публикация №1096455083, версия для печати

Два взгляда на природу власти (власть как психологический и институциональный феномен и как дискурс)


Дата публикации: 29 сентября 2004
Публикатор: maskaev (номер депонирования: BY-1096455083)
Рубрика: ПОЛИТИКА ПОЛИТОЛОГИЯ (теория)


АВТОР: В. М. Розин

ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №3,2000


Проблема власти является сегодня для России одной из центральных. В прессе, политологической и юридической литературе постоянно обсуждают такие вопросы, как противостояние разных ветвей власти, разделение властных полномочий между Центром и регионами, доля властных функций государства и частного сектора в сфере экономики, необходимость борьбы против власти мафиозных и теневых структур, формирование различных властных субъектов и отношений между ними. При этом, как правило используются весьма интуитивные или теоретически непроработанные представления о власти: власть как сила, как санкционированная законом властная инстанция (функция), как тот или иной социальный институт (Президент, Дума, Федеральное собрание, Конституционный суд и т.д.) К сожалению, в социальных науках и юриспруденции мы также не находим достаточно убедительных и операциональных, в плане практического действия, представлений о власти, хотя, как известно, о власти написано немало.

В основании традиционной точки зрения на власть лежат психологические и юридические соображения. Здесь власть приписывается определённому субъекту, обладающему волей и сознанием. Власть над другими он получает или силой (“воля над волей”), или под давлением общественного мнения, или в результате общественного соглашения (договора). Как правило, предельной рамкой, в которой мыслится подобное понятие власти выступает идея управления. В “Восстании масс” Хосе Ортега-и-Гассет1 пишет: “… начиная с XV века можно утверждать: кто правит, тот в самом деле властно влияет на весь мир без остатка… нормальная и прочная связь между людьми, именуемая “властью”, никогда не покоится на силе: всё наоборот — тот общественный инструмент или механизм, который кратко называют “силой”, поступает в распоряжение человека или группы людей лишь потому, что они правят… власть означает господство мнений и взглядов, то есть духа; так что в конечном счёте власть — это всегда власть духовная”.

Духовная власть, или господство мнений и взглядов, — это, пожалуй, предельная грань традиционной точки зрения, поскольку при таком понимании становится уже не столь важно, кто отправляет власть, какой субъект. Однако идея управления, понимаемая как правление (руководство, организация) на которой. Как мы сказали, и основывается традиционное понимание власти, субъекта власти всё же предполагает.

Мишель Фуко предлагает отказаться от традиционного подхода к изучению власти и рассматривать её как дискурс. При этом власть понимается как сеть властных отношений, намерений и стратегий, где нет субъекта. “Под властью, — замечает Фуко, -мне кажется, следует понимать, прежде всего множественность отношений силы, которые имманентны области, где они осуществляются, и которые конститутивны для её организации; понимать игру которая путём беспрерывных битв и столкновений их трансформирует, усиливает и инвертирует; понимать опоры, которые эти отношения силы находят друг в друге таким образом, что образуется цепь или система, или, напротив, понимать смещения и противоречия, которые их друг от друга обособляют; наконец, под властью следует понимать стратегии, внутри которых эти отношения силы достигают своей действенности, стратегии, общий абрис или же институциональная кристаллизация которых воплощаются в государственных аппаратах в формулировании закона в формах социального господства”2 .

Объясняя лаканисту-психоаналитику Миллеру идею “власти без субъекта” и отвечая ему на сомнения о том, что принцип бессубъективности ведёт к серьёзным проблемам при переходе в практическую плоскость. Когда с неизбежностью встаёт вопрос, кто сражается и против кого, Фуко замечает: “Конечно же, это-то меня и беспокоит. Я не очень понимаю, как из этого выбраться. Но в конечном счёте, если рассматривать власть в терминах отношений власти, это позволяет, мне кажется, схватить — гораздо лучше, чем в каких бы то ни был иных теоретических построениях — то отношение, которое существует между властью и борьбой и в частности классовой борьбой…Не существует непосредственно данных субъектов, один из которых был бы пролетариатом, а другой –буржуазией. Кто борется против кого? Мы все боремся против всех. И в нас всегда ещё есть что-то, что борется против чего-то в нас же самих”3 (Dits et йcrits. T. III. P. 310-311).

Возражает Фуко и против так сказать юридического истолкования и понимания власти. Он показывает, что в конце средних веков и в эпоху Возрождения именно идея права позволила упорядочить и организовать в Европе запутанные отношения власти и владения. Что “через развитие монархии XVII—XVIII столетия и её институтов “установилось это измерение юридически-политического”; оно, безусловно, не адекватно тому способу, каким осуществлялась и осуществляется власть; однако же оно является тем кодом, в соответствии с которым власть себя предъявляет и в соответствии с которым по её же собственному предписанию, её и нужно мыслить”4 . И чуть дальше Фуко заключает: “Мы по-прежнему остаёмся привязанными к определённому образу, выработанному теоретиками права и институтом монархии, — образу власти-закона, власти-суверенитета. И если мы хотим проанализировать власть в конкретной и исторической игре её приёмов, то как раз от этого образа и нужно освободиться, то есть от теоретической привилегии закона и суверенитета. Необходимо построить такую аналитику власти, которая уже не будет брать право в качестве модели и кода”5 .

Чтобы уяснить необходимость и смысл этих утверждений М. Фуко, нужно рассмотреть его метод понимание природы социального изучения. Начинал Фуко, как известно, с анализа знаний и дискурсов (“знаний-дискурсов”, “сказанных вещей”), взятых в определённом культурном контексте. Вспомним хотя бы его широко цитируемую книгу “слова и вещи”. Затем от знания-дискурса, выставляемого, если можно так сказать, публично, Фуко переходит к дискурсу, как правило, скрытому, скрываемому, о который на самом деле является для исследователя боле реальным в плане существования, чем “публичный”. Этот скрытый дискурс требуется уже реконструировать, он регулируется правилами, представляет собой своеобразную социальную практику. “Я, — пишет Фуко, — не хочу искать — под дискурсом, — чем же является мысль людей, но пытаюсь взять дискурс в его явленном существовании, как некоторую практику, которая подчиняется правилам: правилам образования существования и сосуществования, подчиняется системам функционирования… я стараюсь сделать видимым то, что невидимо лишь постольку, поскольку находится слишком явно на поверхности вещей” (Dits et йcrits. T. I. P. 772)6 .

Удерживая знания-дискурсы в центре внимания, Фуко, однако, делает шаг к анализу более широкого предмета, объемлющего дискурсы-знания (дискурсы-правила). Он переходит к рассмотрению вопроса о том, какие социальные практики и стратегии, обусловливают (конституируют, поддерживают) сами дискурсы. На этом пути Фуко в конце концов приходит к идее власти и бессубъектной воли к знанию. Выступая в 1978 г. в Токийском университете учёный объясняет, что “одним из первых вопросов, вставшим перед ним был вопрос о т ом может ли существовать такая история науки, которая рассматривала бы “возникновение, развитие и организацию науки не столько исходя из её внутренних рациональных структур, сколько отправляясь от внешних элементов послуживший ей опорой…я попытался ухватить историческую почву, на которой всё это (речь идёт об “Истории безумия” — В.Р.) произошло, а именно: практики заточения, изменение социальных и экономических условий в XVII веке”7 . “Не “производственные отношения” или “идеологию господствующего класса”, — замечает комментатор М. Фуко С. Табачникова, — но “отношения власти внутри общества” предлагает теперь Фуко рассматривать в качестве “точки внешнего ускорения организации и развития знания” (Dits et йcrits. T. III. P. 583.)8 . При этом анализ социальных практик, считает Фуко “отсылает не к какому-то субъекту познания (историческому или трансцендентальному)… но предполагает скорее волю к знанию — “анонимную и полиморфную” (Rйsumй des cours. P. 10—11)9 .

Итак, метод Фуко — это движение от публичных дискурсов-знаний к скрытым (реконструируемым) дискурсам-практикам и от них обоих к таким социальным практикам, которые позволяют понять, как интересующее исследователя явление (например, секс или безумие) конституируется, существует, трансформируется, вступает во взаимоотношения с другими явлениями. И наоборот, это движения от соответствующих социальных практик к скрытым и публичным дискурсам. Понятием, схватывающим этот метод Фуко правда, в онтологической форме является понятие “диспозитива”.

“Что я пытаюсь ухватить под этими менем — объясняет Фуко, — так это, во-первых, некий ансамбль — радиально гетерогенный, — включающий в себя дискурсы институции, архитектурные планировки, регламентирующие решения, законы, административные меры, научные высказывания философские, но также моральные и филантропические положения, — стало быть: сказанное, точно так же как и несказанное, — вот элементы диспозитива. Собственно диспозитив — это сеть (а мы бы сказали содержание метода — В.Р.) которая может быть установлена между этими элементами.

Во-вторых, то, что я хотел бы выделить в понятии диспозитива, это как раз природа связи, которая может существовать между этими гетерогенными элементами. Так некий дискурс может представать то в качестве программы некоторой институции (то есть публичного дискурса — В.Р.), то, напротив, в качестве элемента, позволяющего оправдать и прикрыть практику, которая сама по себе остаётся немой (эта практика реконструируется как скрытый дискурс — В.Р.), или же наконец, он может функционировать как переосмысление этой практики, давать ей доступ в новое поле рациональности … (мы бы сказали, что в данном случае речь идёт об условиях, обеспечивающих трансформацию и развитие — В.Р.).

Под диспозитивом, в-третьих, я понимаю некоторого рода — скажем так — образование, важнейшей функцией которого в данный исторический момент оказывалось:ответить на некоторую неотложность. Диспозитив имеет,стало быть, преимущественно стратегическую функцию” (Dits et йcrits. T. III. P. 299)10 .

Здесь может возникнуть законное недоумение: что же это за понятие, совмещающее в себе такое количество несовместимых признаков? Во-первых, это, скорее, не понятие и, конечно, не объект, а метод, точнее, его содержание. Во-вторых, понятия дискурса и диспозитива открывают новую страницу в развитии социальных и гуманитарных наук. В частности, их употребление позволяет связать в единое целое такие важные планы изучения, как элистемологический план (дискурсы-знания) дискриптивное и компоративное описание текстов (дискурсы-правила), анализ деятельностных и социальных контекстов и условий (дискурсы-практики и дискурсы-властные отношения). Можно согласиться, что в традиционном членении наук все эти планы и даже их части относятся к разным дисциплинам — теории познания, лингвистике и семиотике, теории деятельности и практической философии культурологи и социологии. Однако традиционная классификация и организация научных дисциплин уже давно не отвечает потребностям времени. Уже давно наиболее плодотворные исследования и теоретические разработки идут на стыках наук или в междисциплинарных областях. Понятия дискурса и диспозитива — это как раз такие понятия, которые позволяют “переплывать” с одного берега научной дисциплины на другой, позволяют связывать и стягивать разнородный материал относящийся к разным предметам. Наконец они позволяют формировать совершенно новые научные дисциплины, например такие, которые выстроил Мишель Фуко. Но вернёмся к понятию власти.

Очевидно, что, говоря о власти, Фуко имеет в виду диспозитив власти. Отсюда не власть, а сеть властных отношений не субъекты власти, а воля к власти или разнообразные опоры возникающие внутри дискурсов-практик, не вроде бы ясные для всех юридически значимые отношения власти-подчинения, а масса других социальных отношений и технологий. В XIX и XX в.в., утверждает исследователь Фуко, “через всякого рода механизмы или институты — парламентаризм, распространение информации, издательское дело, всемирные выставки, университет и т. д. — “буржуазная власть” смогла выработать глобальные стратегии, без того, однако, чтобы по отношению к ним следовало предполагать некоторого субъекта (Dits et йcrits. T. III. P. 310)11 . С точки зрения Фуко, институт права и юридические отношения являются лишь одной из организованностью современной Социума. Если считать, что именно властные отношения образуют основу социальности, то Фуко старается показать, что наряду с “юридически-политическим” измерением власти сегодня не меньшее значение имеют другие измерения — парламентаризм (вероятно, как одна из форм существования Общества), современные технологии распространения информации (например пресса как четвёртая власть), образование (как предпосылки интеллектуальной власти) и другие.

Как диспозитив власть в работах Фуко получает парадоксальные характеристики:

“Власть не есть нечто, что приобретается, вырывается или делится нечто такое, что удерживают или упускают; власть осуществляется из бесчисленных точек в игре подвижных отношений неравенства;

отношения власти не находятся во внешнем положении к другим типам отношений (экономическим процессам, отношениям познания сексуальным отношениям), но имманетны им…

там, где власть, есть и сопротивление, и всё же, или скорее: именно поэтому сопротивление никогда не находится во внешнем положении по отношению к власти… точки сопротивления присутствуют повсюду в сети власти… существует множество различных сопротивлений, каждое из которых представляет собой особый случай… Подобно тому, как сетка отношений власти в конечном счёте образует плотную ткань, которая пронизывает аппараты и институты, в них не локализуясь, точно так же рой точек сопротивления пронизывает социальные стратификации и индивидные единства”12 . Все эти парадоксы тем не менее кажутся плодотворными. Чтобы в этом убедиться рассмотрим хотя бы на уровне постановки проблемы, вопрос о власти государства.

О государстве мы нередко говорим как о властном субъекте: государство против общества, тоталитарное государство, распространившее свою власть на все стороны жизни человека и т. п. Но спрашивается, кто этот субъект? Президент. Дума, Конституционный Суд? Достаточно так поставить вопрос и его абсурдность становится ясна. Может быть, чтобы увидеть власть государства, нужно посмотреть. кто управляет страной и в стране. С этим, однако, тоже проблемы. Кто сегодня управляет в стране, совершенно не понятно. Даже президент признаёт, что система исполнительной власти пробуксовывает и в ней необходимо навести прядок. Итак, публичный дискурс, опирающийся на традиционное понимание власти, не работает. Попробуем иначе взглянуть на власть государства, обсудив с одной стороны саму сущность государства, с другой — конституирующие его практики.

Для нашей задачи, а не вообще, государство можно охарактеризовать в трёх основных планах во-первых, государство — это система “социальных институтов” (экономических, политических, культурных, общественных). Во-вторых, государство входит в систему “общество-государство”. В-третьих, периодически оно выступает и как “консолидированный субъект” (то есть как особое “общественное образование”). Прежде чем давать понятийные характеристики этим трём ипостасям государства, приведём одну иллюстрацию.

Образованию империи ацтеков предшествовала следующая история. В начале XV в. мехики жили в небольшом государстве. После избрания около 1424 г. королём Итцкоатла мехики оказались перед трагическим выбором — или признать власть Макстла, тирана соседнего государства, или начать против него войну. Перед угрозой уничтожения король и мехиканские господа решили полностью подчиниться тирану, говоря, что лучше отдаться всем в руки Максила, чтобы он сделал с ними всё, что пожелаем, а быть может Максил их простит и сохранит им жизнь. Именно тогда слово взял принц Тлакаэлель и сказал: “Что же это такое, мехиканцы? Что вы делаете? Вы потеряли рассудок! Неужели мы так трусливы, что должны отдаться жителям Ацкапутцалко? Король, обратитесь к народу, найдите способ для нашей защиты и чести, не отдадим себя так позорно нашим врагам”.

Воодушевив короля и народ, принц Тлакаэлель получил в свою власть управление армией, укрепил и организовал её, повёл на врага и разбил тирана. Став после победы ближайшим советником короля и опираясь на мехиканских господ, Тлакаэлель начал ряд реформ. Сначала он осуществил идеологическую и религиозную реформу. Тлакаэлель приказал сжечь кодексы и книги побеждённых текпанеков и самих мехиканцев, потому что в них народу ацтеков не придавалось никакого значения: параллельно были созданы новые версии истории и веры ацтеков, где этот народ объявлялся избранным, он должен был спасти мир, подчиняя для этой цели другие народы, чтобы питать кровью захваченных пленников Бога — Солнце. Подобно тому, как Тлакаэлель провёл реформы в идеях и в религиозном культе, он преобразовал, как об этом говорит “История” Дурана, юридические нормы, службу царского дома, армию, организацию почтеков (торговцев) и даже создал ботанический сад в Оахтепеке13 .

Рассмотрим этот случай. Король и мехиканские господа образуют своеобразное общество: на собрании вопрос о судьбе страны они решали вне рамок государственных институтов. Это было именно общественное собрание, где важно было склонить других (короля, жрецов, господ, народ — это всё различные общественные образования, субъекты) консолидированный — король и принц Тлакаэлель возглавившие мехиканских господ и армию и организовавшие поход против тирана. При этом важно, что социальное действие осуществляется уже в рамках и с помощью социальных институтов. Поясним теперь, что мы понимаем под социальными институтами, обществом и консолидированным субъектом.

Социальный институт, как это следует из социологии и методологических исследований, разрешает определённые противоречия между человеком и обществом. Далее, социальный институт декларирует институциональную идею, в которой заявляется общественный смысл данного института. Социальный институт — это также определённая социальная технология (процедуры и организация), которая вменяется человеку прибегающему к услугам данного института. Наконец, социальный институт предполагает индивидуальные и социальные “опоры”.

Общество состоит из общественных образований (партий, общественных движений, союзов, групп, отдельных влиятельных личностей и т. д.), которые обладают способностью вести политическую борьбу, формулировать самостоятельные цели, осуществлять движение для их реализации, осознавать свои действия. Общество образует некую целостность, обладает своеобразным сознанием, создаёт поле и давление, в рамках которых действуют общественные образования и социальные субъекты (чтобы стать социальным субъектом, общественное образование должно войти в правовое пространство и удовлетворить её требованиям).

Консолидированный субъект — это, с одной стороны, общественное образование, с другой — субъект, в чьей власти находятся социальные институты. Реализуя собственные цели (ведение войны, создание благосостояния, осуществление реформ и т. п.), консолидированный субъект задаёт социальным институтам нужные режимы функционирования, а в случае реформ выступает и как социальный демиург. В сущностную характеристику российского государства, естественно, входит и та социокультурная ситуация, в которой государство находится. Именно она наряду с другими факторами конституирует сегодня государство и властные отношения.

Специфика современной ситуации для российского государства задаётся следующими моментами.

— консолидированный субъект только формируется, пока ещё не согласованы его цели с целями общества, региональных элит и ряда крупных социальных субъектов. Более того в стадии формирования находятся и многие общественные образования, включая и общество в целом. Хотя цели консолидированного субъекта формально декларированы (это построение в форме реформирования правового демократического общества и государства), но они не конкретизированы, не соотнесены со специфическими условиями России, не разделяются многими общественными образованиями.

— Установка на реформу предопределяет процесс перехода от существующих социальной и экономической систем к новым, а следовательно, необходимость “построения” новых социальных институтов (новой судебной системы, системы банков и других финансовых учреждений, института частной собственности и т. д.). Так буквально на наших глазах выросли коммерческие банки и новые финансовые институты. Однако сохраняются, сталкиваясь с всё большим количеством проблем (и ещё долго будут функционировать), старые социалистические социальные институты (промышленность, армия, суд социальное обеспечение и прочее).

— Реформирование и создание новых социальных институтов (например, частной собственности) протекает в условиях предельного эгоизма властей и властных субъектов что ведёт к усилению социальной напряжённости и сопротивлению реформам (пассивному или активному).

— Структура российского государства и института исполнительной власти сложились в рамках социалистического тоталитарного государства, где роль общества была редуцирована до выполнения идеологических функций, а многие социальные институты, необходимые для нормальной жизни отсутствовали.

Такова современная социокультурная ситуация. Кратко перечислим теперь социальные практики, в рамках которых происходит конституирование власти государства.

На первый взгляд кажется что основной практикой конституирующей власть государства является законодательная и судебная, которые Фуко относит к “юридически-политическому” измерению. Но в настоящее время в России не меньшее значение имеют и другие социальные практики.

Во-первых, это реальное взаимодействие властных и социальных субъектов, борющихся в “политическом пространстве” за финансирование и льготы разного рода. По форме здесь может быть прямой “торг” с государством, лоббирование политические демарши и т.п.

Во-вторых, на государственную власть существенно влияют СМИ, их поэтому нередко называют четвёртой властью. Искусно организованная в печати или на телевидении кампания, как известно, способна привести к смене государственного деятели или изменению властного решения.

В-третьих, большое влияние на государственную власть сегодня оказывает капитал, представленный банками или богатыми компаниями. В свою очередь, здесь не одна, а много практик: лоббирование, финансирование выборов или других мероприятий, скрытые формы подкупа.

В-четвёртых на властные решения влияют и могущественные ведомства (исполнительная власть силовые министерства, агропромышленный комплекс и т. д.). Помимо лоббирования, ведомства имеют свои специфические формы давления: контроль за информацией, постановка “своих людей” на ключевые места во властных инстанциях, политическая интрига и т. д.

В-пятых, государственная власть не свободная от воздействия теневых и мафиозных структур. Здесь и лоббирование, и взятки, и политические убийства.

Постепенно усиливает своё влияние и общество, пользуясь для этой цели лоббированием, общественными организациями, прессой.

Если вернуться к проблеме государственной власти, то приходится признать правоту Ф. Фуко. Государственная власть не имеет одного субъекта. Это подвижная и сложная сеть властных отношений, стратегий и практик. Это множество институциональных и субъектных опор. Наконец государственная власть манифестирует себя и выговаривает в множестве публичных и скрытых дискурсов.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс //Избранные труды. М, 1977. С. 117, 119.

2 Фуко М. Воля к знанию/Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 192.

3 Там же. С. 367.

4 Там же. С. 187-188

5 Там же. С. 190.

6 Там же. С. 338.

7 Там же. С. 358.

8 Там же.

9 Там же. С. 345— 346.

10 Там же. С. 368.

11 Там же. С. 366-367.

12 Там же. С. 194—197.

13 Леон-Портилья М. Философия Нагуа. М. 1961.с. 266—275.

Опубликовано 29 сентября 2004 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1096455083 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ПОЛИТИКА Два взгляда на природу власти (власть как психологический и институциональный феномен и как дискурс)

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network