ФИЛОСОФИЯ (последнее)
ПОНЯТИЯ КАТЕГОРИИ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛА В ФИЛОСОФИИ М.ХАЙДЕГГЕРА
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Ю.А.РАЗИНОВ
ПОНЯТИЯ КАТЕГОРИИ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛА В ФИЛОСОФИИ М.ХАЙДЕГГЕРА
анотация
anotation
1. К проблеме экспликации единиц неклассического мышления
Философской мысли грядущего столетия предстоит разделить участь философии ХХ века: быть озабоченной решением одной фундаментальной проблемы - проблемы поиска и экспликации неклассических форм рациональности, которая в последнее время неоднократно поднималась рядом исследователей [1]. Сравнительный анализ классического и неклассического типов мышления показывает, что так называемая "современная философия" современна лишь в той мере, в какой она реализует в себе, по выражению М.К.Мамардашвили, "неклассический идеал рациональности" [2]. Современность "современной философии" определяется сегодня тем, в какой степени она способна схватить и осмыслить те неклассические эффекты, с которыми почти повсеместно сталкиваются философы и ученые в ХХ веке, идет ли речь о жизни сознания, общества, культуры или истории. Ее актуальность сегодня оценивается по тому, способна ли она выработать новые концептуальные структуры понимания, методы анализа и соответствующую им стилистику мышления. В выявлении подобных структур, методов и стиля мышления, собственно, и состоит суть названной проблемы. Масштабность ее, однако, такова, что вынуждает нас ограничиться выбором одного из направлений, в котором может быть осуществлен поиск неклассических форм рациональности. Тематически это направление может быть определено как проблема вычленения таких кристаллизаций неклассического опыта мысли, которые по своей методологической роли были бы сопоставимы с категориями классической философии.
В рамках классической философии такими кристаллизованными единицами мышления принято считать категории, которые усилиями Аристотеля и Канта выдвигаются на передний план метафизики, где им отводится роль опорных оснований, способных нести на себе все здание метафизики. Выступая в ранге особых, наиболее общих понятий философии, категории оказываются экспликатами некоторых предельных, далее неразложимых структур смысла. Квалификация метафизического строя мысли как категориального приобретает в рамках неклассического анализа мышления особый, подчеркнуто критический смысл. Особенно отличительна в этом отношении философия М.Хайдеггера, у которого категории определяются как такие рассудочные формы мышления о сущем, в которых, с одной стороны, предметно представлен состав сущего, но, вместе с тем, всегда уже упущен вопрос об истине его бытия.
Если приведенное выше определение методологической роли категорий в рамках классического типа рациональности выглядит достаточно ясным, то обнаружение соответствующих эквивалентов в архитектонике неклассического мышления остается открытой проблемой. Не ясно прежде всего то, какие единицы мышления следует противопоставлять категориям в качестве их равномасштабных аналогов. Могут ли они (если таковые будут выделены) составить единый корпус неклассической мысли? И, наконец, не является ли сама проблема экспликации единиц мышления неклассической философии по своему характеру и в своем истоке проблемой в сущности классической? Но тогда вправе ли мы вообще ставить перед собой задачу подобной экспликации? Относительно последнего вопроса заметим, что мы не можем дать на него отрицательный ответ, пока не исчерпаем всех возможностей положительного. Какова бы ни была природа поставленных вопросов, их обсуждение требует обращения к творчеству тех мыслителей, деятельность которых осуществлялась в условиях смены философских парадигм, и чьи идеи оказали огромное влияние на формирование самого образа современной философии как неклассической. В числе таких фигур на философском Олимпе ХХ века высится фигура М.Хайдеггера, труды которого, во многом определив философское сознание своего времени, будут играть эту определяющую роль и в веке будущем.
Интерес к фигуре Хайдеггера в плане обсуждения намеченной проблемы определен двумя обстоятельствами. Первое состоит в том, что Хайдеггер, осуществляя радикальную критику всего корпуса классической метафизики, не оставляет в стороне ее категориальный строй, как это делали многие критики классического ratio в философии ХХ века. Более того, Хайдеггер рассматривает категории в качестве оснований истинностного суждения о сущем, подчеркивая значение их как особых гносеологических инструментов в целостном осмыслении сущего. Вторым важным обстоятельством является то, что деструкция метафизики производится Хайдеггером в рамках реализации проекта новой онтологии, для осуществления которого ему были необходимы новые мыслительные средства, неизвестные классической философской традиции. Таковыми у него выступают особые кристаллизации - экзистенциалы и экзистенциальные понятия, выделенные в целях экзистенциального анализа присутствия (Dasein) как альтернативного категориальному анализу сущего. Наша гипотеза состоит в том (и ниже мы попытаемся это подтвердить), что экзистенциалы и экзистенциальные понятия играют в онтологии Хайдеггера примерно ту же роль, что и категории в рамках классической онтологии, т.е. являются основными единицами мышления.
Следует заметить, что вопрос о методологическом значении категорий и экзистенциалов не обособляется Хайдеггером в самостоятельную тему исследования и обсуждается попутно в рамках решения более масштабной задачи - построения новой онтологии. Однако это обстоятельство ничуть не сказывается на глубине и содержательности проделанного им анализа, что и позволяет тематизировать его результаты в специальном исследовании. Путевым указателем в интерпретации хайдеггеровского понимания категорий и экзистенциалов может служить тезис, высказанный им в "Бытии и времени", но не получивший там развернутого истолкования. Тезис гласит: "Экзистенциалы и категории суть две основовозможности бытийных черт" [3.С.45]. Развертывание этого тезиса показывает:
1) категории и экзистенциалы признаются Хайдеггером в качестве фундаментальных единиц онтологии, на основе которых реализуется возможность построения двух ее типов: на основе категориального анализа - классического типа, на основе экзистенциально-феноменологического анализа - неклассического;
2) категории и экзистенциалы альтернативны друг другу в смысле возможностей онтологической предикации, но в то же время и сопоставимы по своей фундаментальности (основности), хотя и не равны, в том смысле, что за категориальным мышлением обнаруживаются более изначальные - экзистенциальные основания.
Фундаментальность Хайдеггеровского подхода позволяет рассматривать экзистенциальный способ мышления не как один из вариантов неклассического, а как наиболее адекватный его сути.
2. Категории как "основные слова" и "основопонятия" метафизики
Классическая эпистемология эксплицирует категории как предельные определения действительности, которые в качестве таковых выступают предельными основаниями всего относящегося к ним знания о мире, являются, своего рода, "ядрами" понимания, основными единицами мышления, "узловыми пунктами" в сети всевозможных определений действительности [4]. В качестве таковых категории оказываются основными инструментами рационального постижения сущего, в силу чего классическая философия всегда в той или иной мере была озабочена составлением такого перечня категорий, в котором максимально была бы охвачена вся его полнота. Хайдеггер, называя категории "основопонятиями" метафизики, лишь следует тому их пониманию, которое уже было достигнуто в рамках самой метафизической традиции. Однако, он иначе ставит акцент. Внимание должно быть сосредоточено не на том, что категории есть некие "основопонятия", а на том, что они есть основопонятия метафизики, являющие метафизику изнутри самой метафизики, схватывающие само ее существо. Выступая внутри метафизики ее носителями, категории образуют каркас метафизического мышления. Эту связь метафизики с ее категориями, однако, требуется прояснить в двух аспектах: а именно в том, как метафизика являет себя в категориальном охвате сущего и что в нем является в смысле указания на ее существо.
Прослеживая метафизический исток категорий, Хайдеггер обращается к этимологии слова "категория". По-гречески kathgoria - обвинение, осуждение, приговор, словом, обличительная речь, в которой сущее выставлено на вид, налицо в том, что оно по существу есть. На почве этого языкового значения вырастает дофилософское значение категорий как таких "называющих слов", в которых схвачено существо вещи [5.С.84]. Первоначально они обнаруживают себя в онтическом подразделении сущего на классы, роды и всевозможные разряды, и лишь затем опознаются как онтологические экспликаты того, что в этом определении предшествующим образом уже сказалось. "Это всегда sze предшествующее обращение к Бытию в обсуждении (logoV) сущего есть kathgoreisqai" [3.С.44].
Сказанное Хайдеггером о категориях можно свести к одному определению: "Категории суть обнаруживающие называния сущего в аспекте того, чем сущее как таковое по своему устройству является. Как такие называния категории, собственно, опознаются при осмыслении того, что молчаливо сказывается и называется при обычном назывании и обсуждении сущего" [5.С.85]. Из этого определения вытекают два важных следствия относительно что и как категорий:
1) категории поняты как такие определяющие называния, в которых сущее выставлено на вид в том, что оно есть в своем бытийном устройстве. Имея в виду это устройство сущего, метафизика предпринимает решительный охват и развертывание сущего во всей полноте его состава, сложно схватываемого в составе категорий.
2) само это выставляющее определение сущего происходит как некое "молчаливое называние", которое невысказанно присутствует в любом повседневном высказывании о мире. По Хайдеггеру, не высказываясь в высказываниях, категории несут на себе всякое высказывание. Они настолько неприметно встроены в привычный ход наших мыслей и рассуждений, что в повседневном обращении к сущему "большинством людей на протяжении их "жизни" никогда не ощущаются, не узнаются, тем более, не понимаются как такие молчаливые называния" [Там же. С.85-86]. "Молчаливое называние" здесь - выражение, указывающее на то, как свершается метафизика в категориальном определении сущего.
Второй тезис важен тем, что позволяет на время отодвинуть на второй план традиционное понимание категорий как наиболее общих и фундаментальных понятий философии. Прежде этого категории должны быть осмыслены как такие мыслительные формы, которые, не будучи еще извлеченными и названными, фундируют любое, в том числе и далекое от философии, суждение, даже если оно наивно, банально, плоско или просто глупо.
То, что Хайдеггер именует "основными словами" языка метафизики, Аристотель много раньше назвал "родами сказываемого" о сущем [6]. "Роды сказываемого" соответствуют родам бытия. Именно под этой рубрикой "родов сказывания" Аристотель вводит в трактате "Категории" свой знаменитый список, считывая его с лексико-грамматических структур греческого языка [7]. Кант, правда, предлагает выводить список категорий из "таблицы суждений" [8], но это не меняет общего с Аристотелем понимания категорий как непонятийных форм мышления. У Канта категории выступают прежде всего как логические формы связи суждений, которые лишь затем осознаются в качестве основополагающих философских понятий.
Спрашивается, что теперь такое категории в обозначенном выше статусе фундаментальных понятий? Они есть не что иное, как именующие экспликаты того, что в нашем повседневном обращении к сущему априорно всегда уже устроено. "Категории - пишет Хайдеггер - суть основные слова языка метафизики, и потому имена для основополагающих философских понятий" [Там же.С.85]. Такое понимание снимает с категорий ложный налет обывательских представлений о них как о надуманных философией и потому весьма далеких от жизни, бесполезных абстракциях. Только поняв категории из мира повседневности, мы сможем понять их смысл как фундаментальных понятий философии. Указанный нюанс состоит в том, что те философские понятия, которые обычно и называют категориями, есть экспликаты того категориального строя, который уже представлен в логико-грамматических формах суждения. Извлеченные из форм суждения, категории как понятия становятся "самостоятельными единицами мышления" [4], своего рода кристаллизациями мысли. Словом, основополагающие понятия - это "засекания" и именования того, что априорно встроено в наше словесное обращение к бытию сущего в непонятийной, а следовательно, неопознанной и не извлеченной форме.
Та неприметность и необходимость, с какой категории встроены в наше повседневное обсуждение (логос) сущего, - свидетельство того, как метафизика скрыто правит миром повседневности и того, как она в нем устроена. Категории есть основоположения метафизики в том смысле, что в их охватывающем определении сущего уже решен вопрос о его бытии. Для дальнейшей характеристики такого предвосхищающего решения необходимо теперь обратиться к тому, что невысказанно сказалось о Бытии в метафизических категориях.
О нем сказалось то, что сущее всегда есть некоторым составом, определяемым набором категорий, и в этом есть "заранее" уже решен вопрос о его бытии. Если ориентироваться, к примеру, на аристотелевский список категорий, то эта предрешенность имеет место в утверждении, что каждое сущее в своем бытии есть некое что или сущность (oysia), есть некоторым количеством, качеством, отношением, местом, временем, положением, обладанием, действием и претерпеванием. Аристотелевский список выведен из состава возможных предикаций любого сущего. Например, о человеке можно сказать (воспользуемся примерами самого Аристотеля), что он есть некое что или сущность, длиною в три локтя, белый, больше (чем другие), на площади или в Ликее, в прошлом году, сидит, обут, режет, его режут [Категории, 4, 1b, 25-30, 2a 1-5]. Если интерпретировать сказанное Аристотелем на языке "Бытия и времени", то оно есть описание сущего имеющего место способом бытия наличного. Философские категории в этом плане суть необходимые онтологические предикаты неприсутствиеразмерного сущего, с помощью которых оно может быть налично представлено как предмет. Многосложность, с какой охвачено у Аристотеля сущее, призвана к тому, чтобы раскрыть его бытие как определенное, всегда имеющееся в наличии и потому надежное. В таком категориальном раскрытии существа сущего из его состава сущее в конечном счете оказывается вовлеченным в метафизический постав.
Но важно и другое. Согласно Хайдеггеру, в категориальном охвате полноты сущего метафизика вплотную подходит к вопросу об истине его бытия. Этот подход осуществлен, правда, со стороны что бытия, а не его как, и предопределен существом самого метафизического вопроса: что сущее по существу есть в своем бытии [9]. Заботясь о последнем, метафизика совершает онтологический промах: она упускает само это есть, а именно, Бытие, его смысл, а потому остается дисциплиной, продумывающей истину сущего, а не истину Бытия, которому само это сущее принадлежит. Несмотря на этот промах, вопрос об истинности метафизического подхода к сущему, тем не менее, остается глубокой тайной для многих критиков метафизики в конце ХIХ - начале ХХ столетий. Поэтому, несомненно, заслуживают внимания слова Хайдеггера о том, что: "Метафизику можно определить как встраиваемую в слово мысли истину о сущем как таковом в целом" [5.С.85]. Промах метафизики состоит в том, что извлечение истины здесь продумывается как человеческое дело. Встроенная в человеческое слово и принадлежащая слову, истина метафизики правит миром, в силу чего сама метафизика становится основным мировым событием. Вот почему так называемое "преодоление метафизики", а с нею и всего созданного внутри нее корпуса мышления, не кажется Хайдеггеру задачей, решение которой может состоять в паре фокуснических приемов. В конечном счете, именно на основе метафизического опыта присутствия устроено бытие человека в современном мире и сам этот мир. Поскольку же категории определены в качестве "основных слов" метафизики, они сохраняют значение важнейших инструментов познания внутримирного устройства сущего и потому не могут быть однозначно списаны в архив истории.
Другое дело, и это всячески подчеркивает Хайдеггер, что в метафизическом исследовании сущего, всегда уходит в потаенность само это есть, т.е. Бытие. В своем методическом оговоре бытия сущего метафизика не может разговорить Бытие на предмет его истины, поскольку "не дает слова самому бытию" [Там же. С.29]. Она не дает возможности сказаться ему самому, поскольку человек в ней полагается на свои собственные возможности суждения. Решаясь на исследование вопроса об устройстве сущего, он не решается на расследование экзистенциально стоящего вопроса о смысле самого Бытия. Как следствие, в онтологическом оговоре сущего на предмет того, что сущее всегда есть местом и временем, количеством и качеством, частью и целым, материей и (или) формой и т.д., метафизика уже предрешила вопрос о характере его бытия, а именно: поняла бытие как пребывание сущего в некотором составе.
Но Бытие как таковое не может быть охвачено составом категорий, потому что само не имеет состава. Состав имеет сущее в своем бытии. Искомое Хайдеггером в "Бытии и времени" есть простое бытия, как противоположное тому внутримирному устройству сущего, которое сложно понято в составе категорий. Это искомое есть истина Бытия. Она должна быть явлена или обличена не посредством той публичной "обличительной речи" (kategoria), которая свершается в повседневном истолковании сущего, и в силу которой мы промахиваемся мимо существа вопроса, а из чего-то обратного: из той абсолютной немоты, из которой только и возникает подлинная речь, как сказывание самого Бытия - из Ничто. Ставя это Ничто в центр онтологической проблематики, Хайдеггер стремится избежать метафизического предрешения вопроса о смысле Бытия (преодолеть метафизику). Продумывание смысла бытия сущего не из онтологического устройства, а из противоположной ему онтологической несостоятельности, из нетствования, из немоты, одним словом, из Ничто - есть движение мысли в обход метафизики. В таком обходном "маневре" о Бытии уже нельзя говорить, что оно есть и, тем более, сказать, что оно есть категория (спрашивается, чего?). Хайдеггер неслучайно вводит этот замысловатый оборот "бытие имеет место" вместо привычного "бытие есть". Выражение "имеет место" означает, что вопреки всей парменидовской традиции высказываний о Бытии, о нем-то об одном и нельзя сказать, что оно есть, ибо бытие есть в той же мере как и Ничто.
Такое продумывание вопроса об истине Бытия, на пути которого повсюду возникает категориально не схватываемое Ничто, требовало выделения новой реальности, в которой "живет Ничто" [10.С.148]. Для ее анализа была необходима новая методология, которой у Хайдеггера становится экзистенциально-феноменологический анализ присутствия. В ходе этого анализа им выделяются особые кристаллизации фундаментального опыта присутствия, более изначальные нежели категории, - экзистенциалы. Экзистенциалы или, иначе, экзистенциальные понятия становятся основными единицами этого анализа.
--------------------------------------------------------------------------------
3. Экзистенциалы как "бытийные черты" присутствия
Как было отмечено выше, преодолевающее метафизику изменение существа мышления, по замыслу Хайдеггера, должно состоять в том, чтобы дать слово самому Бытию. Для реализации этого замысла необходимо было выделить такую реальность, в которой Бытие само бы уже сказалось, сказавшись различным образом: например, в том, что само "выболталось" в человеческой речи при повседневном обсуждении сущего, или в том, как это сущее впоследствии было оговорено в онтологических понятиях (категориях). Для анализа такого сказывания, которое есть сказывание самого Бытия, Хайдеггер вводит понятие присутствия (Dasein).
Присутствие определяется им как такой тип сущего, который имеет место способом понимающего отношения к себе, к собственному бытию. Бытие присутствия всегда так или иначе определено до всякого определяющего называния в логосе сущего. В таком отношении к своему бытию "присутствие есть своя разомкнутость" [3.С.133]. Разомкнутость (раскрытость) эта двоякого рода: в ней разомкнуто само присутствие (собственное бытие присутствия), а в этой разомкнутости разомкнуто Бытие как таковое. Ни Кьеркегор, ни Ясперс, ни Марсель или Сартр не мыслили человеческую экзистенцию из раскрытости бытия "вот" [11.С.49]. Разомкнутость по Хайдеггеру есть способ бытия присутствия, его простая сущность. Однако раскрытие этой простой сущности бытия осуществляется у него сложно: через анализ экзистенциального устройства присутствия, что предполагает выделение в нем особых конститутивных моментов, для обозначения которых и вводится понятие экзистенциала. Экзистенциалы - способы держания такой двоякой разомкнутости (раскрытости) присутствия в простор самого Бытия. Соответственно, экзистенциально-феноменологический анализ есть такой анализ понимающего себя присутствия, в котором самоявляются структуры его бытия (его сложность), и, в тоже время, явлен его простой смысл (его простота). "?o??? феноменологии присутствия имеет характер ??????????, герменевтики, через которую бытийная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, извещает о собственном смысле бытия и основоструктурах своего бытия" [3.С.37].
Озабоченный в "Бытии и времени" в большей мере самим экзистенциальным анализом, Хайдеггер меньше уделяет внимания экспликации и экспозиции его метода, оставляя, в частности, не проясненным вопрос о методологическом статусе экзистенциалов и экзистенциальных понятий как базовых единиц аналитики. Конкретнее: не проведено ясного различия в понятиях экзистенциала и феномена, не оговорено терминологическое различие выражений "экзистенциал" и "экзистенциальное понятие", наконец, не определен сам термин "экзистенциал". Столь чуткий к лингвистическим нюансам аристотелевского слова "категория", Хайдеггер как будто "забывает" прояснить языковую подоплеку основополагающего для его философии термина, у которого, кстати, в отличие от греческого слова (напомним - обвинение, осуждение) нет повседневного дофилософского значения.
Слово existenzial производно от existenzia (существование), подобно тому, как "потенциал" образовано от "потенция", а "материал" - от "материя". Грамматическая форма множественного числа - "экзистенциалы", "материалы", "потенциалы" и проч. - указывает на общее смысловое значение такого рода терминов: они выявляют сложное устройство (структуру, состав) той реальности, к которой относятся. В соответствии с этим языковым значением, экзистенциалы суть структуры экзистенции как способа бытия присутствия. Следовательно, экзистенциальная аналитика присутствия, так же как и категориальный анализ, ориентирована на выявление структурных моментов бытийного устройства, с той, правда, разницей, что если в первом случае имеется в виду присутствиеразмерное (экстатически выступающее) сущее, каковым является присутствие, то во втором - сущее неприсутствиеразмерное, имеющее место способом бытия наличного.
Нацеленность экзистенциальной аналитики на экспликацию в бытийном устройстве присутствия экзистенциально-феноменологического состава обнаруживает, таким образом, явную параллель с категориальным определением состава сущего. Под рубрикой "экзистенциал" Хайдеггер выводит такие определенности бытия присутствия, как: "люди" (das Man), бытие-в, расположение, понимание, речь, забота, смерть, совесть, время и т.д. По аналогии с аристотелевским определением состава сущего, о всяком присутствии можно сказать, что в горизонте своих бытийных возможностей оно есть человек (Man), имеет онтологическую структуру бытия-в (благодаря чему может быть онтически определено как где - в Ликее), временит, (благодаря чему может быть онтически определено как когда - вчера), озабочено, испытывает зов совести, заступает в смерть, понимает, расположено, говорит и т.д. Эта параллель могла бы стать более заметной, если бы мы могли по аналогии с аристотелевским определением категорий как родов бытия назвать экзистенциалы родами присутствия. Но это невозможно, поскольку употребление термина "род" в отношении присутствия разрушило бы тот онтологический смысл, в котором Хайдеггер вводит понятие Dasein уже в первых параграфах "Бытия и времени". Способ бытия присутствия экзистенциален, следовательно, не имеет черт предицируемой всеобщности: "Бытие никак не род, не бытие для сущего во всеобщности..." (Хайдеггер здесь имеет в виду то, что Бытие не есть предикат сущего, выявляющий его всеобщность) [Там же. С.439].
Если категории - роды сущего, имеющего место способом бытия наличного, то экзистенциальные понятия - определения бытийных черт того, что налично представлено быть не может. Сам термин "экзистенциальный" у Хайдеггера часто употребляется как синоним "неналичного". Он пишет: "Анализ бытийных черт бытия-вот экзистенциальный. Этим сказано: черты тут не свойства чего-то наличного, но сущностно экзистенциальные способы быть" [Там же. С.133]. В этой связи Хайдеггер указывает на две черты экзистенциальной феноменологии: приоритет existenzia над essenzia и то, что присутствие определено как "всегда мое", т.е. устанавливается приоритет кто над что. Экзистенциальный анализ сосредоточен, тем самым, на раскрытии "всегда своих" бытийных способностей присутствия, которые никогда не могут быть даны налично, а всегда раскрываются как бытийные возможности, возобновление которых присутствие всегда берет на себя само. Положение, что присутствие есть экзистенциально, означает, что оно держится в горизонте возможностей, которые само для себя создает и различным образом реализует (или не реализует). Поскольку в экзистенциалах имеется в виду определение таковых бытийных способностей, они не могут быть подведены под понятие рода. Экзистенциалы не роды присутствия уже потому, что определены как "всегда мои". Забота, совесть, смерть, временность, бытие-в (как пространственный модус присутствия) - всегда свои бытийные возможности присутствия, из которых оно, к тому же, всегда может выбрать "самые свои". По Хайдеггеру присутствие - не род, даже в том случае, когда о нем говорится как о присутствии "неизвестного рода": например, когда речь заходит о людскости присутствия. Как "сущностный экзистенциал" людскость есть своя возможность присутствия, но не единственная, необходимая и тотально необратимая экзистенциальная возможность. Экзистенциалы не роды еще и потому, что каждый из них сам по себе являет простой смысл бытия, раскрывая при этом смысл другого экзистенциала (например, экзистенциалы заботы или времени), в то время как категории остаются непроницаемыми друг для друга характеристиками сущего, схватывающими его лишь в сложном составе.
Рассмотрим другой вопрос. Если экзистенциал - бытийная черта присутствия, то что такое экзистенциальное понятие? Этот термин Хайдеггер вводит наряду с термином "экзистенциал", вводит осторожно, по мере вхождения читателя в специфику "Бытия и времени". Однако, относительно того, в чем заключается различие экзистенциалов и экзистенциальных понятий, Хайдеггер не дает соответствующих разъяснений. Формально к числу экзистенциальных понятий можно отнести все те понятия, которые вводятся или используются в рамках аналитики присутствия, однако "экономность", с какой Хайдеггер употребляет термины "экзистенциал" и "экзистенциальное понятие" подчеркивает то обстоятельство, что акцент сделан не на понятии в его классическом статусе, а на той онтологической структуре, которая выявляется и которая является экзистенциальной почвой понятий вообще, в том числе и категорий как "основопонятий" метафизики. Экзистенциалы - не понятия в том смысле, что они есть "живые" бытийные черты присутствия, иначе - отличительные способности быть, кристаллизации этих бытийных способностей, и в этом их фундаментальное отличие от категорий как родов сказывания. Если же о них вести речь как о понятиях (хотя и экзистенциальных), то они суть экспликаты таковых бытийных черт (способностей). В них феноменологически выделены исходные бытийные структуры опыта присутствия, почему они и становятся основными единицами экзистенциально-феноменологического анализа. Экзистенциальные понятия, таким образом, несут на себе двойную смысловую нагрузку: они, с одной стороны, - свидетельства фундаментального опыта присутствия, его "основофеномены", а с другой - выделенные единицы экзистенциальной феноменологии, "называющие определения", скрепляющие структурное целое новой онтологии как учения о Бытии. Различие между экзистенциалами и экзистенциальными понятиями имеет, таким образом, характер указанного выше различия категорий как "основных слов" и как "основных понятий" метафизики. Это различие можно охарактеризовать как различие дорефлективного и рефлективного мышления.
Сложнее дело обстоит с различением экзистенциалов и феноменов. Подчеркивая феноменальную открытость (данность) структур экзистенции, автор "Бытия и времени" склонен скорее отождествлять эти понятия, нежели различать. Но если иметь в виду подчеркнутый выше смысл аналитики присутствия как аналитики его устройства, то можно усмотреть и некоторое, не показанное самим Хайдеггером, различие: экзистенциалы есть не что иное, как "выстроенные феномены" (выражение В.А.Конева). Например, в экзистенциальных конститутивах Бытие-в, "люди", расположение, понимание, речь выстраивается исходный для анализа присутствия целостный феномен Бытия-в-мире. Сложность, однако, состоит в этом, что в этом "участвуют" и другие выстроенные феномены, которые не определяются в качестве экзистенциалов: мир, подручность, отсылание, знак и т.д. И хотя экзистенциалы и охарактеризованы как "сущностные", "исходные" и "основные" феномены присутствия, этим мало прояснен их методологический статус. В этой связи исследователям Хайдеггера еще предстоит прояснить, какое место занимает экзистенциология в рамках феноменологии. Заметим, что ведущим мотивом обоснования Новой онтологии у Хайдеггера выступает тезис: "онтология возможна только как феноменология" [3.С.35]. Непроясненность методологического статуса экзистенциала сказывается и на том, что у Хайдеггера нет определенного списка экзистенциальных понятий, аналогичного аристотелевскому или кантовскому спискам категорий.
Указанные неясности - свидетельство тех неизбежных трудностей экспликации новых структур мысли и создания нового языка, с которыми, как правило, сталкивается мыслитель в процессе формирования нового типа мышления. И несмотря на то, что Хайдеггер в значительной мере обошел вопрос о роли экзистенциалов и экзистенциальных понятий как возможных экспликатов нового неклассического опыта мышления, его заслуга несомненна в другом: в том, что он не только выявил метафизическую природу категорий, но и переосмыслил их онтологический статус применительно к задачам новой фундаментальной онтологии. В рамках последней категориальный анализ сущего и сопутствующая ему метафизика оказываются одним из возможных вариантов онтологического понимания мира, имеющим под собой определенное экзистенциальное основание. Им является то, что категориальный охват сущего есть развертывание определенной бытийной способности понимающей себя экзистенции, исходный смысл которой раскрывается в заботе. В категориях научная экзистенция озабочена своим внутримирным устройством. Экзистенциальная забота о своим Бытии-в-мире есть та исходная онтологическая структура, тот изначальный опыт присутствия, в котором раскрыто простое бытия, скрытое в многообразном категориальном истолковании сущего. Этот ход мысли нацеливает на глубокое исследование экзистенциальной природы самих категорий (с целью обнаружения в них более фундаментальных структур), что пока не является нашей задачей, но то обстоятельство, что такая попытка предпринималась самим Хайдеггером в интерпретациях феноменов пространственности и временности, говорит о возможных перспективах такого исследования. Здесь же подчеркнем, что категории в новом экзистенциальном прочтении неизбежно лишаются статуса изначальных, далее неразложимых структур мысли, что однако не исключает их ведущего значения для понимания внутримирного устройства сущего. Выявление экзистенциальной природы категорий как и всего копуса классической рациональности имеет, таким образом, решающее значение для понимания существа новой, неклассической рациональности.
--------------------------------------------------------------------------------
Примечания
[1] Пробуждение интереса к этой проблеме в нашей стране связано с выходом совместной публикации трех авторов, отдельные положения которой получили дальнейшее развитие как в их работах, так и в творчестве других исследователей. Имеется в виду статья: Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев В.С. Классическая и современная буржуазная философия. Опыт эпистемологического сопоставления // Вопросы философии. 1970. №12. С.23-38; 1971. №4. С.58-73.
[2] Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси: Минциереба, 1984.
[3] Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad marginem, 1997.
[4] Борисов В.Н. Категориальное знание: гносеологическая природа, формы, способы функционирования // Категориальные основания научного познания. Межвузовский сб. науч. статей. Куйбышев: Изд-во Куйбышевского университета, 1988.
[5] Хайдеггер М. Время и Бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.
[6] Ссылки на Аристотеля делаются по изданию: Сочинения: В 4 т. Т.2. М.: Мысль, 1978. С.51-90.
[7] Это обстоятельство впоследствии стало основанием для неверного вывода Э.Бенвениста о том, что выделенные Аристотелем категории являются всего лишь "транспозицией категорий языка". См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С.104-114.
[8] Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.
[9] Закономерно, что главенствующей категорией у Аристотеля оказывается oysia (чтойность, что-бытия), как первостепенный онтологический предикат, в то время как все остальные категории отражают ее состав. См.: Борисов В.Н. О смысле категории "oysia" в философии Аристотеля // Вестн. Самарского гос. ун-та, 1996, №1. Самара: Изд-во "Самарский университет", С.5-16.
[10] Конев В.А. Онтология культуры (Избранные работы). Самара: Изд-во "Самарский университет", 1998.
[11] Херрман Ф.-В. фон. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. Томск: Водолей, 1997.
--------------------------------------------------------------------------------
Анотация
Одной из проблем современной философии является проблема экспликации формирующегося внутри нее нового неклассического типа рациональности. Решение этой проблемы требует извлечения из арсенала мыслительных средств неклассической философии таких кристаллизаций или единиц мышления, которые несли бы на себе признаки неклассичности и, в то же время, были бы по своей фундаментальности сопоставимы с категориями классической философии. Такими эквивалентами категорий, в смысле их методологического значения, в рамках экзистенциально-феноменологического анализа присутствия (Dasein), предложенного М.Хайдеггером, являются экзистенциалы и экзистенциальные понятия. Статья посвящена выяснению методологической роли категорий и экзистенциалов как экспликатов соответственно классического и неклассического типов мышления.
--------------------------------------------------------------------------------
Anotation
Uyri Razinov.
The concepts of Category and Existenzial in M. Heidegger's philosophy.
One of the problems of contemporary philosophy is the problem of explication of a new postclassical type of rationality. The solution of this problem requires exstraction of the cristallizations or elements of mentality from thinking means' store of postclassical philosophy, which would contain postclassical features. These new elements of thinking should be as fundamental as categories of classical philosophy. Such equivalents of categories in the meaning of their metodological importance are existenzials and existential notions, suggested by M.Heidegger within the limits of existential/phenomenological analysis of Dasein. The article deal with clearing up the methodological role of categories and existenzials as explications of classical and postclassical type of mind.
ПОНЯТИЯ КАТЕГОРИИ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛА В ФИЛОСОФИИ М.ХАЙДЕГГЕРА
анотация
anotation
1. К проблеме экспликации единиц неклассического мышления
Философской мысли грядущего столетия предстоит разделить участь философии ХХ века: быть озабоченной решением одной фундаментальной проблемы - проблемы поиска и экспликации неклассических форм рациональности, которая в последнее время неоднократно поднималась рядом исследователей [1]. Сравнительный анализ классического и неклассического типов мышления показывает, что так называемая "современная философия" современна лишь в той мере, в какой она реализует в себе, по выражению М.К.Мамардашвили, "неклассический идеал рациональности" [2]. Современность "современной философии" определяется сегодня тем, в какой степени она способна схватить и осмыслить те неклассические эффекты, с которыми почти повсеместно сталкиваются философы и ученые в ХХ веке, идет ли речь о жизни сознания, общества, культуры или истории. Ее актуальность сегодня оценивается по тому, способна ли она выработать новые концептуальные структуры понимания, методы анализа и соответствующую им стилистику мышления. В выявлении подобных структур, методов и стиля мышления, собственно, и состоит суть названной проблемы. Масштабность ее, однако, такова, что вынуждает нас ограничиться выбором одного из направлений, в котором может быть осуществлен поиск неклассических форм рациональности. Тематически это направление может быть определено как проблема вычленения таких кристаллизаций неклассического опыта мысли, которые по своей методологической роли были бы сопоставимы с категориями классической философии.
В рамках классической философии такими кристаллизованными единицами мышления принято считать категории, которые усилиями Аристотеля и Канта выдвигаются на передний план метафизики, где им отводится роль опорных оснований, способных нести на себе все здание метафизики. Выступая в ранге особых, наиболее общих понятий философии, категории оказываются экспликатами некоторых предельных, далее неразложимых структур смысла. Квалификация метафизического строя мысли как категориального приобретает в рамках неклассического анализа мышления особый, подчеркнуто критический смысл. Особенно отличительна в этом отношении философия М.Хайдеггера, у которого категории определяются как такие рассудочные формы мышления о сущем, в которых, с одной стороны, предметно представлен состав сущего, но, вместе с тем, всегда уже упущен вопрос об истине его бытия.
Если приведенное выше определение методологической роли категорий в рамках классического типа рациональности выглядит достаточно ясным, то обнаружение соответствующих эквивалентов в архитектонике неклассического мышления остается открытой проблемой. Не ясно прежде всего то, какие единицы мышления следует противопоставлять категориям в качестве их равномасштабных аналогов. Могут ли они (если таковые будут выделены) составить единый корпус неклассической мысли? И, наконец, не является ли сама проблема экспликации единиц мышления неклассической философии по своему характеру и в своем истоке проблемой в сущности классической? Но тогда вправе ли мы вообще ставить перед собой задачу подобной экспликации? Относительно последнего вопроса заметим, что мы не можем дать на него отрицательный ответ, пока не исчерпаем всех возможностей положительного. Какова бы ни была природа поставленных вопросов, их обсуждение требует обращения к творчеству тех мыслителей, деятельность которых осуществлялась в условиях смены философских парадигм, и чьи идеи оказали огромное влияние на формирование самого образа современной философии как неклассической. В числе таких фигур на философском Олимпе ХХ века высится фигура М.Хайдеггера, труды которого, во многом определив философское сознание своего времени, будут играть эту определяющую роль и в веке будущем.
Интерес к фигуре Хайдеггера в плане обсуждения намеченной проблемы определен двумя обстоятельствами. Первое состоит в том, что Хайдеггер, осуществляя радикальную критику всего корпуса классической метафизики, не оставляет в стороне ее категориальный строй, как это делали многие критики классического ratio в философии ХХ века. Более того, Хайдеггер рассматривает категории в качестве оснований истинностного суждения о сущем, подчеркивая значение их как особых гносеологических инструментов в целостном осмыслении сущего. Вторым важным обстоятельством является то, что деструкция метафизики производится Хайдеггером в рамках реализации проекта новой онтологии, для осуществления которого ему были необходимы новые мыслительные средства, неизвестные классической философской традиции. Таковыми у него выступают особые кристаллизации - экзистенциалы и экзистенциальные понятия, выделенные в целях экзистенциального анализа присутствия (Dasein) как альтернативного категориальному анализу сущего. Наша гипотеза состоит в том (и ниже мы попытаемся это подтвердить), что экзистенциалы и экзистенциальные понятия играют в онтологии Хайдеггера примерно ту же роль, что и категории в рамках классической онтологии, т.е. являются основными единицами мышления.
Следует заметить, что вопрос о методологическом значении категорий и экзистенциалов не обособляется Хайдеггером в самостоятельную тему исследования и обсуждается попутно в рамках решения более масштабной задачи - построения новой онтологии. Однако это обстоятельство ничуть не сказывается на глубине и содержательности проделанного им анализа, что и позволяет тематизировать его результаты в специальном исследовании. Путевым указателем в интерпретации хайдеггеровского понимания категорий и экзистенциалов может служить тезис, высказанный им в "Бытии и времени", но не получивший там развернутого истолкования. Тезис гласит: "Экзистенциалы и категории суть две основовозможности бытийных черт" [3.С.45]. Развертывание этого тезиса показывает:
1) категории и экзистенциалы признаются Хайдеггером в качестве фундаментальных единиц онтологии, на основе которых реализуется возможность построения двух ее типов: на основе категориального анализа - классического типа, на основе экзистенциально-феноменологического анализа - неклассического;
2) категории и экзистенциалы альтернативны друг другу в смысле возможностей онтологической предикации, но в то же время и сопоставимы по своей фундаментальности (основности), хотя и не равны, в том смысле, что за категориальным мышлением обнаруживаются более изначальные - экзистенциальные основания.
Фундаментальность Хайдеггеровского подхода позволяет рассматривать экзистенциальный способ мышления не как один из вариантов неклассического, а как наиболее адекватный его сути.
2. Категории как "основные слова" и "основопонятия" метафизики
Классическая эпистемология эксплицирует категории как предельные определения действительности, которые в качестве таковых выступают предельными основаниями всего относящегося к ним знания о мире, являются, своего рода, "ядрами" понимания, основными единицами мышления, "узловыми пунктами" в сети всевозможных определений действительности [4]. В качестве таковых категории оказываются основными инструментами рационального постижения сущего, в силу чего классическая философия всегда в той или иной мере была озабочена составлением такого перечня категорий, в котором максимально была бы охвачена вся его полнота. Хайдеггер, называя категории "основопонятиями" метафизики, лишь следует тому их пониманию, которое уже было достигнуто в рамках самой метафизической традиции. Однако, он иначе ставит акцент. Внимание должно быть сосредоточено не на том, что категории есть некие "основопонятия", а на том, что они есть основопонятия метафизики, являющие метафизику изнутри самой метафизики, схватывающие само ее существо. Выступая внутри метафизики ее носителями, категории образуют каркас метафизического мышления. Эту связь метафизики с ее категориями, однако, требуется прояснить в двух аспектах: а именно в том, как метафизика являет себя в категориальном охвате сущего и что в нем является в смысле указания на ее существо.
Прослеживая метафизический исток категорий, Хайдеггер обращается к этимологии слова "категория". По-гречески kathgoria - обвинение, осуждение, приговор, словом, обличительная речь, в которой сущее выставлено на вид, налицо в том, что оно по существу есть. На почве этого языкового значения вырастает дофилософское значение категорий как таких "называющих слов", в которых схвачено существо вещи [5.С.84]. Первоначально они обнаруживают себя в онтическом подразделении сущего на классы, роды и всевозможные разряды, и лишь затем опознаются как онтологические экспликаты того, что в этом определении предшествующим образом уже сказалось. "Это всегда sze предшествующее обращение к Бытию в обсуждении (logoV) сущего есть kathgoreisqai" [3.С.44].
Сказанное Хайдеггером о категориях можно свести к одному определению: "Категории суть обнаруживающие называния сущего в аспекте того, чем сущее как таковое по своему устройству является. Как такие называния категории, собственно, опознаются при осмыслении того, что молчаливо сказывается и называется при обычном назывании и обсуждении сущего" [5.С.85]. Из этого определения вытекают два важных следствия относительно что и как категорий:
1) категории поняты как такие определяющие называния, в которых сущее выставлено на вид в том, что оно есть в своем бытийном устройстве. Имея в виду это устройство сущего, метафизика предпринимает решительный охват и развертывание сущего во всей полноте его состава, сложно схватываемого в составе категорий.
2) само это выставляющее определение сущего происходит как некое "молчаливое называние", которое невысказанно присутствует в любом повседневном высказывании о мире. По Хайдеггеру, не высказываясь в высказываниях, категории несут на себе всякое высказывание. Они настолько неприметно встроены в привычный ход наших мыслей и рассуждений, что в повседневном обращении к сущему "большинством людей на протяжении их "жизни" никогда не ощущаются, не узнаются, тем более, не понимаются как такие молчаливые называния" [Там же. С.85-86]. "Молчаливое называние" здесь - выражение, указывающее на то, как свершается метафизика в категориальном определении сущего.
Второй тезис важен тем, что позволяет на время отодвинуть на второй план традиционное понимание категорий как наиболее общих и фундаментальных понятий философии. Прежде этого категории должны быть осмыслены как такие мыслительные формы, которые, не будучи еще извлеченными и названными, фундируют любое, в том числе и далекое от философии, суждение, даже если оно наивно, банально, плоско или просто глупо.
То, что Хайдеггер именует "основными словами" языка метафизики, Аристотель много раньше назвал "родами сказываемого" о сущем [6]. "Роды сказываемого" соответствуют родам бытия. Именно под этой рубрикой "родов сказывания" Аристотель вводит в трактате "Категории" свой знаменитый список, считывая его с лексико-грамматических структур греческого языка [7]. Кант, правда, предлагает выводить список категорий из "таблицы суждений" [8], но это не меняет общего с Аристотелем понимания категорий как непонятийных форм мышления. У Канта категории выступают прежде всего как логические формы связи суждений, которые лишь затем осознаются в качестве основополагающих философских понятий.
Спрашивается, что теперь такое категории в обозначенном выше статусе фундаментальных понятий? Они есть не что иное, как именующие экспликаты того, что в нашем повседневном обращении к сущему априорно всегда уже устроено. "Категории - пишет Хайдеггер - суть основные слова языка метафизики, и потому имена для основополагающих философских понятий" [Там же.С.85]. Такое понимание снимает с категорий ложный налет обывательских представлений о них как о надуманных философией и потому весьма далеких от жизни, бесполезных абстракциях. Только поняв категории из мира повседневности, мы сможем понять их смысл как фундаментальных понятий философии. Указанный нюанс состоит в том, что те философские понятия, которые обычно и называют категориями, есть экспликаты того категориального строя, который уже представлен в логико-грамматических формах суждения. Извлеченные из форм суждения, категории как понятия становятся "самостоятельными единицами мышления" [4], своего рода кристаллизациями мысли. Словом, основополагающие понятия - это "засекания" и именования того, что априорно встроено в наше словесное обращение к бытию сущего в непонятийной, а следовательно, неопознанной и не извлеченной форме.
Та неприметность и необходимость, с какой категории встроены в наше повседневное обсуждение (логос) сущего, - свидетельство того, как метафизика скрыто правит миром повседневности и того, как она в нем устроена. Категории есть основоположения метафизики в том смысле, что в их охватывающем определении сущего уже решен вопрос о его бытии. Для дальнейшей характеристики такого предвосхищающего решения необходимо теперь обратиться к тому, что невысказанно сказалось о Бытии в метафизических категориях.
О нем сказалось то, что сущее всегда есть некоторым составом, определяемым набором категорий, и в этом есть "заранее" уже решен вопрос о его бытии. Если ориентироваться, к примеру, на аристотелевский список категорий, то эта предрешенность имеет место в утверждении, что каждое сущее в своем бытии есть некое что или сущность (oysia), есть некоторым количеством, качеством, отношением, местом, временем, положением, обладанием, действием и претерпеванием. Аристотелевский список выведен из состава возможных предикаций любого сущего. Например, о человеке можно сказать (воспользуемся примерами самого Аристотеля), что он есть некое что или сущность, длиною в три локтя, белый, больше (чем другие), на площади или в Ликее, в прошлом году, сидит, обут, режет, его режут [Категории, 4, 1b, 25-30, 2a 1-5]. Если интерпретировать сказанное Аристотелем на языке "Бытия и времени", то оно есть описание сущего имеющего место способом бытия наличного. Философские категории в этом плане суть необходимые онтологические предикаты неприсутствиеразмерного сущего, с помощью которых оно может быть налично представлено как предмет. Многосложность, с какой охвачено у Аристотеля сущее, призвана к тому, чтобы раскрыть его бытие как определенное, всегда имеющееся в наличии и потому надежное. В таком категориальном раскрытии существа сущего из его состава сущее в конечном счете оказывается вовлеченным в метафизический постав.
Но важно и другое. Согласно Хайдеггеру, в категориальном охвате полноты сущего метафизика вплотную подходит к вопросу об истине его бытия. Этот подход осуществлен, правда, со стороны что бытия, а не его как, и предопределен существом самого метафизического вопроса: что сущее по существу есть в своем бытии [9]. Заботясь о последнем, метафизика совершает онтологический промах: она упускает само это есть, а именно, Бытие, его смысл, а потому остается дисциплиной, продумывающей истину сущего, а не истину Бытия, которому само это сущее принадлежит. Несмотря на этот промах, вопрос об истинности метафизического подхода к сущему, тем не менее, остается глубокой тайной для многих критиков метафизики в конце ХIХ - начале ХХ столетий. Поэтому, несомненно, заслуживают внимания слова Хайдеггера о том, что: "Метафизику можно определить как встраиваемую в слово мысли истину о сущем как таковом в целом" [5.С.85]. Промах метафизики состоит в том, что извлечение истины здесь продумывается как человеческое дело. Встроенная в человеческое слово и принадлежащая слову, истина метафизики правит миром, в силу чего сама метафизика становится основным мировым событием. Вот почему так называемое "преодоление метафизики", а с нею и всего созданного внутри нее корпуса мышления, не кажется Хайдеггеру задачей, решение которой может состоять в паре фокуснических приемов. В конечном счете, именно на основе метафизического опыта присутствия устроено бытие человека в современном мире и сам этот мир. Поскольку же категории определены в качестве "основных слов" метафизики, они сохраняют значение важнейших инструментов познания внутримирного устройства сущего и потому не могут быть однозначно списаны в архив истории.
Другое дело, и это всячески подчеркивает Хайдеггер, что в метафизическом исследовании сущего, всегда уходит в потаенность само это есть, т.е. Бытие. В своем методическом оговоре бытия сущего метафизика не может разговорить Бытие на предмет его истины, поскольку "не дает слова самому бытию" [Там же. С.29]. Она не дает возможности сказаться ему самому, поскольку человек в ней полагается на свои собственные возможности суждения. Решаясь на исследование вопроса об устройстве сущего, он не решается на расследование экзистенциально стоящего вопроса о смысле самого Бытия. Как следствие, в онтологическом оговоре сущего на предмет того, что сущее всегда есть местом и временем, количеством и качеством, частью и целым, материей и (или) формой и т.д., метафизика уже предрешила вопрос о характере его бытия, а именно: поняла бытие как пребывание сущего в некотором составе.
Но Бытие как таковое не может быть охвачено составом категорий, потому что само не имеет состава. Состав имеет сущее в своем бытии. Искомое Хайдеггером в "Бытии и времени" есть простое бытия, как противоположное тому внутримирному устройству сущего, которое сложно понято в составе категорий. Это искомое есть истина Бытия. Она должна быть явлена или обличена не посредством той публичной "обличительной речи" (kategoria), которая свершается в повседневном истолковании сущего, и в силу которой мы промахиваемся мимо существа вопроса, а из чего-то обратного: из той абсолютной немоты, из которой только и возникает подлинная речь, как сказывание самого Бытия - из Ничто. Ставя это Ничто в центр онтологической проблематики, Хайдеггер стремится избежать метафизического предрешения вопроса о смысле Бытия (преодолеть метафизику). Продумывание смысла бытия сущего не из онтологического устройства, а из противоположной ему онтологической несостоятельности, из нетствования, из немоты, одним словом, из Ничто - есть движение мысли в обход метафизики. В таком обходном "маневре" о Бытии уже нельзя говорить, что оно есть и, тем более, сказать, что оно есть категория (спрашивается, чего?). Хайдеггер неслучайно вводит этот замысловатый оборот "бытие имеет место" вместо привычного "бытие есть". Выражение "имеет место" означает, что вопреки всей парменидовской традиции высказываний о Бытии, о нем-то об одном и нельзя сказать, что оно есть, ибо бытие есть в той же мере как и Ничто.
Такое продумывание вопроса об истине Бытия, на пути которого повсюду возникает категориально не схватываемое Ничто, требовало выделения новой реальности, в которой "живет Ничто" [10.С.148]. Для ее анализа была необходима новая методология, которой у Хайдеггера становится экзистенциально-феноменологический анализ присутствия. В ходе этого анализа им выделяются особые кристаллизации фундаментального опыта присутствия, более изначальные нежели категории, - экзистенциалы. Экзистенциалы или, иначе, экзистенциальные понятия становятся основными единицами этого анализа.
--------------------------------------------------------------------------------
3. Экзистенциалы как "бытийные черты" присутствия
Как было отмечено выше, преодолевающее метафизику изменение существа мышления, по замыслу Хайдеггера, должно состоять в том, чтобы дать слово самому Бытию. Для реализации этого замысла необходимо было выделить такую реальность, в которой Бытие само бы уже сказалось, сказавшись различным образом: например, в том, что само "выболталось" в человеческой речи при повседневном обсуждении сущего, или в том, как это сущее впоследствии было оговорено в онтологических понятиях (категориях). Для анализа такого сказывания, которое есть сказывание самого Бытия, Хайдеггер вводит понятие присутствия (Dasein).
Присутствие определяется им как такой тип сущего, который имеет место способом понимающего отношения к себе, к собственному бытию. Бытие присутствия всегда так или иначе определено до всякого определяющего называния в логосе сущего. В таком отношении к своему бытию "присутствие есть своя разомкнутость" [3.С.133]. Разомкнутость (раскрытость) эта двоякого рода: в ней разомкнуто само присутствие (собственное бытие присутствия), а в этой разомкнутости разомкнуто Бытие как таковое. Ни Кьеркегор, ни Ясперс, ни Марсель или Сартр не мыслили человеческую экзистенцию из раскрытости бытия "вот" [11.С.49]. Разомкнутость по Хайдеггеру есть способ бытия присутствия, его простая сущность. Однако раскрытие этой простой сущности бытия осуществляется у него сложно: через анализ экзистенциального устройства присутствия, что предполагает выделение в нем особых конститутивных моментов, для обозначения которых и вводится понятие экзистенциала. Экзистенциалы - способы держания такой двоякой разомкнутости (раскрытости) присутствия в простор самого Бытия. Соответственно, экзистенциально-феноменологический анализ есть такой анализ понимающего себя присутствия, в котором самоявляются структуры его бытия (его сложность), и, в тоже время, явлен его простой смысл (его простота). "?o??? феноменологии присутствия имеет характер ??????????, герменевтики, через которую бытийная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, извещает о собственном смысле бытия и основоструктурах своего бытия" [3.С.37].
Озабоченный в "Бытии и времени" в большей мере самим экзистенциальным анализом, Хайдеггер меньше уделяет внимания экспликации и экспозиции его метода, оставляя, в частности, не проясненным вопрос о методологическом статусе экзистенциалов и экзистенциальных понятий как базовых единиц аналитики. Конкретнее: не проведено ясного различия в понятиях экзистенциала и феномена, не оговорено терминологическое различие выражений "экзистенциал" и "экзистенциальное понятие", наконец, не определен сам термин "экзистенциал". Столь чуткий к лингвистическим нюансам аристотелевского слова "категория", Хайдеггер как будто "забывает" прояснить языковую подоплеку основополагающего для его философии термина, у которого, кстати, в отличие от греческого слова (напомним - обвинение, осуждение) нет повседневного дофилософского значения.
Слово existenzial производно от existenzia (существование), подобно тому, как "потенциал" образовано от "потенция", а "материал" - от "материя". Грамматическая форма множественного числа - "экзистенциалы", "материалы", "потенциалы" и проч. - указывает на общее смысловое значение такого рода терминов: они выявляют сложное устройство (структуру, состав) той реальности, к которой относятся. В соответствии с этим языковым значением, экзистенциалы суть структуры экзистенции как способа бытия присутствия. Следовательно, экзистенциальная аналитика присутствия, так же как и категориальный анализ, ориентирована на выявление структурных моментов бытийного устройства, с той, правда, разницей, что если в первом случае имеется в виду присутствиеразмерное (экстатически выступающее) сущее, каковым является присутствие, то во втором - сущее неприсутствиеразмерное, имеющее место способом бытия наличного.
Нацеленность экзистенциальной аналитики на экспликацию в бытийном устройстве присутствия экзистенциально-феноменологического состава обнаруживает, таким образом, явную параллель с категориальным определением состава сущего. Под рубрикой "экзистенциал" Хайдеггер выводит такие определенности бытия присутствия, как: "люди" (das Man), бытие-в, расположение, понимание, речь, забота, смерть, совесть, время и т.д. По аналогии с аристотелевским определением состава сущего, о всяком присутствии можно сказать, что в горизонте своих бытийных возможностей оно есть человек (Man), имеет онтологическую структуру бытия-в (благодаря чему может быть онтически определено как где - в Ликее), временит, (благодаря чему может быть онтически определено как когда - вчера), озабочено, испытывает зов совести, заступает в смерть, понимает, расположено, говорит и т.д. Эта параллель могла бы стать более заметной, если бы мы могли по аналогии с аристотелевским определением категорий как родов бытия назвать экзистенциалы родами присутствия. Но это невозможно, поскольку употребление термина "род" в отношении присутствия разрушило бы тот онтологический смысл, в котором Хайдеггер вводит понятие Dasein уже в первых параграфах "Бытия и времени". Способ бытия присутствия экзистенциален, следовательно, не имеет черт предицируемой всеобщности: "Бытие никак не род, не бытие для сущего во всеобщности..." (Хайдеггер здесь имеет в виду то, что Бытие не есть предикат сущего, выявляющий его всеобщность) [Там же. С.439].
Если категории - роды сущего, имеющего место способом бытия наличного, то экзистенциальные понятия - определения бытийных черт того, что налично представлено быть не может. Сам термин "экзистенциальный" у Хайдеггера часто употребляется как синоним "неналичного". Он пишет: "Анализ бытийных черт бытия-вот экзистенциальный. Этим сказано: черты тут не свойства чего-то наличного, но сущностно экзистенциальные способы быть" [Там же. С.133]. В этой связи Хайдеггер указывает на две черты экзистенциальной феноменологии: приоритет existenzia над essenzia и то, что присутствие определено как "всегда мое", т.е. устанавливается приоритет кто над что. Экзистенциальный анализ сосредоточен, тем самым, на раскрытии "всегда своих" бытийных способностей присутствия, которые никогда не могут быть даны налично, а всегда раскрываются как бытийные возможности, возобновление которых присутствие всегда берет на себя само. Положение, что присутствие есть экзистенциально, означает, что оно держится в горизонте возможностей, которые само для себя создает и различным образом реализует (или не реализует). Поскольку в экзистенциалах имеется в виду определение таковых бытийных способностей, они не могут быть подведены под понятие рода. Экзистенциалы не роды присутствия уже потому, что определены как "всегда мои". Забота, совесть, смерть, временность, бытие-в (как пространственный модус присутствия) - всегда свои бытийные возможности присутствия, из которых оно, к тому же, всегда может выбрать "самые свои". По Хайдеггеру присутствие - не род, даже в том случае, когда о нем говорится как о присутствии "неизвестного рода": например, когда речь заходит о людскости присутствия. Как "сущностный экзистенциал" людскость есть своя возможность присутствия, но не единственная, необходимая и тотально необратимая экзистенциальная возможность. Экзистенциалы не роды еще и потому, что каждый из них сам по себе являет простой смысл бытия, раскрывая при этом смысл другого экзистенциала (например, экзистенциалы заботы или времени), в то время как категории остаются непроницаемыми друг для друга характеристиками сущего, схватывающими его лишь в сложном составе.
Рассмотрим другой вопрос. Если экзистенциал - бытийная черта присутствия, то что такое экзистенциальное понятие? Этот термин Хайдеггер вводит наряду с термином "экзистенциал", вводит осторожно, по мере вхождения читателя в специфику "Бытия и времени". Однако, относительно того, в чем заключается различие экзистенциалов и экзистенциальных понятий, Хайдеггер не дает соответствующих разъяснений. Формально к числу экзистенциальных понятий можно отнести все те понятия, которые вводятся или используются в рамках аналитики присутствия, однако "экономность", с какой Хайдеггер употребляет термины "экзистенциал" и "экзистенциальное понятие" подчеркивает то обстоятельство, что акцент сделан не на понятии в его классическом статусе, а на той онтологической структуре, которая выявляется и которая является экзистенциальной почвой понятий вообще, в том числе и категорий как "основопонятий" метафизики. Экзистенциалы - не понятия в том смысле, что они есть "живые" бытийные черты присутствия, иначе - отличительные способности быть, кристаллизации этих бытийных способностей, и в этом их фундаментальное отличие от категорий как родов сказывания. Если же о них вести речь как о понятиях (хотя и экзистенциальных), то они суть экспликаты таковых бытийных черт (способностей). В них феноменологически выделены исходные бытийные структуры опыта присутствия, почему они и становятся основными единицами экзистенциально-феноменологического анализа. Экзистенциальные понятия, таким образом, несут на себе двойную смысловую нагрузку: они, с одной стороны, - свидетельства фундаментального опыта присутствия, его "основофеномены", а с другой - выделенные единицы экзистенциальной феноменологии, "называющие определения", скрепляющие структурное целое новой онтологии как учения о Бытии. Различие между экзистенциалами и экзистенциальными понятиями имеет, таким образом, характер указанного выше различия категорий как "основных слов" и как "основных понятий" метафизики. Это различие можно охарактеризовать как различие дорефлективного и рефлективного мышления.
Сложнее дело обстоит с различением экзистенциалов и феноменов. Подчеркивая феноменальную открытость (данность) структур экзистенции, автор "Бытия и времени" склонен скорее отождествлять эти понятия, нежели различать. Но если иметь в виду подчеркнутый выше смысл аналитики присутствия как аналитики его устройства, то можно усмотреть и некоторое, не показанное самим Хайдеггером, различие: экзистенциалы есть не что иное, как "выстроенные феномены" (выражение В.А.Конева). Например, в экзистенциальных конститутивах Бытие-в, "люди", расположение, понимание, речь выстраивается исходный для анализа присутствия целостный феномен Бытия-в-мире. Сложность, однако, состоит в этом, что в этом "участвуют" и другие выстроенные феномены, которые не определяются в качестве экзистенциалов: мир, подручность, отсылание, знак и т.д. И хотя экзистенциалы и охарактеризованы как "сущностные", "исходные" и "основные" феномены присутствия, этим мало прояснен их методологический статус. В этой связи исследователям Хайдеггера еще предстоит прояснить, какое место занимает экзистенциология в рамках феноменологии. Заметим, что ведущим мотивом обоснования Новой онтологии у Хайдеггера выступает тезис: "онтология возможна только как феноменология" [3.С.35]. Непроясненность методологического статуса экзистенциала сказывается и на том, что у Хайдеггера нет определенного списка экзистенциальных понятий, аналогичного аристотелевскому или кантовскому спискам категорий.
Указанные неясности - свидетельство тех неизбежных трудностей экспликации новых структур мысли и создания нового языка, с которыми, как правило, сталкивается мыслитель в процессе формирования нового типа мышления. И несмотря на то, что Хайдеггер в значительной мере обошел вопрос о роли экзистенциалов и экзистенциальных понятий как возможных экспликатов нового неклассического опыта мышления, его заслуга несомненна в другом: в том, что он не только выявил метафизическую природу категорий, но и переосмыслил их онтологический статус применительно к задачам новой фундаментальной онтологии. В рамках последней категориальный анализ сущего и сопутствующая ему метафизика оказываются одним из возможных вариантов онтологического понимания мира, имеющим под собой определенное экзистенциальное основание. Им является то, что категориальный охват сущего есть развертывание определенной бытийной способности понимающей себя экзистенции, исходный смысл которой раскрывается в заботе. В категориях научная экзистенция озабочена своим внутримирным устройством. Экзистенциальная забота о своим Бытии-в-мире есть та исходная онтологическая структура, тот изначальный опыт присутствия, в котором раскрыто простое бытия, скрытое в многообразном категориальном истолковании сущего. Этот ход мысли нацеливает на глубокое исследование экзистенциальной природы самих категорий (с целью обнаружения в них более фундаментальных структур), что пока не является нашей задачей, но то обстоятельство, что такая попытка предпринималась самим Хайдеггером в интерпретациях феноменов пространственности и временности, говорит о возможных перспективах такого исследования. Здесь же подчеркнем, что категории в новом экзистенциальном прочтении неизбежно лишаются статуса изначальных, далее неразложимых структур мысли, что однако не исключает их ведущего значения для понимания внутримирного устройства сущего. Выявление экзистенциальной природы категорий как и всего копуса классической рациональности имеет, таким образом, решающее значение для понимания существа новой, неклассической рациональности.
--------------------------------------------------------------------------------
Примечания
[1] Пробуждение интереса к этой проблеме в нашей стране связано с выходом совместной публикации трех авторов, отдельные положения которой получили дальнейшее развитие как в их работах, так и в творчестве других исследователей. Имеется в виду статья: Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев В.С. Классическая и современная буржуазная философия. Опыт эпистемологического сопоставления // Вопросы философии. 1970. №12. С.23-38; 1971. №4. С.58-73.
[2] Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси: Минциереба, 1984.
[3] Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad marginem, 1997.
[4] Борисов В.Н. Категориальное знание: гносеологическая природа, формы, способы функционирования // Категориальные основания научного познания. Межвузовский сб. науч. статей. Куйбышев: Изд-во Куйбышевского университета, 1988.
[5] Хайдеггер М. Время и Бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.
[6] Ссылки на Аристотеля делаются по изданию: Сочинения: В 4 т. Т.2. М.: Мысль, 1978. С.51-90.
[7] Это обстоятельство впоследствии стало основанием для неверного вывода Э.Бенвениста о том, что выделенные Аристотелем категории являются всего лишь "транспозицией категорий языка". См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С.104-114.
[8] Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.
[9] Закономерно, что главенствующей категорией у Аристотеля оказывается oysia (чтойность, что-бытия), как первостепенный онтологический предикат, в то время как все остальные категории отражают ее состав. См.: Борисов В.Н. О смысле категории "oysia" в философии Аристотеля // Вестн. Самарского гос. ун-та, 1996, №1. Самара: Изд-во "Самарский университет", С.5-16.
[10] Конев В.А. Онтология культуры (Избранные работы). Самара: Изд-во "Самарский университет", 1998.
[11] Херрман Ф.-В. фон. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. Томск: Водолей, 1997.
--------------------------------------------------------------------------------
Анотация
Одной из проблем современной философии является проблема экспликации формирующегося внутри нее нового неклассического типа рациональности. Решение этой проблемы требует извлечения из арсенала мыслительных средств неклассической философии таких кристаллизаций или единиц мышления, которые несли бы на себе признаки неклассичности и, в то же время, были бы по своей фундаментальности сопоставимы с категориями классической философии. Такими эквивалентами категорий, в смысле их методологического значения, в рамках экзистенциально-феноменологического анализа присутствия (Dasein), предложенного М.Хайдеггером, являются экзистенциалы и экзистенциальные понятия. Статья посвящена выяснению методологической роли категорий и экзистенциалов как экспликатов соответственно классического и неклассического типов мышления.
--------------------------------------------------------------------------------
Anotation
Uyri Razinov.
The concepts of Category and Existenzial in M. Heidegger's philosophy.
One of the problems of contemporary philosophy is the problem of explication of a new postclassical type of rationality. The solution of this problem requires exstraction of the cristallizations or elements of mentality from thinking means' store of postclassical philosophy, which would contain postclassical features. These new elements of thinking should be as fundamental as categories of classical philosophy. Such equivalents of categories in the meaning of their metodological importance are existenzials and existential notions, suggested by M.Heidegger within the limits of existential/phenomenological analysis of Dasein. The article deal with clearing up the methodological role of categories and existenzials as explications of classical and postclassical type of mind.
Опубликовано 18 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: ПОНЯТИЯ КАТЕГОРИИ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛА В ФИЛОСОФИИ М.ХАЙДЕГГЕРА
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108724586 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций