта стороны могут урегулировать трения без военной силы, не станут прибегать к военной угрозе, так как это может разрушить уже имеющееся стратегическое сотрудничество. Примером могут служить советско-российско-китайские отношения после 1949 г. Когда были сравнительно хорошие отношения взаимного доверия, пограничный вопрос не мог вызвать военного конфликта и противостояния, и наоборот.
Когда в пятидесятые годы существовали китайско-советский и американо-японский военные союзы, этот период отличался нестабильностью безопасности в АТР и, напротив, после того как в 1982 г. Китай ясно отказался от участия в союзах, ситуация в АТР улучшилась.
Наличие западного демократического строя, по новой китайской концепции безопасности, не является обязательной гарантией региональной безопасности, только экономическое развитие является одной из основ безопасности. Китайские аналитики считают, что между демократическими странами часто случались войны, а после Второй мировой войны между развитыми странами войн было меньше, чем между развивающимися, так как между развитыми странами выше экономическая взаимозависимость – никто не хочет выбирать военные действия для разрешения противоречий, так как в этом случае ущерб для экономик значительно больше.
Среди принципов сотрудничества, которые Китай выдвигает в области безопасности в настоящее время, самым важным является принцип ненаправленности этого сотрудничества против третьей страны. Второй - принцип невмешательства во внутреннюю политику, третий – использование мирных методов при разрешении межгосударственных конфликтов, четвертый – применение равноправных консультаций.
Китайские политологи останавливают свое внимание также на принципах внутрирегионального взаимодействия в области безопасности. При этом подчеркивается, что в годы холодной войны Китай не одобрял образование коллективной безопасности в Азии, а после холодной войны китайский подход постепенно изменился. В 1993 г. Китай участвовал в конференции по региональной безопасности в Катманду, а в 1994 г. на первом региональном форуме АСЕАН (ARF) выдвинул пять принципов сотрудничества по проблеме безопасности в АТР и предложил соответствующие меры [68].
Эти принципы и меры, изложенные министром иностранных дел КНР Цянь Цичэнем, заключаются в следующем: «1. Основываясь на Уставе ООН и пяти принципах мирного сосуществования, установить межгосударственные отношения взаимного уважения и дружественного сосуществования нового типа. 2. Установить с целью совместного экономического развития экономические отношения равной выгоды и взаимодействия. 3. Определить для урегулирования конфликтов и споров между государствами АТР, постепенного устранения факторов региональной нестабильности стандарт равноправных консультаций и мирного решения. 4. Руководствуясь главной установкой по защите регионального мира и безопасности, придерживаться принципа использования вооружений только в оборонительных целях, не участвовать в любых формах гонки вооружений. Не участвовать в распространении ядерного оружия. Ядерные страны соглашаются не применять первыми ядерное оружие, не прибегать к его использованию или к угрозе его использования в отношении безъядерных стран или районов. Поддерживать создание безъядерных зон и мирных районов. 5. С целью повышения понимания и доверия способствовать разным формам двусторонних или многосторонних диалогов и консультаций по проблеме безопасности».
Важное влияние на подходы к проблеме безопасности оказывают китайские взгляды на расширение военно-политических союзов.
Оценивая современное значение НАТО, известный китайский политолог Юй Суй отмечает, что «США начали всемерно продвигать эту организацию на Восток, чтобы продолжать добиваться мировой гегемонии... Европа и АТР являются двумя флангами американской глобальной стратегии... В Европе используются отношения в треугольнике США – Европа – Россия, острие которых обращено главным образом против России. В АТР используются отношения в треугольнике США – Китай – Япония, острие которых направлено против Китая. С точки зрения США, наиболее мощными противниками американской глобальной гегемонистской стратегии являются Россия и Китай. Поэтому США на Западе сдерживают Россию, на Востоке – Китай... Чем сильнее противодействует Россия расширению НАТО на Восток и сковывает США в Европе, тем более это благоприятствует безопасности в АТР, поскольку ограничивает американскую активность в этом регионе» [69].
Относительно значения старых военных союзов китайские аналитики сходятся во мнении, что они являются «продуктом холодной войны», а их расширение – это обращение к методам холодной войны в современных условиях. Хотя холодная война и закончилась, но ликвидирована не полностью. Запад, особенно США, по-прежнему придерживается целей и мышления холодной войны. В то же время со своей стороны Китай продолжает декларировать свою принципиальную позицию невступления в какие-либо союзы, направленные против третьих стран.

___________________________
1 Чжан Лили. Сяньдай гоцзи гуаньси сюэ (Наука о современных международных отношениях). Чунцин, 1989. С.280-281.
2 Чжан Лили. Цит. соч. С. 299.
3 Чжэнчжисюэ яньцзю. 1987. № 6. С. 56.
4 Жэньминь жибао. 1964.21 января.
5 См.: Капица М. С. Три десятилетия – три политики. М., 1979. С. 222, 252.
6 Жэньминь жибао. 1964. 13 января.
7 Жэньминь жибао. 1964. 21 января.
8 См., например: Дандай чжунго вайцзяо (Современная китайская дипломатия). Пекин, 1987. С. 92, 209-213.
9 Подробнее о работе этой группы см.: Сюн Сянхуй. Вступление к открытию китайско-американских отношений // Ляован. 1992. № 35. С. 23-31.
10 Цит. по статье Хуан Тинвэй. К вопросу об отношениях США – Китай – СССР // Шицзе синши цзунлань (Обзор мировой ситуации). Пекин, 1989.
11 Цит. по Ляован. 1992. № 35. С. 23-26.
12 Жэньминь жибао. 1972. 1 октября.
13 X Всекитайский съезд КПК. Документы. Пекин. 1973. С. 27-32.
14 Там же. С. 29.
15 Здесь и далее выступление Дэн Сяопина на VI специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН приводится по Жэньминь жибао. 1974. 11 апреля.
16 XI Всекитайский съезд КПК. Документы. Пекин, 1977. С. 69.
17 Там же. С. 64.
18 Капица М. С. Цит. соч. С. 339.
19 Жэньминь жибао. 1979. 2 февраля.
20 Сулянь дуйвай гуаньси (Внешнеполитические отношения СССР). Хэнань, 1989. С. 273.
21 Дандай чжэнчжи хэ гоцзи гуаньси (Современная политика и международные отношения). Ухань, 1986. С. 301.
22 Шицзе чжэнчжи юй гоцзи гуаньси (Мировая политика и международные отношения). Хубэй, 1987.
23 Жэньминь жибао. 1978. 10 ноября.
24 См., например: Жэньминь жибао. 1885. 14 сентября; Ляован. 1985. №37. С. 9.
25 Жэньминь жибао. 1985. 28 марта; см. также: Дэн Сяопин. Основные вопросы современного Китая. М., 1988. С.125.
26 Шицзе чжиши. 1988. № 3. С. 6.
27 Дэн Сяопин. Основные вопросы современного Китая. М., 1988. С. 125.
28 Чжан Лили. Цит. соч. С. 282-284.
29 Гоцзи чжаньван. 1988. № 18. С. 5, 8.
30 Дандай шицзе чжэнчжи, цзинцзи юй гоцзи гуаньси (Современная мировая политика, экономика и международные отношения). Пекин: издательство Народного университета, 1988. С.9; Тао Цзюнь. Дандай гоцзи чжэнчжи хэ гоцзи гуаньси (Современные мировая политика и международные отношения). Ухань, 1986. С.153.
31 Тао Цзюнь. Цит. соч. С.156.
32 Подробнее см.: Се Исянь. Мировая расстановка сил и концепции «би» и «мультиполярности» // Шицзе чжиши. 1987. № 19.
33 Чэнь Чжунцзин. Гоцзи чжаньлюэ вэньти (Вопросы международной стратегии). Пекин, 1989. С.8.
34 Тао Цзюнь. Цит. соч. С. 159, 175.
35 Чэнь Чжунцзин. Цит. соч. С. 6, 15; см. также Шицзе чжиши. 1987. № 19.
36 См., например: Шицзе цзинцзи юй чжэнчжи. 1988. № 2. (Эта точка зрения получила более широкую поддержку позднее, в 1990-1991 гг., как подход, альтернативный «монополярным» концепциям США или «мультиполярным» концепциям таких держав, как СССР, Япония или европейские страны. См., например: Вэйлай юй фачжань. 1991. №4. С. 24-26).
37 Шицзе чжиши. 1987. № 14. С. 14-15.
38 Сяньдай гоцзи гуаньси. 1987. №4. С. 4.
39 Шицзе чжиши. 1988. №3.
40 Сяньдай гоцзи гуаньси. 1987. № 4. С. 4.
41 См.: Сяньдай гоцзи гуаньси. 1987. № 4. С. 5; Шицзе чжиши. 1988. №3. С. 27.
42 См., например: Гуанмин жибао от 25 января, 6 февраля, 27 апреля 1987 года.
43 Шицзе чжиши. 1988. № 3. С. 30.
44 Жэньминь жибао. 1990. 25 января.
45 Жэньминь жибао. 1990. 20 мая.
46 Чжаньлюэ юй гуаньли. 1996. № 3. С. 38.
47 Юй Суй. Диалектика современной мировой ситуации // Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 5. С.35.
48 Чжаньлюэ юй гуаньли. 1997. № 2. С. 21.
49 См., например: Сяньдай гоцзи гуаньси. 1997. С. 4.
50 Жэньминь жибао. 1988. 3 декабря.
51 Жэньминь жибао. 1988. 25 декабря.
52 Шицзе цзинцзи юй чжэнчжи. 1991. № 9. С.22.
53 См.: Проблемы Дальнего Востока. 1997. № 3.
54 Гоцзи вэньти яньцзю. 1993. № 3. С. 10.
55 Гоцзи чжэнчжи синь чжисюй вэньти (Проблемы нового международного политического порядка: Сборник статей). Пекин, 1992. С. 37.
56 Гоцзи чжэнчжи синь чжисюй вэньти. Цит. соч. С. 2.
57 Гоцзи чжаньван. 1997. № 5. С. 5.
58 Гоцзи чжэнчжи синь чжисюй вэньти. Цит. соч. С. 283.
59 Гоцзи вэньти яньцзю. 1993. № 3. С. 13.
60 Гоцзи чжэнчжи синь чжисюй вэньти. Цит. соч. С. 6-7.
61 Там же. С.12.
62 См., например: Чжунго вайцзяо. 1993. № 3; Нанкай сюэбао. 1994. № 3 и др.
63 Гоцзи чжэнчжи синь чжисюй вэньти. Цит. соч. С.12.
64 Гоцзи чжаньван. 1996. № 1. С.3.
65 Чжаньлюэ юй гуаньли. 1995. № 3. С.87-88.
66 Подробнее см.: Янь Сюэтун. Новая концепция безопасности и взгляды на сотрудничество в области безопасности // Сяньдай гоцзи гуаньси. 1997. №11. С.28-32.
67 Жэньминь жибао. 1997. 28 июля.
68 Чжаньлюэ юй гуаньли. 1996. № 3. С. 40.
69 Тайпинян сюэбао. 1997. № 4. С. 37—44.


Опубликовано 09 марта 2006 года


Главное изображение:

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): КНР, внешняя политика


Полная версия публикации №1141857334 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ПОЛИТИКА КОНЦЕПЦИИ КНР В ОБЛАСТИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network