(с) 2000 г.

В 1944 г. наши многочисленные разведывательные и диверсионные группы, партизанские отряды, бригады и одиночки-разведчики, находившиеся в подполье, начали в массовых количествах выходить из тыла противника. Советские войска неудержимо гнали оккупантов с нашей территории и по мере ее освобождения тысячи партизан оказывались уже не во вражеском, а своем собственном тылу. Массовым выходом народных мстителей в освобожденные районы начали пользоваться власовцы, полицейские, всевозможные старосты и бургомистры, агенты врага. Они зачастую под видом партизан нападали на своих бывших хозяев, чтобы как-то продемонстрировать свою лояльность к советской власти, примыкали к партизанским соединениям, где не всегда имели возможность проверить этих людей должным образом. В последующем некоторые из таких лжепартизан сумели замести следы своих злодеяний и прожить рядом с нами несколько десятилетий. Однако судебные процессы, проводившиеся в ряде областей нашей родины в 70-х годах, свидетельствовали о том, что отдельным преступникам удавалось успешно маскироваться под обычных советских тружеников.

Для продолжения активной разведывательной работы некоторым нашим наиболее сильным разведывательным подразделениям в связи с освобождением их районов действия частями Советской Армии были даны указания спешно двигаться на Запад и развернуть разведку и диверсионную деятельность против отходившего противника на территории Польши. Некоторым отрядам и группам это удалось сделать, и до лета 1944 г. подразделения и целые партизанские соединения И.Н. Банова, Г.М. Линькова, А.И. Бринского, В.К. Цветинского, Н.А. Матеюка, В.П. Пелиха, Н.А. Прокопюка успешно выполняли боевые задачи в контакте с польскими отрядами Армии Людовой Михала Роля-Жимерского, Марьяна Спыхальского, Юзефа Собесяка, Казимира Сидора и других. С нашими партизанами и разведчиками иногда сотрудничали отдельные наиболее патриотически настроенные поляки из отрядов Армии Краевой.

Однако перейти за Буг смогли далеко не все разведчики. Основная их масса двигалась на Запад значительно медленнее наступавших советских войск. Летом 1944 г. Советская Армия, изгнав врага с территории СССР, вступила в Восточную Пруссию и начала освобождение Польши, в связи с чем наши разведчики, даже ушедшие за Буг, вновь оказались на освобожденной войсками территории.

В целях использования опытных кадров разведчиков для боевой работы в Западной Польше и Германии, начальником Разведывательного Управления Генерального штаба (РУ ГШ) генерал-полковником Ф.Ф. Кузнецовым было принято решение послать в направлении Кобрин - Брест - Кутно - Варшава подвижную оперативную группу офицеров разведки с задачами принимать разведывательные подразделения,

Никольский Виталий Александрович - генерал-майор в отставке, бывший сотрудник Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской Армии в те годы. Автор книги "Аквариум-2". М., 1997 и многих статей по истории советской военной разведки в годы Великой Отечественной войны.

стр. 90

выходившие из тыла противника, отбирать из них опытных радистов, а также лиц, владевших немецким и польским языками, знавших Германию или Западную Польшу, имевших там какие-либо связи. Из этих разведчиков надлежало комплектовать разведывательно-диверсионные группы и, после краткой переподготовки, ставить им новые задачи и направлять в Восточную Пруссию и Западную Польшу. Остальных разведчиков, выходивших из тыла, после проверки, передавать на месте в военкоматы для призыва в армию и отправки на фронт, раненых и больных направлять в госпитали, невоеннообязанных рассчитывать на месте и откомандировывать к месту жительства.

С учетом многогранности поставленных задач, в оперативную группу, возглавить которую поручили мне, включили различных специалистов разведки: оперативных офицеров, радиста-инструктора, шифровальщика, подрывников. При любой степени подготовки вышедших из тыла партизан, их нужно было дополнительно обучать и инструктировать по выполнению новых задач.

Для переброски людей и грузов в тыл противника, группе были приданы из 105-й эскадрильи особого назначения два самолета СИ-47 и один По-2 с базированием их вначале у Кобрина, а в последующем в районе Бреста. Командир 105-й эскадрильи майор В.А. Цуцаев, сам имевший большой опыт полетов в тыл врага, учитывая особую сложность прицельного десантирования людей на Западе, выделил в группу опытных пилотов капитана И. Рогулина, старшего лейтенанта М. Саркисова, капитана И. Шишкова, лейтенанта Д. Решетняка, инструктора парашютно-десантной службы (ПДС) старшину М. Федорова и других авиаторов, мастеров ночных полетов.

Командовать этим многоотраслевым хозяйством было приказано мне, и я срочно вылетел к месту работы, оставив за себя в западном направлении 2 отдела РУ ГШ майора М.Н. Степанова, которого смог лишь кратко проинструктировать, не сдавая ни дел, ни материальных средств.

Со мною вылетела первая партия офицеров РУ: подполковники В.И. Кириленко, С.И. Шепелев, И.М. Семенов, майоры П.Н. Савельев, офицер спецсвязи В.П. Алексеев, офицер спецрадиосвязи старший лейтенант Е.Б. Величко, водители автомашин Ю.М. Замятнин и Б.В. Силин и другие.

Несколькими днями позже своим ходом в распоряжение группы прибыла радиостанция с радистами для связи с центром и партизанскими отрядами, выходившими из тыла противника (старший оператор сержант Быков и оператор рядовая Сосина). С ними были майор В.К. Цветинский и несколько человек обслуживающего персонала из ранее возвратившихся из тыла партизан.

Наша группа расположилась в нескольких километрах восточное города Кобрин в палатках и тотчас же приступила к работе, так как нас уже ожидало несколько сотен партизан, предупрежденных по радио о прибытии в район Кобрина представителей Центра для решения вопроса об их дальнейшем использовании.

Выполнив свой долг по борьбе с врагом в его тылу, на освобожденную территорию выходили одиночками, группами, отрядами сотни партизан, лица, примкнувшие к ним и нашим разведгруппам в разное время их боевой работы. Шли командиры, политработники, рядовые бойцы, попавшие когда- то в окружение, женщины с винтовками и автоматами, подростки, почти дети, многие из которых совершали подвиги, достойные закаленных бойцов, и пережившие за свою короткую жизнь все ужасы войны и фашистского террора, выходили воины-старики, участвовавшие еще в русско-японской войне - русские, белорусы, украинцы, грузины, поляки, армяне, татары, представители десятков различных национальностей, вставших на борьбу с фашизмом.

Некоторые отряды были в завидном воинском порядке с обозами, санитарными повозками, отлично вооруженные отбитой у немцев боевой техникой. Встречались отдельные группы, напоминавшие сечевую вольницу с командирами-батьками, привыкшими быть на положении неограниченных владык среди своих подчиненных, смотревших сквозь пальцы на некоторые их действия, не вызывавшиеся уже острой военной необходимостью.

стр. 91

От выбрасывавшихся нами когда-то в тыл противника офицеров и разведчиков осталось в живых весьма немного. Но из уцелевших выросли такие крупные организаторы партизанского движения в тылу немцев, как Г.М. Линьков, П.П. Вершигора, В.П. Пелих, И.Н. Банов, П.П. Каплун, А.И. Бринский, В.К. Цветинский, Н.А. Матеюк, И.М. Поздняк и другие, деятельность которых по борьбе с захватчиками далеко вышла за рамки собственно разведки и имена этих людей, организовывавших в Великую Отечественную войну широкую сеть партизанских отрядов в тылу врага, можно смело поставить рядом с Д.В. Давыдовым, А.Н. Сеславиным, А.С. Фигнером и другими славными партизанами времен Отечественной войны 1812 г.

Трогательны были встречи на родной освобожденной земле, где многие из партизан впервые за несколько лет могли спокойно заснуть, не сжимая в руке автомат, навести справки о своих близких, увидеть бойцов своей армии, почитать свежую газету, послушать радио, сообщавшее ежедневно о замечательных победах нашего народа и его вооруженных сил, победах, в достижение которых был внесен немалый вклад и этих людей.

И в количественном и качественном отношениях выходившие из тыла группы сильно отличались друг от друга, но при всех условиях по дисциплине и организованности в лучшую сторону выделялись подразделения и даже целые партизанские части, которыми командовали офицеры разведки.

Выходившие из тыла врага партизаны, перед соединением с частями Советской Армии, наносили по отходившим войскам противника согласованные удары, в результате чего большинство групп имели много раненых, нуждавшихся в немедленной медицинской помощи, которых приходилось направлять в эвакогоспиталь 1-го Белорусского фронта.

А люди все прибывали. Наряду с отрядами, доставлявшими только раненых, стали появляться группы хозяйственных "батек"-ватажков, которые успевали "под занавес" не только громить ближайшие тылы немцев, но и позаимствовать у них муку, десятки лошадей и крупный рогатый скот, спирт, самогон, сигареты и другие материальные блага. В полной мере оценить предусмотрительность этих людей мы смогли лишь позже, когда нам нечем было кормить все новых и новых "гостей", прибывавших из окрестных лесов и связанных в прошлом с нашими разведгруппами.

Атмосфера полного единоначалия, необходимая в партизанских отрядах, как в любой воинской организации, в тылу противника зачастую переходила в самоуправство. Некоторые командиры полагали, что они у себя в отряде "цари", "боги", и им принадлежит право казнить и миловать. С первых же дней после выхода групп и отрядов в тыл нам приходилось вести с такими понятиями борьбу: тактичную, но непреклонную. Даже наш коллега, заслуженный руководитель партизанского соединения И.Н. Банов трудно отвыкал от партизанской вольницы. Расположившись с оставшимися у него людьми на отдельном хуторе, он ездил по вызову в наш штаб на тачанке в сопровождении шести конных автоматчиков. Два адъютанта не отходили от него ни на шаг. Такой метод передвижения по уже освобожденной территории, где прочие офицеры ходили пешком без всякой охраны, вызывал, с нашей стороны, насмешки, подействовавшие на Банова в большей мере, чем если бы ему был отдан приказ сдать лошадей и откомандировать полувзвод ординарцев в военкомат. Партизанский вожак с неохотой начал ездить без охраны, однако адъютантов до самого отлета в Москву просил за ним оставить. Учитывая его заслуги, просьбу пришлось удовлетворить, и эти ребята, в прошлом лихие разведчики-партизаны, улетели вместе с ним.

На весь личный состав групп, отрядов, бригад, выходивших из тыла противника, с помощью их командиров и заместителей по политчасти составлялись списки, краткие боевые характеристики, на некоторых готовились наградные материалы с представлениями к наградам за боевые подвиги в борьбе с фашистскими захватчиками. К сожалению, большая часть наших представлений не была реализована и материалы о награждении более чем 600 человек наиболее отличившихся партизан стали

стр. 92

достоянием нашего спецархива, где я натолкнулся на них в 1968 г., разбирая старые дела героев партизан.

Все здоровые мужчины, подлежавшие по возрасту призыву в армию, направлялись нами в Кобринский горвоенкомат, который с трудом справлялся с комплектованием команд, готовившихся к отправке на фронт. Женщины откомандировывались к месту жительства, если оно было освобождено, или отправлялись в любой пункт Советского Союза по их усмотрению. Тот же порядок выдерживался в отношении подростков и пожилых партизан. Всем убывавшим выдавалось весьма умеренное денежное пособие, размер которого зависел от продолжительности пребывания в отряде.

Командиры отрядов и групп после расформирования направлялись для производства расчетов и получения новых назначений в отдел кадров РУ ГШ. Лучших из лучших разведчиков оставляли для комплектования новых разведгрупп для посылки в районы Познань, Кутно, Штеттин, Данциг, Гдыня. В состав таких групп включали по два радиста, переводчиков немецкого и польского языков и, помимо командира и заместителя, пять- семь разведчиков, имевших большой опыт пребывания в тылу.

Работа велась широким фронтом. Часть наших офицеров подбирала, подготавливала личный состав для новых групп, изучала с ними задачи, проверяла надежность связи, подбирала экипировку, вооружение и снаряжение, другие продолжали принимать выходящих из тыла людей, проверять и сортировать их.

В Центре не знали об объеме работы, свалившейся на нашу маленькую группу, не имевшую ни хозяйственного, ни финансового аппарата, ни грузового транспорта, ни медработников. В первые же дни к нам прибыло свыше 500 голодных, оборванных, больных партизан. Для их питания мы располагали лишь 30 месячными пайками. А всего через наши руки прошло более 1500 человек.

Сразу же возник ряд проблем и конфликтов. Центр указывал принимать лишь "наших" разведчиков, направленных из Центра, и лиц, на которых имелись учетные данные о их принадлежности к разведке. На практике же все оказалось значительно сложнее. Наши агентурно-разведывательные группы (АРГ) и разведывательно-диверсионные группы (РДГ) на месте обросли боевым активом и превратились в крупные отряды, в которых отделить "своих" от чужих было практически невозможно. Приходилось на месте изыскивать средства у местных советских властей, медпомощь искать в воинских частях, "спекулируя" своими мандатами оперативных сотрудников генштаба, ускоряя отправку людей в органы комплектования, убеждая, выпрашивая, взывая к гражданской совести районных деятелей, весьма косо смотревших на большую массу вооруженных гражданских лиц, расположенных в прямой близости от города.

Местные органы безопасности требовали немедленного разоружения всех вышедших из тыла партизан, поскольку линия фронта продвинулась уже далеко на запад и наши войска взяли Брест. Эта, безусловно, правомерная с точки зрения ретивых блюстителей закона акция морально убила бы наших людей и могла бы вызвать крупные неприятности, поскольку подтверждала бы вражескую пропаганду о том, что ко всем пребывавшим на оккупированной территории советским гражданам власти применяют жесткие репрессии. С трудом удалось под личную ответственность добиться разрешения сохранить партизанам добытое ими в тылу врага оружие до прибытия в военкомат, мотивируя эту необходимость возможными стычками с бандами, которые действительно бродили в окрестных лесах. Этот довод оказался убедительным. Бороться с бандитами городским органам безопасности было почти нечем.

С особой остротой вставала проблема питания большой массы голодных людей, которых было стыдно кормить суточным солдатским пайком, разделенным на троих. Здесь-то мы и оценили по заслугам домовитость некоторых "атаманов", прихвативших с собою из немецких хозяйств лошадей, коров, овец, свиней. Местные крестьяне охотно давали за лошадь корову, и вся угнанная из немецкого тыла живность пошла в общий котел на усиление питания прибывавших разведчиков и партизан.

Не обходилось и без курьезов. Было несколько случаев жалоб хуторян, белорусов и

стр. 93

поляков, на наших партизан, проводивших самовольные поборы свиней, кур, овец, обыски в поисках самогона (бимбра), который, нужно заметить, поляки мастерски изготовляли, отмечалось несколько случаев чрезмерно вольного обращения молодых разведчиков с местными девицами.

Несмотря на разницу во времени, месте и действующих лицах претензии хуторян поразительно напоминали сцены из кинофильма "Чапаев". Так же, как и там, мужички говорили: "Что же это делается! Приходили немцы - грабили, теперь свои пришли тоже... отбирают".

Пришлось по этому поводу не только сделать необходимые разъяснения, воззвать к партизанской совести, но и запретить под личную ответственность командиров самовольные отлучки в Кобрин и окрестные хутора и даже пригрозить привлечь к трибуналу людей, ответственных за бесчинства в отношении местных жителей.

Следует признать, что "обработать", рассортировать и направить соответственно в армию, госпитали, по месту жительства, не говоря уже о подборе и подготовке новых групп, свыше 1000 человек, мы смогли лишь с помощью командиров отрядов и групп, которых мы активно использовали в этой нелегкой работе. В решении этих задач большую помощь нам оказали простые партизаны: повара, счетоводы, писаря, врачи и медсестры.

После нечеловеческого напряжения, связанного с борьбою против жестокого и коварного врага в его тылу у партизан и разведчиков наступила разрядка. Наши товарищи чувствовали необыкновенный подъем, который переживала вся страна. С фронта приходили радостные вести. Продолжалось успешное наступление на всех направлениях. Войска нашей доблестной армии перешли границы Советского Союза и освобождали сопредельные страны. К нам выходили последние отряды и группы, оперировавшие за Бугом.

Мы отправляли в Центр командиров наших разведподразделений и их заместителей по политчасти. С нами оставались лишь разведчики, отобранные для дальнейшего ведения боевой работы в новых условиях на западе в самом логове врага. При отправке руководителей, с которыми многие разведчики и партизаны прошли с боями большой путь по тылам противника, можно было наблюдать трогательные сцены. Прощались боевые товарищи, делившие все тяготы войны в сложных условиях подполья и вражеского окружения. Не обошлось без своеобразных эксцессов.

Утром, в день отлета в Москву И.Н. Банова и его командиров, мы были разбужены ружейно-пулеметной и автоматной стрельбой. Вскочив по тревоге, мы с П.Н. Савельевым помчались на выстрелы, полагая, что на лагерь совершили нападение бандеровцы.

Каково же было наше удивление, когда мы увидели строй разведчиков, перед которым стоял покачиваясь их командир. И провожаемый и провожавшие были основательно навеселе. Оказалось, что Иван Николаевич и его командиры групп всю ночь прощались, сопровождая это обильным возлиянием. Банов держал прощальную речь, и после каждого наиболее прочувствованного обращения к героям-партизанам те салютовали в честь своего отца-командира беспорядочной пальбой в воздух.

При других обстоятельствах за такую самодеятельность нужно было строго наказать командира и подчиненных, но в тех условиях можно было просто понять и начальника и его бывших партизан, расстававшихся, возможно, навсегда.

28 июля 1944 г. войска 1-го Белорусского фронта освободили город Брест, вступили в Польшу, продолжая наступление на Варшаву. К этому времени наша группа закончила расформирование вышедших из тыла противника партизанских отрядов. Из бойцов и командиров было отобрано 120 человек лучших из лучших для последующей засылки в тыл противника. Из этих опытных партизан и разведчиков было скомплектовано 10 агентурно- разведывательных групп, на подготовку которых по новым задачам требовалось от 5 до 15 суток. Созданные группы нужно было готовить раздельно, и 1 августа 1944 г., закончив все расчеты с кобринским военкоматом, мы перебазировались в Брест, где условия для размещения людей были значительно

стр. 94

лучше, ближе находился аэродром, оборудованный для проведения ночных полетов, и располагались тыловые органы 1-го Белорусского фронта, откуда мы получали необходимые для обеспечения разведчиков материальные средства.

Началась напряженная работа по подготовке и отправке в Западную Польшу и Восточную Пруссию наших разведчиков. От наших людей ожидали многого, так как сведений о противнике поступало очень мало, а решающие удары по врагу нужно было наносить наверняка. К этой деятельности привлекались также польские патриоты и немецкие антифашисты, имевшие связи за линией фронта и готовые помочь Советской Армии на заключительном этапе борьбы с фашизмом. Кроме того, "на всякий случай" нам надлежало создать запасную сеть, способную решать задачи разведки на случай временного отхода наших войск на таких, например, участках, как Бела-Подляска, Седлец, Минск-Мазовецкий, Прага Варшавская, Воломин, Отвоцк, а также Хелм и Люблин. Эта работа требовала постоянных разъездов по освобожденной территории Польши, вследствие чего в Бресте обычно оставалась лишь часть наших оперативных офицеров, связанная непосредственно с подготовкой людей к переброске в тыл.

22 июля 1944 г. войска 1-го Белорусского фронта вступили в Хелм, бывший губернский город дореволюционной России, который, по утверждению старожилов, весьма мало изменился с тех пор. Освободившие его части наступали так стремительно, что крупных разрушений в нем не было. Почти в тот же день в него переехали представители Крайовой Рады Народовой и руководящие деятели будущего Польского Комитета Вызволения Народовего - Польский Комитет Национального Освобождения (ПКНО) - прототип временного правительства Польши: бывший адвокат, член ППС Эдвард Осубка-Моравский, генерал Михал Роля-Жимерский, ставший вскоре главкомом Войска Польского, бывший архитектор Марьян Спыхальский, в последующем начальник Штаба Войска Польского, Хенеман - будущий министр финансов, Казимир Сидор и ряд других.

Большинство этих людей незадолго до освобождения Польши советскими войсками были вывезены на территорию Советского Союза из тыла противника, где они принимали участие в движении сопротивления оккупантам, находясь в отрядах Армии Людовой, боровшейся под руководством ППР. Отряды, где находились будущие государственные деятели новой Польши, сотрудничали с нашими разведывательными отрядами в тылу врага, и командиры этих отрядов И.Н. Банов и Н.А. Матеюк организовали их переправу на большую землю. Поляки-партизаны примкнули к Болеславу Беруту, Ванде Василевской, Зигмунду Берлингу и другим деятелям из Союза польских патриотов в СССР, вошедшего 22 июля 1944 г. в ПКНО, куда уже на территории освобожденной Польши были включены представители различных партий: ППР - коммунистов, ППС - социалистов, Стронництво людове - земледельцев и др.

Польский Комитет Национального Освобождения опубликовал манифест, провозглашавший широкую программу социального переустройства Польши. 31 декабря 1944 г. ПКНО был преобразован во Временное польское правительство. ППР - партия коммунистов впервые за многие годы стала легальной у себя в стране. Во главе партии стоял Центральный комитет, первым секретарем которого являлся вышедший из подполья Владислав Гомулка (Веслав).

Несомненно, было бы неверно считать, что во вновь созданном Временном правительстве новой Польши все были случайными людьми. Такие деятели партии, как Александр Завадский, Кароль Сверчевский и другие коммунисты составляли его основу и в трудное время становления новой Польши много сделали для страны, непрерывно выправляя ошибки лиц, волею судеб оказавшихся на высших государственных постах.

В первые дни после освобождения Хелма нашими войсками нам с оперативным офицером подполковником В.И. Кириленко пришлось некоторое время провести в нем в поисках нужных разведке лиц.

стр. 95

Кириленко хорошо владел польским и украинским языками, слегка знал немецкий и, являясь украинцем, сохранил характерные черты этого народа: юмор и неутомимость. Кроме того, он хорошо был осведомлен в вопросах новейшей истории Украины, разбирался в ее современных националистических группировках, сотрудничавших с немцами и Армией Краевой.

И вот этот офицер через несколько дней после прибытия в город 23 или 25 июля 1944 г., отправившись погулять по городу, пропал. Все попытки разыскать его ни к чему не приводили. Назревало крупнейшее по нашим масштабам чрезвычайное происшествие, о котором следовало немедленно доносить в Москву, поскольку пропавший знал слишком много сведений, распространение коих было чревато большими неприятностями. Боязнь грандиознейшего начальственного разноса и надежда на то, что щирый украинец на радостях мог где-либо забражничать с земляками, заставляли изо дня в день оттягивать посылку в генштаб шифровки о том, что оперативный работник специальной службы пропал без вести при неизвестных обстоятельствах. К тому же не верилось, что такой боевой офицер даст себя в обиду в собственном тылу, где население с восторгом встречало освободителей и случаев диверсий и убийств наших военнослужащих пока не отмечалось.

Предположения не обманули нас. Через несколько дней Кириленко благополучно возвратился. Оказалось: он в военной форме зашел в православный кафедральный собор г. Хелм, где в то время обедню служил местный архиерей православной церкви. Присутствие на службе советского офицера было замечено им и молящимися. В конце обедни он провозгласил многолетие победоносной Красной Армии и через служку пригласил Кириленко на торжественный обед к себе домой. Офицер приглашение принял, тем более, что на обеде, где должны были присутствовать активисты местной религиозной общины, можно было встретить ряд интересных лиц.

Гости архиерея были почти исключительно украинцами, составлявшими значительное большинство в округе. Когда они узнали, что советский подполковник тоже украинец и говорит на их родном языке, беседа сразу приняла непринужденный характер. Кириленко покорил всех своими познаниями истории и культуры Украины. Пели старые казачьи песни, провозглашали многочисленные тосты за нашу армию, за Украину, за советский народ. Чествование победителей продолжалось несколько дней, и Кириленко за это время объехал вместе с архиереем несколько приходов, не имея возможности вырваться от гостеприимных хозяев. На всех таких импровизированных встречах офицеру приходилось выступать с краткими докладами о положении на фронтах, жизни в Советском Союзе вообще и на Украине в частности. Летучие митинги неизбежно заканчивались выпивками.

На одной из встреч Кириленко спросил архиерея, может ли наше руководство рассчитывать на конфиденциальную помощь церкви в ряде вопросов, в частности, в прекращении враждебных выступлений отдельных националистических групп украинцев, сотрудничавших с оккупантами. Архиерей заявил, что в Хелмской епархии таких выступлений не будет и он лично готов оказывать советским военным властям любую помощь, поскольку в священном писании сказано: "Несть власть аще не от бога".

Хелмские украинцы действительно радушно встречали наших воинов. Трудно сказать, имело ли здесь место влияние "владыки" на паству или сказывалась благодарность за освобождение от оккупантов и славянская близость, но враждебных актов, диверсий и убийств со стороны местных украинцев по отношению к нашей армии в районе Хелма в ту пору почти не отмечалось.

Наказав своею властью ретивого "вербовщика" за самоуправство и недисциплинированность, но внутренне довольный, что все кончилось благополучно, я решил продолжить работу с владыкой и встретился с ним.

Это был рыжий могучий мужчина 43 лет, по происхождению из привисленских немцев, в прошлом ротмистр польской армии. По какой-то иронии судьбы, его предки, проживая на территории бывшей российской империи, в состав которой входила и Польша, приняли православие, и ротмистр, бросив военную службу, поступил в

стр. 96

духовную семинарию, затем академию и быстро пошел вверх по церковной иерархии, дойдя до сана епископа. Владыка был, несмотря на немецкое происхождение, истинно христианская душа. Он без колебаний дал обязательство сотрудничать с нами в широком диапазоне вопросов, оговорив себе ряд льгот, в том числе организацию ему встречи с патриархом всея Руси Сергием, который тогда находился в недавно освобожденной Киево-Печерской лавре. Архиерей намеревался первым из своих коллег заявить о своем стремлении войти под высокое покровительство Московской патриархии и возможно представлять в последующем всю польскую православную церковь, тем более, что варшавский епископ, кажется, Дионисий, был замешан в связях с оккупантами и оставаться на своем посту после освобождения Польши не мог.

Я решил направить архиерея в сопровождении майора П.Н. Савельева в Киев, где в то время находился один из наших начальников, который мог принять по этому вопросу решение. Вывезти архиерея из епархии было делом не простым, поскольку понадобилась разработка весьма сложной легенды, предусматривавшей для многочисленных прихожан выезд владыки по делам духовной консистории в Прагу Варшавскую, уже освобожденную к тому времени нашими войсками. Святой отец должен был вернуться в Хелм через несколько дней к каким-то праздникам и, таким образом, совершить все путешествие в такой короткий срок можно было лишь на самолете.

В темную августовскую ночь с брестского аэродрома на По-2 П.Н. Савельев и архиерей отправились в Киев для представления сразу двум начальникам: духовному и разведывательному. Учитывая наличие сопровождавшего, я не счел нужным по радио предупреждать свое руководство о вылете необычного гостя. Через несколько дней я получил шифровку от моего начальника генерал-майора Н.В. Шерстнева со строгим внушением за "самовольный вывоз иностранного подданного в нарушение уже установившихся пограничных формальностей".

Оказалось, что сразу же по прибытии в Киев архиерей без ведома Савельева, до представления нашему начальству, решил представиться своему и направился на патриаршье подворье, где предстал с панагией на шее, удостоверяющей его сан, перед патриархом. Узнав из доклада, что перед ним хелмский архиерей, Сергий немедленно запросил инструкций в НКВД Украины, поскольку факт появления неизвестного архиерея, да еще иностранца в Киеве, показался ему подозрительным.

Епископа едва не арестовали, и только срочное вмешательство Савельева, который успел убедить наше руководство в больших возможностях сотрудничества с владыкой, располагавшим в епархии свыше полусотней подчиненных ему священнослужителей, информировавших архиерея о таких деталях жизни украинцев, что любой резидент не смог бы их получить другими путями.

Встречу с патриархом наш святой отец провел успешно и вернулся в Хелм с тем же самолетом и сопровождавшим, успев к своей праздничной службе в соборе.

23 июля 1944 г. войска 1-го Белорусского фронта освободили г. Люблин - крупный промышленный и административный центр Восточной Польши. Мы с подполковником С.И. Шепелевым в тот же день выехали туда с целью получения образцов немецких личных документов: пропусков, удостоверений, необходимых нам для засылки людей в тыл, а также опроса пленных и возможного подбора нужных для разведки лиц.

Не доезжая двух километров до Люблина мы нагнали колонну людей в арестантской одежде. Это были живые скелеты. Многих вели под руки более выносливые товарищи. Часть совсем ослабевших везли на повозках. Шли только что освобожденные советскими войсками узники лагеря уничтожения Майданек, мимо которого мы проезжали. Несколько тысяч их фашисты не успели уничтожить перед уходом из лагеря, так стремительно наступали наши части, и этих полумертвых людей переводили в госпитали для того, чтобы вернуть им жизнь.

Мы заехали в лагерь. Фашистские фабрики уничтожения людей к тому времени уже были достаточно известны советским людям. Но то, что мы увидели, буквально потрясло нас, успевших за время войны повидать многое. Еще теплились печи-крематории с недогоревшими трупами. Почва вокруг печей была покрыта пеплом и

стр. 97

крошкой из раздробленных костей множества сожженных людей; газовые камеры, наполненные трупами; склады с горами ботинок различных размеров от детских до солдатских; сотни спрессованных тюков с женскими волосами. Всюду трупы - в многочисленных бараках, "лазарете", на аппель- плаце (площадка для построения и переклички заключенных). Палачи не успели замести свои следы и скрыть преступления, творившиеся в течение нескольких лет. Всего, как говорили местные жители, в Майданеке были уничтожены сотни тысяч поляков, русских, евреев, чехов, французов и представителей других национальностей.

Шесть человек из состава охраны лагеря удалось захватить в плен и их передали для суда представителям Войска Польского. Открытое судебное разбирательство над убийцами многих тысяч беззащитных жертв состоялось через короткий промежуток времени в люблинском доме солдата. Нам довелось присутствовать на этом процессе.

Ненависть жителей Люблина к лагерной администрации была так сильна, что для конвоирования эсэсовцев из тюрьмы на суд потребовалось снаряжать целую роту солдат, которые вынуждены были стрелять в воздух для сдерживания больших масс народа, пытавшихся расправиться с нацистскими охранниками без суда. Ярость люблинцев была понятна. Почти каждая семья в городе имела погибших в Майданеке. Рассказывали, что при выводе заключенных на непосильные работы многие из них падали от изнеможения. Их пристреливали или добивали прикладами. Вместо убитых, для пополнения убыли, по пути хватали первых попавшихся поляков и включали в колонну узников, не обращая внимания на то, что у схваченных прохожих имелись установленные германскими властями документы. Аргумент был один: "Все поляки - преступники и враги великой Германии. Чем скорее они будут уничтожены, тем лучше".

Суд над палачами Майданека продолжался несколько дней и вскрыл чудовищную картину планового, массового уничтожения людей не только в этом лагере, но и в ряде других мест на оккупированной фашистами территории и собственно в Германии. Один из подсудимых шарфюрер (унтер-фельдфебель) ранее принимал участие в уничтожении многих тысяч евреев в Киеве. На вопрос прокурора, были ли среди убитых женщины, дети и старики, охранник отвечал утвердительно, но, по его мнению, все они являлись неполноценными людьми и представляли опасность для рейха.

Как было установлено, каждый из подсудимых лично уничтожил множество заключенных, делая это по собственной инициативе. Их топили в бассейне, заталкивая вилами под воду, использовали в качестве мишеней, травили собаками, убивали дубинками. Каждый охранник был вправе казнить и миловать, но никто из этих извергов не пользовался правом миловать.

Волнующими были выступления свидетелей обвинения - бывших заключенных лагеря, освобожденных за несколько часов до их смерти. Один из них за день до прибытия наших войск, не вынеся ужасов лагерного существования, пытался покончить жизнь самоубийством, перерезав горло отточенным куском железа. Но у него не хватило сил, и он лишь нанес себе страшную рану. Товарищи спрятали его в "лазарете", где он и пробыл до освобождения. Жизнь этого человека была спасена, и он присутствовал на суде. Говорить он не мог, но один вид его красноречиво свидетельствовал не только против преступников, но и против всей системы фашистского изуверства.

Суд приговорил палачей к повешению. Один из приговоренных сумел покончить с собою в тюрьме. Остальные были повешены публично на аппель-плаце в Майданеке, где они совершали свои преступления. К месту казни собралось несколько сотен тысяч жителей окрестных городов и сел. Когда солдат Войска Польского надел стоявшим на грузовой автомашине преступникам петли на шеи и грузовик медленно отъехал, оставив их извиваться в предсмертных конвульсиях, раздались аплодисменты. Зрители кричали ура, бросали вверх шапки. Люди выражали свое удовлетворение справедливым возмездием.

стр. 98

Весь личный состав нашей оперативной группы упорно и самоотверженно трудился над выполнением своих задач. Победа были близка, и каждому из нас хотелось внести в ее достижение свою лепту. Однако итоги нашей деятельности на заключительном этапе войны не оправдали надежд командования. Еще до окончания войны нам стало известно, что почти все наши группы вскоре после приземления были уничтожены противником. Оправдались наши худшие опасения, высказывавшиеся в свое время руководству. Посылка относительно многочисленных агентурно- разведывательных групп из советских людей, не знавших немецкого языка, являлась грубым просчетом. Группы были слишком малы, чтобы защитить себя и вести разведку боем, и слишком велики для маскировки и укрытия в культивированных лесах Западной Польши и Восточной Пруссии. Широкие просеки, разветвленная система лесных объездчиков, совершенные средства связи с телефонами не только в квартирах, но и на дорогах, покрывающих густою сетью всю страну, давали возможность по малейшему сигналу любого немца о появлении советских парашютистов направлять карательные отряды полиции и фольксштурма на броневиках, транспортерах с собаками в любой пункт, где могли скрываться наши люди. В таких облавах зачастую принимали участие все немцы, способные носить оружие. Проводились так называемые "хазенягд" - охоты на зайцев, где в качестве зайцев выступали или бежавшие из лагерей военнопленные или обнаружившие себя разведчики.

Если на советской территории, за редкими исключениями, любой местный житель являлся союзником в общей борьбе с врагом, от которого можно было получить нужную информацию, помощь и содействие или по крайней мере рассчитывать на благожелательный нейтралитет, то здесь местные жители, немцы, почти без исключения помогали властям в борьбе с русскими. На своей земле каждый советский человек от ребенка до глубокого старика готов был поделиться с партизаном последним куском хлеба, укрыть его, предостеречь от опасности. В Германии почти любой был врагом и опасаться нужно было всех. Отсутствие продуктов заставляло разведчиков выходить из укрытий, выполнение задач также требовало контактов с местными жителями, захвата пленных, а это, как правило, становилось началом конца. Из 120 разведчиков, направленных нами из Бреста и Кобрина, в живых осталось всего около Ю человек, с трудом выживших до прибытия в район их выброски советских войск. Эти люди, среди них были и поляки Казимир Валюк, Анатолий Еглинский, Шимон Новосад и другие, рассказывали в последующем страшные подробности массовых облав и разгрома групп и гибели своих боевых товарищей, провоевавших до этого в партизанских отрядах на своей территории, оккупированной фашистами, по несколько лет.

Очевидно, в условиях враждебной среды посылка крупных разведывательных групп, целиком оправдавшая себя на территории СССР, не могла быть признана рациональной в сопредельных с нами странах. Посылка с целью разведки больших вооруженных групп вероятно могла рекомендоваться лишь в районы с широко развитым партизанским движением, при условии лояльно настроенного к нам местного населения и при наличии естественных укрытий: лесных массивов, складок местности, горных хребтов. В остальных случаях надежным способом оперативной разведки в тылу противника могла быть боевая работа засылаемых в помощь созданной в мирное время агентурной сети одиночек или малочисленных групп в 2-3 человека, отлично знавших язык и страну и могущих проживать на полулегальном положении, имея соответствующие документы и деньги.

Резкая разница в обстановке и условиях разведки в Германии по сравнению с теми, которые были на нашей, оккупированной немцами территории, не была нами должным образом учтена. Стремление возможно быстрее и проще, испытанными методами добиться нужных результатов привело к большим неоправданным жертвам с нашей стороны. Как правило, все наши крупные разведгруппы на территории Германии после выброски давали в тот же день радиограммы о благополучном приземлении, а затем или бесследно исчезали или сообщали о боях с карателями, что означало - "конец".

стр. 99

Были случаи гибели разведчиков при их транспортировке в тыл. Самолеты подбивали зенитчики противника и его ночные истребители. Запомнился эпизод, окончившийся трагически не для разведчиков, а для экипажа самолета, на котором они направлялись в тыл. В одну из августовских ночей с брестского аэродрома вылетел с группой разведчиков наш самолет Ли-2, пилотировавшийся старшим лейтенантом М. Саркисовым, настоящим мастером прицельного десантирования. В качестве инструктора парашютно- десантной службы с группой летел старшина М. Федоров. После выброски разведчиков самолет, без захода в Брест, должен был лететь в Москву на профилактический ремонт, и поэтому в него погрузился с трофейным немецким мотоциклом инженер эскадрильи, который должен был присутствовать при ремонте. Хотя "прогулки" по тылу противника лицам, не связанным с выполнением боевого задания, были категорически запрещены, инженер, как заместитель командира эскадрильи, пренебрег запретом и отправился в рискованное путешествие, рассчитывая рано утром увидеться в столице со своей семьей.

Самолет в Москву не прибыл. Группа в тот же день вышла на связь, что свидетельствовало о том, что несчастье с экипажем случилось уже на обратном пути. Лишь в конце ноября, совершенно случайно, удалось точно установить место и, приближенно, обстоятельства гибели экипажа и самолета.

В это время мы получили в дополнение к имевшимся задачам еще одну - выяснять на освобожденной территории причины гибели наших групп и разведчиков. Для поисков нужных службе людей и следов работавших в оккупированной гитлеровцами Польше наших разведчиков мне с пилотом лейтенантом Д. Решетняком пришлось лететь на По-2 из Люблина в Седлец, в районе которого прекратила свою работу одна из наших разведгрупп, выброшенная в тыл гитлеровцев еще в 1943 г. В пути нас застал сильнейший снежный шторм. Наш самолет бросало из стороны в сторону, как былинку. В довершение всех неудач мы заблудились. Попытались снизиться для ориентировки по наземным объектам, но чуть не врезались в вершины Свентокшиских гор. Видимость была равна нулю. Стрелка компаса прыгала из стороны в сторону, не давая возможности определить направление полета даже приблизительно. Опасаясь перелететь Вислу и сесть к немцам, мы решили приземлиться на первой поляне и переждать буран. Не без труда нам удалось найти подходящую площадку, и мы сели на опушке какого-то лесного массива. Начинались сумерки. Вдруг через сетку крупных снежных хлопьев мы заметили группы людей, перебегавших от укрытия к укрытию. Первая мысль была: "Немцы", но тут же мы заметили среди приближавшихся женщин. Это нас успокоило, и мы пошли им навстречу. Неизвестные оказались жителями соседней маленькой деревушки, решившими, что в их лесу совершил посадку немецкий самолет, и намеревавшимися забрать в плен летчиков. Вооружившись, кто чем смог, на шум мотора бросились не только мужчины, но и женщины, что и спасло нас всех от крупной неприятности, так как первоначально мы собирались срочно взлетать, прикрываясь огнем своего турельного пулемета.

Узнав, что мы русские, поляки сердечно нас приветствовали. Самолет был на руках подтащен к крайнему дому и взят под охрану, а мы приглашены на ужин, в котором приняло участие почти все взрослое население этой деревни. Возник импровизированный митинг, который прошел с большим подъемом. Всем руководил и командовал секретарь сельской ячейки ППР, представившийся как "Николай". Особые симпатии к Советской Армии объяснялись вероятно еще и тем, что свыше 20 человек из этой деревни были расстреляны за связь с партизанами и жители люто ненавидели немцев.

Рассказывая о партизанском движении в районе Седлеца, "Николай" случайно заметил, что недалеко от их деревни в лесу в августе упал подбитый, очевидно в Седлеце, советский самолет. Пилоту, вероятно, удалось выключить зажигание и машина не сгорела, а спланировала на деревья, но удар был так силен, что экипаж погиб. Один из летчиков с перебитыми ногами застрелился, вероятно не желая попадать в плен к противнику. Подошедших к самолету польских партизан удивило то обстоятельство, что в самолете находился немецкий мотоцикл. Экипаж в составе

стр. 100

6 человек был похоронен на месте, а самолет сожжен. Нам стало ясно, что товарищи "Николая" обнаружили самолет Саркисова. Шестым был инженер экскадрильи.

Допоздна поляки беседовали с нами, каждый зазывал к себе в дом, пытался угостить чем мог. Нашлись старые солдаты, участники первой мировой войны, вспоминали солдатские песни тех времен, показывали нам георгиевские кресты, медали. Утром провожать нас высыпала вся деревня, и, пока можно было различить с самолета, наши новые друзья махали шапками, платками, руками.

Позже, уже по окончании войны, делегация нашей 5-й экскадрильи особого назначения выезжала к месту катастрофы. Останки Саркисова и его боевых друзей, погибших при выполнении задания смертью героев, были перевезены в г. Седлец и похоронены там в братской могиле наших солдат и офицеров, павших за освобождение Польши. Как было установлено, все члены экипажа погибли при падении. Лишь инструктор парашютно- десантной службы М. Федоров был тяжело ранен и, вероятно, застрелился, не желая попадать живым в руки врага.

К концу 1944 г. фронт далеко продвинулся на Запад. Была освобождена значительная часть Польши, но усилия разведки нужно было наращивать. Противник продолжал упорное сопротивление, хотя было ясно, что его окончательный разгром уже близок.

На освобожденной территории Польши бродили многочисленные националистические банды, целые части и подразделения разбитых немецких армий. Они иногда объединялись и творили бесчинства в нашем тылу, нападая на мелкие подразделения и гарнизоны, уничтожая администрацию Народной Польши - рады народовы, милицию, отдельных патриотов, боровшихся во время немецкой оккупации в партизанских отрядах Армии Людовой.

Много таких банд скрывалось в лесах белостокского воеводства. В Белосток нам приходилось неоднократно выезжать по делам службы вскоре после его освобождения от фашистов 27 июля 1944 г. Этот город за четыре года успел пять раз побывать в руках различных хозяев: до сентября 1939 г. он входил в состав Польши, с сентября 1939 по июнь 1941 г., после освобождения нашими войсками Западной Белоруссии и до начала войны был включен в состав БССР, с июня 1941 по июль 1944 г. оккупирован германскими войсками и входил в состав так называемого генерал-губернаторства Германии, в июле 1944 г. вновь присоединен к БССР, а позже в 1945 г. вновь передан Польше.

В этот многострадальный город война согнала представителей многих национальностей, часть которых могла представлять известный интерес и для нашей службы. В одну из поездок в Белосток мы заинтересовались настоятелем местного кафедрального собора ксендзом Хессом. Это был весьма влиятельный в округе человек, пользовавшийся авторитетом в религиозных кругах не только своего воеводства, но и во всей Польше.

Влияние церкви в этой католической стране было весьма сильно. Поэтому привлечь такую фигуру, как Хесс, хотя бы по материальным побуждениям, в свои друзья было весьма заманчиво, и мы с майором П.Н. Савельевым решили познакомиться с популярным служителем бога. В особняке неподалеку от собора, нас встретил высокий представительный мужчина лет 60 и радушно пригласил в свои апартаменты, которым мог позавидовать крупный помещик или преуспевающий делец. Через несколько минут молодая симпатичная женщина-прислуга (католические священники не могут жениться, но им не возбраняется иметь женский обслуживающий персонал) накрыла стол. Появились деликатесы, вино, коньяк, как в добрые довоенные времена. Представившись работниками советской комендатуры города, мы после краткого обмена общими фразами о тяготах войны для народа, скорой победе, трудностях восстановления разрушенного хозяйства, больших жертвах польского и советских народов в достижении разгрома врага, перешли к делу. "Не смог бы уважаемый пан пробощ выступить с пастырским воззванием ко всем лесным группам католиков, призвав их прекратить бесцельное кровопролитие? Это полностью соответствовало бы

стр. 101

духу христианской морали и подняло бы еще выше авторитет господина Хесса, как поборника мира не только в глазах прихожан, но и у новой администрации", - начали мы.

Ответ был отрицательным: "Священнослужители римско-католической церкви не вмешиваются в политику, и он лично, без благословения папского нунция в Варшаве (еще занятой немцами) такую акцию предпринять не сможет".

Все наши попытки доказать богоугодность и гуманность такого послания ни к чему не привели. Ксендз категорически отказался подписаться под воззванием. Неприязнь к русским можно было чувствовать сквозь вежливую, великосветскую речь, даже сквозь комплименты русским героям, на которые не скупился воспитанный хозяин. Пытаться воздействовать на него материальными благами было бессмысленно, так как по полученным нами сведениям ксендз являлся подпольным миллионером. При немцах, в городе работало через подставных лиц несколько кинотеатров, принадлежавших Хессу и, как утверждали информированные товарищи, пан пробощ имел солидные вклады в банках нейтральных государств.

В ходе беседы, после некоторого возлияния, хозяин перешел в атаку на наш атеизм. Он пытался высмеивать православное духовенство, которое, по его словам, больше внимания уделяло выкармливанию свиней и коров, чем воспитанию паствы. Такая безответственность привела к смятению умов, хаосу и революции, уничтожившей основы христианства. По словам подвыпившего хозяина, Польша никогда не пойдет по такому пути, так как ее народ в первую очередь управляется церковью и лишь после владыки небесного признает владык земных.

Окончив жаркие дебаты, мы ни с чем ушли от хлебосольного хозяина. Через небольшой промежуток времени дела вновь свели нас с настоятелем белостокского кафедрального собора. Нам стало известно, что в подвалах этого древнего сооружения находится склад оружия банд, и как старым знакомым настоятеля собора пришлось провести негласный досмотр "святыни". Наш "друг" охотно согласился быть гидом и сделал по ходу осмотра церкви, ее интерьера, отличную лекцию по истории не только костела, но и Белостока в целом. Как выяснилось, пан пробощ в прошлом окончил Петербургский университет и свободно владел, кроме русского и польского, немецким, английским и французским языками.

По окончании внутреннего осмотра мы поинтересовались подвалами и катакомбами, которые обычно имеются в древних сооружениях подобного рода. Не моргнув глазом, настоятель заявил, что в соборе имеется подвал, но поскольку он находится в аварийном состоянии, в нем с довоенных времен никто не бывал и ключ от входа, расположенного с наружной стороны церкви, давно потерян. Солдаты с трудом свернули ломом висячий замок, и в отлично сохранившемся сухом подвале нами был обнаружен настоящий склад оружия и боеприпасов в количестве достаточном для снаряжения многих сотен бандитов. Здесь помимо винтовок были пулеметы и даже немецкие ротные минометы.

Настоятель, выразив на лице неподдельное изумление, которое могло сделать честь драматическому актеру, пробормотал: "Иезус-Мария".

"Что, пане пробощ, судя по Вашему заявлению, все это должно было делаться с санкции папского нунция в Варшаве? Ведь церковь стоит вне политики!" - заметили мы. Не смущаясь, Хесс заявил, что к этой "сброе" он и его прихожане не имеют ни малейшего отношения.

Оружие было вывезено, составлен акт о его изъятии из подвала собора, но ксендз отказался подписать его, мотивируя невозможностью вмешиваться в мирские дела. Старый лицемер не был даже арестован за свою враждебную деятельность, так как это могло вызвать волнения жителей-католиков, которые слишком сильно верили в непогрешимость служителей бога. Влияние церкви на все стороны политической, общественной и личной жизни людей в Польше было весьма сильно. Священнослужители зачастую пользовались значительно большим влиянием в народе, чем вновь создававшиеся рады народовы, и с этим приходилось считаться.

стр. 102

Церковь вынуждены были признать, чтобы добиться хотя бы ее нейтралитета. Для нас, советских людей, было странно видеть подразделения солдат Войска Польского, шедших строем в костел на богослужение, присутствовать на молебнах военных капелланов о ниспослании богом победы над врагом. При этом солидные офицеры крестились и отбивали поклоны. Утверждали, что в ту пору это было нужно, чтобы не отпугивать простых поляков слишком резким переходом к новым порядкам. В ходу был анекдот: один из офицеров вновь созданного Войска Польского, придя в костел, демонстративно не крестился. Полковой капеллан, заметив это, подошел к безбожнику и шепотом спросил его, почему он так ведет себя, и, узнав, что офицер член ВКП(б), и, естественно, атеист, заметил, что он сам не только член ВКП(б), но и бывший секретарь райкома и выполняет в данном случае партийное поручение, что рекомендует и офицеру, если тот не желает неприятностей от своих солдат.

Рассказывали, что армейский капеллан Войска Польского полковник Купш появлялся с крестом в руке на самых опасных участках боев поляков с гитлеровцами, воодушевляя воинов именем бога. В основной же массе польское католическое духовенство вело активную антисоветскую пропаганду и саботировало все мероприятия новых народных властей.

В значительной мере деятельностью священнослужителей объяснялось то, что в ряде районов даже такое важное мероприятие, как аграрная реформа с разделом помещичьей земли, саботировалось.

Нам приходилось присутствовать на сельских собраниях, где объявлялся декрет Крайовой Рады Народовой от 6 сентября 1944 г. о конфискации помещичьей земли и передаче ее крестьянам, в первую очередь батракам и беднякам. Для избежания столкновений с бандами, при проведении этой кампании, направлялись подразделения польских солдат. Нам приходилось слышать от местной бедноты, что землю панов они брать не будут, поскольку за захват чужого их может покарать не только бывший владелец угодий, но и Господь Бог, Так было в люблинском, белостокском, келецком и других воеводствах.

Много было пройдено нами фронтовых дорог, городов и сел Польши. Советские войска стремительно двигались на Запад, освобождая целые государства. В армии чувствовался небывалый подъем. Близилась долгожданная победа над врагом. Солдаты и офицеры рвались вперед, раненые не хотели идти в госпиталь и просили оставить при части, чтобы добить фашистов в их логове. Все с нетерпением ожидали окончания войны, возврата к семьям, к мирному труду. Но борьба все еще продолжалась. Она вырывала новые жертвы, которые были особенно тяжелы в эти последние месяцы победоносных боев.

Несравнимо отличались фронтовые дороги 1941 и 1944 годов. В 1941 г., отходившие беспорядочными толпами, без тяжелого оружия, измученные, угрюмые бойцы и беженцы двигались на восток, стремясь не попасть в окружение гитлеровских войск, и над всем хаосом беспорядочного отступления господствовала фашистская авиация, сея смерть и разрушения.

В 1944 г., освободив свою многострадальную землю, мощные танковые соединения, мотопехота, артиллерия неудержимо шли на запад. Лица бойцов, хотя и утомленные боями, длительными переходами, бессонницей, были радостные. Каждый солдат гордился чувством честно выполненного воинского долга. Приходилось, как и в 1941 г. проходить через разрушенные противником города, сожженные села, но все чаще, стремительно отходя, враг не успевал выполнять человеконенавистнический приказ фюрера о превращении оставленной территории в зону пустыни. Авиация немцев не висела круглосуточно над головами. Наше господство в воздухе было неоспоримым. На восток тянулись вереницы людей, но это были ликующие толпы бывших пленных, заключенных различных лагерей уничтожения, гражданских лиц, угнанных в свое время на каторжные работы, освобожденных нашими войсками. Шли разношерстные, многонациональные толпы, французы, норвежцы, англичане, русские, американцы, канадцы, с ними были женщины и даже дети. Все они на разных языках

стр. 103

приветствовали людей в советской военной форме, обнимали, пытались получить какой-либо сувенир на память. Это были поистине незабываемые радостные дни, возместившие выжившим горечь поражения первого периода войны.

Все чаще можно было видеть большие колонны немецких военнопленных, конвоируемых несколькими, иногда легкоранеными солдатами в советской форме. Да, роли переменились. Иными стали наши солдаты и офицеры - уверенными в своих силах, сноровистыми, сильными не только убежденностью в правоте своего дела, но и боевой техникой, своим мощным оружием - танками, артиллерией, авиацией.

17 января 1945 г. войска 1-го Белорусского фронта освободили Варшаву. Столица Польши лежала в грудах развалин. В бывшем большом европейском городе вряд ли осталась сотня домов, годных для жилья. Памятники, музеи, театры - все было уничтожено, очевидно, специальными подрывными командами, так как от артобстрела и бомбежки с воздуха, как было установлено позже, пострадала лишь часть строений. Гитлеровцы мстили полякам за восстание. В относительно целом состоянии без крупных разрушений сохранилась лишь Прага Варшавская, откуда враг был выбит стремительным ударом наших войск. Все мосты через Вислу немцы взорвали при отходе на левый берег, и поток людей и техники переправлялся по временному понтонному мосту, сооруженному нашими саперами на месте бывшего моста Понятовского.

В ходе выполнения различных заданий нам приходилось встречаться и беседовать с представителями различных слоев польского населения от убежденных коммунистов до членов реакционнейшей националистической организации Звендзек Вальки Збройной (Союз вооруженной борьбы - СВБ). Представители различных групп населения по-разному относились к Советскому Союзу, его армии и новому польскому руководству. Часть населения восторженно встречала нас в освобожденных городах и селах, однако многие вели себя более чем сдержанно, а некоторые открыто враждебно. Эта враждебность, подогревавшаяся польским эмигрантским правительством, особенно усилилась после поражения Варшавского восстания, когда стало ясно, что ставка на старую Речь Посполиту рушится. Начались диверсии, открытые выступления многих отрядов СВБ против польских коммунистов, солдат и офицеров Войска Польского. Дело доходило до того, что из Люблина почти целый полк, недавно скомплектованный из мобилизованных в армию местных жителей, поддавшись влиянию вражеской пропаганды "дал тягу до лясу" со всем ручным оружием, оставив в казармах лишь солдат и сержантов из советских граждан. Командование полка и командиры батальонов - советские офицеры угодили за слабую воспитательную работу с подчиненными под трибунал. Но этим поправить дело было уже нельзя. В последующем многие дезертиры вернулись, их сочли жертвами вражеской пропаганды и амнистировали.

Большую роль в создании антисоветских настроений среди поляков играла католическая церковь, подстрекавшая население к антидемократическим выступлениям вплоть до бандитизма и диверсий против новой власти и Советской Армии.

Русских вновь стали рассматривать, как извечных исторических врагов Польши, добивавшихся, якобы, четвертого раздела, а то и просто присоединения ее к России. Характерно, что пожилые поляки, захватившие еще жизнь трудового народа в составе Российской империи и убедившиеся, что при Пилсудском их положение не изменилось в лучшую сторону, относились к нам лояльно. Однако молодежь в возрасте 25-30 лет, отравленная антисоветской пропагандой, в значительной массе была враждебно настроена к нам и пополняла ряды лесных банд, боровшихся против нового правительства и "русских оккупантов". О масштабах этой враждебной деятельности можно судить по тому, что по амнистии 1946 г. из лесов вышло и подверглось регистрации свыше 60 тыс. вооруженных солдат Армии Крайовой, вывезено несколько батарей полевых орудий, сотни минометов. Помимо этого многие выходили без оружия и не подвергались регистрации.

стр. 104

Легко возбудимый великопольский национализм можно было встретить на каждом шагу, и он находил различные проявления. На собрании молодежи в Хелме, во время какого-то концерта, на сцену поднялся администратор и торжественно, под бурю аплодисментов, объявил: "Части Войска Польского освободили город Люблин". И ни одного слова о Красной Армии, ее жертвах, ее усилиях, хотя в зале находилось много наших воинов, которые отлично знали, что доля участия в освобождении Польши самих поляков была не так уж велика.

Многие из простых людей, добросовестно желавших бороться с фашистами в рядах Армии Крайовой, под влиянием пропаганды эмиссаров лондонского правительства искренне верили в возможность освобождения своей родины от оккупантов своими силами без помощи "москалей".

Три обстоятельства успешно обыгрывались в то время для разжигания антисоветских настроений среди местного населения:

Освобождение Красной Армией Западных Белоруссии и Украины в 1939 г. Этот акт представлялся, как удар ножом в спину польскому народу, боровшемуся против фашистов. Утверждалось, будто с помощью англичан поляки в то время могли одержать победу над германской армией, если бы не коварное русское нападение. Никаких доводов против этого националисты не желали слышать и всерьез были убеждены в способности панской Польши выстоять против гитлеровского напора и разгромить полчища фашистов.

Расстрел польских военнопленных в Катыни органами НКВД и разгром немцами инспирированного по указке лондонского правительства восстания в Варшаве, начавшегося 1 сентября 1944 г. с целью показать, что ее освобождают не советские войска, а сами поляки, обывателями также приписывался советской стороне. Это советское командование умышленно, по мнению поляков, не пришло на помощь истекавшим кровью восставшим. Только по его вине Варшава превратилась в груду развалин. Доводы о том, что форсирование Вислы Советской Армией с ходу было невозможно, что восстание не было согласовано с советским командованием и наши войска нуждались в подготовке к такой серьезной операции, рассматривались поляками, как отговорки и даже многие наши польские друзья расценивали задержку в наступлении войск 1-го Белорусского фронта в то время, как умышленную, с целью показать командующему повстанцами генералу Бур- Коморовскому несостоятельность его авантюры.

Решение советского правительства о помощи в восстановлении столицы Польши враги из эмигрантского лагеря расценили, как стремление русских откупиться за "вероломство", якобы допущенное в отношении поляков во время сентябрьского восстания 1944 г. Нужно заметить, что и эта ложь принималась польскими обывателями за чистую монету.

Большой реакционной силой, как уже отмечалось выше, в стране была и оставалась церковь. Католические ксендзы в Польше сумели сохранить авторитет у верующих, влияние на них и умело настраивали народ против революционных преобразований новой власти, не всегда понятных, особенно крестьянской массе, дезориентированной националистической пропагандой. Умные, образованные служители церкви мастерски использовали церковную трибуну, настраивая паству против всего советского, в том числе и против армии, освободившей их родину от ненавистного врага. На взаимоотношениях между Советской Армией и отсталой частью местных жителей сказывалась в значительной степени и вековая национальная рознь, возникшая еще с тех пор, когда Речь Посполита простиралась от моря и до моря, а польские паны считали всех русских темным быдлом. И вдруг свободу и независимость, возрождение Польши, как национального государства, приносят ее бывшие "враги". Искренность братских чувств советского народа при этом не всеми понималась, и наши недруги внутри страны и вне ее пытались любой ценой представить каждое действие нового правительства и советского командования губительными для Польши.

стр. 105

Под влиянием объединенной пропаганды, поддерживавшейся и проводившейся западными державами, эмигрантским правительством, церковью и внутренней реакцией, многие поляки, ранее относительно лояльно настроенные к русским и Советской Армии, начали в ряде мест предпринимать враждебные выпады против наших военнослужащих и Войска Польского. По дорогам было уже небезопасно ездить без вооруженной охраны. Иногда лесные банды объединялись и нападали на наши воинские подразделения и гарнизоны Войска Польского. Такая малая война продолжалась до 1947 г., и она унесла множество жертв, одной из которых явился замечательный человек, герой боев в Испании, заместитель главнокомандующего Войска Польского Кароль Сверчевский, генерал- полковник Советской Армии, погибший при столкновении с лесными бандитами в 1947 г. во время служебной поездки из Кракова в одну из частей.

Такими запомнились мне Польша, люди, события на заключительном этапе войны.