Вы здесь:
ФИЛОСОФИЯ
Вербальная магия как свойство российской пенитенциарной системы
Ж.Ф. Коновалова (СПбУЭиФ)
Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. Сборник в честь 90-летия профессора М.И. Шахновича. Серия «Мыслители». Выпуск №8 - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского философского общества, 2001. - C. 300.
Обилие и качественный отбор оригинальных материалов и их аналитическая оценка определяют значимость работы Е.В. Анисимова. При этом тщательно собранные факты позволяют выявить и некоторые иные, не анализированные автором, а лишь констатируемые им феномены российской пенитенциарной системы. Одной из важных функций данных явлений можно считать мифологичность мышления и поведения общества в целом, хотя естественно не абсолютную, но существенно влияющую не только на характер менталитета, но и на практическую бытовую культуру общества, в том числе ее пенитенциарную политическую систему.
Мифологичность данного комплекса феноменов весьма многообразна: это представления об общем для социума положительном пространстве и негативном, часто инфернальном, предназначенном для преступников — «исключенных из социума», архаические способы казни, т. е. перехода в иные вертикальные сферы, знаковые особенности пыток и многие другие элементы системы, в рамках которой выделяются различные формы вербальной магии, и прежде всего сакральное отношение к именам.
С.А. Токарев отмечает позднее, по его мнению, происхождение магии слова. Он считает, что непосредственно вербальный тип магии можно констатировать лишь в тех случаях, когда ритуал изжил себя, а осталось лишь заклинание [1]. В связи с этим примечательно, что исследуемая российская культура по сравнению с собственно архаической естественно является весьма поздней, а среди других видов магических действий и представлений особенно часто, судя по имеющейся информации, проявляются вербальные. Но при этом следует согласиться с Е.С. Новик в том, что словесная формула — это мифологизированная программа действий, а не просто наговор [2], воспринимаемый как некое необязательное дополнение к магическому ритуалу. В российской пенитенциарной системе эти действия, представляющие, как правило, мифическую, а не реальную угрозу, негативно повлияли на судьбы многих сотен в XVIII в., а впоследствии и многих миллионов людей.
Важнейшим из признаков самозванчества в культуре является, по оценке Б.А. Успенского и Ю.М. Лотмана, наличие текста имени [3]. Как известно, большинство самозванных правителей «брало в пользование» имена реально умерших государей, что объясняется не только политической конъюнктурой, но и мифологизированным стремлением совершить путь в мир мертвых. В мире живых возвращение нового персонажа под казалось бы утраченным именем воспринималось как правило однозначно. Это было обретение надежного защитника социума, гаранта его благополучия.
Магические представления об имени были естественно связаны в первую очередь с лицом, имеющим наиболее высокий сакрально-социальный статус. Как отмечает Е.В. Анисимов, «непристойные слова» связывались в XVII-XVIII вв., как правило с оскорблением государя [4]. Магия слова имеет в данной относительно поздней исторической ситуации весьма архаичную форму, так как оскорбление чести правителя распространялось на всех его родственников — реальных — кровных и даже потенциальных, например, невесту. Соответственно выявляется общинный — родственно-свойственный характер вербального табу. Табуировался рассказ о нежелательных для правителя исторических событиях и персонажах. Например, после 1708 г. исчезло из употребления имя Мазепы, а в царствование Елизаветы Петровны правление Ивана Антоновича полностью выпадало из исторического контекста. К данной сфере явлений относится и табуация отдельных слов, вызывавших негативные ассоциации: «бунт», а также «изменник» и как его синоним в конце XVIII в. «стрелец». Аналогичным было отношение и к топонимам, так, как известно, после пугачевского бунта Екатерина II переименовала Яик в Урал.
Сфера магического воздействия рассматривалась властью и применительно к государственным учреждениям, табу накладывалось на наименования государственных указов. Сакральность правителя определяла и то, что ошибка в написании имени, титула и т.д. якобы приносила вред государству — социуму, а следовательно, представляла собой политическое преступление. Как оскорбление воспринималось использование имени правителя без титула, таким образом, титул объединялся с именем, составлял единое целое, а разделение системы на элементы подсознательно рассматривалось как вредоносный акт — воздействие на имя, не полностью отделенное от его носителя, что определяло и возможность магического вреда по отношению к субъекту имени.
О символическом воздействии и негативных последствиях его использования говорит, например, то, что Екатерина II именовала Ивана Антоновича «безыменный колодник», а так как речь шла о его похоронах, то изъятие имени вызывало нейтрализацию персонажа и «приравнивалось» к физической смерти. К данному кругу явлений относится и широко известный, в частности, в российской традиции, феномен самозванчества, включавший весьма архаичные представления о краже имени, титула и т.д. царствующей особы (ср. традиционную для бытового самозванчества формулу «кабы я был царь/царица», использованную А.С. Пушкиным исторически правомерно, но ситуационно фантастически и вторично фольклорно).
Примечательно в данном аспекте наказание — шельмованием [5], подразумевавшее не только лишение чинов и званий, отрешение от сословия (в более позднее время — гражданская казнь), но и лишение фамилии. Тем самым шельмованный исключался из социума, безымянный/с уничижительным именем возвращался в первоначальное, «не-/недо- человеческое состояние», возможно воспринимаемое современниками как трансформированное изначальное, так как лишение имени в соответствии с архаической традицией означало социальную смерть, иногда соотносимую с физической. При экзекуции моряков их форменный сюртук выступал в роли заместителя наказуемого, в той степени, в которой шельмование как социальная смерть являлось заменой физической, но существенно, что символ наказуемого (тип знака весьма распространен в традиционных культурах) бросали в воду — первоначальную хаотическую стихию и одновременно образ морской профессии.
Ошельмованный в мифологическом плане может быть уподоблен «покойному в мире живых» (сюжет, как известно, широко распространенный в синхронном и диахронном плане). Но шельмование могло иметь и обратную направленность действия — реального и символического: при помиловании возвращался прежний социальный статус и место в обществе. То есть неосознанным мифологическим обоснованием этого процесса являлись реликты представлений о взаимопересекаемости миров живых /умерших, взаимопосещаемости этих сфер.
«Запрет обращать внимание на пол и возраст государя и государыни» [6] вполне естественен с точки зрения сохранившихся элементов мифологического сознания, так как сакральное лицо не должно иметь ярко выраженных общечеловеческих черт, и в частности, этим должно отличаться от «простых смертных», а следовательно (используя терминологию В. Тэрнера) находиться в состоянии лиминальности.
Существенно важными представляются и некоторые каналы и формы распространения вербальных явлений [7]. Пытка и ссылка следовали за неодобрительные слова о портрете Петра II, таким образом, очевидно проявление гомеопатической (Фрэзер), симильной (Кагаров), имитативной (Токарев), т. е. заместительной, подражательной магии.
Инфернальность восприятия проявлялась в наказании чревовещательницы, очевидно, что мифологичность ситуации усугублялась экстраординарными способностями субъекта, т. е. явно или неявно слова произносились не самой наказуемой, а лишь через ее посредство какими-либо персонажами анимистического характера. Иногда такие персонажи приобретали более конкретные, но не менее мифологичные формы « дьяволов», которые, судя по всему, в данной традиции являются «черными», «нижними» духами, но при этом духами-помощниками и посредниками. Таким образом, магия приобретает уже анимистический характер (отрицаемый, например, С.А. Токаревым).
При наиболее широком восприятии можно характеризовать многие явления такого рода как условные «шаманствующие», понимая под этим наличие медиатора — посредника между миром людей и миром духов. В данном случае примечательно, что как преступники определялись люди, произносившие сакрально-политическую формулу в экстатическом состоянии «в бреду, горячке и временном безумье», а также характерен магический прием «изурочья» — «пускание по ветру «заговорных слов». Известно, что ветер/воздух это — среда/вместилище сакральных персонажей и явный канал их воздействия, в частности, на людей.
Как отмечает Е.В. Анисимов, даже официальные «непотребные» слова осмыслялись как оскорбление реальное или мнимое, нанесенное государю и государственному строю [8]. Соответственно, от них следует отличать собственно инвективу (поносные, матерные и т.п. слова). Очевидна мифологичность этого явления, воспринимаемого в данном случае как вредоносное. Ситуация, возможно, усугубляется тем, что матерная ругань, естественно, была связана с дохристианскими, но сосуществующими с православием ритуалами и представлениями, и конкретно с вредоносными языческими персонажами.
Негативное восприятие воздействия слов не только оскорбительных по своей сути, но и нейтральных, однако произнесенных в профанной обстановке, а следовательно, получившимх вредоносное значение для сакральных лиц, естественно влечет за собой и бытование вербальных оберегов. Как отмечается в монографии Е.В. Анисимова, за словами «мор», «пожар» и т.д. следовала обязательная фраза «от чего, Боже, сохрани». В принципиально иной экстраординарной жизненной ситуации против пытки [9] использовались слова «нейтрализаторы» — заговоры. Таким образом, наряду с вредоносным выявляется и охранительное значение вербальной магии.
Очевидной квинтэссенцией знаковости — действенности слова является ключевая формула российского политического сыска и наказания в XVII-XVIII вв. — «Слово и дело государево», в которой сочетаются и вербальная символика противоположных начал, и пенитенциарная прагматика. При этом веру в силу слова и вербального преступления усугубляет то, что нередко, как например, в случае оскорбления царствующих особ, любая смена монархической власти не влекла за собой помилование [10]. Помимо очевидного властно-политического значения, выявляется и вербальная вера — необратимость «непотребных» слов, при встречающейся обратимости поступков.
Российская магия официальной пенитенциарной системы во многом базировалась на неосознанных представлениях о непосредственной связи имени с судьбой человека, и том, что имя является его своеобразным двойником — заместителем. Следовательно, «хулительные» высказывания, инвективные атрибуты имени могли привести, в соответствии с мифологическими законами, к отрицательным последствиям для носителя данного имени. Закономерности архаического мышления даже в пережиточном варианте определяют, что человек и его имя четко не разделимы, в частности, как в общем феномены и их вербальные обозначения. Примечательно при этом, что магия имени в пенитенциарном значении имела отношение прежде всего к правящей элите — государю, его семье, а соответственно их именам и титулам. Но сакральность этой высшей маргинальной сферы определила и отрицательное отношение власти к любым упоминаниям всуе элитарного мира, даже если эти высказывания имели положительную направленность. Трансформировалась священная сфера власти, чужие, т. е. представители основного социума, проникали во властную элиту и нарушали мифологический порядок. Соответственно за символическое преступление следовало реальное наказание — изоляция из общества (тюрьма, каторга, ссылка), при это мифологического преступника клеймили, т. е. он получал знак инфернального лица, либо изоляция была полной и индивидуум изымался из мира живых, отправляясь в сообщество мертвых — производилась смертная казнь.
Вредоносная магия, связанная с представлениями об основе — знаке вообще и имени как двойнике человека в частности, а следовательно, объекте магического воздействия, широко распространена в различных культурах, в том числе в славянской. Осознанно или неосознанно эти верования присутствуют в менталитете российского общества, его высших и низших маргинальных слоях и основном социуме не только в XVIII веке, а вплоть до настоящего времени и наряду с другими факторами определяют ход российской истории.
Примечания
[1] Токарев С.А. Сущность и происхождение магии //Токарев С.А. Ранние формы религии. М., 1990. С. 431-432, 438, 475.
Назад
[2] Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 142.
Назад
[3] Успенский Б.А., Лотман Ю.М. Миф — имя — культура // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 58-75.
Назад
[4] Анисимов Е.В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. Далее ссылки на эту работу даются непосредственно в тексте только с указанием страниц. С. 45, 54, 56, 58, 64, 70, 71, 81, 87, 311, 405.
Назад
[5] С. 500, 550.
Назад
[6] C. 63.
Назад
[7] C. 57, 87, 372, 399, 405.
Назад
[8] С. 54, 494.
Назад
[9] С. 55, 433.
Назад
[10] С. 670.
Назад
Комментарии:
ИНФОРМАЦИЯ ПО РЕФЕРАТУ:
СТУДЕНТАМ! Уважаемые пользователи нашей Коллекции! Мы напоминаем, что наша коллекция общедоступная. Поэтому может случиться так, что ваш одногруппник также нашел эту работу. Поэтому при использовании данного реферата будьте осторожны. Постарайтесь написать свой - оригинальный и интересный реферат или курсовую работу. Только так вы получите высокую оценку и повысите свои знания.
Если у вас возникнут затруднения - обратитесь в нашу Службу заказа рефератов. Наши опытные специалисты-профессионалы точно и в срок напишут работу любой сложности: от диссертации до реферата. Прочитав такую качественную и полностью готовую к сдаче работу (написанную на основе последних литературных источников) и поработав с ней, вы также повысите ваш образовательный уровень и сэкономите ваше драгоценное время! Ссылки на сайт нашей службы вы можете найти в левом большом меню.
ВЕБ-ИЗДАТЕЛЯМ! Копирование данной работы на другие Интернет-сайты возможно, но с разрешения администрации сайта! Если вы желаете скопировать данную информацию, пожалуйста, обратитесь к администраторам Library.by. Скорее всего, мы любезно разрешим перепечатать необходимый вам текст с маленькими условиями! Любое иное копирование информации незаконно.
Поиск по БЕЛОРУССКИМ рефератам 
