ФИЛОСОФИЯ (последнее)
ФИЛОСОФСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕОРИИ ТЕНДЕНЦИЙ И ИДЕОАНАЛИЗА
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
ФИЛОСОФСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕОРИИ ТЕНДЕНЦИЙ И ИДЕОАНАЛИЗА
Наверное, удобнее всего представить теорию тенденций и идеоанализ, рассмотрев актуальный сегодня вопрос - проблему духовности.
Протест, или интеллектуальная конфронтация делают понятие актуальным для обсуждения. В отношении духовности, протест против чего?
Вроде бы, имеем широкий теоретический диапазон вокруг понимания «духа» - от сущности, смысла явлений, до сверхприродной, правящей миром силы. Уже в античности «дух» рассыпался на множество пониманий: ментальные «нус» и «пневма», психологические «псюхе» и «тюмос», экзистенциальные «софия» и «гносис», дискурсивные «логос», «дианойа» и «диалектикэ»]. Дальнейшие эпохи, нещадно оперировавшие духом и духовностью, навряд ли внесли что-либо, выходящее за рамки этой палитры, и не сумели свести понятия в простое соответствие сущности и формы, всякий раз поднимая на свои знамена односторонне тенденциозный ракурс этой проблемы.
Трудно кого-либо в этом обвинить: согласно «теории научных революций» Т. Куна*, которая считается доказанной, абсолютно всё равно, верна теория или нет, успех и работоспособность её определяется конъюнктурой – соответствием теории тенденциям, происходящим в обществе. Говоря, как теперь принято, «каждый отстаивает свой отстой» - фраза, пусть и тавтологическая, но многозначная, показывает, в чем состоит «ноу-хау» так называемого «нового времени» - протест, конфронтацию с тенденциозностью любого рода, какими бы «святынями» эта тенденциозность не прикрывалась. Похоже, заканчивается эпоха постмодернизма и эклектизма, актуализовавшая тенденциозность всех мастей, впереди осмысление на новом, дистанцированном от тенденциозности, уровне. Коллапс заканчивается, прогресс продолжается…
Вот и в отношении духовности, протест против эклектической, лишающей ориентиров, расплывчатости понятия, включающего в себя «всё, что нематериально», вынуждает разбираться с явлением. Цель, как минимум, - не оказаться в ситуации, о которой предупреждал Нильс Бор: «Всякий ученый, не способный объяснить семилетнему ребенку, чем он занимается – шарлатан»…
Прежде всего, о соотнесении «духа» и «духовности». Одно - феноменологическое, мгновенное, статический «вертикальный срез» явления, другое – характеристика, определенность процесса, «лонгитюда», континуума, или просто тенденция. Одно без другого не существует, также как, например «ценность» и «оценка» - мгновенное и динамическое отражение одного и того же явления.
На соотнесении мгновенного и динамического, дискретного и континуального следовало бы остановиться подробнее. Наиболее демонстративно эти два уровня представлены в так называемых «апориях» (парадоксах) одного из основателей диалектики – Зенона из Элеи*. Из парадоксов вытекает, что континуальное и дискретное отражения реальности равноправны, несводимы одно к другому, адекватны в паре, когда уравновешены в дополнении. Это подтверждают и принципы квантовой механики: «принцип дополнительности» Н. Бора, «принцип неопределенности».
Попытки преодолеть барьер между дискретным и континуальным продолжаются не только в отношении парадоксов Зенона. Та же диалектика его преодолевает «с легкостью необыкновенной», определяя дискретное и континуальное в противоположности. Наверное, следует оставить на совести отцов диалектики вопрос, как диалектика превратилась из декларируемого ею метода постижения истины (сущности), в способ формального выигрыша спора, путем сведения его в схоластику, породив, например, такого монстра, как «диалектический материализм», установившему закономерности в отношении человека, к которому никакие законы, мерности, классификации, унификации не действуют, между прочим, как раз из-за включенности в духовную сферу…
Итак, не будем впадать ни в какую тенденциозность, и примем дух и духовность в дополнении, как феномен и тенденцию.
Сложнее с определением класса понятий духа и духовности. В пределах мировоззрения и философии, мы имеем право оперировать любыми понятиями, но понятийный синкретизм недопустим на уровне науки, религии и искусства. Скажем, если наука начинает использовать догмы, то она прекращает быть сама собой, т. е. деятельностью, оперирующей объективными очевидностями. Так может появиться какой-нибудь нонсенс, типа «научного атеизма». Атеизм – деятельность материалиста в религиозной (но никак не в научной) сфере. Наука нигде не пересекается с религией, и потому не имеет инструментов ни доказательства, ни опровержения догм.
Чтобы покончить раз и навсегда с архаическим синкретизмом науки, религии и искусства, необходимо всего лишь понять, что любая идея есть выражение отношений, где присутствуют субъект, объект и отношение субъекта к объекту. Соответственно существуют три класса очевидностей – субъективные, объективные и относительные. Искусство владеет субъективной очевидностью, обращаясь к красоте. Наука оперирует объективными очевидностями, аксиомами, в конечном итоге, обращаясь к пользе. В религии ядро – относительные очевидности. Объекты в религии представлены в виде неочевидных сущностей, а вот отношения в религии абсолютно и очевидно соответствуют реальности, что обуславливает направленность религии, в конечном итоге, на добро. С этой позиции просто глупо устанавливать приоритет искусства, науки, или религии, равно как красоты, пользы и добра. Это то же самое, что устанавливать приоритет правого глаза над левым.
Не менее бесперспективна и взаимная интервенция из одной сферы в другую. Священник попадает в глупое положение, когда апеллирует к научным «доказательствам»; деятель искусства ничего не добьется, объективизировав законы гармонии, и, скажем, вложив их в компьютерную программу, не получит произведения искусства; теория ученого развалится, если в неё допущена догма, или субъективное суждение; и т. п.
Такой разделяющий взгляд на искусство, науку и религию вовсе не исключает их параллелизма. Если дух, духовность и духовную сферу мы можем отнести к религии, и у неё, в общем-то, с этими понятиями проблем нет, то с точки зрения науки, мы можем говорить лишь об идее, идеализме и идеосфере, ибо это всё, что мы имеем в объективных нематериальных очевидностях.
И тут мы попадаем, на первый взгляд, в странную проблему, которая и определяет, в общем-то, спорность вопроса духовности. Оказывается, что идеологии, как науки об идеях просто не существует! Идеология превратилась чуть ли не в жупел, в некое неистинное мировоззрение, «продажную девку политики», и это при столь обширной предыстории идеализма – Платон, Шеллинг, Гегель, Декарт, Мальбранш, Мах, Фихте, Лейбниц, Беркли, Шопенгауэр, Гете и пр., пр., пр.
Когда мы посмотрим, опять же, на структуру идеи – субъект, объект и отношение субъекта к объекту, то становится ясно, что затормозило формирование идеологии как науки. Дело в том, что аксиология, раздел философии, изучающий ценности и оценки, по сути, отношения, начала формироваться только в середине XVIII в., до этого идею пытались выразить через субъект и объект, тяготеющих к материи, это могло привести только к материализму, выхолащиванию сущности идеи. Старт аксиологии совпал со взлетом очередного материалистического монстра – психологии, ни больше, ни меньше, как «науки о душе», причем рассматривающей субъект и объект не в отношении, а в столкновении, т. е. стирая различие между субъектом и объектом.
Чувствуя всю абсурдность такого предмета науки, как душа, психологи утвердили приоритет материального, определив психику как «свойство высокоорганизованной материи». И теперь, с таким определением предмета психологии, мы имеем, скажем, в прикладном авангарде психологии – психотерапии, методологию, выраженную А. Сосландом*: «…В психотерапии всё, что угодно, соединяется со всем, чем угодно, каким угодно образом – правило «очень строгое», не допускающее никаких исключений…». В смысле эффективности, при объективной оценке, выздоровление, скажем, в группах, где применялась психотерапия, и где она не применялась, одинаковое, по словам профессора Кассинова (Университет Хофстра, Нью-Йорк): «Психотерапией мы даже не можем помешать больному выздороветь…».
Стоит ли этому удивляться, если в первооснову так называемой «науки» положен неопределенный, расплывчатый, неочевидный предмет, что кокетливо иногда называется «допущением». Если это допущение, то сайентология – тоже наука, а любую доктрину, вплоть до доктрины фюрера можно считать научной теорией.
Реверанс в определении психологии, как науки экспериментальной, тоже не выдерживает никакой критики. Тогда алхимия тоже наука, и метод психологии – «метод научного тыка». Не может быть эксперимент в науке впереди теории, теория и эксперимент соотносятся как общее и частное, но не наоборот. Наоборот мы имеем, в частности, в доктрине Фрейда, в психоанализе. Физиологический позыв («либидо») транспонируется в теорию, и превращается в некую «психическую энергию» (по сути то же самое, что и «карму»), управляющую чуть ли не всей Вселенной. Непонятно, почему именно позыв сексуальный, а не, скажем, мочеиспускательный, ведь в психике всё связано со всем. Видать, чтобы доказать (внушить) такую доктрину, и исписано в «теории» намного больше бумаги, чем в пятикилограммовом «Капитале» К. Маркса. Приходится мечтать о том, чтобы все академии наук собрались вместе и выпустили соглашение, что теории, не умещающиеся на одном листе формата А-4, в качестве научных, не рассматриваются. Это бы сняло многие проблемы с методологии науки.
Слава Богу, что хоть Комитет по Нобелевским премиям за «достижения» в области психологии премии не вручает. В столь распространенных ныне телевизионных шоу, вытаскивающих жгучую реальность человеческих отношений, считается признаком дурного тона приглашать в качестве комментаторов и экспертов психологов – неизбежно получается в лучшем случае банальщина, в худшем – изощренное скучное словоблудие, иногда, правда, очень активное и горячее, только не понять, чего оно решает…
Критикуя психологию, следует отметить, что такое чисто физиологическое направление в психологии, как бихевиоризм, вполне научен, и то, только потому, что не смешивает идею с материей, оставляя ментальное как «черный ящик», ограничивается изучением стимула и реакции. Кроме того, несомненную ценность представляют и многочисленные экспериментальные данные психологии, да и теоретические тоже, но они нуждаются в пересистематизации, переосмыслении с прагматических научных позиций.
Итак, рассматривать дух и духовность мы, если хотим распрощаться с синкретизмом, можем только в религиозном контексте, а в научном, чтобы не изобретать «науку о душе» – только идею, идейность. На всякий случай заметим, что в искусстве аналогами являются образ, образность, т. е. дух, идея и образ, или духовность, идейность и образность, в сущности, одно и то же, только в трех, если можно так выразится, уровнях постижения истины, в трех классах очевидностей.
Попыткой утвердить идеологию как науку, является «теория тенденций» – теория тенденций субъект-объектных отношений, рассматривающая идею как выражение отношений, а тенденции отношений - как одинаковую системную организацию идеи, культуры, личности и др. гуманитарных предметов, т. е. смотрит на идею не изнутри её, а снаружи, как на объект, подлежащий научному анализу.
Среди прочих оппозиционных тенденций любой системы отношений, в теории присутствуют и материализм/идеализм. Субъект может относится к объекту как к субстанции, или выделять в нем идейную сторону. Например, в половых отношениях, объект может быть более источником сексуального наслаждения, утилитарной материальной выгоды, либо более привлекателен своей идеосферой. Абсолютизировать ту, или другую тенденциозность – это значит, отвергать противоположную, пренебрегать то ли пользой материальной, то ли идейной. Гипотеза в теории тенденций говорит, что тенденции человеческих отношений стремятся к подвижности, динамичности, ситуативной изменчивости, а статичная, остановившаяся тенденциозность является источником человеческой деструктивности, т. е., если человек проявляет единообразно и при всех обстоятельствах крайний материализм, либо идеализм, то терпит саморазрушение, и распространяет разрушение вовне.
Не случайно здесь подчеркивается исключительность человеческих отношений и человеческой деструктивности. У животных тоже есть и система отношений, и деструктивность, однако, тенденции отношений животного стремятся к статичности, генетическому закреплению, оставляя животному, при изменчивости среды обитания, единственный шанс на выживание – мутации, своего рода природный «метод тыка», ничего не гарантирующий, а при выживании приводящий к изменению вида. Человек же не эволюционирует биологически, вернее, он может эволюционировать, имея ту же физиологическую, генную природу, что и животное, но идеосфера не позволяет этому развиваться через человеческую деструктивность – как только человек «зависает» в какой-либо тенденциозности, то начинает самоуничтожаться и уничтожать себе подобных. Идея побеждает материю. Кажущаяся, на первый взгляд, иррациональной, человеческая деструктивность, оказывается, несет совершенно понятную функцию. Эволюция у человека перенесена в идеосферу (по религиозному – духовную), целью которой, в негативном плане, является нарабатывание иммунитета против любых видов тенденциозных (идейных) заражений.
Вот почему, например, история войн не кончится, пока не исчезнет статическая тенденциозность (хочется употребить жаргонное – «зацикленность»). Нет никаких объективных оснований для жалости к агрессорам и жертвам агрессии, ибо одинаково тенденциозны, одинаковые источники деструктивности, и подлежат страданию и уничтожению одинаково, любая война – война «остроконечников» с «тупоконечниками». Идеосфера – среда намного более жесткая и справедливая, нежели материальная, что и отражает религия. Нетрудно увидеть параллели между тенденциозностью, деструктивностью и грехом. Расплата за грехи происходит в реальной жизни. Апокалипсис – не пророчество какого-то отложенного на неопределенный срок единомоментного события, а перманентное состояние общества…
В позитивном плане идеологическая эволюция ведет человека к счастью. Если рассмотреть поглубже, что это за состояние, то, наверное, полезно вернуться в античное его понимание, как «эвтихию» - благоприятствие обстоятельств, благосклонность судьбы, и «эвдемонию» - способность чувствовать эту благосклонность.
Такое разделение ставит личность, в отношении счастья, в некое зависимое от внешних и внутренних обстоятельств положение. Фактически – несвобода. Если личность обладает динамичной системой отношений, то эта несвобода преодолевается - тенденции отношений легко подстраиваются сообразно обстоятельствам, потребностям, желаниям. Личность свободна в любой культуральной среде, в любой момент времени, при любых заданных внешних и внутренних условиях. Миф о какой-то объективной несвободе – это ни на чем не основанная манипуляция, прикрытие собственной тенденциозности, своего рода, тоже проявление свободы выбора, заключающееся в избегании нравственных страданий, связанных с переоценкой ценностей.
И в религии только через страдания путь к очищению, путь к Воскресению лежит через страсти. Опять же, Воскресение Христово не есть единовременное событие, отнесенное исключительно ко Христу, а свойственное каждой личности перманентное состояние, человек на протяжении всей жизни переживает много микро-воскресений, переоценок ценностей, возрождающих его в новом качестве…
Если мы говорим об эволюции идеосферы человека, то имеем ввиду некий общий, статистический подход, что абсолютно ни в чем не ограничивает конкретную личность, и не обязывает её ждать, пока «все» найдут дорогу к счастью. Каждый сам отвечает за своё идеологическое (духовное) развитие, и имеет для этого все возможности, которые предоставляют наука, искусство и религия. В аварийных случаях не исключено искусственное форсированное преодоление тенденциозности и деструктивности. Для этого на основе теории тенденций разработан метод идеокоррекции (идеоанализ).
Несмотря на то, что метод использует некоторые прогрессивные психотерапевтические наработки, он не является «новой модальностью» психотерапии, поскольку работает с радикально другим, очевидным и очерченным предметом – идеосферой индивида, его личностью, как системой отношений. Если психотерапия в лучшем случае декларирует био-психо-социальный подход к человеку, то тут речь идёт об идео-биологическом. «Биологическое» целиком делегируется клиническим врачам, т. е. не допускается взаимной интервенции гуманитарного в естественнонаучное и наоборот. В психотерапии врач, будучи материалистом, занимается идеологией – это то же самое, если бы атеист вел проповедь. Это и приводит к методологическим, этическим проблемам, делает неизбежным такое явление, как «профессиональное сгорание», делает вообще невозможной оценку эффективности психотерапии. В идеоанализе этого нет.
Вместе с тем, нельзя идеоанализ считать «панацеей», хотя бы потому, что он не может иметь широкого распространения. По некоторым наблюдениям, в психологии и психотерапии популярность метода прямо пропорциональна его бессмысленности. Теория тенденций и идеоанализ прямо говорят, что, да, возможно избавиться от идеологической «подкормки» болезни и психологической проблемы - деструктивности, но преодолеть нравственные страдания на этом пути мы не можем, можем лишь их сжать во времени, пользуясь прагматичной идеокоррекционной техникой, избежать физических страданий и материальных разрушений, переводя их в страдания нравственные. Если транспонировать это в религию – мы не можем выйти за рамки Воли Божьей…
Само собой разумеется, что не может быть популярен метод, активизирующий нравственные страдания, наиболее популярны есть и будут мифологические методы, позволяющие как-то продержаться без переоценки ценностей, оттянуть час «Х» нравственных страданий хоть немного на потом, пусть это даже их и усилит.
Лечение болезни и решение психологической проблемы – это лишь негативистская мотивация, а метод еще и нацелен на позитивный ракурс – восстановлению мотивации и потенции к счастью, любви.
Любовь вполне обоснованно старательно обходится психологией, поскольку конфликтует с материализмом психологии, но в идеологии и идеоанализе, любовь, как форма отношений, - вполне достойный предмет научного анализа.
Не только психология, но и социум вообще находится в сложных отношениях с любовью. Трудно найти такую более-менее значительную идею, которая бы не поднималась какой-нибудь социальной группой на свои знамена. Однако любая социальная затея с идеями заканчивается крахом. Такое впечатление, что социум для того и существует, чтобы дискредитировать идеи. Но есть одна идея, которая никогда не превозносилась, и не может быть превознесена социумом, и, может быть, по-этому не может быть дискредитирована, это – любовь.
Любовь не может поддерживаться социумом, поскольку противостоит социальным интересам управления и манипулирования индивидом, стандартизации, унификации, классификации и нивелирования личности.
Трудно признать антагонизм личности и социума, когда, скажем, десятки психологических теорий личности соревнуются в создании утопической модели беспроблемного их сосуществования, пытаются социальность приписать к имманентным свойствам личности, смешивая в одно понятие субъект-объектные отношения индивида с окружением, и самоидентификацию индивида с социальной группой (объект-объектные отношения). Объект-объектные отношения, в своем пределе, ни что иное, как вершина деструктивности – фашизм. А что является наивысшей точкой субъект-объектных отношений? Конечно, любовь.
Проще говоря, обычная субъект-объектная оценка, с которой рождается ребенок, если предположить, что социум, под видом воспитания и образования, не деформирует его мышление в тенденциозное, разовьется в любовь. Желания, эмоции, от примитивных физиологических, естественным образом синтезируются в духовные.
Любовь отнюдь не является спонтанной формой отношений. Семейная психология выделяет так называемые «факторы подобия» и «факторы контрастности» в семье*. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это ни что иное, как тенденции отношений, которые жестко кореллируют в паре. Можно сделать выводы, что любовь есть механизм отбора корректирующей и развивающей пары в плане тенденциозности. Вполне возможна прогностика и коррекция семейных отношений с этой точки зрения.
Однако всё это теряет смысл, если любовь для человека тенденциозного (отчужденного) теряет свою самоценность. Тогда и требуется идеокоррекция, если требуется…
Скорее всего, этот метод не последний, на основе той же теории тенденций можно построить метод локализации деструктивности социальной группы, возможно, будут подходы и с других теоретических предпосылок.
Деструктивная парадигма не есть имманентное человеку свойство, любой сам вправе решать, какую дорогу ему избирать. Также и с духовностью: каждый сам решает, оставаться ли ему в деструктивной или стремиться к конструктивной духовности, вставая на путь личностного роста, счастья, любви, не оправдываясь, что, мол, среда не позволяет. Позволяет, и позволяла всегда. Раба из себя выдавливать не обязательно «по капле». Человек находится один на один со своим счастьем, которое не удастся спихнуть в надежду на очередную смену вывесок, в виртуальное «светлое будущее» - всё это отталкивание счастья. Нельзя быть счастливым потом. Несчастный сейчас – источник несчастья и в будущем. «Дракон», противостоящий счастью, любви, находится в голове каждого, и каждый сам стоит перед дилеммой, куда ему записываться – в слуги дьявола, или в «книгу жизни», ничего ему не мешает в этом выборе. Рано или поздно придётся отвечать себе на вопрос: если ты умный, то почему несчастный? Похоже, прошло время уговоров, императивов, да и жалости, пожалуй, тоже…
Наверное, удобнее всего представить теорию тенденций и идеоанализ, рассмотрев актуальный сегодня вопрос - проблему духовности.
Протест, или интеллектуальная конфронтация делают понятие актуальным для обсуждения. В отношении духовности, протест против чего?
Вроде бы, имеем широкий теоретический диапазон вокруг понимания «духа» - от сущности, смысла явлений, до сверхприродной, правящей миром силы. Уже в античности «дух» рассыпался на множество пониманий: ментальные «нус» и «пневма», психологические «псюхе» и «тюмос», экзистенциальные «софия» и «гносис», дискурсивные «логос», «дианойа» и «диалектикэ»]. Дальнейшие эпохи, нещадно оперировавшие духом и духовностью, навряд ли внесли что-либо, выходящее за рамки этой палитры, и не сумели свести понятия в простое соответствие сущности и формы, всякий раз поднимая на свои знамена односторонне тенденциозный ракурс этой проблемы.
Трудно кого-либо в этом обвинить: согласно «теории научных революций» Т. Куна*, которая считается доказанной, абсолютно всё равно, верна теория или нет, успех и работоспособность её определяется конъюнктурой – соответствием теории тенденциям, происходящим в обществе. Говоря, как теперь принято, «каждый отстаивает свой отстой» - фраза, пусть и тавтологическая, но многозначная, показывает, в чем состоит «ноу-хау» так называемого «нового времени» - протест, конфронтацию с тенденциозностью любого рода, какими бы «святынями» эта тенденциозность не прикрывалась. Похоже, заканчивается эпоха постмодернизма и эклектизма, актуализовавшая тенденциозность всех мастей, впереди осмысление на новом, дистанцированном от тенденциозности, уровне. Коллапс заканчивается, прогресс продолжается…
Вот и в отношении духовности, протест против эклектической, лишающей ориентиров, расплывчатости понятия, включающего в себя «всё, что нематериально», вынуждает разбираться с явлением. Цель, как минимум, - не оказаться в ситуации, о которой предупреждал Нильс Бор: «Всякий ученый, не способный объяснить семилетнему ребенку, чем он занимается – шарлатан»…
Прежде всего, о соотнесении «духа» и «духовности». Одно - феноменологическое, мгновенное, статический «вертикальный срез» явления, другое – характеристика, определенность процесса, «лонгитюда», континуума, или просто тенденция. Одно без другого не существует, также как, например «ценность» и «оценка» - мгновенное и динамическое отражение одного и того же явления.
На соотнесении мгновенного и динамического, дискретного и континуального следовало бы остановиться подробнее. Наиболее демонстративно эти два уровня представлены в так называемых «апориях» (парадоксах) одного из основателей диалектики – Зенона из Элеи*. Из парадоксов вытекает, что континуальное и дискретное отражения реальности равноправны, несводимы одно к другому, адекватны в паре, когда уравновешены в дополнении. Это подтверждают и принципы квантовой механики: «принцип дополнительности» Н. Бора, «принцип неопределенности».
Попытки преодолеть барьер между дискретным и континуальным продолжаются не только в отношении парадоксов Зенона. Та же диалектика его преодолевает «с легкостью необыкновенной», определяя дискретное и континуальное в противоположности. Наверное, следует оставить на совести отцов диалектики вопрос, как диалектика превратилась из декларируемого ею метода постижения истины (сущности), в способ формального выигрыша спора, путем сведения его в схоластику, породив, например, такого монстра, как «диалектический материализм», установившему закономерности в отношении человека, к которому никакие законы, мерности, классификации, унификации не действуют, между прочим, как раз из-за включенности в духовную сферу…
Итак, не будем впадать ни в какую тенденциозность, и примем дух и духовность в дополнении, как феномен и тенденцию.
Сложнее с определением класса понятий духа и духовности. В пределах мировоззрения и философии, мы имеем право оперировать любыми понятиями, но понятийный синкретизм недопустим на уровне науки, религии и искусства. Скажем, если наука начинает использовать догмы, то она прекращает быть сама собой, т. е. деятельностью, оперирующей объективными очевидностями. Так может появиться какой-нибудь нонсенс, типа «научного атеизма». Атеизм – деятельность материалиста в религиозной (но никак не в научной) сфере. Наука нигде не пересекается с религией, и потому не имеет инструментов ни доказательства, ни опровержения догм.
Чтобы покончить раз и навсегда с архаическим синкретизмом науки, религии и искусства, необходимо всего лишь понять, что любая идея есть выражение отношений, где присутствуют субъект, объект и отношение субъекта к объекту. Соответственно существуют три класса очевидностей – субъективные, объективные и относительные. Искусство владеет субъективной очевидностью, обращаясь к красоте. Наука оперирует объективными очевидностями, аксиомами, в конечном итоге, обращаясь к пользе. В религии ядро – относительные очевидности. Объекты в религии представлены в виде неочевидных сущностей, а вот отношения в религии абсолютно и очевидно соответствуют реальности, что обуславливает направленность религии, в конечном итоге, на добро. С этой позиции просто глупо устанавливать приоритет искусства, науки, или религии, равно как красоты, пользы и добра. Это то же самое, что устанавливать приоритет правого глаза над левым.
Не менее бесперспективна и взаимная интервенция из одной сферы в другую. Священник попадает в глупое положение, когда апеллирует к научным «доказательствам»; деятель искусства ничего не добьется, объективизировав законы гармонии, и, скажем, вложив их в компьютерную программу, не получит произведения искусства; теория ученого развалится, если в неё допущена догма, или субъективное суждение; и т. п.
Такой разделяющий взгляд на искусство, науку и религию вовсе не исключает их параллелизма. Если дух, духовность и духовную сферу мы можем отнести к религии, и у неё, в общем-то, с этими понятиями проблем нет, то с точки зрения науки, мы можем говорить лишь об идее, идеализме и идеосфере, ибо это всё, что мы имеем в объективных нематериальных очевидностях.
И тут мы попадаем, на первый взгляд, в странную проблему, которая и определяет, в общем-то, спорность вопроса духовности. Оказывается, что идеологии, как науки об идеях просто не существует! Идеология превратилась чуть ли не в жупел, в некое неистинное мировоззрение, «продажную девку политики», и это при столь обширной предыстории идеализма – Платон, Шеллинг, Гегель, Декарт, Мальбранш, Мах, Фихте, Лейбниц, Беркли, Шопенгауэр, Гете и пр., пр., пр.
Когда мы посмотрим, опять же, на структуру идеи – субъект, объект и отношение субъекта к объекту, то становится ясно, что затормозило формирование идеологии как науки. Дело в том, что аксиология, раздел философии, изучающий ценности и оценки, по сути, отношения, начала формироваться только в середине XVIII в., до этого идею пытались выразить через субъект и объект, тяготеющих к материи, это могло привести только к материализму, выхолащиванию сущности идеи. Старт аксиологии совпал со взлетом очередного материалистического монстра – психологии, ни больше, ни меньше, как «науки о душе», причем рассматривающей субъект и объект не в отношении, а в столкновении, т. е. стирая различие между субъектом и объектом.
Чувствуя всю абсурдность такого предмета науки, как душа, психологи утвердили приоритет материального, определив психику как «свойство высокоорганизованной материи». И теперь, с таким определением предмета психологии, мы имеем, скажем, в прикладном авангарде психологии – психотерапии, методологию, выраженную А. Сосландом*: «…В психотерапии всё, что угодно, соединяется со всем, чем угодно, каким угодно образом – правило «очень строгое», не допускающее никаких исключений…». В смысле эффективности, при объективной оценке, выздоровление, скажем, в группах, где применялась психотерапия, и где она не применялась, одинаковое, по словам профессора Кассинова (Университет Хофстра, Нью-Йорк): «Психотерапией мы даже не можем помешать больному выздороветь…».
Стоит ли этому удивляться, если в первооснову так называемой «науки» положен неопределенный, расплывчатый, неочевидный предмет, что кокетливо иногда называется «допущением». Если это допущение, то сайентология – тоже наука, а любую доктрину, вплоть до доктрины фюрера можно считать научной теорией.
Реверанс в определении психологии, как науки экспериментальной, тоже не выдерживает никакой критики. Тогда алхимия тоже наука, и метод психологии – «метод научного тыка». Не может быть эксперимент в науке впереди теории, теория и эксперимент соотносятся как общее и частное, но не наоборот. Наоборот мы имеем, в частности, в доктрине Фрейда, в психоанализе. Физиологический позыв («либидо») транспонируется в теорию, и превращается в некую «психическую энергию» (по сути то же самое, что и «карму»), управляющую чуть ли не всей Вселенной. Непонятно, почему именно позыв сексуальный, а не, скажем, мочеиспускательный, ведь в психике всё связано со всем. Видать, чтобы доказать (внушить) такую доктрину, и исписано в «теории» намного больше бумаги, чем в пятикилограммовом «Капитале» К. Маркса. Приходится мечтать о том, чтобы все академии наук собрались вместе и выпустили соглашение, что теории, не умещающиеся на одном листе формата А-4, в качестве научных, не рассматриваются. Это бы сняло многие проблемы с методологии науки.
Слава Богу, что хоть Комитет по Нобелевским премиям за «достижения» в области психологии премии не вручает. В столь распространенных ныне телевизионных шоу, вытаскивающих жгучую реальность человеческих отношений, считается признаком дурного тона приглашать в качестве комментаторов и экспертов психологов – неизбежно получается в лучшем случае банальщина, в худшем – изощренное скучное словоблудие, иногда, правда, очень активное и горячее, только не понять, чего оно решает…
Критикуя психологию, следует отметить, что такое чисто физиологическое направление в психологии, как бихевиоризм, вполне научен, и то, только потому, что не смешивает идею с материей, оставляя ментальное как «черный ящик», ограничивается изучением стимула и реакции. Кроме того, несомненную ценность представляют и многочисленные экспериментальные данные психологии, да и теоретические тоже, но они нуждаются в пересистематизации, переосмыслении с прагматических научных позиций.
Итак, рассматривать дух и духовность мы, если хотим распрощаться с синкретизмом, можем только в религиозном контексте, а в научном, чтобы не изобретать «науку о душе» – только идею, идейность. На всякий случай заметим, что в искусстве аналогами являются образ, образность, т. е. дух, идея и образ, или духовность, идейность и образность, в сущности, одно и то же, только в трех, если можно так выразится, уровнях постижения истины, в трех классах очевидностей.
Попыткой утвердить идеологию как науку, является «теория тенденций» – теория тенденций субъект-объектных отношений, рассматривающая идею как выражение отношений, а тенденции отношений - как одинаковую системную организацию идеи, культуры, личности и др. гуманитарных предметов, т. е. смотрит на идею не изнутри её, а снаружи, как на объект, подлежащий научному анализу.
Среди прочих оппозиционных тенденций любой системы отношений, в теории присутствуют и материализм/идеализм. Субъект может относится к объекту как к субстанции, или выделять в нем идейную сторону. Например, в половых отношениях, объект может быть более источником сексуального наслаждения, утилитарной материальной выгоды, либо более привлекателен своей идеосферой. Абсолютизировать ту, или другую тенденциозность – это значит, отвергать противоположную, пренебрегать то ли пользой материальной, то ли идейной. Гипотеза в теории тенденций говорит, что тенденции человеческих отношений стремятся к подвижности, динамичности, ситуативной изменчивости, а статичная, остановившаяся тенденциозность является источником человеческой деструктивности, т. е., если человек проявляет единообразно и при всех обстоятельствах крайний материализм, либо идеализм, то терпит саморазрушение, и распространяет разрушение вовне.
Не случайно здесь подчеркивается исключительность человеческих отношений и человеческой деструктивности. У животных тоже есть и система отношений, и деструктивность, однако, тенденции отношений животного стремятся к статичности, генетическому закреплению, оставляя животному, при изменчивости среды обитания, единственный шанс на выживание – мутации, своего рода природный «метод тыка», ничего не гарантирующий, а при выживании приводящий к изменению вида. Человек же не эволюционирует биологически, вернее, он может эволюционировать, имея ту же физиологическую, генную природу, что и животное, но идеосфера не позволяет этому развиваться через человеческую деструктивность – как только человек «зависает» в какой-либо тенденциозности, то начинает самоуничтожаться и уничтожать себе подобных. Идея побеждает материю. Кажущаяся, на первый взгляд, иррациональной, человеческая деструктивность, оказывается, несет совершенно понятную функцию. Эволюция у человека перенесена в идеосферу (по религиозному – духовную), целью которой, в негативном плане, является нарабатывание иммунитета против любых видов тенденциозных (идейных) заражений.
Вот почему, например, история войн не кончится, пока не исчезнет статическая тенденциозность (хочется употребить жаргонное – «зацикленность»). Нет никаких объективных оснований для жалости к агрессорам и жертвам агрессии, ибо одинаково тенденциозны, одинаковые источники деструктивности, и подлежат страданию и уничтожению одинаково, любая война – война «остроконечников» с «тупоконечниками». Идеосфера – среда намного более жесткая и справедливая, нежели материальная, что и отражает религия. Нетрудно увидеть параллели между тенденциозностью, деструктивностью и грехом. Расплата за грехи происходит в реальной жизни. Апокалипсис – не пророчество какого-то отложенного на неопределенный срок единомоментного события, а перманентное состояние общества…
В позитивном плане идеологическая эволюция ведет человека к счастью. Если рассмотреть поглубже, что это за состояние, то, наверное, полезно вернуться в античное его понимание, как «эвтихию» - благоприятствие обстоятельств, благосклонность судьбы, и «эвдемонию» - способность чувствовать эту благосклонность.
Такое разделение ставит личность, в отношении счастья, в некое зависимое от внешних и внутренних обстоятельств положение. Фактически – несвобода. Если личность обладает динамичной системой отношений, то эта несвобода преодолевается - тенденции отношений легко подстраиваются сообразно обстоятельствам, потребностям, желаниям. Личность свободна в любой культуральной среде, в любой момент времени, при любых заданных внешних и внутренних условиях. Миф о какой-то объективной несвободе – это ни на чем не основанная манипуляция, прикрытие собственной тенденциозности, своего рода, тоже проявление свободы выбора, заключающееся в избегании нравственных страданий, связанных с переоценкой ценностей.
И в религии только через страдания путь к очищению, путь к Воскресению лежит через страсти. Опять же, Воскресение Христово не есть единовременное событие, отнесенное исключительно ко Христу, а свойственное каждой личности перманентное состояние, человек на протяжении всей жизни переживает много микро-воскресений, переоценок ценностей, возрождающих его в новом качестве…
Если мы говорим об эволюции идеосферы человека, то имеем ввиду некий общий, статистический подход, что абсолютно ни в чем не ограничивает конкретную личность, и не обязывает её ждать, пока «все» найдут дорогу к счастью. Каждый сам отвечает за своё идеологическое (духовное) развитие, и имеет для этого все возможности, которые предоставляют наука, искусство и религия. В аварийных случаях не исключено искусственное форсированное преодоление тенденциозности и деструктивности. Для этого на основе теории тенденций разработан метод идеокоррекции (идеоанализ).
Несмотря на то, что метод использует некоторые прогрессивные психотерапевтические наработки, он не является «новой модальностью» психотерапии, поскольку работает с радикально другим, очевидным и очерченным предметом – идеосферой индивида, его личностью, как системой отношений. Если психотерапия в лучшем случае декларирует био-психо-социальный подход к человеку, то тут речь идёт об идео-биологическом. «Биологическое» целиком делегируется клиническим врачам, т. е. не допускается взаимной интервенции гуманитарного в естественнонаучное и наоборот. В психотерапии врач, будучи материалистом, занимается идеологией – это то же самое, если бы атеист вел проповедь. Это и приводит к методологическим, этическим проблемам, делает неизбежным такое явление, как «профессиональное сгорание», делает вообще невозможной оценку эффективности психотерапии. В идеоанализе этого нет.
Вместе с тем, нельзя идеоанализ считать «панацеей», хотя бы потому, что он не может иметь широкого распространения. По некоторым наблюдениям, в психологии и психотерапии популярность метода прямо пропорциональна его бессмысленности. Теория тенденций и идеоанализ прямо говорят, что, да, возможно избавиться от идеологической «подкормки» болезни и психологической проблемы - деструктивности, но преодолеть нравственные страдания на этом пути мы не можем, можем лишь их сжать во времени, пользуясь прагматичной идеокоррекционной техникой, избежать физических страданий и материальных разрушений, переводя их в страдания нравственные. Если транспонировать это в религию – мы не можем выйти за рамки Воли Божьей…
Само собой разумеется, что не может быть популярен метод, активизирующий нравственные страдания, наиболее популярны есть и будут мифологические методы, позволяющие как-то продержаться без переоценки ценностей, оттянуть час «Х» нравственных страданий хоть немного на потом, пусть это даже их и усилит.
Лечение болезни и решение психологической проблемы – это лишь негативистская мотивация, а метод еще и нацелен на позитивный ракурс – восстановлению мотивации и потенции к счастью, любви.
Любовь вполне обоснованно старательно обходится психологией, поскольку конфликтует с материализмом психологии, но в идеологии и идеоанализе, любовь, как форма отношений, - вполне достойный предмет научного анализа.
Не только психология, но и социум вообще находится в сложных отношениях с любовью. Трудно найти такую более-менее значительную идею, которая бы не поднималась какой-нибудь социальной группой на свои знамена. Однако любая социальная затея с идеями заканчивается крахом. Такое впечатление, что социум для того и существует, чтобы дискредитировать идеи. Но есть одна идея, которая никогда не превозносилась, и не может быть превознесена социумом, и, может быть, по-этому не может быть дискредитирована, это – любовь.
Любовь не может поддерживаться социумом, поскольку противостоит социальным интересам управления и манипулирования индивидом, стандартизации, унификации, классификации и нивелирования личности.
Трудно признать антагонизм личности и социума, когда, скажем, десятки психологических теорий личности соревнуются в создании утопической модели беспроблемного их сосуществования, пытаются социальность приписать к имманентным свойствам личности, смешивая в одно понятие субъект-объектные отношения индивида с окружением, и самоидентификацию индивида с социальной группой (объект-объектные отношения). Объект-объектные отношения, в своем пределе, ни что иное, как вершина деструктивности – фашизм. А что является наивысшей точкой субъект-объектных отношений? Конечно, любовь.
Проще говоря, обычная субъект-объектная оценка, с которой рождается ребенок, если предположить, что социум, под видом воспитания и образования, не деформирует его мышление в тенденциозное, разовьется в любовь. Желания, эмоции, от примитивных физиологических, естественным образом синтезируются в духовные.
Любовь отнюдь не является спонтанной формой отношений. Семейная психология выделяет так называемые «факторы подобия» и «факторы контрастности» в семье*. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это ни что иное, как тенденции отношений, которые жестко кореллируют в паре. Можно сделать выводы, что любовь есть механизм отбора корректирующей и развивающей пары в плане тенденциозности. Вполне возможна прогностика и коррекция семейных отношений с этой точки зрения.
Однако всё это теряет смысл, если любовь для человека тенденциозного (отчужденного) теряет свою самоценность. Тогда и требуется идеокоррекция, если требуется…
Скорее всего, этот метод не последний, на основе той же теории тенденций можно построить метод локализации деструктивности социальной группы, возможно, будут подходы и с других теоретических предпосылок.
Деструктивная парадигма не есть имманентное человеку свойство, любой сам вправе решать, какую дорогу ему избирать. Также и с духовностью: каждый сам решает, оставаться ли ему в деструктивной или стремиться к конструктивной духовности, вставая на путь личностного роста, счастья, любви, не оправдываясь, что, мол, среда не позволяет. Позволяет, и позволяла всегда. Раба из себя выдавливать не обязательно «по капле». Человек находится один на один со своим счастьем, которое не удастся спихнуть в надежду на очередную смену вывесок, в виртуальное «светлое будущее» - всё это отталкивание счастья. Нельзя быть счастливым потом. Несчастный сейчас – источник несчастья и в будущем. «Дракон», противостоящий счастью, любви, находится в голове каждого, и каждый сам стоит перед дилеммой, куда ему записываться – в слуги дьявола, или в «книгу жизни», ничего ему не мешает в этом выборе. Рано или поздно придётся отвечать себе на вопрос: если ты умный, то почему несчастный? Похоже, прошло время уговоров, императивов, да и жалости, пожалуй, тоже…
Опубликовано 25 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: ФИЛОСОФСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕОРИИ ТЕНДЕНЦИЙ И ИДЕОАНАЛИЗА
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1109330771 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций