Неорацинализм. Глава3. Модельный подход к понятию свобода

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Неорацинализм. Глава3. Модельный подход к понятию свобода. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2009-05-01
Источник: http://portalus.ru

ГлаваЗ •
МОДЕЛЬНЫЙ ПОДХОД К ПОНЯТИЮ СВОБОДА
Цель главы — на основе модельного подхода дать по возможности широкое определение свободы и показать, как эти подход и определение «работают» при разрешении тех или иных конкретных общественных проблем. Параллельно показать, к каким ошибкам приводят различного рода •немодельные подходы к понятию «свобода».
Первое, что в данном1 случае следует из модельного подхода (см. гл. 1) — это то, что нет единственных и абсолютных понятий, что каждьщ1 может вводить любые понятия, в том числе и свободы по-своему, заботясь лишь, в первую очередь, о его строгости и однозначности, а во-вторых, о соответствии той задаче, для решения которой вводится понятие.
Несмотря на такую свободу в определении «свобода», я попробую сформурировать некое максимально (на сегодня) общее определение, из которого все прочие, пригодные для решения конкретных задач, получались бы как частный случай. Или, иными словами, найти общий метод и общий базис для всевозможных определений свободы, а также получить какие-то достаточно общие выводы относительно возможностей ее в человеческом обществе.
Исходить я буду из все того же ныотоново-лагранжевско-го подхода к моделированию произвольных процессов. Конечно, между механическими системами, для которых был развит упомянутый подход и системой «человеческое общество» есть огромная разница и это может вызвать у читателя априорное отталкивание от такой попытки. Вот-де опять механическое описание общества. Ведь уже когда-то пробовали и давно было доказано, что... Ну, и так далее. Поэтому сначала я попытаюсь несколько удобрить почву, по возможности размягчив предубеждения.
Я уже писал раньше, что ньтоно-лагранжевский подход давно вышел за пределы механики, что он пронизывает на сегодня все естественные науки, что он вошел и в общест-
75

венные, и что, вообще, во всех случаях, когда мы хотим дать математическое описание произвольного процесса, мы можем представлять его как движение точки в п-мерном пространстве параметров, описывающих процесс; движение, подчиненное фундаментальным законам модели, ограничениям-связям,; начально-граничным условиям, и обусловленное, влияе-мое со стороны внешних для системы воздействий. Само собой, что параметры, фундаментальные законы, законы связи и так далее для системы «общество» будут весьма отличны от того же в механической, либо физической, либо в биологической системе. Но это не устраняет возможности, даже без строгого введения всех параметров, связей и воздействий, описывающих общественный процесс, сделать кой-какие общие выводы (в частности, о свободе), отправляясь от ньютоно-лагранжевского подхода.
Ньютоно-лагранжевская механика не дает определения свободы, но она вводит понятие меры ее, именуемой числом степеней свободы системы. Под последним понимается число параметров, которые можно изменять независимо друг от друга.
Понятие «меры свободы», естественно, связано с собственно понятием «свободы», но не обязательно вводить сна» чала второе, чтобы из него вывести первое. Можно и наоборот. Например, из того, как в механике введена мера свободы, очевидно, что там подразумевается собственно под свободой, а именно — отсутствие ограничений на любые возможные изменения параметров механической системы. Следуя механике, я начну с введения меры свободы общества, рассматриваемого как система, точнее не с введения, а с объяснения, что таковая мера в принципе может быть введена (существует) и как примерно ее можно вводить.
Само собой, что, механическое перенесение меры свободы с механическоц системы на человеческое общество было бы просто оскорблением для последнего. Но если не механическое, то другое дело и тогда возникает только вопрос как. Как можно видоизменить понятие меры свободы, пригодное для механической системы, чтобы оно стало пригодным для системы «общество», и можно ли это сделать вообще?
Почему мера свободы механической системы не подходит к обществу? Прежде всего потому, что возможности изменения разных параметров в системе «общество», то есть разные свободы (замечу для наглядности о каких параметрах и изменениях, в принципе, может идти речь: скажем, изменение места жительства, места работы, публичные высказывания, участие в- демонстрациях, но также курение, переход через улицу, причем где угодно и как угодно, летание с аппаратами и без онных, зарезать кого-нибудь или ограбить и т. д. и т. п.) по-разному ценятся человеком, а тем
76

более разными людьми. Поэтому число (сумма) свобод, на которые нет ограничений, не годится. Но если бы, скажем, речь шла о мере свободы общества в оценке одного человека, то указанное несоответствие легко устранимо следующим изменением определения меры. А именно, под мерой в этом случае следует понимать не просто количество — сумму свобод, на которые нет ограничений, а эту сумму, но; с весовыми коэффициентами, отражающими степеь предпочтительности разных свобод в глазах индивидуума. То есть

где /{ — весовой коэффициент при 1-й свободе.
Полученная таким образом оценка кажется предельно субъективной. Она, действительно, весьма субъективна в определенном смысле, но есть и такой смысл, в котором она вполне объективна: она объективно отражает мнение данного индивидуума о сравнительной ценности свобод. Вопрос лишь в том, какого смысла объективность нам нужна. Рассмотренная важна лишь в характеристике самого индивидуума. Но если мы произведем осреднение индивидуальных оценок, то получим результат, который также будет в определенном смысле не вполне объективен (так как, хотя и нет единого субъекта, который бы вполне определял эту оценку, однако может быть сильное влияние какой-то незаурядной личности на общественное мнение). Но тот смысл, в котором эта оценка вполне объективна, а именно, — она объективно отражает существующее общественное мнение по предмету, независимо от того, каы последнее сложилось и хорошо это или плохо, — этот смысл является весьма важным для рассматриваемого вопроса. Дело не только в том, что аналогичным способом мы выбираем правительство и решаем еще ряд 'вопросов в демократическом обществе, дело в еще очень важной свободе — праве людей на собственное мнение, даже если оно ошибочно. Поэтому для целого ряда общественных проблем, связанных со свободой, рассмотренная оценка с ее объективным смыслом, является не только приемлемой, но и единственно приемлемой, или, по крайней мере, наиболее приемлемой.
Не мешает однако понимать наличие и другого смысла объективности весовых коэффициентов, смысла, который вытекает из внутренне природной, генной предрасположенности человека, разной к разным свободам. Человек может неправильно оценивать эту свою предрасположенность, тем более, что человек влияем и находится под сильным воздействием окружающей среды, включая воспитание и общественные связи. Существование этой разницы между самосознанием
77

человека и его внутренней природой является настоль заезженным коньком всей постфрейдовской психологии и литературы, что я не чувствую никакой необходимости и мне включаться в этот хор, умножая аргументы. Правда, разницу эту я понимаю не совсем по-фрейдистски, но поскольку для меня сейчас важно утвердить сам факт существования внутренней природы человека и несовпадения ее с самосознанием, то я и позволю себе, не входя в детали, сослаться на постфрейдовскую психоаналитическую литературу и литературный психоанализ, с которыми, именно в смысле существования разницы, я вполне согласен.
Как и прежде, от индивидуальной предрасположенности можно перейти к средней по обществу. Само собой, что мы не можем сегодня сделать это количественно ни для индивидуума, ни для общества, и допустим даже, что не сможем этого сделать вообще никогда. Тем не менее, признание факта существования, как уже говорилось, играет роль теорем существования в математике и может использоваться для получения важных выводов.
Более того, только признание последней объективности, делает осмысленными попытки людей влиять друг на друга с помощью идей и убеждений. В противном случае, получается экзистенционалистское «бэ-э»: «Ты хочешь убедить меня в чем-то, потому, что ты так чувствуешь, н$ ведь я-то чувствую иначе, а объективности под этим все равно никакой. Так не пошел ли бы ты...».
Итак, с помощью так или иначе определенных весовых коэффициентов можно поправить механическую меру свободы системы — «число степеней свободы». Достаточно ли этого, чтобы она стала пригодной для системы «общество»? Для того, чтобы показать, что нет, и выяснить, как ее еще нужно поправлять, рассмотрим очень важное в механике и имеющее отношение к предмету, понятие «связи». Оно имеет то отношение к предмету, что наличие связей, которые есть ни что иное, как ограничения, накладываемые на возможность изменения параметров системы, влияет на меру свободы системы, а именно — сокращает ее. В частности, можно завязать систему так, что никакие изменения параметров в ней будут вообще невозможны и тогда число степеней свободы ее будет равно нулю.
В механике связи подразделяются на абсолютные, или абсолютно-жесткие, и на гибкие, или упругие. Последние отличаются от абсолютных тем, что они допускают перемещение в том направлении, в котором они его и ограничивают, но перемещение это требует усилия, связанного по величине с перемещением. Абсолютные связи являются частным случаем упругих, когда потребное усилие, необходимое для минимального перемещения, бесконечно. Само собой,
78

что в реальной действительности нет ничего абсолютною, в том числе — абсолютных связей. Но как уже было сказано (глава 1), любое наше номинал-определение описывает лишь пустое множество. В этом смысле любая упругая связь при задании точного закона соответствия между силой и перемещением описывает также лишь пустое множество. При расширении же номинал-понятия за счет допусков абсолютная связь становится весьма важным и содержательным понятием в механике даже без указания величин допусков (например, при битье лбом об стенку, последнюю вполне можно рассматривать как абсолютное препятствие, хотя в принципе можно и повредить ее).
Понятие числа степеней свобод введено для механических систем- только с абсолютными связями. Так что даже при переходе к механическим системам, в которых помимо, абсолютных, есть упругие связи, нужно было бы уже расширять понятие меры свободы системы. При переходе же к системе «общество» нужно учесть, что понятия абсолютных и упругих связей решительно недостаточно для описания качественного разнообразия связей в обществе. Я хочу дать лишь один пример: ограничение, обусловленное вероятностью каких-то негативных последствий при попытке реализовать соответствующую свободу. Например, опасность гулять вечером по улицам города в ситуации сильно развитой преступности (скажем, в Нью-Йорке). Свобода, о которой идет речь, достаточно существенна, ограничение не абсолютное и как упругое его нельзя описывать, но можно описать как вероятностное.
Возникает вопрос, как отразить в мере свободы общества наличие неабсолютных, да к тому же еще разной природы (упругих, вероятностных, и прочих) связей? Это можно сделать с помощью коэффициентов аналогичных весовым. При этом, мера свободы примет вид:

где }(1 коэффициенты, учитывающие характер /-той связи,
наложенной на изменение /-того параметра. (В случае, если связь обуславливает зависимость между возможными изменениями нескольких параметров, всегда можно принять правило, по которому все параметры в этой связи, кроме одного, будут полагаться независимыми, и тогда связь будет относиться только к этому последнему).
Коэффициенты К1} являются функционалами от функций, описывающих саму связь. Скажем, в случае упругой связи существует зависимость между возможным изменением параметра и усилием, которое необходимо для этого при-
79

ложить. Например, ка1—изменение /-того параметра системы, Ру—усилие, необходимое для достижения этого изменения в соответствии с /-той связью. ^а1 = ои(ру) — функция, описывающая саму связь.
Соответстбующий этой связи коэффициент К .-у = Ки(ъи).
Характер функции ср/у- определяется характером самой упругой связи. Это может быть функция линейная, нелинейная, непрерывная, разрывная и т. д. В частности, при определенном усилии связь может вообще исчезать (разрушаться или освобождаться), а до этого быть абсолютной и т. п.
Функционал /С/уОр/у) зависит от нашей внутренней природы или от того, как мы относимся к тем или иным ограничениям на данную свободу. Именно, благодаря тому, что он отражает наше отношение к различным ограничениям на свободу (осознанное или нет) оказывается принципиально возможным учесть (соизмерить)4 в одной мере связи различной физической природы, как то упругие, вероятностные и любые другие (для вероятностных, например, аргументом функционала Ки- будет не <р/у-, а функции, описывающие вероятность неприятного результата с учетом степени самой неприятности.).
Само собой, что практическое применение функционалов, даже если мы будем объективировать их в смысле осред-ненного общественного мнения, а не в смысле нашей внутренней природы, является настоль сложным, что вряд ли осуществимо. Меня, однако, интересует сам факт существования такой меры, и прежде всего вб втором смысле объективности, и мы видим, что наличие' разнообразнейшей природы связей и ограничений в обществе, необычайно осложняя вычисление меры свободы общества, существованию ее не противоречит.
Небольшое отступление. Не пытаясь строить функционалы К,у проведем кое-какие качественные рассуждения об их свойствах, то есть по поводу нашего отношения к различным ограничениям на свободу. Очевидно, что в случае абсолютных связей, коэффициенты Кц следует полагать равными нулю — возможностей изменения нет ни при каких усилиях, ни с какой вероятностью и ни с какими опасностями. При отсутствии /-той связи Кц логично принять равным единице. И казалось бы все прочие возможные значения должны располагаться между нулем и единицей, между случаями абсолютного ограничения и полного отсутствия ограничения. Однако, это не так и обусловлено это нашей внутренней природой в одном случае или связанным с ней сознательным отношением к различным ограничениям, в другом. Вследствие этого, Кц может иметь максимум при какшс-то промежуточных значениях ограничений.
80

Чтобы лучше понять это, обратим внимание на существование крепкого сцепления в нашем сознании (или подсознании) между свободой и природой, несмотря щ то, что реализация многих свобод человека в природе требует затрат усилий больших, чем в аналогичных случаях в обществе. Кроме того, природа не знает юридических ограничений на свободу (включая «Не убий»), а также общественных институтов для их охраны, но именно поэтому вероятностные ограничения, связанные с опасностью, в ней больше, чем в обществе (если мы имеем ввиду не прирученную природу в виде горшка с цветком или городского парка). Но поскольку трудности и опасности и их преодоление до определенной меры оцениваются человеком положительно, то ценность соответствующей свободы, при реализации которой преодолеваются трудности и опасности, увеличивается по сравнению с ценностью этой же свободы в безопасной ситуации. Поэтому природа и олицетворяет максимальную и даже безграничную свободу для большинства людей, а не только в воспаленном мозгу небезызвестного географа, вопившего: «На волю в Пампасы»!
Другое дело, насколько представление о безграничности или хотя бы максимальность свободы в природе соответствуют действительности. Причем не для львов и слонов, хотя и для них есть свои ограничения (львы, например, делят все пространство на эксплуатационные участки и в чужом охотиться нельзя), а для человека. Конечно, романтическая мечта о свободе рисует нам этакого отважного Соколиного Глаза, бесстрашно пробирающегося через джунгли с ружьем. Но возникает вопрос: при чем же здесь ружье? Ведь это же продукт товарного производства в высокоорганизованном обществе. Тут тебе и восьми-, а может и четырнадцатичасовой рабочий день, и начальство, а может, и профсоюз, и, безусловно, полиция и армия, потому что если уж ружья есть, то не только ж для охоты. Нет, ружье придется убрать. Лука со стрелами также попрошу не давать. Ибо хоть его в принципе и может сделать сам охотник, но ведь его нужно сначала изобрести, а изобретение мало-мальски приличного лука и мало-мальских приличных стрел дело поколений первобытных людей, объединенных в первобытное общество. Последнее обстоятельство существенно, иначе не было бы передачи информации.
Вообще, существовал ли когда-нибудь человек необщественный? То есть не убежавший от общества и прячущийся от него, а человек на стадии, когда никакого общества не было? — Факт не доказанный. Но может быть, в своем первобытном обществе он был более свободен чем современный? Ну, чем современный, сидящий в концлагере — конечно, но в полном объеме но берусь исследовать этот вопрос.
81

Вот то, что первобытный человек не был абсолютно свободен— это можно сказать с уверенностью. Даже переменить общество своих надоевших соплеменников для него было практически невозможно. Да и власть, пусть избранных, старейшин, существовала, и надо сказать без обязательной ротации. Не следует забывать и грозных для безоружного человека хищников, враждебные племена и тому подобное. Не мешает сравнить также необходимость почти безвылазно сидеть в пещере, да и уходя, не слишком удаляться от нее, с нынешней свободой передвижения по морям и континентам (тоже, правда, не безграничной, особенно в соцстранах).
Так что лозунг «Назад в пещеры!» вызывает сомнение не только с точки зрения утраты комфорта в виде теплого санузла и душа, но и с точки зрения самой свободы тоже. Следует отдавать себе отчет, что история человечества или хотя бы история научно-технического прогресса не являет собой непрерывного убывания свободы за счет роста удобств. Но это не устраняет того обстоятельства, что безграничное изгнание трудностей и опасностей из нашей жизни не обязательно приводит к непрерывному росту свободы. Лишь до определенной меры. И не только потому, что это устранение сопряжено, как правило, с утверждением каких-то институтов и норм, так или иначе ограничивающих нашу свободу, напрямую (вроде паспортной и иных систем контроля и инстанций его осуществляющих), но также и в силу нашего отношения к трудностям и опасностям и свободе, с ними связанной. Поэтому общество американского исторического дикого Запада воспринималось его современниками (да и большинством нынешних американцев) как более свободное, чем благопристойные и лучше защищенные от произвола центральным правительством и его полицией Восточные Штаты. Аналогичную параллель можно проводить между казачеством времен его зарождения и централизованной сильной Московией, ну и т. д. (Само собой, что отсюда не стоит делать вывод, что разбойники с дикого Запада были защитниками свободы, а шерифы — ее душителями).
Возвращаемся к мере свободы. С помощью коэффициентов мы получили оценку ее, учитывающую и наше разное отношение к разным свободам и качественное разнообразие связей, ограничивающих свободу в обществе. Достаточно ли ЭТОго? — Нет! Мы знаем, что человеческая свобода подразделяется на две категории: «свободу для» и «свободу от». «Свобода для» — это свобода человека делать то, что ему хочется. «Свобода от»—это свобода не делать то, что ему не хочется, но что его заставляют. До сих пор рассматривалась и получила отражение в мере только «свобод для». Возникает вопрос: можно ли в принципе ее соизмерить со «свободой от» и как? 82

Вернемся к механике, а именно к понятию «освобождение от связей». Для изучения движения механической несвободной, то есть со связями, системы (или точки) можно условно отбросить связи, заменив их реакциями и рассматривая полученную систему как свободную, но такую, что в числе внешних воздействий на нее будут и реакции связей. То есть влияние связей соизмеряется с влиянием внешних воздействий. «Свобода для» определяется ограничениями-связями. «Свобода от» связана с необходимостями и принуждениями что-то делать. Необходимость и принуждение играют в об ществе ту же роль, что и внешние воздействия для механической системы, хотя качественно содержание необходи-мостей — принуждений гораздо богаче. Это указывает путь для соизмерения, с учетом, естественно, вышерассмотренных видов (смыслов) объективности искомой меры.
Прежде всего, в отдельных случаях принуждения выражаются через ограничения. Например, запрет — ограничение евреям царской России проживать за пределами черты оседлости равносилен принуждению проживать внутри этой черты. В подобных случаях введение в меру принуждения и связанной с ним «свободы от» можно делать просто через соответствующую «свободу для» и ее ограничения.
Такое выражение естественно, не всегда возможно, но есть другой путь, в основе которого внутренняя природа человека с ее взаимоотношением с принуждением и ограничениями. То есть, как и прежде это не путь практического вычисления меры свободы общества, а путь доказательства ее существования. Осознавая это и учитывая, что разрабатываемая формула для меры свободы общества носит лишь иллюстративный характер, рассмотрим (для наглядности же) как в нее должны войти принуждения или «свободы от». Формула примет вид


Где Гк — коэффициенты, оценивающие соответствующие принуждения.

Из вышерассмотреннош уже ясно, что гк не только могут быть больше единицы, но могут приближаться к значению
то есть к цене всей той «свободы для»,
которая представлена человеку природой и обществом, по крайней мере в осознанной оценке самого индивидуума. Подтверждением этого являются случаи самоубийства в качестве протеста против какого-то принуждения. Самоубийство, если причиной его является принуждение, ставит знак равенства в сознании самоубийцы между этим принуждением
83

или определяемой им «свободой от» и всем множеством «свобод для», которые у него были.
Этот пример говорит нам еще о двух вещах: о необычайно широком диапазоне индивидуального осознанного отношения разных людей к разным свободам, и, во-вторых, что гегелевская «свобода как осознанная необходимость» — не пустое определение, поскольку субъективное осознание свободы индивидуумом есть также одна из объективных характеристик (причем исключительно важная для самого индивидуума), а значит осознание им необходимости каких-то принуждений (скажем, подчиняться любой власти, поскольку она об Б-га, или осознание биологической необходимости добывать себе пропитание и т. п.) может в высшей степени изменить представление его о мере своей персональной свободы. Не следует все же забывать о существовании внутренней природы человека,, не зависящей от его сознания. Мера свободы, представляемая человеку обществом и определяемая через его внутреннюю природу, не связана и не зависит от осознания им каких бы то ни было необходимостей. И хотя сознание и осознание могут и очень сильно отвлекаться от подлинной внутренней природы их. носителя, но не до бесконечности. Кроме того, это расхождение между самоосознанием и нашей действительной предрасположенностью и потребностями не может не порождать душевной дисгармонии. Все это не учитывается в гегелевской «осознанной необходимости».
Можно предположить по аналогии с ограничениями, что не только сознанием мы можем воспринимать какие-то необходимости положительно, но и наша внутренняя природа может обуславливать тот факт, что минимум выражения

будет достигаться не при полном отсутствии необ-
ходимостей-принуждений, а при каком-то их оптимальном значении. Это тяжело доказать, но в пользу этого говорят такие наблюдения, как например: избавление от всех обязанностей, включая, скажем, заботу родителей о детях, ощущение принадлежности своей к народу и налагаемых этим обязательств и т. п. приводит, как правило к ощущению внутренней дисгармонии и пустоты. Однако это ощущение не обязательно должно быть связано и выражаться в терминах свободы.
Итак, выше предложена (точнее показано существование) объективная мера свободы общества, причем не одна, а по крайней мере две. Одна базируется на осознанном восприятии свободы индивидуумами общества,) а другая на природе человека с ее потребностями в различных свободах и отношением к различным ограничениям и принуждениям. Наличие нашего сознания, в одном случае, и нашей объективной
84

внутренней природы, в другом, являются теми факторами которые позволяют соизмерять в единой мере все качественное разнообразие свобод человека, ограничений на них в обществе, и принуждений, как рассмотренных выше, так и вообще мыслимых.
Можно ли удовлетвориться последней формулой —моделью для меры свободы общества? Это зависит от того, чего мы хотим от этой формулы. Как уже было сказано она не претендует на то, чтобы по ней можно было вычислять упомянутую меру в конкретных случаях. Она лишь иллюстрирует принципиальную возможность построения такой меры и значит факт ее существования и качественную структуру ее. Поэтому заведомая грубость апроксимации и наличие в ней неразработанного вида функционалов Ки и гк для которых принимается (в-модельном1 смысле) лишь сам факт их существования и весьма общие свойства, рассмотренные выше, приемлемы для поставленной цели. Моя задача была лишь показать, что никакие известные мне свойства объекта (свободы в обществе) не вступают в противоречие с существованием меры и предложенная модель этой меры качественно соответствует той самой существующей реальности, которую она описывает.
Полагая, что я это сделал, я могу перейти к выводам из факта существования меры свободы общества и ее качественной структуры, разобранной выше.
Прежде всего на основе,предложенной модели меры свободы я попытаюсь получить по возможности универсальный подход к самому понятию «свобода». Собственно, мера свободы фактически уже определяет содержание понятия свободы. Можно было бы сказать, что свобода — это то, мера чего рассмотрена выше. Но можно дать и прямое (что более привычно) определение, которое, однако, будет менее точным. В этом определении свобода;—это отсутствие любых ограничений и принуждений. Неточность этого определения в том, что максимум свободы (меры свободы) достигается не при полном отсутствии ограничений, а при некотором их оптимуме. Так что лучше пользоваться определением свободы через ее меру.
Теперь я хочу показать, что предложенное определение свободы обладает универсальностью в том смысле, что прочие известные мне определения получаются из данного как частные случаи при определенных обстоятельствах и более или менее.оправданных допущениях.
Прежде всего, это уже упомянутая гегелевская «свобода как осознанная необходимость». Она есть ни что иное как рассмотренная выше свобода, в случае, если объективация меры ее осуществляется по сознанию (самоосознанию, оценке) индивидуума. Заметим, что при такой объективации
85

осознание изменяет не только компоненты меры, связанные с необходимостями-принуждениями, но и компоненты связанные с ограничениями на «свободы для». Если к тому же предположить, что принуждения и ограничения совершенно не зависят от нас, скажем «всякая власть от Б-га» и т. п., (что, как я понимаю, и предполагалось Гегелем), то рассматриваемая объективация приобретает, если так можно выразиться, дополнительную объективность. Я имею в виду, что осознавать по-прежнему будет каждый индивдуально, однако объект осознания будет некая абсолютно объективная необходимость, независящая не только от того, в какой степени она осознается каждым индивидуумом, но и от деятельности людей. А если так, то становится неважным, каковы действительные размеры необходимости или принуждения (раз уж мы не в состоянии их изменить), а важно только наше отношение к ним, т. е. осознание необходимости. Все дело только в том, что даже е^сли и существуют такие абсолютные необходимости и ограничения, то нельзя все же не признать, что огромное количество и тех и других, причем весьма существенных для человека и общества, ни в коей мере абсолютными не являются. Обильные революции и смены общественных строев, произошедшие после Гегеля, лучше всего иллюстрируют этот факт. Целый ряд принуждений и ограничений, имевших место во фридриховской Германии во времена Гегеля, отпали в демократических государствах в результате человеческой деятельности. (Другое дело, что появились другие ограничения). Более того, в демократическом обществе мы вынуждены постоянно решать, какие свободы мы разрешаем, а какие ограничиваем, и в какой мере. Если мы, скажем, изменяем срок наказания за определенный вид ограбления с трех до пяти лет, то тем самым мы изменяем ограничения на свободу совершать данного вида ограбления. Подобного рода изменения есть ежедневная нормальная законодательная деятельность в каждом государстве.
Таким образом, ограничения и принуждения не обладают вышерассмотренной абсолютностью и, следовательно, гегелевская «свобода как осознанная необходимость», имеет смысл только как самоосознание индивидуумом своей свободы, каковое определение не может быть приемлемо для решения всех проблем, связанных со свободой и, прежде всего, проблем выбора или сравнения того или иного устройства общества по критерию «свобода».
Юридическое определение свободы. Это определение, принимающее во внимание лишь ограничение свободы законом и отвлекающееся от всех прочих. Определение вполне уместное для решения каких-то общественных проблем, прежде всего юридического толка. Но не вызывает сомнения, что это определение далеко не универсально, что есть свободы
86

и ограничения па них неюридческой природы, что одни и те же свободы могут ограничиваться как юридически, так и не юридически, и что не обязательно юридическое ограничение более сильно, чем не юридическое. Нет законов, которые нельзя было бы преодолеть или же обойти (более того, есть мнение, что они только для этого и существуют). Есть законы, которые практически не действуют. С другой стороны, мы знаем, насколь велика сила ограничения общественным мнением, принятостью, стереотипом и т. п.
Рассмотрим теперь марксистское, точнее энгельсовское, определение свободы «как преодоления необходимости». Оно также может быть получено из вышепредложенного универсального, если мы будем рассматривать только те ограничения, которые имеют отношение к необходимости, да к тому же преодоленной или преодолеваемой. Определение, правда, расплывчато и с другой стороны, отдает бросающейся в глаза узостью, но тем не менее тоже не пустое: преодоление необходимости и прочих препятствий — важный элемент жизни и в определенных психологических обстоятельствах, а следовательно, в определенных задачах можно отвлечься от прочих ограничений на свободу, тем более, что, как мы знаем, наличие некоторого количества препятствий увеличивает очарование свободы. Но'принять это за определение, претендующее на всеобщность, — а как же тогда быть со свободами, на которые нет сегодня никаких органи-чений? Или точнее, вчера не было, сегодня они уже появляются, а завтра мы будем уже просто задыхаться от ограничений на них. Возьмем, например, свободу побыть наедине с природой. Недавно мы попросту не замечали ее, а сегодня нужно преодолевать здоровенные необходимости для ее реализации, а завтра это уже будет попросту невозможно. Точно также с какой стати нужно пренебрегать теми свободами, которые на сегодня полностью ограничены непреодолимыми препятствиями. Сегодня непреодолимыми, а завтра будут преодолимыми. В прошлом у человечества не было самолетов и мы не могли летать, а сегодня мы, конечно, не согласимся за просто так отказаться и от этой и ^от многих других свобод, дарованных нам наукой и, техникой.
Все вышесказанное служит аргументом в пользу того, что если мы хотим максимально широкого и универсального определения свободы, то должны рассматривать ее как отсутствие ограничений на все мыслимые действия, перемещения и изменения, плюс отсутствие принуждения к каким-либо действиям, перемещениям и изменениям.
Теперь я хочу проиллюстрировать, как вышепредложен-ный подход, без применения количественных оценок, может помочь при решении реальных проблем общества, связанных с теми или иными свободами. Но прежде, чем перейти к
87

животрепещущему примеру нужно уточнить кое-какие моменты, касающиеся системы «общество». Дело в том, что эта система, для которой мы, люди, как уже было сказано (главы 1, 2), являемся не только элементами, составными частями, но и факторами внешнего воздействия на процессы в ней текущие и даже на условия-связи. В частности, запрещая или разрешая юридически какие-то свободы, мы, вообще говоря, изменяем систему, накладываем на нее новые или отменяем существующие связи. Таким образом, с помощью юридического законодательства интегральная мера свободы человеческого общества может быть весьма и весьма изменяема. Однако, не всегда юридическое разрешение или снятие юридического запрещения свободы изменяет интегральную меру в сторону увеличения. Причина этого, прежде всего, в вышеупомянутом факте, что составляющие меры свободы достигают своего максимума не при полном отсутствии ограничений на соответствующие свободы, а при некотором оптимуме их. Но гораздо более существенная причина—это природа общества, которая обуславливает связь между различными свободами (или ограничениями на свободы), такую, что увеличение одних свобод может, вообще говоря, приводить к сокращению других. В частности, как уже было сказано, помимо юридических, в обществе есть огромное количество всяких прочих ограничений на свободу, так или иначе связанных между собой и с юридическими. Это и вышеупомянутые ограничения, обусловленные приня-тостыо, стереотипом и т. п. Но кроме них, это и такие связи, как — производственные отношения, необходимость товарообмена, транспорт, всевозможные виды обслуживания, завязывающие и перезавязывающие общество. И необходимость управления с прененриятнейшими бюрократическими связями. И факт существования государств с возможностью войн, и вообще внешней политикой. Да и сам факт высокой^ плотности населения — это, безусловно, ограничение на выше-4 упомянутую свободу быть наедине с природой.
Вся эта совокупность связей и помимо юридических запретов определяет некую интегральную меру свободы в обществе. Добавление юридических запретов может снижать и, каю правило, снижает эту меру, что особенно очевидно в тоталитарных государствах. Но не всегда, не во всяком конкретном случае. Вообще, как это ни парадоксально, целый ряд запрещающих различные свободы законов созданы для того,, чтобы защитить другие свободы, которые считаются обществом более важными. Например, небезызвестный1 антитрестовский закон в США запрещает свободу объединения предпринимателей в союзы, тресты и тому подобное свыше определенных размеров, во избежание захвата ими монополии производства товаров. Однако закон этот создан именно
88

для защиты свободы конкуренции и частной инициативы, свободы, которая была сочтена американским обществом за более важную и существованию которой наличие монополий и, следовательно, неограниченной свободы объединения в тресты препятствовали.
^Не следует, отсюда делать, конечно, чрезмерных обобщений и забывать, что большинство законов защищает все же не свободу, а какие-либо другие ценности (чаще всего материальные). Или если и защищают свободу, то тем не менее та свобода, которая запрещается этим законом, гораздо ценнее для общества, как например, в случае законов, защищающих свободу власти (то есть попросту власть) против свободы граждан в тоталитарных государствах. Но я здесь не рассматриваю пока что ни какого-либо конкретного законодательства, ни конкретных законов, и хочу лишь показать в принципе возможные отношения закона со свободой и со свободами. И в этом смысле, еще раз подчеркиваю, что хотя, как правило, запрещающий закон уменьшает интегральную меру свободы общества, но, в частности, может и увеличивать, как уже было сказано, благодаря наличию не только юридических, но и прочих объективно существующих ограничений и связи между ними.
Теперь можно перейти к реальной проблеме.
Рассмотрим проблему свободы печати и разумных ограничений на нее. Проблема весьма животрепещущая и важная для любого демократического общества, но я рассмотрю ее на примере Израиля, где в период, когда создавалась эта философия (примерно 12 лет назад) проблема эта была особенно остра и достаточно остра и сегодня и где с состоянием этой проблемы я лучше знаком, чем в других местах. Острота проблемы состояла в непрерывных утечках через средства информации секретных сведений с закрытых заседаний правительства. Правительство высказывало упреки в адрес израильской прессы (весьма, надо сказать, деликатные). В ответ часть этой прессы (левой) и вообще левые деятели поднимали большой шум по поводу посягательств на священную свободу печати и через то на демократические устои общества в целом. Проблема, вполне подходящая для того, чтобы взглянуть на нее с позиции вышеизложенного. Замечу предварительно, что свобода не является единственным критерием для решения любых общественных проблем и данной, само собой. При всей моей любви к свободе (а я полагаю, что люблю ее не меньше новоявленных лжепророков ее, наживающих себе авторитет бесконечными спекуляциями на этом слове), я исхожу из того, что существуют и иные человеческие ценности, которые не всегда могут быть приносимы в жертву любой свободе, как в том* нас пытается
89

убедить экзистенциализм и его последователи. Но в данном случае при решении- проблемы/ «утечек» я хочу ограничиться рассмотрением только свободы, не принимая во внимание прочих параметров. Это не значит, что к предложенному рассмотрению нельзя будет присоединить того, что параллельно происходит с такими категориями, как справедливость, достоинство, ну и кому чего еще захочется, но все это останется за пределами данной работы. Но естественно, что я не буду ограничиваться одной лишь свободой, печати, я буду исходить из интегральной меры свободы. А если кто считает, что нет свободы, кроме свободы печати, или что все прочие пренебрежимы в сравнении с ней, то да не скажет этого в бане, чтобы его не забросали шайками.
Я полагаю, что к рассматриваемой проблеме имеют отношение три свободы, которыц войдут в интегральную меру с весовыми коэффициентами, соответствующими их значимости: свобода печати разглашать государственную секретную информацию (я подчеркиваю — не вообще «свобода печати», а именно свобода разглашать секретную государственную информацию, хотя она и часть от вообще «свободы печати»), свобода правительства осуществлять закрытые заседания и национальная свобода Израиля. Я не собираюсь одним шаманским завываниям о свободе противопоставить другие такие же: конечно, утечки секретной информации не уничтожают национальной независимости Израиля непосредственно. Но в силу реальности, в которой мы живем, они увеличивают вероятность утраты ее. В какой мере, а также в какой мере разрешение «утечек» влияет на интегральную меру свободы общества, предоставляю мнению читателя. Во всяком случае выводы следует делать с учетом всех обстоятельств, определяющих проблему и уж по крайней мере с учетом всех свобод.
Приведу еще примеры возможного приложения модельного подхода к анализу конкретных ситуаций, связанных со свободой.
Наибольшее, причем огромнейшее количество спекуляций на слове свобода совершается в наши дни в сфере, связанной с половой моралью. Когда нас убеждают в необходимости отмены запрещения проституции, гомосексуализма, лесбианства и порнографии, то помимо таких аргументов, как общественная полезность (в случае проституции, в соответствии с высокопопулярным учением Фрейда) и гуманйость (в отношении к бедным пидорам и лесбианкам) главным является аргумент свободы. При этом постоянно и настоятельно подчеркивается, что предоставление свободы проституткам, извращенцам и порнографии ничьей другой свободы не стесняет и таким образом, в терминах нашей работы,
90

Может только увеличивать интегральную свободу общества. Не останавливаясь на том, что даже интегральная свобода не является единственным или абсолютным критерием для решения любых общественных проблем, и не исследую вопроса, возрастает ли в действительности интегральная свобода от вышеупомянутых разрешений, я хочу лишь подчеркнуть, что заявление: «никакие иные свободы при этом не ущемляются» просто ложь, основанная на пренебрежении к этим последним, и непонимании того обстоятельства, что между различными свободами в обществе существует связь. Наиболее ярким примером связи и даже противостояния свобод в сфере половой морали, является взаимоотношение свободы насильника насиловать и, свободы женщин отдаваться по своей воле. Правда никто нигде законодательно не разрешал изнасилование, но мы знаем, что ограничения на свободу обуславливаются не только законом, но также и принятостью и опасностью и т. д. Распространенность же изнасилования, а следовательно и его опасность безусловно возросли с распространением проституции, порнографии, вседозволенности и половых извращений. Вот, например, в одной из передач по израильскому телевидению (от 29.6.79) сообщалось, что за минувший год обратились в полицию по поводу изнасилования 300 женщин. Также сообщалось, что, согласно исследованиям, обращается в полицию лишь 10% изнасилованных. Приняв эти данные за среднегодовые, приняв средний возраст насилуемых за 20 лет и приняв, что 20 лет назад естественный прирост населения в Израиле был 40 тыс. (из которых 20 —женщины) получим, что 15% женского населения Израиля изнасилованы, так что для израильской женщины такое ограничение на ее свободу, как опасность изнасилования, никак уж не является пренебре-жимым, о чем свидетельствуют и призывы полиции к женщинам избегать езды в попутных машинах и т. п.
Мне могут* возразить, что изнасилование существовало всегда. Всегда, всегда, да не всегда в таких масштабах,1 как сейчас. Я не располагаю по этому поводу детальной статистикой и не знаю, существует ли она вообще, но я знаю, что невозможно убедить человека, прожившего жизнь в Советском Союзе, что распространенность изнасилования там, скажем 30 лет назад была такая же, какой она стала 7—10 лет назад, после того, как упомянутая «новая ментальность» победно' прокатилась по Союзу, несмотря на формальное сохранение «коммунистической морали». Аналогично невозможно убедить израильтянина, что положение в этом смысле, было такое же 30 лет назад, как сейчас. То же будет при сравнении современной Америки с Америкой времен, скажем, Марк Твена и т. д. и т. д.
91

Вышесказанное опровергает и еще одно возможное возражение, а именно, что рост изнасилований и следовательно соответствующей несвободы для женщин не связан с распространением свободы проституции, порнографии и т. п. и более того, мол наличие проституток и легкодоступных женщин уменьшает количество изнасилований. Мы видим, что статистическая корреляция опровергает это возражение (а заодно и посылку Фрейда и фрейдизма, что сексуальная свобода должна привести к уменьшению насилия вообще).
Можно указать и причинную связь между ростом изнасилований и преувеличенной половой свободой, включающей проституцию, порнографию и т. д. С ростом легкодоступнос-ти женщин теряется уважение к ним, которое было воспитано «старой меитальностью» и которое препятствовало применению к ним силы. Кроме того, преувеличенная половая свобода огрубляет эмоционально и мужчин и женщин. Первое непосредственно приводит к росту числа изнасилований. Второе приводит часть из женщин к тому, что они сами хотят, чтобы их брали, с большим или меньшим применением силы. В результате вообще стирается грань между изнасилованием и нормальным овладением женщиной, как в глазах мужчин, так и в глазах суда. Вот, как, например, определил изнасилование один шестнадцатилетний израильтянин: Если, говорит, пожаловалась, значит изнасилование, не пожаловалась — не изнасилование. Имелось в виду, что его подход всегда один и тот же, но результаты могут быть разными в зависимости от женщины.
Ситуация осложняется и доходит до парадоксов еще и по причине того, что в преувеличенной погоне за свободой часть женщин позволяет себе соблазнять мужчин как угодно и где угодно, в частности, загорая голыми на общественных пляжах и т. п. Вот, например, была заметка («Маарив» — 16.2.80) об изнасиловании туристки израильским солдатом в районе Шарм-а-Шейха. Она загорала голая недалеко от общественного пляжа и он, гуляя, обнаружил ее, подошел и присел возле. Между прочим туристка и „иже с ней объясняют свое право загорать голыми в общественных местах свободой: они хотят быть свободными, как в природе. В этом есть явное противоречие с жалобой на изнасилование, поскольку природа, в которой все голые, не знает понятия «изнасилования» и там, кто кого сгреб, тот того в...» и в этом свобода природы.
Бывают и еще более парадоксальные ситуации с игрой в свободу и изнасилованием. Одна дама пожаловалась на «изнасилования» и на суде сообщила, что она сама напросилась к незнакомому одинокому мужчине на ночлег. Ей было 92

постелено отдельно, а ночью она голая пришла и легла к нему в кровать. После этого— жалоба на изнасилование.
Все это свидетельствует о том, что современное общество пренебрегает свободой женщины не быть изнасилованной, предпочитая ей неограниченную половую свободу, включая проституцию и порнографию. Вопрос только в том, делается ли этот выбор сознательно, или он язляется результатом одурачивания, с помощью демагогии на свободе и ошибочными теорией и философией в этой области.
Проблема изнасилования — наиболее яркий пример взаимосвязи и противостояния различных свобод, связанных с половой моралью, но не единственный. Можно было бы привести еще много примеров взаимодействия различных свобод, связанных с этой областью, однако разбор их мог бы стать предметом отдельной книги и посему я ограничусь здесь вышесказанным.
В заключение этой главы я хочу привести цитату из Канта (заимствованную из книги Берга «Труды по теории эволюции» и в его же свободном переводе): «Наилучшим гражданским обществом является такое, в котором максимум свободы, т. е. возможность неограниченного антагонизма, сочетается с точным ограничением свободы при посредстве законов».



У автора есть сайт: www.world.lib.ru/w/woin_a_m/.
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Неорацинализм. Глава3. Модельный подход к понятию свобода

© Александр Воин () Источник: http://portalus.ru

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.