ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Философско-правовая доктрина русских неолибералов в контексте социокультурного развития России конца XIX – начала XX века
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Б. В. Васильев
Философско-правовая доктрина русских неолибералов в контексте социокультурного
развития России конца XIX – начала XX века
Формирование философско-правовой доктрины русского неолиберализма во многом было
обусловлено спецификой социально-политических и духовных реалий России конца
XIX- начала XX века. Это время современниками характеризовалось как эпоха
«всемирного кризиса жизнепонимания». Его составляющими, по определению Е. Н.
Трубецкого, являлись «упадок религиозно-философского сознания и господство
позитивизма в области правоведения, приведшие к кризису правосознания» (См.:
Трубецкой Е. Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева: В 2т. Т.1 М., 1995. С. 45-52).
И хотя в целом философско-правовая мысль русских неолибералов развивалась в том
же русле, что и западного неолиберализма, русские неолиберальные философы не
могли не учитывать специфических условий страны, где исторически сложился иной
тип правопонимания, чем на Западе. Эта специфика была связана с тем, что, как
писал П. Б. Струве, «перед русской общественной мыслью с первых времен ее
зарождения стали: 1) проблема освобождения лица; 2) упорядочение
государственного властвования, введение его в рамки правомерности и соответствия
с потребностями и желаниями людей» (Струве П. Б. Б. Н. Чичерин и его место в
истории русской образованности и общественности// Patriotica: Политика,
культура, религия, социализм. М., 1997. С.455).
Социальная практика Западной Европы второй половины XIX в. показала
абстрактность идей классического либерализма. Идея свободы, реализуясь в
конституциях западноевропейских стран, давала формальные права, но оказывалась
неспособной обеспечить «право на достойное человеческое существование». Поиск
новых ориентиров в философско-правовой доктрине неолиберализма выразился, прежде
всего, в расширении содержания самого права. Пришло убеждение, что оно призвано
не только охранять свободу личности, но, регулируя материальные условия,
обеспечить для каждого человека возможность человеческого существования. А это
означало, что доктрина государственного невмешательства уходила в прошлое, и
представление о социальных функциях государства значительно расширялось. «…Во
имя охраны свободы, – подчеркивал Новгородцев, – право должно взять на себя
заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно
должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое
существование» (Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое
существование//Новгородцев П. И., Покровский И. А. Социально-философские этюды.
СПб.-М., 1911. С.6) Именно реальные потребности общественной жизни стимулировали
интерес к метафизическому осмыслению правовой проблематики, поскольку такое
осмысление предъявляло требование разума к существующей действительности,
вводило это осмысление в контекст этических представлений. Теория «возрожденного
естественного права», взятая на вооружение большинством русских неолибералов,
решала не только вопросы философии права, но и вопросы политической практики. «В
конкретной исторической обстановке, – отмечал Н. А. Бердяев, – борьба за
«естественное право» человека принимает форму борьбы за угнетенных и
эксплуатируемых» (Бердяев Н. А. Этическая проблема в свете философского
идеализма// Проблемы идеализма. М., 1902. С.118)
Переосмысление представлений о социальных функциях государства вновь привлекло
внимание к проблеме «люди или учреждения» – традиционной дилемме, в решении
которой консервативная и либеральная общественность по-разному расставляли
акценты. Подход неолибералов к проблеме «люди-учреждения» не был однозначным.
Представители различных течений в неолиберализме одинаково признавали значение
личного и общественного моментов, но различно формулировали их взаимоотношение.
Неолибералы консервативной ориентации, тяготеющие к метафизическому осмыслению
общественно-политической жизни (П. И. Новгородцев, П. Б. Струве, С. Л. Франк и
др.) совершенно справедливо говорили о значении совершенствования лиц для
общественного прогресса, но подчеркивая приоритет внутреннего
самоусовершенствования личности перед усовершенствованием общественных
учреждений, впадали в односторонность. Не менее односторонней следует признать и
позицию демократического неолиберализма, изложенную в сборнике «Интеллигенция в
России» (1910). Эта позиция, ориентированная на позитивистские установки,
исходила из стремления возможно более подчеркнуть значение политики для личного
совершенствования, забывая, что «…понятое в широком смысле воспитание…имеет в
виду не только совершенствование людей вместе с учреждениями, но и независимо от
учреждений» (Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С.196). В целом
позиция неолибералов исходила из идеи взаимосвязанности общественных реформ и
совершенствования человеческой личности. Осознание в неолиберализме
необходимости сочетания правовых учреждений с нравственными силами общества было
признано определяющим фактором для решения насущных задач российской
действительности.
Формирование социокультурных предпосылок философии права русского неолиберализма
проходило на фоне различных перспектив по отношению к модернизации
дореволюционной России: стабилизации, реформирования, радикализации. Тенденцию
стабилизации выражали сторонники консерватизма (М. Н.Катков, К. Н. Леонтьев, К.
П. Победоносцев, Н. Н. Страхов, Л. А. Тихомиров и др.), идеалом которых была
самодержавная власть, государственность, традиционные духовные ценности с опорой
на православие. В области философии права консерваторы синтезировали основные
идеи славянофильского правопонимания и «государственной школы», прежде всего
понимание общества в духе соборности и органистическое толкование государства.
Политико-правовая доктрина славянофильства, по оценке неолибералов, имела
позитивные и негативные стороны. С одной стороны, славянофилы выступали против
отрыва права от нравственности, утверждая, что права определяют нравственные
обязанности. «Для того, чтобы сила сделалась правом, надобно, чтобы она получила
свои границы от закона, не от закона внешнего, который опять не что иное, как
сила…, но от закона внутреннего, признанного самим человеком. Этот признанный
закон есть признанная или нравственная обязанность. Она, и только она, дает
силам человека значение права» (Хомяков А. С. О старом и новом: Статьи и очерки.
М., 1988. С.92). Не отрицая позитивной роли права, славянофилы возражали против
формализации и утилитарной юридизации общественных отношений. В оценке
современного исследователя русской философии права И. Д. Осипова «философия
права славянофилов органична, так как во многом исходит из истории русского
народа, его обычаев и традиций, и одновременно юридична в формальном понимании
этого слова. Юридическое значение закона – законничество – не отрицается
славянофилами, но подчиняется и опирается на нравственно-религиозную основу
национального быта» (Осипов И. Д. Соборность и либерализм в контексте русской
философии права//Вестн. СпбГУ, сер.6. 1997.Вып.3. С.50). Таким образом, право
опирается на нравсвенно-религиозное основание и в нем находит свое оправдание и
смысл.
С другой стороны, славянофильское правопонимание содержало ошибочные и
утопические моменты. Славянофилы предполагали, что сознание русского народа
ориентировано исключительно этически. Определяя самобытно-русский национальный
характер, П. Е. Астафьев акцентировал внимание на том, что в нем интересы
внутренней жизни приоритетны по сравнению к внешней организации, внешнему
упорядочению жизни. «Душа выше и дороже всего: ее спасение, полнота, цельность и
глубина ее внутреннего мира – прежде всего…» (Астафьев П. Е. Национальность и
общечеловеческие задачи (к русской национальной психологии)// Вопр. философии .
1996. №12. С.94.). Однако стремление построить общественные формы исключительно
на этических началах порождало утопизм социально-политических идеалов. Критикуя
славянофильское правопонимание, Б. А. Кистяковский отмечал, что «на одной этике
нельзя построить конкретных общественных норм. Такое стремление
противоестественно; оно ведет к уничтожению и дискредитированию этики и к
окончательному притуплению правового сознания.» (Кистяковский Б. А. В защиту
права (Интеллигенция и правосознание)// Вехи. Из глубины. М., 1991. С.138-139).
Отмежеваясь от романтической наивности идеи взаимного невмешательства К.
Аксакова, консерваторы в то же время сохраняли славянофильскую интерпретацию
власти в духе патернализма, сочетая ее с утверждением сильной государственности.
Понимание консерваторами характера государственной власти и их оценка перспектив
общественного развития России во многом объясняется их религиозным
мировоззрением, следствием которого была сакрализация явлений
общественно-культурной и государственно-правовой жизни. Консерваторы стремились
совместить религиозные и правовые понятия, допуская право в своей системе
построения только после того, как оно подкреплялось религией. В отличие от
неолиберальной политико-правовой доктрины существенным элементом консервативной
концепции был элемент сакрализации монархической власти, т.е. надюридический
элемент, который исключал возможность рационального объяснения принципа власти.
Если для консерваторов сохранение монархического принципа, имело первостепенное
значение, то для неолиберализма самодержавная власть не являлась сакральной, а
была всего лишь формой правления, соответствующей определенному этапу развития
России, которая в новых социальных условиях подвергнется неизбежной
трансформации. В отличие от консерваторов, категорически отвергающих западное
заимствование, неолибералы творчески подходили к западному опыту, учитывая
исторические особенности формирования российской государственности, место и роль
православной религии в культуре, специфическую ментальность русского народа.
Парадокс консервативного отношения к процессу модернизации состоял в том, что,
отстаивая необходимые для России устои твердой государственности, традиционные
духовные ценности, консерваторы сохраняли отжившие политико-правовые принципы и
препятствовали объективно назревшим правовым реформам. Неолибералы также
придерживались позиции, что существование общества требует государства с сильной
властью. Но вопрос состоит в том, что чтобы это существование осуществлялось
достойным образом. В этом плане они полностью разделяли мысль Вл. Соловьева о
том, что «…самое лучшее государство есть то, которое наиболее стеснительно для
настоящего реального зла и вместе с тем дает наибольший простор всем силам,
двигающим общество к его будущему идеальному благу.» (Соловьев В. С. Соч. В 2т.
Т.1. М., 1989. С.454) Идеалом неолибералов было культурное государство, которое,
сохраняя лучшие особенности государства правового, берет на себя еще и
выполнение задач социального благосостояния.
В российской общественно-политической мысли конца XIX в. сформировалось
влиятельное в идейном отношении радиальное течение, представленное анархизмом,
народничеством и марксизмом, которое при всем различии идеологических и
мировоззренческих основ имело общее устремление – коренным образом изменить
существующий государственно-правовой строй ради торжества высшей социальной
правды. Современные исследователи рассматривают русский радикализм как
разновидность секуляризированного милленаризма с его нацеленностью на поиск
земного рая и коллективное спасение, который имел следующие типические черты:
наличие всеохватывающей идеологии, предлагающий ясное решение всех проблем,
абсолютизация коллективной цели как достойной воплощения любой ценой, и, как
следствие, оправдание насилия как средства достижения земного рая; акцент на
беззаветной преданности «делу» и тотальном самопожертвовании среди адептов.
(См.: Валицкий А. Интеллектуальная традиция дореволюционной России//
Общественные науки и современность. 1991. №1. С.148-150). Проводя разграничение
философии права неолиберализма и доктрины анархизма, Новгородцев отмечал, что в
неолиберализме «…конкретное рассмотрение личности во всей совокупности присущих
ей начал с необходимостью приводит к признанию связей и норм, ограничивающих
личную свободу. И это ограничение, поскольку оно вытекает и из природы общения,
и из нравственных стремлений личности, служит не к умалению, а к укреплению дела
свободы…Анархизм исходит из противоположного воззрения; ставя своей целью
разрешить проблему совершенного общения, он в то же время принимает свободу как
начало отвлеченное и замкнутое, не признающее над собой никаких связей и норм.»
(Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 625).
В идеологии народничества идея права классического либерализма критиковалась за
формализм, за отвлечение от вопроса о реальности осуществления права. Согласно
этой идеологии, право есть историческое явление, зависящее от материальных
условий жизни общества, поэтому юридические формы имеют для человека значение
лишь тогда, когда у него есть материальные средства пользоваться этими правами.
Как отмечал Н.Чернышевский, «юридическое разрешение имеет для человека цену
тогда, когда у человека есть материальные средства пользоваться этим
разрешением…» (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т.5. М., 1939. С.217).
Народники совершенно справедливо утверждали, что субъективные публичные права
человека не должны исчерпываться формальными свободами, что личность может иметь
правовые притязания в наиболее важной сфере своего существования – в обеспечении
своих материальных нужд. «Мир, основанный на римском праве собственности и на
гражданском праве личности, – писал Герцен, – может бросить голодному хлеба, но
признать его право на хлеб не может…» (Цит. по: Вячев Я. Правовые идеи в русской
литературе// «Вехи» как знамение времени. М., 1910. С.192). Отвергая абстрактную
постановку вопроса о преимуществах правового порядка, народники сформировали
специфическое правопонимание с такими характерными чертами, как уравнительная
справедливость, ориентация на социалистический идеал (русский общинный
социализм), приоритет принципа «благо народа – высший закон» перед правами
отдельного человека. Такое правопонимание вступало в неразрешимое противоречие с
существующим политико-правовым строем и требовало своего разрешения
революционным путем.
Вскрывая несостоятельность философско-правовой доктрины народничества, С. А.
Котляревский отмечал, что в ней гипертрофия субъективного морализма в
мировоззрении способствовала потере интереса к объективному миру, к психологизму
в методологии, что вело в конечном итоге к отрицанию нормативного начала в
общественной жизни, а, следовательно, возможности самого правового
регулирования. Все это создавало специфическую народническую
социально-политическую программу, основанную на «своеобразном социальном
анимизме», в которой «…вопросы государственного и общественного устроения
мыслятся как вопросы нравственного самочувствия и получают ответы, определяемые
этой моралью настроения.» (Котляревский С. А. Оздоровление// Вехи. Из глубины.
М., 1991. С.390-391). Народническое правосознание, по С. Л. Франку, соединяло
«…нигилистический утилитаризм, который отрицает все абсолютные ценности и
единственную нравственную цель усматривает в служении субъективным, материальным
интересам «большинства» (или народа), морализм, требующий от личности строгого
самопожертвования, безусловного подчинения собственных интересов…делу
общественного служения, и, наконец, противокультурную тенденцию –
стремление…свести к минимуму высшие потребности во имя всеобщего равенства и
солидарности в осуществлении моральных ценностей.» (Франк С. Л. Соч. М., 1990.
С. 90).
В конце XIX в. русский неолиберализм приобрел серьезного политического и
теоретического конкурента в лице русского марксизма, который, отвергнув
субъективизм и романтизм народничества, стал на «научно-объективные основы
познания общества.» Из марксистского правопонимания вытекало, что право есть
лишь надстройка над экономическим базисом, а потому полностью производно от
последнего, не обладает никакой самостоятельностью. Такое соотношение экономики
и права подвергалось критике со стороны неолиберальных философов права. П. Б.
Струве писал, что «в марксовской теории социального развития все вращается около
отношения … борьбы между хозяйством и правом. Хозяйство Маркс считает причиною,
право-действием ее. Но Штаммлером …установлено, что хозяйство и право не могут
быть мыслимы находящимися друг с другом в отношении причиняющего и причиненного.
Для их отношения, подходит, скорее отношение содержания и формы.» (Струве П.
Марксовская теория социального развития. Киев, 1905. С.14). Хотя правовая сфера
и связана с экономической жизнью общества, но она имеет и свою глубокую
укорененность в истории и быте определенного народа, в его
нравственно-религиозном сознании.
Неолиберальные философы права выступали против односторонней ориентации права на
политику, рассмотрения права в качестве подчиненного средства для определенных
политических целей. Такая тенденция наметилась в российском обществе на рубеже
между двумя революциями как следствие серьезной радикализации общественного
сознания. В этих условиях необходимо было отстоять идею о самоценности к
автономности права как такового. «Право, – писал Б. А. Кистяковский, – должно
действовать и иметь силу совершенно независимо от того, какие политические
направления господствуют в стране и в правительстве. Право, по самому своему
существу, стоит над партиями…» (Кистяковский Б. А. Наши задачи// Юридич.
вестник. 1913. кн.1. С.11). Признание законности борьбы за свой классовый
интерес всегда и всеми средствами, отмечал И. А. Покровский, вело к отрицанию
нормативного значения права и устранению его как инстанции, стоящей над
интересами. В конечном итоге это подводило идеологическую основу под замену
человеческих прав «революционным правосознанием», что фактически означало
неприкрытый произвол. (См.: Покровский И. А. Перуново заклятье// Вехи. Из
глубины. М., 1991. С.448-450). Русские неолибералы прекрасно осознавали, что
интерпретация общественной жизни как борьбы классов в марксизме вела к
истолкованию общества как органической тотальности, ради блага который личность,
ее права и свободы приносятся в жертву. В неразрывной связи с этим выступала
идея о принудительном, насильственном утверждении идеала социальной
справедливости и равенства. Поэтому русские неолиберальные философы права в
борьбе с марксисткой идеологией отстаивали правовую природу государства и
доказывали теоретическую несостоятельность и практическую опасность
противопоставления правового строя как «буржуазного» социалистическому.
Таким образом, на фоне различных перспектив модернизации российской
действительности русская неолиберальная философия права вела идейную борьбу с
консервативной, радикальной (народнической и марксистской) доктринами. В отличие
от мыслителей консервативного направления русские неолиберальные философы права
выступали не просто за сильную государственность, а за «культурное государство»,
которое, сохраняя лучшие особенности государства правового, берет на себя еще и
выполнение задач социального благосостояния.
Несостоятельность философско-правового учения народничества русская
неолиберальная философско-правовая мысль видела в подчинении идеи личности идее
равенства, что в конечном итоге вело к утопизму социально-политических идеалов.
С точки зрения неолиберальной философско-правовой доктрины социальная проблема в
марксистской концепции имела узко экономическое понимание, в результате чего
принцип достойного человеческого существования получал одностороннее решение.
(С) Васильев Б. В., 2002
Философско-правовая доктрина русских неолибералов в контексте социокультурного
развития России конца XIX – начала XX века
Формирование философско-правовой доктрины русского неолиберализма во многом было
обусловлено спецификой социально-политических и духовных реалий России конца
XIX- начала XX века. Это время современниками характеризовалось как эпоха
«всемирного кризиса жизнепонимания». Его составляющими, по определению Е. Н.
Трубецкого, являлись «упадок религиозно-философского сознания и господство
позитивизма в области правоведения, приведшие к кризису правосознания» (См.:
Трубецкой Е. Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева: В 2т. Т.1 М., 1995. С. 45-52).
И хотя в целом философско-правовая мысль русских неолибералов развивалась в том
же русле, что и западного неолиберализма, русские неолиберальные философы не
могли не учитывать специфических условий страны, где исторически сложился иной
тип правопонимания, чем на Западе. Эта специфика была связана с тем, что, как
писал П. Б. Струве, «перед русской общественной мыслью с первых времен ее
зарождения стали: 1) проблема освобождения лица; 2) упорядочение
государственного властвования, введение его в рамки правомерности и соответствия
с потребностями и желаниями людей» (Струве П. Б. Б. Н. Чичерин и его место в
истории русской образованности и общественности// Patriotica: Политика,
культура, религия, социализм. М., 1997. С.455).
Социальная практика Западной Европы второй половины XIX в. показала
абстрактность идей классического либерализма. Идея свободы, реализуясь в
конституциях западноевропейских стран, давала формальные права, но оказывалась
неспособной обеспечить «право на достойное человеческое существование». Поиск
новых ориентиров в философско-правовой доктрине неолиберализма выразился, прежде
всего, в расширении содержания самого права. Пришло убеждение, что оно призвано
не только охранять свободу личности, но, регулируя материальные условия,
обеспечить для каждого человека возможность человеческого существования. А это
означало, что доктрина государственного невмешательства уходила в прошлое, и
представление о социальных функциях государства значительно расширялось. «…Во
имя охраны свободы, – подчеркивал Новгородцев, – право должно взять на себя
заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно
должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое
существование» (Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое
существование//Новгородцев П. И., Покровский И. А. Социально-философские этюды.
СПб.-М., 1911. С.6) Именно реальные потребности общественной жизни стимулировали
интерес к метафизическому осмыслению правовой проблематики, поскольку такое
осмысление предъявляло требование разума к существующей действительности,
вводило это осмысление в контекст этических представлений. Теория «возрожденного
естественного права», взятая на вооружение большинством русских неолибералов,
решала не только вопросы философии права, но и вопросы политической практики. «В
конкретной исторической обстановке, – отмечал Н. А. Бердяев, – борьба за
«естественное право» человека принимает форму борьбы за угнетенных и
эксплуатируемых» (Бердяев Н. А. Этическая проблема в свете философского
идеализма// Проблемы идеализма. М., 1902. С.118)
Переосмысление представлений о социальных функциях государства вновь привлекло
внимание к проблеме «люди или учреждения» – традиционной дилемме, в решении
которой консервативная и либеральная общественность по-разному расставляли
акценты. Подход неолибералов к проблеме «люди-учреждения» не был однозначным.
Представители различных течений в неолиберализме одинаково признавали значение
личного и общественного моментов, но различно формулировали их взаимоотношение.
Неолибералы консервативной ориентации, тяготеющие к метафизическому осмыслению
общественно-политической жизни (П. И. Новгородцев, П. Б. Струве, С. Л. Франк и
др.) совершенно справедливо говорили о значении совершенствования лиц для
общественного прогресса, но подчеркивая приоритет внутреннего
самоусовершенствования личности перед усовершенствованием общественных
учреждений, впадали в односторонность. Не менее односторонней следует признать и
позицию демократического неолиберализма, изложенную в сборнике «Интеллигенция в
России» (1910). Эта позиция, ориентированная на позитивистские установки,
исходила из стремления возможно более подчеркнуть значение политики для личного
совершенствования, забывая, что «…понятое в широком смысле воспитание…имеет в
виду не только совершенствование людей вместе с учреждениями, но и независимо от
учреждений» (Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С.196). В целом
позиция неолибералов исходила из идеи взаимосвязанности общественных реформ и
совершенствования человеческой личности. Осознание в неолиберализме
необходимости сочетания правовых учреждений с нравственными силами общества было
признано определяющим фактором для решения насущных задач российской
действительности.
Формирование социокультурных предпосылок философии права русского неолиберализма
проходило на фоне различных перспектив по отношению к модернизации
дореволюционной России: стабилизации, реформирования, радикализации. Тенденцию
стабилизации выражали сторонники консерватизма (М. Н.Катков, К. Н. Леонтьев, К.
П. Победоносцев, Н. Н. Страхов, Л. А. Тихомиров и др.), идеалом которых была
самодержавная власть, государственность, традиционные духовные ценности с опорой
на православие. В области философии права консерваторы синтезировали основные
идеи славянофильского правопонимания и «государственной школы», прежде всего
понимание общества в духе соборности и органистическое толкование государства.
Политико-правовая доктрина славянофильства, по оценке неолибералов, имела
позитивные и негативные стороны. С одной стороны, славянофилы выступали против
отрыва права от нравственности, утверждая, что права определяют нравственные
обязанности. «Для того, чтобы сила сделалась правом, надобно, чтобы она получила
свои границы от закона, не от закона внешнего, который опять не что иное, как
сила…, но от закона внутреннего, признанного самим человеком. Этот признанный
закон есть признанная или нравственная обязанность. Она, и только она, дает
силам человека значение права» (Хомяков А. С. О старом и новом: Статьи и очерки.
М., 1988. С.92). Не отрицая позитивной роли права, славянофилы возражали против
формализации и утилитарной юридизации общественных отношений. В оценке
современного исследователя русской философии права И. Д. Осипова «философия
права славянофилов органична, так как во многом исходит из истории русского
народа, его обычаев и традиций, и одновременно юридична в формальном понимании
этого слова. Юридическое значение закона – законничество – не отрицается
славянофилами, но подчиняется и опирается на нравственно-религиозную основу
национального быта» (Осипов И. Д. Соборность и либерализм в контексте русской
философии права//Вестн. СпбГУ, сер.6. 1997.Вып.3. С.50). Таким образом, право
опирается на нравсвенно-религиозное основание и в нем находит свое оправдание и
смысл.
С другой стороны, славянофильское правопонимание содержало ошибочные и
утопические моменты. Славянофилы предполагали, что сознание русского народа
ориентировано исключительно этически. Определяя самобытно-русский национальный
характер, П. Е. Астафьев акцентировал внимание на том, что в нем интересы
внутренней жизни приоритетны по сравнению к внешней организации, внешнему
упорядочению жизни. «Душа выше и дороже всего: ее спасение, полнота, цельность и
глубина ее внутреннего мира – прежде всего…» (Астафьев П. Е. Национальность и
общечеловеческие задачи (к русской национальной психологии)// Вопр. философии .
1996. №12. С.94.). Однако стремление построить общественные формы исключительно
на этических началах порождало утопизм социально-политических идеалов. Критикуя
славянофильское правопонимание, Б. А. Кистяковский отмечал, что «на одной этике
нельзя построить конкретных общественных норм. Такое стремление
противоестественно; оно ведет к уничтожению и дискредитированию этики и к
окончательному притуплению правового сознания.» (Кистяковский Б. А. В защиту
права (Интеллигенция и правосознание)// Вехи. Из глубины. М., 1991. С.138-139).
Отмежеваясь от романтической наивности идеи взаимного невмешательства К.
Аксакова, консерваторы в то же время сохраняли славянофильскую интерпретацию
власти в духе патернализма, сочетая ее с утверждением сильной государственности.
Понимание консерваторами характера государственной власти и их оценка перспектив
общественного развития России во многом объясняется их религиозным
мировоззрением, следствием которого была сакрализация явлений
общественно-культурной и государственно-правовой жизни. Консерваторы стремились
совместить религиозные и правовые понятия, допуская право в своей системе
построения только после того, как оно подкреплялось религией. В отличие от
неолиберальной политико-правовой доктрины существенным элементом консервативной
концепции был элемент сакрализации монархической власти, т.е. надюридический
элемент, который исключал возможность рационального объяснения принципа власти.
Если для консерваторов сохранение монархического принципа, имело первостепенное
значение, то для неолиберализма самодержавная власть не являлась сакральной, а
была всего лишь формой правления, соответствующей определенному этапу развития
России, которая в новых социальных условиях подвергнется неизбежной
трансформации. В отличие от консерваторов, категорически отвергающих западное
заимствование, неолибералы творчески подходили к западному опыту, учитывая
исторические особенности формирования российской государственности, место и роль
православной религии в культуре, специфическую ментальность русского народа.
Парадокс консервативного отношения к процессу модернизации состоял в том, что,
отстаивая необходимые для России устои твердой государственности, традиционные
духовные ценности, консерваторы сохраняли отжившие политико-правовые принципы и
препятствовали объективно назревшим правовым реформам. Неолибералы также
придерживались позиции, что существование общества требует государства с сильной
властью. Но вопрос состоит в том, что чтобы это существование осуществлялось
достойным образом. В этом плане они полностью разделяли мысль Вл. Соловьева о
том, что «…самое лучшее государство есть то, которое наиболее стеснительно для
настоящего реального зла и вместе с тем дает наибольший простор всем силам,
двигающим общество к его будущему идеальному благу.» (Соловьев В. С. Соч. В 2т.
Т.1. М., 1989. С.454) Идеалом неолибералов было культурное государство, которое,
сохраняя лучшие особенности государства правового, берет на себя еще и
выполнение задач социального благосостояния.
В российской общественно-политической мысли конца XIX в. сформировалось
влиятельное в идейном отношении радиальное течение, представленное анархизмом,
народничеством и марксизмом, которое при всем различии идеологических и
мировоззренческих основ имело общее устремление – коренным образом изменить
существующий государственно-правовой строй ради торжества высшей социальной
правды. Современные исследователи рассматривают русский радикализм как
разновидность секуляризированного милленаризма с его нацеленностью на поиск
земного рая и коллективное спасение, который имел следующие типические черты:
наличие всеохватывающей идеологии, предлагающий ясное решение всех проблем,
абсолютизация коллективной цели как достойной воплощения любой ценой, и, как
следствие, оправдание насилия как средства достижения земного рая; акцент на
беззаветной преданности «делу» и тотальном самопожертвовании среди адептов.
(См.: Валицкий А. Интеллектуальная традиция дореволюционной России//
Общественные науки и современность. 1991. №1. С.148-150). Проводя разграничение
философии права неолиберализма и доктрины анархизма, Новгородцев отмечал, что в
неолиберализме «…конкретное рассмотрение личности во всей совокупности присущих
ей начал с необходимостью приводит к признанию связей и норм, ограничивающих
личную свободу. И это ограничение, поскольку оно вытекает и из природы общения,
и из нравственных стремлений личности, служит не к умалению, а к укреплению дела
свободы…Анархизм исходит из противоположного воззрения; ставя своей целью
разрешить проблему совершенного общения, он в то же время принимает свободу как
начало отвлеченное и замкнутое, не признающее над собой никаких связей и норм.»
(Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 625).
В идеологии народничества идея права классического либерализма критиковалась за
формализм, за отвлечение от вопроса о реальности осуществления права. Согласно
этой идеологии, право есть историческое явление, зависящее от материальных
условий жизни общества, поэтому юридические формы имеют для человека значение
лишь тогда, когда у него есть материальные средства пользоваться этими правами.
Как отмечал Н.Чернышевский, «юридическое разрешение имеет для человека цену
тогда, когда у человека есть материальные средства пользоваться этим
разрешением…» (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т.5. М., 1939. С.217).
Народники совершенно справедливо утверждали, что субъективные публичные права
человека не должны исчерпываться формальными свободами, что личность может иметь
правовые притязания в наиболее важной сфере своего существования – в обеспечении
своих материальных нужд. «Мир, основанный на римском праве собственности и на
гражданском праве личности, – писал Герцен, – может бросить голодному хлеба, но
признать его право на хлеб не может…» (Цит. по: Вячев Я. Правовые идеи в русской
литературе// «Вехи» как знамение времени. М., 1910. С.192). Отвергая абстрактную
постановку вопроса о преимуществах правового порядка, народники сформировали
специфическое правопонимание с такими характерными чертами, как уравнительная
справедливость, ориентация на социалистический идеал (русский общинный
социализм), приоритет принципа «благо народа – высший закон» перед правами
отдельного человека. Такое правопонимание вступало в неразрешимое противоречие с
существующим политико-правовым строем и требовало своего разрешения
революционным путем.
Вскрывая несостоятельность философско-правовой доктрины народничества, С. А.
Котляревский отмечал, что в ней гипертрофия субъективного морализма в
мировоззрении способствовала потере интереса к объективному миру, к психологизму
в методологии, что вело в конечном итоге к отрицанию нормативного начала в
общественной жизни, а, следовательно, возможности самого правового
регулирования. Все это создавало специфическую народническую
социально-политическую программу, основанную на «своеобразном социальном
анимизме», в которой «…вопросы государственного и общественного устроения
мыслятся как вопросы нравственного самочувствия и получают ответы, определяемые
этой моралью настроения.» (Котляревский С. А. Оздоровление// Вехи. Из глубины.
М., 1991. С.390-391). Народническое правосознание, по С. Л. Франку, соединяло
«…нигилистический утилитаризм, который отрицает все абсолютные ценности и
единственную нравственную цель усматривает в служении субъективным, материальным
интересам «большинства» (или народа), морализм, требующий от личности строгого
самопожертвования, безусловного подчинения собственных интересов…делу
общественного служения, и, наконец, противокультурную тенденцию –
стремление…свести к минимуму высшие потребности во имя всеобщего равенства и
солидарности в осуществлении моральных ценностей.» (Франк С. Л. Соч. М., 1990.
С. 90).
В конце XIX в. русский неолиберализм приобрел серьезного политического и
теоретического конкурента в лице русского марксизма, который, отвергнув
субъективизм и романтизм народничества, стал на «научно-объективные основы
познания общества.» Из марксистского правопонимания вытекало, что право есть
лишь надстройка над экономическим базисом, а потому полностью производно от
последнего, не обладает никакой самостоятельностью. Такое соотношение экономики
и права подвергалось критике со стороны неолиберальных философов права. П. Б.
Струве писал, что «в марксовской теории социального развития все вращается около
отношения … борьбы между хозяйством и правом. Хозяйство Маркс считает причиною,
право-действием ее. Но Штаммлером …установлено, что хозяйство и право не могут
быть мыслимы находящимися друг с другом в отношении причиняющего и причиненного.
Для их отношения, подходит, скорее отношение содержания и формы.» (Струве П.
Марксовская теория социального развития. Киев, 1905. С.14). Хотя правовая сфера
и связана с экономической жизнью общества, но она имеет и свою глубокую
укорененность в истории и быте определенного народа, в его
нравственно-религиозном сознании.
Неолиберальные философы права выступали против односторонней ориентации права на
политику, рассмотрения права в качестве подчиненного средства для определенных
политических целей. Такая тенденция наметилась в российском обществе на рубеже
между двумя революциями как следствие серьезной радикализации общественного
сознания. В этих условиях необходимо было отстоять идею о самоценности к
автономности права как такового. «Право, – писал Б. А. Кистяковский, – должно
действовать и иметь силу совершенно независимо от того, какие политические
направления господствуют в стране и в правительстве. Право, по самому своему
существу, стоит над партиями…» (Кистяковский Б. А. Наши задачи// Юридич.
вестник. 1913. кн.1. С.11). Признание законности борьбы за свой классовый
интерес всегда и всеми средствами, отмечал И. А. Покровский, вело к отрицанию
нормативного значения права и устранению его как инстанции, стоящей над
интересами. В конечном итоге это подводило идеологическую основу под замену
человеческих прав «революционным правосознанием», что фактически означало
неприкрытый произвол. (См.: Покровский И. А. Перуново заклятье// Вехи. Из
глубины. М., 1991. С.448-450). Русские неолибералы прекрасно осознавали, что
интерпретация общественной жизни как борьбы классов в марксизме вела к
истолкованию общества как органической тотальности, ради блага который личность,
ее права и свободы приносятся в жертву. В неразрывной связи с этим выступала
идея о принудительном, насильственном утверждении идеала социальной
справедливости и равенства. Поэтому русские неолиберальные философы права в
борьбе с марксисткой идеологией отстаивали правовую природу государства и
доказывали теоретическую несостоятельность и практическую опасность
противопоставления правового строя как «буржуазного» социалистическому.
Таким образом, на фоне различных перспектив модернизации российской
действительности русская неолиберальная философия права вела идейную борьбу с
консервативной, радикальной (народнической и марксистской) доктринами. В отличие
от мыслителей консервативного направления русские неолиберальные философы права
выступали не просто за сильную государственность, а за «культурное государство»,
которое, сохраняя лучшие особенности государства правового, берет на себя еще и
выполнение задач социального благосостояния.
Несостоятельность философско-правового учения народничества русская
неолиберальная философско-правовая мысль видела в подчинении идеи личности идее
равенства, что в конечном итоге вело к утопизму социально-политических идеалов.
С точки зрения неолиберальной философско-правовой доктрины социальная проблема в
марксистской концепции имела узко экономическое понимание, в результате чего
принцип достойного человеческого существования получал одностороннее решение.
(С) Васильев Б. В., 2002
Опубликовано 25 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Философско-правовая доктрина русских неолибералов в контексте социокультурного развития России конца XIX – начала XX века
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1109331038 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций