Реализм и релятивизм о проблеме несоизмеримости концептуальных каркасов

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Реализм и релятивизм о проблеме несоизмеримости концептуальных каркасов. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2005-02-25

Ускова Е. В.

Реализм и релятивизм о проблеме несоизмеримости концептуальных каркасов
Любое исследования взаимоотношений между реализмом и релятивизмом с неизбежностью предполагает разговор о так называемой проблеме «концептуальных каркасов». Под концептуальным каркасом понимается прежде всего языковой каркас, выражение введенное в философский оборот Карнапом и означает оно способ выражения, подчиненный определенным правилам (В. Куайн. Онтологическая относительность. // Современная философия науки. М.: Наука, 1994. – 254 С). Проблема, возникающая из признания нами существования языковых или теоретических каркасов сводится к следующему: если есть разные концептуальные каркасы (в принципе их может быть столько же, сколь есть в мире языков, с одной стороны, и теорий описания мира, с другой стороны), то мы сталкивается с вопросом о критериях истинности и соизмеримости этих каркасов.

Соответственно, может быть два принципиально различных решения этого вопроса. Первое предполагает, что различные концептуальные каркасы несоизмеримы и каждый из них имеет право на истинное отражение действительности. Второе же сводится к тому, что несмотря на признания существования различных концептуальных каркасов, мы все-таки можем их сравнивать и рассуждать о большей или меньшей степени правдоподобности или истинности этих каркасов по отношению друг к другу и к действительности.

За первое решение этого вопроса выступали такие видные историки и теоретики философии науки как Т. Кун и Фейерабенд. В частности, Кун считал, что периоды нормальной науки, характеризующиеся определенными парадигмами рациональности, несоизмеримы друг с другом. Поэтому Кун придерживался некумулятивной концепции науки, то есть наука воспринималась им как явление, не содержащее в себе тенденции целенаправленного и прогрессивного развития. Мы можем говорить о прогрессе и развитии только в период нормальной науки, когда есть общепринятые способы решения задач и проблем. В период же революционной науке, при смене парадигм, перестают действовать старые нормы и правила.

Вопрос о смене парадигм рациональности напрямую связан с проблемой изменения значений научных терминов. Кун считает, что при смене парадигм происходит и смена значений. То есть люди начинают употреблять старые слова, подразумевая новые значения. Именно поэтому Кун приходит к своему знаменитому положению: ученые из разных парадигм живут в разных мирах.

С Куном принципиально не соглашается Патнэм, выдвинувший свою концепцию значений слов. Он, в частности, считает, тем самым придерживаясь некой версии философского «эссенциализма», что слова обладают неким универсальным ядром значений, которое остается неизменным при переходе от одной теории к другой (См.: Макеева Л. Б. Философия Х. Пантэма. М.: 1996. С.16). Неоднозначное понимание сути значения слов приводит к соответствующим теориям о росте и развитии научного знания, о кумулятивном или революционно-нормальном характере науки.

Идею несоизмеримости теорий также разделял Р. Рорти. Анализируя философию в широком смысле, Р. Рорти делит ее на два принципиально различных направления, соответственно и сами философы делятся на две группы. Вот как их классифицирует Р. Рорти: «философов, находящихся в основном русле, я буду называть «систематиками», а периферийных философов – «наставниками». Эти периферийные, прагматистские философы проявляют скепсис главным образом относительно систематической философии, относительно проекта универсальной соизмеримости в целом. В наше время Дьюи, Витгенштейн и Хайдеггер являются великими наставниками, периферийными мыслителями» (Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск.: Изд-во Новосибирского университета, 1997. С. 274).

Такое деление философов соответствует делению всей культурной практики человечества на нормальные и анормальные дискурсы. Соответственно получается, что систематическая философия представляет нормальный дискурс, а наставительная – анормальный. Думается, что плюсы и минусы той и другой философии очевидны. Систематическая философия – это более спокойная ветвь философии, в ней есть свои устоявшиеся правила и законы, поэтому на долю философов, относящимся к этому направлению выпадает лишь более или менее строгое следование этим нормам. Но, как известно, статика противоречит понятию жизни, а философ – это ведь живой человек, хотя иногда об этом и забывают. Поэтому в русле систематической философии возникает протест, своего рода революция – появляются личности, которые больше не хотят следовать старым порядкам, а хотят, если и не установить новые, то, по крайней мере, установить свободу выбора между возможными направлениями в решении какой-либо проблемы. Поэтому ясно, что философам-революционерам приходится гораздо сложнее. Вот как описывает положение такого философа Рорти. «Проблема для философа «наставника» состоит в том, что как философ он должен выдвигать аргументы, в то время как он просто хотел бы предложить другое множество терминов, не говоря при этом, что эти термины являются новым открытием точных репрезентаций сущностей (например, «сущности» самой философии)» (Там же. С. 274). Рорти считает, что представление о том, что каждая историческая эпоха с помощью философа находит и решает свои «вечные» проблемы в принципе не верна. Правильнее было бы сказать, что каждая отдельная эпоха сталкивается со своими «частными» проблемами, и единственное, что их объединяет – это наличие этих проблем. Вот что думает об этом В. В. Целищев: «Несоизмеримость» проблем философии прошлого и настоящего занимает в аргументации Рорти особо важное место. Но смене парадигм в науке, согласно Куну, Рорти предпочитает «избавление от великих проблем», отказ от них, как от псевдопроблем, порожденных некоторой частной картиной мира» (Там же. С. хiii).

Другой аспект проблемы несоизмеримости теорий тесно связан с идеей переводимости. Речь идет о том, что если теории или языки оказываются несоизмеримыми, то возникает очевидная проблема их перевода, потому что налицо отсутствие единого основания. Как раз с этим связана идея лингвистической относительности Сепира-Уорфа. Эти два британских ученых изучали язык индейцев хопи и пришли к выводу о том, что он радикально отличается как от английского, так и от любого европейского языка в виду значительных культурных различий. Сепир и Уорф обнаружили, что индейцы хопи совсем иначе воспринимают окружающий их мир, а потому и язык, на котором они этот мир описывают, оказывается практически несопоставимым с английским. В частности, речь шла о том, что индейцы воспринимают вещи не как некие состояния, а как процессы, налицо уникальное восприятие времени: в виде клубка, а не в виде прямой, как в европейской культуре; индейцы не проводят принципиальных различий между душевным и материальным миром, а, следовательно, в их языке отсутствуют специальные слова для выражения душевных переживаний. Из всего этого делается вывод о лингвистической относительности двух языков, то есть представление об их непереводимости. Свою позицию британские лингвисты пытались доказать, но не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть. Во всяком случае, проблематичность гипотезы лингвистической относительности доказывается хотя бы тем фактом, что Сепир и Уорф смогли объяснить нам разницу между двумя языками, то есть говорили о языке хопи на английском. Тогда, в чем же, спрашивается, проблема?

Конечно, этот пример еще раз убедительно показал, что в переводе с одного языка на другой есть трудности, особенно если это действительно далекие языки, но преувеличивать эти трудности до лингвистической относительности, видимо, не стоит. Всегда остается проблема адекватности и точности перевода, некоторые слова одного языка могут не иметь хороших и полных эквивалентов в другом языке, возникают принципиальные проблемы с передачей фоновых значений слов, предполагающие наличие некоторого культурного багажа у воспринимающего речевое сообщение. Но, тем не менее, представляется, что перевод устных и письменных высказываний с одного языка на другой – обычное дело. А раз это происходит и люди понимают друг друга, значит перевод возможен.

Термин лингвистической относительности возник в связи с термином «онтологической относительности», введенным Куайном (В. Куайн. Онтологическая относительность. // Современная философия науки. М.: Наука, 1994). Этот термин выражал ту же идею относительности, но увиденную и истолкованную с точки зрения мира, а не с точки зрения языка. Речь идет о том, что восприятие мира откладывает отпечаток на языковое выражение этого мира. Куайн приводит пример, проясняющий характер референции, то есть указания, языкового явления, наиболее наглядно демонстрирующего связь между языком и миром. Если мы представим себе того же индейца в следующей ситуации: бежит кролик и индеец указывает нам на него. В данном случае налицо так называемое остенсивное определение, то есть определение слова через указание на предмет. Вся проблема сводится к тому, что указание само по себе тоже представляется неопределенным: если мы люди другой культуры, не знакомые с языком индейцев, то мы можем воспринять такого рода указание по меньшей мере как указание на кролика, или на часть кролика или на временной срез кролика. И только потому, что в нашем языке действуют правила описания целых предметов или какие-то подобные этому правила, мы истолкуем остенсию индейца как указание именно на кролика, что на самом деле не безусловно.

Из всего этого Куайн делает вывод о том, что мы всегда воспринимаем действительность только в рамках некоторого контекста, некоторой интерпретации, мы не можем говорить о некой чистой действительности, свободной от всяких интерпретаций. Любой язык – это теория нашего восприятия, поэтому Куайн выводит правило онтологической относительности, заключающееся в следующем: любая теория относительна к тому языку, на которой мы ее выражаем и относительно к предпосылочному языку, лежащему в основе любой фундаментальной научной теории. Получается, что Куайн приходит к теории языковых каркасов, он ставит на повестку дня проблему соотношения и взаимодействия этих каркасов, которая как раз и выразилась в проблеме их соизмеримости или несоизмеримости.

Другой известный американский философ Д. Дэвидсон выступает резко против идеи лингвистической или онтологической относительности, она представляется ему надуманной. Дэвидсон называет ее третьей догмой эмпиризма: разделением на эмпирическое содержание и теоретическую схему (Д. Дэвидсон. Об идее концептуальной схемы. //Аналитическая философия: Избранные тексты / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Ф. Грязнова. М. Изд-во МГУ, 1993. 181 С.). Две предыдущие догмы эмпиризма, представлявшие из себя два твердых постулата эмпиризма провозглашали, во-первых, разделение на аналитические предложения: истинные уже в силу того языка, на котором они сформулированы, и синтетические предложения: истинные в силу фактов, которые в них описаны, а, во-вторых, признавали истинной теорию только после ее верификации, заключающейся в сопоставлении каждого предложения этой теории с действительными фактами. Первая из этих догм была обоснована Карнапом, вторая так или иначе обосновывалась и разделялась всеми членами «Венского кружка».

Дэвидсон же полагает, что Куайн в своей статье «Онтологическая относительность» смог избавиться от этих двух догм, но вместо нее придумал другую: догму схемы и содержания. Ведь в соответствии с этой догмой получается, что отдельно существует мир – природа, и отдельно наши теории о ней. Такой подход представляется Дэвидсону противоречивым. С другой стороны он приходит к выводу о надуманности проблемы, связанной с переводом. Он полагает, что при интерпретации высказываний говорящего мы можем наблюдать две возможные ситуации: либо говорящий и слушающий разделяют одну и ту же теорию истины – это их основание для взаимопонимания, либо слушающий интерпретирует речь говорящего в соответствии со своей теорией истины, в этом случае она и будет основанием для понимания речевых высказываний.

Общий вывод Дэвидсона следующий: «Отбрасывая свою зависимость от понятия неинтерпретируемой реальности как чего-то находящегося вне всех схем и науки, мы не отказываемся от понятия объективной истины. Напротив, как раз приняв догму дуализма схемы и реальности, мы получаем концептуальный релятивизм и относительность истины к схеме. Без этой догмы релятивизм остается в стороне. Конечно, истина предложений является относительной к языку, но она объективна насколько это возможно. Отказываясь от дуализма схемы и реальности, мы не отбрасываем наши предложения и убеждения, а восстанавливаем непосредственный доступ к знакомым объектам, чьи «гримасы» делают их истинными или ложными» (Там же. С. 159).

А теперь обратимся к аргументам К. Поппера в защиту соизмеримости теорий. Поппер отчасти согласен с Девидсоном в том, что проблема несоизмеримости концептуальных каркасов несколько преувеличена (К. Поппер. Миф концептуального каркаса // Логика и рост научного знания. Избранные работы. М.: Прогресс. 1983. 606 С.). И он также полагает, что в основе релятивизма лежит «миф концептуального каркаса». Этот миф исходит из того, что рациональная и плодотворная дискуссия невозможна, если ее участники не определились с основными предпосылками и основаниями этой дискуссии, т.е. если они не разделяют один и тот же концептуальный каркас. Однако Поппер не согласен с этой идеей, наоборот: «Западная цивилизация есть результат столкновения или конфронтации различных культур, а значит, и результат конфронтации различных концептуальных каркасов» (Там же. С. 560). То есть предпосылка любой рациональной дискуссии – это не согласие, а именно разногласие ее участников. Именно такую – критическую дискуссию, Поппер и считает основным изобретением европейской цивилизации.

Что же касается ее оснований, то здесь Поппер вводит два термина: несоизмеримость и несовместимость. Так несоизмеримость оказывается более сильным термином: при констатации несоизмеримости наших воззрений или теорий мы действительно не можем говорить о некой плодотворной дискуссии, потому что для этого отсутствует общий логический каркас. В случае же несовместимости мы обладаем общим логическим отношением, поэтому наши теории могут обсуждаться и критиковаться. То есть Поппер полагает, что кроме каких-то крайних случаев, мы в состоянии обсуждать и критиковать самые разные теории, мы можем переводить с самых далеких языков, в этом и есть суть и основное достоинство критики – одного из главных достижений рациональности.


Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Реализм и релятивизм о проблеме несоизмеримости концептуальных каркасов


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.