Новая или всё та же Россия?

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Новая или всё та же Россия?. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2005-02-16

Плюснин Ю.М.

Новая или всё та же Россия?

Десятилетие изменений в душе, сознании и поведении простых людей

"Наша жизнь - как слеза на реснице". Для большинства простых граждан России эта старинное изречение верно вот уже почти десять последних лет. За эти годы все мы многое потеряли, многое приобрёли.

О потерях и приобретениях последнего десятилетия, которое я бы назвал Шестым Великим Переломом в истории России (продолжая известную периодизацию Николая Бердяева), сказано уже очень много и очень многими. Поэтому здесь мне нечего было бы добавить, если бы речь шла об изменениях, "внешних" по отношению к жизни простого человека - об экономических, социальных и политических трансформациях российского общества. Моя задача - рассказать об изменениях "внутренних", тех, что произошли и происходят в душе, в сознании и в поведении простых людей в стране. И вот здесь-то есть немало такого, что неизвестно не только широкой публике, но и специалистам - учёным, политикам и управленцам. Этим проблемам обычно не уделяют внимания, считая частную жизнь, чувства и переживания простого человека несущественными на фоне глобальных социальных процессов.

О каких изменениях я собираюсь здесь говорить? Это, во-первых, сила и направление изменений эмоциональной сферы человека, характер и степень душевных переживаний массы людей, обусловленные кризисом общественного и государственного организма.

Во-вторых, трансформация социальных аттитюдов, изменение в системе ценностей, а, вслед за этим, медленная эволюция мировоззрения и стереотипов обыденного сознания простого человека.

В-третьих, это специфические, часто ситуативно-приспособительные, изменения в поведения людей в ответ на изменение внешней, "большой" жизни.

Конечно, в этой статье я смогу рассмотреть лишь поверхностно и лишь немногие из тех многообразных и многочисленных приспособительных реакций людей на новые условия своей жизни. Эти изменения мне удалось зафиксировать во время моих полевых исследований в качестве социального психолога в период 1992-1999. За это время я организовал и провёл 19 социологических экспедиций, от небольших, направленных на изучение проблем в отдельном городе (town) или регионе, до всероссийских опросов.

Я начал свои наблюдения изменений, происходящих в самых глубинах общественной жизни, с 1992 года, этого, может быть, наиболее трудного первого года "шоковой терапии", методы и последствия которой общество и все его члены вдруг и болезненно на себе ощутили. Вначале наблюдения были эпизодическими и несистематическими, как по причине отсутствия средств на их осуществление, так и по причине отсутствия интереса к ним со стороны органов управления. Но со временем, уже с 1995, исследования приобрели достаточно регулярный характер, почти исключительно благодаря содействию Российского гуманитарного научного фонда (Russian Humanities Foundation, Moscow), а затем и Новосибирской городской администрации.

Для того, чтобы картина происходящих в России изменений была достаточно объективной и полной, я избрал в качестве объектов для постоянного наблюдения три социально-профессиональных слоя, сильно различающихся по образу жизни и характеру своей деятельности (и поэтому по-разному реагирующих на внешние изменения и по-разному осознающих перспективы социальных реформ и своё место в обществе). Эти группы: а) профессиональные ученые, лучше, чем кто-либо способные к рефлексии изменений, происходящих в обществе; б) трудоспособное население крупного индустриального города как "локомотив современной истории" - основная движущая сила любых социальных изменений (здесь я был ограничен исследованиями только в 1,6-миллионном Новосибирске); в) простые жители сёл и малых городов провинциальной России - та часть общества, которая составляет основную массу его тела, не только в численном отношении (не менее 60% населения |Сноска: в России крупные города - с числом жителей 500 000 чел. и более, малые города - с числом жителей, как правило, от 12 000 до 100 000 чел., причём к городскому населению относятся и жители рабочих и курортных посёлков|), но и как субстрат социального развития. В этой статье я буду обсуждать в основном результаты моих наблюдений, полученные в этой последней третьей категории населения. С моей точки зрения именно изменения, подспудно, незаметно для "верхов" общества, происходящие в массе простых членов общества, и создадут, рано или поздно, то, чем явится Шестая Россия.

В данном случае риск ошибки при глобальной экстраполяции множества частных фактов всегда слишком велик, но (перефразируя Гёте) факт, даже много раз подтвержденный, без интеллектуальной интуиции ничего не стоит. Поэтому, опираясь только на свои собственные исследования - на интервью более 5000 человек, проводившиеся в течение 8 последних лет, - я позволю себе предложить американскому читателю несколько обобщающих наблюдений "внутреннего течения жизни" в России и дать весьма субъективные прогнозы дальнейшего пути.

На какие изменения в душе простого человека важно, с моей точки зрения, обратить ваше внимание? Три момента мне представляются существенными: 1) чувство приспособленности людей к новой жизни; 2) планирование ими своего будущего и 3) их повседневное эмоциональное состояние.

Адаптация к новой жизни

Значительная часть наших соотечественников, несмотря на десятилетие перемен, всё ещё никак не может приспособиться к "новой жизни". Слишком уж мала доля тех людей в обществе, которые считают себя хорошо или вполне адаптированными к нынешним экономическим и даже социальным условиям. Обычно учёные, не располагающие эмпирическими данными о мнениях и самооценках людей, предполагают, что сейчас в российском обществе около 1/5 населения хорошо адаптированы к новой жизни ("фавориты"), примерно 1/5-1/4 - плохо ("аутсайдеры"), а остальные же 1/2 - 3/5 находятся в неопределенном переходном состоянии.

Между тем, по моим наблюдениям, основанным на ежегодных опросах населения "провинциальной", а не столичной и не городской (city) России, картина оказывается гораздо безрадостнее. Только не более чем один из каждых десяти человек (1/10, а отнюдь не 1/5 часть населения) считает, что он - в "фаворитах" новой жизни и уже к ней вполне приспособился. Никак не могут к ней приспособиться не менее чем 5-6 человек из каждых десяти (3/4, а не 1/4 "аутсайдеров", как обычно думают; но, правда, только около 10% людей считают, что они уже вовсе не способны усвоить новые правила игры). Оставшиеся 3-4 человека из каждых десяти (от 1/3 до 2/5) находятся в том неопределенном состоянии, когда они сами ещё не знают вполне, приспособились ли за десять лет они уже к этой жизни, или всё ещё нет.

Таким образом, есть основания думать, что до 90% простых людей в стране не только не чувствуют себя "хозяевами жизни", но даже и рассчитывающими на мало-мальский успех её участниками. Объяснить это можно множеством причин. В том числе одна из первых и самая очевидная - экономическая.

Для американского читателя будет, может быть, более понятен парадокс современного существования простых людей в России, если я скажу, что до 60% из них - "Waldens" и живут они сейчас в более глухом и опасном лесу, нежели герой Henry David Thoreau |Thoreau H.D. Walden or life in the woods|. Henry Thoreau с известной гордостью отмечал в своей знаменитой книге, что за 8 месяцев добровольной жизни в лесу в построенной им хижине на берегу Уолденского пруда он сумел потратить только около 62 долларов. Если принять в качестве правильной оценку the Federal Reserve Bank of Minneapolis уровня инфляции доллара с 1860-х годов до наших дней, когда $1 в 1860 приравнивается к $19,44 в 1999, то денежные (исключая самостоятельно произведенные им продукты питания - картофель, бобы, горох, кукуруза) расходы Thoreau эквивалентны в наши дни примерно $1200, или около $150 в месяц. Масса же наших соотечественников из сёл и небольших городов в большинстве своём далеко опережают великого американского романтика по экономности и продолжительности подобной жизни. Ведь "живыми" деньгами (а не теми, что начисляются в виде зарплаты и остаются годами лишь "деньгами-на-бумаге" - таких денег у людей бывает по много тысяч, но это - что-то вроде беспроцентной ссуды государству) эти люди имеют в месяц, в пересчёте на одного человека в семье, всего от 20 до 100 рублей - это не $150, а всего лишь $1-4 в месяц. А живут они жизнью Уолденского отшельника (я имею в виду только материальную её сторону) не два года, а уже почти десятилетие. И подобно ему, пропитание они выращивают и добывают для себя сами. (Чтобы читатель не упрекнул меня в чрезмерно низких количественных оценках, добавлю, что, по моим же оценкам, размер месячного дохода жителя крупного города Новосибирска составляет в последние 2 года в среднем от 45 до 80 долларов.)

Печальным представляется мне тот важный факт, что на протяжении всего почти десятилетнего периода в обществе не увеличивается число людей, которые считают себя адаптировавшимися к новой жизни. Их доля при опросах, начиная с 1994, остаётся в пределах 5-10%. Не уменьшается в обществе и число тех людей, кто считают себя не способными встроиться в новые экономические и социальные отношения.

А ведь простая схема рассуждений как раз предполагает, что по мере "входа в рынок" всё большее и большее число людей будут чувствовать себя в новых социально-экономических условиях комфортно. Может быть, этого и следовало бы ожидать, если бы реформы были непродолжительны, позитивны и способствовали, в конечном счёте, стабилизации общества. К сожалению, хаос реформ и полная неопределенность будущего побуждает людей к выбору стратегий поведения, которые только в краткосрочной перспективе бывают адаптивными, а даже на отрезках времени в один-два года оказываются неадаптивным, случайным броуновским блужданием. Отсюда и отсутствие чувства приспособленности. Люди хорошо понимают это, видят, как "внешняя жизнь" в форме противоречивых законов и государственных директив подбрасывает им всё новые сюрпризы, один другого неприятнее, и потому отнюдь не уверены, что то оружие, которое они выбрали сегодня для борьбы за своё существование, завтра окажется столь же пригодным, как сегодня.

Планирование будущего и эмоциональный стресс

Люди всегда хотят спокойствия и стабильности. И то, что сейчас в России большинству из нас приходится непрерывно выдумывать многочисленные, разнообразные, но по своей сути и содержанию простейшие стратегии выживания, тактики борьбы за существование, раздражает и дезориентирует многих. Непосредственными реакциями на это оказываются резкое уменьшение сроков перспективного планирования частной жизни и трудовой активности людей и устойчивое снижение эмоционального статуса, фона повседневного настроения.

В случае изучения такого психологического феномена, как планирование людьми своего будущего, мои наблюдения дают в целом весьма пессимистическую картину того, как резко сократились в глазах людей перспективы их личной жизни и работы. Начиная, по-видимому, с 1991-92 (регулярные наблюдения начались только с 1994 г.), обычное планирование людьми своей жизни и работы стало быстро и резко сокращаться. По оценкам социальных психологов, в советский период простой человек планировал своё будущее в среднем обычно на 1-3 года, немалое число людей и на сроки в 5 и более лет. Развитие кризиса, появление и рост безработицы и неплатежей населению со стороны государства, когда каждый оказался перед реальной угрозой утраты всех средств к существованию, привели к тому, что к 1993-94 планирование, особенно трудовой деятельности, сократилось у большинства людей до месяцев и недель (причём не только, например, у заводских рабочих или жителей сёл, но даже у профессиональных учёных). Можно совершенно уверенно говорить, что жизненные перспективы людей сократились сразу на порядок в течение очень короткого отрезка времени. В последующем, к 1996-98 гг. наблюдался медленный, но постоянный рост перспективного планирования жизни и работы. В некоторых социальных группах средние оценки перспектив приближались к 8-10 месяцам и 1 году. Однако, в 1999 жизненные перспективы людей вновь стали призрачными, вновь резко сократились, и сейчас ситуация подобна той, что была в 1994.

Приведу несколько фактических данных, обобщающих 2 последних года. До половины населения (более 49%) совсем отказываются как-то планировать свою жизнь и ещё 15% планируют её не далее, чем на 1/2 года. Получается, что практически 3/4 населения не видят сейчас для себя лично никаких перспектив в сложившихся и складывающихся социальных, политических и экономических условиях. Только 1/4 часть населения оценивает свои жизненные перспективы как нормальные (от 1 до 3-5 лет) или продолжительные (от 5-10 и более лет).

С трудовыми планами дело обстоит хоть немного получше, чем с личными перспективами. Здесь 1/3 людей (36%) отказывается вообще как-то планировать своё будущее, и ещё 14% планируют трудовую активность не далее, чем на месяц и всего до полугода. В сумме это ровно половина населения. Из оставшихся треть населения (34%) просматривает перспективы своих трудовых планов на отрезках от 1 года до 3-5 лет, а 12% людей - ещё дальше.

Резкое сокращение сроков планирования жизни является, на мой взгляд, одним из самых надёжных маркеров социальной нестабильности. Как только нестабильность возрастает, сроки перспективного планирования в массовой части общества начинают сокращаться. Те значения жизненных перспектив, которые я фиксирую в среде простых людей, свидетельствуют о глубине психологического кризиса общества.

Вторая из отмеченных психологических реакций - эмоциональное состояние людей. Общество и его члены чувствуют себя плохо. Это все знают. Но насколько плохо? Здесь социологи, психологи, врачи практически сходятся во мнении и в численных оценках. Приведу мои собственные данные за последний, 1999 год. При опросах людей о их повседневном эмоциональном настроении, только один человек из каждых десяти (если точнее по всей выборке, то около 9%) отвечает, что он обычно находится в хорошем или прекрасном расположении духа (естественно, что это одновременно почти все те люди, которые считают себя более или менее удачно приспособившимися к новой жизни. Только менее 30% людей пребывают в нормальном психологическом состоянии. Таким образом, в сумме менее 40% членов общества чувствуют сейчас себя нормально или хорошо, другими словами, не испытывают эмоционального стресса. А почти 2/3 людей (около 62%) оценивают своё душевное состояние пессимистично, причём 13% считают, что они находятся в крайне тяжелом эмоциональном напряжении.

Однако те же самые люди, характеризуя настроение близких людей из своего непосредственного окружения, дают ещё менее благоприятные оценки. По их мнению, только один из каждых 7 близких им людей (всего это составляет около 13%) живёт с уверенностью в будущем и с оптимизмом в душе. Шестеро из каждых десяти (63%) - испытывают напряжение и неуверенность, а каждый четвёртый (около 25%) находится на грани нервного срыва (респонденты описывают их состояние такими словами, как тревога и страх, раздражение и агрессия, апатия и тоска).

Неблагоприятный рост уровня эмоционального стресса в популяции стал наблюдаться практически сразу с началом реформ (правда, в то время исследования этих аспектов носили эпизодический характер). К 1995-1996 годам эмоциональное напряжение достигло, по-видимому, самых неблагоприятных значений. По ряду наблюдений, если говорить медицинским языком, в состоянии острого эмоционального напряжения находилось от 1/2 до 2/3 населения, а в хронической фазе, чреватой развитием самых разных соматических заболеваний и нервно-психическими нарушениями, - от 1/5 до 1/4 и более людей. Со временем в процессе психологической адаптации стала уменьшаться доля людей, имеющих острое эмоциональное напряжение, постепенно они переместились в ту часть популяции, для которой характерна адекватная эмоциональная реакция на стресс. Однако доля популяции с патологическим характером эмоционального реагирования на стресс, характеризующимся застойными явлениями, составляет и сейчас не менее 1/4. Причём совпадают два типа оценок уровня хронического эмоционального напряжения в обществе: как полученные в результате опроса людей (около 25%), так и полученные с помощью объективных психологических тестов (24%). Говоря патетически, четверть населения страны находится на грани срыва, - но это горестная реальность.

Поддержка и сплочённость людей

Но есть ли на этом крайне сумрачном и безрадостном фоне нынешнего психологического состояния общества хоть что-то утешительное?

Есть, конечно. Позитивные, благоприятные психологические моменты нашей жизни существуют, и они на поверхности и столь же очевидны, как и признаки эмоционального стресса. Обращу внимание читателей только на два, с моей точки зрения, очень важных факта.

Первый из них - это та поддержка, которую человек получает от своих близких, друзей, коллег по работе. В нашем обществе (конечно, прежде всего в среде простых людей), во многом отличном от западного, человек располагает очень большой моральной, душевной и материальной поддержкой со стороны своих близких. Это ведь очень важно знать, что ты не пропадёшь, если что-то случится с тобой, и что немало людей придут тебе на помощь, протянут руку, вытянут из пропасти.

Какова же доля людей в нашем обществе, уверенных в помощи и поддержке со стороны своих близких? По моим наблюдениям, таких людей не менее 3/4 (75%). Только единицы (до 5%) признаются, что от близких они совсем не получают ни материальной помощи, ни душевной поддержки. Лишь менее 10% взрослых нестарых людей в нашем обществе чувствуют себя одинокими. Это, насколько я знаю, много меньше, чем, например, в Западной Европе, где до 40% людей в том же возрасте считают себя одинокими.

И второй позитивный факт. Респонденты повсеместно, где бы они ни жили, отмечают, что простые соседские отношения между людьми остаются нормальными, душевными, несмотря ни на какие трудности и катаклизмы, что несёт им "внешняя" жизнь. Соседская община, будь то небольшое село или городок, район в крупном городе, сохраняет сплоченность, взаимный альтруизм людей, готовность их помочь друг другу. Более чем для 4/5 всех опрошенных мною людей непосредственная социальная среда их обитания является действительно родной и близкой, отношения между людьми здесь дружеские, благожелательные. Всего менее 15% людей отмечают, что они живут в напряженных отношениях со своим ближайшим окружением. И только единицы, менее 3% считают, что отношения между людьми в его общине плохие или напряженные.

Вот эти два обстоятельства - значительная психологическая поддержка, оказываемая людьми другу другу, и высокая социальная сплочённость людей в соседской общине и выступают, с моей точки зрения, едва ли не ключевыми факторами, которые поддерживают и скрепляют наше общество на самом глубинном, низовом его уровне, невзирая ни на какие бедствия, которые несёт сейчас этим людям внешний мир.

Проблема изменения мировоззренческих и ценностных установок в современном российском обществе, осмысляемая социальными философами как структурный кризис ценностей в кризисно-реформируемом социуме, постепенно теряет и остроту и новизну. Уже все знают, что что-то происходит в менталитете российского общества. Но что конкретно? В каком направлении происходят сдвиги в мировоззрении, особенно, когда речь идёт о “простом человеке”? Здесь есть неопределенность и разноголосица во мнениях исследователей, напрямую коррелирующая с многочисленностью работ. Почти все социальные психологи обращаются к изучению трансформаций в массовом сознании жителей средних и больших городов. А это далеко не то же самое, что менталитет жителя малого города или села. Я представлю читателю несколько выявленных тенденций изменения обыденного сознания (менталитета), и прежде всего - изменения в иерархии базовых ценностей и смыслов жизни простого человека в провинциальной России. Собственно говоря, знание таких изменений даёт хоть какую-то возможность предсказать тенденции движения общества либо в сторону модернизации и структурного обновления, либо в сторону усиления традиционализма и дальнейшей дезинтеграции.

Изменения в системе ценностей

Изучение структуры ценностных предпочтений людей обычно основывается на хорошо известной концепции Абрахама Маслоу (Maslow A.H. Motivation and personality. N.Y.: Harper & Bros. 1954). В индивидуальной системе базовых ценностей каждого человека присутствуют пять групп ценностей: от простейших ценностей, связанных с биологическими потребностями и физической безопасностью, через ценности социальных связей до высших ценностей самореализации и самоактуализации личности. Хотя группы ценностей и упорядочены иерархически на социальном нормативном уровне, у каждого индивида существует своя индивидуальная иерархия предпочтений тех или иных ценностей. Общественный идеал заключается в том, чтобы нормативная и индивидуальная иерархии ценностей были согласованы или совпадали. Но высшие группы ценностей находятся в зависимости от того, насколько реализованы низшие ценности. Если низшие ценности не удовлетворены, индивид отдаёт предпочтение им, а не ценностям высшим.

Это главное следствие теории Маслоу, которое считается логически очевидным, но которое не подвергалось проверке на массовой выборке, поскольку невозможно экспериментально создать условия, в которых значительные группы людей были бы одновременно лишены возможности удовлетворять свои высшие потребности. Широко известные исследования Р. Инглехарда (R. Inglehart /Inglehart R. Culture shift in advanced industrial society. - Princeton: Princ. Univ. Press, 1990/) как раз относятся к стабильным обществам Западной Европы и потому демонстрируют отчётливое смещение в индивидуальной иерархии ценностей европейцев от материалистических (вообще говоря, низших) в сторону постматериалистических (высших).

В моих исследованиях динамики базовых ценностей я воспользовался уникально-печальной ситуацией моей страны, когда практически всё её население вынуждено ежедневно думать прежде всего о добывании средств к пропитанию и заботиться о безопасности себя и своей семьи. Наблюдения позволили действительно подтвердить, что уменьшение возможностей для удовлетворения низших потребностей заставляет людей изменить иерархию индивидуальной системы ценностей. Год от года в течение всего периода наблюдений (они начались с 1995) происходит достаточно быстрое смещение в структуре ценностей как у мужчин, так и у женщин. Всё больше людей начинают считать наиболее значимыми для себя ценности физической безопасности и материального благополучия. Особенно сильно повлияло на такое смещение неожиданное для многих усиление кризисных процессов в 1998 году. Например, доля людей, считающих самыми важными для себя ценности материального благополучия и безопасности возросла с 42% в 1995-96 гг. до 81% у женщин и до 74% у мужчин в конце 1998 г.

Группа ценностей, относящихся к основным социальным позициям человека (общение с близкими, семья, любовь), которые должны занимать одно из главенствующих мест в структуре ценностей личности, всё больше отступают теперь на второй план, хотя число людей, для которых эти ценности остаются наиболее важными в их индивидуальной иерархии, в целом в популяции не меняется: их доля остаётся на уровне 25-30%. Уменьшается прежде всего приоритетное значение таких ценностей, как свобода, красота, понимание, творчество, равенство людей, социальная справедливость. Они всё больше отодвигаются в самый конец списка ценностей личности, становятся незначимыми.

К каким последствиям может вести такой процесс смещения иерархии терминальных ценностей сразу у большой части общества, процесс, который сейчас, по-видимому, идёт в направлении, противоположном тому, что зафиксирован Инглехардом для Западных обществ? В рамках развитой мною ранее гипотезы "социальных качелей ценностей" (1995) специально рассмотрено одно из главных следствий такой динамики. В условиях стабильной социальной структуры общество стремиться с помощью социо-регулятивных механизмов (прежде всего в процессе образования) добиться непрерывного и равномерного движения "вверх" по шкале ценностей, обеспечить условия максимального благоприятствования для личностного роста. В условиях нарушения стабильного общественного развития приходят в движение "социальные качели". Ослабевает пресс регулирующих и контролирующих механизмов, традиционные институциональные механизмы социализации начинают "давать сбои"; индивид получает значительно меньше импульсов "позитивного социального усилия". При начавшемся смещении ценностных приоритетов вниз на первый план в их иерархии постепенно выступают органические потребности, ценности физической безопасности. Но движение вниз не может быть бесконечным и не может носить массового характера, поскольку оно таит угрозу самому существованию общества. Общество как самоорганизующаяся система вынуждено переходить к использованию более мощных механизмов контроля и регуляции, либо сформировать новые подобные механизмы (такие ситуации крайне редки и они всегда оставляют след в общественном сознании: например, инквизиция, фашистские и любые диктатуры). Эти механизмы включаются как последнее средство массового "возвращения" членов общества к приемлемому уровню ритуальности, правильности социального поведения. Если механизмы оказываются неэффективными, процесс развивается до своей крайней точки, достижение которой влечет за собой разрушение общественной структуры.

Но как "нижний" полюс несет разрушение общественной структуры, так и "верхний" полюс означает социальную стагнацию. Массовое достижение уровня "общественно-ценной личности" превращает общество в ту целесообразно организованную систему, какая описана в "Государстве" Платона. Неизвестно, можно ли отыскать примеры реальных обществ, которые обладали столь мощными механизмами, что обеспечили своим членам всеобщее достижение "идеального" состояния. Этому состоянию свойственна элиминация жизненных целей отдельных личностей, поскольку единственный общий смысл жизни социально запрограммирован и зафиксирован в идеологических и религиозных образцах. В реальном же обществе индивид находится в состоянии "устойчивого неравновесия", вынужденный в силу "социального драйва" двигаться вверх по шкале ценностей, но в силу естественных факторов постоянно стремящийся скатиться вниз. Неустойчивость социального развития периодически возникающая в том или ином обществе, заставляет большинство его членов балансировать на "социальных качелях" ценностного развития. Мы являемся сейчас как раз свидетелями такой "раскачки ценностей" в российском обществе, когда "качели" достигли, по существу, своей нижней, предельной точки.

Трансформация жизненных смыслов

Ещё одним важным признаком трансформации общественного сознания в современной России являются изменения значимости для большинство людей тех или иных смыслов жизни. Классическая культурно-независимая типология жизненных смыслов C.W. Morris (Morris C.W. Varieties of Human Value. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1956.), дополненная в 60-70-е годы C.R. Rogers (Rogers C.R. On becoming a person. A therapist's view of psychotherapy. - Boston: Houghton Mifflin Company, 1961), составила методологическую базу моих исследований структуры смыслов жизни простых людей в стране. Первоначально я намеревался изучить только структуру предпочтений людьми определенных смыслов их жизни. Оказалось, однако, что зафиксированная структура имеет некоторый временной тренд. Наблюдения 1995-1999 годов показывают, что в четырёх случаях прослеживается вполне определенная направленность, достаточно очевидно интерпретируемая при помощи причин социальной природы.

В российском обществе определенно увеличивается численность той группы людей, которые важнейшим смыслом считают простую, непритязательную жизнь, основу которой составляет удовлетворение примитивных органических и материальных потребностей. За несколько лет доля таких людей возросла с 17-20% до 28%. В данном случае напрашивается очевидная интерпретация: предельные трудности, связанные с необходимостью физического выживания, заставляют людей всё чаще переоценивать смыслы жизни в пользу самого простого существования.

Увеличивается в обществе и число людей, значимый смысл жизни которых - в активной деятельности, в индивидуалистическом стремлении к успеху, к достижении результата, независимо от трудностей. Эта цель, как часто считают, не слишком присущая русским (в нашем сознании она обычно ассоциируется с "американской индивидуалистической моделью жизни"), оказывается сейчас приоритетной для каждого четвёртого! (Я не располагаю надёжными данными за более ранний, чем 1995 г., период, но, по косвенным оценкам, указанный смысл жизни принимался тогда в качестве приоритета примерно 7-10% простых людей; можно думать, что годы реформ, несмотря на все негативные последствия их для жизнедеятельности людей, в частности, повлияли на этот 2-3-кратный рост числа людей, полагающихся в выборе жизненных целей прежде всего на себя самого, изживающие в себе патерналистские установки, столь обычные для нашего социализма).

Напротив, предпочтение такой жизненной цели, как жизнь ради других людей, стремление быть полезным для общества, уменьшается. В данном случае доля людей, выбирающих эту цель в качестве важнейшего смысла своей жизни, сократилась за 5 лет вдвое: с 10-11% до 5-6%.

Наблюдается сокращение значимости в глазах простых людей и другой социально-ориентированной цели: жить по долгу и совести, принимая ответственное участие в делах общества. Если в исследованиях 1995-96 гг. доля людей, отдающих предпочтение именно этому смыслу, составляла 15-16%, то к концу 1998 и 1999 гг. их число сократилось до менее чем 10%.

Все эти изменения в предпочтении центральных жизненных установок (я думаю, непостоянные и обратимые) достаточно очевидно интерпретируемы. Происходит ослабление внутренних социальных скреп, поддерживающих стабильность общества через глубинные мировоззренческие установки своих членов. Люди всё меньше чувствуют себя обязанными на безусловную жертву ради общества, ради его процветания. Одновременно и внешние обстоятельства - как материальные трудности жизни, так и несомненное давление идеологий, ранее неприемлемых или запрещенных в советском обществе, - оказывают сильнейшее давление на сознание людей и заставляют переоценить жизненные смыслы и приоритеты.

Можно сказать, что индивидуально-ориентированные жизненные цели людей находятся сейчас в согласии с такой же индивидуалистической ориентацией большинства форм идеологии в реформируемом российском обществе. Более 40% людей сейчас полагают для себя важнейшими именно индивидуальные цели, хотя ещё недавно число таких людей не составляли и 1/4 общества. Как обычно, маятник качнулся слишком сильно. На этот раз изменения больше затронули ментальные установки женщин, нежели мужчин: доля женщин с индивидуальными жизненными целями возросла в 1.5 раза, тогда как у мужчин роста доли людей с такими установками практически нет (зато у мужчин наблюдается очень быстрое и резкое сокращение числа тех, кто отдаёт предпочтение социально-значимым смыслам жизни - таких, например, в выборке 1999 г. оказалось всего менее 10%). Этот факт отражает действительное и повсеместное нарастание активности женщин в российском обществе в последнее десятилетие. Важно, что этот рост деловой активности женщин затронул не только жительниц крупных городов, но и самых мелких селений.

Между тем, я не могу не отметить такую важную черту смысложизненных ориентаций людей, особенно среди жителей сёл и малых городов, как значительное предпочтение "роджеровскому" смыслу жизни. В своё время К. Роджерс предложил добавить к списку 5 основных смыслов жизни Ч. Морриса шестой, по его мнению, очень важный смысл жизни развитой личности. В формулировке Роджерса - это "быть тем, кто ты есть в действительности, оставаться самим собой при любых обстоятельствах". Оказывается, что именно этот жизненный смысл наиболее предпочтителен почти для 40% простых россиян (в крупных городах предпочтение существенно ниже).

Я думаю, что и здесь объяснение найти просто. В годы общественной нестабильности и неурядиц человек подвергается немалым искусам и опасностям утратить своё достоинство. В этих обстоятельствах требуется сохранить уважение к себе как к личности, остаться тем, кто ты есть действительно. Поэтому и представляется для многих людей сейчас первейшей целью сохранение своей самобытности, личности.

Мировоззренческие трансформации (религиозность vs экологическое сознание)

Происходят, по-видимому, серьёзные изменения и на уровне целостного мировоззрения простого человека. Но зафиксировать их в социальном исследовании весьма непросто, а часто и невозможно. Я обращу здесь внимание только на три поверхностных, а потому легко выявляемых элемента менталитета простого жителя России: это подверженность влиянию средств массовой информации, религиозное и экологическое сознание людей.

Мировосприятие людей находится сейчас под очень сильным влиянием средств массовой информации, причём воздействие это существенно усилилось по сравнению с советским периодом. Человек, мировосприятие которого сложилось в "однородной" информационной среде, у которого в крови пиетет перед печатным словом (и приравненным к нему словом, изреченным с экрана телевизора), сейчас часто оказался неспособен отнестись критически к плюрализму мнений, потерял ориентиры в потоке сильно искаженной информации, передаваемой на разных каналах СМИ. При идеологическом вакууме, какой уже долее 10 лет существует в России, необъективность и разноголосица информационных потоков способствуют тому, что мировоззрение простых людей становится всё менее цельным, оно оказывается всё более подверженным конъюнктуре. Особенно это касается молодой его части в возрасте до 30 лет. Разрушение традиционных и идеологических основ мировоззрения усугубляется при этом ростом частоты отклоняющихся (аддиктивных) форм поведения, которое широко рекламируется в СМИ (курение, алкоголизация, наркомания, сексуальная распущенность).

Люди сами оценивают свою погруженность в СМИ как чрезмерную, иногда вредную. Более половины (53 %) жителей сёл и малых городов признаются, что они постоянно и ежедневно смотрят телевизор и слушают радио (газет теперь почти не выписывают). Только около 1/4 людей лишь время от времени “погружаются” в СМИ; и никто не отвечал, что никак не причастен к mass media. Все без исключения смотрят телевизионные передачи двух родов: новости и сериалы. Первые позволяют поддерживать ощущение сопричастности с миром, не чувствовать себя слишком изолированными. Вторые же позволяют “забыться”, отвлечься от тягостных переживаний и необходимости предпринимать какие-то действия для выживания.

Подверженность влиянию СМИ самими людьми признаётся как вредная. Самый яркий и постоянный пример, который простые люди повсеместно в стране приводят в качестве иллюстрации этого: президентские выборы лета 1996 года. Сразу после окончания выборов и спустя год-полтора после них мне в интервью постоянно указывали, что большинство жителей были против нынешнего президента, но под массированным влиянием СМИ сделали выбор в его пользу. Причём тут же раскаявшись в этом решении. Электорат почти каждого локального сообщества разделился едва ли не поровну, вне зависимости от возраста и пола. Поскольку респонденты, голосовавшие за ныне действующего президента, почти во всех случаях интервью сожалели об этом, по этому косвенному показателю можно заключить, что не менее половины населения оказывается подверженной воздействию СМИ.

Религиозность большинством простых людей понимается как приверженность церкви. В такой форме она весьма низкая. Но мало и истинно верующих людей. Многие респонденты уверены как в отношении себя, так и в отношении односельчан, что истинной веры нет, а если что-то и есть, то это скорее относится к области новомодных суеверий и некоторых остатков языческих представлений. Опираясь как на мнения самих людей, так и на основе ряда внешних признаков следует признать, что за это десятилетие уровень религиозности населения сколь-нибудь серьёзно не возрос, несмотря на хорошо всем известные акты реставрации со стороны властей.

Реальная религиозная активность (посещение церквей, участие в молениях, о факте которых можно судить по наличию в домах икон) не только в городках, но и в сёлах крайне невелика, а по некоторым эпизодическим наблюдениям можно заключить, что действительно верующая и активная в религиозном смысле часть населения составляет всего 2—5%.

Число действительно верующих за все последние годы довольно активной религиозной пропаганды, по-видимому, нисколько не возросло. Но быть верующим стало модно не только в городской, но даже и в крестьянской среде, и поэтому, чем моложе человек, тем, как правило, вероятнее, что он отметит свою религиозность.

Наблюдаемый феномен депрессии религиозного чувства в народе, такая неожиданная невосприимчивость, может найти некоторое объяснение в том, что в массовом сознании развиваются своего рода "суррогаты" религиозности. Прежде всего я бы отнёс к таким новым формам ту, которую можно назвать "экологическим чувством".

Это чувство, или, как принято говорить, "экологическое сознание", следует признать в качестве ещё одного признака начавшегося радикального изменения в структуре мировоззрения общества. В исследованиях последних лет я зафиксировал отчетливую трансформацию в системе экологических представлений простых людей.

В советское время люди испытывали равнодушие к экологическим проблемам столь же большое, какой была и их "экологическая ажиотированность" в конце 80-х - начале 90-х годов. Обусловлен был такой динамизм мировоззренческих установок, по моему мнению, поверхностностью и конъюнктурностью экологических взглядов людей, формируемых и определяемых во многом средствами массовой информации. Конъюнктурность экологических представлений обусловила достаточно быструю смену и самих этих представлений. Экологическое сознание людей базировалось преимущественно на принципах утилитарного, в меньшей степени этического, отношения человека к природе как к окружающей среде (я бы сказал точнее: к Природе как к частной кладовке, складу полезных предметов). Природа рассматривалась большинством людей с точки зрения пользы, выгоды, вреда, реже - с позиций ее сохранения, защиты от негативной деятельности человека. Например, к началу 90-х годов экологическое сознание большинства сельских жителей основывалось на дихотомиях понятий "загрязнение-чистота", "польза-вред".

Однако к последнему времени всё сильнее проявляются качественные изменения в структуре экологического сознания простых людей. Очень быстро возросла в значении и стала доминирующей эстетическая и этическая компонента отношения к природе за счёт резкого снижения значения утилитарной компоненты экологического сознания. Например, сейчас до 50% людей главенствующим принципом своего отношения к природе и взаимодействия с природой определяют эстетический, и ещё 28% - этический, тогда как только около 10% - утилитарный или негативный. Не использование природы, а отношение к ней как к Красоте и Миру - это становится всё более важным для широких кругов простых людей, и в этом я вижу признаки возрождения подавленного ранее религиозного чувства.

Точнее следовало бы, наверное, говорить, что религиозная потребность многих людей и их религиозное чувство находят выражение не столько в обращении к церкви (отсюда так невелика, несмотря на все усилия, декларативная религиозность людей), сколько в обновленном экологическом сознании, которое в своих глубинах апеллирует к архаическому единству с Природой. Вполне допустимо, что именно совокупность экологических представлений на фоне вакуума мировоззрения, особенно религиозного, и на фоне отсутствия у населения необходимого авторитета ортодоксальной церкви (я не думаю, что только христианской) может выполнить в будущем роль нового идеологического стержня, на котором выстраивается новое народное мировоззрение.

Даже примера трёх составляющих общественного сознания, об изменении которых в последнее десятилетие я здесь упомянул, достаточно, мне кажется, чтобы оценить глобальность происходящих трансформаций российского менталитета и почувствовать, что пока эти процессы носят латентный характер.

Отношение к власти и тенденции к развитию самоуправлению

За десятилетие произошли коренные перемены и в отношении людей к власти, и в их политических предпочтениях. До 1994 года можно было с достаточной уверенностью говорить, что в среде простых людей, особенно в сельском обществе, коммунистическая идеология находила сочувствие едва ли не у всех. Но уже к 1996-97 годам наблюдалась довольно сильная политическая поляризация, которая привела к тому, что только около половины членов общины продолжали оставаться верными прежней идеологии, а другая половина перешла в лагерь, если не демократов, то "плюралистов", сделав острожную ставку на новые организационно-политические формы жизни.

Внутриполитическая вакханалия 1997-99 гг. способствовала почти полной утрате интереса к политике в среде простых людей. Сейчас в большинстве своём уже исчезло противостояние в недрах общества коммунистических и демократических установок: ни те, ни другие уже не популярны. Однако, если в отношении первых можно сказать, что их популярность упала, но сочувствие к коммунистической идеологии и соответствующей партии есть, то к демократических установкам сформировалось сейчас глубоко отрицательное отношение. Оно повсеместно. Можно сокрушаться, но дело обстоит именно так: "демократ" стало жупелом в провинции. Поэтому практически каждый политик местного масштаба старательно избегает практически любых демократических лозунгов, рассчитывая при этом на успех. А подавляющее большинство людей в сельской местности и малых городах сейчас совершенно аполитично. Они намерены идти за той политической силой, которая способна будет предложить прежде всего крепкую власть.

Аналогично политическим пристрастиям развивалось в эти годы и отношение людей к власти. В течение всего десятилетия государственная власть, как местная, так и федеральная, неуклонно теряла и продолжает терять свою силу в глазах простых людей. Если ещё до 1993-94 гг. страх перед властью был велик и определялся не только ещё свежей памятью о советском времени, но и ожиданием скорого изменения экономической, а с ней - и политической ситуации, - то к 1996-97 годам отношение стало близко к равнодушному, поскольку реальной власти государства на местах уже не осталось или осталось до смешного мало.

Тихо и неприметно эта власть оказалась в руках бригадиров - как в буквальном, так и в переносном смысле слова: у бригадиров производственных сельскохозяйственных обществ, наследовавших колхозам и совхозам, и у бригадиров криминальных организаций. "Свято место пусто не бывает". Хотя действительные отношения по поводу власти на местах сложны, в целом в глазах простых людей референтами реальной власти стали полукриминальные-полупроизводственные организации, существующие в любом районе и любой волости.

В последние же годы у простых людей отношение к центральной власти даже презрительное, чего никогда не бывало. Полная недееспособность властей проявляется не только в том, что с ней не считаются (если местная власть не опирается на авторитет и силу криминальных структур). Её будто и нет. (Забавный парадокс: власть полностью утратила силу, но численность её представителей в районах почти повсеместно возросла в 2-3 и более раз: теперь почти в каждой районной администрации до 80 штатных единиц.)

Весьма нередко (я думаю, это теперь стало правилом, но это довольно трудно обнаружить стороннему наблюдателю) руководители района связаны тесными узами с частными промышленными и коммерческими фирмами, а через них - с теневыми структурами. По крайней мере, респонденты повсеместно и нередко указывают на такую цепочку, связывающую власть с теневой экономикой и криминалом. Такие отношения, успевшие сложиться, закрепиться и укорениться, оказываются в глазах людей оправданными. Более того, они даже целесообразны с их точки зрения. В одном из своих последних интервью один средней руки предприниматель в Тверской губернии высказался вполне откровенно и ярко: "Что мне бояться рэкетиров - это теперь не те, что были 5-7 лет назад, теперь это люди с пониманием, они всегда готовы войти в твоё положение, уступить, даже помочь. А вот государство у нас - и есть главный рэкетир, и самый жестокий, для него любой из нас - враг: отдай всё, разденет, обманет, убьёт". И это ведь мнение не единичное, оно достаточно типично для тех людей, кто пытается делать свой бизнес в провинции. С нынешней властью люди не связывают никаких позитивных ожиданий.

Но власть и порядок нужны безусловно и на это в интервью делают упор многие. Лейтмотивом политических предпочтений людей как был в начале десятилетия, так и поныне остаётся один: "нам бы хозяина - мы бы тужились". Людей вовсе не заботят конкретные партии и программы. Им нужна власть. Крепкая, последовательная. Карающая, но и способная защитить простого человека.

Такой власти сейчас нет. Поэтому люди и склоняются к двум обычным выборам. В первом и простейшем случае они обращаются к представителям преступного мира и, находя в их лице защиту и покровительство, всё больше тяготеют к этой, хотя и "эрзац-власти", но последовательной и эффективной. На местах она сильнее настоящей, государственной. Хуже того, с течением времени криминальные авторитеты в районах (где они часто являются и главными бизнесменами и коммерсантами) начинают осознавать, что они оказались облечены новой для себя функцией, незаметно переданной им от государственной власти. Нередки ситуации, когда не только простые люди, но и районные чиновники открыто гордятся своими связями с "авторитетами", поскольку это реально повышает их влияние и власть. Как не сравнить эту ситуацию с прежней Сицилией, или современной Колумбией? А ведь этот процесс в стране только набирает темп и стал вполне очевиден только в последние 2-3 года.

Вторым выбором населения в ситуации, когда власти мало или нет совсем, оказывается стремление к местному самоуправлению. Такие тенденции очень чётко обозначились в период 1992-94 гг. Одной из важнейших причин для этого послужил развал колхозов и совхозов, когда люди, особенно в небольших сёлах, оказывались вдруг перед необходимостью настоящего физического выживания, не имея для этого ни денег, ни достаточного хозяйства.

Задача жизнеобеспечения своими силами повлекла за собой вполне естественное стремление регулировать жизнь своего сообщества независимо от местной государственной власти. В 1994 г. во время исследований в Горном Алтае жители одного из сёл (Сайдыс) рассказали мне, как, благодаря сформированному самоуправлению в своём селе, они защищают свои права перед властью. В то время широко распространились неправовые действия со стороны коррумпированных чиновников, способствовавших "теневым бизнесменам" решать свои проблемы за счёт местного населения. Один из таких бизнесменов, занявшийся разведением маралов с целью нелегальной продажи пантов за границу, попытался, при поддержке районных чиновников, огородить громадный участок леса, принадлежащий двум соседним деревням. Эта земля - в буквальном смысле слова источник жизни для людей. Возникший конфликт, где простым сельским жителям противостояли совместные силы "криминала", местной администрации и милиции, разрешился тем, что жители снарядили два конных отряда молодых парней вооруженных ружьями, отправившихся на защиту своих территорий. Неделю вооруженные люди с двух сторон стояли на границах угодий, пока, наконец, бизнесмен не уступил. Американский читатель почувствует здесь романтику времен освоения Дальнего Запада? Но этот случай оказался с хорошим концом. А таких случаев и тогда, и потом было и есть немало в стране, и далеко не всегда с happy-end'ом.

Большинство жителей небольших сообществ медленно, но со всевозрастающим вниманием обращается к идее самоуправления. Степень сочувственности к ней, естественно, прямо пропорциональна слабости законной власти и произвола ее криминальных заместителей. В последние годы не менее 2/3 людей считают, что для их села, городка самоуправление желательно или необходимо. Всего менее 1/5 населения относится отрицательно к идее местного самоуправления. Но реальных шагов в этом направлении крайне немного: судя по ответам, менее чем в одном населенном пункте из каждых десяти сформированы элементы самоуправления, а развития, достаточного для его нормального функционирования, нет практически нигде.

Это и понятно: лишь единицы представляют себе суть самоуправления, политические, социальные и экономические условия его осуществления в современном малом городе или селе. Ни одним из респондентов не было высказано каких-либо представлений о конкретных механизмах воплощения в жизнь идеи самоуправления. В настоящее время мы наблюдаем осознание только потребности в самоуправлении, но не её реализации. Но потребность эта велика. Как скоро она получит организационное оформление?

Поведение выживания

Когда ученые говорят о низком уровне жизни людей в стране, о невысоком качестве жизни, они не правы. В действительности нужно говорить о выживании, простом биологическом выживании, задача которого уже много лет стоит перед немалым числом населения страны. Смысл такого выживания - в достижении минимальных условий, обеспечивающих простое физическое сохранение индивида. Такими минимальными условиями оказываются сейчас небольшой участок земли, на котором семья (домохозяйство) может вырастить картофель, овощи и фрукты, а также заготовить сено для домашнего скота и птицы. Кроме того, не менее важной задачей для многих стоит вопрос о заготовке топлива (дров или угля) на долгую и холодную зиму. И, конечно, для всего этого нужно иметь силы вырастить, заготовить, переработать и сохранить произведенные натуральные продукты. На это уходит сейчас основная часть жизненных сил очень многих людей.

В первые годы реформ многие оказались совершенно не готовыми к почти абсолютно автономному жизнеобеспечению себя и своей семьи. В тот период немало людей целыми посёлками голодали - ведь многие семьи жили только на зарплату и не имели возможности сразу завести хозяйство. По моим данным, в 1994-96 гг. не только в лесных посёлках (где традиционно не велось приусадебное хозяйство, а люди жили на зарплату и промыслами), но даже и в сёлах (где подсобное хозяйство сохранялось всегда) до 1/3 всех детей голодали (данные по детям получить было легче, но это значит, что и взрослые в каждой третьей семье голодали). Например, на Русском севере, где основу экономической деятельности составляли крупные рыболовецкие колхозы, население традиционно не имело подсобного хозяйства: на одного человека приходилось в среднем около 0,01 га пахотной земли, всего менее 0,3 головы любого вида домашнего скота (в 1996 г. я насчитал в 2400 сельских домохозяйствах всего 6 свиней).

Состояние катастрофы экономики домохозяйств, которое повсеместно ощущалось в первую половину этого десятилетия, достаточно быстро - иначе и нельзя было - сменилось активным поиском новых форм жизнеобеспечения. В каждом селении и в каждом регионе находятся и претворяются в жизнь разнообразные, многочисленные способы автономного выживания. В одном случае люди начинают заготавливать и продавать сено, потому что в соседней области неурожай трав, в другом случае - объединяются на время в нечто вроде кооператива для выращивания телят или свиней, чтобы зимой приехать в город, минуя перекупщиков, и продать своё мясо, а в третьем - становятся, например, нищими рантье, сдавая внаём за минимальную плату свои рыболовные сейнеры, или нанимая на них команду из ещё более нищих жителей с Украины или из Эстонии.

Форм новой экономической активности множество. Все они крайне просты. И самой простой, как и самой распространенной (впрочем, более всего поражающей воображение) оказывается модель жизнеобеспечения, основанная на возврате к натуральному хозяйству, обеспечивающему полный жизненный цикл семьи. В течение одного-двух лет люди перешли от промышленного крупномасштабного сельскохозяйственного производства к таким формам натурального хозяйства, которые описывались историками как типичные в XVI - начале XIX века, и зафиксированы в летописях для XII-XIII веков на Руси!

У меня давно уже сложился устойчивый образ нашей современной социально-экономической жизни: если в советский период общество представляло собой нечто вроде прочной, массивной гомогенной платформы, с почти полным единообразием экономической активности, этакий кусок застывшего жира в чугунном котле, то в наше тяжелое время кризиса жир растопился, вскипел и бурлит, в нём постоянно образуются и всплывают на поверхность множество пузырей - новых, ранее не виданных форм (сказать точнее, моделей) жизнеобеспечения. Почти все из этих пузырей тотчас же и лопаются, исчезают, но ведь котёл когда-то перестанет кипеть - кризисы проходят - и какие-то из вновь образовавшихся пузырей - новых моделей жизнеобеспечения - имеют шанс не лопнуть, а застыть, затвердеть и стать точкой кристаллизации для нового экономического, а, может быть, и общественного порядка в России.

Какими по природе являются эти возможные точки экономического роста? Будут ли они политически, социально, да и морально оправданными? Вопрос нешуточный, потому что с каждым годом я наблюдаю появление или развитие таких новых "моделей выживания", которые всё более внушают опасения. Ведь, например, сообщества целых селений и городков, включая женщин и детей, начинают обеспечивать свою жизнь путем участия в перевозках и торговле наркотиками. И если эта "модель выживания" распространится и захватит почти всё население хотя бы небольшого сообщества, государственная власть окажется бессильной истребить её. Не лучше ли, пока не поздно, способствовать распространению иных моделей жизни?

Вместо заключения

Я не склонен давать прогнозы или рассматривать перспективы развития российского общества. Мою задачу в данном случае я видел только в том, чтобы зафиксировать на эмпирическом уровне происходящие с обществом изменения. Изменения в любом случае должны были бы быть, поскольку они составляют плодородную почву всякого социального развития. Другое дело, что эти изменения оказались совсем не теми, каковые мы (я имею в виду не политиков, а научную и творческую интеллигенцию) с энтузиастом прогнозировали ещё в 1989 году и даже в 1991. Действительно, "хотели как лучше…"

И в то же время, эти изменения - вполне объяснимая (может быть, и предсказуемая - знать бы заранее) реакция общества на свою болезнь. И вот эта объяснимость позволяет сделать одно, как кажется, даже тривиальное, заключение. Мы видим, что Россия меняется, меняется поспешно, не осмотревшись. Но каковы по своему духу эти второпях делаемые изменения? Это новые политические и экономические институции общества, может быть, элементы новой морали. Только мы обнаруживаем, что всё, порождаемое в недрах общества как бы из ничего, на самом-то деле, существовало в нём всегда и ранее присутствовало в потенции. И в любой новой констелляции проявляется один и тот же архетип народного духа, определяющий уникальность как народа, так и формы тех преобразований, на которые этот народ подвигаем, независимо от того, что за времена общество переживает - благодатные или горестные.

Ведь часто оказывается, что горестные дни для современников - время героев для потомков. Меняющаяся Россия - но она всё та же.

Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Новая или всё та же Россия?


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.