ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Системный анализ мотивации знака
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Г.С. Рогонян
Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. К 80-летию профессора Моисея Самойловича Кагана. Материалы международной научной конференции. 18 мая 2001 г. Санкт-Петербург. Серия «Symposium». Выпуск №12. СПб.: Издательство Санкт-Петербургское философское общество, 2001. C. 104 — 111.
[104]
«Курс общей лингвистики» Фердинанда де Соссюра до сегодняшнего дня является, возможно, наиболее показательным и аргументированным анализом мотивации знака и ее роли в языке. Мы постараемся наметить развитие только одного из аспектов его теории языка, опуская при этом такую важную для анализа мотивации составляющую как время, поскольку это потребовало бы более обширного и детального анализа языковой мотивации.
Язык для Соссюра, как известно, является «системой, целиком основанной на противопоставлении его конкретных единиц» (Ф. де Соссюр. «Курс
[105]
общей лингвистики», Екатеринбург, 1998. С. 107); но, с другой стороны, Соссюр заявляет, что «в языке нет ничего кроме различий» (там же, 120), причем различий без каких-либо положительных членов системы, будь то со стороны означающего или означаемого: «в языке нет ни понятий, ни звуков, которые существовали бы независимо от языковой системы, а есть только смысловые различия и звуковые различия, проистекающие из этой системы» (там же). Соссюр намеренно акцентирует эту парадоксальность с тем, чтобы заставить нас взглянуть на проблему языка и языковых единиц по-новому; с тем, чтобы найти новую основу для анализа языковых явлений, не впадая при этом в противоречия субстанциалистских высказываний о языке.
1. Язык как система несубстанциальных различий Итак, «весь механизм языка зиждется исключительно на тождествах и различиях, причем эти последние являются лишь обратной стороной первых» (там же, 108). Синхроническое тождество как единица системы — это прежде всего не материальное тождество, но тождество некоего отношения, а именно — отношения противопоставления, которое и есть различие между двумя или более элементами. Языковая единица как тождество, таким образом, это устойчивость некоего противопоставления-различия. И вся система языка это система единиц как отношений противопоставления или, иначе, система отношений без участвующих в этом отношении субстанциальных элементов. Поэтому бессмысленно спрашивать, в данном случае, между чем и чем осуществляется противопоставление. В языке нет ничего субстанциального и материального, поскольку «язык есть форма, а не субстанция» (там же, 122); а все наши противоречия в попытках охарактеризовать те или иные явления языка коренятся как раз в предположении о том, что в языке есть какая-либо субстанциальность. В языке нет абсолютно простых и далее неразложимых элементов, «в нем не найти ничего простого» (там же). Соссюр сравнивает язык с алгеброй, в которой имеются только сложные члены системы; где каждый член не только обусловлен своими отношениями с другими членами системы более высшего или более низшего порядка, но является прежде всего лишь результатом этих отношений, то есть не предшествует им, а существует некоторым образом после, как следствие действия определенного противопоставления. Любое отношение противопоставления «можно выразить алгебраической формулой a : b, где a и b являются результатом совокупного ряда отношений, а не простыми членами данного отношения» (там же, 121). Более того, сами по себе a и b как таковые не могут проникнуть в сферу языкового сознания (по крайней мере вне отношения противопоставления), которое всегда замечает лишь различие a : b (там же, 118). Это различие и является искомой языковой единицей, оно создает ее отличительное свойство, а «отличительные свойства единицы сливаются с самой единицей» (там же, 121). Поэтому Соссюр и делает парадоксаль-
[106]
ный, на первый взгляд, вывод о том, что все то, что отличает и противопоставляет один знак всем остальным знакам и есть все то, что его составляет.
Однако, с другой стороны, поскольку так называемый «грамматический факт» как структурирующий принцип всегда выражает противопоставление членов системы, то вместе с понятием языковой единицы он выражает различные аспекты одного и того же явления — действия языковых противопоставлений. Поэтому можно добавить, что язык, не будучи субстанциальным, является формой как действием, то есть оформленным, упорядоченным и закономерным действием противопоставления. Язык это действие, систематическое и регулярное, а не просто статическая синхронная система (Роман Якобсон справедливо замечал, что синхрония и статика это не одно и то же, что синхронной системе всегда присуща определенная динамика). Этим и объясняется активный характер ассоциативной языковой памяти, ее деятельное, а не пассивное участие в каждом речевом акте.
Действующие в языке противопоставления являются некими условиями, которым безразличен их случайный фактический материал. «Всякий раз, как осуществляются одни и те же условия, получаются одни и те же сущности» (там же, 109). Поэтому все содержащиеся в языке противопоставления так или иначе значимы, независимо от своего содержания; то есть одни значимы более или менее, чем другие. Языковая значимость, как отношение различия, действенна и эффективна в языковом поле. И наоборот, всякое языковое противопоставление так или иначе оказывает влияние на речевой акт, приводит его в действие; язык поэтому осуществляет не просто действие, но именно значимое действие. Вот почему Соссюр говорит о том, что понятие значимости покрывает как понятие языковой единицы, так и понятие конкретной языковой сущности — то есть той реальной и действенной абстракции, на которую ориентирован любой лингвистический анализ. Более того, вся языковая реальность, в таком случае, сам язык предстает как «система чистых значимостей определяемая исключительно наличным состоянием входящих в нее элементов» (там же, 82) — поскольку в языке все элементы связаны друг с другом и образуют значимое, то есть действенное, равновесие согласно определенным правилам.
2. Язык как система объективных мотиваций. Языковая значимость как лингвистическая единица есть нечто значимое в первую очередь для сознания говорящего, иначе говоря, является тем, чем оно руководствуется в своей речевой деятельности, и, в конечном счете, мотивировано. Роль значимости в том и состоит, чтобы мотивировать, приводить в действие; это некая функция мотивации субъекта речи и языкового сознания в целом. Отсюда мы можем сделать вывод о том, что язык как форма есть форма, или способ, мотивации, а лингвистические единицы, то есть значимости языка, это единицы языковых мотивации; поэтому и язык мы можем переописать как систему объективных и социально детерминированных языко-
[107]
вых мотиваций. Однако надо учитывать, что сама мотивация при этом, само приведение в действие «механизма» языка неосознаваемо говорящим и в целом нерефлексивно для него.
Каким же образом значимость приводит в действие, мотивирует сознание говорящего в качестве речевого субъекта?
Вводя в свой анализ понятие значимости, Соссюр сравнивает лингвистику с политической экономией, поскольку в обеих науках речь идет о системе эквивалентностей между вещами различной природы (там же, 81), только в одном случае между заработной платой и трудом, а в другом -между означающим и означаемым. Языку и его деятельности, таким образом, оказывается присуща некая внутренняя экономика знаков, в которой прежде всего необходимо различать 1) наличие какой-либо непохожей вещи, которую можно обменивать на то, ценность чего подлежит определению, (в данном случае это слова и понятия), и 2) наличие каких-либо сходных вещей, которые можно сравнивать с тем, о ценности чего идет речь, то есть наличие других слов (для данного слова) или других понятий (для данного понятия). «Таким образом, для определения значимости слова недостаточно констатировать, что оно может быть сопоставлено с тем или иным понятием, то есть что оно имеет то или иное значение; его надо, кроме того, сравнить с подобными ему значимостями, то есть с другими словами, которые можно ему противопоставить» (там же, 115-116). Языковая значимость как лингвистическая ценность определяется прежде всего не внешним контекстом речевой ситуации, а контекстом синхронных взаимоотношений и связей, то есть своего рода сущностным контекстом языка, а затем уже контекстом комбинаций речевой цепочки.
Основным источником языковой значимости как ценности является ее соотнесенность с другими значимостями того же порядка или уровня — как с концептуальной стороны, то есть со стороны означаемого, так и со стороны означающего. Так, поскольку значимость любого слова «определяется всем тем, что с ним связано, то, соответственно, и содержание его определяется как следует лишь при поддержке того, что существует вне его» (там же). Поэтому концептуальная значимость не равна значению слова, подобно тому как целое не равно сумме его частей. «Входя в состав системы, слово облечено не только значением, но еще главным образом значимостью, а это нечто совсем другое» (там же). Значение слова оказывается всего лишь результатом действия системы, или контекста, противопоставлений и устанавливающихся при этом ассоциативных связей. Любое значение это прежде всего ассоциативная совокупность дифференциальных следов других значений, близких по смыслу или прямо противоположных (поскольку близость, или родство, тех или иных значений, а также их радикальная противоположность определяются прежде всего через языковую оппозицию, то есть через сопоставление). Строго говоря, мы имеем только
[108]
эффект значения, получаемый чисто дифференциально как следствие осуществления значимых противопоставлений. Даже значение слова «солнце», говорит Соссюр, невозможно до конца установить, не принимая во внимание все то, что с ним связано: есть языки, в которых немыслимо, например, выражение «сидеть на солнце». Значение не субстанциально и не существует как заранее заданное; оно образуется лишь благодаря определенному способу актуализации в одной точке, или речевом сегменте, конкретных ассоциативных связей. Однако именно за счет эффекта значения значимость является тем, что она есть — чем-то действенным. Значение как последствие и результат всегда указывает на предшествующую работу механизма языковых противопоставлений, на их действенность и эффективность. С другой стороны, означающее, или слово как образ, так же не субстанциально и определяется аналогичным образом — не положительно, через свое содержание, а отрицательно и дифференциально, через свое отношение к другим членам системы: «означающее в языке бестелесно, и его создает не материальная субстанция, а исключительно те различия, которые отграничивают его акустический образ от всех прочих акустических образов» (там же, 119).
Знаки, будучи изначально относительны и произвольны, не обладают какой-либо внутренней, присущей им значимостью, но функционируют только в силу своего правилосообразного положения относительно других членов системы (там же, 118). Значимость знака гарантируется ему только чем-то внешним, употребление и функционирование того или иного знака задается в системе правилом и «именно это правило, а не внутренняя значимость обязывает нас применять эти знаки» (там же, 71). Понятие, так же как и слово, «вызывает не форму, а целую скрытую систему, благодаря чему возникают противопоставления, необходимые для образования нужного знака. Знак же сам по себе никакого присущего ему значения не имеет» (там же, 130).
3. Абсолютная телеология языковой деятельности. Знак как таковой не содержит в себе внутреннюю мотивацию своего собственного применения, в нем самом не заложено никакой рациональной причины его функционирования. Знак рационально не мотивирован. Более того, как замечает Соссюр, «вся система языка покоится на иррациональном принципе произвольности знака» (там же, 132). Правила функционирования знака складываются случайно, под давлением груза спонтанных событий в истории того или иного языкового сообщества.
Однако поскольку язык, так же как и знак, не поддается непосредственной, то есть рефлексивной рационализации со стороны говорящих — ведь «если бы механизм языка был полностью рационален, его можно было бы изучать как вещь в себе» (там же), — постольку и ход истории и ее события не влияют на мотивацию функционирования знака непосредственно. Их влияние опосредовано языковой деятельностью, которая «представляет со-
[109]
бой лишь частичное исправление хаотичной по природе системы» (там же, 132-133). Эта иррациональная и неосознаваемая произвольность, задающая знаковое функционирование, не отрицает иной, нерефлексивной мотивации знака, и, соответственно, его опосредованной и относительной рационализации. «Знак может быть относительно мотивированным» (там же, 131). Принцип произвольности знака, в случае его абсолютного господства, привел бы к чрезмерному усложнению системы языка, к нагромождению несистематизированных фактов языковых изменений и, в результате, сделал бы затруднительным и даже невозможным функционирование языка. Это значит, что разуму, точнее языковому сознанию в целом, каким-то образом все-таки «удается ввести принцип порядка и регулярности в некоторые участки всей массы знаков», и именно здесь, заключает Соссюр, проявляется роль относительной, то есть опосредованной и нерефлексивной мотивированности знаков: «основной принцип произвольности знака не препятствует различать в каждом языке то, что в корне произвольно от того, что произвольно лишь относительно. Только часть знаков является абсолютно произвольной; у других же знаков обнаруживаются признаки, позволяющие отнести их к произвольным различной степени» (там же). Не существует языка, в котором не было бы ничего мотивированного, или, наоборот, мотивировано было бы все. Соссюр описывает эволюционное становление языка как непрерывный переход от мотивированного к произвольному и от произвольного к мотивированному. «Это как бы два полюса, между которыми движется языковая система, два встречных течения, по которым направляется движение языка» (там же 133).
Языковая деятельность предстает в этом движении как бы реакцией, ответом на увеличение произвольных элементов в языке; причем она является абсолютно автономной функцией в механизме языка, добивающейся через внутреннюю самосинхронизацию языкового сознания необходимого баланса мотивированного и произвольного, рационального и иррационального в языке. Анализ различных способов мотивации знака и языка и является тем изучением языка с точки зрения ограничения произвольности знаков, которое предлагает Соссюр, поскольку оно «навязывается нам самой его природой» (там же). Сфера собственной деятельности языка при этом располагается между рациональным и иррациональным. Нерефлексивный и опосредованный способ мотивации предполагает два уровня анализа структуры и элементов высказывания: анализ непосредственных данностей рефлексивного сознания (в сфере речи) и анализ той системы концептуальных и акустических оппозиций, которая только и порождает эти синтагматические единства как факты речи.
Последний вид анализа представляет из себя анализ ассоциативного единства различий в каждом конкретном сегменте речи. Означающее и означаемое рассматривались до сих пор лишь как величины чисто дифферен-
[110]
циальные и оппозитивные, тогда как знак в целом представляет собой их сочетание, то есть факт всецело положительный: «рассматривая языковые единицы как значимости, то есть как элементы системы, мы брали их главным образом в их противопоставлениях; теперь мы стараемся усматривать объединяющие их единства: эти единства ассоциативного порядка и порядка синтагматического, и они то ограничивают произвольность знака» (там же, 132). Единство знака есть результат не просто соединения понятия и звука, а сопоставления ряда концептуальных различий с рядом различий акустических. Это сопоставление представляет собой некий вид двойного синтеза (или единства) различий. Именно такого рода сопоставление, или игра, различий порождает всю систему языковых значимостей, способных продуцировать эффект означивания (то есть значение какого-либо слова), и именно эта система значимостей «создает действительную связь между звуковыми и психическими элементами внутри каждого знака» (там же, 120). Вообще, вся в целом языковая система «есть ряд различий в звуках, связанных с рядом различий в понятиях» (там же); и более того: «основным свойством языкового устройства является как раз сохранение параллелизма между этими двумя рядами различий» (там же). В этом и заключается суть того механизма, при помощи которого данное означающее оказывается «пригодным для выражения» данного означаемого. Языковая деятельность в собственном смысле это не рефлексивное соединение или связывание понятия со звуком (означаемого с означающим) в произнесении слов, а дорефлексивное сочетание определенных способов членения, или сегментаций, в аморфной и нерасчлененной массе мышления и звука. «Это сочетание создает форму, а не субстанцию» (там же, 118), поскольку основная цель языковой деятельности заключается «не в создании материальных звуковых средств для выражения понятий, а в том, чтобы служить посредствующим звеном между мыслью и звуком, и притом таким образом, что их объединение неизбежно приводит к обоюдному разграничению единиц. Мысль, хаотичная по природе, по необходимости уточняется, расчленяясь на части» (там же, 113).
Образование знака в этом сочетании сегментаций, сам факт высказывания и выражения себя посредством знаков, таким образом, оказывается тем способом, каким языковая деятельность опосредует и ограничивает произвольность, с одной стороны, внутренней и аморфной мыслительной жизни субъекта речевой деятельности, а с другой стороны, хаос внешних факторов воздействия на всю языковую систему в целом. Как таковая языковая деятельность преследует только одну цель — внесение порядка и регулярности, повторяемости и рациональности в пространство существования языка. В этом и состоит ее абсолютный мотив, ее универсальная телеология — в самосинхронизации лингвистического разума посредством апперцепции ассоциативных синтезов языковых различий.
Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. К 80-летию профессора Моисея Самойловича Кагана. Материалы международной научной конференции. 18 мая 2001 г. Санкт-Петербург. Серия «Symposium». Выпуск №12. СПб.: Издательство Санкт-Петербургское философское общество, 2001. C. 104 — 111.
[104]
«Курс общей лингвистики» Фердинанда де Соссюра до сегодняшнего дня является, возможно, наиболее показательным и аргументированным анализом мотивации знака и ее роли в языке. Мы постараемся наметить развитие только одного из аспектов его теории языка, опуская при этом такую важную для анализа мотивации составляющую как время, поскольку это потребовало бы более обширного и детального анализа языковой мотивации.
Язык для Соссюра, как известно, является «системой, целиком основанной на противопоставлении его конкретных единиц» (Ф. де Соссюр. «Курс
[105]
общей лингвистики», Екатеринбург, 1998. С. 107); но, с другой стороны, Соссюр заявляет, что «в языке нет ничего кроме различий» (там же, 120), причем различий без каких-либо положительных членов системы, будь то со стороны означающего или означаемого: «в языке нет ни понятий, ни звуков, которые существовали бы независимо от языковой системы, а есть только смысловые различия и звуковые различия, проистекающие из этой системы» (там же). Соссюр намеренно акцентирует эту парадоксальность с тем, чтобы заставить нас взглянуть на проблему языка и языковых единиц по-новому; с тем, чтобы найти новую основу для анализа языковых явлений, не впадая при этом в противоречия субстанциалистских высказываний о языке.
1. Язык как система несубстанциальных различий Итак, «весь механизм языка зиждется исключительно на тождествах и различиях, причем эти последние являются лишь обратной стороной первых» (там же, 108). Синхроническое тождество как единица системы — это прежде всего не материальное тождество, но тождество некоего отношения, а именно — отношения противопоставления, которое и есть различие между двумя или более элементами. Языковая единица как тождество, таким образом, это устойчивость некоего противопоставления-различия. И вся система языка это система единиц как отношений противопоставления или, иначе, система отношений без участвующих в этом отношении субстанциальных элементов. Поэтому бессмысленно спрашивать, в данном случае, между чем и чем осуществляется противопоставление. В языке нет ничего субстанциального и материального, поскольку «язык есть форма, а не субстанция» (там же, 122); а все наши противоречия в попытках охарактеризовать те или иные явления языка коренятся как раз в предположении о том, что в языке есть какая-либо субстанциальность. В языке нет абсолютно простых и далее неразложимых элементов, «в нем не найти ничего простого» (там же). Соссюр сравнивает язык с алгеброй, в которой имеются только сложные члены системы; где каждый член не только обусловлен своими отношениями с другими членами системы более высшего или более низшего порядка, но является прежде всего лишь результатом этих отношений, то есть не предшествует им, а существует некоторым образом после, как следствие действия определенного противопоставления. Любое отношение противопоставления «можно выразить алгебраической формулой a : b, где a и b являются результатом совокупного ряда отношений, а не простыми членами данного отношения» (там же, 121). Более того, сами по себе a и b как таковые не могут проникнуть в сферу языкового сознания (по крайней мере вне отношения противопоставления), которое всегда замечает лишь различие a : b (там же, 118). Это различие и является искомой языковой единицей, оно создает ее отличительное свойство, а «отличительные свойства единицы сливаются с самой единицей» (там же, 121). Поэтому Соссюр и делает парадоксаль-
[106]
ный, на первый взгляд, вывод о том, что все то, что отличает и противопоставляет один знак всем остальным знакам и есть все то, что его составляет.
Однако, с другой стороны, поскольку так называемый «грамматический факт» как структурирующий принцип всегда выражает противопоставление членов системы, то вместе с понятием языковой единицы он выражает различные аспекты одного и того же явления — действия языковых противопоставлений. Поэтому можно добавить, что язык, не будучи субстанциальным, является формой как действием, то есть оформленным, упорядоченным и закономерным действием противопоставления. Язык это действие, систематическое и регулярное, а не просто статическая синхронная система (Роман Якобсон справедливо замечал, что синхрония и статика это не одно и то же, что синхронной системе всегда присуща определенная динамика). Этим и объясняется активный характер ассоциативной языковой памяти, ее деятельное, а не пассивное участие в каждом речевом акте.
Действующие в языке противопоставления являются некими условиями, которым безразличен их случайный фактический материал. «Всякий раз, как осуществляются одни и те же условия, получаются одни и те же сущности» (там же, 109). Поэтому все содержащиеся в языке противопоставления так или иначе значимы, независимо от своего содержания; то есть одни значимы более или менее, чем другие. Языковая значимость, как отношение различия, действенна и эффективна в языковом поле. И наоборот, всякое языковое противопоставление так или иначе оказывает влияние на речевой акт, приводит его в действие; язык поэтому осуществляет не просто действие, но именно значимое действие. Вот почему Соссюр говорит о том, что понятие значимости покрывает как понятие языковой единицы, так и понятие конкретной языковой сущности — то есть той реальной и действенной абстракции, на которую ориентирован любой лингвистический анализ. Более того, вся языковая реальность, в таком случае, сам язык предстает как «система чистых значимостей определяемая исключительно наличным состоянием входящих в нее элементов» (там же, 82) — поскольку в языке все элементы связаны друг с другом и образуют значимое, то есть действенное, равновесие согласно определенным правилам.
2. Язык как система объективных мотиваций. Языковая значимость как лингвистическая единица есть нечто значимое в первую очередь для сознания говорящего, иначе говоря, является тем, чем оно руководствуется в своей речевой деятельности, и, в конечном счете, мотивировано. Роль значимости в том и состоит, чтобы мотивировать, приводить в действие; это некая функция мотивации субъекта речи и языкового сознания в целом. Отсюда мы можем сделать вывод о том, что язык как форма есть форма, или способ, мотивации, а лингвистические единицы, то есть значимости языка, это единицы языковых мотивации; поэтому и язык мы можем переописать как систему объективных и социально детерминированных языко-
[107]
вых мотиваций. Однако надо учитывать, что сама мотивация при этом, само приведение в действие «механизма» языка неосознаваемо говорящим и в целом нерефлексивно для него.
Каким же образом значимость приводит в действие, мотивирует сознание говорящего в качестве речевого субъекта?
Вводя в свой анализ понятие значимости, Соссюр сравнивает лингвистику с политической экономией, поскольку в обеих науках речь идет о системе эквивалентностей между вещами различной природы (там же, 81), только в одном случае между заработной платой и трудом, а в другом -между означающим и означаемым. Языку и его деятельности, таким образом, оказывается присуща некая внутренняя экономика знаков, в которой прежде всего необходимо различать 1) наличие какой-либо непохожей вещи, которую можно обменивать на то, ценность чего подлежит определению, (в данном случае это слова и понятия), и 2) наличие каких-либо сходных вещей, которые можно сравнивать с тем, о ценности чего идет речь, то есть наличие других слов (для данного слова) или других понятий (для данного понятия). «Таким образом, для определения значимости слова недостаточно констатировать, что оно может быть сопоставлено с тем или иным понятием, то есть что оно имеет то или иное значение; его надо, кроме того, сравнить с подобными ему значимостями, то есть с другими словами, которые можно ему противопоставить» (там же, 115-116). Языковая значимость как лингвистическая ценность определяется прежде всего не внешним контекстом речевой ситуации, а контекстом синхронных взаимоотношений и связей, то есть своего рода сущностным контекстом языка, а затем уже контекстом комбинаций речевой цепочки.
Основным источником языковой значимости как ценности является ее соотнесенность с другими значимостями того же порядка или уровня — как с концептуальной стороны, то есть со стороны означаемого, так и со стороны означающего. Так, поскольку значимость любого слова «определяется всем тем, что с ним связано, то, соответственно, и содержание его определяется как следует лишь при поддержке того, что существует вне его» (там же). Поэтому концептуальная значимость не равна значению слова, подобно тому как целое не равно сумме его частей. «Входя в состав системы, слово облечено не только значением, но еще главным образом значимостью, а это нечто совсем другое» (там же). Значение слова оказывается всего лишь результатом действия системы, или контекста, противопоставлений и устанавливающихся при этом ассоциативных связей. Любое значение это прежде всего ассоциативная совокупность дифференциальных следов других значений, близких по смыслу или прямо противоположных (поскольку близость, или родство, тех или иных значений, а также их радикальная противоположность определяются прежде всего через языковую оппозицию, то есть через сопоставление). Строго говоря, мы имеем только
[108]
эффект значения, получаемый чисто дифференциально как следствие осуществления значимых противопоставлений. Даже значение слова «солнце», говорит Соссюр, невозможно до конца установить, не принимая во внимание все то, что с ним связано: есть языки, в которых немыслимо, например, выражение «сидеть на солнце». Значение не субстанциально и не существует как заранее заданное; оно образуется лишь благодаря определенному способу актуализации в одной точке, или речевом сегменте, конкретных ассоциативных связей. Однако именно за счет эффекта значения значимость является тем, что она есть — чем-то действенным. Значение как последствие и результат всегда указывает на предшествующую работу механизма языковых противопоставлений, на их действенность и эффективность. С другой стороны, означающее, или слово как образ, так же не субстанциально и определяется аналогичным образом — не положительно, через свое содержание, а отрицательно и дифференциально, через свое отношение к другим членам системы: «означающее в языке бестелесно, и его создает не материальная субстанция, а исключительно те различия, которые отграничивают его акустический образ от всех прочих акустических образов» (там же, 119).
Знаки, будучи изначально относительны и произвольны, не обладают какой-либо внутренней, присущей им значимостью, но функционируют только в силу своего правилосообразного положения относительно других членов системы (там же, 118). Значимость знака гарантируется ему только чем-то внешним, употребление и функционирование того или иного знака задается в системе правилом и «именно это правило, а не внутренняя значимость обязывает нас применять эти знаки» (там же, 71). Понятие, так же как и слово, «вызывает не форму, а целую скрытую систему, благодаря чему возникают противопоставления, необходимые для образования нужного знака. Знак же сам по себе никакого присущего ему значения не имеет» (там же, 130).
3. Абсолютная телеология языковой деятельности. Знак как таковой не содержит в себе внутреннюю мотивацию своего собственного применения, в нем самом не заложено никакой рациональной причины его функционирования. Знак рационально не мотивирован. Более того, как замечает Соссюр, «вся система языка покоится на иррациональном принципе произвольности знака» (там же, 132). Правила функционирования знака складываются случайно, под давлением груза спонтанных событий в истории того или иного языкового сообщества.
Однако поскольку язык, так же как и знак, не поддается непосредственной, то есть рефлексивной рационализации со стороны говорящих — ведь «если бы механизм языка был полностью рационален, его можно было бы изучать как вещь в себе» (там же), — постольку и ход истории и ее события не влияют на мотивацию функционирования знака непосредственно. Их влияние опосредовано языковой деятельностью, которая «представляет со-
[109]
бой лишь частичное исправление хаотичной по природе системы» (там же, 132-133). Эта иррациональная и неосознаваемая произвольность, задающая знаковое функционирование, не отрицает иной, нерефлексивной мотивации знака, и, соответственно, его опосредованной и относительной рационализации. «Знак может быть относительно мотивированным» (там же, 131). Принцип произвольности знака, в случае его абсолютного господства, привел бы к чрезмерному усложнению системы языка, к нагромождению несистематизированных фактов языковых изменений и, в результате, сделал бы затруднительным и даже невозможным функционирование языка. Это значит, что разуму, точнее языковому сознанию в целом, каким-то образом все-таки «удается ввести принцип порядка и регулярности в некоторые участки всей массы знаков», и именно здесь, заключает Соссюр, проявляется роль относительной, то есть опосредованной и нерефлексивной мотивированности знаков: «основной принцип произвольности знака не препятствует различать в каждом языке то, что в корне произвольно от того, что произвольно лишь относительно. Только часть знаков является абсолютно произвольной; у других же знаков обнаруживаются признаки, позволяющие отнести их к произвольным различной степени» (там же). Не существует языка, в котором не было бы ничего мотивированного, или, наоборот, мотивировано было бы все. Соссюр описывает эволюционное становление языка как непрерывный переход от мотивированного к произвольному и от произвольного к мотивированному. «Это как бы два полюса, между которыми движется языковая система, два встречных течения, по которым направляется движение языка» (там же 133).
Языковая деятельность предстает в этом движении как бы реакцией, ответом на увеличение произвольных элементов в языке; причем она является абсолютно автономной функцией в механизме языка, добивающейся через внутреннюю самосинхронизацию языкового сознания необходимого баланса мотивированного и произвольного, рационального и иррационального в языке. Анализ различных способов мотивации знака и языка и является тем изучением языка с точки зрения ограничения произвольности знаков, которое предлагает Соссюр, поскольку оно «навязывается нам самой его природой» (там же). Сфера собственной деятельности языка при этом располагается между рациональным и иррациональным. Нерефлексивный и опосредованный способ мотивации предполагает два уровня анализа структуры и элементов высказывания: анализ непосредственных данностей рефлексивного сознания (в сфере речи) и анализ той системы концептуальных и акустических оппозиций, которая только и порождает эти синтагматические единства как факты речи.
Последний вид анализа представляет из себя анализ ассоциативного единства различий в каждом конкретном сегменте речи. Означающее и означаемое рассматривались до сих пор лишь как величины чисто дифферен-
[110]
циальные и оппозитивные, тогда как знак в целом представляет собой их сочетание, то есть факт всецело положительный: «рассматривая языковые единицы как значимости, то есть как элементы системы, мы брали их главным образом в их противопоставлениях; теперь мы стараемся усматривать объединяющие их единства: эти единства ассоциативного порядка и порядка синтагматического, и они то ограничивают произвольность знака» (там же, 132). Единство знака есть результат не просто соединения понятия и звука, а сопоставления ряда концептуальных различий с рядом различий акустических. Это сопоставление представляет собой некий вид двойного синтеза (или единства) различий. Именно такого рода сопоставление, или игра, различий порождает всю систему языковых значимостей, способных продуцировать эффект означивания (то есть значение какого-либо слова), и именно эта система значимостей «создает действительную связь между звуковыми и психическими элементами внутри каждого знака» (там же, 120). Вообще, вся в целом языковая система «есть ряд различий в звуках, связанных с рядом различий в понятиях» (там же); и более того: «основным свойством языкового устройства является как раз сохранение параллелизма между этими двумя рядами различий» (там же). В этом и заключается суть того механизма, при помощи которого данное означающее оказывается «пригодным для выражения» данного означаемого. Языковая деятельность в собственном смысле это не рефлексивное соединение или связывание понятия со звуком (означаемого с означающим) в произнесении слов, а дорефлексивное сочетание определенных способов членения, или сегментаций, в аморфной и нерасчлененной массе мышления и звука. «Это сочетание создает форму, а не субстанцию» (там же, 118), поскольку основная цель языковой деятельности заключается «не в создании материальных звуковых средств для выражения понятий, а в том, чтобы служить посредствующим звеном между мыслью и звуком, и притом таким образом, что их объединение неизбежно приводит к обоюдному разграничению единиц. Мысль, хаотичная по природе, по необходимости уточняется, расчленяясь на части» (там же, 113).
Образование знака в этом сочетании сегментаций, сам факт высказывания и выражения себя посредством знаков, таким образом, оказывается тем способом, каким языковая деятельность опосредует и ограничивает произвольность, с одной стороны, внутренней и аморфной мыслительной жизни субъекта речевой деятельности, а с другой стороны, хаос внешних факторов воздействия на всю языковую систему в целом. Как таковая языковая деятельность преследует только одну цель — внесение порядка и регулярности, повторяемости и рациональности в пространство существования языка. В этом и состоит ее абсолютный мотив, ее универсальная телеология — в самосинхронизации лингвистического разума посредством апперцепции ассоциативных синтезов языковых различий.
Опубликовано 18 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Системный анализ мотивации знака
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108727413 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций