A. LIPATOV. Rosja i Polska: konfrontacja i grawitacja. Toruh. Adam Marszalek. 2003. 419 s.

Слова, вынесенные в подзаголовок книги ("История. Культура. Политика"), недекларативно свидетельствуют о широте научных интересов автора, не только исторических, но и культурологических, литературоведческих, политологических¹ . Да и в собственно исторической тематике исследовательское внимание ведущего научного сотрудника Института славяноведения РАН, профессора, доктора наук А. Липатова не замкнуто каким-то одним определенным периодом, предпочитаемым им тематическим или проблемным кругом. Тут и теоретическое обоснование всепроникающей диалектики особенного и общего с фундаментально концептуальными понятиями национального и межнационального, всемирного и общечеловеческого. И раскрытие диалектических соотношений польской ли, русской ли, в одном случае и литовской националь-

стр. 168

ной специфики и общности как славянской, так и европейской. И типологизация исторически опосредованных политических, общественных, духовных связей народов и их культур на примере Польши и России. Временные и пространственные границы этой проблематики - от Кирилла и Мефодия в статье "Взаимодействие латинского Запада и византийского Востока" до идеологических мифов и стереотипов национального восприятия в статьях, обращенных к нашему порубежью XX и XXI веков.

То же можно сказать и о частых и обильных вторжениях в сферу культуры, литературы, тем более необходимых историку, поскольку в многовековом духовном опыте как польской, так и русской нации он ищет и находит наиболее полное, нестесненное выражение самобытных особенностей национальных восприятий. Липатов исследует их на материале древнерусских переводов рыцарских романов, в аспекте типологии русско-польских параллелей от XVII до середины XIX в., в романах исторических, на примере литературного авангарда с его искушением поэзией и утопией власти, а в статье "Литература и факт" -на примере темы второй мировой войны - в послевоенных произведениях польских и советских писателей. В отдельный большой раздел "Пророк польский и пророк русский: близость и оппозиция" выделены три статьи о Мицкевиче и Пушкине. В следующем за ним разделе - статьи о Крашевском и Реймонте, рассматриваемым через призму русского восприятия их творчества, а также статья "Эпическая форма", где предпринят сопоставительный анализ творчества Марии Домбровской и наследия Льва Толстого. Политологический раздел составили статьи о государстве и церкви в России - самодержавной, советской и современной, о русской интеллигенции перед лицом власти, о "России на перепутье. (Первое пятилетие после распада СССР)" и "России в межвременье. (Баланс десятилетия)". Здесь же статья "Так что же все-таки думают русские о Польше и поляках" - об отражении в массовом сознании нынешних российско-польских отношений. Завершает книгу раздел "Вместо заключения. Проблема европейской интеграции и идеал славянского мира". В нем две остропроблемные, обобщающие статьи: "Россия перед вызовом глобализации" и "Славянство как составная часть европейской цивилизации".

Как ни многоразличны тематика и проблематика статей, сложивших книгу, все они нанизаны на сквозной, стержневой, основополагающий мотив "трудного соседства", повторяющий заголовок одной из статей, открывающих книгу. Соседства трудного и, добавим, драматичного, а то и трагичного! "Поляки не могут забыть - стереть из своей индивидуальной и общественной памяти - насилия России над их родиной, ибо сама Российская империя, а затем ассоциирующийся с ней имперский СССР постоянно эти насилия возобновляли, исторически наслаивали, выковывая непрерывную цепь национального порабощения и тем самым провоцируя героические и трагические попытки непокорной нации эту цепь разорвать. Соучастие России в разделах Польши и ликвидации ее государственности, жестокое подавление восстаний, вызванных неуважением официальных властей к нации и ее культурно-исторической традиции, ограничениями гражданских прав и общественной жизни, наконец, насильственной русификацией, - таков был удел поляков от второй половины XVIII в. до 1918 г., когда они обрели независимость.

Новая угроза только что обретенной государственности возникла уже в 1919 - 1920 гг., когда Красная армия двинулась на Польшу, чтобы, реализуя большевистскую идею мировой революции, войти в Германию и содействовать немецким коммунистам в установлении своей власти. Потом наступил период преследования советских граждан польской национальности, ограничения и последовательно сведения на нет польской культуры в пределах СССР, совместно с фашистской Германией нападение на Польшу в сентябре 1939 г., массовые репрессии и депортации поляков с "освобожденных" земель, а в 1940 г. уничтожение свыше 21 тыс. польских военнопленных в Катыни, Осташкове, Старобельске и других лагерях и тюрьмах. Затем, начиная с 1944 г., насаждение на польских землях марионеточного правительства, а вслед за этим новые репрессии, общественные и культурные ограничения, бесцеремонное вмешательство во внутреннюю жизнь нации, постоянная поддержка и контроль над установленным тоталитарным режимом под названием "Польская Народная Республика" вплоть до 1989 года" (с. 13 - 14).

Казалось бы, почему не списать все эти недобрососедские акции на российское имперское прошлое? Самодержавное, породившее, перефразируя название еще одной статьи, не "домашний спор" славян, а конфликт национальных менталитетов. И сталинистское, когда вакантное место "кичливого ляха" в советской пропаганде занял "польский пан", он же "белополяк". Не списываются, как ни жестко и ни круто рассчитывается с ними Липатов в статье "От "ублюдка Версальского договора" до "братской страны социалистического лагеря"". Списать не позволяют ни антипольский трактат С. Куняева "Шляхта и мы", включенный в третий том его воспоминаний "Поэзия. Судьба. Россия". (М. 2002), ни воинствующе лживая книга Ю. Мухина "Антироссийская подлость" (М. 2003), имитирующая, как вызывающе заявлено в подзаголовке, "расследование фальсификации Катынского дела Польшей и Генеральной прокуратурой России с целью разжечь ненависть поляков к русским". Да и вообще, признаем с огорчением и стыдом, в ряду фобий, завладевающих сегодня российскими умонастроениями патриотистского толка, Польша если не лидирует, то не намного отстает от США и Израиля...

Тем актуальнее вопросы, во всеуслышание заданные Липатовым: "После крушения коммунистического режима у нас много говорится о

стр. 169

покаянии, связанном с осознанием вины перед Родиной, родным народом, родной культурой. Но будет ли полным такое покаяние без осознания своей вины перед другими? Смогут ли эти другие без нашего самоосознания увидеть в нас не только географических соседей, но и признать в нас соседей под общим кровом европейской цивилизации?" (с. 15). Актуален и ответ, предлагаемый автором: "В условиях недостаточности, а порой и отсутствия общего языка в межгосударственной и межнациональной политике общий язык науки обретает смысл и значение, выходящие за собственные ее пределы. Он может то, что не всегда под силу политикам: раскрывая правду, облегчать созданные и создаваемые правителями и идеологами проблемы нашего соседства. А от него нам не уйти: географию, в отличие от политики, законодательства, моды или супружества, нельзя ни изменить, ни переделать" (с. 15).

Книга Липатова принадлежит к пока что немногим изданиям, насущно необходимым, органичным такой задаче.

Примечания

1. Несколько включенных в книгу статей известны по публикациям в коллективных сборниках "Поляки и русские. Взаимопонимание и взаимонепонимание", "Поляки и русские в глазах друг друга", "Studia Polonica. К 70-летию Виктора Александровича Хорева". М. Индрик. 2000, 2002.