Е. Duraczyn'ski. POLSKA. 1939-1945. DZIEJE POLITYCZNE. Warszawa, 1999, 636 s.

История Польши в годы второй мировой войны - предмет постоянного и особого, во многом подвергавшегося и подвергаемого воздействию политической конъюнктуры, внимания польских историков. На переднем плане сейчас воссоздание на новой документальной базе истории расчленения страны в 1939 г., деятельность правительства в эмиграции, зарождение связанного с ним движения Сопротивления, оформление "подпольного государства". Налицо развернутая с начала 80-х годов ожесточенная, далеко не всегда с научными целями критика истории возникновения Народной Польши, а также советской политики в "польском вопросе", критика вплоть до предложений вычеркнуть весь послевоенный период из национальной истории как "черную дыру" в жизни поляков.

Во второй половине 90-х годов господство эмоционально- политизированных оценок стало нарушаться появлением работ, в которых политическая конъюнктура уступает место трезвым, реалистическим оценкам, профессионализму и гражданской позиции авторов.

К таким работам относится и новая книга известного польского ученого Э. Дурачиньского, которую можно рассматривать как "знаковое" явление, сигнал сопротивления науки давлению политических эмоций.

Э. Дурачиньский еще в 60-70-е годы одним из первых среди ученых Народной Польши приступил к изучению проблем истории некоммунистического антигитлеровского подполья и деятельности польского правительства в эмиграции, разработка которых была им продолжена в 80-90-е годы ¹ . Его новая книга - обобщение богатейшего конкретно-исторического материала, синтез накопленных за многие годы знаний.

Основу монографии составляют польские материалы из архивов Варшавы и Вроцлава, а также Лондона, где в Институте и Музее имени В. Сикорского хранятся документы польского эмигрантского правительства, Польских вооруженных сил на Западе, переписка правительства с руководством некоммунистического подполья и с главами союзных государств.

Автор имел в своем распоряжении и некоторые российские архивные материалы. Однако политика СССР в польском вопросе, а также позиции английской, американской, немецкой и чехословацкой сторон представлены опубликованными документами. Использованная автором научная литература в подавляющей части - новые монографии и статьи, изданные в Польше. Но в библиографическом списке значатся, что симптоматично, и работы, подготовленные в 60-80-е годы, в том числе и партийными историками, вклад которых в историческую науку сегодня в Польше по меньшей мере не замечается.

Богатая библиография, к сожалению, не восполняет отсутствия научного аппарата и историографического очерка. Они помогли бы читателю определить место книги Э. Дурачиньского в многоязычной историографии второй мировой войны, ориентироваться в научных и околонаучных дискуссиях. Принципиально необходим авторский анализ тех изменений, которые происходят в толковании польскими учеными событий 1939-1945 гг.

Структура книги подчинена главному замыслу - показать "историю подпольной Польши и судьбы польского вопроса на международной арене" (с. 5). Расположенные в хронологической последовательности 9 проблемных разделов воссоздают целостную историю Польши времени войны. Речь идет о военно-политических аспектах начала войны, судьбах польского населения и его консолидации в условиях войны, оккупации, террора; о создании так называемого "подпольного государства" и различных формах движения Сопротивления, включая Варшавское восстание 1944 г.; об основных (англо- американское и советское) направлениях деятельности правительства Польши в эмиграции, о геополитических планах в отношении этой страны главных ее партнеров по антигитлеровской коалиции и прежде всего советского руководства; об обстоятельствах создания польскими коммунистами альтернативного "подпольного государства".

Для российских специалистов особый интерес представляет одна из основных сюжетных линий монографии - польская внешняя политика на восточном направлении. Главной проблемой здесь было восстановление довоенной границы, ликвидированной в сентябре 1939 г. В книге обстоятельно показаны усилия эмигрантского правительства, предпринимавшиеся в 1939-1945 гг. и направленные на признание союзными

¹ Duraczynski Е. Stosunki w kierownictwie podziemia Londynskiego (1939-1943) Warszawa, 1966; idem. Wojna i okupacja (1939-1943) Warszawa, 1974; idem. Kontrowersje i konflikty (1939-1941) Wyd II. Warszawa, 1979; idem. Miedzy Londynem a Warszawa. Warszawa, 1986; idem. Generat Iwanov zaprasza. Przywodcy podziemnego partstwa polskiego przed sadem moskiewskim. Warszawa, 1989; idem. Rzad polski na uchodzstwie. 1939-1945. Organizacja, Personalia. Polityka. Warszawa, 1993; Duraczynski Е., Turkowski R. O Poizce na uchodzstwie. Rada Narodowa RP. 1939-1945. Warszawa, 1997.

стр. 223

державами еще до окончания войны прав Польши на "восточные территории"; подчеркнуто, как год от года нарастала бесперспективность этих усилий, нереалистичных уже с осени 1939 г. В основе их была убежденность, что в споре о восточной границе Польша может рассчитывать на Запад, "не оглядываясь на Восток" (с. 125,135-137 и др.). С весны 1943 г. эта убежденность, утверждает автор, становилась фактической иллюзией (с. 226-231).

В монографии восточная граница предстает не только как внешнеполитическая проблема, но и как важнейшая внутриполитическая. Как отмечает автор, жесткое соединение патриотического лозунга независимости с требованием восстановления восточных границ позволило далеко не единой польской элите консолидироваться самой, сплотить вокруг правительства и его резидентур в стране абсолютное большинство поляков. Это открыло возможность организовать массовое движение Сопротивления, подготовить в подполье государственную администрацию, на время подавить социальные противоречия, удерживать большую часть общества в готовности принять после войны реформированную, но довоенную по типу власть (с. 408).

Ориентированное таким образом национальное самосознание поляков оказалось невосприимчивым к тому факту, что польские претензии распространялись на этнически непольские территории. В этом последнем состоял величайший просчет эмигрантского правительства. Становится зримой та черта, которая отделяла значительную часть поляков от коммунистов, еще весной 1943 г. фактически признавших новые границы с СССР и те трудности, с которыми они встретились, став властью. Той, весьма небольшой части польского общества, которая осознала ошибочность и бесперспективность пути, избранного эмигрантским руководством, требовались мужество и колоссальные усилия, чтобы переломить господствовавший психологический настрой.

В 80-90-е годы в исторической науке, которой в Польше принадлежит первостепенная роль в формировании общественного мнения, и особенно в публицистике активно обсуждался вопрос: что же принесла полякам Красная Армия? Освобождение и спасение нации от физического уничтожения? Смену гитлеровского ярма большевистским? Новую оккупацию? Принуждение и террор? Ограниченный суверенитет? Ответы зависели от политических взглядов авторов и меры отрицания ими "коммунизма". Неопровержимый исторический факт освобождения Польши Красной Армией сегодня вытеснен обсуждением двух основных тезисов: "новая оккупация" или "ограниченный суверенитет".

Позиция Э. Дурачиньского в этом отношении изложена в книге достаточно отчетливо. Напомнив польским читателям, что в боях на территории страны полегло около 600 тыс. советских солдат (с. 575), он констатирует, что Польша от гитлеровских оккупантов была освобождена Советским Союзом. Вместе с тем автор считает, что страна была отдана западными державами под "советский протекторат" и до середины 1945 г. образование правительства национального единства находилось в полной зависимости от Москвы, а затем Польша "получила статус государства с ограниченным суверенитетом" (с. 582, 598).

Послевоенная Польша, действительно, была политически и экономически зависима от СССР, и российские историки это не оспаривают. Но одновременно возникают другие вопросы. Возможен ли был абсолютный суверенитет любой страны в послевоенной Европе в условиях зарождавшегося противостояния двух военно-политических блоков и их борьбы за преобладание в мире? Были ли независимы от США (прежде всего) и Великобритании (отчасти) правительства Италии, Франции и других западных государств? Была ли суверенна Финляндия, куда не вступали советские войска и где не было репрессий в отношении ни коммунистов, ни их политических противников? Можно ли вообще говорить о независимости страны в то время, когда ее территория является полем боевых действий, продвижения многотысячной действующей армии, как в случае с Польшей в июле 1944 - мае 1945 г.? При более широком подходе положение Польши вовсе не выглядит исключительным.

Иное дело геостратегическое положение страны, расположенной между СССР и Германией. Оно было совершенно особым: здесь проходил водораздел между двумя системами будущего послевоенного мира. Это придавало необыкновенную остроту польскому вопросу на международной арене в годы войны и жесткость внутреннего противостояния между сторонниками просоветской ориентации (коммунисты) и сторонниками Запада (некоммунисты).

Э. Дурачиньский - сторонник доминирующего сейчас в польской науке тезиса о принуждении Польши к принятию власти коммунистов. Спору нет, принуждение имело место и притом не только в Польше. В отличие от тех польских историков, которые под "принуждением" понимают исключительно репрессивное давление на общество, массовый террор, что, действительно, происходило в этой стране, автор, будучи высокопрофессиональным историком, признает некоторые другие существенные обстоятельства. Он констатирует важные перемены в самом польском обществе, совершавшиеся после перелома в войне: радикализацию настроений, их сдвиг влево, расширение симпатий к СССР и Красной Армии, рост убежденности, что освобождение придет с

стр. 224

Востока, заметное падение интереса к восточным границам, повышение заинтересованности социальным устройством будущей Польши; опасения лидеров подполья, что многотысячные массы поляков могут попасть под руководство коммунистов (с. 326-327, 404, 572 и др.). Иными словами, в монографии осторожно, но ставится вопрос о внутренних предпосылках существования в Польше власти во главе с коммунистами, или, как пишет автор, предпосылках "развития процесса общественного согласия на формирующиеся порядки" (с. 579).

В отличие от тех, кто именует власть ПКНО "непольской", "чужестранной", "рукой Москвы", Э. Дурачиньский признает, что в июле 1944 г. в результате своеобразного государственного переворота (с. 320) к власти пришли коммунисты-поляки и их политические союзники - тоже поляки. Постепенно в результате предложения созвучной настроениям большинства населения программы радикальных преобразований, подчеркивает автор, их социальная база стала расширяться, а "влияние организаций, боровшихся против новой политической системы Польши, заметно ослабевало" (с. 594).

Автор утверждает, что "общественное согласие" стимулировалось террором советских и польских органов безопасности, требованиями повседневной жизни, укреплением самой новой власти. Но "баланс" между этими факторами в книге заметно смещен в пользу террора, который выдвинут на первое место. Причем причины репрессий против остававшихся в подполье вооруженных групп и военно- политических организаций, позиции которых советская сторона правомерно расценивала исключительно как враждебные, автор сводит к подавлению противников новой власти.

Но была и другая причина - военно-оперативная, потребности действующей армии и законы продолжавшейся войны. Территория страны, начиная с середины 1944 г., была прифронтовой полосой и растянувшимся на сотни километров тылом Красной Армии. Через Польшу в Германию продвигались войска четырех фронтов и обеспечение спокойствия за их "спиной" являлось первостепенной важности задачей советского верховного командования. Оно не допускало неисполнения приказов о сдаче оружия, о разоружении, роспуске подпольных вооруженных отрядов и интернировании их участников. Этот закон войны делал положение Армии Крайовой, Батальонов Хлопских, Народовых Сил Збройных уязвимым и обреченным.

С большой экспрессией выписаны в книге фигуры двух премьер-министров польского правительства в эмиграции. В. Сикорский и С. Миколайчик предстают носителями самостоятельно выработанного и упорно реализуемого курса, пытавшимися, лавируя между лидерами "великих держав", добиваясь успехов и терпя поражения, получить, по сути дела, невозможное.

Как успех этой политики автор определяет подписание советско-польского соглашения 30 июля 1941 г. и дает свое толкование этого события. Он не согласен с интерпретацией многими историками положения документа о том, что договоры СССР с Германией 1939 г. утратили свою силу, как отказ Сталина от территориальных приобретений 1939 г. Э. Дурачиньский - и он, несомненно, прав - считает Соглашение лишь компромиссом, полезным для обеих сторон, ибо "советское правительство не было принуждено к формальной декларации о восстановлении рижской границы (1921 г . - А.Н. ) и, подписывая договор с Сикорским, устраняло одну из преград в процессе углубления союза с Великобританией и сотрудничества с США". С другой стороны, в ходе переговоров Сикорский понял, что "в вопросе о польско-советской границе он не сможет получить больше того, что сказано в статье первой договора". Тем не менее он надеялся, что "по мере развития событий... при огромном ослаблении СССР, сможет... восстановить довоенное статус-кво на востоке" (с. 191).

Особого внимания заслуживает освещение в книге Варшавского восстания 1944 г. В зарубежной, в особенности польской, историографии до сих пор идет активное, во многом политизированное обсуждение этой проблемы, и вина за поражение восстания, как правило, возлагается исключительно на СССР. Э. Дурачиньский не отрицает ответственности Сталина за фактический отказ помочь восставшим, более того, высказывает свое предположение насчет времени принятия соответствующего политического решения (после встречи с Миколайчиком в Кремле 9 августа 1944 г.). Но, опираясь на доступные документы, он раскрывает более широкий контекст варшавской трагедии и указывает, что решение о начале восстания было принято польским руководством "вопреки мнению западных союзников" и без согласования с Москвой, с которой "вообще не было намерения договариваться". Автор делает вывод: "Абсолютно суверенное решение, никем не навязанное, принятое во имя защиты самых высоких ценностей, повлекло за собой страшное поражение, уничтожение города, смерть десятков тысяч варшавян, скитания остальных. О последствиях этой великой жертвы среди поляков до сих пор идут споры" (с. 524).

Автор считает целью внешней политики Сталина возврат Советскому Союзу статуса великой державы (с. 14), а 1941 г. рассматривает как поворотный пункт в достижении этого (с.201-202). Принципиальным элементом замыслов советского лидера называется изменение в пользу СССР ситуации в Центральной (Восточной) Европе и прежде всего характера советско-

стр. 225

польских отношений, т.е. создание условий превращения Польши в зависимое от СССР государство в будущем (с. 202).

Конец 1941 г. Э. Дурачиньский расценивает как время рождения инструмента достижения этих целей. Речь идет о "концепции рекомпенсации", т.е. передвижения польского государства на запад, концепции, которая, как утверждается в книге, с конца 1943 г. стала общей для всех главных союзников по антигитлеровской коалиции (с. 205-231). В этой связи рассмотрен вопрос о выводе польской армии под командованием В. Андерса из СССР: определившись с вариантом разрешения советско-польского территориального спора и будучи убежденным, что он "будет решен силой" (с. 213), Сталин дал согласие на вывод армии, учитывая пожелания англичан и даже вопреки собственной заинтересованности в ее действиях на восточном фронте (с. 217-219).

Не вызывает возражений тезис Э. Дурачиньского о том, что на рубеже 1943-1944 гг. в советской политике в отношении Польши произошел существенный поворот: вопрос о границе все больше уходил на второй план на фоне "тайного соглашения (Тегеран. -А.Н .) глав великих держав в отношении польской восточной границы и позиции СССР на территориях, освобожденных Красной Армией" (с. 252). В 1944 г. на передний план выдвигался вопрос о составе польского правительства, т.е. о власти (с. 554).

Автор монографии считает, что заключение советско- чехословацкого договора в декабре 1943 г. и давление на польское правительство с целью признать границы 1939 г., отказаться от немецкой интерпретации Каты ни и согласиться на реформирование правительства, не только свидетельствовали о стремлении Сталина "удовлетворение своих требований получить от конституционных властей, т.е. законным путем", но и подтверждали намерения советского руководства сделать Советский Союз супердержавой, что было невозможно без господства в Восточной Европе (с. 376- 377).

В авторском изложении концепции советской внешней политики в отношении Польши и Восточной Европы в целом, на наш взгляд, отсутствует логическая "точка". Ответ на вопрос, во имя чего Сталин выстраивал "внутреннюю" и "внешнюю" империи сведен, по сути дела, к имперским традициям России - СССР. Представляется, что в первую очередь речь шла об обеспечении безопасности и сохранности советской власти и строя, в чем советское руководство, без сомнения, видело высший национальный интерес СССР.

Почти выпал из поля зрения автора вопрос о роли германского фактора во внешнеполитических, прежде всего советских, конструкциях, ориентированных в будущее. Излагая проблему новых польских западных границ, Э. Дурачиньский не упоминает об антигерманской направленности соответствующих решений, а делает главный упор на "компенсационном моменте" и прямой связи передвижения Польши на Запад с возникновением страны, зависимой от СССР (с. 562).

Между тем решения союзников о Польше (Чехословакии и других странах региона) принимались с учетом этого фактора. Более того, в Польше и Чехословакии даже в условиях, когда повторение германской угрозы было нереальным, германский фактор, а именно страх перед возрождением германской угрозы оставался существенным элементом внутренней ситуации, воздействовал на радикализацию настроений и восприятие происходивших политических перемен.

Рассуждения о планах Москвы в отношении Польши автор увязывает с положением дел на советско-германском фронте, победами Красной Армии. Тем не менее, создается впечатление некой предопределенности и ближайшего будущего Польши и Восточной Европы в целом. Оценивая итоги Ялты, Э. Дурачиньский пишет: "Сталин имел уже четкие представления, какая политическая система в конце концов будет в странах, которые в результате побед Красной Армии и с согласия англосаксов перейдут в советскую орбиту влияния" (с. 581). Представляется, что и в Ялте и в Потсдаме применительно к Польше и другим странам региона дела решались все-таки с отложенным результатом, если считать советизацию гарантией зависимости от Москвы. Борьба за Восточную Европу продолжалась и после войны, хотя в иных формах. В Польше, как и в других странах региона переход к сталинской модели социализма становился очевидным в 1948 г., когда коммунисты отказались от концепции национальных путей к социализму.

А.Ф. Носкова, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН