Вы здесь:
ФИЛОСОФИЯ

Дом, дома, дому…


А.В. Говорунов

Работа выполнена в рамках проекта, поддержанного Министерством образования РФ, грант № Г00-1.1-97.

Почему концепт дома так важен для понимания человека? Почему он неизбежно оказывается среди базовых констант человеческого бытия? Причем в такой степени, что игнорирование этого момента приводит просто к невозможности понять человека. В самом деле: разве дом, оседлость — это всего лишь не один из способов человеческого существования наряду с номадизмом? Отчего так много чести?

Да и современный «цивилизованный» человек, разве он не стремится хотя бы иногда выбраться за пределы дома, или хотя бы поносить свой дом за спиной (я имею в виду многочисленную армию туристов, к которой и сам отчасти принадлежу)?

Понятно, что дом — это не только квартира (или апартаменты в элитном пригороде), но прежде всего сам способ контакта человека с миром.

Однако философская антропология как самостоятельная дисциплина начинается с понимания человека как «неукорененого» и «бездомного» существа — «больного животного», существа с ослабленными инстинктами. [1] Парадоксальная идея. Идея, которая оказалась в достаточной мере продуктивной, чтобы остаться в философском дискурсе на долгие десятилетия. Но идея слишком красивая, чтобы быть в достаточной мере правдой.

Задача данной статьи состоит в том, чтобы сопоставить два образа человека — образ, который принадлежит в целом гуманитарному знанию (со всеми мыслимыми в данном случае оговорками), с образом, который не без успеха развивался в последние десятилетия ХХ в. в естественнонаучном знании, и в частности в теории эволюции и эволюционной экологии.

Один из важнейших выводов негативной антропологии заключался в том, что человек может понять самого себя, лишь извлекая позитивный материал из негативных черт собственной личности. Человек — существо, стоящее перед лицом Ничто, а потому должен принять и понять себя как существо, поддающееся соблазну, греху, способное к негации не только любой характеристики мира, но также и мира в целом и самого себя как части этого мира. При этом именно в такой негативности философская антропология видела кардинальное отличие человека от всего природного мира. Животное не способно встать перед лицом Ничто. Животное не может утратить смысл жизни и перестать хотеть жить.

Примечательно, что концептуально ситуация довольно часто фиксировалась как «безосновательность», или «бездомность» человека. Неслучайно Хайдеггер с его обостренным чувством языка характеризует бытие человека в мире термином «Un-heimlichkeit» (в «Бытии и времени» в переводе В.В. Бибихина — «жуть»), что в буквально и означает «без-домное», «бес-приютное». А более глубокое понятие, лежащее в основании «жути», фиксируется Хайдеггером как «das Un-zuhause» (в пер. Бибихина: «не-по-себе»), что непосредственно означает в своем первоначальном смысле «свой дом», «домашний очаг», «обжитое место». [2] Значит, без «дома», пусть и в отрицательных его характеристиках, все же не обойтись.

Итак, человек — это ослабленное в биологическом смысле существо, находящееся в особой проблематической позиции по отношению ко всему остальному биологическому миру. В результате у него не остается никакой иной возможности быть, кроме как постоянно компенсировать свою биологическую недостаточность при помощи разного рода искусственных построений. Именно эта искусственность составляет существо человеческой культуры и образует новый, совершенно особый и специфичysq именно для человека мира, который, в свою очередь, начинает наступление на мир природы.

Таков образ человека в гуманитарной парадигме негативной антропологии. Как видится человек с противоположной точки зрения, с позиции естественнонаучного дискурса?

Интересно, что именно там, где человек намеревался найти свое принципиальное отличие от животного и вообще от мира природы — в понимании себя как «бездомного» существа — естественнонаучное знание также предпочитает говорить о доме, но уже в позитивном ключе. Я имею в виду целую отрасль биологического знания — причем бурно растущую и весьма влиятельную отрасль — экологию. И вновь язык ведет нас знакомой тропой, заводя речь о доме-«ойкосе» .

В рамках экологии «ойкос» представляет собой важнейший способ описания и того или иного вида, причем описания в его «действии» — в свойственных ему, его собственных условиях. Такое описание играет весьма важную роль в рамках современного биологического знания. Оно, конечно же, не может считаться исчерпывающим и должно быть дополнено рядом других описаний — морфологическим, физиологическим, генетическим и т.д. Но если в биологии со времен К. Линнея и вплоть до конца XIX в. ведущую роль играло все же морфологическое описание, то в современной эволюционной теории экологическоt описания явно выходит на первый план. Более того, именно экологическое знание (конкуренцию ему может составить в современном мире разве что генетика) находится в центре внимания активных социальных и политических кругов, — общественности во всех смыслах этого слова — что в явной форме определяет уровень присутствия биологического дискурса в современном культурном сознании.

Итак, биологи меньше всего склонны говорить о «бездомности» какого-либо вида вообще, включая сюда и человека. Понятно, что под домом-«ойкосом» имеется в виду не нора или дупло, а нечто более фундаментальное — экологическая ниша вида. Экологическая ниша — это совокупность абиотических и биотических факторов, необходимых виду для его существования в среде — «не только физическое пространство, занимаемое организмом, но и функциональная роль организма в сообществе… », [3] своего рода гиперобъем — многомерное пространство всех значимых для существования организма и вида факторов Это, так сказать, описание вида «в действии».

Каждый вид имеет определенную экологическую нишу, которая фиксирует его определенность в отношении с всеми остальными факторами эволюционного процесса. Ниша — это и есть дом-«ойкос» вида, выражающий его определенность не в виде логического определения, но через описание алгоритма существования и действия. [4] И человек в этом смысле не исключение: он не может питаться всем подряд, не может размножаться где и как угодно, не может обитать в любых средах (хотя его экологическая ниша постоянно и подвергается испытанию на размерность). Справедливости ради отметим, что некоторого рода нарушение «домовитой» упорядоченности видов (и в этом смысле «бездомность») возможна и здесь, хотя и совершенно в ином смысле, нежели у Хайдеггера или Бубера. «Бездомность» на уровне биологических видов — это несобственная ниша, ситуация, когда два или более различных видов занимают сходные или пересекающиеся ниши (в пределе — вообще одну и ту же нишу). Такая ситуация неизбежно приводит к усилению конкуренции данных видов, заканчивающихся либо вымиранием одного из видов-двойников, либо их дивергенцией (принцип Гаузе).

В значительной степени, описание дома-«ойкоса» и равносильно познанию его обитателя. Ни одна из прочих характеристик вида — его морфологическое, физиологическое описание — не может считаться достаточной вне ее отношения к экологическим параметрам того или иного эволюционного приобретения или потери. За исключение явно несовместимых с жизнью, все прочие эволюционные новации «проигрываются» в их отношении к экологическому фону. Именно на этом уровне они «интерпретируются» эволюционным процессом как полезные, вредные или же нейтральные для вида. В этом и состоит содержание борьбы за существование и ее результирующей — естественного отбора. Причем именно экологическая интерпретация и составляет главное содержание эволюционного понимания, поскольку базовые морфологические или физиологические приобретения редко носят характер полной новации. В эволюции вообще редко возникают совершенно новые структуры — такие фундаментальные структуры, как глаз животного, челюсти примитивных рыб, легкие и конечности наземных животных и т.д.. Да и те представляют собой по большей части «топологические» трансформации ранее существовавших структур, которые, начиная с некоторого уровня, оказываются способны выполнять принципиально новые функции. [5]

Типична в этом смысле ситуация возникновения подвижных челюстей у рыб из первой пары жаберных дуг. Если примитивные круглоротые рыбы (из современных видов такого типа мы знаем миног и миксин) поглощали пищу, буквально присасываясь к жертве, то появление подвижных челюстей означало фундаментальный прорыв в новое пищевое пространство — чрезвычайно значительное эволюционное приобретение. Не менее значимое эволюционное приобретение — появление дышащих атмосферным воздухов легких — также происходило на основе переключения функций. Выход на сушу первых позвоночных ставил перед ними целый ряд фундаментальных задач — воздушная среда, многократно возрастающая сила тяжести, предъявляющая совершенно иные требования к скелетной основе организма, и необходимость нового способа передвижения. Причем все эти сложнейшие эволюционные задачи нужно было решать одновременно.

Одна из наиболее вероятных реконструкций выглядит следующим образом. В начале девона климат был более теплым, чем в наше время, и значительные части современной суши были покрыты мелководными водоемами с систематическими сезонными засухами. При этом содержание кислорода в таких водоемах существенно сокращалось, и обитавшие в них рыбы должны были время от времени подниматься к поверхности и заглатывать кислород атмосферы. В этих условиях давление отбора было направлено на развитие различных способов задержки кислорода и создание таких модификаций пищевого тракта, которые создавали бы накапливающих воздух мешки. Именно эти мешки и послужили морфологической основой за возникновения легких. Однако эта морфологическая структура с успехом могла выполнять и принципиально иные функции. У одних групп рыб эти структуры модифицировались в плавательный пузырь, что послужило основой для совершенствования «рыбьего» типа и появлению более эффективного способа плавания более успешному освоению костистыми рыбами открытых вод.

По второму направлению пошли рыбы, которые адаптировались к питанию моллюсками и другими прикрепленными организмами. У них развились перемалывающие зубы, они стали более медлительными, латеральные плавники стали длиннее и тоньше и служили преимущественно для прикрепления к водной растительности во время кормления. Эти рыбы сохранили примитивные легкие, у них развилась способность впадать в спячку а засушливые сезоны. Но в середине мезозоя эта группа в основном вымерла. Их современные потомки — три вида двоякодышащих рыб в Австралии, Африке и Южной Америке.

Третья линия продолжала питаться активно двигающимися организмами, но избрала другой способ хищничества — это были засадные хищники. Они поджидали жертву, прячась среди водной растительности, и хватали быстро двигающихся рыб и членистоногих внезапными бросками. Этот способ охоты не требовал высокой скорости плавания, в которой они, по всей видимости, и не могли сравниться с потенциальными жертвами. В такой ситуации два типа адаптаций могли иметь высокое селективное значение. Первый — это удлинение морды (что и было характерно для поздних рипидистий и делало их чрезвычайно похожими на ранних амфибий). Второй — утолщение латеральных плавников, усиление их скелета и развитие сильной мускулатуры, в особенности той, которая крепилась к плечевому поясу. Такие сильные плавники давали возможность для неожиданных стремительных бросков за жертвой. Еще большая эффективность подобных приспособлений могла быть достигнута за счет преобразования концов плавников в ноги с подвижными пальцами.

Аналогичный топологический алгоритм действует и на уровне эволюции человека. Характерное для человека строение черепа с укороченной лицевой частью и развитой затылочной и теменной частью, столь явно отличающее его от обезьяны, также возникает как результат топологической трансформации черепа — закреплением у взрослого организма пропорций, характерных для черепа детеныша. Биологи называют такую трансформацию неотенией.

Эволюционное объяснение того или иного события — своего рода герменевтическая процедура — собственно, в том и состоит, что исследователи соотносят имеющиеся в их распоряжении фоссилизированные останки (а ни с чем иным палеобиологи и не могут иметь дело в «объектной» форме) с реконструируемым экологическим фоном. Задача эволюционного эколога и состоит в том, чтобы представить реконструкцию такой возможной экологической ситуации, в которой данное морфологическое событие могло иметь тот или иной адаптивный результат.

Образ человека в естественнонаучном знании строится таким образом, чтобы вписать человека в ряд прочих живых существ. Начало этому совершенно естественному с позиций эволюционной теории процессу было положено самим Ч. Дарвиным в его работе 1871 г. «Происхождение человека и половой отбор». Основной тезис этого воззрения можно выразить буквально одной фразой: человек — это еще один среди множества других видов, населяющих нашу планету и подчиняющихся ряду универсальных эволюционных закономерностей. [6]

Данный тезис означает, что все основные эволюционные приобретения человека (и его потери — как то утрата выступающих клыков или волосяного покрова) вполне вписываются в объяснительные стандарты эволюционной теории. Понятно, что все это — лишь реконструкции, поскольку свидетелей подобных процессов не было, а в распоряжении исследователей находятся лишь фоссилизированные останки, причем все происходит на фоне неизбежной неполноты эволюционной летописи.

В общие стандарты эволюционного объяснения вписываются те процессы, которые еще сравнительно недавно было принято считать ключевыми факторами в прорыве человека за пределы природного мира — орудийная деятельность, наличие социальности и широкое использование языка. Биологам известен целый ряд животных видов, использующих постоянно или эпизодически орудия для достижения своих вполне биологических целей. Причем при этом они целиком и полностью остаются в рамках природной определенности. [7]

Правда, эволюционный ряд представителей семейства гоминид и рода Homo все же обладают рядом особенностей, который не характерны для прочих форм животного мира. Например, утрата волосяного покрова. Эволюционная история знает множество вариантов трансформации покровов тела — от чешуи у рыб, их трансформации в костные пластинки у рептилий или перья птиц и, в конечном итоге, в густую шерсть млекопитающих. При этом менялся и физиологический смысл этих покровов — от простой механической защиты тела — до части механизма теплоизоляции и теплорегуляции. Имела место и утрата волосяного покрова, но это было связано либо с переходом в водную среду (как у китообразных); в этом смысле ситуация человека в достаточной мере своеобразна.

Однако и это не дает, по мнению биологов, оснований исключать человека из действия общеэволюционных закономерностей. Человек с этих позиций — это всего лишь третий вид шимпанзе [8] — голая обезьяна. [9]

С точки зрения эволюционной теории говорить о биологической «неудачности» или «ослабленности» человека не слишком уместно. И самый красноречивый факт в этом направлении — успешное расселение не только собственно человека как Homo sapiens sapiens, но и других представителей рода Homo — Homo erectus и Homo sapiens neandertalis за пределы своего первоначального местообитания — Восточной Африки. Эти виды освоили довольно значительные территории — не только Северную и Южную Африку, но также значительную часть Европы, Малую и Юго-Восточную Азию. Homo sapiens sapiens перебрался и на другие континенты — через сухопутный перешеек Берингию в Северную Америку и далее освоил Южную Америку, а также в Австралию. По всем эволюционным меркам такой ареал обитания свидетельствует о достаточно высоком уровне биологической адаптивности.

Несколько сложнее с тезисом о «бездомности», понимаемом как своего рода неопределенность человека. Человек в такой же мере определен относительно своего биотического и абиотического окружения, как и все прочие виды. Его экологическая ниша довольно широка, как говорят в таком случае биологи, у человека реализованная ниша совпадает с фундаментальной. [10] Это действительно уникальный случай, ниша человека исключительно широка, но все же не безгранична.

Однако все же можно говорить о специфике судьбы человека и в рамках эволюционно-биологического дискурса. С точки зрения эволюционной теории, специфическая ситуация человека состоит в том, что у него присутствуют два вида наследственности: генетической и негенетической. Причем законы функционирования того и другого вида наследственности по сути весьма схожи. Различия же касаются прежде всего носителей наследственности — нуклеиновых кислот в первом случае и символических структур — во втором. Причем это сближение законов функционирования двух типов наследственности доходит до такой степени, что известный генетик Р. Докинз [11] по аналогии с единицей наследственности на основе нуклеиновых кислот — геном — вводит и единицу культурной наследственности — мим. С этой точки зрения некоторые закономерности эволюции на основе этих двух типов наследственности действительно различаются, но в целом — они весьма схожи.

Для того, чтобы отбор как главный эволюционный механизм адаптациогенеза был возможен, необходимо не так уж много факторов: наличие того или иного механизма наследственности, возможности каким-либо образом менять существующие наследственные программы, а также область, в которой эти программы непосредственно или опосредованно соотносятся между собой — область конкуренции (борьба за существование), в рамках который выяснялись бы сравнительные преимущества и недостатки тех или иных наследственных программ. С этих позиций носитель наследственности — нуклеиновые кислоты или же символические структуры культуры — особого значения не имеет, поскольку механизмы функционирования, как мы уже выяснили, полагаются сходными: появление, сохранение и распространение наиболее удачных в данной ситуации программ поведения индивида и рода.

То, что действительно имеет значение с этой точки зрения — это временные характеристики обеих форм наследственности. Временной масштаб, которым оперирует генетическая наследственность — это десятки тысяч лет (самый быстрый из известных ныне случаев видообразования — это 40 тыс. лет), культурная же наследственность существует в временном интервале, исчисляемом тысячами, сотнями, десятками лет или даже отдельными годами.

Причем важно отметить, что с точки зрения эволюционной теории, появление культурной формы наследственности не отменяет действие генетической. Просто они действуют на разным временных уровнях — как структуры, нарисованным одна на другой. Попытка человека полностью ускользнуть из-под действия естественного отбора совершенно утопична (и об этом нам еще раз напоминают вспышки болезней или биологический терроризм). Человек не перестал быть живым существом только потому, что оказался в сфере культуры. И современная глобальная экологическая проблематика еще раз нам доказывает справедливость этого простого обстоятельства: полное «окультуривание» человека равносильно замыкание его в полностью же искусственной среде техносферы. Такое можно представить себе лишь на космической станции — или в страшном сне, из тех, что мы видим в американских фильмах про Терминатора или же пытаемся освоить в компьютерных играх аналогичного плана. Такое будущее представляется совершенно ужасным со всех точек зрения.

Появление нового негенетического аппарата наследственности (а именно это обстоятельство с точки зрения эволюционной теории является решающим) означает не просто появление принципиально нового слоя реальности — реальности символического, [12] — но и колоссальное ускорение эволюционного процесса. Если эволюция на основе генетической наследственности оперирует временными интервалами порядка десятков тысяч лет (самый быстрый известный случай видообразования составляет 40000 лет), то масштаб культурной эволюции — тысячелетия, века и, наконец, десятилетия. Человек одновременно испытывает на себе воздействие двух параллельных процессов преобразований.

Эволюция на основе генетической наследственности совершенно очевидно отошла на второй план: она просто не заметна на фоне высоких темпов эволюции культурной. Однако время от времени она все дает о себе знать. Причем ее возвращение выглядит на поверхности явлений как совершенно неожиданные с точки зрения социальности события — как необъяснимый взрыв индивидуальной или групповой агрессивности (футбольные фанаты), нелогичное неприятие иного этноса и иной культуры, прискобная с точки зрения просвещенного разума приверженность человека традиционным схемам и укладам жизни. Эта «рудиментарная» биологичность человека проявляет себя и в сфере отношений между полами, которые в наше время все больше напоминает поле битвы, а также совершенно неприемлемое с точки зрения государства нежелание современной женщины рожать и воспитывать достаточное количество детей, что подрывает обороноспособность страны, а также рушит всю систему социального обеспечения. В нашей стране мы знаем данную ситуацию под названием «русского креста» (пересечение двух базовых кривых — кривой рождаемости и кривой смертности), однако с этой ситуацией еще раньше столкнулись и активно ее обсуждают все промышленно развитые страны Европы, Америки. Особенно же критична подобная ситуация в Японии(см., например, http://csis.org/gai ). Оказывается, что обсуждение одной из наиболее популярных в современном гуманитарном знании (и одной из самых острых в политическом плане) проблем — проблемы Другого-Чужого — невозможно без обращения к биологическим корням человеческой природы. Недаром вполне уместным оказывается разговор не только о биоэтики или биоэстетике, но и о биополитике.

Собственно, осознание своей неискоренимой биологичности и составляет суть современного экологического сознания. «Бездомность» человека, между тем, оборачивается вполне реальной возможностью утраты своего места в биосфере и тем самым — самого себя как биологического вида.

Различие временных характеристики этих двух типов эволюции приводит к еще одному важному —теперь уже именно в биологическом плане — следствию. Как уже отмечалось, любой биологический вид представляет собой в этологическом аспекте некоторый набор специфичных для него видовых программ. Но и новыми видовыми программами ситуация примерно такая же, как и с морфологическими или физиологическими новациями: новые программы возникают на основе и из материала существовавших прежде программ. При этом видовые программы эволюционных предшественников не исчезают сами собой при появлении новых. Значительную и важную часть эволюционной работы составляет «дезактивация» прежних программ. Они не столько разрушаются, сколько надежно убираются «под спуд» при помощи генов-регуляторов и генов-модификаторов. В противном случае, если у одного того же вида встретятся две конкурирующие или, тем более, взаимоисключающие программы, то его эволюционная судьба решена — вне зависимости от адаптивного качества самих этих программ. Однако эта работа по стабилизации и гармонизации генома требует времени. Преимущество H. sapiens и одновременно его биологическая проблема состояла в том, что он слишком рано вырвался из уз биологического временного масштаба: работа по стабилизации видовых этологических программ просто не была завершена. В итоге человек действительно представляет собой в биологическом плане удивительное создание — у него сосуществуют несколько различных конкурирующих (а временами и конфликтующих) поведенческих программ.

Прежде всего это касается сферы взаимоотношений между полами. Этологи давно уже отмечали абсолютную уникальность человека в этой сфере. [13] Ведь характер воспроизводства вида — одна из важнейших черт его определенности, и потому наличие нескольких программ брачных отношений для любого нормального вида — полная бессмыслица. А у человека таких программ целых четыре: моногамия, полигиния, полиандрия и групповой брак. При этом некоторые элементы этих программ друг друга исключают. Так, например, у всех животных видов, использующих групповой брак, отсутствует ревность. Оно и понятно: ведь конкуренция между самцами существенно является источником постоянных конфлктов и существенно ослабляет силу сообщества. В человеческих же взаимоотношениях ревность играет весьма важную роль. Причем она свойственная не только мужчинам, но в не меньшей степени — и женщинам.

Современные этологи трактуют эту ситуацию следующим образом: по всей видимости исходной формой отношений между полами у наших животных предков была парная семья, о чем свидетельствует устойчивая потребность ребенка иметь не только мать, но и отца. Такой тип отношений мог быть присущ крупным обезьянам, которые обитали во влажном тропическом лесу с его богатой растительностью и множеством надежных мест-укрытий. Однако при аридизации климата лесные пространства резко сокращаются, и животным приходится осваивать новые экологические пространства — саванну. Открытые пространства саванны отличаются от тропического леса прежде всего не менее обильными пищевыми ресурсами, но самой своей открытостью. Даже крупные высшие обезьяны не могли успешно противостоять в одиночку хищникам из семейства кошачьих — леопардам и львам. Выход был только один — укрепление социальной организации, формирование крепких, сплоченных сообществ со строгой организацией. Однако решая одну проблемы, предки человека создавали себе иную, не менее опасную проблему — острой конкуренции за самок. Сама по себе такая проблема не нова, и многие другие виды научились ее решать. Обычно молодые самцы-подростки по достижению ими зрелости изгоняются из стаи и должны уже самостоятельно отстаивать свое право на оставление потомства. Но в ситуации перехода наших животных предков к жизни в саванне этот путь не подходил — для выживания сообщества нужны были усилия не только элитных, доминантных самцов, но и всех остальных самцов. Формой решения этой проблемы могло быть «обобществление» самок и переход к групповому браку. Но в отличие от обезьян — горилл, шимпанзе и павианов — предки человека пошли все же по иному пути — к групповому браке с участием самцов в заботе о самках и о детях. При этом ряд программ из разных типов брачных отношений как бы наложился друг на друга. [14] Главная же причина такого поворота — дети. Человеческий ребенок обладает значительно большим потенциалом развития нервной деятельности головного мозга, чем детеныш обезьяны, но за это приходится расплачиваться его почти полной беспомощностью в первые месяцы жизни и необычайно длительным по биологическим меркам периодом взросления. Подобное обстоятельство привело к тому, что у первобытной женщины ребенок рождался раз в 3-4 года. А если учесть при этом, что увеличение размеров головы ребенка создало серьезные проблемы при родах и далеко не все первоженщины оказались в состоянии нормально рожать детей, то становится ясна вся острота задачи воспроизводства вида. Иными словами, женщине одной, без помощи самца (как это происходит у «нормальных» обезьян) справиться было бы просто невозможно. Вот и возникает в итоге такое причудливое сочетание поведенческих программ, относящихся к совершенно различным экологическим ситуациям. Кстати, возможно, именно в этом можно видеть разгадку еще одной специфической тайны биологии человека — загадку женской гиперсексуальности. [15]

Общий вывод из приведенных рассуждений, пожалуй, можно сделать следующий: образ человека как биологически неудачного, неопределенного и «бездомного» существа, сложившейся в рамках философской антропологии в первой половине ХХ в., нуждается в корректировке на основе результатов, полученных в современной эволюционой теории — и прежде всего в эволюционной экологии и этологии. При этом обсуждение многих из традиционных и фундаментальных проблем гуманитарного знание приобретает существенно новое звучание на фоне естественнонаучного образа человека. При этом ключом к обсуждению проблемы человека как у гуманитарном, так и в естественнонаучном дискурсе оказывается концепт дома.

Примечания
[1] Традиции подобной трактовки человека идет от известных высказываниях Ф. Ницше в работах «По ту сторону добра и зла» (Аф. 62) и «Генеалогии морали» (ч. 3, § 13).
Назад

[2] См. также: Черняков А.Г. Стрекало вопроса // Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб, 1997. С. 42-45.
Назад

[3] Одум Ю. Экология. В 2-х т. М., 1986. Т. 2. С.119.
Назад

[4] На известный параллелизм данной ситуации с сюжетом различения Кантом в «Критике чистого разума» категориального описания вещей и схематизма чистого рассудка обращает внимание Ж. Делез. (См.: Ж. Делез. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. М., 2000.)
Назад

[5] Подобная ситуация в эволюционной истории встречается настолько часто, что возводится биологами в ранг эволюционного принципа — принципа «смены функций» (А.Н. Северцов).
Назад

[6] Этот подход четко выражен в заглавии работы видного специалиста в области эволюционной экологии Р. Фоули «Еще один неповторимый вид». М., 1990.
Назад

[7] См., напр.: Ламберт Д. Доисторический человек: кембриджский путеводитель. Л., 1991.
Назад

[8] Diamond J. The Third Chimpanzee: The Evolution and Future of the Human Animal. New York, 1992.
Назад

[9] Моррис Д. Голая обезьяна: человек с точки зрения зоолога. СПб., 2001.
Назад

[10] Под фундаментальной нишей понимается совокупность абиотических параметров жизнедеятельности вида. Реализованная ниша — несколько меньший гиперобъем, который задается системой биотических отношений видов со средой и наличием соответствующих ограничений.
Назад

[11] Докинз Р. Эгоистичный ген. М., 1992.
Назад

[12] Новая символическая реальность со временем начинает значить для человека существенно больше, чем реальность физическая и биологическая, вплоть со современной ситуации, когда мы все чаще говорим о реальности виртуальной. Причем эти реальности выступают как конкурирующие сущности, непосредственно вытесняя друг друга в своих претензиях на человека.
Назад

[13] См., например: Дольник В.Н. Непослушное дитя биосферы. М., 1994.
Назад

[14] Даже в наш политкорректный век трудно отрицать, что мужчины и женщины в среднем по-разному смотрят на проблему супружеской верности.
Назад

[15] См., например: Моррис Д. Цит. произ.
Назад

© Минская коллекция рефератов


Комментарии:


ИНФОРМАЦИЯ ПО РЕФЕРАТУ:

СТУДЕНТАМ! Уважаемые пользователи нашей Коллекции! Мы напоминаем, что наша коллекция общедоступная. Поэтому может случиться так, что ваш одногруппник также нашел эту работу. Поэтому при использовании данного реферата будьте осторожны. Постарайтесь написать свой - оригинальный и интересный реферат или курсовую работу. Только так вы получите высокую оценку и повысите свои знания.

Если у вас возникнут затруднения - обратитесь в нашу Службу заказа рефератов. Наши опытные специалисты-профессионалы точно и в срок напишут работу любой сложности: от диссертации до реферата. Прочитав такую качественную и полностью готовую к сдаче работу (написанную на основе последних литературных источников) и поработав с ней, вы также повысите ваш образовательный уровень и сэкономите ваше драгоценное время! Ссылки на сайт нашей службы вы можете найти в левом большом меню.

ВЕБ-ИЗДАТЕЛЯМ! Копирование данной работы на другие Интернет-сайты возможно, но с разрешения администрации сайта! Если вы желаете скопировать данную информацию, пожалуйста, обратитесь к администраторам Library.by. Скорее всего, мы любезно разрешим перепечатать необходимый вам текст с маленькими условиями! Любое иное копирование информации незаконно.



Флаг Беларуси Поиск по БЕЛОРУССКИМ рефератам