ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Реформация и современность
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
А.Н.Муравьев,
кандидат философских наук
Реформация и современность
В апреле 2002 года в петербургском издательстве “Роза мира” благодаря усилиям И.Фокина и М.Антонова пятитысячным тиражом вышла в свет книга “Мартин Лютер. 95 тезисов”, ценнейшую часть которой составляет первая публикация на русском языке двух положивших начало Реформации работ М.Лютера – “95 тезисов о силе индульгенций” и “О свободе христианина”. Эти работы дополнены переводчиком и составителем уже издававшимися в России обращением Лютера “К христианскому дворянству немецкой нации об улучшении христианского состояния”, его “Кратким катехизисом” и переводом XLVI псалма “Господь наш меч, оплот и щит”. Большую часть почти семисотстраничного издания занимает Приложение, которое включает в себя “Аугсбургское вероисповедание” Ф.Меланхтона, разъясняющее религиозный смысл Реформации, “Теософские послания” Я.Беме (перевод с немецкого неизвестного переводчика XIX века, обнаруженный в Отделе редких рукописей РНБ), “Защиту Бога” Г.В. Лейбница, содержащую краткое изложение его “Теодицеи”, посвященные Реформации лекции Г.В.Ф. Гегеля по философии истории и истории философии и, наконец, подборку текстов из “Истории новой философии” К.Фишера, характеризующих так или иначе связанные с Реформацией явления духовной жизни от античности до начала XIX столетия. В целом сборник, появление которого в России можно считать замечательным культурным событием, дает обширный и весьма ценный материал для уяснения исторического смысла Реформации. Но каково современное значение Реформации? Живы ли сегодня ее идеи? Попытаюсь ответить на эти вопросы, опираясь прежде всего на материалы вышедшего издания.
Если попытаться кратко сформулировать сущность Реформации, то следует сказать, что Реформация была широким историческим движением германских народов, вызванным их переходом от католического представления о потустороннем, трансцендентном Боге к представлению о Боге в духе, выступившем как Я, сознание или совесть человека. Однако нравственное и религиозное обновление, достигнутое благодаря этому движению, не было свободно от внутреннего противоречия, которое требуется уяснить, чтобы не впасть в апологию Реформации как великого, всемирно-исторического явления. Это существенное противоречие выразилось в многочисленных парадоксах феномена Реформации и прежде всего в том, что провозглашенный Мартином Лютером принцип sola fide – веры без добрых дел, специально направленных на спасение души, обратился освящением самых обычных мирских дел, менее чем за три столетия приведшим к почти полному обмирщению религии в реформированных странах. Католическое служение Богу вне человека сменилось протестантским служением ему в самом человеке. Достигнутое реформаторами сознание того, что царство Божие внутри нас, обернулось внешним царством нужды и созидательного труда - благоустройством человеческого мира, этого рая на земле. Только на почве Реформации мог прозвучать тот апофеоз повседневной борьбы с природой ради свободы, который слышен в предсмертных словах ослепшего от забот Фауста Гете:
Вот смысл, которому я предан,
Итог всего, что дух скопил:
Лишь тот, кто бой за них изведал,
Свободу с жизнью заслужил.
И если каждодневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, с опасностью шутя,
Здесь будут жить муж, старец и дитя,
Народ свободный на земле свободной,
Тогда скажу я: О, мгновенье!
Прекрасно ты, еще повремени!
Прочны следы моих земных свершений
И не сотрутся в вечности они.
(“Фауст”, часть II, акт 5)
Был ли этим извращен принцип Реформации? Отнюдь нет. Понятие субъективной свободы духа, в религиозной форме раскрытое М.Лютером и его сподвижниками, с необходимостью перешло к своей реализации в сфере его объективной свободы – к построению духовного мира семьи, гражданского общества и государства. В результате этой объективации свободы совести была утверждена субстанциальная самостоятельность субъекта, его самость. Человек сам, без посредников создал свой собственный, духовный мир и таким образом деятельно примирился с Богом. По-немецки примирение буквально значит восыновление, der Versohnung. Смысл такого восыновляющего примирения состоял в том, что человек, выступив как творец своего духовного мира, стал сыном себе самому и впервые осознал себя таковым. Тем самым он, подобно блудному сыну, сам, свободно и потому окончательно вернулся к отцу – в духе своем соединился с отцом как сын. Лютер не случайно сохранил ветхозаветное теоретическое представление о Боге как внешней, отличной от субъекта субстанции, хотя в форме свободной веры христианина он практически сделал субстанцию внутренне присущей субъекту. Благодаря этому пункту Реформация стала началом исхода христианской религии – началом превращения религиозной веры и культа в нечто иное, чем они сами. В этом и заключается, на мой взгляд, основное противоречие Реформации, объясняющее все ее парадоксы и антиномии. Поскольку протестантизм есть поклонение Богу уже в духе, но еще не в истине, он есть высшая историческая форма христианства, через которую происходит выход религии в свою иную, сверхисторическую, истинную форму, наследующую от исторических форм религии только ее вечное, непреходящее содержание – познание абсолютной сущности в ее отношении к себе самой, к природе и конечному человеческому духу. Поясню, что я имею в виду.
“Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня” (Ин. 6:44, ср. тж.: Ин. 6:65). На эти слова Христа ссылается Лютер в §7 статьи “О свободе христианина”, формулируя принцип Реформации – принцип веры без дел (см.: Мартин Лютер. 95 тезисов . – СПб., “Роза мира”, 2002. С.90). В шестой главе Евангелия от Иоанна, откуда взяты эти слова, рассказывается о том, чем могут стать пять хлебов и две рыбки для пяти тысяч людей, жаждущих духовной пищи, если они получают ее. Именно после этого эпизода Иисус говорит о себе: “Я есмь хлеб жизни… Я – хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира” (Ин. 6: 48-51). Речь идет, разумеется, о хлебе духа – хлебе насущном, точнее, надсущном (epiousios по-древнегречески или superessencialem в латинском переводе бл. Иеронима). Надсущный хлеб исходит прямо из Логоса – Слова, бывшего в начале всего сущего, т.е. из того, что выше самой сущности сущего и что в своем возвращении сущему спасет его, дав всем, кто свободно примет этот логический хлеб, вечную жизнь. Иисус, в котором Слово Бога-Отца впервые стало плотью, осознает себя насущным хлебом духа, сошедшим с неба на землю для того, чтобы дух оживотворил мир, ежедневно утверждая вечность во времени, свободу – в необходимом и случайном. Это и имеет ввиду Лютер, когда пишет, что “единственным достойным делом и занятием всех христиан было бы стремиться к тому, чтобы воплотить в себе Слово и Христа, постоянно упражняясь и укрепляя таковую веру, ибо никакое другое дело не осилит сделать христианина” (Мартин Лютер. 95 тезисов. – СПб., 2002. С.90.). Однако, увлеченный борьбой с трансцендентным элементом христианства, который был особенно силен в католицизме, Лютер переводит слова Христовой молитвы о хлебе насущном (Мф.6:11) просто как unser tägliche Brot, “наш повседневный хлеб”. В “Кратком катехизисе” он указывает, что этим словосочетанием обозначается “всякая необходимая для тела пища и все, что служит к удовлетворению нужд наших, как то: еда, питье, одежда, обувь, дом, двор, поле, скот, деньги, имущество, благочестивое супружество, благочестивые дети, благочестивая прислуга, богобоязненное и добросовестное начальство, хорошее управление, благоприятная погода, мирная жизнь, здоровье, благонравие, доброе имя, добрые друзья, верные соседи и тому подобное” (М.Лютер. 95 тезисов. - СПБ., “Роза мира”, 2002. С.114). Столь очевидное противоречие лютеровского учения, связанное с противоречием самой формулы “хлеб насущный”, на мой взгляд, весьма характерно выражает основное противоречие всей Реформации как всемирно-исторического явления сущности духа – его абсолютной свободы. Оно поэтому как нельзя лучше поясняет, во что именно превращается христианство благодаря Реформации.
Поскольку положенное католицизмом абстрактное противоречие земного и небесного, хлеба и духа, т.е. бытия и понятия в ходе Реформации некоторым образом разрешается, исход Реформации двояк. Как уже было сказано, от провозглашенной Лютером субъективной свободы духа и разработанного реформаторами морального вероисповедания необходимый практический ход ведет только к реализации этой веры в сфере объективной, нравственной свободы – к созданию духовного мира в виде определенной организации семьи, гражданского общества и государства. На этой основе утверждаются три главные протестанские добродетели взамен католических: ценности семьи вытесняют монашеское безбрачие, стремление к нажитому честным трудом богатству сменяет принципиальную нищету, свобода совести торжествует над слепым послушанием. Новые христианские доблести создают настоящий новый мир – мир нового времени на месте средневекового мира, уходящего своими корнями в античность. Таков видимый, внешний исход Реформации в социалистический капитализм современной западной цивилизации и культуры с ее несомненными технико-экономическими, правовыми, моральными и политическими достижениями. Неподлинная сторона этой цивилизации и культуры состоит в том, что слова “хлеб насущный” вслед за Лютером воспринимаются протестанскими массами буквально и людей с помощью рекламы не без успеха пытаются приучить любить то, чем можно только пользоваться и наслаждаться.
Однако за этим временным, феноменальным исходом Реформации нельзя упускать из виду ее невидимого, ноуменального исхода в спекулятивную философию классического немецкого идеализма. Этот исход в определенном смысле является гораздо более современным, т.е. более настоящим, непреходящим, чем первый, поскольку он хранит в себе не столько букву, сколько истинный дух лютеранства. Почему именно классическая немецкая философия есть настоящая наследница Реформации? Потому, что за объективацией субъективной свободы духа логически следует только понятие его абсолютной свободы как конкретного тождества субъекта и объекта, а именно генезис понятия как всеобщего способа духа представляет собой история классического немецкого идеализма последней четверти ХVIII – первой трети ХIX столетий. Вот почему эта спекулятивная философия появилась именно в протестантской Германии. Воспитанный в лютеранской вере Якоб Беме оказался, если можно так выразиться, Иоанном Предтечей Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля.
Появление спекулятивной философии было возможно только при условии достижения христианством своей высшей исторической формы. Это появление по сути есть философский исход религии вообще, ибо понятие как логический, т.е. вполне соответствующий Логосу способ духа превосходит противоположность субстанции и субъекта, которая лежит в основе всех форм религиозного опыта и религиозного представления как такового. Отсюда берут свое начало споры об атеизме немецких идеалистов и их напряженные отношения с ортодоксальной протестантской теологией. Но важно и то, что генезис спекулятивной философии как познания в понятии непосредственно связан с конечной исторической формой религии и происходит в духе лютеранства. Эта сторона дела имеет отношение к важнейшей исторической особенности классической немецкой философии – к тому, что в ней логическое понятие еще не до конца освободилось от своей связи с реальными формациями истины, т.е. с природой и конечным человеческим духом. Поэтому даже в гегелевской системе, как она представлена в “Энциклопедии философских наук”, наука логики выступает наряду с философией природы и философией духа. Таков тот еще не растворенный исторический остаток, которым немецкая классическая философия обязана, между прочим, и своей матери -–Реформации, осуществившей реальное примирение человека и Бога. Гегель отнюдь не кривил душой, когда в лекциях говорил, что он лютеранин и надеется умереть им. Недаром одним из любимых словечек Гегеля было примирение. Даже задачу философской науки он популярно формулирует в §6 “Энциклопедии философских наук” как “примирение самосознательного разума с сущим разумом, с действительностью” (См.: Гегель. Энциклопедия философских наук. В 3-х тт. Т.1. М., 1975. С.89). Конечно, “Философия природы” и “Философия духа” Гегеля – шедевры гегелевской мысли, но все же вечное в наследии Гегеля – не они, а “Наука логики” (не случайно только ее он именует наукой, а их – лишь философией).
Какие же перспективы открываются немецкой классической философией как вечной современностью Реформации? (О них, как обо всем возможном, можно судить лишь предположительно.) Ближайшая перспектива, на мой взгляд, есть перспектива религиозная, имеющая, в отличие от научной перспективы, поскольку наукой всегда будут заниматься многие, значение для всех людей. Христианство должно снять свою историческую форму и преодолеть, наконец, свое лишь исторически необходимое разделение на православие, католичество и протестантизм. В результате своей истории оно должно прийти к своему истинному началу, действительному истоку – к понятию абсолютной свободы духа, конкретного тождества субстанции и субъекта всеобщего развития. Именно это истинное начало было до времени скрыто в непосредственном единстве субъекта и объекта православной веры, в абстрактной противоположности субстанции и субъекта католического вероисповедания и лишь во внутреннем или, что то же самое, лишь во внешнем протестантском примирении человека и Бога. Теперь же, после того, как все эти исторические формы христианства выступили и утвердились институционально, стало возможным раскрытие единого начала различных христианских представлений в логической форме понятия. Реализовать эту возможность без усвоения достижений немецкой классической философии нельзя. Если урок спекулятивного мышления будет усвоен представителями русского народа, произойдет Реформация православия и именно реформированное православие выступит как первая истинная форма религии. Эта бесконечная форма снимет, т.е. спасет и сохранит в себе истинное содержание не только всех исторических форм христианства, но и связанных с христианством иудаизма и ислама. Только на такой духовной основе может быть разрешен назревающий мировой конфликт между исламским Востоком и католически-протестанским Западом. Но и для самого русского народа Реформация православия – насущная духовная задача. Христианство должно быть заново рождено в духе нашего народа из материала заимствованной византийской религии, чтобы стать его собственной, свободной верой, подобно тому, как немецкий народ в ходе Реформации заново создал свою веру из материала римского христианства. Это и будет настоящее “возвращение к истокам”, ибо только развивая веру отцов и дедов, можно сохранить ее (а заодно и единую многонациональную и многоконфессиональную Россию, которая была крепка и стала слаба именно этой своей исторической верой).
Следует заметить, что к работе по раскрытию спекулятивной основы православного христианства уже приступили русские мыслители от П.Чаадаева, И.Киреевского, К.Аксакова и Ю.Самарина до Б.Чичерина, В.Соловьева, С.Трубецкого и И.Ильина, хотя ни один из них не преодолел, несмотря на усиленные занятия немецкой классической философией, религиозного способа представления. Преодоление этого способа духа откроет для русских философов вторую, собственно научную перспективу продолжения дела Гегеля и всех его великих предшественников – бесконечную перспективу логического познания истины как таковой.
кандидат философских наук
Реформация и современность
В апреле 2002 года в петербургском издательстве “Роза мира” благодаря усилиям И.Фокина и М.Антонова пятитысячным тиражом вышла в свет книга “Мартин Лютер. 95 тезисов”, ценнейшую часть которой составляет первая публикация на русском языке двух положивших начало Реформации работ М.Лютера – “95 тезисов о силе индульгенций” и “О свободе христианина”. Эти работы дополнены переводчиком и составителем уже издававшимися в России обращением Лютера “К христианскому дворянству немецкой нации об улучшении христианского состояния”, его “Кратким катехизисом” и переводом XLVI псалма “Господь наш меч, оплот и щит”. Большую часть почти семисотстраничного издания занимает Приложение, которое включает в себя “Аугсбургское вероисповедание” Ф.Меланхтона, разъясняющее религиозный смысл Реформации, “Теософские послания” Я.Беме (перевод с немецкого неизвестного переводчика XIX века, обнаруженный в Отделе редких рукописей РНБ), “Защиту Бога” Г.В. Лейбница, содержащую краткое изложение его “Теодицеи”, посвященные Реформации лекции Г.В.Ф. Гегеля по философии истории и истории философии и, наконец, подборку текстов из “Истории новой философии” К.Фишера, характеризующих так или иначе связанные с Реформацией явления духовной жизни от античности до начала XIX столетия. В целом сборник, появление которого в России можно считать замечательным культурным событием, дает обширный и весьма ценный материал для уяснения исторического смысла Реформации. Но каково современное значение Реформации? Живы ли сегодня ее идеи? Попытаюсь ответить на эти вопросы, опираясь прежде всего на материалы вышедшего издания.
Если попытаться кратко сформулировать сущность Реформации, то следует сказать, что Реформация была широким историческим движением германских народов, вызванным их переходом от католического представления о потустороннем, трансцендентном Боге к представлению о Боге в духе, выступившем как Я, сознание или совесть человека. Однако нравственное и религиозное обновление, достигнутое благодаря этому движению, не было свободно от внутреннего противоречия, которое требуется уяснить, чтобы не впасть в апологию Реформации как великого, всемирно-исторического явления. Это существенное противоречие выразилось в многочисленных парадоксах феномена Реформации и прежде всего в том, что провозглашенный Мартином Лютером принцип sola fide – веры без добрых дел, специально направленных на спасение души, обратился освящением самых обычных мирских дел, менее чем за три столетия приведшим к почти полному обмирщению религии в реформированных странах. Католическое служение Богу вне человека сменилось протестантским служением ему в самом человеке. Достигнутое реформаторами сознание того, что царство Божие внутри нас, обернулось внешним царством нужды и созидательного труда - благоустройством человеческого мира, этого рая на земле. Только на почве Реформации мог прозвучать тот апофеоз повседневной борьбы с природой ради свободы, который слышен в предсмертных словах ослепшего от забот Фауста Гете:
Вот смысл, которому я предан,
Итог всего, что дух скопил:
Лишь тот, кто бой за них изведал,
Свободу с жизнью заслужил.
И если каждодневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, с опасностью шутя,
Здесь будут жить муж, старец и дитя,
Народ свободный на земле свободной,
Тогда скажу я: О, мгновенье!
Прекрасно ты, еще повремени!
Прочны следы моих земных свершений
И не сотрутся в вечности они.
(“Фауст”, часть II, акт 5)
Был ли этим извращен принцип Реформации? Отнюдь нет. Понятие субъективной свободы духа, в религиозной форме раскрытое М.Лютером и его сподвижниками, с необходимостью перешло к своей реализации в сфере его объективной свободы – к построению духовного мира семьи, гражданского общества и государства. В результате этой объективации свободы совести была утверждена субстанциальная самостоятельность субъекта, его самость. Человек сам, без посредников создал свой собственный, духовный мир и таким образом деятельно примирился с Богом. По-немецки примирение буквально значит восыновление, der Versohnung. Смысл такого восыновляющего примирения состоял в том, что человек, выступив как творец своего духовного мира, стал сыном себе самому и впервые осознал себя таковым. Тем самым он, подобно блудному сыну, сам, свободно и потому окончательно вернулся к отцу – в духе своем соединился с отцом как сын. Лютер не случайно сохранил ветхозаветное теоретическое представление о Боге как внешней, отличной от субъекта субстанции, хотя в форме свободной веры христианина он практически сделал субстанцию внутренне присущей субъекту. Благодаря этому пункту Реформация стала началом исхода христианской религии – началом превращения религиозной веры и культа в нечто иное, чем они сами. В этом и заключается, на мой взгляд, основное противоречие Реформации, объясняющее все ее парадоксы и антиномии. Поскольку протестантизм есть поклонение Богу уже в духе, но еще не в истине, он есть высшая историческая форма христианства, через которую происходит выход религии в свою иную, сверхисторическую, истинную форму, наследующую от исторических форм религии только ее вечное, непреходящее содержание – познание абсолютной сущности в ее отношении к себе самой, к природе и конечному человеческому духу. Поясню, что я имею в виду.
“Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня” (Ин. 6:44, ср. тж.: Ин. 6:65). На эти слова Христа ссылается Лютер в §7 статьи “О свободе христианина”, формулируя принцип Реформации – принцип веры без дел (см.: Мартин Лютер. 95 тезисов . – СПб., “Роза мира”, 2002. С.90). В шестой главе Евангелия от Иоанна, откуда взяты эти слова, рассказывается о том, чем могут стать пять хлебов и две рыбки для пяти тысяч людей, жаждущих духовной пищи, если они получают ее. Именно после этого эпизода Иисус говорит о себе: “Я есмь хлеб жизни… Я – хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира” (Ин. 6: 48-51). Речь идет, разумеется, о хлебе духа – хлебе насущном, точнее, надсущном (epiousios по-древнегречески или superessencialem в латинском переводе бл. Иеронима). Надсущный хлеб исходит прямо из Логоса – Слова, бывшего в начале всего сущего, т.е. из того, что выше самой сущности сущего и что в своем возвращении сущему спасет его, дав всем, кто свободно примет этот логический хлеб, вечную жизнь. Иисус, в котором Слово Бога-Отца впервые стало плотью, осознает себя насущным хлебом духа, сошедшим с неба на землю для того, чтобы дух оживотворил мир, ежедневно утверждая вечность во времени, свободу – в необходимом и случайном. Это и имеет ввиду Лютер, когда пишет, что “единственным достойным делом и занятием всех христиан было бы стремиться к тому, чтобы воплотить в себе Слово и Христа, постоянно упражняясь и укрепляя таковую веру, ибо никакое другое дело не осилит сделать христианина” (Мартин Лютер. 95 тезисов. – СПб., 2002. С.90.). Однако, увлеченный борьбой с трансцендентным элементом христианства, который был особенно силен в католицизме, Лютер переводит слова Христовой молитвы о хлебе насущном (Мф.6:11) просто как unser tägliche Brot, “наш повседневный хлеб”. В “Кратком катехизисе” он указывает, что этим словосочетанием обозначается “всякая необходимая для тела пища и все, что служит к удовлетворению нужд наших, как то: еда, питье, одежда, обувь, дом, двор, поле, скот, деньги, имущество, благочестивое супружество, благочестивые дети, благочестивая прислуга, богобоязненное и добросовестное начальство, хорошее управление, благоприятная погода, мирная жизнь, здоровье, благонравие, доброе имя, добрые друзья, верные соседи и тому подобное” (М.Лютер. 95 тезисов. - СПБ., “Роза мира”, 2002. С.114). Столь очевидное противоречие лютеровского учения, связанное с противоречием самой формулы “хлеб насущный”, на мой взгляд, весьма характерно выражает основное противоречие всей Реформации как всемирно-исторического явления сущности духа – его абсолютной свободы. Оно поэтому как нельзя лучше поясняет, во что именно превращается христианство благодаря Реформации.
Поскольку положенное католицизмом абстрактное противоречие земного и небесного, хлеба и духа, т.е. бытия и понятия в ходе Реформации некоторым образом разрешается, исход Реформации двояк. Как уже было сказано, от провозглашенной Лютером субъективной свободы духа и разработанного реформаторами морального вероисповедания необходимый практический ход ведет только к реализации этой веры в сфере объективной, нравственной свободы – к созданию духовного мира в виде определенной организации семьи, гражданского общества и государства. На этой основе утверждаются три главные протестанские добродетели взамен католических: ценности семьи вытесняют монашеское безбрачие, стремление к нажитому честным трудом богатству сменяет принципиальную нищету, свобода совести торжествует над слепым послушанием. Новые христианские доблести создают настоящий новый мир – мир нового времени на месте средневекового мира, уходящего своими корнями в античность. Таков видимый, внешний исход Реформации в социалистический капитализм современной западной цивилизации и культуры с ее несомненными технико-экономическими, правовыми, моральными и политическими достижениями. Неподлинная сторона этой цивилизации и культуры состоит в том, что слова “хлеб насущный” вслед за Лютером воспринимаются протестанскими массами буквально и людей с помощью рекламы не без успеха пытаются приучить любить то, чем можно только пользоваться и наслаждаться.
Однако за этим временным, феноменальным исходом Реформации нельзя упускать из виду ее невидимого, ноуменального исхода в спекулятивную философию классического немецкого идеализма. Этот исход в определенном смысле является гораздо более современным, т.е. более настоящим, непреходящим, чем первый, поскольку он хранит в себе не столько букву, сколько истинный дух лютеранства. Почему именно классическая немецкая философия есть настоящая наследница Реформации? Потому, что за объективацией субъективной свободы духа логически следует только понятие его абсолютной свободы как конкретного тождества субъекта и объекта, а именно генезис понятия как всеобщего способа духа представляет собой история классического немецкого идеализма последней четверти ХVIII – первой трети ХIX столетий. Вот почему эта спекулятивная философия появилась именно в протестантской Германии. Воспитанный в лютеранской вере Якоб Беме оказался, если можно так выразиться, Иоанном Предтечей Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля.
Появление спекулятивной философии было возможно только при условии достижения христианством своей высшей исторической формы. Это появление по сути есть философский исход религии вообще, ибо понятие как логический, т.е. вполне соответствующий Логосу способ духа превосходит противоположность субстанции и субъекта, которая лежит в основе всех форм религиозного опыта и религиозного представления как такового. Отсюда берут свое начало споры об атеизме немецких идеалистов и их напряженные отношения с ортодоксальной протестантской теологией. Но важно и то, что генезис спекулятивной философии как познания в понятии непосредственно связан с конечной исторической формой религии и происходит в духе лютеранства. Эта сторона дела имеет отношение к важнейшей исторической особенности классической немецкой философии – к тому, что в ней логическое понятие еще не до конца освободилось от своей связи с реальными формациями истины, т.е. с природой и конечным человеческим духом. Поэтому даже в гегелевской системе, как она представлена в “Энциклопедии философских наук”, наука логики выступает наряду с философией природы и философией духа. Таков тот еще не растворенный исторический остаток, которым немецкая классическая философия обязана, между прочим, и своей матери -–Реформации, осуществившей реальное примирение человека и Бога. Гегель отнюдь не кривил душой, когда в лекциях говорил, что он лютеранин и надеется умереть им. Недаром одним из любимых словечек Гегеля было примирение. Даже задачу философской науки он популярно формулирует в §6 “Энциклопедии философских наук” как “примирение самосознательного разума с сущим разумом, с действительностью” (См.: Гегель. Энциклопедия философских наук. В 3-х тт. Т.1. М., 1975. С.89). Конечно, “Философия природы” и “Философия духа” Гегеля – шедевры гегелевской мысли, но все же вечное в наследии Гегеля – не они, а “Наука логики” (не случайно только ее он именует наукой, а их – лишь философией).
Какие же перспективы открываются немецкой классической философией как вечной современностью Реформации? (О них, как обо всем возможном, можно судить лишь предположительно.) Ближайшая перспектива, на мой взгляд, есть перспектива религиозная, имеющая, в отличие от научной перспективы, поскольку наукой всегда будут заниматься многие, значение для всех людей. Христианство должно снять свою историческую форму и преодолеть, наконец, свое лишь исторически необходимое разделение на православие, католичество и протестантизм. В результате своей истории оно должно прийти к своему истинному началу, действительному истоку – к понятию абсолютной свободы духа, конкретного тождества субстанции и субъекта всеобщего развития. Именно это истинное начало было до времени скрыто в непосредственном единстве субъекта и объекта православной веры, в абстрактной противоположности субстанции и субъекта католического вероисповедания и лишь во внутреннем или, что то же самое, лишь во внешнем протестантском примирении человека и Бога. Теперь же, после того, как все эти исторические формы христианства выступили и утвердились институционально, стало возможным раскрытие единого начала различных христианских представлений в логической форме понятия. Реализовать эту возможность без усвоения достижений немецкой классической философии нельзя. Если урок спекулятивного мышления будет усвоен представителями русского народа, произойдет Реформация православия и именно реформированное православие выступит как первая истинная форма религии. Эта бесконечная форма снимет, т.е. спасет и сохранит в себе истинное содержание не только всех исторических форм христианства, но и связанных с христианством иудаизма и ислама. Только на такой духовной основе может быть разрешен назревающий мировой конфликт между исламским Востоком и католически-протестанским Западом. Но и для самого русского народа Реформация православия – насущная духовная задача. Христианство должно быть заново рождено в духе нашего народа из материала заимствованной византийской религии, чтобы стать его собственной, свободной верой, подобно тому, как немецкий народ в ходе Реформации заново создал свою веру из материала римского христианства. Это и будет настоящее “возвращение к истокам”, ибо только развивая веру отцов и дедов, можно сохранить ее (а заодно и единую многонациональную и многоконфессиональную Россию, которая была крепка и стала слаба именно этой своей исторической верой).
Следует заметить, что к работе по раскрытию спекулятивной основы православного христианства уже приступили русские мыслители от П.Чаадаева, И.Киреевского, К.Аксакова и Ю.Самарина до Б.Чичерина, В.Соловьева, С.Трубецкого и И.Ильина, хотя ни один из них не преодолел, несмотря на усиленные занятия немецкой классической философией, религиозного способа представления. Преодоление этого способа духа откроет для русских философов вторую, собственно научную перспективу продолжения дела Гегеля и всех его великих предшественников – бесконечную перспективу логического познания истины как таковой.
Опубликовано 16 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Реформация и современность
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108504103 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций