Книги кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института российской истории РАН Е. Ю. Тихоновой представляют собой комплексное исследование философских, эстетических, литературно-критических и общественных воззрений Белинского в контексте идейно-политических течений его времени.

В учебниках и исследовательской литературе советского периода Белинский трактовался прямолинейно - как "революционный демократ". В действительности же он прошел сложный и противоречивый путь идейного развития. Как справедливо отмечается во "Введении" к первой книге, "Белинский не был человеком одной идеи, его богатый внутренний мир и творчество находились в постоянном движении в силу органической склонности к сомнению, способности, отвергнуть мучительную найденную истину ради новых поисков" (с. 12). Вникнуть в сущность противоречивых взглядов Белинского, объяснить их - такова основная исследовательская задача, поставленная автором.

Первая книга Тихоновой посвящена мировоззрению молодого Белинского в годы активного сотрудничества в журнале "Телескоп" (1834-1836). Но автор начинает свое повествование с участия Белинского в кружке Н. В. Станкевича, который оказал огромное слияние на формирование мировоззрения молодого критика. Кружок Станкевича, как известно, сложился зимой 1831- 1832г.- в середине "последекабристского десятилетия" (1825-1834). Это было время философских исканий и раздумий, последовательного увлечения эстетикой Ф. Шиллера и "йенских романтиков", идеями видных представителей "немецкой классической философии" - Ф. В. И. Шеллинга, И. Г. Фихте и Г. В. Ф. Гегеля, горячо обсуждавшихся в кружке Станкевича, захвативших также и молодого Белинского. Очерк Тихоновой - "В. Г. Белинский и общественная мысль России конца 1820-х - начала 1830-х годов" завершается обстоятельным анализом первой крупной литературно-критической статьи Белинского "Литературные мечтания. Элегия в прозе", опубликованной в конце 1834г. в газете "Молва". В ней был изложен общий ход литературного процесса в России, значимость крупнейших художественных явлений. По определению Тихоновой, эта статья открывает творческий путь Белинского-мыслителя и критика. "Новизна "Литературных мечтаний" выросла из переосмысления философии и критики шеллингианской "школы". Идеи Шеллинга привлекали тогда Белинского с точки зрения обоснования взаимосвязи всех сторон бытия, реальности духовного прогресса, в котором искусство играет первенствующую роль" (с. 96).

Подробному анализу эволюции мировоззрения Белинского в 1834-1837 гг. посвящены последующие три очерка книги:

стр. 162

"Эстетические взгляды В. Г. Белинского периода работы в "Телескопе" (1835- первая половина 1836 года)", "Роль Фихте в формировании философского и общественного мировоззрения В. Г. Белинского" и "Разумна ли действительность? (о духовных исканиях В. Г. Белинского в 1837 году)". В них рассматриваются эстетические искания Белинского, его размышления об отношении искусства к действительности, категориях "трагического" и "комического", взаимодействии эстетического, нравственного и познавательного, о субъективном и объективном в искусстве и литературе.

В опубликованных в "Телескопе" статьях Белинского, как отмечает автор, "особенно выделен эстетических аспект", и это не случайно: эстетика в то время стала ведущей стороной его мировоззрения; через познание законов творчества он нащупывал закономерности бытия (с. 97). Тихонова отмечает, что эстетика Белинского в те годы "впитывал традиции философской и романтической теории, но вместе с тем обновляла эту теорию". Она строилась на основе философской системы Шеллинга, которой особенно увлекались в начале 1830-х годов русские мыслители. По мнению Тихоновой, "русское шеллингианство в тот период явилось осмыслением не только романтизма, но и нарождающихся реалистически форм" (с. 41), и Белинский был первым мыслителем, "понявшим, что девятнадцатый век начинает эру реального сознания" (с. 45).

Тихонова рассматривает ряд важных философских проблем в мировоззрении Белинского: трактовка им понятия "народности" как философской и эстетической категории, взаимоотношения "народности" и нравственности, личности и общества, обогащения русской культуры достижениями европейских народов. Заслуживают внимания выводы автора о том, что Белинский "видел поступательное развитие современной ему литературы не в развитии национальной самобытности, а в становлении реального направления", что "критик резко возражал против придания искусству прагматических, в том числе воспитательных целей", выступал за очищение его "от ложнопатриотического пафоса". Автор приводит важное положение Белинского: "Национальное обладает ценностью лишь будучи гуманистическим" (с. 59).

Тихонова рассматривает и общественную позицию Белинского в 1830-х годах. В книге показано значительное влияние на формирование общественных воззрений молодого Белинского идей Фихте, которые, как пишет автор, импонировали Белинскому своей антифеодальной направленностью. "Выдвинутые им требования уничтожения сословных привилегий, достижения всеобщего равенства, секуляризации церковных богатств были созвучны русскому демократу" (с. 73). Автор отмечает, что под влиянием Фихте у Белинского пробудился интерес к французской революции. В 1836 г. он считал, что "народ вправе выступить против монархии, вправе судить и казнить преступных царей". Вместе с тем Тихонова возражает "против попыток представить Белинского того времени рьяным сторонником революционного общественного развития" (с. 74). "Представление о Белинском того периода как о стороннике разрешения российских проблем путем народного восстания, на котором настаивали некоторые исследователи, надуманно, - пишет автор. - Белинский оправдывал беспощадность якобинцев в схватке с не менее озлобленным врагом, возмущался, что вся вина слагалась на сторону, стремящуюся к благим целям, к улучшению мира... В действительности он не хотел превратить свою страну в арену жестоких расправ. В 1837 году Белинский уже не сомневался, что только реформа "сверху" изменит к лучшему положение вещей в России. Взрыв "снизу" не приведет к свободе, поскольку народ еще не готов к созидательной деятельности" (с. 82-83).

Представляет интерес содержательное приложение, посвященное журналу "Московский наблюдатель" (1838-1839 гг.), редактируемому в то время Белинским. Тихонова показывает, "как отразились в этом важном литературно- историческом источнике духовные интересы зарождающейся русской демократической интеллигенции".

Во второй книге Тихоновой рассматривается "противостояние" в 1840-х годах западников и славянофилов и участие Белинского в спорах со славянофилами. В обширной литературе о Белинском эти вопросы остаются наименее освещенными. Между тем, как справедливо указывает Тихонова, выявление его позиции в споре со славянофилами важно "для более полного уяснения его мировоззрения и места в истории русской общественной мысли" (с. 7).

Отметим новые подходы автора к проблеме споров славянофилов с западниками. Ранее принято было считать, что литературные салоны Москвы являлись основной ареной споров западников со славянофилами. Тихонова обращает особое внимание на журналистику, в которой отражались эти споры. Это позволяет ей охарактеризовать "тактику журнальной борьбы", рассмотреть аспекты журнальной полемики между

стр. 163

западниками и славянофилами: гегелевскую методологию истории, интерпретацию спорящими сторонами национальных особенностей России, проблемы "Россия и Западная Европа", сущность и судьбы крестьянской общины, роль монархии, отношения центра и окраин.

1840-е годы - время национального подъема, проявление особого интереса русской общественной мысли к проблеме "народности". За "народность" ратовали все направления русской общественной мысли - от консервативной до леворадикальной, но вкладывали в это понятие различное содержание. К этому времени сформировалась и активно внедрялась правительством через печать и систему образования охранительная "теория официальной народности", которая в нашей литературе трактовалась как выражение единой консервативной идеи. Тихонова справедливо указывает на то, что среди представителей "охранительной ориентации" существовали два "лагеря" - сторонников министра народного просвещения С. С. Уварова с его националистической трактовкой "православия, самодержавия и народности", и "реакционного космополитизма" Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина (с. 3).

Ранее в литературе обычно указывалось, что защита славянофилами православия и самодержавия "сближала" их с теоретиками "официальной народности". Тихонова усматривает существенные различия у тех и других в понимании сущности и роли "православия", "самодержавия" и "народности". Православие "официальной народности", указывает она, "было поставлено на службу самодержавного государства", славянофилы рассматривали православие как идейную опору "общинности"; монархизм теоретики "официальной народности" провозглашали "абсолютным благом", славянофилы считали его "лучшей формой сохранения коренных общинных устоев"; "народность" в уваровской формуле превращалась в восхваление всего "русского", славянофилам народные обычаи были дороги в силу их "коллективистского" характера (с. 4).

Белинский, считает автор, стремился понять славянофильство как порождение русской действительности, выяснить причину его живучести и степень жизнеспособности, найти его место в общеевропейском идейном развитии. Хотя он отрицательно относился к теории славянофильства, но, подчеркивает автор, "старался уйти от вражды к личностям" (с. 25). "В несовпадающем решении вопроса о связи личности и общества - корень расхождений реалиста-Белинского и идеалистов-славянофилов, - отмечает автор. - Реализм Белинского основан на обращенности к индивиду, проникнут гуманистическим пафосом" (с. 47). В отличие от славянофилов и в соответствии с позицией западников, Белинский желал разрушения патриархальных установлений, принижающих личность.

Тихонова предлагает четкую и объективную трактовку представления Белинского о реальных преобразовательных силах в России его времени. Как доказывает автор, он был убежден, что в обозримом будущем народ в России не может стать сознательным участником общественной жизни, ибо он - "сила консервативная". "Новый период истории, - отмечает автор, - воспринимался Белинским как этап реформаторского совершенствования буржуазного мира на путях его естественного развития, в котором основная роль отведена мыслящей личности" (с. 53).

Автор подчеркивает, что не только славянофилы, но и западники были уверены в коренном различии путей России и европейских стран (с. 64). Позиция Белинского в этом вопросе трактуется Тихоновой так: "Белинский воспринимал оригинальность русского исторического развития как нечто естественное. Позднее вступление российской нации в мировой процесс он связывал с предназначением объединить в себе жизнеспособные элементы романо- германских и славянских племен" (с. 64).

По-новому трактуется Тихоновой отношение Белинского к самодержавию. Она достаточно аргументированно доказывает, что не только в период своего "примирения с действительностью", но и во второй половине 1840-х годов. Белинский не думал об уничтожении самодержавия в России. Для этого, указывает она, у Белинского были свои резоны. "Не считая монархию неизбывной судьбой нации, не находя в ней преимуществ над европейским конституционализмом, он относился к ней как к данности русской жизни своего времени. Вопрос состоял не в переходе к иной форме правления, а в возможности проведения сверху антифеодальных преобразований, и здесь, по мнению Белинского, неограниченность власти давала ей шансы на успех. Образованная часть общества должна была в этой ситуации, терпеливо преодолевая недоверие правительства, оказывать ему поддержку и помощь, ни в коем случае не пугая его утопическим радикализмом - непростительной, в глазах Белинского, революционной хлестаковщиной. Сам Николай не внушал ему такого отвращения, какое

стр. 164

испытывал к этому самодержцу Герцен; напротив, Белинский считал его способным возложить на себя бремя реформаторства" (с. 82).

Специальный очерк в книге посвящен социалистическим воззрениям Белинского. В 1841-1842гг. Белинский "оказался ярым приверженцем этого нового откровения, ставшего, по его словам, для него "бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания". В то время Белинский, как и другие современные ему русские мыслители, воспринимали идеи западноевропейских (преимущественно французских) представителей утопического социализма. Одним из "кумиров" Белинского, по определению автора, был Луи Блан. Тихонова отмечает, что "в социализме Белинский стремился обрести общественную опору индивидуализма, провозглашая объектом спасения не столько народ и неимущие классы, сколько личность". Он мало интересовался экономической стороной социализма; для него на первом месте стояли "раскрепощение личности, свобода талантам" (с. 93). По определению автора, "социализм был для Белинского не собственным кровным делом, а в определенной степени формой приобщения к передовой западной культуре: отсюда его интерес к европейскому социализму и отталкивание от доморощенных социалистических доктрин" (с. 100). Европейский социализм им воспринимался как закономерное явление западной цивилизации, но к национальной его разновидности он относился негативно, полагая, что он закрепит отсталость страны. К 1844-1845гг., как устанавливает автор, "наметился перелом" во взглядах Белинского на социализм, а к концу 1847 г, уже четко обозначилось "изживание им социалистических идей" (с. 105).

Таким образом, в монографиях Тихоновой рассмотрен широкий круг проблем мировоззрения Белинского, дана новая их трактовка. Однако не все они освещены с должной полнотой. Так, следовало бы полнее раскрыть влияние на "неистового Виссариона" в конце 1830-х годов Гегеля и особенно проблему "примирения с действительностью" Белинского в эти годы. Следовало бы завершить исследование эволюции мировоззрения Белинского его "Письмом к Гоголю", которое я вилось по признанию современников "завещанием" великого критика и вызвало большой резонанс во всей мыслящей России.