© 2004 г.

После возвращения из Вены в Москву в 1970 г. меня назначили помощником нового заместителя министра иностранных дел СССР Н. Н. Родионова, который до этого работал первым секретарем Челябинского обкома партии, был членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР. Он курировал вопросы отношений СССР с европейскими социалистическими странами Варшавского Договора и Совета Экономической Взаимопомощи. Проработав в этом качестве два года, я стал заместителем заведующего 4-м Европейским отделом.

Мне сразу предложили заниматься вопросами отношений СССР с Польшей. Это был для меня совершенно новый участок работы, и приходилось начинать с нуля, причем немедля. Дело в том, что важное стратегическое положение Польши в Европе, размеры ее территории, значительные людские ресурсы, быстро увеличивающийся экономический потенциал, растущий вес и авторитет ПНР на международной арене выдвигали задачу настойчивой и повседневной работы по закреплению социалистической Польши на позициях ближайшего и надежного союзника СССР. К началу 70-х годов отношения СССР и ПНР были весьма развитыми, и забегая несколько вперед, замечу, что к концу этого десятилетия они достигли наивысшего уровня за всю их историю.

Позади были долгие годы титанической борьбы Советского Союза в ходе второй мировой войны и после ее окончания за создание свободной и демократической Польши, за признание польского народного государства в новых границах. Вопрос о границах Польши имел первостепенное, жизненно важное значение для польского народа и вместе с тем был теснейшим образом связан с проблемой всего послевоенного урегулирования в Европе.

Фундаментом интенсивного развития отношений между двумя странами стал советско-польский договор 1945 г. - единственный такого рода документ, под которым стоит подпись И. В. Сталина. Один этот факт свидетельствует о том, какое огромное значение мы придавали еще тогда, более полувека тому назад, отношениям с Польшей. Не меньшее значение они имеют и сейчас для России, в условиях новой расстановки сил на европейском континенте.

Поклад Борис Иосифович - Чрезвычайный и Полномочный посланник 1 класса, доктор исторических наук. На дипломатической службе с 1951 по 1989 год. С 1965 по 1970 гг. работал советником посольства СССР в Австрии, а с 1970 по 1972 гг. - помощником заместителя министра. В 1972 - 1980 гг. - заместитель заведующего 4-м Европейским отделом министерства, в 1980 - 1981 гг. - советник-посланник посольства СССР в Болгарии. С 1981 по 1986 гг. - заместитель заведующего 5-м Европейским отделом, в 1986 - 1989 гг. - заведующий Отделом социалистических стран Юго-Восточной Европы и одновременно в 1987 - 1989 гг. -представитель СССР в Многосторонней группе текущей взаимной информации в составе представителей государств - участников Варшавского Договора. В 1996 - 1999 гг. работал директором Правового департамента Исполнительного Секретариата Содружества Независимых Государств. Автор ряда работ по вопросам международных отношений и внешней политики Советского Союза, России.

стр. 140

К началу 70-х годов ПНР, будучи важным звеном Варшавского Договора и Совета Экономической Взаимопомощи, значительно укрепила свои международные позиции. Ее внешнеполитические акции приобретали особый вес и значимость. Чего только стоило выдвинутое на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в декабре 1964 г. предложение о созыве общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству. Стремясь к разрядке напряженности в Европе, признанию политических и территориальных реальностей, сложившихся в послевоенный период, польская дипломатия приложила немало сил для заключения Договора об основах нормализации отношений между ПНР и ФРГ. Международный авторитет Польши был довольно высоким и отношения с Советским Союзом развивались по восходящей линии, хотя, порой, и с немалыми трудностями.

К счастью, сектор по Польше в отделе МИД СССР был укомплектован опытными сотрудниками, с высоким уровнем подготовки, хорошо знавшими страну. Его возглавлял Виктор Николаевич Бакин, проработавший в Польше много лет, человек разумный, уравновешенный, имевший собственный взгляд на различные аспекты развития советско-польских отношений. Однако мне пришлось недолго работать с ним, так как его пригласили на работу в ЦК КПСС. Виктор Николаевич долго колебался, но, в конце концов, перешел на работу в ЦК.

Примерно через месяц после моего прихода в отдел, мне пришлось заниматься и Чехословакией, поскольку зав. этим отделом О. П. Селянинов ушел в отпуск. Заместителем заведующего отделом по Чехословакии был мой давний товарищ по работе в Историко-дипломатическом управлении министерства И. М. Горохов. Его имя хорошо известно тем, кто интересуется дипломатией - он в соавторстве с Л. М. Замятиным и И. Н. Земсковым издал книгу "Г. В. Чичерин - дипломат ленинской школы".

Польшу и поляков я начал по-настоящему познавать, когда заведующим сектором стал Алексей Степанович Лебедев, много лет проработавший там, хорошо знавший и любивший ее. Невольно это передалось и мне, хотя у меня был уже известный опыт сотрудничества с поляками по работе в Австрии.

А. С. Лебедев - человек с трагичной судьбой. Его отца, офицера-пограничника, как и всю семью, Великая Отечественная война застала в Белоруссии. Отец погиб в боях с гитлеровскими оккупантами, а сам Алексей вместе с матерью и сестрой оказался за колючей проволокой фашистского концлагеря Освенцим, расположенного на территории Польши. В этом концлагере смерти была уничтожена его мать. Во время одной из командировок в Польшу Алексей Степанович и я побывали в Освенциме, и он показал мне печь, где ее сожгли. Можно себе представить, какие чувства испытывал он и я тоже!

Алексей и его сестра были одними из тех немногих, чудом оставшихся в живых детей Освенцима, свободу которым принесли солдаты Советской Армии. Ему самому это страшное время напоминал всю последующую жизнь освенцимский лагерный номер, вытатуированный фашистскими палачами на его руке. Закончив в Киеве школу с золотой медалью, Лебедев поступил в Московский государственный институт международных отношений (МГИМО), который окончил в 1959 г. С тех пор он работал в Министерстве иностранных дел СССР.

А. С. Лебедев был человеком умным, пытливым, ищущим, оригинально мыслящим. Меня порой поражали его знания, глубина подхода к решению проблем. Это дается нелегко. Помимо природного дара, надо еще очень много работать над собой, постоянно тренировать свои мозги, перо. И он тренировал их, много прикидывал различных вариантов решения тех или иных вопросов, оттачивал формулировки, работал над выводами и предложениями, при этом исписывал большое количество черновиков.

А работать было над чем. Высокий уровень советско-польских отношений, все возрастающий объем задач, которые вставали в ходе развития всестороннего сотрудничества между СССР и ПНР, требовали нового подхода к решению возникающих проблем и трудностей. Необходимо было внимательно анализировать уже сло-

стр. 141

жившиеся и оправдавшие себя формы сотрудничества в целях дальнейшего его совершенствования и выявления новых возможностей для расширения и углубления взаимных отношений.

В практику советско-польских отношений прочно вошел обмен делегациями на высоком уровне, различного рода другими делегациями. Одни за другими следовали взаимные поездки членов Политбюро ЦК КПСС и ЦК ПОРП, секретарей ЦК и т.д. Я уже не говорю о многочисленных встречах и беседах министра иностранных дел СССР А. А. Громыко с министрами иностранных дел ПНР во время официальных визитов, на различных международных форумах. Особенно деловые дружественные связи сложились между А. А. Громыко и министром иностранных дел Польши Стефаном Ольшовским. Разумеется, подготовка соответствующих материалов проводилась в нашем отделе. Работая, мы не замечали, как летело время, и это после окончания рабочего дня или в субботние, воскресные и даже в праздничные дни! Были периоды, когда мы трудились вечерами в министерстве на протяжении целого месяца. И никто не роптал.

Особенно запомнился мне визит делегации ПНР в СССР в 1976 г. во главе с Э. Гереком. Это был первый визит делегации в нашу страну, которая называлась партийно-государственная - все предыдущие назывались партийно- правительственными. В совместном заявлении, подписанном Л. И. Брежневым и Э. Гереком, подчеркивалось, что советско-польские отношения вступили в качественно новый этап, обогатились новым содержанием.

Этот визит на высшем уровне, как и многие другие, которые мне приходилось готовить, работая не только в 4-м Европейском отделе, но и в других отделах, требовал от сотрудников напряжения своих творческих и духовных сил, самоотдачи, проявления инициативы и оперативности. Хорошо потрудились тогда И. А. Степанов, А. Д. Загорский, В. В. Свирин, С. А. Каюков, Н. А. Хрипунов. Ю. М. Седякин и другие.

Была проделана огромная работа по подготовке и четкому проведению мероприятий, связанных с визитом. Помимо подготовки соответствующих записок в ЦК, было написано большое количество информационно-справочных материалов, памяток для бесед, сообщений для печати, материалов к выступлениям и т.п. Эту работу мы проводили в тесном взаимодействии с Отделом ЦК, а также в сотрудничестве с нашим посольством в Варшаве и польским в Москве.

Когда я пришел на работу в Отдел, посольство ПНР в СССР возглавлял Зенон Новак, бывший секретарь ЦК ПОРП, заместитель Председателя Совета Министров ПНР. Он пользовался большим уважением в Москве и для него практически все двери были открыты. Его сменил Казимеж Ольшевский, который до назначения на пост посла работал заместителем Председателя Совета Министров ПНР. Оба они прекрасно знали русский язык, нашу страну, хорошо ориентировались в стоящих перед ней проблемах. В эти годы в Москве работали такие опытные польские дипломаты, как советники-посланники Владислав Наперай, Ежи Шишко. Чувствовалось, что они с большим интересом изучали быт и культуру советского народа, стремились к всемерному развитию советско-польских отношений. И в этом сотрудники отдела им всемерно помогали.

Мы организовывали для сотрудников польского посольства во главе с послом посещение московских и подмосковных промышленных предприятий, совхозов, колхозов, научных центров и т.д. Польские дипломаты задавали много интересующих их вопросов, беседовали не только с руководителями, но и с рабочими, служащими, колхозниками. Причем это общение не носило формальный характер, оно было свободным, непринужденным. Как правило, такие посещения длились целый день и заканчивались за дружеским столом.

В организации и проведении этих мероприятий большую помощь нам оказывали руководители Московского городского и областного комитетов партии, в частности второй секретарь МК КПСС В. С. Папутин, мой хороший товарищ. Это был деловой, энергичный, очень отзывчивый, всегда готовый прийти на помощь человек.

стр. 142

В. С. Папутин не только много делал для организации этих поездок, но нередко и сам принимал в них участие.

Польские послы выезжали также с визитами в союзные республики. Вообще я был ярым сторонником того, чтобы послы социалистических стран не ограничивались знаниями жизни столицы и тех городов, куда им приходилось выезжать по служебным делам. По-настоящему можно было изучить и понять всю грандиозность успеха нашей страны, побывав в союзных республиках, ознакомившись с их достижениями в экономике, науке, культуре и т.п. Поэтому я инициировал дружеские поездки послов, работая не только в 4-м, но и 5-м Европейском отделе, Отделе социалистических стран Юго-Восточной Европы.

Возвращаясь в Москву, послы с восторгом рассказывали о пребывании в союзных республиках. Они говорили, что много слыхали о прогрессе в этих республиках, но то, что они увидели своими собственными глазами, иной раз просто поражало их. Нередко такие поездки давали практические результаты, в частности в налаживании и развитии постоянных дружественных связей между городами, областями, республиками СССР и соответственно городами, областями, воеводствами, уездами, республиками социалистических стран.

Хорошие деловые и человеческие контакты у меня сложились с заведующим отделом польско-советских отношений МИД ПНР Ежи Рошаком, которого я знал по Австрии, где он работал послом, и его заместителем Влодзимежем Наторфом. Эти опытные, с широким кругозором дипломаты много делали для развития советско-польских отношений по всем линиям. Они были очень общительными остроумными людьми, пользовались большим уважением не только в нашей стране, но и среди дипломатов других стран.

Нас объединяла одна цель, мы были единомышленниками, стремясь внести свою лепту в общую составляющую курса руководства двух стран во благо каждой из них, во имя укрепления дружбы и сотрудничества между ними. Мы часто встречались, честно и откровенно говорили о трудностях, нерешенных вопросах в наших отношениях, с пониманием относились к объективным и субъективным факторам, осложнявшим поиск путей решения тех или иных проблем. При этом мы старались делать все для того, чтобы наше сотрудничество не отягощали груз прошлого, застарелые оценки, догмы и т.п. И, как мне кажется, в этом плане нам кое-что удалось сделать. Впоследствии Влодзимеж Наторф стал послом ПНР в Москве. И на этом высоком и ответственном посту он показал себя с самой хорошей стороны.

В 70-е годы большой размах получили не только политические отношения между двумя странами, но и экономические. Руководство обеих стран поставило огромные задачи по дальнейшему наращиванию и техническому совершенствованию производственного и научно-технического потенциала СССР и ПНР. Советский Союз являлся главным торговым партнером ПНР, на долю которого приходилось около 1/3 всего внешнеторгового оборота республики. В свою очередь ПНР занимала второе место среди социалистических стран (после ГДР) во внешнеторговом обороте СССР. Советский Союз оказывал содействие в строительстве различных промышленных предприятий в Польше, поставляя для них машины и оборудование, предоставляя научно-техническую документацию и т.д.

Мне довелось быть в числе сопровождающих лиц Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина, который принял участие в декабре 1976 г. в торжественном пуске первой очереди одного из таких предприятий - металлургического комбината "Катовице". Польское руководство придавало большое значение строительству этого крупнейшего металлургического комбината, являвшегося технически наиболее совершенным в Европе, и с нетерпением ожидало окончания его строительства.

В беседе с А. Н. Косыгиным Председатель Совета Министров ПНР П. Ярошевич откровенно сказал, что после ввода в строй этого крупнейшего промышленного объекта польское руководство наконец-то облегченно вздохнет и освободившиеся финансовые средства направит в другие отрасли промышленности.

стр. 143

Однако Косыгин предостерег Ярошевича от таких радужных надежд. Он сказал:

- Вы знаете, когда мы построили Магнитку, то тоже рассчитывали, что у нас высвободится много средств. Однако вскоре мы убедились в том, что производственные площади малы. А когда их расширили, то выяснилось, что оборудование износилось, а потом устарело, его надо обновлять, и так без конца. - И тут Алексей Николаевич сказал сакраментальную фразу:

- Металлургический комбинат как дача, в нее надо постоянно вкладывать деньги. Я вот уже много лет вспоминаю эти мудрые слова Косыгина почти всякий раз, когда бываю на своей даче.

Металлургический комбинат "Катовице" не единственный такого рода промышленный объект, на котором мне довелось побывать. Находясь в одной из командировок в Польше, я посетил крупнейший металлургический комбинат им. В. И. Ленина в Новой Гуте, построенный с помощью СССР. Осмотрев комбинат, я спросил главного инженера, а с каким родственным советским предприятием имеет непосредственные связи комбинат? Тяжело вздохнув, он ответил:

- Ни с каким. Все попытки руководства комбината и партийной организации установить связи с "Запорожсталью", а затем с "Азовсталью" не дали никакого результата. Более того, - с горечью продолжал он, - руководство этих предприятий даже не сочло нужным ответить на наши неоднократные обращения.

Я был страшно удивлен и совершенно обескуражен. На мой вопрос к сопровождавшему меня Генеральному консулу в Познани Н. И. Гусеву, в курсе ли он этого дела, последовал невнятный ответ. Когда мы покинули комбинат, я с пристрастием допросил его, поинтересовался, информировал ли он Центр и вносил ли соответствующие предложения. Николай Ильич ответил в том духе, что писал, но реакции не последовало.

Мною было четко сказано, что если Генконсульство ставит перед Центром какой-то вопрос и он не решается, то его надо поставить через наше посольство и, если он срочный и важный, то в шифртелеграмме. И ему, как бывшему сотруднику секретариата министра, это должно быть хорошо известно.

Когда я приехал в Варшаву и рассказал об этом послу С. А. Пилотовичу, последний заявил:

- Этого не может быть.

Я ему вновь сказал, что это факт, я только что вернулся с комбината. Но он стоял на своем: "Этого не может быть".

Для меня стало ясно, что пытаться доказать Пилотовичу бесполезно, и я посоветовал ему спросить у Гусева. Меня крайне огорчил этот факт косности и формализма со стороны руководства двух наших промышленных предприятий в решении важных вопросов, а также позиция Генконсульства. Об этом я сказал в своем выступлении в 1975 г. на семинаре дипломатических сотрудников Посольства, Генеральных консульств в ПНР с участием представителей 4-го Европейского отдела и Консульского управления МИД СССР.

Подобные семинары проводились в Варшаве весной каждого года, в которых чаще всего принимали участие еще и представители Отдела ЦК и Управления кадров министерства. Обычно я приезжал с заведующим сектором заранее, бывал в двух наших Генеральных консульствах, встречался с местными партийными и воеводскими руководителями, посещал какое-либо предприятие и т.д. И когда мы с заведующим сектором приезжали в Варшаву для участия в семинаре, то у нас уже было свое мнение о внутриполитической обстановке в стране, причем нередко отличное от оценок посольства.

Это и понятно. На местах люди говорят о своих трудностях и проблемах более откровенно, да они их и лучше знают, чем в столице. Кроме того, в столице официальное лицо в разговоре с дипломатом прикидывает, что, как и кому сказать. Поэтому информация чаще всего бывает отфильтрованная и дозированная. В этом я не раз убеждался, бывая не только в Польше.

стр. 144

В конце 70-х годов я вместе с А. С. Лебедевым поехал в Польшу для участия в очередном семинаре. Как всегда провели встречи и беседы с сотрудниками двух Генконсульств и польскими друзьями. Результаты оказались весьма любопытными и настораживающими. Дело в том, что наши собеседники были едины в оценке внутриполитической обстановки в Польше. Такого ранее не наблюдалось. Если сформулировать ее кратко, то она сводилась к следующему: сегодня обстановка в Польше вроде бы спокойная, но это не значит, что завтра не произойдут какие-нибудь события. Причем каких-то прямых свидетельств такой оценки не приводилось, это было как бы внутреннее ощущение.

По приезде в Варшаву в беседе с С. А. Пилотовичем я поделился такой оценкой внутриполитической ситуации в ПНР, добавив, что это меня настораживает. Выслушав, он довольно безапелляционно заявил:

- Обстановка в Польше спокойная и мы ее контролируем.

Я попытался еще раз привлечь его внимание к указанной оценке, подчеркнув, что это общее мнение советских и польских собеседников. Но и это не подействовало. Посол был непоколебим. И чтобы как-то подтвердить свою правоту и закончить этот неприятный для него разговор, он, положа руку на "ВЧ", аппарат, сказал:

- Я чуть ли не каждый день говорю по "ВЧ" с Леонидом Ильичем, и он все знает об обстановке в Польше.

После этого заявления у меня сложилось совершенно четкое мнение о Пилотовиче как о после. И я подумал: "Наивный ты человек. Если завтра что-то случится в Польше, то отвечать за все будешь ты, а Леонид Ильич будет не причем". И то, что потом произошло в Польше при Б. И. Аристове, было результатом тех процессов, которых не хотел замечать Пилотович. Этим, по- видимому, и объясняется то обстоятельство, что после освобождения его от должности ему не нашлось места в министерстве иностранных дел.

Борис Иванович Аристов пришел в МИД с партийной работы в Ленинграде. Он был там первым секретарем горкома партии. Зайдя ко мне, Аристов попросил рассказать об обстановке в Польше, работе центрального аппарата министерства, что я и сделал. При этом посоветовал ему в первые полгода постараться изучить обстановку в Польше, познакомиться с ее руководством, выявить в посольстве тех сотрудников, на которых по-настоящему можно опереться в работе и т.п. Особо подчеркнул, что не надо торопиться с направлением в Центр шифровок, претендующих на глубокий анализ, обобщающие выводы и предложения.

- Никто от Вас в первые полгода, - сказал я, - их не будет ждать. Все понимают, что послу надо время для того, чтобы войти в курс дела.

Однако месяца через два-три из Варшавы пришла именно такая телеграмма. Ситуация в Польше оценивалась в целом как напряженная. Эта депеша вызвала сильное раздражение на Старой площади, причем на высоком уровне. Оттуда звонили, в частности, мне, что-то выясняли, возмущались, высказывали нелестные слова в адрес посла. Сыр-бор разгорелся главным образом из-за того, что посол не имел право давать такую серьезную телеграмму, пробыв всего- ничего в стране.

Еще не утихли страсти вокруг этой телеграммы, как Аристов приехал в Москву для участия то ли в работе пленума ЦК, то ли сессии Верховного Совета СССР. Я рассказал ему о реакции в ЦК на злосчастную телеграмму, о том, что послужило причиной такого отношения к ней. Однако он, несколько удивляясь, спокойно заявил:

- Но ведь эту телеграмму писал не я, над ней работал коллектив посольства, который знает обстановку в Польше.

Я сказал, что все это понятно, но под телеграммой стоит подпись посла, а, следовательно, это его выводы и предложения. И спрос с него. При этом я дал ему телеграмму с тем, чтобы он прочитал не глазами посла, а как человек из Москвы, имея в виду, согласен ли он с содержащимися в ней оценками, выводами и предложениями, или внес бы коррективы. Внимательно прочитав телеграмму, Борис Иванович ска-

стр. 145

зал, что в общем он каких-либо существенных корректив не внес бы, за исключением, может быть, одного-двух предложений.

- А что в ней неправильно? - с некоторым жаром спросил он.

- В ней, может быть, и все правильно, - сказал я. Но не это главное. К телеграмме отнеслись со скепсисом, даже с недоумением, поскольку посол ее дал как бы с хода, не успев основательно разобраться в ситуации в стране.

Однако нет худа без добра. Позднее Аристову пришлось работать в ПНР в исключительно сложное время, когда внутриполитическая обстановка резко обострилась. В декабре 1981 г. в стране было введено чрезвычайное положение. Мир с затаенным дыханием следил за развитием событий, гадал, введет ли Советский Союз свои войска в Польшу или нет. К чести Аристова, по мнению польских друзей, с которыми я встречался, работая уже в Болгарии, его позиция оценивалась как взвешенная, учитывающая сложившиеся реалии в ПНР.

А между тем, ситуация в Польше складывалась не просто. В целом на благоприятную внутриполитическую обстановку в стране негативное влияние стали оказывать проблемы в экономике ПНР: нехватка некоторых видов сырья, рост внешнего долга в свободно конвертируемой валюте, превышение темпов роста заработной платы над темпами роста производительности труда, несбалансированность внутреннего рынка по ряду товаров, рост цен, слабая трудовая дисциплина, большая текучесть кадров и т.д. Серьезные трудности испытывало сельское хозяйство, в котором доминировал единоличник, а главным тяглом была лошадь.

Все заметнее активизировалась деятельность антисоциалистических сил ПНР, идеологическая основа которых базировалась в большой степени на национализме, принимающем в сфере советско-польских отношений форму антисоветизма. Отдельные трудности социально-экономического характера, возникавшие в стране, нередко приобретали антисоветскую окраску. Так, когда Англия отказалась от поставок мяса из Польши и мы его покупали по просьбе польского правительства за валюту, в некоторых средствах массовой информации ПНР это выдавалось чуть ли не как грабительская акция Советского Союза по отношению к польскому населению.

США и их союзники всячески использовали возникшие трудности и проблемы в Польше, стремясь оторвать ее от СССР. Их целью была трансформация политического ландшафта Польши. Однако в подходах западных держав были некоторые различия. Так, после визита еще в 1967 г. де Голля в Польшу, известный французский журналист Мишель Татю информировал меня, что президент Франции стремится добиться от ПНР "более самостоятельной" позиции по отношению к Советскому Союзу. По его концепции, Польша и некоторые другие социалистические страны Европы должны проводить по отношению к СССР примерно такой же курс, как де Голль проводит по отношению к США.

Западные союзники и, прежде всего США, прилагали большие усилия по созданию в ПНР альтернативной политической элиты. Особое внимание уделялось работе с польской интеллигенцией с применением излюбленных форм и методов. Об этом откровенно писал З. Бжезинский: "Поощряемые Америкой культурные и научные обмены, особенно те, что долгие годы осуществлялись фондом Форда, оказали большое влияние, сведя на нет двадцатилетние усилия режима связать польскую культуру с культурой своего восточного соседа".

Действительно, культурные связи между СССР и ПНР за многие годы достигли высокого уровня. Они способствовали взаимообогащению национальных культур, сближению жизненного и духовного склада двух славянских народов. Мне посчастливилось быть свидетелем многочисленных встреч и бесед деятелей культуры Советского Союза и Польши. Особенно в этой связи запомнились Дни культуры ПНР в СССР в 1976 г. Выступления различных польских коллективов в нашей стране происходили при переполненных трибунах, пользовались огромным успехом. Спектакли польских театров, концерты, кинофильмы с широко известными и популярными в СССР артистами вызывали огромный зрительский интерес.

стр. 146

В эти годы наивысшего пика популярности в СССР достигла Анна Герман. Ее чарующий голос звучал повсюду: по радио и телевидению, из концертных залов и окон жилых домов, на стадионах, в домах отдыха и т.д. Анну Герман любили и в Польше и в нашей стране, она стала как бы символом советско-польской дружбы.

Однажды во время гастролей Анны Герман в Москве Владислав Наперай очень решительно заявил, что приглашает меня на ее концерт в сад "Эрмитаж".

- Я хочу, чтобы ты ее увидел и послушал. Это редкостная женщина, и я тебя обязательно с ней познакомлю.

Так оно и случилось. По окончании концерта Наперай провел меня за кулисы и представил Анне Герман. Она произвела на меня сильное впечатление. Красивое, несколько задумчиво-мечтательное лицо как-то очень гармонировало с изящной, словно выточенной фигурой.

Разговор она вела в мягкой манере, очень мило, непринужденно и в то же время с известной долей застенчивости. Чувствовалось, что эта натура тонкая, лирическая и, как мне показалось, несмотря на большую внутреннюю силу, ранимая. Огромное обаяние и нежность, душевная доброта и сердечность, переполнявшие Анну Герман, стали, по-моему, как раз теми источниками, ручейками, которые органично сливались и превращались в удивительно красивый и неповторимый голос, так горячо полюбившийся людям.

После окончания строительства нового здания посольства ПНР в Москве в кинозале регулярно устраивались просмотры польских кинофильмов. На них приглашались дипломаты, деятели науки, культуры и т.д. И всякий раз зал был переполнен - настолько большим успехом пользовалось польское кино.

Однажды перед просмотром польского фильма по приглашению посла Казимежа Ольшевского выступила Алла Борисовна Пугачева. Она не пела, просто рассказала о своих поездках в Польшу, своем творчестве, планах на будущее и т.д. Аудитория была словно очарована - настолько ее рассказ был увлекательным, лишенным каких-то броских моментов, с большим юмором. А ответы на вопросы присутствовавших почти всякий раз сопровождались аплодисментами.

На а-ля фуршете в узком составе, устроенном послом, Алла Борисовна была в центре внимания, вела светский разговор, много шутила, острила, рассказывала какие-то смешные истории. Когда гости разъехались и остались только Ольшевский, его супруга и я, посол воскликнул:

- Ну до чего очаровательная женщина! Какая умница! А ведь столько небылиц о ней рассказывают!?

Совсем неожиданно мне довелось познакомиться еще с одной обладательницей Гран-при международного фестиваля в Сопоте (1976 г.) - Ириной Понаровской. Когда я возвращался в Москву после очередной командировки в Польшу, ко мне обратился советник-посланник нашего посольства Г. Рагулин с просьбой взять с собой пачку сертификатов для передачи Понаровской. Оказалось, что она денежную премию, полученную в злотых, попросила посольство перевести в сертификаты и отправить в Москву.

В условленное время я принял Ирину в своем кабинете в министерстве. Когда она вошла, то я несколько смутился, потому что увидел не броскую, нарядную, с обольстительной внешностью певицу, а скромную, просто одетую девушку, мало чем отличающуюся от других. Но с годами, как мне кажется, она расцветала, становилась более привлекательной, со своей изюминкой.

Вручив сертификаты, я поздравил Понаровскую и пожелал ей дальнейших побед на международных фестивалях. Поблагодарив меня, она с какой-то не по годам рассудительностью сказала, что вряд ли ей в дальнейшем удастся участвовать в подобных фестивалях, во-первых, потому что их совсем немного, и, во-вторых, победителей фестивалей во второй раз не посылают. Обычно направляют новых участников. Из встречи с ней меня больше всего, признаться, поразила трезвая оценка своих возможностей в плане будущих громких побед.

стр. 147

Большой популярностью в эти годы пользовалась у нас телевизионная передача "Кабачок 13 стульев". Ее с нетерпением ждали, очень любили. Ведущих артистов этой передачи, а они в основном были из театра Сатиры, хорошо знали и воспринимали телезрители. Словом, это была хорошая творческая находка, полная юмора и сатиры. Любили эту передачу и поляки, о чем мне не раз приходилось слышать. Когда ей исполнилось десять лет, то всем артистам, проработавшим в течение этого срока, было присвоено звание "Заслуженный деятель польской культуры". Такое звание было присвоено и некоторым нашим очень известным деятелям культуры: Елене Образцовой, Муслиму Магомаеву. Как это ни странно, такой же чести был удостоен и я.

Помнится, каким веселым был вечер в польском посольстве по случаю вручения удостоверений и красивых значков артистам "Кабачка 13 стульев". Шутки, остроты, нестандартные тосты долго не утихали.

Приходится только сожалеть, что так плодотворно развивавшиеся культурные связи между двумя странами потом пошли на убыль. Это было следствием тех негативных процессов, которые происходили во внутриполитической обстановке в Польше, наметившимися отрицательными симптомами в советской-польских отношениях. Все это не осталось незамеченным на Старой площади.

Однажды заместителя министра иностранных дел Н. Н. Родионова и меня вызвал к себе А. А. Громыко. Держа в руках бумагу, он сказал, что получил от секретаря ЦК КПСС К. В. Русакова проект записки в ЦК о положении в Польше. В ней оно обрисовано в слишком мрачных тонах, ничего не говорится о достижениях Польской Народной Республики, о развитии советско-польских отношений. Вручая нам записку, он заявил:

- Поработайте над ней, сделайте ее так, чтобы я ее с хода подписал.

И, действительно, когда мы над ней поработали, сделали ее более сбалансированной, А. А. Громыко ее сразу же подписал. Это был один из последних такого рода документов, вносимых в ЦК, над которым я работал до отъезда на работу в Болгарию.

Вопросами отношений Советского Союза с Чехословакией мне пришлось заниматься в значительно меньшей мере, чем с Польшей, в основном в то время, когда я замещал заведующего отделом. К моменту моего прихода на работу в отдел последствия кризиса 1968 - 1969 гг. в основном были преодолены, произошли консолидация политического и экономического положения в стране, позитивные сдвиги в настроениях трудящихся. Нормализовались и развивались по восходящей линии отношения между СССР и ЧССР. В этом отношении активно работали наше посольство в Праге и чехословацкое в Москве.

В то время нашим послом в ЧССР был С. В. Червоненко. Но вот в один из весенних дней 1973 г. ко мне пришел назначенный на смену ему новый посол Владимир Владимирович Мацкевич, человек очень известный, многолетний министр сельского хозяйства СССР. С первой же минуты знакомства он держался просто, дружелюбно, словно мы были старые друзья, которые давно не виделись. Он рассказал о себе, где он работал, о своем хобби - охоте. С удовольствием и довольно долго перечислял награды, которые получил на этом поприще, а потом уже упомянул о том, что награжден тремя орденами Ленина и др. Сказал, что совсем недавно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук. Причем на заседании ученого совета было высказано мнение, что представленная диссертация отвечает требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям.

- Поэтому, - сказал Мацкевич, - с отъездом в Прагу я повременю. Сначала надо защитить докторскую диссертацию, а потом уже ехать.

Через какое-то время В. В. Мацкевич опять пришел ко мне уже будучи доктором наук. После того как я поздравил его с защитой диссертации, он стал советоваться относительно кандидатуры на должность советника-посланника Посольства СССР в ЧССР. Он сказал, что ему настойчиво предлагают кандидатуру Рагулина, но после наведенных им справок, у него, Мацкевича, возникли серьезные сомнения. Мне это

стр. 148

было понятно, так как у Рагулина была любопытная дипломатическая карьера, весьма "забавная" история в Нью-Йорке, о которой знало немало людей. Кроме того, в то время его зять - П. А. Абрасимов, был заведующим отделом загранкадров ЦК КПСС. Он отличался крутым нравом и большой пробивной силой, и это наверняка учитывали те, у кого Мацкевич наводил справки, да и я тоже. На мой вопрос, согласована ли кандидатура Рагулина с Громыко, он ответил положительно. Я сказал, что в таких случаях дело обычно бывает окончательно решенным.

Однако Владимир Владимирович тут же возразил мне, сказав, что это обстоятельство его не смущает, что он пойдет к Громыко, и вопрос будет решен. Меня это немало удивило, и, сознаюсь, я мало верил в то, что так и произойдет, но вышло именно по Мацкевичу. Рагулина назначили советником- посланником советского посольства в ПНР, а советника-посланника этого посольства В. П. Логинова - заведующим 4-м Европейским отделом. А бывший заведующий - О. П. Селянинов получил пост посла СССР в Новой Зеландии.

В итоге советником-посланником стал В. Н. Белецкий, работавший в свое время в посольстве СССР в ГДР. Отношения с ним у Мацкевича явно не сложились. К сожалению, у Белецкого не сложились отношения и с руководством КПЧ, о чем я знал. Как-то мне позвонил старший помощник А. А. Громыко В. Г. Макаров и сказал, что меня просит связаться по вертушке Ю. В. Андропов. Меня это озадачило, так как я был всего-навсего заместителем заведующего отделом, хотя в то время и исполнял обязанности зав. отделом, а Юрий Владимирович - кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, Председатель Комитета государственной безопасности.

Я позвонил и представился. Юрий Владимирович сразу же довольно обстоятельно рассказал о том, что его резидент в Праге докладывает и уже не в первый раз, что у Белецкого сложились крайне плохие отношения с руководством КПЧ, что отрицательно сказывается на наших связях с партией, да и на двусторонних отношениях по государственной линии. Чехословацкие друзья очень жалуются на него. Далее он поинтересовался, знаю ли я об этом, на что я ответил утвердительно.

- Ну, что будем делать? - спросил Андропов. И как бы рассуждая и советуясь, сказал: - Мне кажется, надо снять напряжения. Дальше терпеть этого нельзя. Будем отзывать Белецкого? - заключил он.

Вопрос был поставлен так, что я должен был давать согласие министерства иностранных дел, на что имел право только министр и его заместители. Мое положение было весьма щекотливым. А вдруг с моим ответом не будет согласен министр или его заместитель, когда вопрос встанет в практическую плоскость? Что тогда? Поэтому я сказал, что, видимо, другого выхода нет. Добавил при этом, что обо всем доложу заместителю министра Родионову, что я затем и сделал.

Несколько отвлекаясь от темы, хотел бы возразить тем, кто пытается очернить деятельность Ю. В. Андропова в качестве председателя КГБ. По моему мнению, пожалуй, впервые после Ф. Э. Дзержинского на этом посту оказался известный политический деятель, человек интеллигентный, трезвомыслящий, с широким кругозором. И слава Богу, что это ведомство возглавил Андропов, а не, скажем, А. П. Кириленко. Вот тогда, возможно, некоторые оракулы уже потеряли дар речи.

Любопытная история произошла с В. В. Мацкевичем, когда ему исполнилось 69 лет. В один из приездов в Москву он зашел ко мне и объявил, что его назначили послом в Австралию. Я его поздравил, но Владимир Владимирович реагировал как-то кисло.

- А Вы бывали в Австралии? - спросил он.

Я ответил, что не был, но все, кто там бывал, с восхищением говорят об этой стране, климате и т.д.

- Да я был в Австралии, все это правильно, что Вы говорите, - сказал он. - Но дело в том, что через год мне будет семьдесят лет, а это значит, что я должен буду работать еще несколько лет, а я не хочу.

Далее он рассказал, что давно хочет уйти на пенсию, но его не пускают. Ехать в Австралию он не хочет еще и потому, что жена больна и одно дело она в Москву

стр. 149

приезжает из Праги и совсем другое из Канберры. Может быть, как бы советуясь, продолжал Мацкевич, мне еще один год поработать в Чехословакии, до 70-ти лет, а затем уйти на пенсию?

- Но ведь, наверное, уже есть решение политбюро ЦК о Вашем назначении! - воскликнул я. - Теперь ничего не поделаешь.

- Решение-то есть, но его можно изменить, - спокойно заметил он. - Надо самому определиться.

После некоторого раздумья он сказал, что в Австралию не поедет, а поработает еще годик в Чехословакии. При мне он соединился по вертушке с К. У. Черненко, тогдашним членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС и, говоря с ним на "ты", попросился на прием. Тот сразу же ответил:

- Приезжай.

Вернувшись из ЦК, Владимир Владимирович с радостью сообщил мне, что вопрос решен. В Австралию он не поедет, поработает еще год в Праге и уйдет на пенсию. Так оно и случилось.

Окончание моей работы в 4-м Европейском отделе совпало с защитой мною в Дипломатической академии диссертации на тему "Внешняя политика народной Польши и ее роль в решении узловых международных проблем". Это было в 1980 г. А двумя годами раньше я издал монографию "Внешняя политика народной Польши". Защита прошла хорошо, все члены ученого совета проголосовали "за". Диссертация прошла через все препоны ВАКа, но на самой последней стадии, когда в таких случаях просто штампуют решения, произошел сбой. Дело в том, что буквально в это время резко осложнилась внутриполитическая обстановка в ПНР. Кто-то из членов ВАКа спросил, а как теперь быть с Гереком, его высказываниями, а почему диссертация называется внешняя политика народной Польши, а не Польской Народной Республики, и т.д. Было высказано предложение, чтобы Дипломатическая академия еще раз посмотрела диссертацию. На деле, как потом выяснилось, это означало по существу повторную защиту. После выполнения всех требований в таких случаях положения о ВАКе, на заседании ученого совета вновь состоялось голосование. Результат - только два голоса против. И как бы извиняясь, ВАК буквально через неделю мне выдал диплом доктора исторических наук. Через несколько дней я уехал на работу в Болгарию.

70-е годы прошлого столетия войдут в историю Польши как период неуклонного роста ее влияния и авторитета на европейском континенте. Будучи важным звеном социалистического содружества, достигнув значительных успехов в экономике, войдя в десятку промышленно развитых стран, Польша вышла на широкую международную арену. Действуя в тесной координации с Советским Союзом и другими социалистическими странами, Польша внесла весомый вклад в решение актуальных и важных проблем современности, способствовала разрядке международной напряженности, укреплению мира и развитию сотрудничества между народами. Показателем признания заслуг польской дипломатии явилось, в частности, то, что ПНР несколько раз была членом Совета Безопасности и членом Экономического и Социального совета ООН. Об этом же говорит и избрание в 1972 г. заместителя министра иностранных дел ПНР Станислава Трепчиньского председателем XXVII сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Трудно припомнить в истории Польши время, когда бы она играла в Европе такую видную роль.