публикация №1096455298, версия для печати

"Органицизм" как методологическая ориентация консервативной правовой философии


Дата публикации: 29 сентября 2004
Публикатор: maskaev (номер депонирования: BY-1096455298)
Рубрика: ПОЛИТИКА ПОЛИТОЛОГИЯ (теория)


АВТОР: Е. В. Тимошина

ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №10,2000


В качестве одного из наиболее перспективных проектов развития юридической науки в обозримом будущем рассматривается концепция “интегральной юриспруденции”, теоретико-методологические основания которой обсуждались еще в начале нынешнего столетия1. Достигнутый современной наукой уровень знаний о праве вновь актуализировал проблему упорядочения юридических знаний, без чего их дальнейшее развитие может происходить лишь экстенсивно — по пути количественного прироста несогласованных между собой и с другими формами познания мира результатов научного исследования права. В отечественной юридической науке предпринимаются активные усилия по разработке концепции обобщающей юриспруденции, выяснению методологических и теоретических основ возможного синтеза многочисленных сведений о феномене права2. В условиях поиска такой концепции, адекватной современному уровню юридических знаний, особое внимание привлекают синтезирующие опыты в истории правовой мысли.

Ситуация обособления и специализации различных форм постижения мира, — прежде всего религиозного и научного, — и, как следствие этого, различных типов правопонимания, некогда представлявших собой “взаимодополняющие перспективы права”3, вполне объяснима в историко-культурном контексте. Она явилась симптомом и остается одним из главных результатов секуляризации западноевропейской культуры, в процесс которой оказалась втянутой и русская цивилизация.

Единство и целостность (“интегральность” — в терминологии П.А. Сорокина) средневековой христианской культуры проявлялись и в целостно-всестороннем объяснении права. Таким предстает христианское истолкование истории и бытия права в интерпретации современного исследователя средневековой правовой культуры Г.Дж. Бермана: христианские авторы “верили, что Бог вдохнул разум и совесть в умы и сердца людей. Но они верили и в то, что Бог наделил земных правителей властью создавать и применять законы, а кроме того — в то, что история права представляет собой провиденциальное исполнение Божьего замысла. Они разрешили конфликт между тремя аспектами человеческого бытия — политическим, моральным и историческим, — обнаружив их источник в триедином Боге, который сам является всемогущим правотворцем, справедливым и сострадательным судией и вдохновителем исторических перемен в правовых и других общественных установлениях”4 .

Г.Дж. Берман полагает, что концепция “интегративной юриспруденции” должна представлять собой “философию, объединяющую три классические школы: правовой позитивизм, теорию естественного права и историческую школу”. В этой связи заслуживают внимания попытки нового объединения религиозного и научного знания, а также политического, морального и исторического измерений права, которые были предприняты в рамках консервативного объяснения права. Возможность интерпретации правовой идеологии консерватизма как первого опыта построения синтезированной теории права в условиях секуляризованной культуры основывается на нескольких принципиальных соображениях. Как известно, консерватизм как своеобразный стиль философского и правового мышления явился мировоззренческой реакцией на первую историческую форму западноевропейского рационализма — “глобальный” рационализм эпохи Просвещения5 , на котором лежит большая часть ответственности за процесс культурной секуляризации. Идеологическое наступление оппозиционных теорий вынудило традиционалистов артикулировать консервативные ценности, до этого времени неосознанно существовавшие в рамках мировоззрения, обусловленного христианской онтологией. Поэтому конфликтность политико-правовых построений консерватизма и либерализма обусловлена прежде всего столкновением противоположных онтологических принципов христианского и секуляризованного мировоззрения — Бога и человека. По мнению авторитетного исследователя консерватизма К. Манхейма, “место средневекового христианского единства мира занимает в эпоху Просвещения абсолютизированное сознание субъекта”6, не принимающее принципы мирового устройства как данность и тем самым обладающее скрытой тенденцией к релятивизации объективного мира.

Консерватизм в своем желании воссоздать утраченную целостность средневековой христианской культуры стремится исчерпать все возможности методологической и мировоззренческой оппозиции рационализму. В связи с этим содержание консервативной правовой теории можно максимально исчерпывающим образом представить в системе трех дихотомий: “рационализм—иррационализм”, “рационализм—историзм”, “рационализм—эмпиризм”. В рамках указанных дихотомий консервативное мышление последовательно “атакует” субъективизм, пространственно-временную универсальность и априоризм рационалистического естественного права. В свою очередь, оно выдвигает три критерия, образующих одновременно консервативную иерархию ценностей, соответствие с которыми должно обеспечить праву необходимую объективность — Божественный разум, народный дух и бытие, являющееся ключевой категорией традиционалистского мышления.

В рамках первой дихотомии консерватизм утверждает, что право имеет сверхъестественный источник в разуме Верховного законодателя, который даровал людям заповедь для оценки нравственного достоинства формальных предписаний закона. Он сотворил человека имеющим совесть, — “око Божие в душе человека”, которая способна воспринимать нравственно-религиозное содержание права и обеспечивать внутреннюю обязательность его императивов. В рамках дихотомии “рационализм—историзм” консервативное мышление рассматривает право как создание “народного духа”, который в своем историческом движении порождает своеобразные формы правовой культуры народа. Именно эти два критерия объективности права — божественный разум и народный дух — имел в виду русский консерватор К. П. Победоносцев, когда писал, что право должно быть обосновано “вечной крепостью неистребимого начала и непреложным законом исторической жизни”7. Наконец, в рамках третьего противопоставления консерватизм утверждает, что право обусловлено разнообразными особенностями местного быта народа — бытия, в том широком смысле, какой вкладывается в данное понятие традиционалистами8.

Изложенные соображения обусловливают актуальность изучения консервативного опыта всестороннего объяснения феномена права: в его историческом развитии и многоуровневом бытии — нравственно-религиозном, психологическом и социально-историческом. Вместе с тем в современных условиях Г.Дж. Берман связывает принципиальную возможность создания интегративной юриспруденции с изучением опыта немецкой исторической школы права9. Данный подход представляется оправданным, если вспомнить известное высказывание Г.Ф. Пухты, подчеркнувшего нераздельность морального и исторического аспектов права. Право, полагает немецкий ученый, имеет “не только сверхъестественное... происхождение — путем заповедей Божьих, но также и естественное — путем национальной воли”10, причем в его естественном движении также распознается сверхъестественный источник. К синтезаторским заслугам немецкой исторической юриспруденции Г.Дж. Берман относит обоснование того мнения, что “традиционный аспект права (его преемственность) не может быть объяснен в чисто светских и рациональных терминах, так как он включает представление человека о времени, само по себе связанное с надрациональным и религией”11.

Историческая концепция права имеет длительную традицию интерпретации ее принципиальных положений. Один из опытов наиболее адекватного истолкования исторической теории права и, в частности, постулата об органическом развитии, был предложен представителями русского пореформенного консерватизма.

Исследовательское внимание к органической теории связано с заложенной в ней синтезирующей потенцией, которая обусловила ее счастливую научную судьбу уже в ХХ в. После своего взлета в прошлом столетии органическая теория в измененном виде системного подхода, в частности, стала методологической основой концепции интегральной культуры П.А. Сорокина (а также О. Шпенглера), которая является источником вдохновения современных обобщающих усилий в области правоведения12.

Историческая школа предложила новое решение проблемы объективности права — возникновение права из “народного духа”. Хотя, “право, — как утверждал Г.Ф. Пухта, — есть божественный порядок, данный человеку”13, но “только в жизни народов занимает право положение, которое делает возможным чистое его развитие, только вместе с народами начинается собственная история права”14.

В рамках историко-правовой концепции консервативное правосознание подвергло критике свойство пространственно-временной универсальности, внеисторичности априорно-рациональных правовых идеалов. По мнению английского историка Г.С. Мэна, естественное право не только “сливало настоящее с прошедшим”, но для него “не существовало никаких провинциальных и муниципальных границ”15.

Органическая теория в качестве методологии социальной философии консерватизма стала его главным оружием в борьбе против экспансии рационально-всеобщих норм естественного права. Ее использование было обусловлено необходимостью противодействия основным постулатам механицизма (ближайшего следствия рационалистического мышления), который являлся объяснительным принципом либеральной социальной философии. При этом консервативная органическая теория принципиально отличалась от биологической органологии школы О. Конта и Г. Спенсера. “...Не естествознание, — подчеркивает Н. Н. Страхов, — развило понятие об организмах”16 и “не организмы произвели органические категории”17. К. П. Победоносцев, упоминая в библиографическом обзоре “Гражданина” о выходе в свет сочинения Беджхота “Естествознание и политика. Мысль о применении начал естественного подбора и наследственности к политическому обществу”, также критически замечает, что “из самого заглавия книги видно тенденциозное ее направление, в смысле учения, полагающего в основу всякого знания начала... наук естественных”18.

Органическая методология, как правило, нерефлексивно присутствовала в консервативной социальной философии. Неосознанность органического импульса в консервативном мышлении делает тем более примечательным его конституирующее значение для социально-философских построений консерватизма. Возникает закономерный вопрос, почему консерватизм для интерпретации социальных явлений неизменно использует органические категории, т. е. изучает общество, по выражению Э. Берка, “посредством того же плана сообразности с природой, призывая на помощь ее непогрешимое и могучее чутье”19.

Возможность общеметодологического, органического, рассмотрения природных и социальных явлений, очевидно, основывается на онтологическом предположении консервативного мышления о богосотворенности сущего. “Печать Божественного творчества”20 можно обнаружить не только на явлениях природного мира. Факт существования эмпирического разнообразия естественных, индивидуальных (как все сотворенное) социальных образований, т.е. народов, также был осмыслен в консервативной органической теории как результат созидания Творца, а их историческое развитие, — как провиденциальное исполнение божественного замысла. Немецкий исследователь консерватизма А. Мартин, отмечая, что “религиозное и естественное воззрение… являются двумя полюсами, между которыми движется консервативная мысль”, также видит главный источник органической методологии в онтологическом характере консервативного мировоззрения: “Консервативный дух преклоняется перед надындивидуальным, почитая в природно и исторически становящемся порядке вещей волю божества”21. Таким образом, предполагая, что у природных и социальных явлений “основа метафизическая одна и та же”22, консерваторы делают вывод о том, что законы органического развития присущи “всему существующему в пространстве и времени”23, т. е. являются законами бытия всего сотворенного как естественного в его природном и социальном аспектах.

Консерватизм, отвергая предложенную либерализмом модель общества как договорного союза “одинаковых индивидов с одинаковой и неизменной природой”24, исходит из предположения о приоритетном существовании целого, элементы которого “способны существовать только в отношении к системе, членами которой они служат”25. Консервативная социальная философия рассматривает субъекта в качестве члена иерархически организованных органических образований. “...Каждый единичный человек, — полагает Савиньи, — необходимо должен быть мыслим как член семьи, народа, государства”26. К. П. Победоносцев, очевидно, симпатизировал существовавшему на Руси в XVII в. порядку, когда “человек... представлялся прежде всего не гражданином, а членом того или иного государственного разряда”27. Консервативное правосознание исходит из убеждения в неправомерности распространения рационально-субъективных правовых идеалов на общество, народ в целом. В связи с этим механицистская, лишенная качественных определений, конструкция общества как “человечества” в целом, с точки зрения Н. Я. Данилевского, высказавшего в данном случае общее для консерваторов убеждение, “не представляет собой чего-либо действительно конституированного..., а есть только отвлечение от понятия о правах отдельного человека, распространенного на всех ему подобных”28.

Таким образом, основным объектом изучения консервативной органической теории закономерно становится индивидуализированная коллективная общность — народ, “естественное единство” (Савиньи) которого обеспечивается нерациональными взаимосвязями между его субъектами. По мнению Н. Страхова, в народе “существует некоторая реальная и органическая связь между отдельными людьми, какой мы никак не можем видеть в человечестве, взятом в совокупности”29. Таким образом, механицистской модели общества, как рационально сконструированной произвольной совокупности индивидуумов, была противопоставлена органическая модель общества, как естественноисторического национального единства, факт существования которого рассматривался как результат Творческого созидания.

Соответственно, в консервативной правовой теории именно народ выступает “в качестве производителя и носителя позитивного... права”30. “Право есть органическое произведение определившегося общественного союза”31, — подчеркивает К. П. Победоносцев. Народ, рассматриваемый как “живой организм”32 , обладает собственной надличностной духовной субстанцией, — “народным духом”, который может не совпадать “со стремлениями отдельных членов народа”33. В органической теории он приобретает значение морфологического принципа народного организма, созидающего в истории своеобразные формы народной культуры, включая и правовые феномены. Следовательно, полагает Г. Ф. Пухта, народный дух как “особенность народа проявляется в его праве точно так же, как в его языке и нравах”34. Имея в виду “живущий и действующий в отдельных лицах народный дух”35, Савиньи рассматривает историческое развитие права как подчиненное “закону происхождения из внутренней силы... независимо от случая и индивидуального произвола”36.

Таким образом, историческое развитие индивидуальных народных организмов и присущих им политических и правовых институтов консервативная органическая теория рассматривает как развитие имманентно телеологическое. “В организме, — полагает Н. Н. Страхов, — всегда присутствует идея, которая его творит”, т.е. развитие совершается “лишь по сообразованию с его планом... подобно творению”37. Телеологическое развитие представляет собой конечный ряд планомерных, качественных изменений общественного организма, обусловленных его внутренней духовной субстанцией (в данном случае — “народным духом”), цель которых состоит “в наилучшем осуществлении его типа”38: “за полным осуществлением... типа должен следовать конец организма”39 .

Концепция исторического происхождения права, предложенная К. П. Победоносцевым, также опирается на понятие субстанционально обусловленного, телеологического развития: “Во всякой форме, — убежден К. П. Победоносцев, — выражается идея; форма развивается и совершенствуется по мере того, как очищается сознание идеи”40 . К. П. Победоносцев помещает внутреннюю идею в каждую традиционную правовую форму: “В глубине старых учреждений... лежит идея..., истекающая из основ народного духа”41. Рассматривая историческое бытие народа как взаимопроникновение фактического и идеального, К. П. Победоносцев в каждой правовой форме видит “жизненное начало, издавна таившееся в ней”, “историческое зерно”, из которого ей суждено расти “до полного сознательного совершенства”42. “Это зерно, — полагает русский ученый, — всего дороже, потому что в нем выразилась древним установлением исконная потребность духа, в нем отразилась истина, в глубине духа скрытая”43 .

Органическое развитие “народного права”, движется, по мнению Г.Ф. Пухты, “от первоначальной простоты” правовых форм к их постепенной индивидуализации, обусловленной внутренней идеей44. Таким образом, традиционность “народного права” обеспечивается его органическим развитием, позволяющим сохранить его внутреннюю идею, созидающую конкретно-историческое своеобразие правовых форм. По мнению Г.Ф. Пухты, подобно тому, как народ “остается таким же народом как в начале, так и в конце своего жизненного поприща, но между тем в то и другое время различен; точно так же изменяется и право, не переставая все-таки быть правом этого народа”45.

Консервативный принцип субстанциально обусловленного развития был противопоставлен понятию о рациональной причинно-следственной закономерности — главному типу социального движения в механицистской конструкции общества, имеющему качественно-статичный и бесконечный характер. По мнению Н.Н. Страхова, одна из главных идей социальной философии либерализма — идея бесконечного прогресса — “есть вовсе не органическая категория, но чисто механическая”46. С ним солидарен и К.Н. Леонтьев. “...Эгалитарно-либеральный процесс, — полагает философ, — есть антитеза процессу развития”47 .

Таким образом, становится очевидным, что построенное на рациональных взаимосвязях гражданское общество, представляющее собой совокупность “неразличимо сходных друг с другом существ”,48 которому корреспондирует механицистский принцип социального движения, необходимо должно регулироваться нормами метафизического естественного права, согласованного с вечными законами индивидуального разума. Напротив, предложенная консерватизмом модель общества как качественно единичного народного организма и соответствующий ей принцип внутренне обусловленного развития закономерно предполагают необходимость его регулирования нормами традиционного “народного права”. “Право, — подчеркивает Савиньи, — развивается вместе с народом, образуется из народа и, наконец, умирает, когда народ утрачивает свое своеобразие”49 .

Консерватизм видит опасность в механистическом подходе к обществу, поскольку с его помощью, по мнению Н.Н. Страхова, обосновывается учение, согласно которому “с человеком и с целым народом можно поступать так, как мы поступаем с камнем и металлами, т. е. сделать из них то, что пожелаем сделать”50. К.П. Победоносцев также критически относился к тому, что современные ему реформаторы видят в духе народа только “известную данную умственной силы, над которой требуется производить опыты”51. При этом, очевидно, имелся в виду унаследованный со времен Французской революции дух априорно-рационального “законоделания”, в котором прежде всего нашла выражение присутствовавшая в рационализме радикально-реформаторская потенция, заставлявшая преобразователей “разрушать предания и обычаи, созданные народным духом и историей”52. В то же время он, несомненно, был спровоцирован механицистским представлением об обществе как произвольной совокупности индивидов-атомов, не имеющем собственной надындивидуальной субстанции, которая обусловливала бы внутреннюю закономерность исторического развития народа. Естественным результатом этих двух теоретических предпосылок было то, что в просветительской философии общество стало рассматриваться как “материал, послушно поддающийся механическому преобразованию со стороны законодателя”53.

Подобных радикальных выводов позволяет избежать органическая интерпретация общества, согласно которой, по определению К. Манхейма, “каждый данный исторический образ не может быть сделан, он, подобно растению, вырастает из некоего внутреннего центра”54. Следовательно, теория органического развития народа и его политико-правовых институтов служит конкретным целям консервативной политики: с ее помощью обосновывается неэффективность институциональных преобразований (заимствований), в результате которых утрачивается возможность традиционного развития “народного права”. А. де Токвиль в качестве одного из главных итогов Французской революции отмечает тот факт, что в результате нее “сложным и традиционным обычаям и понятиям, управляющим обществом тогдашней эпохи”, были противопоставлены “простые и элементарные правила, почерпнутые из разума и естественного права”55. В связи с этим теоретическое обоснование факта существования конкретно-исторического “народного права”, в конечном итоге было направлено на то, чтобы локализовать значение Французской революции, т. е. предупредить унифицирующее действие рациональных естественноправовых норм и препятствовать, таким образом, реальному осуществлению той концепции общества, которая первоначально выступала в качестве “методологической фикции”56 .

К.П. Победоносцев видит несомненную опасность институциональных преобразований (заимствований) в том, что они посягают на внутреннюю идею правовой формы, или, — в органической терминологии, — на морфологический принцип, обусловливающий типологические особенности ее исторического развития и органического строения. Он пишет: “Дух — вот что существенно во всяком учреждении, вот что следует охранять дороже всего от кривизны и смешения”57. Г.Ф. Пухта предвидит два нежелательных последствия институционального реформирования. По его мнению, “когда стараются... поставить дальнейшее движение права в зависимость единственно от законодателя”, то, во-первых, это может создать препятствия для его непрерывного органического развития: право “внезапными обновлениями законодательства отрывается от общения с жизнью народа” и тем самым “прекращается гармония права с развитием народа”58, а во-вторых, в результате произвольных действий законодателя может быть разрушено органическое строение права как системы59 .

В рамках консервативной органической теории, как уже отмечалось, развитие рассматривается как “процесс внутренний..., совершающийся по закону, присущему самим организмам”60. Следовательно, органическим развитием следует признать такое, в результате которого организм “остается верен своему типу”61. Таким образом, делает вывод Н.Н. Страхов, “польза... для организма может состоять только... в наилучшем осуществлении его типа; вред или зло есть все то, что останавливает или уничтожает типическое развитие”62. При институциональных преобразованиях, необходимость которых не обусловлена исторически закономерным развитием внутренней идеи, происходит преждевременная и невосполнимая утрата этого “образовательного принципа”63 правовой формы, а следовательно, и потенциальной возможности ее органического развития. Народ, полагает К.П. Победоносцев, “под множеством внешних наростов, покровов и форм..., утративших в новом мире первоначальное свое значение”, “оберегает инстинктивно зерно истины, под ними скрытое... против легкомысленного посягательства”64. Однако “народные реформаторы”, не видя в древнем учреждении ничего, “кроме грубости и обрядного суеверия”, готовы “разбить его совсем”. При этом, по мнению К.П. Победоносцева, они забывают о том, что народ, которому “оно доступно по мере быта и духовного развития... лишь в этой грубой обрядности”, “утратит с обрядностью целое учреждение, утратит, может быть, навсегда, возможность уловить снова заложенную в нем предками идею и облечь ее в новую форму”65. Напрасно ожидать, полагает К.П. Победоносцев, что “в новые формы немедленно вселится новый дух”. Авторитета старого учреждения, которое “не придумано, а создано жизнью”, нельзя заменить “сознанием идеи вновь введенного учреждения”, потому что “только отдельные лица могут скоро усвоить себе такое сознание рассудочной силой”. Народ же “усваивает себе идею только непосредственным чувством, которое воспитывается и утверждается... не иначе как историей, передаваясь... из поколения в поколение”, именно поэтому он “крепко держится за учреждения в привычных ему формах”66.

Предвидя аналогичную опасность для органического развития индивидуально-своеобразной внутренней идеи и соответствующей ей правовой формы, К.П. Победоносцев выступает также против любой попытки “перенести в наше законодательство готовую, хотя бы и совершеннейшую, форму”67. Он объясняет это тем, что “иногда, из-за перенятой чужой формы, пренебрегая своей собственной, правда, грубой на взгляд, но еще не сознанной нами, — мы вместе с оставленной формой теряли из виду и то историческое зерно сознания, которое неприметно для нас самих могло таиться в этой старообычной форме”68.

Таким образом, с помощью органической теории консерватизм обосновывает один из главных тезисов своей политической программы — “невозможность произвольного переноса политических институтов одной нации на другую”69, поскольку каждый из них является выражением глубоко различных морфологических принципов. “Нельзя, — полагает Н Н. Страхов, — вложить в организм новые задатки, направить его развитие в такую сторону, для которой в нем нет возможностей”70. Следовательно, делает радикальный вывод Н.Я. Данилевский, как правовые, так и “политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся”71. В рамках органической теории получает объяснение тот несомненный, с точки зрения консерваторов, и в частности К.П. Победоносцева, факт, что “нередко форма, оказавшаяся в одном государстве и у одного народа совершенной и вполне соответствующей своей цели, в другом краю оказывалась неприложимой к жизни; учреждение, которое в одном краю действует с успехом, в другом оказывается несогласным с народными понятиями и нравами”72. К.П. Победоносцев допускает неизбежность заимствования правовых форм только “вследствие чужеземного завоевания”, когда “народ терял независимость и самостоятельное бытие свое”. С помощью взятого у Савиньи сравнения он доказывает, что подобно тому, как “невозможно вообразить себе, чтобы... народ добровольно отказался от родного языка и принял язык чуждого племени, так же трудно себе представить, чтоб он решился... принять и ввести у себя иноземный порядок”73.

Двум формам институционального реформирования (преобразования и заимствования) К.П. Победоносцев противопоставляет, в свою очередь, два возможных типа органических внутриинституциональных изменений: во-первых, естественный процесс отмирания правовой формы после того, как ее внутренняя идея исчерпала возможности своего органического развития, и, во-вторых, возможность “одухотворения” внутренней идеи и, следовательно, совершенствования правовой формы. С помощью органических сравнений К.П. Победоносцев поясняет, что подобно тому, как “ни в одном цветке не завяжется плод, если иссохнет центр зиждительной силы образования и обращения соков”74, точно так же и правовая форма, исчерпав одухотворявшую ее внутреннюю идею, “может обветшать, исполнить свое назначение”. Только тогда, наконец, “настанет время отменить ее или заменить новой”75. Однако и в этом случае производить институциональные изменения необходимо весьма осторожно, чтобы не вынуть “из механизма общественного снасть, приходившуюся ко всему его строю, и вставить другую, неподходящую”.

В рамках органического мировоззрения открывается и возможность внутриинституционального совершенствования — “одухотворение” внутренней идеи правовой формы. По мнению К.П. Победоносцева, любое преобразование “лучше... начать... изнутри, просветить сначала дух народный, углубить в нем идею, очистить и обогатить нравственный и умственный быт его”. Такой подход, с точки зрения К.П. Победоносцева, имеет ряд преимуществ: во-первых, “грубая форма сама собою перелилась бы в новую”, во-вторых, “и идея была бы спасена, и насилия народной жизни не было бы”76.

Вторым нежелательным результатом произвольных действий законодателя, как уже отмечалось, могло стать, по мнению Г.Ф. Пухты, разрушение органического строения системы права. “Отдельные юридические положения, образующие право народа, — полагает ученый, — находятся между собой в органической связи, объясняющейся прежде всего возникновением их из народного духа, ибо единство этого источника распространяется на все, им произведенное”77. Однако “от неосторожных действий законодательной власти”, которая заменяет необходимое “быстрое содействие — импровизацией юридических постановлений”, может произойти “несогласие, прерывающее гармонию отдельных частей права”, поскольку в этом случае “дух народа подвержен разрушающим симптомам, как бы болезни”78. Такую же опасность разрушения органического строения права в результате произвольных действий законодателя видит и К.П. Победоносцев: “...посреди непрерывной законодательной работы”, составляющей характерную черту представительных форм правления, “трудно бывает сохранить единство и цельность в массе отдельных постановлений, приобретающих значение закона”. Отсюда происходит, по его мнению, “масса законов... не соглашенных между собою и не примыкающих органически к общей системе законодательства”79. Столь же разрушительное действие на органическое строение системы “народного права” оказывают и попытки включить в нее правовые формы, “отрешенные от своей исторической почвы и чуждые нашей”80. Поэтому, делает вывод К.П. Победоносцев, исправлять систему законодательства “в отдельных частях можно только в лад, а не в разлад, иначе весь механизм от неподходящих улучшений может прийти в расстройство и станет неспособен удовлетворять насущным целям и потребностям, для коих он существует”81.

Усилиями представителей русского пореформенного консерватизма была создана собственная традиция исторического правоведения. Консерватизм, возникший как апология уходящего в прошлое порядка, первым отреагировал на опасность разложения интегральной культуры традиционного общества, предложив опыт всесторонней, согласованной с истинами христианского мировоззрения, интерпретации права. В современных поисках концепции интегрирования знаний о праве, очевидно, может учитываться и консервативная традиция целостного объяснения данного феномена. Главный результат изучения ее исторического аспекта состоит в том, что “долговременный исторический опыт того или иного народа ведет его в определенных направлениях и… что прошлые эпохи, на протяжении которых развивались правовые институты того или иного народа, помогают в определении стандартов, по которым должны приниматься и толковаться его законы, и целей, к которым стремится его правовая система”82.


--------------------------------------------------------------------------------

1 См., напр.: Ященко А. С. Синтетическая теория права в юридических науках // Журнал Министерства Юстиции. 1912. Январь; Ященко А. С. Философия права Владимира Соловьева. – В кн: Теория федерализма. СПб., 1999.

2 Графский В. Г. Интегральная (синтезированная) юриспруденция: актуальный и все еще незавершенный проект // Правоведение. 2000. № 3; Поляков А. В. Онтологическая концепция права: опыт осмысления // Право и политика. 2000. № 6.

3 Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М., 1999. С. 344.

4 Там же.

5 Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность. М., 1988. С. 24.

6 Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 63.

7 [Победоносцев К. П.] Москва, 4-го апреля. – В кн: Современная летопись. М., 1862. № 14. С. 12.

8 Подробнее см.: Тимошина Е. В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К. П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 15–67.

9 Берман Г. Дж.Указ. соч.. С. 358.

10 Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. Ярославль, 1872. С. 9.

11 Берман Г. Указ. соч. С. 24.

12 См., напр.: Графский В. Г. Общая теория права П.А. Сорокина: на пути к интегральному (синтезированному) правопознанию // Государство и право. 2000. № 1; Графский В.Г. Право, мораль и политика в социологизированной юриспруденции П.А. Сорокина // Право и политика. 2000. № 2.

13 Пухта Г.Ф. Указ.соч., С. 21.

14 Там же. С. 19.

15 Мэн Г. С. Древнее право, его связь с древней историей общества и его отношение к новейшим идеям. СПб., 1873. С. 66.

16 Страхов Н. Н. Мир как целое. СПб., 1872. С. 35.

17 Страхов Н. Н. Органические категории // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1861. № 3. С. 54.

18 См.: Гражданин. СПб., 1874. № 13—14. С. 407.

19 Берк Э. Размышления о революции во Франции. London, 1992. С. 101.

20 Письма Н. Н. Страхова к Н. Я. Данилевскому // Русский вестник. 1901. Т. 271. Январь. С. 136.

21 Martin A., von. Weltanschauliche. Motive im altkonservativen Denken // Rekonstruktion des Konservatismus. Freiburg, 1972. S. 140.

22 Леонтьев К. Н. Византизм и славянство // Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993. С. 80.

23 Там же. С. 73.

24 Спекторский Е. В. Органическая теория общества // Записки общества истории, филологии и права при Императорском Варшавском Университете. Варшава, 1904. Вып. 3. С. 65.

25 Лосский Н. О. Мир как органическое целое // Лосский Н. О. Избранное. М., 1991. С. 341.

26 Цит. по: Спекторский Е. В. К столетию исторической школы в правоведении // Юридический вестник. 1914. Кн. 6 (2). С. 9.

27 Победоносцев К. П. Заметки для истории крепостного права в России // Русский вестник. 1858. Т. 15. Июнь. Кн. 2. С. 477.

28 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб., 1995. С. 87.

29 Страхов Н. Н. Наша культура и всемирное единство // Русский вестник. 1888. Июнь. С. 235.

30 Savigny F. K., von. System des heutigen Rцmischen Rechts. Bd. 1. Berlin, 1840. S. 20.

31 Победоносцев К. П. Приобретение собственности и поземельные книги // Русский вестник. 1860. Т. 28. Июль. Кн. 1. С. 197.

32 Победоносцев К. П. Московский сборник // Победоносцев К. П. Соч. СПб., 1996. С. 371.

33 Кениг И. Савиньи и его отношение к современной юриспруденции // Русский вестник. 1863. Т. 44. Апрель. С. 584.

34 Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. С. 20.

35 Savigny F. K. Op. Cit. S. 14.

36 Ibidem. S. 17.

37 Страхов Н. Н. Главная задача физиологии. СПб., 1886. С. 325.

38 Там же. С. 9.

39 Там же. С. 331.

40 Победоносцев К. П. Критика на сочинение М. М. Михайлова о Русском гражданском судопроизводстве до издания Свода Законов 1832 г. // Архив практических и исторических сведений, относящихся до России. СПб., 1859. Кн. 1. С. 4.

41 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 382.

42 Победоносцев К. П. Приобретение собственности и поземельные книги. С. 211.

43 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 382.

44 Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. С. 42.

45 Там же.

46 Страхов Н. Н. Органические категории. С. 57.

47 Леонтьев К. Н. Византизм и славянство. С. 76.

48 Лосский Н. О. Мир как органическое целое. С. 472.

49 Savigny F. K., von. Vom Beruf unserer Zeit fьr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft. Heidelberg, 1814. S. 11.

50 Страхов Н. Н. Органические категории. С. 52.

51 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 344.

52 Там же. С. 337.

53 Спекторский Е. В. Органическая теория общества. С. 63.

54 Манхейм К. Идеология и утопия. С. 197.

55 Токвиль А., де. Старый порядок и революция. СПб., 1906. С. 160.

56 Спекторский Е. В. Органическая теория общества. С. 65.

57 В. [Победоносцев К. П.] Русские листки из-за границы // Гражданин. 1873. № 32. С. 873.

58 Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. С. 43.

59 Там же. С. 32—33.

60 Страхов Н. Н. Полное опровержение дарвинизма // Русский вестник. 1887. Т. 187. Январь. С. 56.

61 Страхов Н. Н. Главная задача физиологии. С. 329.

62 Там же. С. 9.

63 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 139.

64 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 382. — В данном случае позиция К. П. Победоносцева напоминает точку зрения Э. Берка, полагавшего, что “разумнее продлить существование предрассудка, окутывающего мудрость, чем, отбросив покров предрассудка, оставить истину неприкрытой” (Берк Э. Размышления о революции во Франции. С. 152).

65 Там же. С. 383.

66 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 382.

67 Победоносцев К. П. Приобретение собственности и поземельные книги. С. 222.

68 Там же. С. 211.

69 Манхейм К. Диагноз нашего времени. С. 616.

70 Страхов Н. Н. Главная задача физиологии. С. 10.

71 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 57.

72 Победоносцев К. П. О реформах в гражданском судопроизводстве // Русский вестник. 1859. Т. 21. Июнь. Кн. 2. С. 547.

73 Там же.

74 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 343—344.

75 Победоносцев К. П. Критика на сочинение М. М. Михайлова… С. 4.

76 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 383.

77 Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. С. 32—33.

78 Там же. С. 33.

79 Победоносцев К. П. Московский сборник. С. 321.

80 Победоносцев К. П. Приобретение собственности и поземельные книги. С. 222.

81 Победоносцев К. П. Курс гражданского права: В 3-х т. Т. 1. СПб., 1896. С. 65.

82 Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. С. 358.

Опубликовано 29 сентября 2004 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1096455298 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ПОЛИТИКА "Органицизм" как методологическая ориентация консервативной правовой философии

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network