О благе или едином

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему О благе или едином . Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2005-02-16

Плотин
О благе или едином (VI 9 [9])
1. Все сущие суть сущие благодаря единому, как те, кои суть первоначально сущие, так и те, о коих как-то сказывается, что они суть среди сущих. Ибо чем бы они и могли быть, если бы не являли собой единое? Ведь, лишившись единства, кое сказывается о них, они не суть те же. Ибо нет ни войска, если оно не будет единым, ни хоровода, ни стада, не являющих собой единое. Но нет и дома или корабля, не обладающих единством, так как и дом — единое, и корабль; если они утрачивают его, то дом уже не дом и корабль не корабль. Затем, непрерывных величин, если бы им не было присуще единство, не было бы, по крайней мере, если они разделены, они настолько, насколько утрачивают единство, меняют бытие. Ну а также тела растений и животных (каждое из которых есть единое), если они избегают единства, раздробляясь во множество, свою сущность, коей обладали, утрачивают, уже не будучи теми, какими были, а став другими, да и теми, насколько являют собой единое. Есть и здоровье, когда тело сопряжено воедино, и красота, когда природа единого сочленяет части; есть и добродетель души, когда та сведена воедино и в единое согласие. Неужели, поскольку душа все приводит к единому, творя, и выделывая, и придавая форму, и сопрягая, следует, дойдя до нее, говорить, что она сама оделяет единым и она сама есть единое? Либо следует считать, что как, оделяя тела другим, она не есть то, что дается ею, например форма и “вид>, но они отличны от нее, так же, хотя она и дает единое, она дает его как отличное от нее и, взирая на единое, делает единым каждое сущее, как и, взирая на <человека>, делает человеком, соединяя с человеком единое в <нем>. Ибо из называемых единым каждое есть единое так же, как обладает и тем, что оно есть, так что сущие в меньшей степени в меньшей степени обладают единством, а сущие в большей степени — в большей. Ну а также душа, будучи чем-то отличным от единого, обладает большим единством в соответствии с большим и подлинным бытием. Однако она — не само единое; ибо душа едина и единое как-то привходяще к ней, и они, душа и единое, — двоица, как тело и единое. И то, что разделено, как, например, хоровод, наиболее далеко от единого, а то, что непрерывное, более близко к нему, душа же близка еще более, приобщаясь к нему и сама. Но если потому, что без бытия единым она не была бы душой, посему кто-либо сводит душу и единое к одному и тому же, то: прежде всего, и каждое из других сущих есть то, что оно есть, вместе с бытием единым, но все-таки единое отлично от них (ибо тело и единое — не одно и то же, но тело причастно единому); а затем, множественна душа, даже та, которая едина, пусть даже она и не состоит из частей; ибо весьма много способностей в ней: рассуждение, стремление, восприятие, кои единым, как цепью, удерживаются вместе. Итак, душа, будучи и сама единым благодаря другому, наделяет единством; но и сама испытывает его от другого.

2. Ну неужели для каждого из тех, кои порознь — единое, не одно и то же его сущность и единое, а для целокупных сущего и сущности одно и то же сущность, сущее и единое? Так что отыскавшим сущее отыскано и единое, и сама сущность есть само единое: например, если сущность — ум, то и единое есть ум, являющий собой первоначально сущее и первоначально единое и дающий другим участвовать как в бытии, так и настолько же—в едином. Ибо сказал ли бы кто-нибудь, что есть оно помимо них I? Ведь или оно тождественно сущему (ибо человек и один человек — одно и то же 2), или оно как какое-то число каждого сущего, если как ты говорил “какие-то два”, так и о каком-то одном говоришь “единое”. Так вот, если число — среди сущих, то ясно, что и единое; и должно исследовать, что оно есть. Если же число — действие души, производящей счисление, то в вещах не было бы никакого единства. Но довод гласил: если любое сущее утрачивает единство, то его и не будет вовсе 3. Так вот, нужно рассмотреть, одно ли и то же каждое единое и сущее, а также целокупно сущее и единое. Но если сущее каждого есть множество, а единому невозможно быть множеством, то одно было бы отличным от другого. По крайней мере, “человек”, и “живое существо”, и “разумное” и суть многие части, и эти многие связаны единым; следовательно, человек и единое различны, если он — делимое, а оно — нераздельное. Ну а также целокупное сущее, имеющее в себе все сущие, в еще большей степени было бы многим и отличным от единого, но обладающим единством по приобщению и причастности. К тому же сущее обладает и жизнью, ибо оно, конечно, не труп; следовательно, сущее — многое. А если оно — ум, то и так ему необходимо быть многим. И в еще большей степени, если оно объемлет эйдосы; ибо идея, как каждая, так и идея совокупная, — и не единое, а, скорее, число, и единое так же, как мир может являть собой единое. В целом же, единое — первое, а ум, и эйдосы, и сущее — не первые. Ибо каждый эйдос — и из многого, и составное, и последующее; ведь те, из коих состоит каждое составное, — предшествующие. А что уму невозможно быть первым, будет ясно и из следующего: уму необходимо пребывать в мышлении и уму-то наилучшему и не взирающему на то, что вовне, — мыслить то, что прежде него; ибо, обращаясь к самому себе, он обращается к началу. И если он сам — мыслящее и мыслимое, то он будет двойственным и не простым, и не есть единое; если же он взирает на иное, то непременно на то, что лучше и прежде него самого; а если — и на самого себя, и на то, что лучше него, то и так он — второе. И нужно полагать ум таковым, что хотя он предстоит благу и первому и взирает на того, но соприсутствует и самому себе, мыслит и самого себя, и мыслит самого себя являющим собой все. Следовательно, ему, являющему собой разнообразное, многого недостает, чтобы являть собой единое. Итак, единое не будет ни всем, ибо так оно уже не было бы единым; ни умом, ибо так оно было бы всем, поскольку ум есть все; ни сущим, ибо сущее — все.

3. Так чем же могло бы быть единое и какую природу имеющим? Нет ничего удивительного, что означить это нелегко, коль скоро ни сущее легко не означишь, ни эйдос; однако наше познание является опирающимся на эйдосы. А насколько ни продвинется к безвидному душа, бессильная объять его (ибо она не определяется и как бы не получает напечатления от разнообразного напечатляющего), она поскальзывается и боится, как бы не оказаться ничего не имеющей. Вот почему она утомляется среди таких предметов и часто, отпадая от всех них, с охотой нисходит, пока не дойдет до чувственного, будто на твердом отдыхая тут, как и взгляд, утомляясь среди малых предметов, охотно падает на большие. Но когда единое пожелает сама по себе узреть душа, зрящая только потому, что соприсутствует ему, и являющая собой единое с ним, то, поскольку она есть единое с ним, она думает, будто еще не имеет то, что ищет, так как она не есть отличное от мыслимого ею. Тем не менее нужно вот как поступать намеревающемуся философствовать о едином. Итак, поскольку то, что мы ищем, есть единое и мы рассматриваем начало всех вещей, благо и первое, то негоже оказаться вдали от тех вещей, кои возле первых, пав до последних из всех, но стремящемуся к первым следует возносить себя прочь от чувственных, являющихся последними, и быть освобожденным от всякого зла, коль скоро следует стать поспешающим к благу, и возвыситься до начала в себе самом и из многого стать единым, коль скоро он будет созерцателем начала и единого. Итак, ему нужно, став умом и душу свою вверив и подчинив уму, дабы она, пробудясь, принимала то, что зрит тот, им-то и созерцать единое, не присоединив ни одного чувствования и ничего от оного не принимая в него-то, но созерцать чистейшее чистым умом и тем, что в уме первое. Стало быть, когда приступивший к созерцанию вот такого воображает у этой природы или величину, или фигуру, или массу, не ум становится проводником ему в созерцании, потому что не уму прирождено видеть таковые, а это — деятельность чувствования и мнения, следующего за чувствованием. Но от ума надлежит получать известие о тех предметах, о коих он может известить. Ум же может зреть или те, что его, или те, что прежде него. Чисты же и те, что в нем, но еще чище и проще те, что прежде него, а вернее, то, что прежде него. Стало быть, оно — и не ум, а прежде ума. Ибо ум есть нечто из сущих, “то” же—ни нечто, а прежде каждого нечто, ни сушее^и ведь сущее имеет как бы форму сущего, “то” же бесформенно и даже без умопостигаемой формы. Ведь природа единого, будучи порождающей все сущие, не есть ни одно из них. Поэтому оно — ни нечто, ни “какое”, ни “сколько”, ни ум, ни душа; оно — и не движущееся, и опять-таки не покоящееся, не в месте, не во времени, а само по себе едино-видное 4, а вернее, безвидное, будучи прежде всякого “вида”, прежде движения, прежде покоя; ибо при сущем эти-то, кои делают его многим. Почему же, если “то” — не движущееся, то и не покоящееся? Потому, что каждое из этих обоих или же оба необходимо при сущем; да и покоящееся есть покоящееся благодаря покою и не тождественно покою; так что он будет привходящим к “самому” и оно уже не пребудет простым. Ведь и причиной называть его значит высказывать нечто привходящее не к нему, а к нам, потому что мы имеем нечто от него, тогда как “то” есть в самом себе; но, строго говоря, не следует говорить ни “то”, ни “есть”, однако мы, как бы извне обегая его, стремимся истолковывать свои опыты, то будучи близ него, то отпадая из-за затруднений касательно него.

4. Затруднение же возникает особенно потому, что не благодаря науке постижение “того” и не благодаря мышлению, как — иного умопостигаемого, а благодаря присутствию, превосходящему науку. Душа же испытывает отстранение от бытия единым и не есть вполне единое, когда обретает научное знание чего-либо; ибо наука — понятие 5, а понятие — многое. Итак, она минует единое, пав до числа и множества. Стало быть, следует подняться над наукой и никоим образом не отступать от бытия единым, но следует отстраниться и от науки, и от познаваемого ею, и от всякого другого, даже прекрасного, зрелища. Ибо все прекрасное — после “того” и от “того”, как весь Дневной свет — от солнца. Вот почему “то”, говорит 6, и несказанное, и неписаное, но мы говорим и пишем, направляя к нему и пробуждая от рассужде ний к созерцанию, как бы указывая путь решающемуся созерцать нечто. Ибо до пути и путешествия доходит научение, а-созерцание — уже дело самого решившегося узреть. Но если кто-либо не подступился к зрелищу и его душа не обрела постижения блеска, который там; и он ни испытал, ни обрел в самом себе как бы любовную страсть из узрения (как у любящего, Пред тем, кого он любит, нашедшего отдохновение), приняв свет истинный и озаривший всю душу благодаря тому, что стал к нему ближе, но будучи, пусть и возвысившись, еще утягиваемым назад тем, что было препятствующим созерцанию, и возвысившись не один, а имея нечто отделяющее его от “самого”, или еще не собравшись воедино (ведь же “то” не отсутствует ни для одного и отсутствует, однако, для всех, так что, присутствуя, не присутствует, кроме как для могущих и готовых принять его так, чтобы приладиться и как бы прикоснуться и притронуться к нему благодаря подобию; 7 и благодаря силе в себе, сродной тому, что идет от “самого”, всякий раз как кто-либо бывает в том состоянии, в каком он был, когда изошел от “самого”, он уже может узреть так, как “тому” свойственно быть зримым), — итак, если он еще не пребывает там, а пребывает вовне из-за этих препятствий или из-за недостатка рассуждения наставительного и придающего уверенность относительно “самого”, то за те препятствия пусть он винит самого себя и пытается, отстранившись от всего, быть одним, а то, чему он не доверяет, упуская в рассуждениях, пусть он продумает вот так.

5. Всякий, кто думает, что сущие управляются случаем и самопроизвольностью и удерживаются вместе телесными причинами, тот далеко отступил и от бога, и от мысли о едином, и речь — не к таким, а к полагающим иную природу помимо тел и восходящим до души. Ну а этим следует осмыслить природу души, а среди прочего и то, что она происходит от ума и, приобщившись 8 к рассудку, который — от него, обладает добродетелью; вслед же за этим ум счесть отличным от того, что рассуждает и называется рассудочным, а- рассуждения — тем, что уже как бы в разделении и движении, а научные знания — понятиями в душе, такими, что они уже оказались на виду, поскольку в душе оказался ум, виновник научных знаний. И узрев ум как бы ощутимым, поскольку он воспринимаем возвышающимся над душой и являющим собой ее отца, умопостигаемый мир, должно считать ум покоящимся и неподвижным движением, имеющим в себе все и являющим собой все, множеством нераздельным и опять-таки разделенным. Ведь те, что в нем, ни разделены, как понятия, мыслимые уже по одному, ни смешаны, ибо каждое выступает отдельно; как и в науках хотя все знания пребывают в неделимом, тем не менее каждое из них пребывает отдельно. Итак, это множество все вместе, умопостигаемый мир, есть то, что возле первого, и довод гласит, что оно с необходимостью есть, раз уж некий гласит, что и душа есть, а оно-то державнее души; однако оно — не первое, потому что не 9 единое и не простое; единое же и начало всего — простое. Так вот, то, что прежде почтеннейшего среди сущих, раз уж должно быть нечто прежде ума, желающего быть единым, однако являющегося не единым, а единовидным, потому что сам по себе и не рассеян ум, но он действительно соприсутствует самому себе, не раздробив самого себя, поскольку он пребывает близко от единого, хотя дерзнул как-то отстраниться от единого, — так вот, то, что прежде него, чудо единого (которое не есть сущее, дабы и здесь “единое” не сказывалось относительно иного, и которому поистине не приличествует ни одно имя, а раз уж надобно наименовать его, прилично было бы быть названным просто “единым” и не так, что оно — иное, потом единое) трудно поэтому познать, познаваемо же оно, скорее, по его порождению — сущности (и ведет к сущности ум); и его природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, порождающая сущие, пребывающая в самой себе и не иссякающая, и не присутствующая в происходящих от нее сущих. То, что и прежде этих, “единым” мы именуем поневоле (дабы друг для друга обозначать ее ю, ведя чрез имя к неделимой мысли и стремясь воссоединить душу), называя единым и нераздельным не так, как мы называем точку или единицу; ибо те, что суть единое таким образом, — начала количества, которое бы не существовало, не будь прежде него сущности и того, что прежде сущности (итак, не нужно вперять сюда мысль); однако первые всегда подобны последним в соответствиях по простоте и избеганию множества и деления.

6. Ну а каким образом мы называем его единым и каким образом должно мышлением приладиться к нему? Оно-то признаваемо единым преизбыточнее, нежели как едины единица и точка. Ведь тут-то душа, отринув величину и присущее числу множество, заканчивает наименьшим и опирается на нечто хотя и нераздельное, но то, кое было в делимом и кое есть в ином;

“то” же — ни в ином 11, ни в делимом, ни нераздельно так, как наименьшее;

ибо оно — наибольшее из всех не по величине, а по силе, так что по силе и отсутствие у него величины, коль скоро и те, кои суть после него, — неделимые и нераздельные по силам, а не по массам. Должно же считать его 12 и бесконечным не благодаря неизмеримости величины или числа, а благодаря необъятности силы. Ибо когда бы ты ни помыслил его как ум или бога, он преизбыточнее их; и опять-таки когда бы ты его ни воссоединил мыслью, и 'тут он преизбыточнее, нежели тот, каким бы ты его вообразил, в бытии более единым, чем твое мышление; ибо он есть сам пй себе и нет ничего к нему привходящего. А по его самодовлению кто-либо мог бы осмыслить и его единство. Ведь, будучи из всех самым предостаточным и самым самодовлеющим, “то” должно быть также и самым ненуждающимся; а все многое — также и нуждающееся, пока оно не стало единым из многого. Потому-то его сущность нуждается в том, чтобы быть единым. “То” же не нуждается в самом себе: ведь оно есть оно само. Ну конечно, то, что есть многое, нуждается в стольких, сколько оно являет собой; и каждое из тех, что в нем, будучи вместе с другими, а не само по себе, и существуя как нуждающееся в других, делает таковое нуждающимся и порознь, и в целом. Посему раз уж должно быть нечто самое самодовлеющее, то это должно быть единое, кое одно только есть таковое, что оно не есть нуждающееся ни в отношении самого себя, ни в отношении другого. Ибо оно не требует чего-либо ни для того, чтобы быть, ни для того, чтобы быть благим, ни для того, чтобы иметь там опору. Ведь, будучи для других причиной, оно не от других имеет то, что оно есть;

да и чем могло бы быть для него благо вне его? Так что благо не привходя-ше к нему: ведь “то” есть оно само. И нет никакого места для него; ибо не нуждается в опоре оно, как бы не могущее поддерживать самого себя; да и то, что должно иметь опору, — бездушное и масса падающая, если еще не имеет опоры. Ну а другие имеют опору благодаря ему-то, благодаря коему они одновременно и стали существующими, и обрели место, к которому были пристроены; ну а то, что требует места, — нуждающееся. Начало же — не нуждающееся в тех, кои после него; а начало всех — не нуждающееся во всех. Ведь то, что есть нуждающееся, — нуждающееся как стремящееся к началу; если же единое — нуждающееся в чем-то, то оно, очевидно, добивается не быть единым; так что оно будет нуждающимся в разрушителе; но все, что ни называлось бы нуяадающимся, есть нуждающееся в благе и хранителе. Так что для единого нет никакого блага; и, стало быть, у него нет желания чего-либо; но оно есть сверхблаго, и оне — благо не для самого себя, а для других, если нечто может участвовать в нем. У него нет ни мышления, дабы не было инаковости; ни движения: ведь оно прежде движения и прежде мышления. Ибо что ему и помыслить? Самого себя? Стало быть, прежде мышления будет незнающим и будет нуждаться в мышлении, дабы познать самого себя, довлеющий самому себе. Однако при нем не будет незнания из-за того, что он ни познает, ни мыслит самого себя; ибо незнание происходит оттого, что есть иное, когда одно не знает другое; но “то” только одно ни познает, ни имеет нечто, чего не знает, но, будучи единым и соприсутствуя самому себе, оно не нуждается в мышлении самого себя. Впрочем, и соприсутствие не следует приписывать ему, дабы сохранить единство, но следует исключать и мышление, и соприсутствие, и мышление самого себя, и — других; ведь его следует ставить не в соответствие мыслящему, а, скорее, в соответствие мышлению. Мышление же не мыслит, но для другого оно — причина мышления; а причина не тождественна причиненному. Причина же всех сущих не есть ни одно из них. Итак, это должно быть названо не тем благом, коим наделяет, а благом по-иному — превыше других благ.

7. Если же из-за того, что оно не есть ни одно из этих сущих, ты помыслом пребываешь в неопределенности, то останови себя на этих и с этих созерцай; но созерцай, не разбрасывая мысль вовне. Ибо оно не располагается где-то, оставив другие вещи без самого себя, но для могущего коснуться его есть всегда 13 присутствующее, для не могущего же не присутствует. А как при других обстоятельствах невозможно мыслить нечто мыслящему другое и обращенному к другому, но не следует ничего прибавлять к мыслимому, дабы мыслимое было само собой, так и здесь следует знать, что имеющему в душе образ чего-то другого невозможно помыслить “то”, пока образ действен, и что опять-таки душе, оттесненной и удерживаемой другими вещами, невозможно запечатлеть образ противоположного; но как о материи говорится, что-де ей необходимо быть лишенной всех качеств, раз она должна принимать образы всех вещей, так и гораздо более необходимо душе становиться безвидной, раз не должно быть никакого таящегося в ней препятствия к ее наполнению и осиянию первоприродой. Если же это так, то следует всецело обратиться душой, отрешенной от всего того, что вовне, к тому, что внутри, не клониться к чему-либо из того, что вовне, но, презрев все вещи, хотя и до этого по чувственному восприятию их, но тогда-то и по их эйдосам, презрев даже самого себя, в созерцании стать “того” 14 и, сойдясь с “тем” и как бы пообщавшись достаточно, прийти возвестить, если это возможно, и другому о тамошнем общении, быть может, добиваясь которого и Минос прослыл собеседником. Зевса 15 и вспоминая которое он устанавливал законы как его отображения, будучи прикосновением божественного подвигнут к установлению законов. А то и, сочтя государственные дела недостойными себя, кто-то желает всегда пребывать вверху, каковое побуждение могло бы оказаться и у того, кто многое узрел. “То”, говорит 16, не есть вне чего-либо, но соприсутствует всем не ведающим этого. Ибо они сами бегут вон от него, а вернее, вон от самих себя. Поэтому они не могут ни схватить того, от коего убежали, ни, потерявши самих себя, искать другого; право, и сын, в безумии будучи вне себя, не узнает отца; но тот, кто изучил самого себя, узнает и то, откуда он.

8. Ну а если какая-то душа знает саму себя в другое время и знает, что ее движение не прямолинейное, ну разве лишь тогда, когда бы оно претерпело отклонение, свойственное же ей по природе движение такое, как движение по кругу не вокруг чего-то вовне, а вокруг центра, центр же — то, от чего происходит круг, то она будет двигаться вокруг этого, от коего происходит, и будет зависеть от этого, привлекая себя к тому самому, к коему пристало влечься всем душам, души же богов влекутся всегда, и к коему будучи влекомы они суть боги. Ибо бог — то, что соединено с тем, а то, что отстоит далеко, — заурядный человек и зверь. Ну а этот как бы центр души есть ли искомое? Или следует признать нечто другое, в чем все как бы центры совпадают? И признать, что это — “центр” по аналогии со здешним кругом? И не оттого, что душа — круг так, как фигура, но потому, что в ней и вокруг нее древняя природа 17, и потому, что она происходит от “такового”, а еще более и потому, что души отделены целиком. Ныне же, когда часть нас удерживается телом, как если бы кто-то держал ноги в воде, остальным же телом вздымался, мы, поднявшись кверху тем-то, что не притоплено телом, этим-то соприкасаемся в центре самих себя с как бы центром всего так же, как центры наибольших кругов соприкасаются с центром объемлющей сферы, и отдыхаем. Ну а если бы круги были телесными, а не душевными, то они пространственно соприкасались бы с центром и, раз центр расположен где-то, были бы вокруг него; но коль скоро и сами души умопостигаемы, и “то” превыше ума, должно полагать, что соприкосновение происходит благодаря другим силам так, как мыслящему прирождено соприкасаться с мыслимым, и что мыслящее преизбыточнее присутствует благодаря подобию и тождеству и соприкасается со сродным ему так, что их ничто не разделяет. Ибо тела удерживаются телами от соединения друг с другом, бестелесные же природы телами не разделяются; и они, стало быть, отделены друг от друга не местом, а инаковостыо и различием; поэтому, когда инаковость не присутствует, те, что не-иные, присутствуют друг с другом. Ну а “то”, не имея инаковости, всегда присутствует, мы же при нем, когда не имеем ее; и “то” не домогается нас, дабы быть вокруг нас, мы же домогаемся “того”, дабы нам быть вокруг “того”. И мы всегда вокруг него, но не всегда на него взираем; а как поочередно поющий 18 хор, хотя и держась вокруг предводителя, мог бы повернуться к тому, что вне зрелища его, когда же обращен к нему, и поет ладно и Держится действительно вокруг него, так и мы всегда вокруг “самого” (а если нет — нас постигнет полное разложение и нас уже не будет), но не всегда взираем на него; но когда мы взираем на него, тогда нам доступны цель и отдохновение 19 и мы без разноголосицы водим действительно вокруг него боговдохновенный хоровод.

9. А тот, кто в этом хороводе, узревает источник жизни и источник ума, начало сущего, причину блага, корень души: не так, что те 20 изливаются из “самого” и затем того умаляют; ведь они 21 - не масса, иначе его порояоде-ния были бы бренными. Однако же они вечны, потому что неизменно пребывает их начало, не раздробленное на них, а пребывающее целым. Поэтому и те пребывают; как, если пребывает солнце, и свет пребывает. Ведь мы не отрезаны от “того” и не существуем отдельно, хотя и затесавшаяся природа тела к самой себе притянула нас, но мы дышим и сохраняемся не потому, что “то” дало, затем отстранилось, а потому, что оно всегда оделяет, пока бу дет тем, что оно есть. Однако мы есми в большей степени, склонившись к нему, и благо — здесь, бытие же вдали от него есть лишь бытие в меньшей степени. Здесь душа и отдыхает, и вне зол, взбежав в чистое от зол место; и мыслит здесь, и бесстрастна здесь. И истинная жизнь здесь; ибо эта, что ныне, и эта, что без бога, — след жизни, той подражающий, а жизнь там — деятельность ума; деятельность же и порождает богов в безмятежном прикосновении к “тому”, и порождает красоту, порождает справедливость, добродетель порождает. Ведь этих-то вынашивает душа, оплодотворенная богом, и это для нее начало и конец: начало, потому что она оттуда, конец же — потому что благо там. И, оказавшись там, она становится самой собой и тем, чем была", ибо то, что тут и среди здешнего, — падение, и изгнание, и “потеря перьев” 22. а то, что благо там, являет и любовь, врожденная душе, почему и сочетается Эрос с Психеями и на картинах, и в сказаниях Ведь коль скоро душа — отличное от бога, но от того происходит, то она любит его с необходимостью. И, будучи там, она обладает небесным Эросом, здесь же он становится низменным; и ведь там Афродита небесная, здесь же она становится низменной, как бы сделавшись блудницей 23. и всякая душа есть Афродита;

и на это намекается в рассказе и о дне рождения Афродиты, и об Эросе, произошедшем вместе с ней 24. Ну а, держась согласно природе, душа любит бога, желая воссоединиться с ним, как девушка любит прекрасного отца прекрасной любовью. Когда же, вступив в становление, она обманута как бы сватовствами, то, сменив в отсутствие отца любовь на другую, смертную, она обесчещивается; но, опять возненавидев здешние бесчестья и очистившись от того, что тут, она, отправляясь снова к отцу, блаженствует 25. А кому неведомо это переживание, пусть он рассудит отселе по здешним любовным страстям, каково бывает достичь тех предметов, кои кто-либо любит больше всего, и что, однако, эти-то, кои любимы, смертны и вредоносны, и это любовь к отображениям, и что они изменяются, потому что они — ни то, что действительно любимо, ни наше благо, ни то, что мы ищем. Там же - истинное любимое (коему можно и соприсутствовать причастному к нему и действительно обладающему им), не облекаемое плотью извне. Всякий же, кто увидел, знает, что я говорю 26: что душа обретает тогда другую жизнь, и приближаясь, и уже подступившись и причастившись к нему, так что она расположена узнать, что присутствует устроитель истинной жизни и не нужно ничего больше. Напротив же, нужно отложить другое и стоять на одном лишь этом и стать одним лишь этим, отсекши остальное, чем мы объемлемся;

так что нужно спешить изойти отсюда и возмущаться тем, что мы привязаны к иному, дабы всем существом нашим мы объяли того и не имели ни одной части, которой бы мы не соприкасались с богом. Итак, кому-то можно видеть здесь и того, и себя самого, насколько дозволено видеть: себя самого — заблиставшим, преисполненным умопостигаемого света, скорее же самим светом, чистым, невесомым, легким, ставшим богом, скорее же им являющимся, вспыхнувшим тогда же, но, если он опять отягощается, как бы гаснущим.

10. Ну а почему он не остается там? Да потому, что он еще не отошел весь. Но станется же, когда и непрерывность созерцания будет у не стесняемого уже никакой докучливостью тела. Стесняемое же есть не увидевшее, а другое, кое, когда увидевшее отдыхает от созерцания, не отдыхает от научного познания, каковое — в доказательствах, и удостоверениях, и в рассуждении души; узрение же и увидевшее есть уже не рассудок, а превосходнее рассудка, и прежде рассудка, и сверх рассудка, как и видимое. Так вот, узреваю-

щий себя самого будет тогда, когда он видит, видеть себя таким, скорее же, он будет соприсутствовать себе такому и воспринимать себя таким — ставшим простым. А пожалуй, и не следует говорить <тот будет видеть”, а то — “увиденное”, раз уж приходится говорить об этих как о двух: видящем и видимом, а не об обоих как об одном; правда, такая речь смела. Так вот, тогда видящий и не видит, и не различает, и не представляет себе двух, а, словно став другим, он, и не сам, и не свой, относится туда, и, став “того”, он есть единое, как бы совместив центр с центром. И ведь здесь центры суть единое, совпав, и — двоица, когда они порознь. Так и мы ныне называем “то” иным. Потому-то и трудновыразимо зрелище. Ведь как кто-либо смог бы поведать о “том” как ином, узрев там, когда он созерцал, не иное, а единое с собой самим?

11. Итак, имея целью выказать это, заповедь здешних мистерий “не разглашать непосвященным” запрещает (так как “то” есть не разглашаемое) раскрывать божественное другому, которому не выпало счастье и самому узреть. Так как, следовательно, не было двух, но сам узревший был единым с увиденным, будто это было не увиденное, а воссоединенное, то если бы он вспомнил, каким он стал, когда соединился с “тем”, он мог бы иметь у себя образ “того”. Был же единым и сам он, не имеющий в себе никакого отличия ни по отношению к самому себе, ни сообразно иному (ибо у него не двигалось что-либо, ни гнев, ни влечение к иному не были присущи ему, вознесшемуся), но ему не были присущи ни рассудок, ни какое-либо мышление, ни вообще он сам, если надобно говорить и это. Но, словно восхищенный или безмятежно одержимый, он оказался в уединении и неподвижном состоянии — по своей сущности никуда не отклоняющийся и не занятый самим собой, совершенно покойный и как бы покоем ставший. И ему не было присуще мышление прекрасного, но он был уже взметнувшимся и над красотой, возвысившимся уже и над хороводом добродетелей, совсем как некто, вошедший вовнутрь святилища и оставивший позади изваяния в храме, которые вышедшему из святилища опять предстают первыми после зрелища внутри и общения там не с изваянием и не с образом, а с “самим”, и которые, стало быть, оказываются последующими зрелищами. А то, пожалуй, — не зрелище, а иной способ узрения: исступление, и опрощение, и самопожертвование 27, и стремление к прикосновению, и покой, и внимательность к прилаживаний, раз уж некто будет созерцать то, что в святилище. Если же он зрит иначе, то ему ничего не является. Ну а эти зрелища — подобия; и потому мудрым из прорицателей они намекают, как тот бог зрится; мудрый же жрец, уразумевший намек, мог бы, оказавшись там в святилище, сделать созерцание истинным. Но и не оказавшись там и признав это святилище чем-то невидимым, и источником, и началом, он будет знать, что начало 28 зрит начало и подобное соединяется с подобным. И не пренебрегая ничем из божественного, насколько душа может обладать тем и прежде созерцания, остального он требует от созерцания; остальное же для возвысившегося над всем — то, что прежде всего. Ведь же природа души не дойдет до совершенно не-сущего, но, спустившись вниз, она дойдет до зла и, таким образом, до не-сущего, но не до совершенного не-сущего. Устремившись же в противоположном направлении, она дойдет не до иного, а до самой себя, и, таким образом, будучи не в ином, она — не в “ничто”, а в самой себе: только же в самой себе и не в сущем — значит, “в том”; ведь некто и сам становится не сущностью, а тем, что по ту сторону сущности 29, таким образом, каким он общается с “тем”. Ну а если некто узрит самого себя ставшим этим, то он обретает самого себя как подобие “того”, и если от самого себя перейдет он как образ к первообразу, то может достичь цели путешествия 30. Отпадая же от созерцания, он, опять пробудив добродетель, коя в нем самом, и помыслив себя украшенным этими добродетелями, опять станет легким, через добродетель восходя к уму и мудрости и через мудрость — к “самому”. И это — жизнь богов и людей божественных и счастливых, освобождение от иного, здешнего, жизнь без удовольствия от здешнего, бегство единственного к единственному.

Примечания
1 Т.е. что есть единое помимо сущего и ума.
2 См. Аристотель. Метафизика IV, 2, 1003Ь26-27.
3 Ср. VI 9,1,3-14.
4 См. Платон. Пир 211b1.
5 Ср. Аристотель. Метафизика 1Х,2,1046b7-8. Эту ссылку следовало бы добавить к “Индексу источников” в изданиях Анри и Швицера, где она отсутствует.
6 “Говорит”, конечно же, Платон. См.: Платон. Письмо VII 341с5.
7 Поставив колон здесь и убрав его строкой ниже, Швицер (1987) “выправляет” пунктуацию по Хардеру.
8 В “большом издании” Анри и Швицера пропущена буква: вместо ________-a напечатано ___________.
9 В изданиях Анри и Швицера, как “большом”, так и “малом”, пропущена отрицательная частица ________, и только в 1987 г. Швицер замечает этот очевидный пропуск.
10 Т.е. природу единого.
11 См.: Платон. Парменид 138а2-3.
12 “Его” — ootov. Здесь и далее в следующем предложении — один из тех “неожиданных” переходов со среднего рода на мужской, о которых говорится в преамбуле к переводу. Ср., например: VI 9,6,44-47.
13 Рукописное _______ либо допускает связку с ______, что грамматически является “lectio difficilior”, либо может быть изменено в aet и связано с nafiov. Первый путь избирают Анри и Швицер (1973), второй — М.Пуэльма (см.: Puelma М. Vorshlage zu Plotin Enn. VI 9 (Пев? тоуовои ^ той evog) // Museum Helveti-cum. 1979. Vol. 36. Fasc. 2. S. 95-96) и вслед за ним Анри и Швицер (1982). Попытка ван Виндена “спасти” рукописное ехеГ посредством новой интерпретации его в связке с nooov (см.: Winden J.C.M.van. Das ехеГ in Plotin Enn. VI 9,7,4 // Museum Helvettcum. 1980. Vol. 37. Fasc. 1. S. 61-62) не слишком удачна, и возражения Пуэльмы против этой интерпретации так или иначе попадают в цель (см.: Puelma M. Zu Plotin Enn. VI 9. Bin Nachtrag // Museum Helveticum. 1980. Vol. 37. Fasc. 2. S. 133-134).
14 ________ (genetivus possessoris) _______. Cf. VI 9,10,16.
15 См.: Гомер. Одиссея XIX, 178-179; [Платон]. Минос 319Ь5-6, d9.
16 “Говорит” Платон в “Пармениде”. См.: Платон. Парменид 138е4.
17 Ср.: Платон. Тимей 90d5; Государство 611d2; Пир 192е9.
18 Изящная конъектура М.Пуэльмы (__________), подкрепляемая правдоподобным палеографическим объяснением рукописного е^оошу (см.: Puelma M. Zu Plotin Enn. VI 9. Ein Nachtrag // Museum Helveticum. 19'80. Vol. 37. Fasc. 2. S. 134), принимается Анри и Швицером в “малом издании” (1982).
19 См.; Платон. Государство 532е3.
20 Т.е. жизнь, ум, сущее, благо, душа.
21 Вслед за Хардером Швицер (1987) считает подлежащим та ____, a не то ____.
22 “Потеря перьев” (__________), или попросту “линька”, предшествующая инкарнации души, описывается в платоновском “федре” (см.: Платон. Федр 246с2;
248с9), откуда этот образ и заимствуется Плотином.
23 Ср. Платон. Пир 180d8-e3.
24 Ср. Платон. Пир 203с2-3.
25 См. Платон. Федр 247d4.
26 См. Павсаний I 37.4.
27 То, что Марсилио Фичино переводит ___________________ как “et
diffusio quaedam profectusque mirificus”, может послужить одной из иллюстраций К пословице “И на старуху бывает проруха”. Впрочем, вряд ли кто-либо даже из маститых переводчиков “Эннеад” осмелился бы поклясться, что для него лично пословицы такого рода не актуальны.
28 Этот вариант ((_____, а не ______)' обнаруживаемый в одном только кодексе Q (Marcianus Graecus 242), принимается (вслед за Хардером) Швицером (1987). 28 См.: Платон. Государство 509Ь9. 30 См.: Платон. Государство 532е3.

Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: О благе или едином


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.