СБОРНИК КЛАССИЧЕСКИХ КОАНОВ ДЗЕН

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему СБОРНИК КЛАССИЧЕСКИХ КОАНОВ ДЗЕН . Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2005-02-22

СБОРНИК
КЛАССИЧЕСКИХ КОАНОВ ДЗЕН
С КОММЕНТАРИЕМ
Составление и комментарий И. Спиридонова.

Текст коанов приводится по изданию

"Золотой век дзен. Антология классических коанов дзен эпохи Тан.

Составление и комментарии Р.Х.Блайса. "Евразия", СПб. 1998.



Глава 1.

Вводная.

- В чем смысл слов "Повседневное сознание – это путь"? – спросил монах у Теса.

- Когда хочешь спать – спи; когда хочешь сидеть, сиди.

- Ваш ученик не понимает.

- Когда тебе жарко, ты ищешь прохладное место; когда тебе холодно, ты хочешь согреться.



Комментарий: Терпеливое внимание мастера в данном случае совершенно пропорционально упорству и почтительной настойчивости монаха. Вместе они являют собой пример уважительного и серьезного отношения к Дхарме. Можно не сомневаться, что оба они – прекрасные люди.

Монах звезд с неба не хватает, он выбирает задачу по силам, и, конечно, приложит максимум усилий для ее решения. Мастеру же приходится разжевывать каждое слово. Единственное, что меня настораживает – трудолюбивое упорство – не лучшее снаряжение для дзен. Если монах достигнет "понимания" и начнет его "реализовывать" – это будет отдавать абсурдом весьма неприятного свойства. Лучше бы он изучал сутры. Это ведь не так мало, как кажется.

С другой стороны, никто не может запретить человеку стремиться к высшему. Истина, о которой здесь идет речь, настолько близка каждому человеку, что никто не вправе объявлять ее своей монополией. В этом, кстати, огромное преимущество дзен – здесь нет секретных доктрин и тайных учений, здесь вам объявляют все сразу, ничего не оставляя про запас, а дальше – вы возьмете и используете то, что сможете. Так что пожелаем монаху удачи!



- Какую сутру ты проповедуешь? – спросил Нансен у главного монаха.

- Нэханке, - ответил главный монах.

- Объясни мне суть этой сутры.

- Если вы хотите, чтобы я объяснил вам суть этой сутры, объясните мне сначала суть дзен.

- Золотой шар не поменяешь на серебряный.

- Не понимаю.

- Скажи, облако можно прибить к небу гвоздями или привязать веревкой?


Комментарий: Нансен, очевидно, плохо разбирался в физике и не знал, что облако, как и небо – это лишь скопление газов. Газы, атомы, материальные частицы – все они взаимодействуют согласно естественным законам, и дзенская "истина" то на мгновение мелькнет перед нами, то снова исчезнет, повинуясь динамике работы мозговых центров, законам сложения чувств, получувств, обрывков вчерашних мыслей и мимолетных впечатлений. Все это не должно нас особенно волновать. Что с того, что сейчас, например, мне доставляет удовольствие игнорировать изумительную точность определений Нансена и оттачивать остроумие на неуместном предмете? Я и не равняю себя с ним – он настоящий учитель, на котором держится традиция, я же просто болтун. Хотя и высшей категории.



"Все это время, мы с тобой, брат, обсуждали многое, и я знаю, что ты думаешь. Но скажи, если в будущем кто-нибудь спросит у меня, каково было твое мнение о том, что важнее всего в мире, что ему ответить?" – спросил Нансен.

"На этой земле можно построить хорошую хижину", - ответил Кису.

"Забудь о хижине и скажи, что ты думаешь о самом важном в мире?"

Кису залпом допил чай и встал.

"Подожди, брат! Ты уже выпил чай, а я свой еще не начинал! – взмолился Нансен.

"Если ты будешь так много болтать, ты не выпьешь ни одной капли!"

Нансен молча ушел.



Мне кажется, Нансен устал играть по правилам, и захотел быть "просто человеком". Жаль, что Кису этого не понял и не проявил достаточной деликатности. Нансен был больно уязвлен.

Искусственность формы – вот о чем эта история.



"Куда ушел покойный монах" – спросили у Тодзана.

"После пожара – росток травы".



Какова сила эстетического созерцания? Действительно ли оно способно заменить собою все? Если да, тогда нам остается согласиться с суфиями, утверждавшими, что реальность в основе своей – это музыка, т.е., другими словами, эстетика, красота.

Но в данном случае речь о другом. Тодзан не ответил на поставленный вопрос. Дзенская форма применена не по назначению.



"Монах по имени Синсо спросил у меня, куда ушел покойник, и я ответил, что смерть человека подобна превращению льда в воду", - сказал Сэппо.

"Это верно, но я бы ответил по-другому", - сказал Гэнся.

"Как бы ты ответил?"

"Смерть подобна добавлению воды в воду".



Это более содержательно, чем в предыдущей истории, и поэтичность метафор не препятствует их точности. И все-таки за разъяснением посмертной судьбы человека я бы скорее обратился к тибетской книге мертвых, чем к Сэппо и Гэнся. Каждому лучше заниматься своим делом.

Глава 2.

Уммон.

Уммон поднялся на кафедру и сказал:

"Однажды Васубандху превратился в посох из каштанового дерева, ударился о землю, и при этом бесчисленные будды, сколько их ни было, избавились от словесных оков!

Произнеся эти слова, Уммон ушел.



Уммон – мастер мгновенного постижения, в отличие от Нансена, который учит постижению постепенному, через вдумчивое всматривание в сущность. Дзен Нансена – это глубина, Уммон – поверхность. Его дзен – это танец, который движется по поверхности вещей, не обращая никакого внимания на глубину и объем.

В лучшие моменты поверхностный дзен Уммона становится бессодержательным, не выражая ничего, кроме беззаботности чистой поэзии.



"Имеет ли буддизм достоинства и недостатки?" - спросил монах у Уммона.

"Бамбуковая занавеска длиной полтора метра".



Это прямой ответ на вопрос. Бамбуковая занавеска – это буддизм. Бамбук – материал легкий и пустой внутри. Полтора метра, не короче и не длиннее. Для кого-то это достоинство, для кого-то – недостаток.



Однажды Уммон спросил сам себя:

"Как нам сделать нашу религию правильной?"

И тут же ответил: "Му!"



Сразу заметно, когда у мастера хорошее настроение. "Му" здесь – это звук физиологический, как у деревенского кота, сожравшего полбанки сметаны из соседского погреба.



"Уммон сказал монахам:

"Вселенная – лекарство от болезни. Скажите, кто здесь больной?"



Сказано действительно прекрасно, но в этой мысли, как и во многих других высказываниях Уммона, не хватает второй, противоположной, стороны. Уммон слишком увлечен поверхностными очевидностями и не обращает внимания на диалектику. У каждой медали – две стороны, и у каждой мысли есть свой антитезис, без которого она была бы невозможна. Если бы не было больных, зачем были бы нужны врачи, подобные Уммону, и кому предназначалось бы лекарство, которым является его высказывание?



"Кто ты?" – спросил Уммон у монаха.

"Начальник лазарета".

"Какая удача! Я как раз собирался спросить, есть ли в монастыре хотя бы один здоровый человек?"

"Не понимаю".

"Что ты не понимаешь?"

Монах молчал.

"Задай мне тот же вопрос" – велел Уммон.

"Есть ли хотя бы один здоровый человек?"

Уммон указал на соседнего монаха.



Второй рассказ логично дополняет первый, указывая на условность языка и выводя мысль за рамки языковых определений. Это неуверенное балансирование на границе дискурсивного мышления и недискурсивного ничто – одно из высших философских состояний. Мысль здесь может достигать необычайной тонкости и остроты, истончаясь все больше и больше – до полной неуловимости и исчезновения.


"Подлинная пустота не уничтожает вещи; подлинная пустота ничем не отличается от материальности" – сказал Уммон.

"Что такое подлинная пустота?" – спросил монах.

"Ты слышишь звон колокола?"

"Слышу".

"Ты собираешься спать, пока не доживешь до года осла?"



Не знаю, зачем ему понадобились эти сомнительные речи о "подлинной пустоте". Можно было бы сразу предложить монахам послушать звон колокола...

"Подлинная пустота" – это же как "водяной огонь"...



Уммон поднял посох и сказал:

"В писаниях говорится, что обычный человек считает посох реальной сущностью, что последователи хинаяны считают его пустотой, что верящие в пратьека-будд считают его иллюзорным, что, с точки зрения бодхисаттв, природа посоха пуста. Но я говорю вам, считайте посох просто посохом, движение – движением, сидение – сидением, и никогда ни при каких обстоятельствах не поддавайтесь сомнениям".



У меня есть большие сомнения в том, что подобные советы имеют хоть какой-нибудь смысл.

Совет считать дерево – деревом, масло – маслом и т.д. не способен остановить вращение колеса страданий. Где здесь истина, где здесь дзен? Мастер Уммон, где вы?



"Какова одна мелодия Уммона?" - спросил монах.

"Двадцать пятое декабря" – ответил Уммон.

"Что можно сказать о певце?"

"Ему не о чем заботиться!"



Какими-то неисповедимыми судьбами лучший день Уммона совпадает с католическим Рождеством. Есть в этом какая-то неизвестная нам магия чисел, таинственный отблеск метафизической гармонии начал.

И все же хочется спросить: а что делает мастер во все остальные дни?

Странствует...


"Почему слепая черепаха ищет дырку в плавающем бревне?" – спросил монах у Уммона.

"Старый монах уходит, молитвенно сложив руки!"



Здесь главное – в вопросе. Вопрос – он же и ответ. Уммон просто выражает свое восхищение.

Слепая черепаха – это сам вопрошающий, любой человек, изучающий дзен, просто любой человек.



Уммон сказал собравшимся:

"Старый Варвар, когда родился, указал одним пальцем на небо, другим на землю, посмотрел в четырех направлениях, сделал четыре шага и сказал: "Под небесами и над небесами один лишь я достоин почитания!" Если бы я увидел его тогда, я бы до смерти избил его палкой, а потом скормил собакам, чтобы он не возмущал мир своими восклицаниями!



Старый Варвар – это Будда. Сказано, что и говорить, грубовато.

Хотелось бы верить, что эта грубость была лишь педагогическим приемом и не отражает действительный образ мыслей Уммона. Но мы знаем, что Уммон никогда не планирует своих высказываний и слишком невоздержан на язык.

Где был бы Уммон, если бы не было Будды? Ведь Уммону, как воздух, нужен объект отрицания.



Уммон сочинил стихотворение:

"Предложение, смысл которого невозможно постигнуть,

Сказано до того, как его начали произносить.

Но люди бросаются вперед, продолжая говорить,

И дают понять, что не знают, что делать дальше".



Никакого предложения не существует, хотя смысл его лежит на поверхности. Посредством языка люди просто решают свои проблемы. Иногда, в определенных ситуациях, нам бывает необходим дзен, и тогда, несмотря на свою бессодержательность, он служит для нас источником вдохновения.

Его бессодержательность служит для нас источником вдохновения.



"Буддизм классный, но язык короткий" – сказал Уммон и через некоторое время добавил: "Язык длинный".

В другой раз Уммон сказал:

"Закончив рубить великим топором, мы потираем руки".



Язык Уммона, без сомнения, слишком длинный. Рубка дров составляет его любимое занятие, причем получаемое при этом удовольствие пропорционально интенсивности размаха и количеству отлетающих щепок.



Однажды Уммон засунул руку в пасть деревянного льва и закричал:

"Помогите, помогите, он кусает меня!"



Хочется подойти к мастеру, вежливо взять его за рукав и спросить: "Дорогой мой, что случилось?" Потрогать лоб, пощупать пульс, и, может быть, вызвать скорую.

Это не весело. Это искусственно и натужно. Что он хотел этим сказать и чего добивался – я не знаю.



"Разрешите спросить, сколько вам лет?" – спросил монах у Уммона.

"Семью девять – шестьдесят восемь".

"Что значит: "Семью девять – шестьдесят восемь"?

"Я добавил пять лет для тебя".



Уммон часто в ответ на вопросы о дзен цитирует таблицу умножения. Что ж – это удобно – ведь даже в таблице чисел до десяти мы имеем целых сто строк, и, стало быть, можно варьировать ответы в зависимости от ситуации и настроения.

И все же – нет ли в этом однообразии некоторого кризиса формы? И не свидетельствует ли этот кризис формы о более глубоком содержательном кризисе?



Однажды Уммон один раз ударил печку посохом. Монах покосился в его сторону, и Уммон спросил:

"Ты видишь, что печка танцует до тридцать третьих небес?"

Монах молчал.

"Объяснить все, как для дурака?" – спросил Уммон, и добавил: " А ты не боишься, что от такого объяснения твоя голова разлетится на кусочки?"

После трапезы в этот день Уммон указал на белый кувшин и сказал: "Известно ли вам, что это выходит за пределы всех будд и патриархов?" - затем он ответил самому себе: "Пять раз по девять будет сорок пять!" – А затем добавил: "Позвольте мне съесть это самому!"

На следующий день Уммон сказал:

"Древний мудрец говорил: "Видимое глазами не есть путь"".

Затем Уммон поднял горшок с соевыми бобами и спросил: "А это – путь?"

Монахи не нашли слов, чтоб ответить.

"Боже мой!" – воскликнул Уммон и добавил: "Смешное у вас отношение к таким вопросам!"



Я не понимаю его настойчивости. Если вы берете дзенскую "истину", и, размахивая ею наподобие дубины, начинаете вдалбливать ее в головы слушателей, то рискуете очень быстро потерять ее сами.

С чего вы взяли, что она вообще существует?



"Столбы во дворе храма не прекращают диалога с древними буддами. Можно ли это назвать субъективным?" - спросил Уммон.

Монахи молчали.

"Когда над Южными горами собираются тучи, над Северными горами идет дождь" - ответил Уммон самому себе.



Дзен здесь полностью растворен в поэзии, или поэзия сливается с дзен, или, наконец, поэзия, дзен и мир, теряя различительные грани, сливаются в одном экстатическом переживании.

К подобным переживаниям полезно иногда отнестись с некоторой долей здорового скепсиса. Но не нужно их и полностью игнорировать – ведь, в конце концов, если разобраться, мы ничего не понимаем в дзен.

Никто не понимает.

Глава 3.

Содзан.

Содзан пришел к Тодзану проститься.

"Куда ты идешь?" – спросил Тодзан.

"Туда, где нет изменений".

"Как ты можешь идти туда?"

"Уже само "идти" неизменно".



В этом есть особого рода поэзия, затрагивающая самые глубинные пласты сознания: у вас начинает кружиться голова, зрение замутняется беловатой дымкой, и вы чувствуете, как ваша макушка упирается в небесный свод.



"Искатели Истины безнадежно больны. Вы будете лечить их?" - спросил монах у Содзана.

"Нет".

"Почему?"

"Ищущий жизнь не находит ее; ищущий смерть не находит ее".



Похоже, такой дзен и не снился Уммону с его нерассуждающей очевидностью, в которую он тыкал носом своих учеников с каким-то маниакальным упорством. Самое главное – это чтобы наш дзен ни в чем нас не ограничивал. Чтобы вместо высшей свободы наш разум не обрел новые кандалы.



"Прижимая к груди яшму, я прихожу к вам и прошу вас отполировать ее" - сказал Содзану монах.

"Не буду!"

"Почему?"

"Не мешало бы знать, что Содзан – искусный мастер".



Содзан явно противоречит сам себе. Ведь этот случай входит в антологию классических дзенских коанов, а в чем еще состоит их цель, как не в полировании яшмы и других подручных материалов? Но дзенская речь тем и отличается от любой другой, что не боится противоречий.



"Кто в этой стране может выхватить меч?" - спросил монах у Содзана.

"Содзан" – ответил мастер.

"Против кого вы обратите меч?"

"Против первого встречного".

"А если вы встретите отца и мать, давших вам жизнь?"

"Зачем такие частности?"

"А если вы встретите самого себя?"

"Что я могу сделать с собой?"

"Убить самого себя".

"Моей руке негде развернуться".



Своим хвастливым выкриком "Содзан" он наполовину похоронил свою репутацию. Дальнейший ход этого идиотского диалога был вполне предсказан его началом. Но самое грустное – Содзан, похоже, так и не подозревает, в какое дерьмо он вляпался.

Уммон, при всех своих недостатках, никогда не допускал подобных вещей.



"Что такое путь?" спросил монах у Кегэна из ветви Нангаку.

"Рев дракона в высохшем дереве".

"Я не понимаю".

"Зрачки в глазницах древнего черепа".

После этого другой монах спросил у Сэкисо:

"Что такое "рев дракона в высохшем дереве"?"

"Большая радость"

"Что такое "зрачки в глазницах древнего черепа"?"

"Одеяние мудрости".

Позже другой монах спросил у Содзана, что означает рев дракона в высохшем дереве.

"Пульс не прекращается".

На вопрос о том, что означают "зрачки в глазницах древнего черепа", Содзан ответил: "Он еще не совсем высох".

"Может ли кто-нибудь слышать рев дракона?" – продолжал монах.

"Во всем этом мире нет того, кто бы его не слышал!"

"Чьи это слова?"

"Всякий, кто их слышит, сразу же умирает".

После этого Содзан сочинил стихотворение:

"Рев дракона в высохшем дереве указывает Путь;

Зрачки в глазницах древнего черепа ясно видят мир.

Знание достигает предела, и дальше нечего сказать;

Кто может отличить чистое от запятнанного".



Мне кажется, я могу отличить чистых сердцем Нансена и Уммона от запятнанного Содзана. Утверждение о том, что знание имеет предел, для меня вообще относится к области непостижимого. Рев дракона в высохшем дереве – это красивый поэтический образ, а зрачки в глазницах древнего черепа – просто неудачное сложение слов.

В этой истории оплошали все, кроме Кегэна из ветви Нангаку – ему, по крайней мере, удалось сказать нечто поэтическое.

Глава 4.

Нансен.

Однажды Нансен работал в горах. Пришел монах и спросил у него: "Куда ведет путь Нансена?"

Нансен поднял над головой серп и сказал:

"Я купил этот серп за тридцать копеек".

"Меня не интересует ваш серп за тридцать копеек. Я спрашиваю о том, куда ведет путь Нансена!"

"Я с удовольствием использую этот серп".



Просто, ясно и со вкусом – три качества, по которым несомненно узнается почерк настоящего мастера. Его спрашивают, он отвечает, ничего не утаивая, но и не говоря лишнего, без уммоновского кавалерийского наскока и содзановского заносчивого выпячивания собственной груди. Если Уммон штурмует истину, как крепостную стену, а Содзан имеет неискоренимую склонность к театральным эффектам, то Нансен просто позволяет истине быть, находиться рядом в потоке обыденности. Истина для него – самый лучший, а может быть, и единственный собеседник.



Нансен обратился к собравшимся со словами:

"Старый мастер О. Собрался продать себя. Найдутся ли желающие купить его?"

"Я куплю его!" - сказал один монах.

"Не плати за меня слишком много. Не плати за меня слишком мало. Сколько ты дашь за меня?"

Монах молчал.



На самом деле продать себя может каждый, только не Нансен. Это просто физически, вернее, метафизически невозможно.

Нансен не может продать себя, потому что у него есть сознание. Дверью в это сознание является дзен.

В этом и состоит настоящий смысл учения.



Нансен вышел в сад и увидел там монаха. Подняв кусок черепицы, Нансен бросил им в монаха и попал. Когда монах обернулся к нему, Нансен поднял ногу. Монах не ответил. Нансен вернулся в храм, но монах последовал за ним и попросил наставления. Нансен отказался.

"Мастер только что бросил в меня куском черепицы. Разве он сделал это не для того, чтобы во мне проснулось стремление к познанию?" – спросил монах.

"А что ты скажешь о поднимании ноги?" – спросил Нансен.

Монах молчал.



Есть, конечно, какая-то искусственность в таких замысловатых движениях, но мастер вынужден порой прибегать к искусственным средствам, чтобы заставить человека увидеть мир таким, каким он его видит сам. Это вполне оправдано – вещи обретают неожиданный объем, и вы понимаете, что мир человека дзен отличается от мира обычного человека, как трехмерное пространство от плоскости.

Вы понимаете, что ваше прежнее существование было механическим.



Однажды Нансен стирал свою мантию.

"Неужели мастер занимается такими делами?" – спросил монах.

Нансен поднял мокрую мантию и спросил:

"Разве с ней нужно что-то делать?"



Трудно комментировать мгновенные проблески сознания. Комментарий кажется здесь надуманным и излишним.



"Где будет мастер через сто лет?" - спросил монах у Нансена.

"Я стану водяным быком".

"Можно последовать за вами?"

"Если последуешь, захвати с собой немного сена".



Это одна из редких неудач Нансена. Такие неудачи время от времени неизбежны, если нужно поддерживать образ всезнающего учителя и день и ночь быть готовым упражняться в произнесении бессмыслицы.

Из первой главы мы знаем, что эта роль совсем не радовала Нансена. Но таковы условности традиции.



Однажды монах пришел и стал перед Нансеном, сложив руки на груди.

"Великий мирянин!" – сказал Нансен.

Монах хлопнул в ладоши.

"Великий монах" - сказал Нансен.



Лучший удел мирянина – молчаливое созерцание, лучший удел монаха – священнодействие. Интересно, какое место данная классификация оставляет для людей, подобных автору этого комментария?

Но об этом лучше не думать...



Однажды, будучи у Нансена главным монахом, Обаку взял свою чашку и сел на место Нансена. Нансен вошел в зал, и, увидев, что Обаку сидит на его месте, спросил:

"Скажи, сколько лет ты являешься монахом?"

"Со времени Царя с Громовым Голосом".

"Значит, ты внук старого мастера О. Слезай!"

Обаку пересел на второе место. Нансен ничего не сказал.



С Нансеном не проходят приемы обычной борьбы за первенство между дзенскими монахами, обычной возни, которой наполнено множество дзенских историй. Таково уж свойство его аристократизма.

Нансен – природный аристократ духа.

Глава 5.

Обаку.

Однажды Хякудзе спросил у Обаку, откуда тот пришел.

"Я собирал грибы у подножия горы Дайю" (старое название горы Хякудзе, Горы в Тысячу Футов).

"Ты видел там тигра?"

Обаку зарычал, как тигр. Хякудзе замахнулся на него топором. Обаку ударил Хякудзе ладонью. Хякудзе приялся петь, смеяться, а затем вернулся на свое место и сказал монахам:

"У подножия горы Дайю появился тигр, которого вы должны увидеть. Ваш старый друг Хякудзе только что обменялся с ним парой слов".



Очевидно, мы имеем перед собой двух человек, которые считают, что владеют некой сверх-истиной, недоступной для простых смертных, и, желая намекнуть друг другу об этом совместном знании, прибегают к экзотическим формам речевого и телесного поведения.

Если бы речь шла о детях, которые никакого понятия не имеют о дзен, это, наверно, было бы мило и весело. А так...



"Иллюзии не позволяют проявиться уму. Как избавиться от иллюзий?" - спросил Хайкю.

"Создание иллюзий, избавление от иллюзий – все это Иллюзия. Она не имеет источника. Она возникает из-за различения. Если ты не мыслишь в терминах противоположностей, таких, как высшее и низшее, иллюзия уходит сама по себе. Зачем от нее избавляться? Когда в своей внутренней жизни ты не привязан ни к чему даже на волосок, это называется "отдавать двумя руками и достигать буддовости", - ответил Обаку.

"Если мы не привязаны ни к чему даже на волосок, как вообще можно что-то передать?"

"Ум передается умом".

"Если ум передается, почему вы говорите, что ум не существует?"

"Не-постижение Закона называется передачей ума. Если ты постигнешь ум, окажется, что это не-ум и не-закон".

"Если нет ума и нет Закона, как можно говорить о передаче ума?"

"Когда я говорю о передаче ума, ты думаешь, что при этом что-то передается. Но двадцать третий индийский патриарх Хакленаяса говорит:

Когда природа ума постигнута,

Она становится великой тайной,

Просветление недостижимо, но когда оно достигнуто,

Ты не можешь описать его словами."



Я бы сказал, что излагаемая здесь теория скорее близка к адвайта-веданте или к йоге достижения Единого посредством стирания различий. Как не бывает осетрины второй свежести, так не бывает и теоретического дзен.

Сказанное не относится к стихотворению индийского патриарха, которое цитирует Обаку.



Сутра говорит: "Воистину, постижение Закона есть высшая мудрость". Если ты понимаешь это, ты постиг высшую мудрость. Если ты понимаешь это, ты знаешь, что путь Будды и путь дьявола (возможно, имеется в виду гедонизм) одинаково ошибочны. Эта великолепная вселенная, изначально лишенная качеств, не пряма и не крива, не велика и не мала, не длинна и не коротка. Она не умозрительна. Она чужда страсти. В ней имеет место недеяние. В ней нет иллюзии и просветления. Когда ты ясно видишь ее, в ней нет ничего – ни обычных людей, ни будд. Великие эпохи и миры – лишь пузырьки, лопающиеся на ее поверхности. Мудрость и святость эфемерны, как вспышки молнии.



Здесь есть кое-что интересное, но есть и очень нехороший симптом: слова "постиг высшую мудрость" употреблены здесь без малейшей иронии, совершенно серьезно.



Обаку сказал собравшимся:

"Дух неозабоченности лучше, чем сто различных видов знания. Лучше него нет ничего в мире. Подлинный странник не обладает ничем. Ни один человек не отличается от остальных. Объяснить истину невозможно. Это все. Пребудьте в покое!"



Браво. Единственное, что меня напрягает – это утверждение, что объяснить истину невозможно. Я не понимаю, о какой истине здесь идет речь.



Однажды Обаку блуждал в свое удовольствие в окрестностях горы Тэндай и встретил другого монаха. Они долго разговаривали и смеялись, как старые друзья. Когда они смотрели друг другу в глаза, их взгляды проникали в самую суть. Вместе они спустились в долину и вскоре подошли к полноводному ручью, который преградил им путь. Обаку, сняв соломенную шляпу, в нерешительности стоял на берегу. Монах потянул Обаку к воде, но тот отстранился и сказал:

"Если ты собираешься идти вброд, иди сам, без меня.

Монах приподнял подол своей мантии и пошел по поверхности воды, словно по сухой земле. Затем он обернулся к Обаку и позвал:

"Ну, чего ты стал? Пошли со мной!"

"Пропащий ты человек! Если бы я знал, что ты способен на это, я бы отрезал тебе ноги!"

Монах вздохнул и исчез, сказав на прощанье:

"Ты подлинный последователь буддизма Махаяны. Мне не сравниться с тобой!"



Говорят, в Тибете был такой случай: у одного человека были очень хорошие способности, и ему необыкновенно легко давалось учение. Не было никого, кто мог бы сравниться с ним в учености и толковании сутр. И вот он узнал, что где-то на острове, находящемся посреди озера, живет отшельник, прославившийся необыкновенной праведностью.

"В монастырях мне нет равных. Но, может быть, этот отшельник сможет меня чему-то научить?" - подумал ученый и отправился на остров.

Оказалось, что отшельник не знал ничего и не занимался никакими практиками, кроме повторения мантры Авалокитешвары "Ом, мани, падме, хум". Но, поскольку человек он был неученый, даже эту мантру он произносил как-то неправильно, с ошибкой. Приехавший ученый, разумеется, указал ему на эту ошибку и сообщил ему правильное произношение мантры.

И вот он плыл на лодке к берегу, размышляя таким, примерно, образом:

"Вот, даже этот отшельник, о котором идет такая слава, оказался всего лишь неграмотным человеком и сам нуждается в моей помощи. Теперь, наверное, можно не сомневаться, что во всем Тибете нет никого, кто бы мог сравниться со мной в понимании религии".

В этот момент он повернул голову и застыл в изумлении: рядом с лодкой, почтительно согнувшись и склонив голову, стоял отшельник, стоял прямо на поверхности воды, как на сухой земле.

"Умоляю простить меня, что я отнимаю у такого знаменитого ученого его драгоценное время, но от старости моя память стала слишком слаба, и я опять забыл то произношение мантры, которому вы меня научили. Не могли бы вы, ваша светлость, снизойти к моему несчастному положению и повторить еще раз, как нужно произносить мантру?"

По-моему, эти истории очень похожи. С той только разницей, что тибетский ученый после того случая никогда не гордился своими познаниями, Обаку же, судя по всему, остался непрошибаемо уверен в собственной правоте.

Глава 6.

Бокусю.

Однажды Бокусю увидел монаха, раздававшего кунжутные булочки.

"Что ты раздаешь?" – спросил Бокусю.

"Кунжутные булочки".

"Банальный человек".



Есть что-то ласковое в этом упреке. Это даже не упрек, скорее, сожаление.

Сострадательное сожаление.



Однажды в храм пришел монах, который не знал Бокусю в лицо. Встретившись с мастером, монах спросил, где живет Цзинь Обитель Понимания. Бокусю снял сандалию и ударил монаха по голове. Монах пустился наутек. Бокусю позвал его:

"Ваша светлость!"

Монах повернул голову.

"Вот где он живет!" - сказал Бокусю, указывая на себя пальцем.



Кажется, Бокусю была свойственна особая мягкость, деликатная и дружелюбная ирония в отношении к людям.

О нем известно, что он изготовлял из тростника сандалии и ночью тайно выставлял их на дорогу. За это он получил прозвище Цзинь Тростниковые сандалии. Кроме того, он прославился глубиной своих ответов, за что его прозвали Цзинь Обитель Понимания.


"Мы всегда одеваем одежду, снимаем одежду и принимаем пищу. Можно ли избежать этого?" - спросил монах.

"Одевай одежду, снимай одежду, принимай пищу" – ответил Бокусю.

"Не понимаю" - сказал монах.

"Не понимать означает носить одежду и принимать пищу" – последовал ответ.



Бокусю не стремится к изобретательности. Он скурпулезно следует истине, повторяя одно и то же, словно исполняя какую-то скучную и утомительную обязанность. Не думаю, чтобы у него было много учеников.



Однажды к Бокусю пришел талантливый человек.

"Какую судьбу навлекли на себя ваши предки?" – спросил у него Бокусю.

"Я понимаю писания двадцати четырех мастеров"

Бокусю ударил посохом воздух и спросил:

"Вы понимаете, что я имею в виду?"

Талантливый человек молчал.

"Вы говорите, что понимаете писания двадцати четырех мастеров, но не понимаете восьмеричный смысл иероглифа "вечность" – сказал Бокусю.



Здесь Бокусю удается то, что не удавалось в свое время Уммону – говорить о природе вещей на обычном человеческом языке.



"Я стал монахом совсем недавно. Прошу вас, дайте мне наставления!" – обратился к Бокусю монах.

"Ты новый монах?"

"Да".

"Если ты не будешь противопоставлять себя другим, тебе нечего стыдиться".

"Не понимаю".

"Подойди ближе, и я объясню тебе".

Монах подошел.

"Пошел вон отсюда!" – крикнул Бокусю.



Мягкость и деликатность в отношении людей вообще оборачивалась неожиданной суровостью и грубостью, когда дело касалось дзен. Бокусю обвиняют в том, что он часто беспричинно оскорблял своих учеников.

Какой бы смысл Бокусю не вкладывал в свои действия, я не сомневаюсь, что они были совершенно естественны. Другой вопрос, насколько эффективно это было, как способ преподавания дзен.

По-моему, учительство не было его призванием.



"Ваша светлость!" – позвал Бокусю монаха, проходившего мимо.

Монах повернул голову.

"Мужик несет на плече бревно! – сказал Бокусю.



Все мы несем на плече бревно, но чтобы по-настоящему увидеть это, нужна острота зрения дзенского мастера. И это одна из причин, по которым существует дзен.



Монах постучался в дверь Бокусю со словами:

"Просветите меня! Наставьте меня!"

"Заходи, у меня есть для тебя палка" – ответил Бокусю.

Не успел монах открыть дверь и задать вопрос, как Бокусю ударил его.



Может быть, Бокусю не понравилась настойчивость, с которой этот человек требовал, чтобы другие люди посвящали свое время и энергию его просветлению. Может быть, он имел в виду, что обращаться к кому-то за объяснением истины – ложная и слабая позиция, поскольку знание, полученное от других, не имеет никакого отношения к вопрошающему. Может быть много объяснений.

Но я хочу предложить один вопрос, и этот вопрос будет моим главным комментарием к этой, и не только к этой, истории. Вопрос этот звучит так: поведение Бокусю в этом случае – это дзен или нет?



Бокусю сказал собравшимся монахам:

"Если вы еще не поняли до конца Великую Суть, вы словно присутствуете на похоронах своих родителей. Если вы уже поняли ее до конца, вы словно присутствуете на похоронах своих родителей.



Я знаю одну простейшую мантру, чтение которой способно остановить колесо страданий. "Жизнь – дерьмо" - вот как она звучит. Ее повторение про себя и вслух гарантирует вам хорошее настроение и бодрость духа при столкновении с трудностями.

Но вряд ли подобные диалектические фокусы уместны в случае с Бокусю. Он не нуждался в технических приемах, которые позволили бы ему трансформировать свое сознание – для этого у него было слишком ясное и отчетливое видение реальности. Поэтому, строго говоря, он не был буддистом.



"Понимание дзенских патриархов отличается от учения сутр, или нет?" – спросил у Бокусю монах.

"Голубые горы сами по себе голубые горы; белые облака сами по себе белые облака".

Монах задал тот же вопрос Харе, ученику Уммона.

"Когда курице холодно, она взлетает на дерево; когда утке холодно, она ныряет в воду".



Не понимаю, зачем тут приписали ответ Харе. Сам по себе он, может быть, и содержателен, и верен, но кажется таким мелким и незначительным в сравнении со словами Бокусю.

Это один из тех редких моментов, когда все силы души собираются воедино, и весь ее сокровенный опыт неожиданно выкристаллизовывается и выплескивается в одной фразе. И эту фразу потом будут долго повторять.



"В чем тайное учение буддизма?"

"Не могу ответить".

"Почему?"

"Потому что ты думаешь, а потом приходишь и задаешь вопрос"

"В чем смысл прихода Дарумы с Запада?" – продолжал монах.

"Если мы учитель и ученик, почему бы тебе не подойти ближе?"

Монах подошел.

"Когда я зову живущего к востоку от Сэцу, вместе с ним приходит и живущий к Западу от Сэцу. Что это значит?" – спросил Бокусю.

"В чем сокровенное учение Сокэя (Шестого патриарха)?"

"Когда встретишь на улице мастера меча, дай ему меч; если это не поэт, не читай ему стихов".


Никакого тайного учения нет – просто есть вещи, которые невозможно объяснить общепринятым человеческим языком.

Кроме того, Бокусю меньше всего стремится излагать буддизм. Он просит монаха подойти поближе, как бы намекая на интимность и личный характер того, что он собирается сказать. Затем он говорит о чем-то таком, что является собственно его, Бокусю, самым сокровенным, самым личным переживанием реальности. Но монах почему-то спрашивает его об учении шестого патриарха...

Преподавание дзен с большим трудом давалось Бокусю. Он не был буддистом.


"Можно ли выразить все одной фразой?" - спросил монах у Бокусю.

"Я сижу в твоей котомке".



Если вы действительно хотите овладеть жизнью, вам придется найти ее источник в себе, не полагаясь на книги и объяснения, не отождествляя себя с такими вещами, как буддизм и дзен. Не нужно полагаться даже на эти мои слова – я всего лишь пересказываю мастера Мумона, излагавшего очень похожие вещи в своем "Мумонкане".

Если вы принимаете этот совет, вы отвергаете его. Такова диалектика. Такова жизнь. Таков дзен.

Глава 7.

Дзесю.

"Какую сутру ты проповедуешь?" - спросил Дзесю у главного монаха.

"Нирвана-сутру".

"Позволь задать тебе вопрос".

"Пожалуйста. Что вы желаете у меня спросить?"

Дзесю ударил ногой пустое место, с шумом втянул воздух и спросил: "Что это значит?"

"В сутрах не пишут о таких вещах!"

"Дикий, бездарный человек! Это означает, что пятьсот могущественных духов таскают на себе камни".



Не нужно думать, что интуиция Дзесю была более верна, чем любое утверждение сутр. Просто разным людям в разные периоды их жизни требуется разное "знание".



"О чем говорили древние?" - спросил у Дзесю монах.

"Слушай внимательно".



Это тот случай, когда комментарий нелеп и невозможен.



Дзесю состязался в словах с Сями Бун-оном. Цель соревнования была не в том, чтобы выиграть, а в том, чтобы проиграть. Выигравший (то есть проигравший) должен был принести фруктов.

"Я осел" – сказал Дзесю.

"Я задница осла" – сказал Бун-он.

"Я ослиный помет" – сказал Дзесю.

"Я черви в помете осла" – сказал Бун-он.

"Что ты там делаешь?"

"Я провожу там лето".

"Иди за фруктами!" – сказал Дзесю.



Иногда создается впечатление, что обстановка дзенского монастыря была необходима Дзесю, потому что позволяла как следует развлечься...



Однажды Дзесю пришел к Обаку, который, издали завидев его, закрыл дверь в комнату. Дзесю вошел в зал и заорал: "Пожар! Пожар! Помогите!"

Обаку открыл дверь, схватил его и сказал:

"Говори! Говори!"

"Вы натягиваете лук, когда вор уже убежал". – сказал Дзесю.



Обаку, по своей всегдашней привычке, тянул за хвост Чеширского кота, желая показать всем, что он "постиг высшую мудрость". Но свобода и естественность Дзесю такого рода, что способна оживить любую, даже самую фальшивую и искусственную ситуацию.

Совершенно об этом не заботясь.

Просто шутя.



Однажды Нансен рассыпал пепел перед дверью своей комнаты и прежде, чем захлопнуть ее, сказал:

"Я открою эту дверь только тогда, когда кто-то сможет сказать дзенское слово, но даже в этом случае добра не ждите!"

Один только Дзесю сказал:

"Небо голубое! Небо голубое!"

Нансен открыл дверь.



Блайс сообщает, что выражение "Небо голубое" пришло из Книги песен, но в народе его используют, когда взывают к милости Небес.

В этой истории нет никакого особенного "дзен" – это была просто прекрасная игра дуэтом. Редко можно найти двух человек, которые бы понимали друг друга так хорошо, как Нансен и Дзесю. Формально Дзесю был учеником Нансена, но, мне кажется, они оба нуждались друг в друге.



"Что такое глаз того, кто никогда не спит?" - спросил монах у Дзесю.

"Это физический глаз обычного человека" – ответил Дзесю, а потом добавил: "Об обычном человеке можно сказать, что он еще не открыл свой духовный глаз, но его физический глаз ничем не отличается от духовного".

"Что такое глаз того, кто спит?"

"Глаз Будды, глаз Закона – вот глаз того, кто спит".



Когда человек хорошо понимает то, что он хочет сказать, его речь проста и органична, даже если она нарушает все каноны языка и мышления. И все-таки, здесь есть, к чему придраться дотошному комментатору.

Те, кто практикует буддизм – это ведь тоже обычные люди. На каком же основании они объявляются спящими, тогда как все остальные якобы бодрствуют?

А вот почему: в соответствии с глубинным смыслом доктрины взаимозависимого возникновения, существует лишь один способ быть "настоящим" буддистом – беспощадно бороться с буддизмом...


"Что такое безошибочный путь?" - спросил монах у Дзесю.

"Постигать свой ум, прозревать свою природу – это и есть безошибочный путь".



Собственно, почему мы решили, что недискурсивное мышление как-то полнее и ближе к истине, чем обычное, словесное? Такое мнение совершенно неосновательно.



"Объясните мне истину без слов" - попросил монах.

"Недавно я оглох" – ответил Дзесю.

Монах обошел Дзесю один раз и сказал:

"Прошу вас объяснить мне!"

Дзесю встал, обошел вокруг своего сидения один раз и сказал:

"Сто тысяч будд вышли из этих ворот".

"Что такое ворота ста тысяч будд?" – спросил монах.

Дзесю ударил его.



Дзесю ничего не смог противопоставить настойчивости монаха, вынуждавшего его нести околесицу. Это произошло потому, что поначалу он принял, откровенно говоря, дурацкие правила игры, навязанные монахом. Когда он понял фальшивость ситуации, было уже слишком поздно.

Поэтому свое негодование он должен был бы отнести прежде всего к себе самому.



"Что такое Будда?" – спросил монах у Дзесю.

"Тот, кто стоит в зале".

"В зале стоит статуя, кусок глины!"

"Верно".

"Что такое Будда?"

"Тот, кто стоит в зале".



Для кого-то Будда – воплощение высшей мудрости и источник истины, для кого-то – просто кусок глины. Но зрение дзенского мастера тем и отличается от любого другого, что он способен одновременно видеть разные стороны предмета.

Поэтому и не существует "дзенской точки зрения" – выражение, часто употребляемое западным комментатором Блайсом. Человек, "понимающий" дзен, видит предмет сразу со многих "точек".



Дзесю сказал монахам:

"Глиняный Будда не переправится через реку. Железный Будда не переправится через плавильный тигль. Деревянный Будда не переправится через огонь".



Проще говоря, каждому свое.

Жизнь подобна математической задаче, у которой существует множество решений, но при любом решении остается некий неразрешимый остаток.



"Чему учит ваша школа?" – спросил монах у Дзесю.

"Хотя складная ширма сломана, ее рамка все еще на месте".



Складная ширма – это буддизм. Она не является чем-то необходимым или незаменимым – просто каждый видит реальность в меру своих способностей, потребностей и пожеланий.



Другой монах задал тот же вопрос.

"Спроси меня громче, я плохо слышу" – сказал Дзесю.

Монах громко повторил свой вопрос.

"Ты спрашиваешь о моем учении. Я знаю твое учение".



Это гениально. Если бы это услышали западные постмодернисты, они бы поняли, что всю жизнь занимались чепухой.



"Если человек, ушедший из этого мира, внезапно предстанет перед вами и спросит вас, что такое истина, что вы ему ответите?" - спросил монах у Дзесю.

"Соль благородна; рис едят повсюду".



Я бы сказал, что это не коан, а скорее стихотворение. Очень талантливое стихотворение.

Разбивая все жанровые рамки и ограничения, теряя свою идентичность, дзен здесь достигает совершенной свободы, подвижности, пластики. Я бы сказал, что это и есть то самое, наивысшее состояние.



Однажды, находясь в храме, Дзесю увидел, как Бун-он делает поклон перед Буддой. Дзесю ударил Бун-она палкой.

"Разве я поступаю нехорошо, когда отдаю дань уважения Будде?" – спросил Бун-он.

"Лучше не делать хорошего" – последовал ответ.



Прекрасное дополнение к предыдущей истории, если интерпретировать ее в этическом ключе. В желании быть хорошим нет ничего хорошего.

Впрочем, все это очень контекстуально, все зависит от человека и ситуации.



"В чем смысл прихода Дарумы с Запада?" – спросил монах у Дзесю.

"На зубах растут волосы".



Есть в этом какая-то молниеносная быстрота, за которой не поспевает мой медленный разум. Никогда не встречал более неэстетичного ответа.



Другой монах задал Дзесю тот же вопрос, и Дзесю ответил:

"Пройдет немало времени, прежде чем на восточной стене вырастет тыква".



Стена, отделяющая нас от "реальности", не будет разрушена.

Ведь эта стена и есть реальность.



Однажды монах нарисовал портрет Дзесю и вручил портрет ему.

"Скажи, это похоже на меня или нет?" – спросил Дзесю у монаха. – "Если портрет похож на меня, я побью тебя до смерти. Если он не похож на меня, я сожгу тебя живьем".

У монаха не нашлось, что ответить.



Дзесю здесь оказался "конгениален" нашему Б.Г. – "Ты можешь добиться реального сходства, или феноменального сходства, ты все равно рисуешь сама себя, меня здесь нет".

Не нужно придавать слишком большого значения их словам – в этом случае оба они занимались чепухой. Если бы люди не могли понимать друг друга, не было бы никакого смысла ни в песнях Б.Г., ни в коанах Дзесю.

Но, к счастью, это не так...



"Я слышал, что, когда вселенная будет уничтожена, природа Будды останется. Что такое эта природа?" - спросил монах у Дзесю.

"Четыре элемента, пять составных частей" – сказал Дзесю.

"Именно это будет уничтожено. Что такое неуничтожимая природа?"

"Четыре элемента и пять составных частей".



Сейчас, когда я сижу за компьютером, сочиняя свои дурацкие комментарии и пытаясь пришить собаке Дзесю пятую ногу (я имею в виду ту собаку, о которой Дзесю сказал, что она не имеет природы Будды), так вот, сейчас из соседней комнаты до меня доносится звук работающего телевизора. Идет КВН, и "Уральские пельмени" играют с Белорусским университетом. Что из этого следует? Да ничего. Это "ничего" и есть дзен.

Другого нет...

Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: СБОРНИК КЛАССИЧЕСКИХ КОАНОВ ДЗЕН


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.