ФИЛОСОФИЯ (последнее)
О.С. Волгин - РАЗВИТИЕ И ЖИЗНЬ
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Широко распространено мнение, что развитие, как и движение присуще всему, что нас окружает. Ничто не стоит на месте. Все переживает либо стадию развития, либо стадию угасания, которая потом сменится новым развитием. “Развитие универсально” — утверждают сторонники такого взгляда.
Добросовестное штудирование материалистической диалектики в ее упрощенном школьном варианте привело к созданию устойчивых стереотипов в нашем мировоззрении. Развитие, с этих позиций представляется атрибутом бытия как такового, присущим реальности на всех ее уровнях. Исследования в области теории развития, как правило, одинаково претендуют на философское и естественнонаучное значение, и единство таких понятий как “движение”, “изменение”, “объект”, “система”, “материя” и др. представляется необходимым элементом в структуре нашего знания о мире, объединяющим философию, естествознание и социальные науки.
В последнее время исследования в области синергетики обещают значительно раздвинуть границы наших представлений о развитии. Отождествление развития и самоорганизации и изучение законов самоорганизации на всех уровнях материи позволит, как представляется энтузиастам синергетики, снять последний покров с одной из главных загадок мироздания — тайны жизни.
Мир многообразен, но един. И поэтому, уточнение категорий, позволяющих глубже понять его единство, в том числе и категории “развитие”, есть философская задача безусловной важности. К тому же распространяющийся интерес к проблематике, связанной с феноменом самоорганизации не может не вызвать новых дискуссий по проблемам развития, и прежде всего по вопросу о сущности развития как такового. В данной статье предлагается особый взгляд на проблему развития. Суть его может быть выражена в кратком положении: “Развивается только живое!”
I.
На первый взгляд может показаться, что мысль о развитии как атрибуте живого и положение об универсальности развития противоречат друг другу. Универсальность обычно понимается как всеобщность, а жизнь, живое не есть всеобщий признак окружающей нас реальности: многое из того, что нас окружает не является живым. Из этого часто заключают, что развитие суть явление всеобщего порядка и что общие закономерности развития как диалектического процесса присущи не только человеческому обществу, но и всему материальному миру, включая также и неорганический мир неживой материи [1, с. 409]. Не стоит доказывать важность этого положения для самого существования современной научной картины мира. Заметим только, что вера в развитие неживой материи стала духовным фундаментом идеи эволюции всего сущего. Нам одинаково привычно говорить о физическом, химическом, биологическом и социальном уровнях развития материи. Даже когда мы отдаем себе отчет в том, что развитие есть нечто большее, чем просто движение и изменение, наш слух не протестует против таких выражений как “развитие в мире элементарных частиц”, “развитие цепной реакции”, “развитие химической реакции”, “развитие системы” и др. Идею о всеобщности развития по праву можно назвать одним из краеугольных камней, на которых построена господствующая современная мировоззренческая парадигма.
Я сказал “господствующая”, чтобы подчеркнуть, что эта парадигма не единственная, что, иными словами, она, частная, а значит и нуждающаяся в оценке и переоценке, ибо только всеобщее не имеет предпосылок и не может быть переоценено.
Есть два понимания всеобщности: формально–логическое и органическое. И в неразличении этих двух смыслов кроется корень заблуждения относительно вездесущности процессов развития. Различие между формальной и органической всеобщностью стоит за гранью формальной логики и невыразимо при помощи школьных кругов Эйлера. О формально-логической всеобщности какого-либо признака мы говорим, когда он присутствует у всех и каждого из элементов данного класса. Об органической всеобщности — когда только у всех, но не обязательно у каждого. Это отношение выражается в нашем языке также при помощи термина “универсальный”. Желая, например, перевести слово “всеобщий” на английский язык, мы находим в обычном словаре два значения “universal” и “general”. В действительности между этими двумя понятиями и в английском языке существует большая разница. Универсальный значит органически-всеобщий. Таким образом универсальный и всеобщий оказываются терминами, различающимися не по объему, а по содержанию. Всеобщие признаки — те, которые составляют множество, универсальные — те, которые составляют целое. Всеобщие признаки — количественные, универсальные — качественные. Поэтому выражение “развитие универсально” не тождественно выражению “развитие всеобще”. Универсальность не означает, что термин “развитие” (если в данном случае оставить за скобками вопрос о деградации как антиподе развития) потенциально может быть применим к характеристике любого явления или процесса, к какому бы структурному уровню бытия он ни относился. Вместе с тем, это, безусловно, означает, что развитие есть фундаментальное свойство мира в целом.
Отличие универсального от всеобщего, формально-логического от органического и составляет (в том числе и в понимании развития) предпосылку формирования того нового рационализма, о необходимости которого говорил И.Пригожин на конференции лауреатов Нобелевской премии, прошедшей в январе 1988 г. в Париже, прошедшей под лозунгом “На пороге XX века: опасности и перспективы” [2, с. 13]. Нужно развеять миф о всеобщности развития, чтобы понять истинный смысл развития и увидеть мир в свете нового органического рационализма.
I
Изначально ясно, что термин “развитие” означает не просто движение или изменение. О развитии бессмысленно говорить при описании механического движения: в механическом движении развития нет. Нет его и в собственно физическом движении: закон сохранения и превращения энергии не есть закон развития. Только на уровне живой материи мы можем говорить о развитии. Педаль велосипеда движется, но цветок развивается.
Мы интуитивно чувствуем различие между механическим движением и развитием. Это наводит на мысль, что жизнь и развитие существенно, онтологически связаны. В нас, как в живых существах от природы заложено чувство развития. Любое живое существо соответственно своему уровню развития чувствует живое. Мы же, существа наделенные сознанием, не только чувствуем живое, дар разума обязывает нас стремиться понять его природу.
В понимании того, что есть жизнь как природный феномен, разум и интуиция часто конфликтуют. Но особо острую форму этот конфликт принимает в рамках формально-рационалистического мышления, в особенности в Новое время, когда, по словам Н.Бердяева, над разумом большим возобладал разум малый, позитивистский с его самоуверенной претензией на автономность и верой во всепобеждающую силу формализации. Господство малого разума отрицательно сказалось на понимании органической связи, существующей между жизнью и развитием. Наиболее узкая и бедная трактовка этих основных реальностей нашего мира была дана материалистической позитивистской философией, которая свела жизнь к способу существования белковых тел, а развитие к туманному выражению “появление нового” [3, с. 82]. С такой позиции стало невозможно разглядеть действительную глубину соотношения жизни и развития. Сторонниками естественнонаучной философии развитие стало представляться феноменом онтологически более широким, включающим в себя жизнь; развитие универсально, жизнь локальна, не все, что развивается суть живое, но все живое на определенном этапе развивается. Формально между этими понятиями для малого разума существует отношение подчинения.
Такая схема не просто упрощает суть отношения жизни и развития. Она в принципе не верна, ибо выражает количественное, а не качественное соотношение. В качественном отношении жизнь есть более, чем способ существование белковых (или каких-либо иных) тел. Термин “существование” недостаточен для выражения существа жизни. “Жить” означает больше, чем просто влачить существование, пребывать в пространстве и во времени. Проблема в том, чтобы выразить это большее, найти способ выражения реальности, превышающей пространственно-временное бытие.
Развитие также есть не просто “появление нового”. Такое определение передает лишь минимум содержания, которое заключает в себе развитие, и на большее малый разум, видимо, не способен. Такое малосодержательное определение не только не может хоть в малой степени удовлетворить разум большой, но неизбежно вызывает реакцию протеста. Лучше ничего не говорить и чувствовать развитие интуитивно, чем говорить о нем так плоско.
Подобное понимается подобным. Мы не можем понять жизнь и развитие, ограничивая свой разум отвлеченными категориями, заключая свои мысли в жесткую систему высказываний. Жизнь и развитие терминологически невыразимы. Термины по определению есть мертвые слова. Философия, грешащая терминологическим пуризмом или наука, ищущая определенные физические детерминанты жизни и ее развития, ловят лишь остывший след живого, оставленный им в пространстве и времени. Действительная сложность в понимании единства жизни и развития состоит вовсе не в определении их общих физических признаков, а в том, чтобы понять их метафизическое родство и метафизический исток, бьющий из-под пространственно-временной почвы.
II
Развитие может быть понято как имманентное свойство живого только в том случае, если сам мир в его целостности представляется нами, как живая сущность. Доказать живую сущность мира материальными ни экспериментами, ни логическими аргументами невозможно. Коренной порок материализма заключается как раз в том, что он вообще не способен понять живое, ибо по своему духу (даже в самых сложных формах своего проявления) он есть механицизм и стремится к упрощению и сведению всего к физическому основанию. Как справедливо замечал Б.Вышеславцев, материализм во всем видит “всего лишь” проявление нижележащего более простого начала. Он не способен понять идеи целостности, потому что целое есть всегда качественное превышение того множества, из которого оно состоит, это всегда не “всего лишь”, а “более чем”. Поэтому идея целого у материалистов есть не более, чем слово, она часто фигурирует под именем “системы”, “причудливо переплетающихся взаимодействий составляющих целое элементов” и т.д.
Доказательство, что мир есть живая сущность, не может быть сведено к формально-логическому выводу. Оно должно удовлетворять не логике терминов, а естественному жизненному опыту. И этот наш опыт убеждает, что мир, как целое, есть живая сущность. Иначе, как в лоне матери–природы мог зародиться микроскопический комочек жизни и развиться до степени зрелого самопознающего и творящего организма, коим является человечество, если эта сама природа была бы мертвым телом?
В механизме есть только движение: перемещение тела в пространстве и времени. В химизме мы встречаемся уже с превращением вещества, но тут еще нет развития. Развитие появляется там, где не просто меняется форма (превращение), но где изменяется богатство содержания.
Но что означает изменение содержания? Содержание может быть богаче или беднее, разнообразнее или однообразнее. Все это количественные оценки. Они настолько естественны для нашей культуры, что мы не замечаем их ограниченности. Можно сказать больше: тайна современной цивилизации, которую обычно называют цивилизацией западной, со всеми ее достоинствами и недостатками не в том, что она рациональна (как полагал М.Вебер), не в том, что она физична (как считал Ортега-и-Гассет), не в том что в ней преобладает геометрический ум (термин Б.Паскаля), а в том, что она количественна. В том, что мы в результате сложной духовной эволюции, о которой здесь нет места говорить, разучились мыслить качества как качества и вместо этого ошибочно положили, что качество может быть выражено через количество.
Но может ли содержание быть выражено количественно, иначе говоря, быть измерено? Всегда ли разнообразие и его рост тождественен развитию? По–видимому, нет. Мы вряд ли признаем рост богатства и разнообразия материальных благ в обществе массового потребления главным признаком его развития. Количественный рост, как подсказывает нам здравый смысл, нередко свидетельствует не в пользу развития. Для количественного мышления развитие поэтому всегда оказывается неуловимым и необъяснимым, поскольку суть его всегда за рамками количественных характеристик. Суть развития в качественном преобразовании, которое как таковое может быть понято в единстве своих моментов.
Первый момент развития, на который чаще всего указывают, есть развертывание, объективация внутреннего содержания. На этот момент, в частности, обращал внимание Л.Карсавин. “Термин “развитие” невольно предрасполагает к некоторому ошибочному пониманию того, что с помощью его мы хотим выразить. Развитие (e-volutio или ex-plicatio, Ent-wickelung, de-velopment), в противоположность “свитию” (in-volutio или im-plicatio, Ein-wickelung, en-velopment) означает, собственно говоря, разворачивание, раскрытие чего-то уже потенциально, но только потенциально данного, т.е. актуализацию ранее актуальным не бывшего, обогащение бытия, и склоняет мысль к отождествлению его с процессом [4, с. 34]. Хрестоматиен в этом отношении пример из гегелевской “Феноменологии духа” где идея развития как развертывание передается через сравнение дуба “с его могучим стволом, с его разросшимися ветвями, с массой его листвы”, с желудем [5, с. 6].
Однако, мы не можем вполне удовлетвориться этим определением развития, поскольку оно недостаточно. Развертывание (раскрытие) вполне может быть понято и механистически: мы разворачиваем газету, скомканный лист бумаги и т.д. Даже то обстоятельство, что развертывание осуществляется без разобщения частей еще далеко не определяет в полной мере развития.
Далее, если присмотреться внимательнее, мы увидим, что развертывающиеся части сами суть живые целые и развертываются, обнаруживая потенциальную бесконечность своего содержания. В этом состоит второй момент развития. Целое т.о. не имеет определенных пространственно–временных рамок, оно может быть и бесконечно большим и бесконечно малым. Может показаться, что целое, развертываясь, овладевает пространством. В действительности, пространство, в котором развертывается целое, не есть объективная до целого существовавшая данность, оно, напротив, порождается развертываемым целым.
Этот принцип развития часто выражался символически в образе дерева: “дерева познания”, “дерева жизни”, “дерева бытия”. Так, например, у Э.Дюркгейма по принципу “дерева” объясняется развитие форм органической солидарности. Известное его положение гласит, что по мере развития различия между социальными сообществами сглаживаются, а различия между индивидами, напротив, увеличиваются. “Напрасно утверждают, что коллективное сознание расширяется и укрепляется одновременно с индивидуальным. Мы доказали, что оба эти явления изменяются в обратном отношении друг другу” [6, с. 165].
Для современных философских поисков характерно критическое отношение к символу дерева. Он более ассоциируется с символикой средневековой философской традиции. Как справедливо замечает П.К.Гречко, неудовлетворительным в этом символе сегодня считается выражаемый им принцип единства, передающий монистичность, иерархичность, обязательное наличие устойчивого, негибкого стержня развития. Основная критика при этом исходит от постмодернистских идей развития. Такие представители постмодернизма как Г.Делез и Ф.Гваттари противопоставляют образу дерева образ ризомы, растения не имеющего центра, развивающегося в любом свободном направлении, не подчиненного логике монистического развертывания. Ризома — само воплощение принципа относительности. В ней все одинаково равноценно, нет центра, нет иерархии, нет заданного направления и только один жизненный принцип — захватить свободное пространство. Развитие здесь трактуется как децентрализованная диверсификация. Среди отечественных философов ризомный принцип развития разделяет, например, В.А.Кутырев [7, с. 7]. Принцип ризомы существенно отличается от принципа дерева [8, с. 100], но несет ли он в себе более емкое содержание, являет ли более удачным символом для выражения живого —этот вопрос является проблематичным.
Постмодернизм еще более обнажил проблему, которая волновала всегда христианских, в том числе и русских христианских философов: проблему существования и описания телеологического момента развития. Либо, действительно, все в своем развитии стремится к Богу, как единому центру средоточения бытия, либо все стремится только к тому, чтобы занять вакантное место под солнцем.
Третий момент развития заключается в качественном превышении принципа диверсификации. Каждый развернувшийся “отросток” развивающегося целого, каждая “веточка” его стремится не только измениться количественно (увеличиться или разделиться в свою очередь), но и качественно. Качественное же изменение суть стремление к “совершенству”. Развитию свойственно совершенствование. Нет развития без совершенствования. В свою очередь совершенствование всегда есть развитие.
Но, что такое совершенствование? По–видимому, мало сказать, что совершенствование есть движение к идеалу, нужно еще определить место этого идеала по отношению к развивающейся реальности. По существу – это вопрос об отношении идеала и реальности. В решении его две с половиной тысячи лет назад в античной культуре, праматери культуры европейской, произошел глубокий и критически важный для всей последующей европейской культуры раскол. В оригинальном своем виде он был замечен разве что немногими философами. Известно, что Платон и его ученик Аристотель разошлись во мнениях о “месте” идей. Для кого-то этот спор мог показаться пустым и частным делом; подумаешь, поспорили два философа: философам положено спорить. Но дело в том, что эти мнения были не сугубо частными; в философии вообще нет сугубо частных мнений. Это были мнения, ставшие основанием двух непримиримых культур: культуры, как заметил В.С.Соловьев, “летающей” и культуры “ползающей”. Суть спора заключалась в том, что оба философа, одинаково признавая существование идей, расходились, однако, по вопросу об отношении идей и вещей. Платон утверждал, что идея вещи превышает саму вещь и как бы находится поэтому “вне” ее, подобно тому как творец превышает объективированные результаты своего творчества. Действительно реальны поэтому идеи, а не их воплощения, конкретные вещи. Но, исходя из этого, такая разумная вещь, как человек, должна сознательно тянуться к своему творцу, стремиться выйти за границы себя, превзойти себя и вместе с этим поднять, приблизить к идеалам бытие, которое его окружает.
Аристотель, наоборот, утверждал, что идея вещи не превышает саму вещь, а существует в ней, имманентна ей. Аристотель не принял главной мысли своего учителя, мысли о реальности Божественной вертикали как духовной оси мироздания. В космосе Аристотеля нет этой доминанты, его мир есть мир равновеликих измерений. Сущность мира в нем же самом, в его “здесь” и “теперь”.
Там, где идея, там, следовательно, и истина. По Платону — истина вне нашего мира, “превышает” его. По Аристотелю — истина в самих вещах. Только так можно объяснить позу Платона на картине Рафаэля; с вознесенной вверх рукой, указывающей людям их путь, путь соответствующий Божественной вертикали, и простертую горизонтально руку Аристотеля, обращающую нас к земному пути и земной истине.
В одном эти два представления о движении к идеалу сходятся, и этот их общий момент составляет необходимый четвертый признак развития. Совершенствование как атрибут развития всегда есть выход целого за границы себя. В данном случае подчеркивается сохранение целостности. Принятое различие экстенсивного и интенсивного развития, переход во вне и уход в себя, – всего лишь логические моменты развития целого. Они онтологически несамостоятельны. Об этом всегда говорили диалектики. Это любил подчеркивать Гегель. Развитие не разрушает целого. Если же целое разрушается, диссоциируется, если личность как целое распыляется, распадается на социальные функции*, то такое изменение нельзя признать развитием. Дело здесь, конечно, не в словах, но, называя потерю целостности развитием, мы теряем правильные ориентиры мировосприятия и подменяем ценности человеческого существования.
Пятой особенностью развития является то, что оно всегда есть не просто выход целого за границы самого себя, переход в новое “измерение”. Термин “измерение” в данном случае неудачен, но он прижился. Неудачен, поскольку мы используем его применительно к тому, что, собственно, измерить нельзя, — к переходу в новое более высокое качество. Как низшее переходит в высшее? Как точка превращается в линию, открывая нашему взору протяженность, а линия в плоскость, и тем порождается мир геометрии? Как зерно превращается в растение, цветок в плод, встречаясь с новыми качествами бытия, созданными другими развивающимися реальностями? Как сознание ребенка переходит в сознание взрослого человека и на каждом уровне раскрывает для себя в мире новые реальности? Ответ на этот вопрос всегда был сложен, и всегда заканчивался неприятием одного ответа, одной точки зрения или теории.
Сейчас много говорят о феномене самоорганизации в природе, обществе и даже человеческом мышлении, развитие трактуют как самоорганизацию, а переход к новому качественному уровню как ее результат. Однако, при этом, не замечают двойного несоответствия, а именно того, что развитию не соответствует ни принцип “само-”, ни принцип “организации”. Развивается только живое, но живое не может быть сведено к организации. Живое, организм есть нечто большее, чем организованная система. Верно, что живое организуется, упорядочивает свою структуру и определенным образом организует среду своего обитания, которая является как бы продолжением его целостности, органичности. Но, остановиться на этом определении и не заметить, что живое превосходит любую организацию и любой порядок и поэтому, превосходя, разрушает их, чтобы создать новую организацию и порядок и потом разрушить их опять и т.д., значит не увидеть того главного, что отличает утопически-благодушное представление о жизни от ее реального проявления. Живое не только противится энтропии, нарушает ее, но и воспроизводит энтропию. Энтропия, вопреки мнению слишком доверчивых сторонников синергетики, есть следствие не только смерти и разложения, но и жизни.
Что же касается принципа “само-”, с которым так легко многие соглашаются, по-видимому, потому, что тут явственно слышится знакомый диалектико-материалистический мотив о саморазвитии, то не трудно показать, что развитие, понимаемое как восхождение, как обусловленный идеальными мотивами переход в новое качество (а не просто как появление нового), не может быть замкнуто рамками индивидуальной, частной жизни, будь то жизнь амебы или человека.
Развитие личностно, но не индивидуально, не партикулярно. Говоря о многообразии развивающейся реальности, нельзя забывать о моменте ее единства. Н.Бердяев был не прав в оценке русского платонизма, в частности по отношению к философии Н.Лосского, когда в стремлении предельно выразить идею персонализма о свободе личности отверг мысль о целостной и иерархической структуре бытия, отказав таким образом Божественной вертикали в онтологическом статусе, охарактеризовав ее как иллюзию сознания, впавшего в ложь объективизма. С подобной позиции трудно разглядеть общие метафизические основания жизни, понять жизнь как выражение не только внутреннего духовного развертывания, но и как впитывание богатства макрокосмоса микрокосмосом, как творческую переработку этого “внешнего” богатства в недрах личности.
Развитие — процесс открытый. Открытый не только на выходе, но и на входе. Кроме того, развитие есть процесс интегральный, но не в том узком смысле, что оно предполагает физическое единство внутренней жизни развивающегося субъекта, а в трех разных смыслах.
Во-первых, интегральность означает вышеназванное физическое единство, его физическую целостность.
Во-вторых, интегральность суть физическое единство объекта и универсума. В развитии цветка принимает участие все мироздание. Здесь макрокосм и микрокосм сходятся. Цветок становится выражением целостной жизни космоса, бессознательной формой для наполнения универсальным содержанием.
В-третьих, интегральность означает единство (но не тождество) физического и метафизического планов реальности. В отличие от физического плана, метафизический план бытия неструктурирован, не разделен. Точнее, он содержит в себе потенциально все возможные структуры, которые могут быть уловлены, переработаны и объективированы личностью. Основания жизни и развития уходят поэтому в метафизический план бытия. Здесь исток всего сущего. Своей физической стороной живое пребывает в мире противоречивых тенденций, где все стремится к самостоятельности и взаимозависимости, конфликтует и ищет слияния. Своей метафизической стороной оно — в мире, где самостоятельности нет, ибо нет разобщения, где все во всем и живет жизнью каждого. “Самостоятельность” — термин физического, феноменального мира. Говорить же о метафизическом плане нашего мира в терминах мира физического невозможно. Здесь нужен другой язык, другие символы, другая культура мысли. Научившись свободно двигаться, благодаря накопленному естественнонаучному знанию, в любом направлении физического мира, современный человек чувствует себя на дорогах мира метафизического очень неуверенно, с каждым шагом спотыкается, потому, что за четыре столетия господства новоевропейской физической и квантитативной по духу культуры, разучился ходить по ним, забыл важные ориентиры и направления, потерял накоплявшиеся веками до этого важные сведения об особенностях этой местности, ее почвы и вероятных опасностях.
Отождествление развития и самоорганизации есть проявление этой духовной потери и неудачный пример выражения метафизической истины в неуклюжих (в данном случае) терминах естественнонаучного объективизма. Когда мы говорим о развитии растения, ребенка, развитии кибернетики или самолетостроения, то обычно имеем в виду некую внутреннюю объективную логику этих развивающихся реальностей, логику, которая, как нам представляется, саморазворачивается. Вообще, новоевропейская рационалистическая культура с ее верой в объективные законы развития и прогресса очень многое списывает на эту пресловутую внутреннюю логику вещей. Между тем, без внимания остается одна небольшая, но существенная деталь, без которой выражение “развитие физики или самолетостроения”, не говоря уже о развитии ребенка есть нелепость. А именно: участие человека, мира людей и, если говорить предельно широко, участие духовного начала вообще в любом проявлении развития. Не физика как наука развивается сама по себе, а человеческие представления о физике. Логика развития самолетостроения не более, чем логика человеческой культуры, если о логике можно говорить там, где царствует один закон — закон свободы. Нет отдельной логики самолетостроения, как нет и не может быть саморазвивающихся компьютерных программ. Миф о саморазвитии в его современной форме есть выражение ложной идеи о существовании саморазвивающихся систем. Термин “саморазвивающаяся система” есть contradictio in adjecto. Система не способна к развитию, а только к функционированию. Если же поведение элементов в системе нефункционально, превышает логику заложенных в нее функций, то это уже не система, а организм.
Современному человеку, выросшему в атмосфере индустриально-материалистической культуры с ее верой в идеал организации и верховную власть законов движения материи, культуры, основную черту которой Б.Вышеславцев определил как “спекуляцию на понижение” [9, с. 213–228], нелегко осознать духовную истину, и признать, что развитие есть превышение организации, что оно там, где есть дух, где есть человек.
Развитие как духовный процесс не может быть определено в терминах самоорганизации. Идея самоорганизации отодвигает в тень проблему свободы. В этом ее существенный негативный момент, на который следует указать. В принципе здесь не столько порочность термина — проблема свободы может быть в принципе всегда отодвинута каким-либо новым подходом — сколько неправомерные надежды. Идея самоорганизации плодотворна пока изучают механизмы и устойчивые закономерности становления порядка из хаоса на физическом уровне. Но она становится надуманной и ничего не объясняющей, когда дело касается области духа, духовной жизни, где нет механизмов и устойчивых законов, где все определяется свободой. Область духа и творчества поэтому оказывается за пределами возможностей синергетики. Свобода, таким образом, последний шестой момент развития, которого опять-таки мы не находим в косной природе. Здесь место свободы занимает случайность.
Свободу сейчас многие отождествляют со свободой выбора. Выбор представляется высшим критерием свободы. Есть выбор — есть свобода и развитие. Нет выбора — нет ни того, ни другого.
Идея выбора (choice), надо думать, не последний атрибут свободы, открывшийся современному человеку. Не так давно до этого в рамках все той же индустриально-материалистической культуры свобода отождествлялась многими с “вызовом и ответом” (challenge and reply). Было модно рассматривать историю обществ и даже историю отдельных личностей как проявление “вызов и ответов”. Еще раньше во второй половине прошлого века и начале века нашего немалое число людей ценили в свободе больше всего реакцию, отрицание, бунт, нигилизм. Сейчас свобода многим представляется как творческая культурная ценность, диалог, обмен, нелинейность, творческая неопределенность, наконец. Многообразны лики свободы. Но какова ее подлинная суть?
В русской философии, как известно, тема свободы одна из главных. Различны здесь и ее интерпретации. Одна из наиболее популярных в настоящее время интерпретаций — бердяевская, соотносящая свободу и идею творчества.
Идея творчества органически вытекает из идеи свободы. В какой бы иной из вышеперечисленных форм ни выражалась свобода, все эти формы ограничивают, сужают ее понимание до частных форм. Менее всего подходит для выражения свободы принцип нелинейности. Этому принципу, безусловно важному в познании физической реальности, придают сегодня неправомерно большое философское значение, распространяя его на область метафизики. Грустно видеть, когда делается это с таким воодушевлением, будто речь идет о последней философской находке.
Действительно, поведение живого физически нелинейно. Но, во-первых, — не только живого. Строго говоря, линейных процессов в природе не существует, линейность это абстракция. Во-вторых, если поведение животного физически нелинейно, это не значит, что оно нелинейно метафизически. Между этими двумя сферами прямой аналогии, как мы показали выше, нет. Если в физическом мире линейность есть ограничение свободы, то в метафизическом — нет. Если физическое поведение живого тем меньше телеологично, чем больше это живое существо развито (физические цели развитого животного многообразны и взаимозаменяемы), то в метафизическом, духовном плане, наоборот, степень духовного развития прямо пропорциональна росту телеологичности. Иначе говоря, если процессы в природе нелинейны (или приблизительно линейны на определенных малых участках), то дух по своей природе стремится к линейности и однозначности: он не может изменять себе без причинения себе вреда. Выражения “духовные метания”, “дуализм души”, “разорванность сознания” и др. им аналогичные вовсе не опровергают вышесказанного, а свидетельствуют о том, что дух стремится обрести устойчивость, самоидентифицироваться, преодолеть элементы неопределенности в себе, вписаться в восходящий вектор Божественной вертикали.
Что же касается пресловутых точек бифуркации, попавших в последнее время опять-таки в разряд философских новинок, то об их существовании, люди знали всегда, и сейчас возникла потребность формализовать эти знания. Бифуркация как момент развития есть естественное состояние жизни. Не от времени ко времени живое вещество, человек, общество достигают точек бифуркации, но, если согласиться, что развитие есть атрибут духа, то надо признать и что бифуркационное состояние переживается духом в каждом моменте его эволюции. Если не пренебрегать малым, то можно сказать, что жизнь и индивидуальная, и общественная в каждом своем шаге оказывается в точке бифуркации. В этой связи безусловным преувеличением является попытка Э.Ласло показать, что XX век в отличие от XIX является веком бифуркации [10]. С точки зрения своих конкретно–исторических задач, целей и ценностей и XIX, и XVIII, и VIII, и I века были веками бифуркации. В бифуркационных состояниях проявляет себя человеческая свобода, но и в духовной ясности, линейности и определенности дух также свободен. Свобода поэтому не тождественна ни с выбором, ни с вызовом, ни с диалогом, ни с обменом, ни с деятельностью. Более всего эта безосновность роднит ее с творчеством.
Ничему живому, вне зависимости от уровня развития, не дано заведомо знать своей идеал, но все живое свободно ищет его и поиск этот суть — творчество. Творчество свободно. Оно не детерминировано никакой конкретно-частной ценностью или целью. В этом смысле можно сказать: там, где начинается творчество, кончается привычный нам партикулярный (particle — частица), физический детерминизм. Из этого не следует, что творчество и жизнь духа вообще не детерминированы. Как справедливо замечает Б.Вышеславцев, “Дух означает особую ступень бытия, которая не может отрицаться никаким материализмом, эта ступень имеет свою детерминацию, свою закономерность, выразимую в особых категориях, не встречающихся в природе и в науке о природе” [9, с. 183]. Полагать духовное бытие недетерминированным, произвольным началом, значит не понимать и вульгаризировать христианский догмат о творении мира. Христианство учит, что мир был сотворен из Ничего. Это значит, что у него не было конкретно-частной предпосылки, он не был сотворен из какой-то частицы, из атома, яйца, пра-материи и т.п. Он был сотворен из духовного целого. Целое в своей полной конкретности, бесконечно превышает партикулярность любого масштаба и является для нас реальностью иного порядка, нежели реальность нашего частичного физического существования.
Таким образом, развитие как атрибут живого есть сложное духовное явление. Перспективы биофилософии, в широком смысле — биокультуры, т.е. культуры, высшей ценностью которой является сама жизнь, связаны с новой интеллектуальной парадигмой. Ее основным элементом должна стать идея тождества жизни, развития и духовности. Если нет развития вне духа, то нет его и вне живого. Вместе с тем, универсальность развития означает и универсальность живого. Благодаря такой предпосылке преодолевается один из существенных недостатков современного биологического знания, — его партикуляризм, понимание жизни как частного случая развития. Только представление о жизни, по выражению В.В.Зеньковского, как об “основном факте в мире” [11, с. 41] может открыть нам доступ к качественно новому уровню его познания.
Литература
1. См.: Аршинов В.И., Климонтович Ю.Л., Сачков Ю.В. Послесловие: Естествознание и развитие: Диалог с прошлым, настоящим и будущим // Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1886.
2. Пригожин И. Новый союз науки и культуры // Курьер ЮНЕСКО. 1988, июль.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20.
4. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
5. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М., 1959.
6. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1990.
7. Кутырев В.А. Естественное и искусственное: борьба миров. Нижний Новгород, 1994.
8. Это очень глубокая, радикальная переориентация, особенно если вспомнить Аристотеля, для которого круг был символом совершенства. А здесь многоугольники. Большего разрыва с традицией, кажется, и придумать нельзя, — так оценивает это различие П.К.Гречко // Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М., 1995.
9. Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии // Этика преображенного эроса. М., 1994.
10. Ласло Э. Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира // Путь. 1995. № 7.
11. Зеньковский В.В. Апологетика. Рига, 1992.
Добросовестное штудирование материалистической диалектики в ее упрощенном школьном варианте привело к созданию устойчивых стереотипов в нашем мировоззрении. Развитие, с этих позиций представляется атрибутом бытия как такового, присущим реальности на всех ее уровнях. Исследования в области теории развития, как правило, одинаково претендуют на философское и естественнонаучное значение, и единство таких понятий как “движение”, “изменение”, “объект”, “система”, “материя” и др. представляется необходимым элементом в структуре нашего знания о мире, объединяющим философию, естествознание и социальные науки.
В последнее время исследования в области синергетики обещают значительно раздвинуть границы наших представлений о развитии. Отождествление развития и самоорганизации и изучение законов самоорганизации на всех уровнях материи позволит, как представляется энтузиастам синергетики, снять последний покров с одной из главных загадок мироздания — тайны жизни.
Мир многообразен, но един. И поэтому, уточнение категорий, позволяющих глубже понять его единство, в том числе и категории “развитие”, есть философская задача безусловной важности. К тому же распространяющийся интерес к проблематике, связанной с феноменом самоорганизации не может не вызвать новых дискуссий по проблемам развития, и прежде всего по вопросу о сущности развития как такового. В данной статье предлагается особый взгляд на проблему развития. Суть его может быть выражена в кратком положении: “Развивается только живое!”
I.
На первый взгляд может показаться, что мысль о развитии как атрибуте живого и положение об универсальности развития противоречат друг другу. Универсальность обычно понимается как всеобщность, а жизнь, живое не есть всеобщий признак окружающей нас реальности: многое из того, что нас окружает не является живым. Из этого часто заключают, что развитие суть явление всеобщего порядка и что общие закономерности развития как диалектического процесса присущи не только человеческому обществу, но и всему материальному миру, включая также и неорганический мир неживой материи [1, с. 409]. Не стоит доказывать важность этого положения для самого существования современной научной картины мира. Заметим только, что вера в развитие неживой материи стала духовным фундаментом идеи эволюции всего сущего. Нам одинаково привычно говорить о физическом, химическом, биологическом и социальном уровнях развития материи. Даже когда мы отдаем себе отчет в том, что развитие есть нечто большее, чем просто движение и изменение, наш слух не протестует против таких выражений как “развитие в мире элементарных частиц”, “развитие цепной реакции”, “развитие химической реакции”, “развитие системы” и др. Идею о всеобщности развития по праву можно назвать одним из краеугольных камней, на которых построена господствующая современная мировоззренческая парадигма.
Я сказал “господствующая”, чтобы подчеркнуть, что эта парадигма не единственная, что, иными словами, она, частная, а значит и нуждающаяся в оценке и переоценке, ибо только всеобщее не имеет предпосылок и не может быть переоценено.
Есть два понимания всеобщности: формально–логическое и органическое. И в неразличении этих двух смыслов кроется корень заблуждения относительно вездесущности процессов развития. Различие между формальной и органической всеобщностью стоит за гранью формальной логики и невыразимо при помощи школьных кругов Эйлера. О формально-логической всеобщности какого-либо признака мы говорим, когда он присутствует у всех и каждого из элементов данного класса. Об органической всеобщности — когда только у всех, но не обязательно у каждого. Это отношение выражается в нашем языке также при помощи термина “универсальный”. Желая, например, перевести слово “всеобщий” на английский язык, мы находим в обычном словаре два значения “universal” и “general”. В действительности между этими двумя понятиями и в английском языке существует большая разница. Универсальный значит органически-всеобщий. Таким образом универсальный и всеобщий оказываются терминами, различающимися не по объему, а по содержанию. Всеобщие признаки — те, которые составляют множество, универсальные — те, которые составляют целое. Всеобщие признаки — количественные, универсальные — качественные. Поэтому выражение “развитие универсально” не тождественно выражению “развитие всеобще”. Универсальность не означает, что термин “развитие” (если в данном случае оставить за скобками вопрос о деградации как антиподе развития) потенциально может быть применим к характеристике любого явления или процесса, к какому бы структурному уровню бытия он ни относился. Вместе с тем, это, безусловно, означает, что развитие есть фундаментальное свойство мира в целом.
Отличие универсального от всеобщего, формально-логического от органического и составляет (в том числе и в понимании развития) предпосылку формирования того нового рационализма, о необходимости которого говорил И.Пригожин на конференции лауреатов Нобелевской премии, прошедшей в январе 1988 г. в Париже, прошедшей под лозунгом “На пороге XX века: опасности и перспективы” [2, с. 13]. Нужно развеять миф о всеобщности развития, чтобы понять истинный смысл развития и увидеть мир в свете нового органического рационализма.
I
Изначально ясно, что термин “развитие” означает не просто движение или изменение. О развитии бессмысленно говорить при описании механического движения: в механическом движении развития нет. Нет его и в собственно физическом движении: закон сохранения и превращения энергии не есть закон развития. Только на уровне живой материи мы можем говорить о развитии. Педаль велосипеда движется, но цветок развивается.
Мы интуитивно чувствуем различие между механическим движением и развитием. Это наводит на мысль, что жизнь и развитие существенно, онтологически связаны. В нас, как в живых существах от природы заложено чувство развития. Любое живое существо соответственно своему уровню развития чувствует живое. Мы же, существа наделенные сознанием, не только чувствуем живое, дар разума обязывает нас стремиться понять его природу.
В понимании того, что есть жизнь как природный феномен, разум и интуиция часто конфликтуют. Но особо острую форму этот конфликт принимает в рамках формально-рационалистического мышления, в особенности в Новое время, когда, по словам Н.Бердяева, над разумом большим возобладал разум малый, позитивистский с его самоуверенной претензией на автономность и верой во всепобеждающую силу формализации. Господство малого разума отрицательно сказалось на понимании органической связи, существующей между жизнью и развитием. Наиболее узкая и бедная трактовка этих основных реальностей нашего мира была дана материалистической позитивистской философией, которая свела жизнь к способу существования белковых тел, а развитие к туманному выражению “появление нового” [3, с. 82]. С такой позиции стало невозможно разглядеть действительную глубину соотношения жизни и развития. Сторонниками естественнонаучной философии развитие стало представляться феноменом онтологически более широким, включающим в себя жизнь; развитие универсально, жизнь локальна, не все, что развивается суть живое, но все живое на определенном этапе развивается. Формально между этими понятиями для малого разума существует отношение подчинения.
Такая схема не просто упрощает суть отношения жизни и развития. Она в принципе не верна, ибо выражает количественное, а не качественное соотношение. В качественном отношении жизнь есть более, чем способ существование белковых (или каких-либо иных) тел. Термин “существование” недостаточен для выражения существа жизни. “Жить” означает больше, чем просто влачить существование, пребывать в пространстве и во времени. Проблема в том, чтобы выразить это большее, найти способ выражения реальности, превышающей пространственно-временное бытие.
Развитие также есть не просто “появление нового”. Такое определение передает лишь минимум содержания, которое заключает в себе развитие, и на большее малый разум, видимо, не способен. Такое малосодержательное определение не только не может хоть в малой степени удовлетворить разум большой, но неизбежно вызывает реакцию протеста. Лучше ничего не говорить и чувствовать развитие интуитивно, чем говорить о нем так плоско.
Подобное понимается подобным. Мы не можем понять жизнь и развитие, ограничивая свой разум отвлеченными категориями, заключая свои мысли в жесткую систему высказываний. Жизнь и развитие терминологически невыразимы. Термины по определению есть мертвые слова. Философия, грешащая терминологическим пуризмом или наука, ищущая определенные физические детерминанты жизни и ее развития, ловят лишь остывший след живого, оставленный им в пространстве и времени. Действительная сложность в понимании единства жизни и развития состоит вовсе не в определении их общих физических признаков, а в том, чтобы понять их метафизическое родство и метафизический исток, бьющий из-под пространственно-временной почвы.
II
Развитие может быть понято как имманентное свойство живого только в том случае, если сам мир в его целостности представляется нами, как живая сущность. Доказать живую сущность мира материальными ни экспериментами, ни логическими аргументами невозможно. Коренной порок материализма заключается как раз в том, что он вообще не способен понять живое, ибо по своему духу (даже в самых сложных формах своего проявления) он есть механицизм и стремится к упрощению и сведению всего к физическому основанию. Как справедливо замечал Б.Вышеславцев, материализм во всем видит “всего лишь” проявление нижележащего более простого начала. Он не способен понять идеи целостности, потому что целое есть всегда качественное превышение того множества, из которого оно состоит, это всегда не “всего лишь”, а “более чем”. Поэтому идея целого у материалистов есть не более, чем слово, она часто фигурирует под именем “системы”, “причудливо переплетающихся взаимодействий составляющих целое элементов” и т.д.
Доказательство, что мир есть живая сущность, не может быть сведено к формально-логическому выводу. Оно должно удовлетворять не логике терминов, а естественному жизненному опыту. И этот наш опыт убеждает, что мир, как целое, есть живая сущность. Иначе, как в лоне матери–природы мог зародиться микроскопический комочек жизни и развиться до степени зрелого самопознающего и творящего организма, коим является человечество, если эта сама природа была бы мертвым телом?
В механизме есть только движение: перемещение тела в пространстве и времени. В химизме мы встречаемся уже с превращением вещества, но тут еще нет развития. Развитие появляется там, где не просто меняется форма (превращение), но где изменяется богатство содержания.
Но что означает изменение содержания? Содержание может быть богаче или беднее, разнообразнее или однообразнее. Все это количественные оценки. Они настолько естественны для нашей культуры, что мы не замечаем их ограниченности. Можно сказать больше: тайна современной цивилизации, которую обычно называют цивилизацией западной, со всеми ее достоинствами и недостатками не в том, что она рациональна (как полагал М.Вебер), не в том, что она физична (как считал Ортега-и-Гассет), не в том что в ней преобладает геометрический ум (термин Б.Паскаля), а в том, что она количественна. В том, что мы в результате сложной духовной эволюции, о которой здесь нет места говорить, разучились мыслить качества как качества и вместо этого ошибочно положили, что качество может быть выражено через количество.
Но может ли содержание быть выражено количественно, иначе говоря, быть измерено? Всегда ли разнообразие и его рост тождественен развитию? По–видимому, нет. Мы вряд ли признаем рост богатства и разнообразия материальных благ в обществе массового потребления главным признаком его развития. Количественный рост, как подсказывает нам здравый смысл, нередко свидетельствует не в пользу развития. Для количественного мышления развитие поэтому всегда оказывается неуловимым и необъяснимым, поскольку суть его всегда за рамками количественных характеристик. Суть развития в качественном преобразовании, которое как таковое может быть понято в единстве своих моментов.
Первый момент развития, на который чаще всего указывают, есть развертывание, объективация внутреннего содержания. На этот момент, в частности, обращал внимание Л.Карсавин. “Термин “развитие” невольно предрасполагает к некоторому ошибочному пониманию того, что с помощью его мы хотим выразить. Развитие (e-volutio или ex-plicatio, Ent-wickelung, de-velopment), в противоположность “свитию” (in-volutio или im-plicatio, Ein-wickelung, en-velopment) означает, собственно говоря, разворачивание, раскрытие чего-то уже потенциально, но только потенциально данного, т.е. актуализацию ранее актуальным не бывшего, обогащение бытия, и склоняет мысль к отождествлению его с процессом [4, с. 34]. Хрестоматиен в этом отношении пример из гегелевской “Феноменологии духа” где идея развития как развертывание передается через сравнение дуба “с его могучим стволом, с его разросшимися ветвями, с массой его листвы”, с желудем [5, с. 6].
Однако, мы не можем вполне удовлетвориться этим определением развития, поскольку оно недостаточно. Развертывание (раскрытие) вполне может быть понято и механистически: мы разворачиваем газету, скомканный лист бумаги и т.д. Даже то обстоятельство, что развертывание осуществляется без разобщения частей еще далеко не определяет в полной мере развития.
Далее, если присмотреться внимательнее, мы увидим, что развертывающиеся части сами суть живые целые и развертываются, обнаруживая потенциальную бесконечность своего содержания. В этом состоит второй момент развития. Целое т.о. не имеет определенных пространственно–временных рамок, оно может быть и бесконечно большим и бесконечно малым. Может показаться, что целое, развертываясь, овладевает пространством. В действительности, пространство, в котором развертывается целое, не есть объективная до целого существовавшая данность, оно, напротив, порождается развертываемым целым.
Этот принцип развития часто выражался символически в образе дерева: “дерева познания”, “дерева жизни”, “дерева бытия”. Так, например, у Э.Дюркгейма по принципу “дерева” объясняется развитие форм органической солидарности. Известное его положение гласит, что по мере развития различия между социальными сообществами сглаживаются, а различия между индивидами, напротив, увеличиваются. “Напрасно утверждают, что коллективное сознание расширяется и укрепляется одновременно с индивидуальным. Мы доказали, что оба эти явления изменяются в обратном отношении друг другу” [6, с. 165].
Для современных философских поисков характерно критическое отношение к символу дерева. Он более ассоциируется с символикой средневековой философской традиции. Как справедливо замечает П.К.Гречко, неудовлетворительным в этом символе сегодня считается выражаемый им принцип единства, передающий монистичность, иерархичность, обязательное наличие устойчивого, негибкого стержня развития. Основная критика при этом исходит от постмодернистских идей развития. Такие представители постмодернизма как Г.Делез и Ф.Гваттари противопоставляют образу дерева образ ризомы, растения не имеющего центра, развивающегося в любом свободном направлении, не подчиненного логике монистического развертывания. Ризома — само воплощение принципа относительности. В ней все одинаково равноценно, нет центра, нет иерархии, нет заданного направления и только один жизненный принцип — захватить свободное пространство. Развитие здесь трактуется как децентрализованная диверсификация. Среди отечественных философов ризомный принцип развития разделяет, например, В.А.Кутырев [7, с. 7]. Принцип ризомы существенно отличается от принципа дерева [8, с. 100], но несет ли он в себе более емкое содержание, являет ли более удачным символом для выражения живого —этот вопрос является проблематичным.
Постмодернизм еще более обнажил проблему, которая волновала всегда христианских, в том числе и русских христианских философов: проблему существования и описания телеологического момента развития. Либо, действительно, все в своем развитии стремится к Богу, как единому центру средоточения бытия, либо все стремится только к тому, чтобы занять вакантное место под солнцем.
Третий момент развития заключается в качественном превышении принципа диверсификации. Каждый развернувшийся “отросток” развивающегося целого, каждая “веточка” его стремится не только измениться количественно (увеличиться или разделиться в свою очередь), но и качественно. Качественное же изменение суть стремление к “совершенству”. Развитию свойственно совершенствование. Нет развития без совершенствования. В свою очередь совершенствование всегда есть развитие.
Но, что такое совершенствование? По–видимому, мало сказать, что совершенствование есть движение к идеалу, нужно еще определить место этого идеала по отношению к развивающейся реальности. По существу – это вопрос об отношении идеала и реальности. В решении его две с половиной тысячи лет назад в античной культуре, праматери культуры европейской, произошел глубокий и критически важный для всей последующей европейской культуры раскол. В оригинальном своем виде он был замечен разве что немногими философами. Известно, что Платон и его ученик Аристотель разошлись во мнениях о “месте” идей. Для кого-то этот спор мог показаться пустым и частным делом; подумаешь, поспорили два философа: философам положено спорить. Но дело в том, что эти мнения были не сугубо частными; в философии вообще нет сугубо частных мнений. Это были мнения, ставшие основанием двух непримиримых культур: культуры, как заметил В.С.Соловьев, “летающей” и культуры “ползающей”. Суть спора заключалась в том, что оба философа, одинаково признавая существование идей, расходились, однако, по вопросу об отношении идей и вещей. Платон утверждал, что идея вещи превышает саму вещь и как бы находится поэтому “вне” ее, подобно тому как творец превышает объективированные результаты своего творчества. Действительно реальны поэтому идеи, а не их воплощения, конкретные вещи. Но, исходя из этого, такая разумная вещь, как человек, должна сознательно тянуться к своему творцу, стремиться выйти за границы себя, превзойти себя и вместе с этим поднять, приблизить к идеалам бытие, которое его окружает.
Аристотель, наоборот, утверждал, что идея вещи не превышает саму вещь, а существует в ней, имманентна ей. Аристотель не принял главной мысли своего учителя, мысли о реальности Божественной вертикали как духовной оси мироздания. В космосе Аристотеля нет этой доминанты, его мир есть мир равновеликих измерений. Сущность мира в нем же самом, в его “здесь” и “теперь”.
Там, где идея, там, следовательно, и истина. По Платону — истина вне нашего мира, “превышает” его. По Аристотелю — истина в самих вещах. Только так можно объяснить позу Платона на картине Рафаэля; с вознесенной вверх рукой, указывающей людям их путь, путь соответствующий Божественной вертикали, и простертую горизонтально руку Аристотеля, обращающую нас к земному пути и земной истине.
В одном эти два представления о движении к идеалу сходятся, и этот их общий момент составляет необходимый четвертый признак развития. Совершенствование как атрибут развития всегда есть выход целого за границы себя. В данном случае подчеркивается сохранение целостности. Принятое различие экстенсивного и интенсивного развития, переход во вне и уход в себя, – всего лишь логические моменты развития целого. Они онтологически несамостоятельны. Об этом всегда говорили диалектики. Это любил подчеркивать Гегель. Развитие не разрушает целого. Если же целое разрушается, диссоциируется, если личность как целое распыляется, распадается на социальные функции*, то такое изменение нельзя признать развитием. Дело здесь, конечно, не в словах, но, называя потерю целостности развитием, мы теряем правильные ориентиры мировосприятия и подменяем ценности человеческого существования.
Пятой особенностью развития является то, что оно всегда есть не просто выход целого за границы самого себя, переход в новое “измерение”. Термин “измерение” в данном случае неудачен, но он прижился. Неудачен, поскольку мы используем его применительно к тому, что, собственно, измерить нельзя, — к переходу в новое более высокое качество. Как низшее переходит в высшее? Как точка превращается в линию, открывая нашему взору протяженность, а линия в плоскость, и тем порождается мир геометрии? Как зерно превращается в растение, цветок в плод, встречаясь с новыми качествами бытия, созданными другими развивающимися реальностями? Как сознание ребенка переходит в сознание взрослого человека и на каждом уровне раскрывает для себя в мире новые реальности? Ответ на этот вопрос всегда был сложен, и всегда заканчивался неприятием одного ответа, одной точки зрения или теории.
Сейчас много говорят о феномене самоорганизации в природе, обществе и даже человеческом мышлении, развитие трактуют как самоорганизацию, а переход к новому качественному уровню как ее результат. Однако, при этом, не замечают двойного несоответствия, а именно того, что развитию не соответствует ни принцип “само-”, ни принцип “организации”. Развивается только живое, но живое не может быть сведено к организации. Живое, организм есть нечто большее, чем организованная система. Верно, что живое организуется, упорядочивает свою структуру и определенным образом организует среду своего обитания, которая является как бы продолжением его целостности, органичности. Но, остановиться на этом определении и не заметить, что живое превосходит любую организацию и любой порядок и поэтому, превосходя, разрушает их, чтобы создать новую организацию и порядок и потом разрушить их опять и т.д., значит не увидеть того главного, что отличает утопически-благодушное представление о жизни от ее реального проявления. Живое не только противится энтропии, нарушает ее, но и воспроизводит энтропию. Энтропия, вопреки мнению слишком доверчивых сторонников синергетики, есть следствие не только смерти и разложения, но и жизни.
Что же касается принципа “само-”, с которым так легко многие соглашаются, по-видимому, потому, что тут явственно слышится знакомый диалектико-материалистический мотив о саморазвитии, то не трудно показать, что развитие, понимаемое как восхождение, как обусловленный идеальными мотивами переход в новое качество (а не просто как появление нового), не может быть замкнуто рамками индивидуальной, частной жизни, будь то жизнь амебы или человека.
Развитие личностно, но не индивидуально, не партикулярно. Говоря о многообразии развивающейся реальности, нельзя забывать о моменте ее единства. Н.Бердяев был не прав в оценке русского платонизма, в частности по отношению к философии Н.Лосского, когда в стремлении предельно выразить идею персонализма о свободе личности отверг мысль о целостной и иерархической структуре бытия, отказав таким образом Божественной вертикали в онтологическом статусе, охарактеризовав ее как иллюзию сознания, впавшего в ложь объективизма. С подобной позиции трудно разглядеть общие метафизические основания жизни, понять жизнь как выражение не только внутреннего духовного развертывания, но и как впитывание богатства макрокосмоса микрокосмосом, как творческую переработку этого “внешнего” богатства в недрах личности.
Развитие — процесс открытый. Открытый не только на выходе, но и на входе. Кроме того, развитие есть процесс интегральный, но не в том узком смысле, что оно предполагает физическое единство внутренней жизни развивающегося субъекта, а в трех разных смыслах.
Во-первых, интегральность означает вышеназванное физическое единство, его физическую целостность.
Во-вторых, интегральность суть физическое единство объекта и универсума. В развитии цветка принимает участие все мироздание. Здесь макрокосм и микрокосм сходятся. Цветок становится выражением целостной жизни космоса, бессознательной формой для наполнения универсальным содержанием.
В-третьих, интегральность означает единство (но не тождество) физического и метафизического планов реальности. В отличие от физического плана, метафизический план бытия неструктурирован, не разделен. Точнее, он содержит в себе потенциально все возможные структуры, которые могут быть уловлены, переработаны и объективированы личностью. Основания жизни и развития уходят поэтому в метафизический план бытия. Здесь исток всего сущего. Своей физической стороной живое пребывает в мире противоречивых тенденций, где все стремится к самостоятельности и взаимозависимости, конфликтует и ищет слияния. Своей метафизической стороной оно — в мире, где самостоятельности нет, ибо нет разобщения, где все во всем и живет жизнью каждого. “Самостоятельность” — термин физического, феноменального мира. Говорить же о метафизическом плане нашего мира в терминах мира физического невозможно. Здесь нужен другой язык, другие символы, другая культура мысли. Научившись свободно двигаться, благодаря накопленному естественнонаучному знанию, в любом направлении физического мира, современный человек чувствует себя на дорогах мира метафизического очень неуверенно, с каждым шагом спотыкается, потому, что за четыре столетия господства новоевропейской физической и квантитативной по духу культуры, разучился ходить по ним, забыл важные ориентиры и направления, потерял накоплявшиеся веками до этого важные сведения об особенностях этой местности, ее почвы и вероятных опасностях.
Отождествление развития и самоорганизации есть проявление этой духовной потери и неудачный пример выражения метафизической истины в неуклюжих (в данном случае) терминах естественнонаучного объективизма. Когда мы говорим о развитии растения, ребенка, развитии кибернетики или самолетостроения, то обычно имеем в виду некую внутреннюю объективную логику этих развивающихся реальностей, логику, которая, как нам представляется, саморазворачивается. Вообще, новоевропейская рационалистическая культура с ее верой в объективные законы развития и прогресса очень многое списывает на эту пресловутую внутреннюю логику вещей. Между тем, без внимания остается одна небольшая, но существенная деталь, без которой выражение “развитие физики или самолетостроения”, не говоря уже о развитии ребенка есть нелепость. А именно: участие человека, мира людей и, если говорить предельно широко, участие духовного начала вообще в любом проявлении развития. Не физика как наука развивается сама по себе, а человеческие представления о физике. Логика развития самолетостроения не более, чем логика человеческой культуры, если о логике можно говорить там, где царствует один закон — закон свободы. Нет отдельной логики самолетостроения, как нет и не может быть саморазвивающихся компьютерных программ. Миф о саморазвитии в его современной форме есть выражение ложной идеи о существовании саморазвивающихся систем. Термин “саморазвивающаяся система” есть contradictio in adjecto. Система не способна к развитию, а только к функционированию. Если же поведение элементов в системе нефункционально, превышает логику заложенных в нее функций, то это уже не система, а организм.
Современному человеку, выросшему в атмосфере индустриально-материалистической культуры с ее верой в идеал организации и верховную власть законов движения материи, культуры, основную черту которой Б.Вышеславцев определил как “спекуляцию на понижение” [9, с. 213–228], нелегко осознать духовную истину, и признать, что развитие есть превышение организации, что оно там, где есть дух, где есть человек.
Развитие как духовный процесс не может быть определено в терминах самоорганизации. Идея самоорганизации отодвигает в тень проблему свободы. В этом ее существенный негативный момент, на который следует указать. В принципе здесь не столько порочность термина — проблема свободы может быть в принципе всегда отодвинута каким-либо новым подходом — сколько неправомерные надежды. Идея самоорганизации плодотворна пока изучают механизмы и устойчивые закономерности становления порядка из хаоса на физическом уровне. Но она становится надуманной и ничего не объясняющей, когда дело касается области духа, духовной жизни, где нет механизмов и устойчивых законов, где все определяется свободой. Область духа и творчества поэтому оказывается за пределами возможностей синергетики. Свобода, таким образом, последний шестой момент развития, которого опять-таки мы не находим в косной природе. Здесь место свободы занимает случайность.
Свободу сейчас многие отождествляют со свободой выбора. Выбор представляется высшим критерием свободы. Есть выбор — есть свобода и развитие. Нет выбора — нет ни того, ни другого.
Идея выбора (choice), надо думать, не последний атрибут свободы, открывшийся современному человеку. Не так давно до этого в рамках все той же индустриально-материалистической культуры свобода отождествлялась многими с “вызовом и ответом” (challenge and reply). Было модно рассматривать историю обществ и даже историю отдельных личностей как проявление “вызов и ответов”. Еще раньше во второй половине прошлого века и начале века нашего немалое число людей ценили в свободе больше всего реакцию, отрицание, бунт, нигилизм. Сейчас свобода многим представляется как творческая культурная ценность, диалог, обмен, нелинейность, творческая неопределенность, наконец. Многообразны лики свободы. Но какова ее подлинная суть?
В русской философии, как известно, тема свободы одна из главных. Различны здесь и ее интерпретации. Одна из наиболее популярных в настоящее время интерпретаций — бердяевская, соотносящая свободу и идею творчества.
Идея творчества органически вытекает из идеи свободы. В какой бы иной из вышеперечисленных форм ни выражалась свобода, все эти формы ограничивают, сужают ее понимание до частных форм. Менее всего подходит для выражения свободы принцип нелинейности. Этому принципу, безусловно важному в познании физической реальности, придают сегодня неправомерно большое философское значение, распространяя его на область метафизики. Грустно видеть, когда делается это с таким воодушевлением, будто речь идет о последней философской находке.
Действительно, поведение живого физически нелинейно. Но, во-первых, — не только живого. Строго говоря, линейных процессов в природе не существует, линейность это абстракция. Во-вторых, если поведение животного физически нелинейно, это не значит, что оно нелинейно метафизически. Между этими двумя сферами прямой аналогии, как мы показали выше, нет. Если в физическом мире линейность есть ограничение свободы, то в метафизическом — нет. Если физическое поведение живого тем меньше телеологично, чем больше это живое существо развито (физические цели развитого животного многообразны и взаимозаменяемы), то в метафизическом, духовном плане, наоборот, степень духовного развития прямо пропорциональна росту телеологичности. Иначе говоря, если процессы в природе нелинейны (или приблизительно линейны на определенных малых участках), то дух по своей природе стремится к линейности и однозначности: он не может изменять себе без причинения себе вреда. Выражения “духовные метания”, “дуализм души”, “разорванность сознания” и др. им аналогичные вовсе не опровергают вышесказанного, а свидетельствуют о том, что дух стремится обрести устойчивость, самоидентифицироваться, преодолеть элементы неопределенности в себе, вписаться в восходящий вектор Божественной вертикали.
Что же касается пресловутых точек бифуркации, попавших в последнее время опять-таки в разряд философских новинок, то об их существовании, люди знали всегда, и сейчас возникла потребность формализовать эти знания. Бифуркация как момент развития есть естественное состояние жизни. Не от времени ко времени живое вещество, человек, общество достигают точек бифуркации, но, если согласиться, что развитие есть атрибут духа, то надо признать и что бифуркационное состояние переживается духом в каждом моменте его эволюции. Если не пренебрегать малым, то можно сказать, что жизнь и индивидуальная, и общественная в каждом своем шаге оказывается в точке бифуркации. В этой связи безусловным преувеличением является попытка Э.Ласло показать, что XX век в отличие от XIX является веком бифуркации [10]. С точки зрения своих конкретно–исторических задач, целей и ценностей и XIX, и XVIII, и VIII, и I века были веками бифуркации. В бифуркационных состояниях проявляет себя человеческая свобода, но и в духовной ясности, линейности и определенности дух также свободен. Свобода поэтому не тождественна ни с выбором, ни с вызовом, ни с диалогом, ни с обменом, ни с деятельностью. Более всего эта безосновность роднит ее с творчеством.
Ничему живому, вне зависимости от уровня развития, не дано заведомо знать своей идеал, но все живое свободно ищет его и поиск этот суть — творчество. Творчество свободно. Оно не детерминировано никакой конкретно-частной ценностью или целью. В этом смысле можно сказать: там, где начинается творчество, кончается привычный нам партикулярный (particle — частица), физический детерминизм. Из этого не следует, что творчество и жизнь духа вообще не детерминированы. Как справедливо замечает Б.Вышеславцев, “Дух означает особую ступень бытия, которая не может отрицаться никаким материализмом, эта ступень имеет свою детерминацию, свою закономерность, выразимую в особых категориях, не встречающихся в природе и в науке о природе” [9, с. 183]. Полагать духовное бытие недетерминированным, произвольным началом, значит не понимать и вульгаризировать христианский догмат о творении мира. Христианство учит, что мир был сотворен из Ничего. Это значит, что у него не было конкретно-частной предпосылки, он не был сотворен из какой-то частицы, из атома, яйца, пра-материи и т.п. Он был сотворен из духовного целого. Целое в своей полной конкретности, бесконечно превышает партикулярность любого масштаба и является для нас реальностью иного порядка, нежели реальность нашего частичного физического существования.
Таким образом, развитие как атрибут живого есть сложное духовное явление. Перспективы биофилософии, в широком смысле — биокультуры, т.е. культуры, высшей ценностью которой является сама жизнь, связаны с новой интеллектуальной парадигмой. Ее основным элементом должна стать идея тождества жизни, развития и духовности. Если нет развития вне духа, то нет его и вне живого. Вместе с тем, универсальность развития означает и универсальность живого. Благодаря такой предпосылке преодолевается один из существенных недостатков современного биологического знания, — его партикуляризм, понимание жизни как частного случая развития. Только представление о жизни, по выражению В.В.Зеньковского, как об “основном факте в мире” [11, с. 41] может открыть нам доступ к качественно новому уровню его познания.
Литература
1. См.: Аршинов В.И., Климонтович Ю.Л., Сачков Ю.В. Послесловие: Естествознание и развитие: Диалог с прошлым, настоящим и будущим // Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1886.
2. Пригожин И. Новый союз науки и культуры // Курьер ЮНЕСКО. 1988, июль.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20.
4. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
5. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М., 1959.
6. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1990.
7. Кутырев В.А. Естественное и искусственное: борьба миров. Нижний Новгород, 1994.
8. Это очень глубокая, радикальная переориентация, особенно если вспомнить Аристотеля, для которого круг был символом совершенства. А здесь многоугольники. Большего разрыва с традицией, кажется, и придумать нельзя, — так оценивает это различие П.К.Гречко // Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М., 1995.
9. Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии // Этика преображенного эроса. М., 1994.
10. Ласло Э. Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира // Путь. 1995. № 7.
11. Зеньковский В.В. Апологетика. Рига, 1992.
Опубликовано 18 января 2007 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: О.С. Волгин - РАЗВИТИЕ И ЖИЗНЬ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1169103180 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций