J. KOCHANOWICZ. Backwardness and Modernization. Poland and Eastern Europe in the 16^th - 20^th Centuries. Aldershot, Ashgate. 2006. 336 p.

Я. КОХАНОВИЧ. Отсталость и модернизация. Польша и Восточная Европа в 16 - 20 веках

Сегодня практически всем очевиден тот факт, что в последние два десятилетия политическая и экономическая ситуация в странах Восточной Европы, изменивших направление своего развития, отличается известной нестабильностью. Следует ли считать это следствием долгих лет народной демократии и тесного сотрудничества с СССР? Или, все-таки, причину нужно искать в истории предшествовавших столетий? И еще: обречены ли государства Восточной Европы на подобную нестабильность и в дальнейшем? Где искать выход из положения?

В принципе, косвенные или прямые ответы на многие из этих вопросов содержатся в книге известного польского историка-экономиста, профессора Варшавского университета Яцека Кохановича. Книга издана в Великобритании на английском языке, что неудивительно: западный мир интересуют эти проблемы, более того, весьма именитые английские историки в своих работах немало внимания уделяют истории Восточной Европы. Так, например, известный специалист по истории международных отношений раннего нового времени Дж. Блэк считает, что попадание Польского государства под влияние России в первом десятилетии XVIII в. и последующие разделы Польши в последней трети этого столетия не были неизбежными. "Анахроническая" шляхетская республика могла под влиянием общего развития Европы трансформироваться и выжить, сохранив федералистские элементы своего политического устройства подобно Священной Римской империи. Главной причиной трагической судьбы Речи Поспопитой являлось то обстоятельство, что западные державы не оказали в конце XVII в. помощи России в ее борьбе с турками, и неудачная экспансия в южном направлении. Поэтому Петр I был вынужден обратить свои взоры на Балтику¹. Заметно, что английский историк, целиком концентрируясь на политической истории, не учитывает особенности экономики, социальной структуры и менталитета поляков. Коханович же видит именно эти аспекты.

Его книга представляет собой сборник статей, опубликованных в различных западных издательствах между 1983 и 2000 гг. и охватывающих огромный период истории от XVI столетия до наших дней. Примечательно, что эти статьи объединены в две самостоятельные части под соответствующими общему названию заголовками - "отсталость" и "модернизация", а нумерация их страниц соответствует тем изданиям, где они появились впервые. Автор прежде всего исследует историю Польши, но в более широком смысле - историю тех регионов Европы, которые могут быть охарактеризованы как отсталые или периферические. Особый интерес Коханович проявляет к структурной специфике экономической отсталости, причинам ее продолжительности и устойчивости, а также процессам, которые порождали эту отсталость, и которые порождала она сама. Экономическая дистанция от Западной Европы являлась постоянным фактором польской реальности на протяжении ряда столетий. Согласно мнению автора на первых же страницах книги, эта дистанция особенно болезненно ощущалась на фоне ее "культурной близости" к Западу. При этом Польша не была уникальным явлением в ряду обществ и государств Центральной и Восточной Европы.

Статьи в первой части книги относятся ко времени научных дискуссий по экономической истории, социологии и другим дисциплинам в рамках целого ряда проблем. Одной из них в 60 - 70-х гг. XX в. было крестьянство. Является ли крестьянская экономика в определенном смысле специфической, отличной от других типов экономической активности? Должны ли общества, где доминирует крестьянство, рассматриваться в качестве особого социального феномена? Какие формы политической активности были характерны для крестьянства? На эти и другие вопросы Коханович попытался ответить на примере изучения места и роли крестьянской семьи в польской экономике XVIII - XIX вв., а также крестьянских восстаний того же времени.

Автор совершенно справедливо провел тесную взаимосвязь между экономикой и демографией крестьянской семьи, поскольку семья являлась главным источником рабочей силы на земле крестьянина, и поскольку ее члены были главными потребителями производимой продукции. Крестьянская семья в Польше XVIII в. представляла собой социальное единство внутри феодального общества. Ее доход и структура преимущественно определялись продуктивной способностью и количеством культивируемой земли. При анализе механизма и причин маломасштабности крестьянских выступлений в Польше нового времени, Коханович отметил существенную разницу в этом плане по сравнению

стр. 172

с соседями - Пруссией, Россией и Австрией. Главная причина подобной ситуации - отсутствие сильного централизованного государства - стоило Польше независимости, но, вместе с тем, положительно сказывалось на положении крестьянства. Польские крестьяне платили меньше налогов, не призывались в армию, а государства и полицейского аппарата, которые могли усилить зависимость крестьян от дворянства, почти не существовало. С другой стороны, то же государство не защищало крестьян против нередкого произвола землевладельцев (с. 44). К середине XIX в. демографический рост и модернизация, связанная с усилением налогообложения, способствовали парцелляции крестьянских наделов и поставили крестьян перед необходимостью более активного сопротивления как землевладельцам, так и сильному государству - Российской империи. Отметим, что своими исследованиями проблем крестьянства Коханович внес значительный вклад в историческую демографию.

Другая важная проблема, поднимаемая автором в первой части книги, - это генезис капитализма и неравномерное в географическом плане распространение модернизации в новое время. Почему некоторые регионы Восточной Европы, отставали от Запада? Являлась ли причиной этого отставания меньшая развитость на том пути, по которому Запад пошел первым? Или главное заключалось в периферийности этих регионов в рамках развивавшейся мировой экономической системы (world-system, или мира-экономики)? Исследуя "польский путь" экономического развития на протяжении XVI - XIX вв., Коханович считает, что теория мира-экономики несколько упрощает взгляд на проблему, ведь функционирование европейской системы не может быть сведено к простой экономической зависимости регионов друг от друга. Польша была гораздо меньше развита, нежели Западная Европа, еще до начала активного экспорта зерна. Но в XIV в. на нее обратили внимание, поскольку демографический кризис, связанный с эпидемией чумы и длительной серией войн в Западной Европе серьезно не затронул Восток. Западные купцы поняли выгоды, какие может принести торговля с восточными регионами для их государств. Постепенно польские дворяне, духовенство и богатые горожане стали приобретать продукцию западных мануфактур, в то время как сама Польша становилась главным экспортером сырья. Параллельное объединение с Литвой создавало еще больший потенциал для развития экстенсивной экономики. Коханович солидарен с мнением своих некоторых польских коллег в том, что в XVI - XVII вв. Речь Посполитая напоминала экономическую колонию Запада, будучи преимущественно экспортером сырья, в то время как ее торговля попала в руки иностранных купцов из Антверпена, а затем из Амстердама (с. 95 - 96).

Продолжает дискуссию о приемлемости применения теории мира-экономики к польской истории статья о польском дворянстве, озаглавленная весьма примечательно: "Могла ли польская знать стать предпринимателем? Менталитет, торговля и капитал". В ней особо подчеркивается, что последняя в культурном отношении являла собой позднефеодальный этос и в силу сословных традиций и институциональных барьеров не была способна на иные инвестиции капитала, нежели в землю и предметы роскоши. Она являлось "бастионом консерватизма", однако, задает вопрос автор, могла ли стать часть дворян предпринимателями, если бы не было разделов Польши? Ведь в Западной Европе уже размывались социальные барьеры между дворянством и буржуазией (с. 940). Как поляк, Коханович не отрицает эту возможность. Тем не менее, нам представляется, что большого воздействия на предприимчивость польских дворян государственная самостоятельность Польши не имела бы, поскольку, во-первых, не следует преувеличивать степень "размытости" социальных барьеров между дворянским и буржуазным сословием в государствах Западной Европы, также сильно дифференцированных в экономическом плане; а, во-вторых, и в Российской империи многие дворяне занимались предпринимательством. Тезис автора о том, что, согласно теории мира-экономики, польских дворян сложно рассматривать в качестве представителей периферийного капитализма, не вызывает возражений.

Содержание следующей статьи обращает внимание на период индустриализации. Королевство Польское в XIX в., будучи в политическом смысле аппендиксом Российской империи, в индустриальном отношении стало одним из самых развитых ее регионов. И здесь Коханович вступает в дискуссию с теоретическими построениями, согласно которым наиболее развитым в империи должен быть центр, тогда как периферии отводится роль поставщика сырья и импортера промышленной продукции. Безусловно, считает автор, экономическое развитие Польского королевства было тесно связанным с Россией, но его никак нельзя охарактеризовать, как колонию. С другой стороны, Польша оставалась периферией по отношению к Западу, и не только в том смысле, что производила первичную продукцию для западного рынка, но и в том, что заимствовала оттуда т. н. "гуманитарный капитал", например, технологии и организационную структуру (с. 136 - 137).

стр. 173

В статье о глобализации Коханович проследил, как две волны этого процесса - одна в начале, другая в конце XX столетия - воздействовали на Восточную Европу. Сравнив их, автор заметил, что первая волна глобализации была глубже в экономическом плане, а вторая - в культурном. В любом случае, подчеркивает автор, как экономические, так и культурные инновации пришли с Запада. Характеризуя период провалившегося коммунистического эксперимента между волнами глобализации, Коханович полностью согласен с чешским социологом И. Берендом, что это было "движение от периферии к периферии" (с. 203 - 205). В последней статье первой части книги внимание Кохановича опять фокусируется на двойственности польской социальной и культурной истории, поскольку Польша, больше склоняясь к западной культурной модели, развивала специфические для Центрально-Восточной Европы экономические и социальные структуры, в итоге приведшие к ее отставанию. Если насчет последнего тезиса возразить что-либо сложно, то культурный фон Польши, думается, не следует рассматривать столь однозначно. Ведь в статье о дворянстве Коханович уже отметил, что представителей многочисленной польской шляхты в Западной Европе нередко рассматривали как "дикарей", одетых по турецкой моде, а если иметь в виду конфессиональную сферу, то польский католицизм и поныне несколько отличается от западноевропейского. Так автор нередко противоречит сам себе (здесь, очевидно, сказывается то, что статьи написаны в разное время), в целом справедливо оценивая вестернизацию Польши как довольно поверхностную (с. 16).

Исследования второй части книги посвящены проблемам социальных изменений, последовавших после падения социализма в Польше и других странах Восточной Европы. Если попытаться выделить их общий лейтмотив, то им можно считать аргумент против жестких границ между историей и социальными дисциплинами. Все статьи в этой части основаны на последних исследованиях в области социальных наук, которые подвели Кохановича к следующим выводам: первый-это необходимость принимать во внимание историческое наследство, когда стараешься понять настоящее, и второй-рассмотрение процесса последних социальных изменений в восточной части континента будет более точным при сравнительном анализе как с Россией и Западной Европой, так и с регионами в других частях земного шара - Японией, Латинской Америкой и т. д. Иными словами, мнение автора сводится к тому, что так называемые трансформация и модернизация в западном духе должны были справляться не только со стойким эффектом государственного социализма, но также с более тяжелым наследством многовековой экономической отсталости (с. 240 - 241). Поэтому посткоммунистические общества Восточной Европы находились во многих отношениях в ситуации, сравнимой с менее развитыми государствами в других частях мира.

Особо пристальное внимание во второй части Коханович уделил государству. В отличие от неолиберальных теорий развития рыночной экономики, положения статьи о переходе к рыночной экономике в сравнительной перспективе свидетельствуют о том, что государство играло важную роль как в становлении капитализма в Европе в XVI - XVIII вв., так и в процессе модернизации менее развитых, периферийных стран континента во второй половине XIX - XX веке. В статье о реформировании отсталых стран в Восточной Европе и Латинской Америке автор нарисовал сложную картину зависимости последних от государства и бюрократии в условиях наличия дефицита предпринимательства и капитала.

Более того, в эпоху глобализации играть подобную роль государству стало еще сложнее. Одним из результатов вмешательства государства в модернизацию было появление различных нормативных моделей развития стран мира после Второй мировой войны - прежде всего, это "благополучные" государства (в "первом" мире) и развивающиеся государства (в "третьем" мире). Но и те, и другие впоследствии переживали кризис. Статья об "истощенном Левиафане" свидетельствует, что посткоммунистические страны столкнулись с необходимостью создания новой модели государства, соответствовавшей произошедшим в последние десятилетия XX в. изменениям, в то время как единственным примером, предложенным Западом, являлось неолиберальное государство. Вдобавок, многие из этих стран столкнулись с сильным наследством в виде относительно благополучного прежде функционирования социалистического государства (ГДР, Чехословакия, Венфия). С падением государственного социализма эти благополучные страны, как и их соседи, также оказались под давлением необходимости государственной трансформации на фоне преобладания в обществе демократических идей.

Две статьи - о новой солидарности и неполной кончине - бросают взгляд на тяжелые последствия трансформации и глобализации для социального единства и на судьбу институтов, поддерживающих его. В статье о траекториях восточноевропейской трансформации автор попытался дать оценку результатам десяти лет трансформации в посткоммунистическом

стр. 174

мире. Используя квантитативные методы при исследовании различий между вступившими на путь рыночной экономики странами, Коханович пришел к выводу, что успеху трансформации к капитализму содействовала культурная (в том числе и конфессиональная) близость ряда государств к Западу, т. е. к первоначальному источнику генезиса капитализма. Поэтому балканские народы, куда христианство пришло из Византии, и которые долго находились под игом Османской империи, достигли меньших успехов на этом пути. Конечно, неожиданные позитивные результаты в экономической истории случаются, как это произошло на примере Восточной Азии и Ирландии. Однако в тех государствах, где отсутствовала элементарная рыночная инфраструктура, было невозможно ее быстро создать. В данном случае, как подчеркнуто в статье, сможет помочь только история (с. 172 - 173). Все же не стоит всю вину за отставание возлагать только на историю - в этом плане мы позволим себе несколько скорректировать Кохановича - прежде всего, огромное значение в современном мире для целого ряда государств имеет экономическая помощь того же Запада, а не "культурная" принадлежность к нему.

Так автор книги, несмотря на свой экономический рационализм, отдает дань распространенному "польскому мифу". Ведь если сегодня среди польской общественности провести опрос, касающийся взаимосвязей истории Польши и истории остальной Европы, то с большой долей вероятности он бы привел к следующему результату: подавляющее большинство поляков полагало бы, что в политическом, религиозном и культурном отношениях их государство внесло огромный вклад в развитие европейской цивилизации. Более того, это мнение носит конфессиональный оттенок, поскольку на протяжении ряда веков Речь Посполитая являлась оплотом христианской Европы в борьбе против Османской империи. Многие современные исследователи Польши уже пришли к выводу, что этот миф, утвердившийся в польской историографии и литературе XIX в., расходится с исторической реальностью².

В принципе же, положения Кохановича вполне согласуются с последними исследованиями отечественной и зарубежной историографии. Скорое достижение новыми членами ЕС уровня экономически развитых европейских стран по-прежнему остается делом будущего, поскольку решение этой задачи связано с преодолением значительного отставания в степени устойчивости экономического и институционального развития, а также в уровне его эффективности и инновационности. Для государств Центрально-Восточной Европы еще характерна низкая производительность труда, незавершенность структурной перестройки экономики, сохранение отсталого сельского хозяйства, значительные диспропорции в уровне развития регионов, низкая конкурентоспособность значительной части предприятий, нестабильность их финансово-экономического положения и т. д. Чтобы справиться с этими проблемами, необходимо разработать и реализовать взвешенные национальные программы модернизации, учесть факт сильной привязки стран к единому рынку ЕС, конъюнктура которого сохраняется на весьма низком уровне, а ближе к 2010 г. прогнозируется ее новый спад. К сожалению, трансформация через заимствование, обеспечив достаточно быстрое формальное внедрение рыночных и демократических институтов, не смогла гарантировать эффективное выполнение широкими слоями общества принятых на Западе норм и правил. Для этого потребуется более длительный период трансформации и коренное изменение менталитета населения стран Центрально-Восточной Европы³.

Примечания

1. BLACK J. Eighteenth Century Europe 1700 - 1789. L. 1999. P. 283 - 284.

2. MORAWIEC M. Antemurale chtistianitatis. Polen als Vormauer des christlischen Europa. - Jahrbuch für Europaische Geschichte. Bd. 2. Mainz. 2001. S. 250.

3. ГЛИНКИНА С. П. Центрально-Восточная Европа на пути в Евросоюз. ННИ. N 3. 2007, с. 61 - 62.