ФИЛОСОФИЯ (последнее)
О мифологическом и научном познании
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
О.Л. Сытых
О мифологическом и научном познании
--------------------------------------------------------------------------------
Длительное время в общественном сознании господствовало представление о том, что человечество живет и развивается благодаря науке. Это выразилось в ряде широко распространенных тезисов, таких как: "Наука – непосредственная (в некоторых вариантах – главная) производительная сила общества"; "Наука дает единственно верный способ познания мира" и др. Это идет в русле того, что писали и говорили о науке ученые. Так, И. Тамм утверждал: "Наука не имеет предела" [1, с. 219]. Разделял веру в науку и Бертло, мечтая о том, что "благодаря науке наступят, наконец, благословенные времена равенства и братства всех перед святыми законами" [1, с. 207]. Вера в науку была столь безгранична, что даже несмотря на то, что ее возникновение относили к довольно позднему времени (большинство исследователей считало, что наука как теоретическая форма познания возникает в период Нового времени), мало кто задумывался над вопросом: а как же существовало и развивалось человечество до возникновения науки? Эта противоречивая ситуация, связанная с признанием решающей роли науки в жизни общества и в то же время с утверждениями о ее довольно "позднем" формировании, сглаживалась тем, что многие науковеды утверждали, что долгое время существовало научное знание, еще не оформившееся в теории, а значит, не ставшее наукой в полном смысле этою слова, но тем не менее игравшее важную роль в жизни общества.
XX в. кроме всех прочих эпитетов, которыми его наградили философы и ученые, можно назвать веком разочарования в науке. Наступил кризис сциентизма, общество начало осознавать, что наука – не панацея от всех бед и она не всесильна, наконец, заметили и то, что ее плоды часто употреблялись во вред человечеству, а неразумное использование сотворенных человеческим разумом достижений становится реальной угрозой его гибели. Творения человека могут в любой момент быть обращены против него. Открытая энергия атома во много увеличила человеческие возможности как в плане созидания, так и в плане разрушения и уничтожения себе подобных, горький опыт Хиросимы и Нагасаки – печальное тому подтверждение. Все это подтолкнуло философов и ученых к переосмыслению ряда вопросов, касающихся человеческого существования, в том числе и вопроса о том, как человек познает мир. Только ли наука открывает перед человеком новые горизонты?
Размышления над вопросами, возникшими в процессе кризиса сциентизма, приводят к новому видению самого познания. С одной стороны, говорят и пишут о границах научного познания и возможностях использования достижений науки, а, с другой стороны, происходит осмысление иных, ненаучных способов познания мира. И эти процессы, идущие параллельно, являются приметой нашего времени, времени "постмодерна". Петер Козловски, сопоставляя культуру науки периода модерна и постмодерна, различает их по такой черте, как "формы знания", и отмечает, что если для периода модерна характерен научный монизм, то культура постмодерна отличается признанием множественности форм полезного, образовательного и религиозного знания, которое становится сегодня предметом исследования, равным науке [2, с. 51].
Обращаясь к человеку как существу познающему, отметим, что за долгую историю своего существования он все глубже проникает в два когда-то разделенные им же самим мира: внешний мир и свой собственный мир. Внешний мир стал предметом естествознания, внутренний мир – областью гуманитарных наук.
В материалистической философии, продолжающей линию философии Нового времени, длительное время было принято считать, что в начале своей истории человек направлял свои усилия на познание мира, а в более поздний период – на познание себя. В качестве доказательства этой идеи приводили факт более позднего формирования гуманитарных наук по сравнению с естественными.
Именно потому, что в поле зрения современной философии попали различные способы познания мира, а не только наука, как это было традиционно, сегодня можно встретить самые противоречивые суждения, вытекающие из сравнения этих познавательных форм, Одни исследователи считают, что они чрезвычайно близки, другие считают, что наука отделена от всех других способов постижения мира огромной "пропастью" и поэтому сопоставление здесь навряд ли уместно. Нам представляется, что поиски общего в различных познавательных формах должны идти прежде всего по линии "познающего человека", а затем уже – по линии абстрактных познавательных конструкций. Попробуем и мы рассмотреть эти вопросы, отталкиваясь от субъекта.
И в этом плане можно поставить несколько вопросов. Зачем (почему) человек познает мир (древний и современный)? Что он ожидает от познания? Как видится (представляется) ему то, что он познает? Насколько расходятся его ожидания с тем, что он достиг в познании мира?
Что касается первого вопроса, то ответ на него имеет несколько версий. Обратимся вначале при рассмотрении этого вопроса к древней истории человечества. Сегодня, как и много веков назад, нет однозначного ответа на вопрос о причинах начала человеческого познания. Может быть, человек изначально был самым любопытным из всех существ? И в итоге это любопытство привело его к познанию мира, себя и к конструированию новых миров, выражаемых в создании различных сторон культуры (техники, книг, мира видео, виртуальных миров и т.д.)?
Если исходить из широко распространенной версии о формировании познавательной функции человека через трудовую деятельность и посредством ее, то следует признать, что при осуществлении человеком любых трудовых операций происходит определенное противопоставление себя (человека – субъекта) предмету труда (объекту). И "разделенное" (субъект-объектное) познание возникало тогда, когда человек в своей повседневной обыденной жизни в процессе деятельности (труда) производил нечто, необходимое для его выживания. Как бы он при этом ни обожествлял предмет, на который была направлена его деятельность, и как бы он ни мистифицировал то, что создавалось им, во время "сотворения им вещи" ему необходимо было отделить себя от этого предмета, противопоставить себя своему созданию. И здесь возникает очень интересный вопрос, касающийся человеческого бытия: столкнувшись с познанием вещей в процессе деятельности, с познанием, отделившим человека от мира и противопоставившим его этому миру, не испугался ли человек "своей дерзости" и не стал ли он себя защищать, пытаясь обрести единство с этим миром через мифы и в мифах, обрести ускользающую (при делении мира на субъект и объект) уверенность? И эту уверенность он стал обретать через единение себя с миром в мифах.
По мнению целого ряда исследователей, миф отражает глубинное единство мира. Эта точка зрения была близка Гете, ее развивает классический филолог И.В.Ф. Отто. Причем, у него это единство мира, выраженное в мифах, раскрывается через образы богов, несущих весь смысл бытийственного мира [3, с. 68]. А божественное раскрывается для человека не только в мистериях, но и в повседневном опыте, восприятие природы есть в то же время восприятие мира человека, а человеческая история есть часть божественной истории, поэтому она и отражена в мифах.
Человек в мифах рисует картины, в которых порой трудно различимо будущее и прошлое. По мнению известного англо- и франкоязычного философа и историка Мирча Элиаде, одной их характерных черт мифа является то, что в прасобытии мифа видят не просто прошлое, которому надо подражать, а вечное настоящее или нечто, что постоянно повторяется, а не уходит в вечное небытие. "Для человека же архаического общества, – пишет М. Элиаде, – … то, что произошло в начале, может повториться, в силу ритуального воспроизведения, поэтому главное для него знать мифы, не только потому, что мифы объясняют ему мир и способ существования в мире, но важнее, вспоминая и воспроизводя их, он оказывается способным повторить то, что боги или герои совершали в начале" [4, с. 23-34]. Таким образом, прошлое не исчезает, оно присутствует в настоящем, а значит, будущее не страшно, ибо я воспроизведу то, что мне хочется.
Будущее опасно именно в том случае, когда оно неопределенно и неизвестно. Познавая себя и осмысливая свое существование, создавая своим воображением картины будущей жизни, будь то успешная охота на дикого зверя или "посмертное" бытие, и выражая все это и многое другое во всевозможных мифах, человек обретал при этом чувство уверенности и, наверное, частично избавлялся от страха.
Различие научного и мифического познания мира ученые видят в том, что они направлены в противоположные стороны: "наука активно движется к объекту, она анализирует, вскрывает, манипулирует им, в то время как вещи в мифе сами с нами говорят: "они предсказывают" и здесь же "воспринимаются" нами; на каждый вопрос следует при этом "неизбежный" и "убедительный" ответ" [3, с. 74].
Различные по тематике мифы отражают различные стороны человеческого бытия (мифы космические, бытовые, этические и т.д.). Человек осмысливает свою связь с космосом, и рождаются образы Зевса и Геры. Он ищет причины бед, обрушившихся на человека, и размышляет о добре и зле, о человеческой гордыне, и появляются мифы о Геракле, Нарциссе и Прометее.
Следует отметить и еще одну особенность мифического познания мира – стремление к единству мира, выраженное в мифах, реализуется через одушевление всего существующего. А последнее тесно связано с тем, что образы мифических персонажей – это образы с оценочной компонентой, которая раскрывается через описания взаимоотношения богов и героев и их отношения к людям. Например, Прометей подарил людям огонь, Нарцисс был наказан за свою гордость, богиня облаков Нефела хотела погубить Ино, а Аид похищает с разрешения Зевса его дочь Персефону. Все эти события мифа даны с определенной оценкой. Образы, создаваемые мифами, со временем стали символами, вплетенными в повседневную жизнь человека. И уже эта, обыденная жизнь, оказывается заполненной сотнями богов и героев, их деяниями и подвигами. Миф всегда сопровождался переживаниями человека, его эмоциями. Желания, ожидания, стремления человека находили свое выражение в мифах. Знатоки жизни австралийских аборигенов супруги Берндт писали: "Миф и обряд не только составляют основу мировоззрения аборигенов. Они также дают обоснование тому, что человеческая жизнь важна, что она имеет определенное значение, смысл" [5, с. 220].
Об оценочной основе мифов свидетельствуют и те понятия, которые составляют базу греческой мифологии: "священное", "благочестие", "святость", "жертва", "праздник", "божество", "счастье", "слава" и т.д. А это значит, что в мифах человек осмысливал в первую очередь себя, свой внутренний мир, а мир внешний и боги, в которых он себя персонифицировал, необходимы ему для познания собственного "Я". Отсюда следует вывод о том, что древняя мифология в ряде моментов близка гуманитарному познанию: во-первых, в ней присутствовало стремление к цельности познания мира, выражающейся в его неразделенности на "объект" и "субъект", во-вторых, она характеризуется наличием оценочного характера повествования. Сегодня эти две черты называются в качестве важных особенностей гуманитарного познания. Если вторая из этих черт весьма прозрачна, то первая требует пояснения. Слитность субъекта и объекта в гуманитарном познании подразумевает невозможность абстрагироваться в результатах познавательного гуманитарного процесса от субъективных моментов. Гуманитарное познание, как считал Дильтей, направлено на познание "душевного мира человека", на познание человеческой сущности.
Формирование классического естествознания, одной из главных черт которого является противопоставление в познании субъекта и объекта, скорее связано с повседневным опытом древнего человека, с его рутинными трудовыми операциями, порожденными либо любопытством, либо потребностями выживания, чем с мифологическим осмыслением мира. Эту связь мы усматриваем прежде всего в специфике процедуры (технологии) познания: с одной стороны, непременное противопоставление себя объекту познания, с другой стороны, бесконечное расчленение предмета на составляющие элементы с последующим (после изучения) их соединением, поиски первоэлемента, первокирпичика и т.д., благодаря чему шло познание "вглубь". Противопоставление себя объекту и его выделение из окружающего мира вело к познанию "вширь", человек все более дробил этот огромный непознанный мир, и все больше объектов, выделенных из этого мира, попадало в сферу его рассмотрения. А осмысление границ познанного мира вглубь со временем стало выражаться в эпитетах "век атомный", век ядерный, век нейтронный.
Ряд естественнонаучных проблем имеет глубокую мифологическую основу. И об этой связи в постановке и развитии проблем писали многие исследователи мифа. Например, А.Ф. Лосев подчеркивал, что "наука не рождается из мифа, но наука не существует без мифа" [6, с. 20]. С одной стороны, мифы часто служат той отправной точкой, с которой начинается исследование, а с другой стороны, их содержание порой задает этапы исследования.
Завершая же наши рассуждения по поводу причин возникновения человеческого познания, следует подчеркнуть, что мифология, по-видимому, порождена страхом человека и стремлением уйти от неопределенности к уверенности, в то время как истоки научного познания – в повседневной обыденной жизни человека, в его производственной деятельности. Конечно, это весьма условное деление, и можно возразить на это устоявшимся положением, что обыденная жизнь и жизнь в мифе архаичного человека неразделимы. Но, думается, что они неразделимы настолько же, насколько неразделимы в повседневной жизни современного человека научные знания о конкретных предметах действительности и обширные мировоззренческие представления о едином мире. Подобные представления всегда связаны не только с научными знаниями, но и с мифами и верованиями, которые человек предпочитает. Кому-то для цельности миропредставлений необходима идея информационных полей, для кого-то представляются реально существующими НЛО, а кто-то, отталкиваясь от Библии, уверен, что слово "лечит".
Из всего вышесказанного вытекает и еще один вывод, с которым сегодня согласны многие исследователи (хотя найдется немало тех, кто с этим готов поспорить): мифология и наука – не исторически сменяющие друг друга формы познания мира, а существующие одновременно (сосуществующие) способы постижения бытия. В отношении современности этот тезис принять значительно легче, чем в отношении древней истории человека. И, думается, что это вполне понятно и в определенной степени справедливо, ибо научное знание должно отвечать определенным критериям (аргументированность, определенный уровень абстрактности, рациональность и др.), которые в совокупности в те далекие времена отсутствовали. Но говорить о "предпосылках" научного знания, связанных с абстрактно-мыслительной деятельностью человека в труде (аналогии, сравнения, анализ и т.д.), представляется вполне правомерным.
А как выглядит ответ на этот вопрос по отношению к современному человеку? Что движет им в познании мира?
Среди мотивов, которые движут человечеством в освоении мира, если выйти на уровень осуществления глобальных научных проектов, например, освоение космоса, глубин океанов, селекции растений и животных, следует назвать опять же стремление к обретению уверенности человека в завтрашнем дне. Вопрос об истощении природных ресурсов и о возможных проблемах, связанных с энергетическими, продовольственными запасами, заставляет принимать соответствующие решения о финансировании подобных проектов на государственном и межгосударственном уровнях. Интересно здесь заметить и тот факт, что попытки уйти от неопределенности будущего, которое тревожит человечество, попытки, основанные на научном познании мира, сами нередко базируются на глубоко скрытых мифах и утопиях, часто подкрепляемых научной фантастикой. Например, идея о необходимости освоения космического пространства, познание других планет как будущих "домов человечества" имеет в своей основе и древние мифы, и недавние утопии. К числу последних относится утопия К. Циолковского о будущих космических путешествиях человека.
Из всего вышеизложенного вытекает несколько интересных выводов, касающихся познания. Во-первых, что познание изначально было как бы расколото на две ипостаси: на "объект-субъектное познание", с одной стороны, а с другой – на познание человеком себя и мира через жизнь в мифах и в мифологических ритуалах. Первое, что касается "познания себя", то здесь человек осмысливал себя через свое единство с космосом, с другими людьми и с миром мифологических существ. В этом случае познание выступает как познание "слитное", в котором отсутствует противопоставление субъекта и объекта.
Второй вывод, который вытекает из предположения, что познание человеку необходимо для обретения чувства уверенности, состоит в том, что познание, начиная со своих древнейших форм (уже в мифологии это достаточно ярко проявлялось), было неразрывно связано с прогнозированием. А отсюда легко понять, почему наиболее важными функциями формирующейся науки становятся объяснение и предсказание. Таким образом, следует заметить, что ряд черт научного познания имеет свою основу в древнейших способах осмысления человеком мира.
Основы многих современных научных представлений кроются в мифах и в сфере обыденного познания. "Миф, – пишет современный итальянский философ Паоло Бизоньо, – представляет собой первое разумное упорядочение окружающего мира и ответ на сложные вопросы познания и человеческого духа" [7, с. 9].
Литература
Слово о науке. М., 1986.
Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997.
Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996.
Берндт Р.М., Берндт К.Х. Мир первых австралийцев. М., 1981.
Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994.
Бизоньо П. Память о будущем. Записки об образах науки. М., 1994.
О мифологическом и научном познании
--------------------------------------------------------------------------------
Длительное время в общественном сознании господствовало представление о том, что человечество живет и развивается благодаря науке. Это выразилось в ряде широко распространенных тезисов, таких как: "Наука – непосредственная (в некоторых вариантах – главная) производительная сила общества"; "Наука дает единственно верный способ познания мира" и др. Это идет в русле того, что писали и говорили о науке ученые. Так, И. Тамм утверждал: "Наука не имеет предела" [1, с. 219]. Разделял веру в науку и Бертло, мечтая о том, что "благодаря науке наступят, наконец, благословенные времена равенства и братства всех перед святыми законами" [1, с. 207]. Вера в науку была столь безгранична, что даже несмотря на то, что ее возникновение относили к довольно позднему времени (большинство исследователей считало, что наука как теоретическая форма познания возникает в период Нового времени), мало кто задумывался над вопросом: а как же существовало и развивалось человечество до возникновения науки? Эта противоречивая ситуация, связанная с признанием решающей роли науки в жизни общества и в то же время с утверждениями о ее довольно "позднем" формировании, сглаживалась тем, что многие науковеды утверждали, что долгое время существовало научное знание, еще не оформившееся в теории, а значит, не ставшее наукой в полном смысле этою слова, но тем не менее игравшее важную роль в жизни общества.
XX в. кроме всех прочих эпитетов, которыми его наградили философы и ученые, можно назвать веком разочарования в науке. Наступил кризис сциентизма, общество начало осознавать, что наука – не панацея от всех бед и она не всесильна, наконец, заметили и то, что ее плоды часто употреблялись во вред человечеству, а неразумное использование сотворенных человеческим разумом достижений становится реальной угрозой его гибели. Творения человека могут в любой момент быть обращены против него. Открытая энергия атома во много увеличила человеческие возможности как в плане созидания, так и в плане разрушения и уничтожения себе подобных, горький опыт Хиросимы и Нагасаки – печальное тому подтверждение. Все это подтолкнуло философов и ученых к переосмыслению ряда вопросов, касающихся человеческого существования, в том числе и вопроса о том, как человек познает мир. Только ли наука открывает перед человеком новые горизонты?
Размышления над вопросами, возникшими в процессе кризиса сциентизма, приводят к новому видению самого познания. С одной стороны, говорят и пишут о границах научного познания и возможностях использования достижений науки, а, с другой стороны, происходит осмысление иных, ненаучных способов познания мира. И эти процессы, идущие параллельно, являются приметой нашего времени, времени "постмодерна". Петер Козловски, сопоставляя культуру науки периода модерна и постмодерна, различает их по такой черте, как "формы знания", и отмечает, что если для периода модерна характерен научный монизм, то культура постмодерна отличается признанием множественности форм полезного, образовательного и религиозного знания, которое становится сегодня предметом исследования, равным науке [2, с. 51].
Обращаясь к человеку как существу познающему, отметим, что за долгую историю своего существования он все глубже проникает в два когда-то разделенные им же самим мира: внешний мир и свой собственный мир. Внешний мир стал предметом естествознания, внутренний мир – областью гуманитарных наук.
В материалистической философии, продолжающей линию философии Нового времени, длительное время было принято считать, что в начале своей истории человек направлял свои усилия на познание мира, а в более поздний период – на познание себя. В качестве доказательства этой идеи приводили факт более позднего формирования гуманитарных наук по сравнению с естественными.
Именно потому, что в поле зрения современной философии попали различные способы познания мира, а не только наука, как это было традиционно, сегодня можно встретить самые противоречивые суждения, вытекающие из сравнения этих познавательных форм, Одни исследователи считают, что они чрезвычайно близки, другие считают, что наука отделена от всех других способов постижения мира огромной "пропастью" и поэтому сопоставление здесь навряд ли уместно. Нам представляется, что поиски общего в различных познавательных формах должны идти прежде всего по линии "познающего человека", а затем уже – по линии абстрактных познавательных конструкций. Попробуем и мы рассмотреть эти вопросы, отталкиваясь от субъекта.
И в этом плане можно поставить несколько вопросов. Зачем (почему) человек познает мир (древний и современный)? Что он ожидает от познания? Как видится (представляется) ему то, что он познает? Насколько расходятся его ожидания с тем, что он достиг в познании мира?
Что касается первого вопроса, то ответ на него имеет несколько версий. Обратимся вначале при рассмотрении этого вопроса к древней истории человечества. Сегодня, как и много веков назад, нет однозначного ответа на вопрос о причинах начала человеческого познания. Может быть, человек изначально был самым любопытным из всех существ? И в итоге это любопытство привело его к познанию мира, себя и к конструированию новых миров, выражаемых в создании различных сторон культуры (техники, книг, мира видео, виртуальных миров и т.д.)?
Если исходить из широко распространенной версии о формировании познавательной функции человека через трудовую деятельность и посредством ее, то следует признать, что при осуществлении человеком любых трудовых операций происходит определенное противопоставление себя (человека – субъекта) предмету труда (объекту). И "разделенное" (субъект-объектное) познание возникало тогда, когда человек в своей повседневной обыденной жизни в процессе деятельности (труда) производил нечто, необходимое для его выживания. Как бы он при этом ни обожествлял предмет, на который была направлена его деятельность, и как бы он ни мистифицировал то, что создавалось им, во время "сотворения им вещи" ему необходимо было отделить себя от этого предмета, противопоставить себя своему созданию. И здесь возникает очень интересный вопрос, касающийся человеческого бытия: столкнувшись с познанием вещей в процессе деятельности, с познанием, отделившим человека от мира и противопоставившим его этому миру, не испугался ли человек "своей дерзости" и не стал ли он себя защищать, пытаясь обрести единство с этим миром через мифы и в мифах, обрести ускользающую (при делении мира на субъект и объект) уверенность? И эту уверенность он стал обретать через единение себя с миром в мифах.
По мнению целого ряда исследователей, миф отражает глубинное единство мира. Эта точка зрения была близка Гете, ее развивает классический филолог И.В.Ф. Отто. Причем, у него это единство мира, выраженное в мифах, раскрывается через образы богов, несущих весь смысл бытийственного мира [3, с. 68]. А божественное раскрывается для человека не только в мистериях, но и в повседневном опыте, восприятие природы есть в то же время восприятие мира человека, а человеческая история есть часть божественной истории, поэтому она и отражена в мифах.
Человек в мифах рисует картины, в которых порой трудно различимо будущее и прошлое. По мнению известного англо- и франкоязычного философа и историка Мирча Элиаде, одной их характерных черт мифа является то, что в прасобытии мифа видят не просто прошлое, которому надо подражать, а вечное настоящее или нечто, что постоянно повторяется, а не уходит в вечное небытие. "Для человека же архаического общества, – пишет М. Элиаде, – … то, что произошло в начале, может повториться, в силу ритуального воспроизведения, поэтому главное для него знать мифы, не только потому, что мифы объясняют ему мир и способ существования в мире, но важнее, вспоминая и воспроизводя их, он оказывается способным повторить то, что боги или герои совершали в начале" [4, с. 23-34]. Таким образом, прошлое не исчезает, оно присутствует в настоящем, а значит, будущее не страшно, ибо я воспроизведу то, что мне хочется.
Будущее опасно именно в том случае, когда оно неопределенно и неизвестно. Познавая себя и осмысливая свое существование, создавая своим воображением картины будущей жизни, будь то успешная охота на дикого зверя или "посмертное" бытие, и выражая все это и многое другое во всевозможных мифах, человек обретал при этом чувство уверенности и, наверное, частично избавлялся от страха.
Различие научного и мифического познания мира ученые видят в том, что они направлены в противоположные стороны: "наука активно движется к объекту, она анализирует, вскрывает, манипулирует им, в то время как вещи в мифе сами с нами говорят: "они предсказывают" и здесь же "воспринимаются" нами; на каждый вопрос следует при этом "неизбежный" и "убедительный" ответ" [3, с. 74].
Различные по тематике мифы отражают различные стороны человеческого бытия (мифы космические, бытовые, этические и т.д.). Человек осмысливает свою связь с космосом, и рождаются образы Зевса и Геры. Он ищет причины бед, обрушившихся на человека, и размышляет о добре и зле, о человеческой гордыне, и появляются мифы о Геракле, Нарциссе и Прометее.
Следует отметить и еще одну особенность мифического познания мира – стремление к единству мира, выраженное в мифах, реализуется через одушевление всего существующего. А последнее тесно связано с тем, что образы мифических персонажей – это образы с оценочной компонентой, которая раскрывается через описания взаимоотношения богов и героев и их отношения к людям. Например, Прометей подарил людям огонь, Нарцисс был наказан за свою гордость, богиня облаков Нефела хотела погубить Ино, а Аид похищает с разрешения Зевса его дочь Персефону. Все эти события мифа даны с определенной оценкой. Образы, создаваемые мифами, со временем стали символами, вплетенными в повседневную жизнь человека. И уже эта, обыденная жизнь, оказывается заполненной сотнями богов и героев, их деяниями и подвигами. Миф всегда сопровождался переживаниями человека, его эмоциями. Желания, ожидания, стремления человека находили свое выражение в мифах. Знатоки жизни австралийских аборигенов супруги Берндт писали: "Миф и обряд не только составляют основу мировоззрения аборигенов. Они также дают обоснование тому, что человеческая жизнь важна, что она имеет определенное значение, смысл" [5, с. 220].
Об оценочной основе мифов свидетельствуют и те понятия, которые составляют базу греческой мифологии: "священное", "благочестие", "святость", "жертва", "праздник", "божество", "счастье", "слава" и т.д. А это значит, что в мифах человек осмысливал в первую очередь себя, свой внутренний мир, а мир внешний и боги, в которых он себя персонифицировал, необходимы ему для познания собственного "Я". Отсюда следует вывод о том, что древняя мифология в ряде моментов близка гуманитарному познанию: во-первых, в ней присутствовало стремление к цельности познания мира, выражающейся в его неразделенности на "объект" и "субъект", во-вторых, она характеризуется наличием оценочного характера повествования. Сегодня эти две черты называются в качестве важных особенностей гуманитарного познания. Если вторая из этих черт весьма прозрачна, то первая требует пояснения. Слитность субъекта и объекта в гуманитарном познании подразумевает невозможность абстрагироваться в результатах познавательного гуманитарного процесса от субъективных моментов. Гуманитарное познание, как считал Дильтей, направлено на познание "душевного мира человека", на познание человеческой сущности.
Формирование классического естествознания, одной из главных черт которого является противопоставление в познании субъекта и объекта, скорее связано с повседневным опытом древнего человека, с его рутинными трудовыми операциями, порожденными либо любопытством, либо потребностями выживания, чем с мифологическим осмыслением мира. Эту связь мы усматриваем прежде всего в специфике процедуры (технологии) познания: с одной стороны, непременное противопоставление себя объекту познания, с другой стороны, бесконечное расчленение предмета на составляющие элементы с последующим (после изучения) их соединением, поиски первоэлемента, первокирпичика и т.д., благодаря чему шло познание "вглубь". Противопоставление себя объекту и его выделение из окружающего мира вело к познанию "вширь", человек все более дробил этот огромный непознанный мир, и все больше объектов, выделенных из этого мира, попадало в сферу его рассмотрения. А осмысление границ познанного мира вглубь со временем стало выражаться в эпитетах "век атомный", век ядерный, век нейтронный.
Ряд естественнонаучных проблем имеет глубокую мифологическую основу. И об этой связи в постановке и развитии проблем писали многие исследователи мифа. Например, А.Ф. Лосев подчеркивал, что "наука не рождается из мифа, но наука не существует без мифа" [6, с. 20]. С одной стороны, мифы часто служат той отправной точкой, с которой начинается исследование, а с другой стороны, их содержание порой задает этапы исследования.
Завершая же наши рассуждения по поводу причин возникновения человеческого познания, следует подчеркнуть, что мифология, по-видимому, порождена страхом человека и стремлением уйти от неопределенности к уверенности, в то время как истоки научного познания – в повседневной обыденной жизни человека, в его производственной деятельности. Конечно, это весьма условное деление, и можно возразить на это устоявшимся положением, что обыденная жизнь и жизнь в мифе архаичного человека неразделимы. Но, думается, что они неразделимы настолько же, насколько неразделимы в повседневной жизни современного человека научные знания о конкретных предметах действительности и обширные мировоззренческие представления о едином мире. Подобные представления всегда связаны не только с научными знаниями, но и с мифами и верованиями, которые человек предпочитает. Кому-то для цельности миропредставлений необходима идея информационных полей, для кого-то представляются реально существующими НЛО, а кто-то, отталкиваясь от Библии, уверен, что слово "лечит".
Из всего вышесказанного вытекает и еще один вывод, с которым сегодня согласны многие исследователи (хотя найдется немало тех, кто с этим готов поспорить): мифология и наука – не исторически сменяющие друг друга формы познания мира, а существующие одновременно (сосуществующие) способы постижения бытия. В отношении современности этот тезис принять значительно легче, чем в отношении древней истории человека. И, думается, что это вполне понятно и в определенной степени справедливо, ибо научное знание должно отвечать определенным критериям (аргументированность, определенный уровень абстрактности, рациональность и др.), которые в совокупности в те далекие времена отсутствовали. Но говорить о "предпосылках" научного знания, связанных с абстрактно-мыслительной деятельностью человека в труде (аналогии, сравнения, анализ и т.д.), представляется вполне правомерным.
А как выглядит ответ на этот вопрос по отношению к современному человеку? Что движет им в познании мира?
Среди мотивов, которые движут человечеством в освоении мира, если выйти на уровень осуществления глобальных научных проектов, например, освоение космоса, глубин океанов, селекции растений и животных, следует назвать опять же стремление к обретению уверенности человека в завтрашнем дне. Вопрос об истощении природных ресурсов и о возможных проблемах, связанных с энергетическими, продовольственными запасами, заставляет принимать соответствующие решения о финансировании подобных проектов на государственном и межгосударственном уровнях. Интересно здесь заметить и тот факт, что попытки уйти от неопределенности будущего, которое тревожит человечество, попытки, основанные на научном познании мира, сами нередко базируются на глубоко скрытых мифах и утопиях, часто подкрепляемых научной фантастикой. Например, идея о необходимости освоения космического пространства, познание других планет как будущих "домов человечества" имеет в своей основе и древние мифы, и недавние утопии. К числу последних относится утопия К. Циолковского о будущих космических путешествиях человека.
Из всего вышеизложенного вытекает несколько интересных выводов, касающихся познания. Во-первых, что познание изначально было как бы расколото на две ипостаси: на "объект-субъектное познание", с одной стороны, а с другой – на познание человеком себя и мира через жизнь в мифах и в мифологических ритуалах. Первое, что касается "познания себя", то здесь человек осмысливал себя через свое единство с космосом, с другими людьми и с миром мифологических существ. В этом случае познание выступает как познание "слитное", в котором отсутствует противопоставление субъекта и объекта.
Второй вывод, который вытекает из предположения, что познание человеку необходимо для обретения чувства уверенности, состоит в том, что познание, начиная со своих древнейших форм (уже в мифологии это достаточно ярко проявлялось), было неразрывно связано с прогнозированием. А отсюда легко понять, почему наиболее важными функциями формирующейся науки становятся объяснение и предсказание. Таким образом, следует заметить, что ряд черт научного познания имеет свою основу в древнейших способах осмысления человеком мира.
Основы многих современных научных представлений кроются в мифах и в сфере обыденного познания. "Миф, – пишет современный итальянский философ Паоло Бизоньо, – представляет собой первое разумное упорядочение окружающего мира и ответ на сложные вопросы познания и человеческого духа" [7, с. 9].
Литература
Слово о науке. М., 1986.
Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997.
Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996.
Берндт Р.М., Берндт К.Х. Мир первых австралийцев. М., 1981.
Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994.
Бизоньо П. Память о будущем. Записки об образах науки. М., 1994.
Опубликовано 23 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: О мифологическом и научном познании
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1109153175 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций