публикация №1141775983, версия для печати

Внешняя политика Берлинской Республики: новый "германский путь"?


Дата публикации: 08 марта 2006
Автор: Николай Павлов
Публикатор: Тихомиров Александр Валентинович (номер депонирования: BY-1141775983)
Рубрика: ПОЛИТИКА МИРОВАЯ ПОЛИТИКА
Источник: (c) http://portalus.ru


Н.ПАВЛОВ. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА БЕРЛИНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ: НОВЫЙ «ГЕРМАНСКИЙ ПУТЬ»?

Опубликовано: МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. 2005. №2. С.63-75.

ПАВЛОВ Николай Валентинович, доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН

Новая архитектура мира, а также качественные изменения, которые претерпела ФРГ после объединения, не могли не сказаться на ее внешнеполитическом курсе. Это требует пристального внимания со стороны российских научных, политических и дипломатических кругов.
Трудно согласиться с точкой зрения отдельных исследователей, что термин «запоздалая нация» [1] в отношении немцев можно в принципе экстраполировать на сферу политики, в том числе и внешней. Действительно, свои шаги на пути к становлению единого национального государства, европейской державы, индустриальной нации, колониальной и мировой державы, а также к республике и функционирующей парламентской демократии Германия делала, когда другие страны уже имели подобный опыт за плечами. Германская империя была создана в 1871 г. При этом зачастую ее неадекватные и излишне резкие действия на внешнеполитическом поле в XIX и XX вв. можно объяснить потребностью как можно скорее занять место «под солнцем», стать таким же признанным и успешным субъектом мировой политики, как и другие великие державы. Германия искала равноправия там, куда она не успела попасть «по возрасту», где уже давно сложился «концерт европейских держав», и великие мира того, поделив Европу на сферы влияния, занимались дележкой неевропейского пространства. К тому же, учитывая геополитическое положение Германии на стыке Западной и Восточной Европы, военный фактор, то есть фактор безопасности, всегда играл для немцев первостепенную роль. В конечном счете, это вело к милитаризации экономики и нарастанию агрессии, выливавшейся наружу. Неудивительно, что итоги Первой и Второй мировых войн, в которых немцы потерпели сокрушительное поражение, вели к дискриминации Германии со стороны победителей прежде всего в военной области. А это, в свою очередь, служило аргументом в самой Германии для политики ревизии и реванша.
Тотальное поражение во Второй мировой войне, возникновение биполярного мира, раскол нации и создание двух германских государств-антиподов, лишенных внешнеполитической самостоятельности, в корне изменили представления немцев о путях и средствах своего возвращения в круг независимых и полноценных участников новой системы международных отношений. После Второй мировой войны главным инструментом приобретения равноправия ФРГ стала экономика. За период, прошедший с 1949 г., выяснилось, что государственные цели страны – мир, добрососедство, благосостояние, терпимость, заботливое отношение к культуре и т.п. – лучше всего реализовывать на многостороннем уровне путем подключения к деятельности различных наднациональных организаций, участвующих в международном разделении труда.
Внешняя политика Федеративной Республики за все время ее существования, вне зависимости от состава правительства и партийного представительства в нем, отличалась преемственностью и предсказуемостью. Это было напрямую связано с итогами Второй мировой войны, с особым положением двух германских государств и с сознательным ограничением со стороны держав-победительниц их внешнеполитического суверенитета. Существовала определенная зависимость Федеративной Республики от Соединенных Штатов Америки (соответственно – ГДР от СССР). В стадии зарождения холодной войны конфликты между США и Советским Союзом моментально отражались на Германии, и попытки найти прибежище в нейтралитете для обоих германских государств были просто исключены.
С момента возникновения западногерманского государства во внешней политике ФРГ сформировался целый комплекс аксиом, пишет немецкий исследователь Ш. Бирлинг [3], который можно охарактеризовать как государственные интересы страны. Он включает в себя ориентацию на Запад, европейскую интеграцию, особые франко-германские отношения, стабилизацию демократических режимов в соседних восточноевропейских государствах, сохранение и укрепление открытой мировой экономической системы. Средства, которые Федеративная Республика использует для достижения этих целей, − «постмодернистские», отличающиеся от тех, которые применялись национальными государствами в XIX и XX вв.
Известный немецкий историк Г. Шёльген справедливо отмечает, что в умах руководителей республики на Рейне, отвечавших за формирование внешнеполитического курса страны, укоренилась мысль, согласно которой вследствие своего центрального положения в разделенном мире страна, как никакой другой член Атлантического альянса, зависела от его гарантий по обеспечению безопасности. С этими гарантиями с самого начала были связаны все условия и содержание международной деятельности Бонна в политической, экономической и военной области. «Формулировались они, как правило, в Вашингтоне, и каждый федеральный канцлер рано или поздно спрашивал себя, а где, собственно, делается германская внешняя политика. Поэтому изменение курса или его корректировка, как, например, «восточная» и «германская политика» с 1969 по 1973 г., постоянно осуществлялись в тесном согласовании и с разрешения западных держав, и ни в коем случае не против США. Разве могло кого-нибудь удивить, что республика, вскоре после объединения ставшая европейской державой, неожиданно вынужденная действовать с позиций суверенного государства, выглядела беспомощно и неуверенно?» [4]
После объединения ФРГ и ГДР во внешнеполитической доктрине Федеративной Республики, при сохранении основополагающих констант, произошла смена внешнеполитических приоритетов. «Германская политика» перекочевала в каталог внутриполитических и внутриэкономических проблем. Несколько отошла на второй план и приняла новую конфигурацию политика в области безопасности, что связано как с переменами в мире в целом (уменьшением роли военно-технической составляющей внешней политики в итоге ликвидации военно-политической конфронтации между Востоком и Западом и завершения периода холодной войны), так и с качественными изменениями в статусе Германии. С исчезновением европейского социалистического лагеря ушла в прошлое и сама «восточная политика». Еще одной новацией правительства СДПГ-«зеленых», несмотря на довольно слабое материальное подкрепление, стал приоритет политики в отношении развивающихся стран, в которых федеральное правительство видит опасный потенциал кризисов и конфликтов, способных затронуть интересы безопасности страны как экспортно ориентированной торговой державы.
С приходом к власти «красно-зеленой» коалиции и постепенным вводом в оборот понятия «Берлинская республика», особенно после парламентских выборов 2002 г. и повторного избрания Г. Шредера канцлером ФРГ, вновь актуальным стал вопрос, где все-таки делается внешняя политика Германии в новом постбиполярном мире. Сам канцлер дал на него недвусмысленный ответ. «По жизненно важным вопросам немецкой нации, − сказал он 13 сентября 2002 г. в бундестаге, − решения принимаются в Берлине и нигде больше» [5].
Насколько обоснованно и оправданно было это заявление? Как можно описать видимые перспективы внешней политики ФРГ, вытекающие из изменившегося положения Германии в постбиполярном мире? Будет ли она проводить амбициозную глобальную политику вместо ранее практиковавшейся евроцентристской? Стабильно ли закреплена в увеличившейся Федеративной Республике демократическая господствующая форма, и исключен ли тем самым новый особый «германский путь» с его роковыми последствиями для внутренней и внешней политики?

***

Смена правительства в Германии осенью 1998 г. дала повод развернуть широкую дискуссию о том, насколько это событие, вкупе с переносом столицы из Бонна в Берлин, вызовет фундаментальные изменения в политической, в том числе внешнеполитической, культуре ФРГ. К власти пришло новое поколение политиков, не испытавших тягот войны, и отождествлявших себя с молодежным бунтом конца 60-х годов XX в. 19 апреля 1999 г. германский бундестаг впервые собрался на своем пленарном заседании в старом-новом здании берлинского рейхстага. Именно с этого времени в широкое употребление вошло понятие «Берлинская республика» [6], которое использовал Г. Шредер в своем правительственном заявлении, чтобы провозгласить прорыв «к новым берегам» и ознаменовать таким образом новую эпоху в соотношении политических сил.
36 из почти 50 лет существования ФРГ в стране правили христианские демократы. В этом контексте смена правительства воспринималась общественностью одновременно как смена политических поколений. При таком рассмотрении интенсивное использование новым федеральным правительством термина «Боннская республика» должно было продемонстрировать качественно изменившийся характер новой Германии по сравнению с ограниченной в своем суверенитете старой ФРГ. Главная цель противопоставления Берлина Бонну состояла в том, чтобы завоевать как можно больше сторонников и заставить население страны поверить в поистине неограниченные возможности правительства «красно-зеленой» коалиции. Политтехнологи СДПГ предприняли небезуспешную попытку провести в общественном сознании четкое разграничение между прошлым и будущим, между Бонном и Берлином. Для немцев на востоке и на западе картина тихого провинциального Бонна должна была ассоциироваться с консервативным стилем правления блока ХДС/ХСС, а образ динамичного и современного мегаполиса Берлина – с «новым политическим центром», идею которого ставит себе в заслугу канцлер Г. Шредер. Если ярлык столицы на Рейне должен был символизировать тягу к сепаратизму (вспомним «железный занавес») в рамках (западно)европейских и атлантических структур, то Берлин – открытость единой и полностью суверенной Германии изменившемуся миру.
Стоит согласиться с известным немецким политологом К. Зонтхаймером, что главное отличие Берлинской республики от Боннской состоит в тех проблемах и задачах, которые встали сегодня перед страной и ее обществом. Не в последнюю очередь это относится и к положению Германии в современной международной системе, принципиально отличающейся от той, в рамках которой приходилось оперировать боннским политикам [7].
Еще одной особенностью Берлинской республики, которая ассоциируется исключительно с «красно-зеленой» коалицией, стало окончание дискуссии о «нормальности» национального немецкого государства и его политики. Характерно в этой связи высказывание Й. Фишера, который как-то справедливо заметил, что если нация дискутирует о своей нормальности, то это первый признак ее ненормальности. Чем был вызван этот общественно-политический диспут? «Ненормальность» двух германских государств объяснялась многими немецкими политологами, во-первых, тем, что ФРГ и ГДР занимали «особую нишу» в эпицентре конфликта между двумя системами. Поэтому, мол, Федеративная Республика, обладая неполным суверенитетом, вынуждена была поддерживать особо добрые отношения с державами-победительницами во Второй мировой войне, не имея возможности проводить «нормальную» политику ни внутри страны, ни за ее пределами. Во-вторых, будучи ответственной за преступления нацистской Германии, она испытывала также чувство особой исторической вины по отношению к другим государствам – отсюда ее особая, по большей части вынужденная, ориентация на проведение политики возмещения ущерба. Наконец, в-третьих, «ненормальность» или неестественность положения немецкой нации заключалась в ее разделенности и невозможности в условиях противостояния Восток-Запад добиться национального самоопределения. Фактически в послевоенный период вплоть до 1989/90 гг. параллельно писались две самостоятельные германские истории. Лишь с включением ГДР в ФРГ эта аномалия была преодолена.
При Г. Коле, особенно в первые годы после германского объединения, внешняя политика ФРГ в основном определялась стремлением доказать как международному сообществу, так и своим собственным гражданам «нормальность» избранного курса, которая трактовалась прежде всего как приверженность общегуманистическим либерально-демократическим ценностям, реализуемая исключительно в системе западных союзов при строгом соблюдении норм международного права. Под этим термином подразумевалось также естественное состояние полностью независимого и суверенного национального государства. Призывы «нормализовать» внешнюю политику ФРГ предполагали, в том числе, и отказ от ряда самоограничений, обусловленных особенностями исторического развития страны. В частности, один из лидеров ХДС В. Шойбле считал участие бундесвера во всех военных акциях стран НАТО проверкой Германии на «нормальность».
Переезд правительства и парламента в Берлин был воспринят многими как расставание не только с Бонном, но и с внешне- и внутриполитическими принципами Боннской республики, и следовательно – как обретение «новой нормальности». На самом деле это восприятие в корне противоречит принципам преемственности и предсказуемости «боннской демократии» и тезису о том, что управляемая из Берлина Германия, наконец, стала «нормальной». Возникает законный вопрос, а чем же Боннская республика хуже, чем Берлинская? Берлинская республика не вышла из Боннской, если под этим следует понимать изменение внешнеполитического курса. Й. Фишер не скрывал преемственности курса нового кабинета министров, заявляя, что не может быть исключительно «зеленой» внешней политики, а может быть только «германская» внешняя политика, которая подчинена лишь одной главной цели – укреплению престижа страны на международной арене: «Преемственность и надежность германской внешней политики являются добродетелью первостепенной, а не вторичной важности. Только продолжая политику разумного самоограничения и многостороннего представительства интересов, мы сможем сохранить доверие и предсказуемость, которые были наработаны старой и новой Федеративной Республикой за 50 лет ее осмотрительной внешней политики. Это - наше важнейшее внешнеполитическое наследие. Лишь в том случае, если мы будем без колебаний, не вызывая недоверия других стран, придерживаться этого наследия, перед нами откроется свобода действий, которая нам необходима, и которую германская внешняя политика может использовать в созидательных целях» [8].
Характерной особенностью внешнеполитического курса СДПГ-«зеленых» стало то, что такие константы, как кооперация, интеграция и мультилатерализм, проповедуются не сами по себе, но исключительно в контексте образцовой цивилизаторской роли Германии в современных условиях. «Особая роль внешней политики Федеративной Республики заключается, соответственно, в том, чтобы, будучи инициатором и мотором кооперации, влиять на международные отношения с целью их цивилизации»[9]. Как никакое другое правительство ФРГ, кабинет Шрёдера/Фишера подчеркивает этот образец цивилизаторского характера внешней политики, который в наибольшей степени проявляется в контексте отношений Север-Юг.
Политическая элита Берлинской республики видит в международных организациях наиболее приемлемый механизм разрешения конфликтов, официально заявляя, что ООН должна обладать исключительным правом на введение санкций и принудительных мер для урегулирования конфликтов. «ООН мы предложим самостоятельные подразделения для осуществления миротворческих операций. При этом федеральное правительство активно выступает за то, чтобы сохранить за ООН монополию на применение силы и укрепить роль ее Генерального секретаря» [10]. Хотя военные акции, решение о которых может принять Совет Безопасности, допускают применение военной силы, канцлер Г. Шредер, в принципе, чрезвычайно скептически относится к военным операциям и предпочитает политические инструменты урегулирования конфликтов, которым в полном объеме сможет служить постоянное место ФРГ в Совете Безопасности. «Мы воспользуемся возможностью стать постоянным членом СБ ООН, если совместное европейское членство в нем окажется невозможным, − заявил он. — Мы не собираемся играть на международной арене роль одной из ведущих мировых держав или без согласования с нашими партнерами выдвигать политические инициативы в кризисных ситуациях. Для нас важно всестороннее сотрудничество во всем мире» [11].

***

Переходя к оценкам региональных составляющих внешней политики Берлинской республики, хотелось бы процитировать известного немецкого политолога, в прошлом директора Научно-исследовательского института фонда «Наука и политика» М. Штюрмера, который пишет: «Единство, уход русских и перегруппировка очагов угроз в мировой политике не являются для Федеративной Республики Германии "часом ноль", и германская внешняя политика не нуждается в коренных изменениях от А до Я. Тем не менее, все не так, как было раньше. Поэтому следовало бы все проанализировать и затем, исходя из географии и истории, определить и ранжировать интересы. Прежде всего, важны три определяющие величины: Соединенные Штаты, Европа после Маастрихта и отношение к России» [12]. От себя добавим, что не менее важна и четвертая величина, а именно – политика в отношении развивающихся стран.
Европа продолжает оставаться в центре немецких внешнеполитических интересов, и нынешний кабинет старается сохранить за Германией роль ее «локомотива и интеграционного ядра». Федеративная Республика – либеральная, демократическая, зажиточная страна – уже давно считается в Европе «мягким гегемоном». Х.-П. Шварц считает, что Германии никуда не деться от своей величины и своей мощи. Вследствие чрезвычайно высокой плотности взаимных связей Европа уже долгое время находится на пути интеграции, которая последовательно будет вести к ограничению суверенитета отдельных государств и врастанию их в некое региональное квазигосударственное образование. Интеграция будет способствовать ликвидации анархии в международной системе и перевода ее в договорную надежность внутренней политики. Поэтому продолжение этого процесса — важнейшая задача германской внешней политики.
Обещая вести наступательную европейскую политику, учитывающую немецкие национальные интересы, Г. Шредер поддержал стратегические планы расширения европейских структур на страны Восточной и Юго-Восточной Европы. Предпосылкой этого должен был быть ряд реформ ЕС, прежде всего реформа аграрной и финансовой политики, а также совершенствование европейских институтов. При этом он потребовал «восстановить равноправие» в сфере экономической политики. «Время, когда Европа процветала за счет Германии, ушло», − заявил он на ежегодном совещании в Вене глав правительств, министров иностранных дел и министров финансов стран ЕС (вклад ФРГ в общий бюджет ЕС в 1998 г. составлял около 11 млрд. евро - более половины всей суммы, лишь к 2006 г. он сократится). «Мы готовы и дальше выступать в качестве "мотора" Европейского союза, − заявил канцлер, − но это не значит, что мы будем оплачивать чью-то нерадивость, с этим пора кончать». Следующая важная цель заключалась в укреплении внешнеполитической дееспособности Европейского союза, иными словами, совершенствовании совместной внешней политики и политики безопасности. Эти новые акценты не означали отхода от стратегических ориентиров предшествующего правительства.
Германия стремится по своим правилам определять конфигурацию Европы будущего, чтобы оказаться в более выигрышном положении. 12 мая 2000 г. Й. Фишер выступил в Берлине в университете им. Гумбольдта с речью, которая фактически открыла новую дискуссию по вопросам европейской интеграции. Он потребовал реформ, которые были бы направлены на большую демократию и на большую прозрачность принятия решений в ЕС. Он предложил четко разграничить компетенции между наднациональными институтами и государствами – членами Евросоюза, принять Хартию основных прав и поднять статус национальных парламентов. Особое внимание вызвали два его требования: создание европейской федерации с избираемым президентом и формирование европейского правительства. Европейский парламент, состоящий из двух палат, должен был взять на себя все законотворческие и представительские функции. Й. Фишер предложил сформировать первую палату из напрямую избранных депутатов, а вторую - из депутатов национальных парламентов.
Несмотря на жаркие дебаты по этому поводу, почти все осталось без изменений. Концепция создания европейского ядра из Франции и Германии не была поддержана Парижем. Это говорит в пользу того, что национальный эгоизм в европейских столицах пока еще превалирует над желанием сделать ЕС более эффективной организацией.
Чем же объясняется разность в подходах Берлина и Парижа к европейской интеграции? Как в отношениях с США, так и в отношениях с Францией, определенным рубежом стало германское объединение и ликвидация противостояния Восток-Запад, которые заметно повлияли на геополитическое положение двух стран. Если раньше ФРГ постоянно выступала на политическом уровне как младший партнер Парижа, то с 90-х годов прошлого столетия она значительно прирастила территорию и население. Это поставило под вопрос бывшие параметры франко-германского сотрудничества в Европе. Париж видел в предстоявшем расширении ЕС на Восток перспективу оттеснения себя на географические задворки Европы, в то время как Берлин все больше выдвигался в центр континента, имея возможность взять на себя функцию связующего звена между Востоком и Западом. Это привело к тому, что ФРГ стала сторонником расширения ЕС, а Франция, наоборот, − его институционального углубления. Новая расстановка сил принципиально изменила роль и вес Германии. Поэтому теперь уже Франция вынуждена была опасаться деградировать до роли младшего партнера. С точки зрения немецкой политической элиты, напротив, впервые было достигнуто равновесие с Францией. В этом контексте даже отказ от национальных валют не смог сгладить противоречия между двумя государствами.
Германское единство и слабость России отчетливо демонстрируют то, что контурно обозначилось еще во времена холодной войны, особенно на ее заключительной стадии: ФРГ возлагает прежде всего на себя главную ответственность за будущее единой Европы. Характерно в этой связи высказывание одного из ведущих немецких международников К. Хакке, который не без сарказма заметил, что «Франция скатилась до уровня локальной державы на задворках Европы, а Германия еще до объединения вновь возвысилась до важнейшей державы Европы» [13]. Правда, дабы избежать упреков в национальном эгоизме, в отличие от 1871, 1913 или 1938/39 гг. немецкие политики ориентируются на национальные интересы, которые демонстративно дефинируются ими исключительно как общие европейские целевые перспективы. У Европы, не перестают заявлять они, больше нет германской проблемы, но у Германии есть европейская задача – будучи прочно интегрированной частью Запада, играть роль моста взаимопонимания между Востоком и Западом.
Учитывая, что после войны в Косово государства – члены ЕС в очередной раз осознали свою беспомощность в решении вопросов войны и мира без вмешательства Америки, правительство Шрёдера/Фишера, председательствующее в ЕС в 1999 г., активно повело линию на более эффективную разработку «европейской политики в области безопасности и обороны» (ЕПБО), институциональные рамки которой были определены Европейским советом в Кёльне в июне 1999 г. В целом, общая линия ЕС в этой сфере предполагает развитие постоянных военно-политических структур; взятие на себя государствами-членами обязательств по дальнейшему разворачиванию необходимых военных потенциалов, особенно в области стратегической разведки и стратегических транспортных потенциалов; углубление европейской кооперации в области производства вооружений, а также гибкое сотрудничество между структурами НАТО и ЕС. Причины для интенсификации ЕПБО лежат на поверхности, хотя Францией и Германией – лидерами интеграции – движут различные мотивы. Экономическая мощь Евросоюза явно преобладает над его политической силой и военным потенциалом. Не удивительно, что объединенная Европа хотела бы развивать политическую активность, включая ЕПБО, и за пределами ЕС, в том числе на Балканах, на Ближнем Востоке и, в конечном итоге, во всем мире, а также укреплять «европейскую опору» в Североатлантическом союзе. Поэтому на саммите Евросоюза в Хельсинки в декабре 1999 г. было принято решение создать силами стран – членов ЕС до 2003 г. сухопутный контингент сил быстрого развертывания численностью 50-60 тыс. человек, а также дополнительно – подразделения ВМС и ВВС, которые в совокупности могли бы быть в течение 60 дней приведены в боевую готовность и находиться в зоне оперативных действий по урегулированию кризисов и конфликтов в течение одного года. В ноябре 2000 г. в Брюсселе члены ЕС заявили о готовности предоставить для урегулирования кризисов 100 тыс. военнослужащих, 400 транспортных самолетов и 100 кораблей. Обещанный вклад Германии ограничился, однако, 30 тыс. солдат, из которых лишь 18 тыс. могли бы принимать участие в операциях, предпринимаемых Евросоюзом.
22 ноября 2002 г. министр иностранных дел ФРГ И. Фишер и его французский коллега Д. де Вильпен, выступая перед членами Европейского конвента, выдвинули очередную инициативу, которая получила название «Совместные предложения в области Европейской политики безопасности и обороны». В этом документе предлагалось трансформировать ЕПБО в Европейский союз безопасности и обороны, который мог бы содействовать дальнейшему становлению европейской опоры НАТО. Однако ни 2002, ни 2003 гг., особенно если вспомнить англо-американскую войну в Ираке, не принесли с собой реального прогресса в становлении европейской политики в области обороны и безопасности.
История сыграла с европейцами, в том числе и с немцами, злую шутку. Ситуация с обеспечением их безопасности после окончания холодной войны объективно лучше, чем когда бы то ни было. Германия впервые в своей истории окружена одними друзьями. Отсутствие серьезной военно-политической угрозы на континенте привело к тому, что организационное формирование совместной европейской политики в области безопасности наталкивается на большие трудности. Даже первая со времен 1941–1945 гг. война в Европе на Балканах не смогла побудить европейцев своевременно поспешить ликвидировать эту брешь.
В целом, очевидно, что ограниченность средств, в том числе военных, усугубляет зависимость объединенной Европы от США. Это стало особенно заметно с расширением Европейского союза и появлением «линии напряженности» в вопросах проявления солидарности с Америкой между «старой» и «новой» Европой. Война в Ираке показала, что Евросоюзу еще очень далеко до выработки единой внешней политики и политики в области обороны и безопасности.
Очевидно: нынешнее сотрудничество между Берлином и Парижем, несмотря на декларируемую преемственность и незыблемость базовых принципов, разворачивается в новых условиях. Изменения касаются баланса сил между обоими государствами, их роли и статуса в европейской и глобальной политике, их интересов и внешнеполитической стратегии, их новой ответственности по отношению к европейской интеграции и странам Центральной и Восточной Европы. Поэтому ось Берлин-Париж испытывает серьезные перегрузки. Если французы выступают за углубление интеграции и выдвигают возражения в отношении расширения ЕС, то немцы, наоборот, видят в расширении надежные гарантии своей безопасности. Если французы преследуют цель стратегической автономии Европы, то немцы видят в европейских структурах не альтернативу, а дополнение к НАТО. Хотя Г. Шредер публично поддержал французскую концепцию «Европейской державы», вопрос о серьезности намерений Берлина в этом вопросе с точки зрения реальной политики остается открытым.
Стала ли прежняя особая роль, которую Франция играла в германской внешней политике, менее значительной в условиях Берлинской республики, или все это было внешним проявлением тактических разногласий между Берлином и Парижем? Эволюция двусторонних отношений, прежде всего выработка совместной позиции по войне в Ираке, говорят все-таки в пользу второго. Опросы общественного мнения, проведенные в январе 2001 г., показали, что 81% французов и 86% немцев считают «хорошие германо-французские отношения» «существенной» или «важной» предпосылкой для процесса европейской интеграции [14].
Кабинет Г. Шредера стал одним из наиболее настойчивых в Европе в подготовке мер, которые предотвратили бы негативные процессы в расширяющемся ЕС и снижение дееспособности органов Евросоюза. Видимо, сказывается опыт, накопленный страной в ходе более чем десятилетней адаптации Восточной Германии после объединения страны. Германия сыграла определяющую роль в одобрении летом 2004 г. Европейской конституции. Однако предстоит еще длительный и мучительный процесс, где ратификации этого документа национальными парламентами, а где и проведения всенародных референдумов. Поэтому осторожность и прагматизм будут определять реальную европейскую политику и нынешнего немецкого правительства и, очевидно, следующего.
Все признаки говорят о том, что достигнутый уровень европейской интеграции не сможет быть существенным образом уплотнен. Против ожиданий «отмирания государства» говорит и то обстоятельство, что Европейский союз – сама по себе система регионально организованных государств – со своей стороны, включен в более широкую конструкцию. Желающие вступить в ЕС ни в коем случае не захотят отказаться от своей государственности. При этом, учитывая сложную структуру взаимосвязей внутри таких систем, как ЕС и НАТО, а также между членами и не членами этих систем, неизбежно возникновение очагов напряженности. Негативную реакцию могут продемонстрировать страны, которые по тем или иным причинам с настороженностью относятся к окрепшей Германии и воспринимают ее как одну из доминант в европейской или мировой политике. При этом нельзя исключить появление антигерманских коалиций внутри выше обозначенных регулирующих систем.
Не следует также забывать, что на интеграционный процесс будет, наконец, влиять отношение к нему со стороны США и России. Если Вашингтон видит в этом процессе подрыв своих позиций в Европе, то Москва – потерю своих западных рубежей (подбрюшья). Пока Германия делала все, чтобы не допустить возникновения подозрений, будто она хочет вытеснить Соединенные Штаты из Европы. ФРГ добилась утверждения своего кандидата на пост главы военного штаба ЕС, и этот факт свидетельствует о старании Берлина избежать появления напряжений между ЕС и НАТО и теснее наладить оперативное планирование между обеими организациями.
Соединенные Штаты Америки – второй приоритет германской внешней политики. Отношения с ними имеют как двусторонний, так и многосторонний контекст. Не вызывает сомнений и тот факт, что с прогрессом европейской интеграции и окончанием холодной войны значение отношений США для Германии заметно снизилось.
Это объясняется, во-первых, понижением роли Вашингтона как гаранта безопасности ФРГ в связи с ликвидацией угроз, вытекавших из военно-блокового противостояния. Как считают некоторые эксперты, вступление Америки на путь унилатерализма еще в период президентства Б. Клинтона (1993-2001 гг.), и продолжение этого курса при Дж. Буше-младшем (с 2001 г.) стало во многом результатом разочарования в Вашингтоне явной неготовностью Европы к кооперации с США в военно-политической области [15]. События на территории бывшей Югославии и в Афганистане показали, что европейские страны, за исключением Великобритании, оказались неспособными поддерживать военные операции американцев на заданном технологическом уровне. Отсюда и скептическое отношение американцев к дискуссии в ЕС по поводу формирования общей политики в области безопасности и обороны. В этом отношении можно согласиться с аксиомой немецкого политолога Р.Вольфа о том, что, «кто не дееспособен в военном отношении, в большинстве случаев не принимается всерьез в качестве партнера, посредника или соперника» [16].
Нынешнее правительство СДПГ-Союз 90/"Зеленые" постоянно подчеркивает, что главной чертой ее является «мирная направленность», В частности, в правительственном заявлении от 10 ноября 1998 г. канцлер Г. Шредер заявил, что основной целью внешнеполитического курса его кабинета, является «всяческое содействие мирному процессу во всем мире, так как ФРГ осознает свою ответственность и задачи, вытекающие из значения и авторитета объединенной Германии в мировом масштабе. Германская внешняя политика есть и остается политикой мира, мы решительно заявляем о своей готовности участвовать в мерах по его установлению и поддержанию».
Для «красно-зеленой» коалиции ООН стала ядром ее внешней политики мультилатерализма, иными словами, многосторонней и многослойной дипломатии. Об этой важнейшей константе свидетельствует весь внешнеполитический курс Германии с момента объединения ФРГ и ГДР. Для Берлина ООН является центральной организацией, отвечающей за глобальный мир, безопасность и прогресс. Возможно ли было в этой ситуации ожидать от Германии иной реакции на действия США в Ираке, чем та, которая была озвучена Г. Шредером? По всей видимости, нет.
Во-вторых, в обеих странах произошла смена поколений, которые ощущали близкую связь между собой как результат развития тесных союзнических отношений после Второй мировой войны. Эта смена привела к тому, что чувство зависимости от «мирового гегемона» и уважительное к нему отношение сменилось со стороны повзрослевшего вассала на претензии рассматривать себя в качестве равноправного партнера. «Немцы (это относится и к христианско-демократической, и либеральной оппозиции — Н.П.) ожидают от США, прежде чем те будут принимать важные решения, учета немецких, равно как и европейских интересов, но в первую очередь – своевременных консультаций, а не только информирования» [17].
В-третьих, произошел массовый отток из ФРГ американских военнослужащих. Более 12 млн. солдат США и членов их семей жили в ФРГ в период с 1949 по 1990 гг. В настоящее время в Германии остался лишь ограниченный экспедиционный корпус с отдельными военными базами в районе Рейна и Майна, который в любое время может быть отозван на родину.
В-четвертых, нельзя не учитывать имеющий место латентный «культурный антиамериканизм», который в определенной степени провоцируется «красно-зеленой» коалицией и легко может выплеснуться на улицы. Причем этот антиамериканизм свойственен не только «шестидесятникам» и их детям, но, прежде всего, восточным немцам и даже охватывает определенную часть консервативных кругов.
В целом отношение в Германии к американской политике стало при Г. Шредере более негативным. Б сентябре 2003 г. опросы общественного мнения показали, что 50% немцев отрицательно отнеслись к ведущей роли Соединенных Штатов в мировой политике, в то время как в 2002 г. эта цифра составляла 27%. Число согласных с лидерством США сократилось с 68% до 45%. Одновременно в общественном мнении ФРГ произошел очевидный сдвиг в сторону Европейского союза. 81% согласились с тем, что для германских интересов ЕС важнее, чем Америка (2002 г. – 55%). И только 9% отдали предпочтение США (2002 г. – 20%). Аналогичные ответы последовали на вопрос, должен ли ЕС стать такой же сверхдержавой, как Америка. 70% опрошенных высказались за (2002 г. – 48%), и только 8% встали на сторону США (2002 г. – 22%). Кроме того, немцы выступают за то, чтобы их страна играла более активную внешнеполитическую роль. 82% высказались за это и только 13% выступили за изоляционистскую позицию Германии (в 2002 г. соответственно – 65% и 23%) [18].
В-пятых, отчуждению между ФРГ и Америкой в значительной мере способствует и глобализация, которая воспринимается многими как «американизация» международных отношений, мировой экономики и традиционного европейского образа жизни.
Администрация США дала понять, что ее «германская политика» должна интерпретироваться как реакция на критику Г. Шредером американской позиции по Ираку в ходе предвыборной кампании. Канцлер заявил тогда, что Федеративная Республика ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в войне против Ирака, даже если об этом попросит Совет Безопасности ООН. Тем самым Германия в глазах Вашингтона отказалась от международной ответственности в борьбе с терроризмом и вместо этого присоединилась к антиамериканскому настрою во Франции, которая хочет создать европейский противовес гипердержаве США и традиционно поддерживает хорошие отношения с арабскими странами. «В позиции французов в первой половине 2003 г. не было ничего действительно нового, − отмечал бывший высокопоставленный американский дипломат Р. Холбрук, − но позиция немцев была полностью неожиданная и беспримерная. Немцы вложили свою внешнюю политику в руки французов. Это было большим новшеством, которое, в моих глазах, не может отвечать долгосрочным интересам Германии» [19].
«Деликатность германо-американских отношений – это внешнеполитический Основной закон Федеративной Республики. Этот Основной закон был предан забвению со стороны правительства Шрёдера/Фишера», − убежден К. Хакке [20]. Г. Шёльген считает, что Федеративная Республика впервые после своего вступления в НАТО поставила под вопрос свое отношение к Америке и тем самым – свою тесную привязку к западному союзу [21]. В этой связи он привел слова известного внешнеполитического эксперта СДПГ Х.-У. Клозе, который упрекнул канцлера в том, что тот обязан был знать: коллективная память европейских соседей Германии с «особым недоверием воспринимает особые "немецкие пути во внешней политике"». Г. Шредер «таким образом сделал именно то, в чем он упрекает американцев – в их склонности действовать с позиций унилатерализма. Тем самым он одновременно нарушил основные принципы немецкой внешней политики после Второй мировой войны».
Сейчас страсти вокруг вторжения в Ирак уже в основном стихли. Германия и Франция постарались максимально сгладить противоречия со своим заокеанским стратегическим партнером. Вместе с тем не следует ожидать, что противостояние в иракском вопросе между США и Великобританией с одной стороны и ФРГ, Францией и Россией – с другой окончательно разрешилось к удовлетворению всех заинтересованных игроков. Очевидно, что Соединенные Штаты будут настаивать на конкретном участии Германии в стабилизации положения в Ираке для того, чтобы облегчить груз американской ответственности за послевоенное урегулирование в стране. Схожая линия уже имела место в СРЮ. Правительство Федеративной Республики вновь попало между молотом и наковальней: с одной стороны оно испытывает давление Вашингтона, с другой не может не учитывать мнение собственного населения, не приветствующего современную силовую политику США.
На сегодняшний день есть целый ряд тем, на примере которых просматриваются германо-американские противоречия в выборе внешнеполитической стратегии: политика США по отношению к ООН, отклонение американским Сенатом Договора о всеобщем запрещении ядерных испытаний, дискуссии в Соединенных Штатах по вопросам о выходе из Договора по ПРО, о национальной системе противоракетной обороны, о Международном уголовном суде, о Конвенции о запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении, или то, как американцы обращаются с Конвенцией ООН об изменении климата и с Киотским протоколом. Если США на военные цели тратят 3,2% ВНП, то Германия – 1,5% (стремится выйти на уровень 1,1%). Согласно решениям федерального правительства военный бюджет страны упал с 45 млрд. марок (плюс 2 млрд. на использование бундесвера в Косово) в 1998 г. до 43,5 млрд. марок в 2002 г. Вашингтон скептически относится к проводимой в ряде европейских стран военной реформе. Особенно это касается Германии, которая помимо снижения военных расходов (в настоящее время они относительно меньше, чем в какой-либо другой стране НАТО, кроме Люксембурга), постепенно отказывается от крупной армии, формируемой на основе закона о воинской повинности, в пользу малочисленной, но более профессиональной и мобильной.
Несмотря на эти разногласия и противоречия, партнерство ФРГ и США по-прежнему остается основополагающим элементом внешней политики федерального кабинета министров. В той или иной мере, все шаги германского правительства в 90-е годы XX в. отвечали потребностям и желаниям США. По замечанию К. Хакке, многие все еще думают, что в ходе расширения НАТО восточные европейцы делают ставку на Западную Европу. Они заблуждаются. Восточные европейцы ищут безопасность у мировой державы США, поскольку знают, что в случае нужды, кризиса или, возможно, даже войны им никто другой не поможет. В их памяти остались печальные события 1938 и 1939 гг. [22]
Позиционирование Германии и Америки в международной системе, считают эксперты по обе стороны Атлантики, благотворно сказывается на разделении труда и ролей при наличии низкого конфликтного и высокого кооперационного потенциала. На одной чаше весов мы имеем военного, на другой – «мягкого гегемона». Здесь – мировая держава Америка, там – региональная держава Германия. Здесь – самопровозглашенный мировой полицейский, там – ограничивающая сама себя Федеративная Республика. Внешнеполитические представления той или иной стороны с национальной окраской практически никогда не пересекаются, что гарантирует от появления долгосрочных стратегических противоречий. Тем не менее, «трансатлантическая эпоха заканчивается, − убежден Г. Шёльген. – Это неудивительно, учитывая, что Атлантический альянс с момента своего создания в апреле 1949 г. был детищем холодной войны и вынужден был играть но ее правилам» [23]. Немецкая внешняя политика делается в Берлине, а не в Вашингтоне. От этого постулата, считает Г. Шёльген, уже не сможет отступить ни одно будущее федеральное правительство, не важно, кто будет его возглавлять, и на какие партии оно будет опираться.
Россия. Все правительства в истории ФРГ стремились сохранять и поддерживать хорошие отношения с Москвой [24]. Как подчеркивается в официальных заявлениях МИД ФРГ, «без России невозможно обеспечить на длительную перспективу безопасность и внешнеполитическую стабильность в Европе. Поэтому германская политика в отношении России понимается как европейская стабилизационная политика» [25].
Кроме того, в Германии не могут не понимать, что в какой-то момент в будущем Россия может выступить как гирька на чаше весов американской и европейской культур, американской и европейской модели государственности, как фактор сохранения европейской идентичности.
В целом при правительстве «красно-зеленой» коалиции двусторонние отношения развивались позитивно. Уже первый визит нового Президента России В. Путина в Германию 15–16 июня 2000 г. ознаменовал новый этап строительства отношений «на базе общих интересов». Июньская встреча В. Путина и Г. Шредера, указывает известный немецкий кремленолог М. Момзен, стала прологом установления личной дружбы между лидерами обоих государств и благожелательного отношения ведущих немецких политиков к интересам России, адвокатом которых они все активнее стали выступать на различных международных форумах [26].
Трагедия 11 сентября 2001 г. придала российско-германским связям новые импульсы, а последовавший 25–21 сентября визит В. Путина в Германию, который еще раз продемонстрировал солидарность России с международной антитеррористической коалицией, обострил сознание растущей взаимозависимости двух стран и усилил стремление к более тесному и всеобъемлющему сотрудничеству. Новое позиционирование Москвы, как все более открывающейся по отношению к евроатлантическим институтам, встретило принципиальную готовность ФРГ теснее интегрировать Россию в западные структуры, придав уже существующим договоренностям по этому направлению большую обязательность, и даже смягчило чеченскую тему в двустороннем диалоге. Бее это не могло не сказаться и на личных контактах руководителей обоих государств, которые развивались несколько в ином ключе, нежели в эпоху Б. Ельцина и Г. Коля, освободившись от всего нарочитого и наносного.
После победы на парламентских выборах 2002 г. новое федеральное правительство во главе с Г. Шредером в своей политике по отношению к России выделило две программные цели. С одной стороны, Германия, как член ЕС, НАТО и «большой восьмерки», стремится к расширению прочного и длительного партнерства в области безопасности между Россией и этими организациями. С другой стороны, Германия хотела бы способствовать развитию двустороннего политического, экономического и общественного диалога, чтобы сделать демократические, общественно-правовые и социальные реформы необратимыми. Для России и российско-германских отношений это может означать сохранение наработанного позитивного багажа и дальнейшее углубление двустороннего сотрудничества.
Третий мир. Сегодня Германия сотрудничает примерно со 120 развивающимися государствами. Главный упор при этом делается не только на борьбу с бедностью, но и на улучшение ситуации в области образования, развитие сельских районов, на охрану окружающей среды и ресурсов. Такого рода сотрудничество призвано оказывать содействие «самопомощи» и развитию собственной инициативы. Сотрудничество с целью развития осуществляется Германией на пяти принципах, сформулированных еще в 1991 г., а именно: уважение прав человека, участие населения в политическом процессе, гарантия правовой защищенности, создание экономического устройства, благоприятствующего развитию рыночной экономики, ориентация деятельности государства на цели развития. На основе этих критериев определяются вид и объем сотрудничества с той или иной страной. О роли политики в отношении развивающихся стран в правительстве СДПГ-«зеленых» говорит хотя бы тот факт, что федеральный министр по экономическому сотрудничеству и развитию был введен в Федеральный совет безопасности.
«Для германской политики предотвращение и урегулирование вооруженных конфликтов является центральной целью. В рамках общей концепции внешней политики, политики безопасности и политики в отношении развивающихся стран задачей “политики развития” является содействие (путем улучшения экономических, социальных, экологических и политических условий) предотвращению и ликвидации структурных причин насильственных конфликтов в партнерских странах, с одной стороны, а также выстраиванию механизмов ненасильственного урегулирования конфликтов – с другой. Таким образом германская “политика развития” вместе с внешней политикой и политикой безопасности принадлежит к ядру мирной политики немецкого федерального правительства» [27].
Характерно, что еще в 1997 г. ФРГ проявила активное содействие созданию по инициативе Франции «Сети по предотвращению конфликтов» с подчинением ЕС, которая избрала местом своего пребывания площади фонда «Наука и политика» в Берлине. В качестве задачи этой организации был определен анализ конфликтных потенциалов и регионов Третьего мира и снабжение необходимой информацией подразделения Европейской комиссии и Европарламента при выработке соответствующих политических решений и рекомендаций. Социал-демократы и «зеленые» сделали упор в этом контексте на поддержку миролюбивых сил внутри развивающихся стран и за рубежом, центром работы которых являются права человека и мирное урегулирование споров. Для этого министерством но экономическому сотрудничеству и развитию была разработана рамочная концепция и выделены соответствующие средства из федерального бюджета. Их объем составил в 1999 г. 5 млн. марок, в 2000 г. - 17.5 млн., а в 2001 г. - уже 19 млн. марок [28].
28 июня 2000 г. Федеральный совет безопасности одобрил рамочную концепцию «Предотвращение кризисов и урегулирование конфликтов», в которой федеральное правительство взяло на себя обязательство под руководством министерства иностранных дел и с привлечением других министерств и ведомств разрабатывать в каждом необходимом случае соответствующую стратегию реагирования. Однако общие формулировки и намерения, изложенные в документе оставили многие конкретные вопросы открытыми. В частности, это касалось взаимодействия между МИДом и министерством по экономическому сотрудничеству и развитию, а также роли в этом вопросе Федерального совета безопасности.
«Красно-зеленая» коалиция отвела ООН и ее специализированным организациям особую роль в выстраивании своей политики по отношению к развивающимся странам. При этом ею были расставлены новые акценты в реализации этой политики. Правительство Шредера/Фишера теснее увязало между собой такие проблемы, как экономический прогресс, охрана окружающей среды в мировом масштабе и борьба с бедностью. Под эти углом зрения немецкая политика «помощи развитию» стала с 1998 г. частью «глобальной структурной политики» мира, проводимой ООН. Не случайно в МИД ФРГ в 1998 г. был учрежден рабочий штаб по глобальным вопросам (отдел глобальных вопросов). С 1999 г. начал свою деятельность Форум глобальных вопросов МИД ФРГ, отвечающий за диалог в этой области правительства с обществом, экономикой и наукой.
«Красно-зеленая» коалиция, выступая за масштабное списание долгов развивающимся странам, берет в этой области инициативу на себя, как показали результаты встречи «восьмерки» в Кёльне в 1999 г. Г. Шредер лично выступил с предложением списать долги на сумму в 14 млрд. долл. с наиболее задолжавших стран, таких как Уганда, Мозамбик, Боливия, Мавритания и Танзания.
23 июня 2000 г. между 71 страной Африки, Карибского региона, Тихоокеанского бассейна и ЕС сроком на 20 лет был подписан «Договор о партнерстве», который заменил истекшее в феврале 2000 г. Четвертое ломейское соглашение. Для финансирования договора Евросоюз предоставил «пакет помощи» размером в 13,5 млрд. евро. В кооперации с другими постиндустриальными странами был начат процесс списания долгов беднейшим странам на сумму в 70 млрд. долл. При этом он был взаимоувязан с борьбой с бедностью и строительством в этих странах гражданского общества.
Вместе с тем расходы на сотрудничество с развивающимися странами при правительстве Шрёдера/Фишера сократились в 2003 г. примерно до 0,21% ВВП и имеют тенденцию к дальнейшему сокращению [29]. Фактически они составили менее одной трети от рекомендованных Организацией экономического сотрудничества и развития 0,7% ВВП. Основной упор при этом делался на финансирование образования и подготовки кадров, борьбы с бедностью, охраны окружающей среды и сохранения природных ресурсов. Выбор получателей помощи определялся в значительной мере критериями политической стабильности и, естественно, экономическими интересами Федеративной Республики, Параллельно ФРГ сокращает число стран, с которыми имеет кооперационные связи. Цель — повышение эффективности экономической помощи. Их число снизилось в последнее время со 118 до 70.
В целом итоги деятельности правительства ФРГ в этой области в начале третьего тысячелетия выглядели внушительными, но не достаточными. Продекларировав желание реформировать и поднять на новый уровень политику по отношению к развивающимся странам, переведя ее в русло «глобальной структурной политики», считает немецкий политолог И.Бетц, «красно-зеленая» коалиция попыталась перенести социал-демократический общественный проект на международный уровень и реализовать методы управления мировым рынком в социальном и экологическом смысле при масштабном участии гражданского общества [30]. Однако при недостаточных материальных ресурсах и расплывчатых представлениях авторов «новой помощи развитию» до сих пор неясно, как конкретно эта помощь будет организовываться и координироваться при таком большом числе участников данного проекта, его многоуровности и вхождении зачастую в противоречие глобальных задач и национальных целей ФРГ.

***

Несмотря на серьезные структурные изменения в мировом раскладе сил, в немецкой внешней политике на рубеже веков наряду с некоторыми коррективами наблюдается устойчивая тенденция, сложившаяся на протяжении многих десятилетий. Германия стала после объединения «центральной европейской державой», но продолжает следовать курсом преемственности. Как объяснить этот феномен? Является ли он результатом уроков истории, как неоднократно подчеркивал канцлер Г. Шредер? «Поскольку германский суверенитет долгие годы был ограничен, − говорил он, − эту политику "собственного просвещенного интереса" Федеративная Республика, возможно, лучше выучила и лучше должна была учить, чем какая бы то ни было другая страна». Министр иностранных дел ФРГ И. Фишер также указывал на то, что уроки истории и сила традиции, преемственности важнее для германской внешней политики, нежели происходящие перемены. Или причина заключается в том, что Германия опасается, как бы некоторые из ее партнеров не мобилизовали противодействующие силы, если будут воспринимать германский фактор в Европе как излишне доминирующий, играй она сознательно роль «центральноевропейской державы»?
Очевидно, что в германской внешней политике периода Боннской и Берлинской республики существуют константы, которые, как и отдельные положения Основного закона ФРГ, не подлежат изменению, если не изменятся все внутриполитические основы жизни современной Германии. Эти константы укладываются в характеристику так называемой евроатлантической цивилизации, определение которой было дано еще в XVIII в. Но многополярный мир уже эволюционировал в сторону однополярности. Любопытные перспективы рисует в этой связи один из ведущих специалистов в области международных отношений и внешней политики ФРГ К. Хакке [31]. Нравится нам это или нет, но не учитывать их при формулировании внешней политики России в XXI в. было бы, по меньшей мере, контрпродуктивно. Устойчивые реалии на обозримое будущее включат в себя:
- демократию как фундамент евроатлантической цивилизации;
- отсутствие видимой угрозы со стороны какой-либо великой державы или в результате противостояния мировых держав;
- необходимость со стороны Европы найти новый баланс между нацией, интеграцией и расширением на восток;
- существование объединенной Германии и интеграция восточных немцев в атлантический мир;
- взрывоподобный рост внутриполитических проблем демократических режимов в геополитическом окружении Атлантики, что требует совместного их решения, а именно в тесном взаимодействии с США;
- констатацию факта, что перспективы расширения мировой ответственности Европы просматриваются только в союзе с США;
- роль США как «мягкого гегемона» атлантического мира, который мог бы указывать ему перспективы развития и давать импульсы для принятия политических решений;
- возможность создания некоей директории с участием четырех великих держав – США, Англии, Франции и Германии, которая могла бы эффективно руководить деятельностью институтов ЕС там, где речь идет о принятии решений большинством голосов.
Германия будет до тех пор дееспособна, считает М. Штюрмер, пока с Францией она будет поддерживать сотрудничество, а с морскими державами Атлантики сохранять стратегический альянс. Нынешний угрожающий дрейф Западной Европы и Северной Америки в противоположные стороны достаточно опасен. Если к этому прибавятся немецкая неуверенность, будь то ностальгия по «срединному положению» или воображаемый мир под лозунгом: «ничего кроме гражданской (невоенной) державы!», то страна может в скором времени очутиться там, где у нее нет ни будущего, ни безопасности, ни интересов, а именно – между Востоком и Западом [32],
Политолог Л. Кюнхардт указывает на то, что Федеративная Республика Германия остается «внешнеполитическим государством», даже если изменились рамочные условия. Она экзистенциально зависима от внешних факторов и отношений [33]. Внутриполитического, ориентированного на государственное благополучие менталитета недостаточно, чтобы справиться с вытекающими из этого последствиями. Внешнеполитические диспозиции были ключевыми моментами для обоих германских государств во времена раздела, они остались определяющими и для объединенной Германии.
Федеративная Республика, как никогда ранее, воплощает тип «торгового государства» в отличие от «державного государства», приматом внешней политики которого является проекция во вне своей внутренней мощи. Данному типу в особой мере отвечают мультилатеральные условия ее международной деятельности. С этой точки зрения, по мнению многих немецких экспертов, возвращение к германской великодержавной политике в том виде, в каком она проводилась до 1945 г., и чего сегодня многие опасаются, практически исключено.
С исчезновением дефицита в обеспечении безопасности и вытекающим из этого менее уважительным отношением к американским нуждам Германия будет пытаться более откровенно и неприкрыто отстаивать свои интересы по отношению к Вашингтону. Поэтому можно утверждать, что конфликты во внешней и экономической политике запрограммированы заранее. Политика Соединенных Штатов также будет во многом определяться их международным окружением. Внешнеполитическое поле деятельности Германии будет зависеть и от того, останется ли Россия, как в свое время Советский Союз, контригроком США, или она будет важнейшим стратегическим партнером Вашингтона. Или, может быть, ее сменит в этой роли Китай? В первом случае германская политика должна будет учитывать американские интересы по отношению к Восточной Европе, во втором — возрастает ее ответственность за развитие событий в этом регионе при вынужденном отказе от активной политики в Юго-Восточной Азии.
Очевидно, что в нынешних обстоятельствах внешнеполитическая власть Германии окрепла, хотя она все больше проецируется на Европейский союз и осуществляется через его структуры. Под этими изменившимися обстоятельствами следует понимать исчезновение некоторых внешних факторов, которые ограничивали в прошлом внешнеполитические возможности Федеративной Республики, К ним относились раздел Германии, особые права и ответственность четырех держав в отношении германских дел. Как это ни парадоксально, но добровольный отказ от производства, владения и распоряжения оружием массового уничтожения также расширил возможности германской внешней политики, поскольку наличие такого оружия, как показывает опыт Пакистана или Индии, таит в себе больше опасностей, нежели гарантий безопасности и не способствует проведению стабильной прогнозируемой политики.
И если в XIX – первой половине XX в. основу внешнеполитического курса Германии составлял силовой фактор, то сейчас - это высокие технологии, мораль, пример просвещенного цивилизаторства или, как говорят братья Стругацкие, «прогрессорства». Германская внешняя политика следует примату оптимизации внутреннего и внешнего благополучия. Это особенно важно в достижении подлинного равноправия и завоевании уважения со стороны окружающих, поскольку в международной жизни вес и престиж государства теперь во многом зависят от того, как оценивают его другие.

_________________________________
1 Немцев часто называют «запоздалой нацией», поскольку, по сравнению с другими европейскими нациями, Германия позже всех сформировалась в единое национальное государство. Отсчет ее существования начинается лишь в 1871 г. в результате реализации планов О.Бисмарка по объединению 39 различных государственных образований на немецкой земле за исключением Австрии (так называемый «малогерманский вариант»). При этом германское объединение образца XIX в. осуществлялось исключительно силовым образом – «железом и кровью».
2 См.: Schöllgen С. Die Aussenpolitik der Bundesrepublik Deutschland von den Anfangen bis zur Gegenwart. München, 2003. S. 224.
3 См.: Bierling S.G. Die Aussenpolitik der Bundesrepublik Deutschland: Normnen, Akteure, Entscheidungen. München, Wien, 1999. S. 311-312.
4 Schöllgen G. Der Auftritt. Deinschlands Rückkehr auf die Weltbühne. München, 2003. S. 64-65.
5 Цит. по: Ibid. S.103.
6 Формула «Берлинской республики», которая последует за «Боннской республикой» и будет качественно отличаться от своей предшественницы, была изобретена уже умершим известным немецким публицистом И. Гроссом.
7 Sontheimer К. Berlin schafft keine neue Republik - und bewegt sich doch // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2001. №1–2. S.5.
8 Rede des Bundesministers des Ausswärtigen Joschka Fischer bei der Mitgliederversammlung der Deutschen Gesellschaft für Auswärtige Politik am 24 November 1999. №12. S.75.
9 Ibid. S.549–550.
10 Internationale Politik. 1998. №12. S.87–88.
11 Ibidem.
12 Stürmer M. Deutsche Interessen / Deutschlands neue Aussenpolitik. Band 1: Grundlagen. München, 1994. S. 53
13 Насkе С. Die Aussenpolitik der Bundesrepublik Deutschland von Konrad Adenauer bis Gerhard Schröder. Frankfnrt/M, Berlin, 2003. S.567.
14 См.: Zervakis P.A., von Gossler S. 40 Jahre Élysèe-Vertrag: Hat das deutsch-franzosische Tandem noch eine Zukunft? // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2003. № 3-4. S.10.
15 См.: Deutsch-amerikanische Beziehungen. Bonn, 2003. S. 12.
16 Wolf R. Finanzierungsprobleme der Europäischen Sicherheits-und Verteidigungspolitik unter den Bedingungen der Währungsunion // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2000. №47. S.33.
Ibidem.
18 См.: Deutsch-amerikanische Beziehungen. S.11.
19 Rheinischer Merkur. 24.07.2003.
20 Hacke С. Op. cit. S.533.
21 См.: Schöllgen G. Op. cit. S.140.
22 См.: Насkе С. Op. cit. S.569.
23 Schöllgen G. Op. cit, S.159.
24 Подробнее о российско-германских отношениях см.: Павлов И.В. Берлин-Москва: стратегия «нового реализма» // МЭиМО. 2004. №9.
25 Deutsche Aussenpolitik 2000. Berlin, 2001. S.49.
26 См.: Mommsen M. Wer herrscht in Russland? Der Kreml und die Schatten der Macht. München, 2003. S.219.
27 Wieczorek-Zeul H. Entwicklungspolitik ist Friedenspolitik. Neue Herausforderungen für Frieden und Entwicklung auf dem Weg ins 21 Jahrhundert / Entwicklung und Frieden im Zeichen der Globalisierung. Bonn. 2000. S.140-141.
28 См.: Debiel Т., Fischer M. Kriesen prevention in einer gewaltträchtigen Welt. Was kann europäische und deutsche Enlwicklungspolitik leisten? / Aus Politik und Zeitgeschichte. 2001. №12. S.20.
29 Если в 1998 г. бюджет министерства по экономическому сотрудничеству составлял 7,925 млрд. марок, то в 2000 г. он составил 7,102 млрд. марок.
30 См.: Betz J. Die Entwicklungspolitik der rot-grünen Bundesregierung / Aus Politik und Zeitgeschichte. 2001. № 18–19. S.30–31.
31 См.: Масkе С. Op. cit. S.572–573.
32 См.: Stürmer M. Deutsche Interessen / Deutschlands neue Aussenpolitik. Band I: Grundlagen. S.60.
33 См.: Künhardt L. Wertgrundlagen der deutschen Aussenpolitik / Deutschlands neue Aussenpolitik. Band 1. S.24.

Опубликовано 08 марта 2006 года


Главное изображение:

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): Германия, внешняя политика


Полная версия публикации №1141775983 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ПОЛИТИКА Внешняя политика Берлинской Республики: новый "германский путь"?

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network