публикация №1096451640, версия для печати

Жаркое лето 48-го


Дата публикации: 29 сентября 2004
Публикатор: maskaev (номер депонирования: BY-1096451640)
Рубрика: ПОЛИТИКА МИРОВАЯ ПОЛИТИКА


АВТОР: Латышев Л. А.

ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди /Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С.129-134.




Белградское лето 1948 года выдалось жарким даже по местным понятиям. Стояла засуха. Жарко было и в политическом смысле. Западные державы никак не хотели примириться с тем, что на Балканах появилась “коммунистическая Югославия”, и всячески пытались ей навредить. Неспокойно было на границах новой Югославии. Остро стоял вопрос о судьбе Истрии, Триеста, Каринтии.

Пошел второй год, как я работал корреспондентом ТАСС в Белграде. Вместе со мной трудились представитель Совинформбюро В. В. Кирсанов и корреспондент “Правды” С. А. Борзенко, единственный в ту пору военный журналист, удостоенный звания Героя Советского Союза. Сообщения из Белграда тогда печатались в советских газетах практически ежедневно. Интерес к происходящему в Югославии и вокруг нее был огромным. Но в начале 1948 года наши корреспонденции все реже стали появляться в газетах, а потом и вовсе исчезли. Я был обескуражен, звонил в Москву, но мне толком ничего не могли объяснить. В редакции лишь говорили: “Давай присылай информацию”. Я присылал, но положение не менялось.

Спустя некоторое время меня пригласил руководитель управления информации при югославском правительстве Владимир Дедиер. Это был известный журналист и политический деятель. Сразу после войны вышел его двухтомный “Дневник национально-освободительной борьбы”. Это было правдивое, без ложного пафоса повествование о героизме югославских партизан, об их вере в победу Красной Армии. В “Дневнике” раскрывалось подлинное отношение Тито, руководства, всего югославского народа к Советскому Союзу, советским людям. Югославские коммунисты создали у партизан идеализированный образ советского человека — человека будущего, воина-освободителя, образ Страны Советов как высокого коммунистического идеала. Во время войны за пренебрежительное отношение к русским следовала суровая кара со стороны не только командиров, но и рядовых партизан. Особенно высок в Югославии был авторитет Сталина. В народе о нем слагали песни, а “Краткий курс истории ВКП(б)” не единожды издавался, даже несмотря на тяжелые походные условия.

В. Дедиер встретил меня приветливо и за чашкой кофе стал расспрашивать, как мне работается в Югославии, нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. А затем сказал: “Мы знаем, что вы передаете в Москву много информации, но, как вы думаете, почему вас стали редко печатать?” Вопрос, признаться, был неожиданным. Я ответил, что и меня это начинает беспокоить, что, видимо, все связано с изменениями в международной обстановке.

После, когда с коллегами обсуждали этот разговор, мы решили: очевидно, что-то все же происходит, но что? Посол Лаврентьев с журналистами не встречался, другие дипломаты или молчали, или сами ничего не знали.

Дело прояснилось в конце июня 1948 года, когда была опубликована резолюция Информбюро коммунистических и рабочих партий. Ей предшествовал обмен письмами между ЦК ВКП(б) и ЦК КПЮ, о которых ни мы, ни общественность ничего не знали. Вскоре и они были опубликованы. Тито и его соратники обвинялись в “недоброжелательном отношении к Советскому Союзу”, в “антисоветизме”. Надо сказать, что в ту пору при всей своей вере в непогрешимость Сталина я никак не мог согласиться с аргументами, подтверждающими антисоветскую позицию югославских руководителей: “доказательства” были самым слабым местом в письмах ЦК ВКП(б).

В наших отношениях с Югославией действительно возникали проблемы, и их было довольно много. Например, наши военные советники. Их пригласило югославское правительство для оказания помощи в подготовке армии. В страну прибыли офицеры, прошедшие суровую школу войны, обладавшие огромным боевым опытом. Они пользовались в югославской армии высоким авторитетом. Но некоторые из них устоять перед соблазнами мирной жизни не смогли. Каждое нарушение правил поведения советским офицером, а это в основном было злоупотребление алкоголем, для югославов, воспитанных в духе восхищения всем советским, было чрезвычайным происшествием. О нем сразу же докладывали Верховному командующему Тито. В югославском руководстве время от времени возникали разговоры: как быть в таких случаях? Милован Джилас, бывший в то время членом Политбюро ЦК КПЮ, например, прямо говорил, что разбивается в пух и прах вся воспитательная работа, проведенная партией по пропаганде достижений Советского Союза. Эти слова истолковали иначе, и югославское руководство тут же обвинили в “недружелюбии” к Советскому Союзу. По приказу Сталина все военные советники были отозваны.

Возникали и другие проблемы в советско-югославских отношениях — работа смешанных предприятий, сотрудничество между дипломатическими представителями, обучение югославских студентов в СССР и т. д. Все проблемы можно было без труда решить, если был бы проявлен доброжелательный, равноправный подход.

А получалось так: чуть что делалось не по-нашему, значит, там “окопались враги”. Позже выяснилось, Сталина раздражали многие самостоятельные решения Тито, которые не согласовывались с его, Сталина, взглядами. Сталин, например, возражал против того, что в Югославии в годы войны вместе с антифашистской, национально-освободительной борьбой велась и социалистическая революция. Он считал, что война — не время для революций.



Но Тито спорил, доказывал. Время показало: он лучше знал свою страну и партию и оказался прав. Но Сталин непослушания не забыл. В 1947—1948 годах он предложил создать Балканскую федерацию, объединяющую Югославию, Румынию, Болгарию и Албанию. Такая федерация, по его замыслу, должна была стать противовесом политике капиталистических держав в отношении Балкан. Компартия Югославии выступила против этой идеи, считая, что для такого единства Балканских стран еще не созрели условия, что их разделяют многие противоречия, степени социально-экономического развития, национальные традиции. Немаловажное значение имел вопрос сохранения национального суверенитета каждой страны в Балканской федерации. Последствия спора Тито со Сталиным оказались трагическими...

Если сравнить принятую в июне резолюцию Информбюро о Югославии с “громом среди ясного неба”, то, вероятно, это было бы слишком слабо. Тогда, летом 1948 года, глядя на Белград с балкона нашего корпункта, находившегося на оживленном перекрестке улиц маршала Тито и князя Милоша, казалось, что в городе как-то все вдруг переменилось. Уже не так быстро бежали желтые троллейбусы, на тротуарах стало меньше людей... Жизнь вокруг круто повернулась. Больше других были потрясены югославские коммунисты. Ведь именно они всю войну свято верили в непогрешимость Сталина. Перед многими встал вопрос: как быть? Верить ли критике Информбюро и Сталина или отвергнуть ее, как к этому призывал Тито?

В советском посольстве нам, трем журналистам, поручили распространить доставленные из Москвы брошюры с текстами писем ЦК ВКП(б) югославскому руководству. Таких брошюр, помнится, было тысяч пятьдесят. Письма уже были переведены на сербско-хорватский язык. Решили разослать их постоянным клиентам Совинформбюро — редакциям югославских газет. Наша миссия была не из легких. Ведь ежемесячно в местной печати в среднем публиковалось около тысячи различных материалов о жизни Советского Союза. Только за год представительство Сов-информбюро заключило более 300 издательских договоров на выпуск книг и брошюр советских авторов. О СССР югославы хотели знать все — от бригадного метода работы в наших колхозах до выступления советских делегатов в ООН. Теперь же мы были вынуждены посылать нашим коллегам брошюры с письмами ЦК ВКП(б), в которых говорилось об антисоветских позициях югославских руководителей. Надо сказать, делали мы это без особого энтузиазма. На нашу брошюру югославы ответили своей, издав как письма ЦК ВКП(б), так и письма ЦК КПЮ, а также комментарии к ним.

В июле в Белграде открылась Дунайская конференция с участием министров иностранных дел ряда западных государств и стран народной демократии. Советскую делегацию возглавлял А. Я. Вышинский. Политическая атмосфера в городе накалилась под стать стоявшей жаре. Привлеченные возможным конфликтом, в столицу Югославии нахлынули сотни западных журналистов. Мест в гостиницах не хватало. Из Москвы приехали спецкоры — тассовец Дмитрий Бочаров и Юрий Жуков из “Правды”. Но никаких сенсаций на конференции не произошло. Организаторы вели себя в высшей степени корректно. Югославские делегаты вместе с представителями из других стран народной демократии выступили против попыток западных держав установить выгодный для себя режим судоходства на Дунае. Кстати, решения Дунайской конференции служат сотрудничеству европейских государств и по сей день. Недавно в Будапеште отмечено их 40-летие.

Но именно во время работы Дунайской конференции, заседавшей в зале Коларчева университета, мы узнали о первых арестах, начавшихся в городе. В один из дней в зал заседаний не пришел работавший в секретариате конференции Драгон Озрин. С ним я познакомился еще в Москве в 1943 году. Коммунист с довоенным подпольным стажем работы, главный редактор издательства Коминтерна (по заданию КПЮ одно время он работал в Праге), начальник политотдела югославской бригады, созданной во время войны на территории СССР, он был и тем человеком, который открыл Юлиусу Фучику Советский Союз. Драгон Озрин ездил с ним по нашей стране в предвоенные годы. Тогда Фучик написал свои знаменитые репортажи о стране, где “завтра уже означает вчера”.

Выяснилось, что Озрин призвал прислушаться к критике братских партий, спокойно разобраться в отношениях с советскими товарищами. Об этом нам рассказала его супруга Ида. Домой он больше не вернулся: погиб в лагере на Голом острове в Адриатике. Это был лагерь, куда ссылали тех, кто поддержал резолюцию Информбюро. Много лет спустя Владимир Дедиер в книге о Сталине писал, что тогда арестовали 10 тысяч человек. Для части югославских коммунистов резолюция Информбюро прозвучала как “сталинское руководство к действию”; другие, желая прежде разобраться, что к чему, не могли и мысли допустить о том, что Сталин неправ. Так они были воспитаны. Кто эти люди — враги КПЮ и родины

или честные люди, пытавшиеся понять происходящее? Вопрос этот до сих пор волнует югославское общество. Отдельные произведения литературы, кино пытаются найти на него ответ.

В августе 1948 года состоялся V съезд КПЮ. По замыслу Тито, он должен был продемонстрировать единство КПЮ и недвусмысленно дать понять Сталину, что югославские коммунисты — хозяева в собственном доме, что партия всецело поддерживает руководство в его борьбе со Сталиным, за самостоятельный путь развития. Эти задачи съезд выполнил. Я и мои коллеги в душе надеялись, что съезд все-таки найдет путь к примирению, устранению конфликта.

Съезд КПЮ проходил на одной из окраин Белграда — Топчидере, в “Гвардейском зале”. В самом городе тогда еще не было зала, который бы мог вместить полторы тысячи делегатов. Нас, советских журналистов, пригласили на съезд. Иностранных гостей было мало. Направить делегацию на съезд КПЮ означало бросить открытый вызов Сталину. В докладе Тито еще раз терпеливо разъяснил позицию Югославии и выразил надежду, что ВКП(б) пришлет своих представителей и те на месте убедятся в искренности намерений югославских коммунистов. Тито еще раз повторил, что Сталина ввели в заблуждение.

В Москву я отправил подробное изложение доклада Тито. Всю ночь диктовал по телефону. Под утро меня разбудил Сергей Борзенко, торопил на съезд. Автомобиля у нас не было, и до Топчидерского парка мы добирались на трамвае. По дороге Борзенко рассказал мне: “Ночью звонил редактор и предупредил, что “Правда” уже выступила по съезду. Но я-то ничего не писал. Что же теперь будет?”

В перерыве Борзенко встретился с Джиласом. Тот с негодующим видом протянул Сергею сообщение агентства ТАНЮГ. “Если вы герой, пойдите сами и скажите этим людям в глаза, что вы о них написали”,— сказал Джилас, показав в сторону зала заседаний. Заметка в “Правде” называлась “Под защитой танков и пушек”. В ней говорилось, что съезд проходит в “изоляции от собственного народа”, а место его проведения “окружено танками и пушками”.

Началось заседание. Мы сидели на местах, отведенных для прессы, и тихо переговаривались. Что делать? Ждать, пока выйдет на трибуну Джилас, и демонстративно уйти? А может, потихонечку выйти сейчас, пока на нас не обращают внимания? Остроумный Борзенко в шутку предложил: “Давай останемся, а когда будем выходить, наступим на сапог вон того генерала. Нас обязательно поколотят. Представляешь, какая сенсация будет!” Генералом был начальник генштаба Коча Попович. Но было не до шуток, и мы ушли еще до появления Джиласа на трибуне. На скамейке в парке слушали, как в громкоговорителе после каждой фразы Джиласа делегаты скандировали: “Долой!”

Через день мы все-таки вернулись на съезд. Наше появление было замечено в президиуме. Тито посмотрел в нашу сторону и кивнул головой.

Откуда же взялись эти “пушки и танки”? Оказывается, все иностранные посольства, в том числе и наше, получили ноты югославского МИД, в которых обозначались коридоры для полетов иностранных самолетов на время съезда и говорилось, что в случае их нарушения зенитный огонь будет открываться без предупреждения. Что же касается танков, то на самом деле это были броневики. Они в составе воинской части находились в лесопарке в районе Топчидера.

...Потребовались годы, чтобы погасить конфликт между двумя партиями и странами.

Опубликовано 29 сентября 2004 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1096451640 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ПОЛИТИКА Жаркое лето 48-го

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network