ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Мартин Опиц и М.В. Ломоносов (к проблеме формирования теории классицизма)
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Мартин Опиц и М.В. Ломоносов (к проблеме формирования теории классицизма)
Е.С. Панкова
Барокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы Международной научной конференции. Серия «Symposium». Выпуск 17. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
Имя Мартина Опица (Martin Opitz; 1597-1639) впервые прозвучало по-русски в труде «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735) В.К. Тредиаковского, который назвал Опица обновителем немецкой поэзии, а себя — его продолжателем на русской почве. С поэзией Опица российского читателя познакомил К.К. Случевский, переведя в 1877 г. одну из его «Песен» для немецкой антологии.
По-настоящему же Опиц во всей сложности его жизненной судьбы, во всей полноте роли, сыгранной им в развитии немецкой литературы XVII в., в разработке теоретических основ классицизма, был охарактеризован Б.И. Пуришевым в «Очерках немецкой литературы XV-XVII вв.» (М., 1955). Вслед за этим усилиями замечательного переводчика Л.В. Гинзбурга, начиная со сборника «Слово скорби и утешения» (1963), все полнее открывался поэтический мир Опица («Немецкая поэзия XVII в.», 1976; «Колесо фортуны», 1976, 1989). Стал широко доступным и главный теоретический труд Опица «Книга о немецкой поэзии» (Buch von der deutschen Poeterei, 1624), переведенный и основательно прокомментированный А.А. Гугниным («Литературные манифесты западноевропейских классицистов». М., 1980. Ссылки на это издание).
Мысль о сходстве миссий М. Опица и М.В. Ломоносова в разработке теории классицизма, о близости их филологических сочинений первыми высказали отечественные германисты Н. Вильмонт (ИЛ, 1964, № 4. С.267) и М. Рудницкий (ИЛ, 1978, № 2. С.266). Исследователи русской литературы XVIII в. весьма сдержанно признают немецкие истоки в теоретических разысканиях Ломоносова. Их гораздо больше занимает вопрос приоритета в реформе русского стихосложения. Одни отдают первенство Тредиаковскому (Г.А. Гуковский, В.И. Федоров), другие категорически утверждают, что «подлинным отцом русского тонического стихосложения является, бесспорно, не Тредиаковский, а Ломоносов» (комментарий в кн.: Ломоносов М.В. Полн. собр. соч.: Т. 7. М.; Л., 1952. С.783. Ссылки на это издание).
Для нашей темы важно выяснить, был ли знаком Ломоносов с теоретическими идеями и поэтическим наследием Опица. В целом литературные пристрастия Ломоносова достаточно глубоко и полно исследованы П.Н. Берковым, Л.В. Пумпянским, признавшим широту и остроту интереса Ломоносова и иностранной литературы, в особенности — к немецкой. Однако сохранившиеся источники сведений не дают прямых подтверждений тому, что Ломоносов читал Опица — теоретика и поэта. Все же мы склоняемся к утвердительному ответу. Основание следующее. Знаменитое «Письмо о правилах российского стихотворства» Ломоносов создавал под знаком полемики с Тредиаковским, предварительно изучив и испещрив пометками сочинение своего старшего предшественника. При таком скрупулезном чтении Ломоносов не мог не натолкнуться в тексте на имя Опица, чтобы затем, в период германской жизни, не приобрести более подробных знаний об этой яркой личности. Правда, в Германии XVIII века после Опица появился новый авторитет в теории литературы — И. Готшед (I.H. Hottsced; 1700-1766); знакомство с его трудами Ломоносова установлено как бесспорный факт. Это обстоятельство лишний раз подтверждает нашу уверенность: читая Готшеда, Ломоносов естественно и логично должен был осмыслить для себя наследие его предшественника — Опица. Таким образом, с большой долей вероятности можно говорить о генетической связи ломоносовской теории стихосложения и других аспектов классицистической теории с идеями Опица как реформатора немецкого поэтического языка.
Данное утверждение никак не умаляет роли Ломоносова. В Германии, будучи студентом, он впитывал все ценное и примерял «немецкие одежды» на «русские плечи». Зато в 1764 году его, теперь уже академика, «Российскую грамматику» издали в немецком переводе: так он отдарился с истинно русской щедростью.
Несомненна также типологическая близость основополагающих для теории классицизма сочинений Опица («Книга…») и Ломоносова («Письмо…»). Она проявляется уже в форме обращения и посвящения трудов «высокочтимым», «почтеннейшим» господам: Совета города Бунцлау (Опиц), Российского собрания Академии наук (Ломоносов). Такие обороты, как: «благосклонно примите эту книгу», «вручить ныне высокую честь имею», «дерзнул сей мой труд вашему предложить искусству», по сути отражают зависимое положение творческой личности, вынужденной идти на компромисс со своей гордостью. В то же время подобные словесные реверансы придавали вес сочинению, побуждали адресатов уделить ему внимание.
Названия трактатов указывают на то. что перед нами не тип вообще «Поэтики», как у Аристотеля, Горация, Буало, а «Поэтики», национально сориентированной. И тот, и другой авторы озабочены прежде всего состоянием поэзии в своих странах, оба недвусмысленно выражают патриотические чувства. Опиц страстно желает того, «чтобы все больше и больше возрастала честь любимой родины» (444). Точно так же и Ломоносов предпринял филологические исследования «от усердныя к отечеству и его слову любви» (9). Патриотические чувства как побудительные мотивы деятельности Опица и Ломоносова не имеют ничего общего с национальной ограниченностью. Оба строят свои рассуждения на прочном филологическом фундаменте, обнаруживая завидную для молодых теоретиков эрудицию. Мы имеем дело не с отвлеченно-умозрительными трактатами кабинетных ученых, а с живыми документами эпохи; в каждом пульсирует время, отражаются события современности, ощутимы голос, интонация автора, его общественная и литературная позиция.
Замысел радикального преобразования системы стихосложения из силлабической в тоническую созревал у Опица и Ломоносова на основе постижения ими свойств национального языка, с твердым убеждением в его богатейших возможностях. Ломоносов радуется тому, «что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным … версификацию иметь может» (13). Опиц в заключительной главе обращался к благородным читателям «протянуть руку помощи нашему родному языку и придать нашей поэзии блеск, который ей уже давно пора приобрести» (484). Именно вера в свой родной язык заставляла Опица и Ломоносова выступать против засорения его чуждыми словами.
Труды Опица и Ломоносова дают дополнительный материал для уяснения понятия «классицизм», которое, как убедительно показал А.С. Курилов (в кн.: Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М., 1982), не сводимо к подражанию античности, а означает ориентацию на совершенные художественные образцы как европейские, так и национальные. Оба реформатора взялись за составление правил стихотворства с сознанием важности достижения их родной поэзией высокого европейского уровня художественности. В качестве примеров для подражания авторы трудов приводят как произведения античности, так и эпохи Возрождения, современных им поэтов, в том числе собственные творения и собственные переводы.
Удивительным образом совпадают особенности творческой истории «Книги» и «Письма». Процесс написания сочинения занял у Опица, по его словам, не более пяти дней, у Ломоносова, как установили исследователи, также несколько дней сентября 1739 года. Но за этими сжатыми сроками стоит у того и другого напряженный труд нескольких лет, интенсивная творческая практика.
При типологической общности каждое сочинение сохраняет свой неповторимо оригинальный облик, обладает своими отличительными штрихами.
Е.С. Панкова
Барокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы Международной научной конференции. Серия «Symposium». Выпуск 17. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
Имя Мартина Опица (Martin Opitz; 1597-1639) впервые прозвучало по-русски в труде «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735) В.К. Тредиаковского, который назвал Опица обновителем немецкой поэзии, а себя — его продолжателем на русской почве. С поэзией Опица российского читателя познакомил К.К. Случевский, переведя в 1877 г. одну из его «Песен» для немецкой антологии.
По-настоящему же Опиц во всей сложности его жизненной судьбы, во всей полноте роли, сыгранной им в развитии немецкой литературы XVII в., в разработке теоретических основ классицизма, был охарактеризован Б.И. Пуришевым в «Очерках немецкой литературы XV-XVII вв.» (М., 1955). Вслед за этим усилиями замечательного переводчика Л.В. Гинзбурга, начиная со сборника «Слово скорби и утешения» (1963), все полнее открывался поэтический мир Опица («Немецкая поэзия XVII в.», 1976; «Колесо фортуны», 1976, 1989). Стал широко доступным и главный теоретический труд Опица «Книга о немецкой поэзии» (Buch von der deutschen Poeterei, 1624), переведенный и основательно прокомментированный А.А. Гугниным («Литературные манифесты западноевропейских классицистов». М., 1980. Ссылки на это издание).
Мысль о сходстве миссий М. Опица и М.В. Ломоносова в разработке теории классицизма, о близости их филологических сочинений первыми высказали отечественные германисты Н. Вильмонт (ИЛ, 1964, № 4. С.267) и М. Рудницкий (ИЛ, 1978, № 2. С.266). Исследователи русской литературы XVIII в. весьма сдержанно признают немецкие истоки в теоретических разысканиях Ломоносова. Их гораздо больше занимает вопрос приоритета в реформе русского стихосложения. Одни отдают первенство Тредиаковскому (Г.А. Гуковский, В.И. Федоров), другие категорически утверждают, что «подлинным отцом русского тонического стихосложения является, бесспорно, не Тредиаковский, а Ломоносов» (комментарий в кн.: Ломоносов М.В. Полн. собр. соч.: Т. 7. М.; Л., 1952. С.783. Ссылки на это издание).
Для нашей темы важно выяснить, был ли знаком Ломоносов с теоретическими идеями и поэтическим наследием Опица. В целом литературные пристрастия Ломоносова достаточно глубоко и полно исследованы П.Н. Берковым, Л.В. Пумпянским, признавшим широту и остроту интереса Ломоносова и иностранной литературы, в особенности — к немецкой. Однако сохранившиеся источники сведений не дают прямых подтверждений тому, что Ломоносов читал Опица — теоретика и поэта. Все же мы склоняемся к утвердительному ответу. Основание следующее. Знаменитое «Письмо о правилах российского стихотворства» Ломоносов создавал под знаком полемики с Тредиаковским, предварительно изучив и испещрив пометками сочинение своего старшего предшественника. При таком скрупулезном чтении Ломоносов не мог не натолкнуться в тексте на имя Опица, чтобы затем, в период германской жизни, не приобрести более подробных знаний об этой яркой личности. Правда, в Германии XVIII века после Опица появился новый авторитет в теории литературы — И. Готшед (I.H. Hottsced; 1700-1766); знакомство с его трудами Ломоносова установлено как бесспорный факт. Это обстоятельство лишний раз подтверждает нашу уверенность: читая Готшеда, Ломоносов естественно и логично должен был осмыслить для себя наследие его предшественника — Опица. Таким образом, с большой долей вероятности можно говорить о генетической связи ломоносовской теории стихосложения и других аспектов классицистической теории с идеями Опица как реформатора немецкого поэтического языка.
Данное утверждение никак не умаляет роли Ломоносова. В Германии, будучи студентом, он впитывал все ценное и примерял «немецкие одежды» на «русские плечи». Зато в 1764 году его, теперь уже академика, «Российскую грамматику» издали в немецком переводе: так он отдарился с истинно русской щедростью.
Несомненна также типологическая близость основополагающих для теории классицизма сочинений Опица («Книга…») и Ломоносова («Письмо…»). Она проявляется уже в форме обращения и посвящения трудов «высокочтимым», «почтеннейшим» господам: Совета города Бунцлау (Опиц), Российского собрания Академии наук (Ломоносов). Такие обороты, как: «благосклонно примите эту книгу», «вручить ныне высокую честь имею», «дерзнул сей мой труд вашему предложить искусству», по сути отражают зависимое положение творческой личности, вынужденной идти на компромисс со своей гордостью. В то же время подобные словесные реверансы придавали вес сочинению, побуждали адресатов уделить ему внимание.
Названия трактатов указывают на то. что перед нами не тип вообще «Поэтики», как у Аристотеля, Горация, Буало, а «Поэтики», национально сориентированной. И тот, и другой авторы озабочены прежде всего состоянием поэзии в своих странах, оба недвусмысленно выражают патриотические чувства. Опиц страстно желает того, «чтобы все больше и больше возрастала честь любимой родины» (444). Точно так же и Ломоносов предпринял филологические исследования «от усердныя к отечеству и его слову любви» (9). Патриотические чувства как побудительные мотивы деятельности Опица и Ломоносова не имеют ничего общего с национальной ограниченностью. Оба строят свои рассуждения на прочном филологическом фундаменте, обнаруживая завидную для молодых теоретиков эрудицию. Мы имеем дело не с отвлеченно-умозрительными трактатами кабинетных ученых, а с живыми документами эпохи; в каждом пульсирует время, отражаются события современности, ощутимы голос, интонация автора, его общественная и литературная позиция.
Замысел радикального преобразования системы стихосложения из силлабической в тоническую созревал у Опица и Ломоносова на основе постижения ими свойств национального языка, с твердым убеждением в его богатейших возможностях. Ломоносов радуется тому, «что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным … версификацию иметь может» (13). Опиц в заключительной главе обращался к благородным читателям «протянуть руку помощи нашему родному языку и придать нашей поэзии блеск, который ей уже давно пора приобрести» (484). Именно вера в свой родной язык заставляла Опица и Ломоносова выступать против засорения его чуждыми словами.
Труды Опица и Ломоносова дают дополнительный материал для уяснения понятия «классицизм», которое, как убедительно показал А.С. Курилов (в кн.: Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М., 1982), не сводимо к подражанию античности, а означает ориентацию на совершенные художественные образцы как европейские, так и национальные. Оба реформатора взялись за составление правил стихотворства с сознанием важности достижения их родной поэзией высокого европейского уровня художественности. В качестве примеров для подражания авторы трудов приводят как произведения античности, так и эпохи Возрождения, современных им поэтов, в том числе собственные творения и собственные переводы.
Удивительным образом совпадают особенности творческой истории «Книги» и «Письма». Процесс написания сочинения занял у Опица, по его словам, не более пяти дней, у Ломоносова, как установили исследователи, также несколько дней сентября 1739 года. Но за этими сжатыми сроками стоит у того и другого напряженный труд нескольких лет, интенсивная творческая практика.
При типологической общности каждое сочинение сохраняет свой неповторимо оригинальный облик, обладает своими отличительными штрихами.
Опубликовано 15 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Мартин Опиц и М.В. Ломоносов (к проблеме формирования теории классицизма)
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108488538 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций