ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Текст в перспективе истории и современности
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Ф.К. Урузбакиева
Россия — Запад — Восток: компаративные проблемы современной философии. Сайт «Философская антропология», 2004
О современности говорят все чаще и чаще, она становится предметом обсуждения не только в качестве идеологического оружия, но и как теоретическая проблема. В некоторые моменты истории топика «современности» способна становиться средством самоопределения, способом диагностирования настоящего.
Благодаря недавней полемике «модернизм contra постмодернизм» в широком ряде философских, культурологических, социологических, etc исследованиях современность стала ассоциироваться с отсутствием «единой истории, с утратой «Я», аисторичностью, противопоставив таким образом историю и современностью.
Впрочем, нельзя сказать, что эта тенденция понимания нами «своей современности» — результат глобальных изменений в мире. В 1983 году вышла работа Поля де Мана «Слепота и прозрение» (в 2002 году увидел свет ее русский перевод), где деконструктивистское прочтение ряд философских, литературных текстов показало, что дихотомия истории и современности не нова. Уже Ницше в «Несвоевременных размышлениях» отмечал, что «история» понимаемая как «традиция» сталкивается с подлинным стремлением к современности. Термин «современность» появляется в тексте немецкого философа чаще всего с негативными коннотациями — в качестве описания того, как, по Ницше, его современники себя развращают и ослабляют, выказывая чрезмерный интерес к истории. Иное понимание современности, значительно более динамичное и достаточно глубокое, чтобы выступать в качестве первичного определения, проявляется в непосредственном оппоненте истории, именно в том, что Ницше называет «жизнью».
«Жизнь» у Ницше понимается во временных терминах, как способность забывать прошлое перед лицом настоящего. Неустойчивость человеческого общества в отличии от безмятежного естественного состояния живого стада диагностируется как результат неспособности человека забывать прошлое [1].
Моменты подлинной человечности, таким образом, — это моменты исчезновения всякого предшествования, которое уничтожается силой абсолютного забвения и они оправданы как необходимость исполнения человеческого предназначения и как условие действия. Здесь намеренное забвение сходится с действием, которое также есть начало, вобравшее всю энергию идеи современности. С другой стороны, современность вверяет себя силе настоящего момента как началу, но обнаруживает, что отрывая себя от прошлого, она в тоже время отрывается от настоящего.
Вскрывая риторику текста Ницше, де Ман говорит, что он (текст) ведет к открытию, что отрицание прошлого — это не столько акт забвения, сколько акт критического суждения, направленного против себя самого. Образный строй отцеубийства, слабый сын, проклинающий и убивающий сильного отца, выдает внутренний парадокс отрицания истории, заложенный в современности. Понятая как принцип жизни, современность становится принципом происхождения и вместе с тем оборачивается генеративной силой, которая сама по себе является исторической [2].
Таким образом, оказывается, что избежать истории невозможно и в конце концов Ницше вынужден уложить два несовместимых элемента — историю и современность — в единый парадокс, который не может быть разрешен: только с помощью истории покоряется история; современность теперь предстает как горизонт исторического процесса, который остается все еще рискованным предприятием. У Ницше нет никакой определенности относительно того, что его рефлексивные и исторические усилия приводят к каким-либо реальным изменениям; он понимает, что его собственный текст не может быть ничем иным, кроме как еще одним историческим документом. История и современность соотносятся друг с другом настолько противоречивым образом, что этот образ не укладывается в рамки антитезы или контрадикторности. По-видимому, заключает де Ман, современность и история обречены на саморазрушительное единство, угрожающее существованию и той и другой .Прекрасная основа для деконструкции!
Можно сказать, что тема забвения и памяти во многом определяет дискурс самого Поля де Мана. Память для него — место (топос или тема) оригинальной продолжающейся рефлексии, скрытой от его читателей. В лекциях, посвященных П. де Ману [3], Деррида указывает, что память для де Мана — есть различие между псевдо-историчностью и материальной фактической историей. Материальность действительной истории противится исторической, это историизированное сопротивление, поскольку общие термины такие как «романтизм» или «классицизм» — всегда термины сопротивления и ностальгии. А «основой исторического знания является не эмпирические факты, а записанные тексты, даже если эти тексты выступают под масками войн и революций» [4].
Если же говорить о текстах, — главном предмете пристального внимания Поля де Мана — то здесь память об интерпретируемом тексте — это забвение уже произведенной интерпретации, это искусство утраты первичной определенности. Здесь необходимо оговорить, что Литература, текст понимаются де Маном в самом широком смысле как любой текст. И в этом смысле, можно отнести последующие идеи философа и к Философии.
Философия как и Литература, с одной стороны изначально родственна поступку, непосредственному свободному акту, не ведающему прошлого. Однако амбивалентность языка такова, что его можно рассматривать и как действие, и как интерпретационный процесс, следующий за этим действием и с ним не совпадающий. Как таковое, оно «утверждает и отрицает свою собственную природу или специфичность» [5]. И именно искушение непосредственностью конститутивно, по мнению де Мана, для литературного сознания и должно входить в определение специфичности литературы.
Обращаясь к текстам Фонтенеля, Бодлера, американский философ делает вывод, что литературный модус бытия — есть форма языка, который знаком с собой только как с повторением, как с вымыслом и аллегорией и который никогда не способен прикоснуться к спонтанности действия или современности.
Описывая литературу с точки зрения понятия современности как непрерывное, колебательное движение — то прочь от, то вновь к собственному модусу бытия, де Ман подчеркивает, что это движение не происходит в действительной временной последовательности, что оно всего лишь метафора, выводящая последовательность за пределы того. Что на самом деле совершатся как взаимоприсутствие. Последовательная, диахронная структура этого процесса исходит из природы литературного Языка как сущего, не как события. Когда Бодлер, к примеру, говорит о «представлении настоящего», о «памяти настоящего», его язык именует одновременно и побег, и поворотную точку, и возвращение. А значит, было бы ошибкой, заключает де Ман, мыслить историю литературы как диахроничное повествование о том колебательном движении, которое может быть только метафорическим, и история — не выдумка [6].
В равной степени эти выводы могут быть отнесены, по нашему мнению, и истории философии, которая предстает как интерпретация философских текстов. Таким образом, то, что мы называем интерпретацией философии — на самом деле и есть ее история.
Примечания
[1] Ницше Ф. Сочинения в 2 тт., М., Мысль, 1990 С.211.
Назад
[2] Там же. С.178.
Назад
[3] См. подр: Колесников А.С. Философия и литература Поля де Мана // Позиции. Вып. 1. СПб, 2001, С.78-95
Назад
[4] де Ман П. Слепота и прозрение. СПб, 2002. С. 220
Назад
[5] Там же. С.203.
Назад
[6] Там же. С.215.
Россия — Запад — Восток: компаративные проблемы современной философии. Сайт «Философская антропология», 2004
О современности говорят все чаще и чаще, она становится предметом обсуждения не только в качестве идеологического оружия, но и как теоретическая проблема. В некоторые моменты истории топика «современности» способна становиться средством самоопределения, способом диагностирования настоящего.
Благодаря недавней полемике «модернизм contra постмодернизм» в широком ряде философских, культурологических, социологических, etc исследованиях современность стала ассоциироваться с отсутствием «единой истории, с утратой «Я», аисторичностью, противопоставив таким образом историю и современностью.
Впрочем, нельзя сказать, что эта тенденция понимания нами «своей современности» — результат глобальных изменений в мире. В 1983 году вышла работа Поля де Мана «Слепота и прозрение» (в 2002 году увидел свет ее русский перевод), где деконструктивистское прочтение ряд философских, литературных текстов показало, что дихотомия истории и современности не нова. Уже Ницше в «Несвоевременных размышлениях» отмечал, что «история» понимаемая как «традиция» сталкивается с подлинным стремлением к современности. Термин «современность» появляется в тексте немецкого философа чаще всего с негативными коннотациями — в качестве описания того, как, по Ницше, его современники себя развращают и ослабляют, выказывая чрезмерный интерес к истории. Иное понимание современности, значительно более динамичное и достаточно глубокое, чтобы выступать в качестве первичного определения, проявляется в непосредственном оппоненте истории, именно в том, что Ницше называет «жизнью».
«Жизнь» у Ницше понимается во временных терминах, как способность забывать прошлое перед лицом настоящего. Неустойчивость человеческого общества в отличии от безмятежного естественного состояния живого стада диагностируется как результат неспособности человека забывать прошлое [1].
Моменты подлинной человечности, таким образом, — это моменты исчезновения всякого предшествования, которое уничтожается силой абсолютного забвения и они оправданы как необходимость исполнения человеческого предназначения и как условие действия. Здесь намеренное забвение сходится с действием, которое также есть начало, вобравшее всю энергию идеи современности. С другой стороны, современность вверяет себя силе настоящего момента как началу, но обнаруживает, что отрывая себя от прошлого, она в тоже время отрывается от настоящего.
Вскрывая риторику текста Ницше, де Ман говорит, что он (текст) ведет к открытию, что отрицание прошлого — это не столько акт забвения, сколько акт критического суждения, направленного против себя самого. Образный строй отцеубийства, слабый сын, проклинающий и убивающий сильного отца, выдает внутренний парадокс отрицания истории, заложенный в современности. Понятая как принцип жизни, современность становится принципом происхождения и вместе с тем оборачивается генеративной силой, которая сама по себе является исторической [2].
Таким образом, оказывается, что избежать истории невозможно и в конце концов Ницше вынужден уложить два несовместимых элемента — историю и современность — в единый парадокс, который не может быть разрешен: только с помощью истории покоряется история; современность теперь предстает как горизонт исторического процесса, который остается все еще рискованным предприятием. У Ницше нет никакой определенности относительно того, что его рефлексивные и исторические усилия приводят к каким-либо реальным изменениям; он понимает, что его собственный текст не может быть ничем иным, кроме как еще одним историческим документом. История и современность соотносятся друг с другом настолько противоречивым образом, что этот образ не укладывается в рамки антитезы или контрадикторности. По-видимому, заключает де Ман, современность и история обречены на саморазрушительное единство, угрожающее существованию и той и другой .Прекрасная основа для деконструкции!
Можно сказать, что тема забвения и памяти во многом определяет дискурс самого Поля де Мана. Память для него — место (топос или тема) оригинальной продолжающейся рефлексии, скрытой от его читателей. В лекциях, посвященных П. де Ману [3], Деррида указывает, что память для де Мана — есть различие между псевдо-историчностью и материальной фактической историей. Материальность действительной истории противится исторической, это историизированное сопротивление, поскольку общие термины такие как «романтизм» или «классицизм» — всегда термины сопротивления и ностальгии. А «основой исторического знания является не эмпирические факты, а записанные тексты, даже если эти тексты выступают под масками войн и революций» [4].
Если же говорить о текстах, — главном предмете пристального внимания Поля де Мана — то здесь память об интерпретируемом тексте — это забвение уже произведенной интерпретации, это искусство утраты первичной определенности. Здесь необходимо оговорить, что Литература, текст понимаются де Маном в самом широком смысле как любой текст. И в этом смысле, можно отнести последующие идеи философа и к Философии.
Философия как и Литература, с одной стороны изначально родственна поступку, непосредственному свободному акту, не ведающему прошлого. Однако амбивалентность языка такова, что его можно рассматривать и как действие, и как интерпретационный процесс, следующий за этим действием и с ним не совпадающий. Как таковое, оно «утверждает и отрицает свою собственную природу или специфичность» [5]. И именно искушение непосредственностью конститутивно, по мнению де Мана, для литературного сознания и должно входить в определение специфичности литературы.
Обращаясь к текстам Фонтенеля, Бодлера, американский философ делает вывод, что литературный модус бытия — есть форма языка, который знаком с собой только как с повторением, как с вымыслом и аллегорией и который никогда не способен прикоснуться к спонтанности действия или современности.
Описывая литературу с точки зрения понятия современности как непрерывное, колебательное движение — то прочь от, то вновь к собственному модусу бытия, де Ман подчеркивает, что это движение не происходит в действительной временной последовательности, что оно всего лишь метафора, выводящая последовательность за пределы того. Что на самом деле совершатся как взаимоприсутствие. Последовательная, диахронная структура этого процесса исходит из природы литературного Языка как сущего, не как события. Когда Бодлер, к примеру, говорит о «представлении настоящего», о «памяти настоящего», его язык именует одновременно и побег, и поворотную точку, и возвращение. А значит, было бы ошибкой, заключает де Ман, мыслить историю литературы как диахроничное повествование о том колебательном движении, которое может быть только метафорическим, и история — не выдумка [6].
В равной степени эти выводы могут быть отнесены, по нашему мнению, и истории философии, которая предстает как интерпретация философских текстов. Таким образом, то, что мы называем интерпретацией философии — на самом деле и есть ее история.
Примечания
[1] Ницше Ф. Сочинения в 2 тт., М., Мысль, 1990 С.211.
Назад
[2] Там же. С.178.
Назад
[3] См. подр: Колесников А.С. Философия и литература Поля де Мана // Позиции. Вып. 1. СПб, 2001, С.78-95
Назад
[4] де Ман П. Слепота и прозрение. СПб, 2002. С. 220
Назад
[5] Там же. С.203.
Назад
[6] Там же. С.215.
Опубликовано 25 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Текст в перспективе истории и современности
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1109311831 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций