Поступательное развитие международного права и Гаагская конференция 1899 г.

АВТОР: Г. С. Стародубцев

ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №5,2000


18 мая 1999 г. в Гааге начала свою работу III конференция мира. Она открылась ровно через 100 лет после созыва первой конференции. Как и предыдущие форумы (1899 и 1907 гг.), она созвана по инициативе России. Конференция была рассчитана на два этапа. Первый — в Гааге (в мае), второй — в Петербурге (в июне). В этом видится признание исторического значения роли России и ее выдающихся представителей в развитии современного международного права.

Сто с лишним лет — немалый временной отрезок. С вершины уходящего второго тысячелетия есть все основания бросить взгляд в историческую ретроспективу. Нередко с высоты наших дней мы с некоторым пренебрежением всматриваемся в прошлое и порой с высокомерием судим о его достижениях. Между тем это неверно. Современный уровень международного права оказался бы невозможным без тех скромных шагов, которые были сделаны на рубеже XIX—XX вв. Важной вехой в его развитии явилась Гаагская конференция, которую в русской литературе называли “одним из лучших, одним из светлых памятников XIX века”1.

Конференция была созвана по инициативе России. В циркуляре русского правительства от 12 августа 1898 г. содержалось обращение к представителям всех держав, аккредитованных в Петербурге, заняться обсуждением вопроса о средствах предупреждения вооруженных столкновений между народами и облегчении бремени постоянно возрастающих военных бюджетов. Были намечены две основные цели будущей конференции: “во-первых, путем взаимного и миролюбивого обсуждения международных споров и условий ограничения вооружений предупредить войну и, во-вторых, посредством обмена мнениями выяснить те условия, при которых возникшая война могла бы быть поставлена в самые узкие рамки с точки зрения гуманности и общей пользы народов”2.

Предложения правительства по вопросу разоружений были весьма скептически встречены периодической печатью и русскими учеными-международниками. Показательно в этом отношении содержание письма Ф. Ф. Мартенса к Д. А. Милютину (бывшему военному министру России с 1861 по 1881 г.), датированного 24 августа 1898 г., т. е. спустя лишь две недели после опубликования вышеозначенного циркуляра. В нем он писал: “В настоящее время ... Россия опять вступила на путь гуманных реформ в области международных отношений, предлагая разоружение европейским державам. Исторический опыт и знание международных отношений заставляют меня серьезным образом сомневаться в возможности достижения поставленного идеала. Мало того: я даже боюсь обострения современных международных отношений. Но я был бы несказанно рад, если бы это гуманнейшее дело удалось — что весьма сомнительно”3.

Позднее Ф. Ф. Мартенс внес существенные поправки к первоначальному русскому проекту программы будущей конференции. Он представил министру иностранных дел России М. Н. Муравьеву записку о программе конференции, которая затем была рассмотрена в высших правительственных кругах и в принципе одобрена4.

Конференция начала свою работу 6 (18) мая 1899 г.5. На ней были представлены 109 делегатов от 26 государств мира. В русскую делегацию входили Г. Г. Стааль, Ф. Ф. Мартенс и К. М. Базили6.

Велика была роль России не только в выдвижении идеи созыва конференции, но и в ее проведении и достигнутых результатах. Ее председателем был избран первый представитель России, русский посол в Лондоне Г. Г. Стааль. По его предложению конференция поделилась на три комиссии. Ф. Ф. Мартенс возглавил работу второй комиссии, занимавшейся пересмотром Брюссельской декларации 1874 г. о законах и обычаях сухопутной войны.

Уже к началу конференции 1899 г. стало очевидным, что первая задача, поставленная русским правительством о приостановке гонки вооружений, бесперспективна. Вот почему во вступительной речи Г. Г. Стааля содержался открытый призыв перенести центр тяжести открывшегося международного форума на изыскание путей и средств к предупреждению межгосударственных столкновений. “Мы стремимся, в особенности, — говорилось в речи, — к обобщению и кодификации существующей практики третейского суда, посредничества и добрых услуг. Это составляет, так сказать, самое существо нашей задачи; наиболее общая цель наших усилий: предупреждение путем миролюбивых средств вооруженных конфликтов”7.

Вопросами мирных средств разрешения международных споров занималась третья комиссия, которую возглавил первый французский уполномоченный Л. Буржуа. Ф. Ф. Мартенс отзывался о нем как о человеке, который проникнут убеждением “в возможности предотвратить кровавые столкновения между народами мирными средствами”8.

Итогом ее работы явилась конвенция “О мирном решении международных столкновений”. “Конвенция эта (состоящая из 61 статьи), — писал Н. Н. Кравченко, — важнейший и интереснейший из всех актов, созданных на конференции 1899 г. Она и дает последней право на громкое название “конференция мира”, ибо предлагаемые ею миролюбивые способы урегулирования различных конфликтов между государствами имеют ведь в виду не что иное, как, по возможности, именно заменить собою разрешение международных столкновений чисто насильственным путем, т. е. войной”9.

Непосредственной выработкой конвенции занимался редакционный комитет из восьми наиболее компетентных лиц. Россия была представлена в нем Ф. Ф. Мартенсом. В работе комитета принимал участие и Г. Г. Стааль.

В основу конвенции был положен русский проект10. Характеризуя его, Ф. Ф. Мартенс выделял два положения: “Во-первых, на основании русского проекта предлагалось учреждение особых следственных комиссий для предупреждения развития возникшего международного столкновения. Во-вторых, русский проект представлял собой целый кодекс международного арбитражного судопроизводства”11.

Разработка этих положений, а затем закрепление их Гаагской конвенцией — исключительная заслуга Ф. Ф. Мартенса. По его инициативе были приняты и одобрены следственные комиссии — новое средство решения международных разногласий. “Благодаря ему, — писал М. А. Таубе, — ... русское правительство ... не с пустыми руками явилось на Гаагскую конференцию, предложив ей новый и оригинальный способ разрешения столкновений, — международные следственные комиссии, — так блестяще доказавший свою целесообразность через пять лет, в знаменитом Гулльском инциденте”12.

Заслуги Ф. Ф. Мартенса в разработке следственных комиссий признавались непосредственными участниками Гаагской конференции 1899 г. Так, вице-президент конференции министр иностранных дел Нидерландов Ван-Карнебек и известный голландский юрист Ассер отмечали, что “комиссии для расследования исключительно являются делом Мартенса и введение их в Гаагскую конференцию принадлежит к величайшим заслугам этого человека”13. Швейцарский ученый-международник Г. Веберг давал следующую характеристику деятельности Ф. Ф. Мартенса: “... Он ввел комиссии по расследованию. Он создал для первой мирной Гаагской конференции практически осуществимую программу и выступал на конференции за осуществление ее со всей силой своей личности”14.

Однако приходится констатировать, что роль Ф. Ф. Мартенса в разработке следственных комиссий недостаточно оценена в русской литературе международного права. Например, Л. А. Камаровский, уделивший много внимания освещению Гаагской конференции 1899 г., лишь однажды упомянул имя Ф. Ф. Мартенса, заметив, что пользу следственных комиссий “особенно отстаивал г. Мартенс”15. Ни в одной из его работ нами не встречена оценка Ф. Ф. Мартенса как инициатора создания этих комиссий, да и саму конвенцию “О мирном решении международных столкновений” Л. А. Камаровский именовал лишь конвенцией “о посредничестве и третейском суде”, называя ее “наиболее оригинальною и новою”16. При этом он совершенно не обращал внимания на закрепление в ней исключительно нового юридического института — института следственных комиссий. Вообще нет упоминания о международных следственных комиссиях в его учебнике “Международное право”17. Не отмечен Ф. Ф. Мартенс как основатель следственных комиссий и в трудах В. М. Гессена, Н. Н. Кравченко, В. Э. Грабаря, В. А. Уляницкого и др.

Значительно в большей мере заслуги Ф. Ф. Мартенса были признаны в области разработки основ международной юстиции. В этой сфере Ф. Ф. Мартенс обладал поистине мировым именем. Он принимал участие во многих третейских разбирательствах, принесших ему огромный авторитет18. Английский ученый Т. Е. Холланд, отзываясь о Ф. Ф. Мартенсе, писал: “Он был в настолько большом спросе как арбитр в международных спорах, что его в шутку называли Лорд-Канцлером Европы”19. А еще ранее в американской литературе Ф. Ф. Мартенс был отмечен как “главный судья христианского мира”20.

Ф. Ф. Мартенс имел непререкаемый авторитет по вопросам международного третейского суда и в России. К нему часто обращались за консультациями высокопоставленные сотрудники Министерства иностранных дел, и во всех случаях он давал исчерпывающие разъяснения21.

Деятельность Ф. Ф. Мартенса как практика началась в 1891 г., когда Англия и Франция обратились к нему как к третейскому судье в их споре о правах рыбной ловли в прибрежных водах Ньюфаундленда. Несмотря на то что рассмотрение дела не состоялось, репутация Ф. Ф. Мартенса не была ущемлена. Уже в 1895 г. по просьбе английского и нидерландского правительств22 он был назначен русским императором в качестве арбитра для разрешения спора об аресте голландскими властями шкипера английского китобойного судна “Коста-Рика Пэкет”. Касаясь этого факта, Ф. Ф. Мартенс писал: “... Я удостоился такой великой чести, которая до сих пор еще никогда не выпадала на долю русского подданного. Это единственный подобный случай”23. Дело было рассмотрено и разрешено Ф. Ф. Мартенсом (в пользу Англии) в феврале 1897 г.

Особую известность Ф. Ф. Мартенсу принесло участие в качестве суперарбитра в Парижском международном третейском трибунале 1899 г., в котором был рассмотрен спор между Англией и США по поводу границ Венесуэлы. Правила процедуры, разработанные и предложенные трибуналу Ф. Ф. Мартенсом, были затем закреплены Гаагской конвенцией 1899 г. “О мирном решении международных столкновений”. На это обращал внимание сам Ф. Ф. Мартенс. Он писал: “Те же самые начала, которые Гаагская конференция одобрила в июле месяце, относительно порядка производства дел в международных третейских судах, были мною предложены Парижскому третейскому трибуналу в январе 1899 г., им одобрены, и применялись с начала июня прошлого года, т. е. в то самое время, когда Гаагская конференция их рассматривала и, в конце концов, также одобрила”24.

Для уяснения роли Ф. Ф. Мартенса в разработке главы IV конвенции — о третейском суде — весьма примечательно замечание бельгийского ученого Декана — председателя редакционного комитета по выработке конвенции. Он указал, что в основание этой главы положен проект, представленный русской делегацией. “На нем лежит печать, — говорил Декан, — мудрого опыта, ибо он составлен лицами, особо сведущими в этом деле и преимущественно тем юристом (г. Мартенсом), в котором мы признаем знаменитость по вопросам международного третейского суда”25.

Отмечая поистине мировой авторитет Ф. Ф. Мартенса в этой области, будет нелишним привести выдержки из протоколов международных конференций и третейских разбирательств. Так, делегат США на Гаагской конференции 1899 г. называл Ф. Ф. Мартенса “наиболее выдающимся в целом свете представителем идеи третейского международного суда...”26. На Парижском трибунале 1899 г. советник английского правительства отмечал, что репутация Ф. Ф. Мартенса “как юриста, как законоведа, как дипломата не ограничивается пределами его собственной страны, но распространяется на все цивилизованные народы”27.

Все эти оценки деятельности Ф. Ф. Мартенса справедливы. Но при этом следует отметить, что он выдвигал на конференциях отдельные предложения, с которыми нельзя согласиться. Так, он защищал идею об обязательности третейского суда для споров между государствами о возмещении материального ущерба28. Но ведь введение обязательного третейского разбирательства даже по делам малозначительным, принудительность привлечения к арбитражу без согласия на то спорящих сторон, есть вмешательство во внутренние дела государств, нарушение их суверенитета. История не подтвердила также предположение Ф. Ф. Мартенса о расширении роли международного третейского суда в будущем, изложенное им в записке к конференции 1899 г.29.

Однако Гаагские конвенции, в которые вложено немало труда и таланта Ф. Ф. Мартенса, действуют по настоящее время, являясь неотъемлемым элементом современного международно-правового регулирования. И столь завидное долголетие этих конвенций свидетельствует о жизненности идей, заложенных в них. Одной из идей были следственные комиссии, появлению которых международное право всецело обязано Ф. Ф. Мартенсу.

При его жизни следственные комиссии были использованы всего один раз в так называемом Гулльском инциденте 1904 г. Позднее обращение к ним стало более частым. Э. А. Пушмин указал на 22 случая применения следственной процедуры для рассмотрения споров между государствами за период с 1912 по 1962 г.30. Положения Гаагских конвенций послужили образцом при разработке других международных актов о следственных комиссиях, наиболее ранним из которых явилось соглашение между Аргентиной, Бразилией и Чили от 25 мая 1915 г.31. Только в период с 1919 по 1940 г. было заключено свыше 200 договоров о следственной процедуре32. Следственные комиссии фактически закреплены в системе мирных средств в п. 1 ст. 33 Устава ООН 1945 г., в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, и в ряде других многосторонних и двусторонних договоров. Они прочно вошли в практику международных отношений ХХ в.

Заслуги Ф. Ф. Мартенса нельзя сводить только к следственным комиссиям. На основе следственных комиссий и в развитие практики их применения возникли согласительные комиссии. “Исторически согласительная процедура возникла как дальнейший этап в развитии практики международных следственных комиссий, правовое положение которых было впервые определено в Гаагских конвенциях о мирном решении международных столкновений 1899 и 1907 гг.”33.

Наиболее раннее положение о согласительных комиссиях было закреплено еще при жизни Ф. Ф. Мартенса. Так, в ст. 9 договора между США и Великобританией от 11 января 1909 г. предусматривалось учреждение международной смешанной комиссии не только для того, чтобы “расследовать и отразить в докладе факты и обстоятельства, относящиеся к тем или иным вопросам и делам, передаваемым на рассмотрение комиссии”, но также для предложения “тех выводов и рекомендаций”, которые могут оказаться уместными34. Состав и назначение такой комиссии следующим образом разъяснялись в американской литературе: “Она состоит из трех англичан и трех американцев... Эта общая высокая комиссия должна выполнять в соответствии со ст. 2 две функции. Первая функция заключается в том, чтобы обсудить, во всяком случае, любое разногласие и расследовать его, вторая — сделать рекомендации для его разрешения без третейского суда. Иными словами, это средство для избежания не только войны, но и третейского суда”35.

Более ранних случаев учреждения согласительных комиссий практика международных отношений не дает. Да и возникновение согласительных комиссий не могло произойти ранее следственных. Не согласительные комиссии составляют неотъемлемую часть следственных, а наоборот, последние — фундамент, костяк, первичная основа согласительных, а сама согласительная комиссия, по сути дела, — следственная, но с расширенной компетенцией. Следственные комиссии есть необходимый этап в становлении согласительных.

Международные согласительные комиссии получили широкое распространение в практике государств в ХХ в. К началу 70-х годов имелось “564 договора, предусматривающих применение в том или ином сочетании согласительной процедуры”36. Наиболее обстоятельно порядок образования и деятельности таких комиссий изложен в ст. 85 Венской конвенции о представительстве государств в их отношениях с международными организациями универсального характера 1975 г.

Закрепление Гаагскими конвенциями следственных комиссий оказало значительное влияние на процесс прогрессивного развития мирных средств разрешения международных споров. Предложениями и деятельностью Советского Союза в 20-е годы в практику межгосударственных отношений был внедрен готовый институт международного права — институт пограничных представителей (уполномоченных, комиссаров). Назначение этого института — решение вопросов, связанных с поддержанием режима государственной границы, а также урегулирование пограничных инцидентов между сопредельными государствами; форма функционирования — комиссии пограничных представителей37.

В отечественной международно-правовой литературе является общепризнанным мнение о том, что институт пограничных представителей есть своеобразная форма согласительной процедуры для решения пограничных споров38. При этом следует добавить, что, с точки зрения генезиса, комиссии пограничных представителей имеют свою первооснову в следственных комиссиях.

Разумеется, сводить компетенцию пограничных представителей только к следственным комиссиям полностью нельзя. Она, с одной стороны, шире по объему, поскольку наряду с расследованием фактов включает в себя меры по разрешению споров, а с другой — ввиду того, что применяется исключительно к пограничным инцидентам. Однако если расследование и не является основой и конечной задачей пограничных представителей, то это бесспорно необходимая и первичная их функция при улаживании пограничных конфликтов.

Мы не разделяем мнение А. М. Ладыженского и И. П. Блищенко, утверждающих, что “своеобразной формой следственных комиссий является институт пограничных комиссаров, или уполномоченных”39, но при этом считаем нужным обратить внимание на их теснейшую связь. Именно следственные комиссии явились прообразом и необходимым этапом в становлении комиссий пограничных представителей. Институт пограничных представителей прочно вошел в норму отношений СССР, а затем и России с сопредельными государствами.

Что же касается роли Ф. Ф. Мартенса в разработке основ международного арбитража, то и сегодня его заслуги нельзя оценивать меньше, чем при его жизни. Процедура третейского разбирательства регулируется и по настоящий день положениями Гаагских конвенций 1899 и 1907 гг. На протяжении столетия не предпринималось сколько-нибудь серьезных попыток их изменения. Конечно, практика обращения государств к арбитражу в ХХ в. свидетельствует не в его пользу. После 1907 г. до начала 60-х годов посредством международного арбитража было рассмотрено около 60 дел40. Фактически бездействует Постоянная палата третейского суда, орган (по существу номинальный) для арбитражного рассмотрения дел. “После 1921 года ею было рассмотрено всего четыре дела, а после 1940 года всего одно дело”41.

Но при всем этом международный арбитраж остается юридически обоснованным и нередко целесообразным средством мирного разрешения споров. Практика международных отношений знает немало случаев обращения к арбитражу как средству решения территориальных разногласий42. Наблюдается оживление деятельности арбитражного органа — Постоянной палаты третейского суда. Палата с 1902 по 1996 г. рассмотрела более 30 споров между государствами. Например, о порядке пользования лондонским международным аэропортом Хитроу (1989—1992 гг.).

Остается добавить, что ученые России не стояли в стороне от практической деятельности и принимали непосредственное участие в международных конференциях, третейских разбирательствах, следственных комиссиях и т. д. Деятельное участие в них Ф. Ф. Мартенса было показано выше. Однако помимо него в арбитражных разбирательствах участвовали М. Н. Капустин, М. А. Таубе, А. Н. Мандельштам и др., секретарем первой Гаагской конференции был В. М. Гессен, второй — А. Н. Мандельштам; членами следственной комиссии по Гулльскому инциденту являлись М. А. Таубе и А. Н. Мандельштам, в состав Постоянной палаты третейского суда входил Л. А. Камаровский и т. д.

Таким образом, русские юристы своей активной деятельностью на международных конференциях во многом содействовали внесению ряда прогрессивных положений в нормы международного права, действующие и по настоящий день, а также реализации этих норм на практике. Мысли русских ученых, изложенные в прошлом веке и примененные ими в практической деятельности государств, ныне составляют ядро нормативных положений главы VI Устава ООН.

Другим важнейшим итогом Гаагской конференции 1899 г. явилось принятие серии документов, завершивших в своей основе международную кодификацию законов и обычаев войны43. Инициатива и в этом вопросе принадлежала России. Бремя практической деятельности выпало на долю Ф. Ф. Мартенса, являвшегося душой конференции и ее центральной фигурой44.

Основу решений Гаагской конференции 1899 г. составляли положения Брюссельской декларации 1874 г. о законах и обычаях войны45, принятой на конференции, созванной также по инициативе России. Эта декларация не вступила в силу. Однако сама конференция чрезвычайно важна, поскольку представляет собой первую в истории международных отношений попытку кодификации законов и обычаев сухопутной войны в целом.

К конференции Ф. Ф. Мартенс составил проект международного соглашения о законах и обычаях войны, который состоял из 5 общих и 71 специальных статей. “...Русский проект, — замечал Ф. Ф. Мартенс, — должен был не изобретать новых правил для войны, не имеющих основания ни в практике, ни в теории, но только выяснить те начала, которые действительно выработались путем обычая и имеют в свою пользу убедительные доказательства”46.

Конференция открылась 15 (27 июля) 1874 г. в Брюсселе с целью попытаться “ограничить бедствия войны посредством точного определения взаимных прав воюющих государств”47. Русская делегация была представлена на ней в составе А. Г. Жомини, Г. А. Леера48, Ф. Ф. Мартенса, причем первый уполномоченный России А. Г. Жомини был единогласно избран председателем.

Значение Брюссельской декларации было велико. Она, не имея обязательной силы для государств, тем не менее оказала большое влияние на развитие законов и обычаев войны, в смысле установления единообразной практики. Декларация явилась наиболее авторитетным сводом обычного права ведения сухопутной войны в XIX в.49

Основные идеи Брюссельской декларации 1874 г. были рассмотрены и одобрены комиссией института международного права на конгрессе в Гааге в 1875 г. Ф. Ф. Мартенс указывал: “Ученые и публицисты, высказавшиеся на конгрессе в Гааге с глубочайшим сочувствием насчет Брюссельской конференции, принадлежат ко всем европейским народам и Соединенным Штатам и пользуются в большей или меньшей степени известностью в литературном мире”50.

Положения Брюссельской декларации почти без изменения были одобрены Гаагской конференцией 1899 г. По этому поводу Ф. Ф. Мартенс замечал: “...Брюссельская декларация 1874 г., без существенных перемен, в составе 60 статей принята была единогласно представителями 24 держав, участвовавших в Гаагской конференции. Такого результата я сам совершенно не ожидал. Теперь уже 16 держав признали эту “Гаагскую конвенцию об обычаях и законах войны” обязательным для себя законом”51.

Положения конвенции 1899 г. с небольшими редакционными изменениями были воспроизведены IV Гаагской конвенцией 1907 г. “О законах и обычаях сухопутной войны” и действуют по настоящее время, представляя собой пример поразительной живучести международно-правовых установлений, сформулированных столетие тому назад. В качестве примера конкретизации конвенции 1899 г. о законах и обычаях войны можно сослаться на Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г., а также Первый дополнительный протокол к ним, вступивший в силу в 1978 г.

Таким образом, основополагающая роль России в кодификации законов и обычаев войны несомненна. Столь же очевиден вклад отечественной международно-правовой науки в становление договорных положений, регламентирующих военные действия. Русские ученые как теоретической разработкой ряда положений, так и практической деятельностью по подготовке и проведению международных конференций содействовали закреплению международным правом многих прогрессивных норм. Чехословацкий юрист Г. Менцер справедливо констатировал: “Подавляющее большинство правил права войны возникло в конце XIX—начале XX века”52. Тем самым подчеркивается то обстоятельство, что деятельность русских ученых сохраняет свою значимость и в настоящее время.

Таким образом, на Гаагской конференции 1899 г. была осуществлена историческая миссия по реализации идеи международно-правовой кодификации средств и способов ведения войны. Правила ведения войны, закрепленные на конференции, действуют в настоящее время. Они представляют собой основу дальнейшего развития правовых норм, регламентирующих применение военной силы в вооруженных конфликтах. И они, очевидно, сохранят свою актуальность до тех пор, пока войны не будут навсегда исключены из жизни человеческого общества.

Вековой юбилей Гаагской конференции мира 1899 г. — серьезное испытание правовых положений, одобренных ею. Есть все основания сделать вывод, что эти положения, показав удивительную живучесть, войдут и в третье тысячелетие в качестве основы для дальнейшего прогрессивного развития международного права. Россия и ее выдающиеся представители содействовали принятию того свода документов, который по праву можно считать достойным памятником конца XIX в.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Гессен В. М. О значении Гаагской конференции // Журнал Министерства юстиции. 1900. № 3. С. 107.

2 Мартенс Ф. Гаагская конференция мира. Культурно-исторический очерк // Вестник Европы. 1900. Кн. 3. С. 6—7.

3 ОР РГБ, ф. 169, к. 68, д. 42. Л. 15—15 об.

4 См.: Проект циркулярного обращения к державам // Красный архив. 1932. Т. 1—2 (50—51). С. 90—91.

5 Подробней см.: В. В. Письмо из Гааги // Право. 1899. № 21. С. 1083—1087.

6 См.: Конвенции и декларации, подписанные на конференции мира в Гааге 17/29 июля 1899 г. СПб., 1901. С. 8.

7 Цит. по: Гессен В. М. О значении Гаагской конференции. С. 56.

8 Цит. по: Нольде Б. Э. Ф.Ф. Мартенс // Русская мысль. 1909. Кн. 12. С. 28.

9 Кравченко Н. Н. О первой Гаагской конференции мира в связи с вопросом о мире вообще. (К предстоящей второй мирной конференции) // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 5. С. 87.

10 Текст проекта см.: Материалы Гаагской конференции // Право. 1899. № 23. С. 1203—1205.

11 Мартенс Ф. Гаагская конференция мира. С. 20.

12 Таубе М. А. Ф. Ф. Мартенс (1845—1909). (Некролог). СПб., 1909. С. 11. Речь идет об инциденте, происшедшем в октябре 1904 г. вблизи берегов Англии, когда русская эскадра обстреляла английские рыболовые суда, ошибочно приняв их за японские торпедные катера. Для расследования инцидента Англия и Россия согласились создать следственную комиссию. В результате выводов комиссии Россия признала обязанность возместить причиненный ущерб и заплатила Англии 1625 тыс. франков.

13 Цит. по: Ельяшевич Ф., Веберг Г. Ф. Мартенс и Гаагские конференции мира // Журнал Министерства юстиции. 1911. № 2. С. 330, 332.

14 Там же. С. 332.

15 Камаровский Л. Вопрос о посредничестве и международном третейском суде на Гаагской конференции // Русская мысль. 1900. № 1. С. 82.

16 Камаровский Л. А. Гаагская мирная конференция 1899 года. М., 1902. С. 35.

17 См.: Камаровский Л. А. Международное право. М., 1900. С. 90—101.

18 Материалы некоторых из них см.: АВПРИ, ф. Второй Департамент 1—5, оп. 407, д. 1063, 1068, 1164, 1183.

19 Holland T. E. Frederik de Martens // Journal of the Society of Comparative Legislation. London, 1909. Vol. 10. Р. 10.

20 The North American Review. Vol. 169. N 5. November. New-York, 1899. P. 604.

21 АВПРИ, ф. Второй Департамент 1—5, оп. 407, д. 1182. Л. 5—7 об.

22 АВПРИ, ф. Второй Департамент 1—5, оп. 407, 1895, д. 1068. Л. 20—20 об.

23 Там же. Л. 57 об.

24 Мартенс Ф. Гаагская конференция мира. С. 22.

25 Цит. по: Камаровский Л. Вопрос о посредничестве и международном третейском суде на Гаагской конференции // Русская мысль. 1900. Кн. 1, С. 90.

26 Цит. по: Таубе М. А. Указ. соч. С. 21.

27 Там же. С. 21—22.

28 Martens de F. International arbitration and the Peace conference at The Hague // The North American Review. Vol. 169. N 5. November. New-York, 1899. P. 615—616.

29 См.: Камаровский Л. Вопрос о посредничестве и международном третейском суде на Гаагской конференции. С. 89—90.

30 См.: Пушмин Э. А. Мирное разрешение международных споров (международно-правовые аспекты). — М.: Международные отношения, 1974. С. 80—83.

31 См.: Голубев Н. Н. Международное обозрение // Проблемы великой России. 1916. № 3. С. 12—13.

32 См.: Пушмин Э. А. Международная следственная процедура: вопросы развития. Проблемы государства и права на современном этапе (Труды научных сотрудников и аспирантов). Вып. 5. М., 1972. С. 268.

33 Пушмин Э. А. Согласительная процедура — средство разрешения международных споров. Калининград, 1973. С. 34

34 См.: Хайд Ч. Международное право, его понимание и применение Соединенными Штатами Америки. Т. 4. — М.: ИЛ, 1952. С. 448—449.

35 Taft W. H. The proposed Arbitration Treaties with Great Britain and France. Baltimore, 1912. P. 12—13.

36 Пушмин Э. А. Согласительная процедура – средство разрешения международных споров. С. 45.

37 См. ст. 15 Закона РФ “О Государственной границе РФ” (С изменениями и дополнениями на 10 августа 1994 г.) — Международное публичное право. Сборник документов. Составители К. А. Бекяшев и А. Г. Ходаков. Т. 1. — М.: Бек, 1996. С. 51; Положение о пограничных представителях РФ от 15 мая 1995 г. Там же. С. 65—66.

38 См.: Мовчан А. П. Мирные средства разрешения международных споров. М., 1957. С. 17; Яновский М. В. Мирные средства разрешения международных споров. — Ташкент: САГУ, 1957. С. 19; Клименко Б. М. Государственные границы — проблема мира. — М.: ИМО, 1964. С. 106; Анисимов Л. Н. Международно-правовые средства разрешения межгосударственных споров (конфликтов). Л., 1975. С. 72.

39 Ладыженский А. М., Блищенко И. П. Мирные средства разрешения споров между государствами. — М.: Госюриздат, 1962. С. 83.

40 См.: Пушмин Э. А. Согласительная процедура — средство разрешения международных споров. С. 28.

41 Ладыженский А. М., Блищенко И. П. Указ. соч. С. 104.

42 См.: Клименко Б. М. Государственная территория. — М.: ИМО, 1974. С. 136—142; Клименко Б. М. Мирное решение территориальных споров. — М.: ИМО, 1982. С. 75—89.

43 См.: Стародубцев Г. С. Вклад Ф. Ф. Мартенса в кодификацию международных правил, применяемых в вооруженных конфликтах. // Сов. государство и право. 1988. № 7. С. 107—110.

44 См.: Пустогаров В. В. С пальмовой ветвью мира. Ф. Ф. Мартенс – юрист, дипломат, публицист. — М.: Международные отношения. 1993. С. 145—175.

45 Текст декларации см.: Военный сборник. 1875. № 2. С. 153—160.

46 Мартенс Ф. Ф. Брюссельская международная конференция 1874 г. Сборник государственных знаний. Т. 1. СПб., 1874. С. 204.

47 См. там же. С. 181.

48 РГВИА, ф. 348, оп. 1, д. 404.

49 См.: Грабарь Вл. Право войны. Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Т. 48. СПб., 1898. С. 880.

50 ОР РГБ, ф. 169, к. 68, д. 42. Л. 1.

51 Там же. Л. 19 об-20.

52 Менцер Г. Международное гуманитарное право и запрещение некоторых видов оружия, средств и способов ведения войны. // В кн.: Международное право на службе мира и сотрудничества государств. — М.: Международные отношения, 1981. С. 43.