ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Исповедь в повести Дадзая Осаму «Пропащий человек»
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
Ю.В. Осадчая
Путь Востока. Межкультурная коммуникация. Материалы VI Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия “Symposium”. Выпуск 30. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.128-132
[128]
1.
Воплощение в слове (и букве) и восприятие исповеди как феномена человеческого духа особенно актуализируются в моменты перехода общества к новому этапу своего развития, как правило, сопровождаемого разрушением культуры прежней и становлением новой с ее системой ценностей.
Зарождение в литературе Японии в начале 20-х годов ХХ в. самостоятельного и четко оформившегося жанра ватаси-сёсэцу (традиционно переводимого на русский язык как «эго-роман»), представляется совсем не случайным. Эго-беллетристика, в основу которой положен принцип исповедальности, развиваясь из неоформленного, размытого литературного явления, к середине столетия становится четко дифференци рованным, канонизированным литературным жанром, более того — main stream-ом в литературном процессе Японии ХХ ст. Если «сущность» эго-беллетристических произведений поначалу сводилась лишь к описанию событий (правдивых или квазиправдивых) из жизни писателей, то к середине столетия японскому эго-роману стали присущи глубокий психологизм, детальный авторский самоанализ и самооценка.
2.
Из всех японских писателей-эго-беллетристов ХХ в. самым ярким по праву считается Дадзай Осаму — человек, проживший полную трагизма жизнь и оставивший после себя ряд интереснейших произведений. Он, как и некоторые другие писатели его эпохи, в частности Касай Дзэндзо, осознанно и с удивительной целеустремленностью разрушал свою жизнь и самого себя, чтобы, очутившись на дне общества, обратить свои душевные травмы в искусство, подчинить и полностью отдать свою жизнь созданию истинной литературы.
[129]
В последний период своего творчества Дадзай О. — уже достаточно известный и признанный писатель — пишет ярко окрашенные в тона декаданса, безверия и безысходности произведения. Одно из них — повесть «Пропащий человек». Несмотря на диссонанс мнений поклонников творчества Дадзая О. и профессиональной литературной критики относительно повести, произведение стало событием в литературном мире.
Многие исследователи творчества и жизни писателя считают, что повесть он писал даже не столько для своих читателей, сколько для самого себя: запечатлевая свою исповедь в слове, публично, Дадзай О. пытался сублимировать, залечить свою душевную рану, полученную после пребывания в больнице для душевнобольных в 1938 г. Само написание текста было попыткой к «самореабилитации» автора.
Повесть «Пропащий человек» — это финальное произведение писателя, где он подводит итог всей своей жизни: анализируя собственные поступки, взаимоотношения с близкими людьми и свое отношение к окружающим и обществу, Дадзай О. выносит себе приговор: «Человек, пропащий. Скорее я окончательно перестал быть человеком» [6: С. 128].
Текст повести представляет собой обрамленный рассказ, в центре которого три тетради некоего Оба Ёдзо (главного героя и повествователя этих записей), интерпретируемые нами как исповедальный дискурс самого Дадзая О., обрамленные предисловием и послесловием, рассказчик в которых (главный герой первого плана), по его собственным словам, ни разу в жизни с автором записей (Ёдзо) лично не встречался, но видел лишь три его фотокарточки.
В тетрадях в хронологическом порядке описаны жизнь их автора с раннего детства до возраста двадцати семи лет. Записи разделены соответственно на три части: детство, проведенное в кругу семьи, и обучение в школе; юношеские годы в колледже и знакомство с жизнью большого города; жизненный финиш и самооценка автором своей жизни.
3.
Особый интерес вызывает структура повести, так как и текст записей, и текст обрамляющей рамки представляются двумя различны ми дискурсами писателя: с одной стороны — они полемичны между собой по своей природе, а с другой — исходя из структуры полного текста повести — автономны друг от друга, независимы и автосемантичны.
[130]
Это как два разных взгляда на одну и ту же ситуацию: один (текст обрамления) — с внешней позиции стороннего наблюдателя, а другой (текст записей Ёдзо) — с позиции внутренней, т. е. наблюдаемого. В этом художественном приеме просматривается попытка Дадзая О. к «семиотизированию субъектом собственного “я”» [15: С. 22], посредством наделения нарратора обрамления функциями «маски». Текст трех тетрадей, как уже было сказано, представляется чистым исповедальным дискурсом самого Дадзая О., несмотря на то, что автор стремится всеми средствами убедить читателя в том, что главные герои обоих частей повести — совершенно разные и незнакомые между собой люди.
4.
Смысловое и структурно-формальное разделение рамки на «предисловие» и «послесловие» также представляются не случайным: писатель, пользуясь хронологической инверсией при компиляции частей обрамляющего текста, преследует немаловажную цель: быть «правильно» воспринятым и понятым своими читателями (и судьями одновременно).
а) В «предисловии» читатель знакомится с личным (и потому субъективным) мнением незнакомца о другом человеке (также не знакомым читателю), сложившимся после разглядывания трех фотоснимков последнего. Трижды повторяется фраза о том, что «я ни разу не видел такого странного лица», и тем самым читатель подготавливается к необычности того, о чем будет рассказываться далее. Начало повести со слов «я видел три фотографии этого мужчины» на подсознательном уровне указывает читателю на то, что «этот мужчина» и будет главным действующим лицом центрального сюжета всей повести.
Несмотря на то, что текст «предисловия» формально представ лен в виде монолога, «внутренней речи» нарратора, но по сути своей он глубоко диалогичен: речь рассказчика предполагает незримое присутствие второго лица — слушателя (читателя), и третьего лица, которому присваивается функция «оценивающей стороны», мнение которой косвенным образом приводится в тексте в качестве аргументации правоты и объективности повествователя («Однако будь это люди, знающие толк в красоте, ужасно недовольно пробурчав “омерзительный ребенок”, отбросили бы фотографию, как будто бы это прилипшая гусеница» [6: С. 6]). В результате читатель, все более убеждаясь в правдивости оценки «странного человека» рассказчиком, внутренне,
[131]
сам того не замечая, уже настроен предвзято и недоверчиво к «этому мужчине» на фото.
б) В «послесловии» же, когда читатель уже знаком с историей Ёдзо в деталях со слов самого героя (и в целом имеет собственное мнение о нём), Дадзай О. показывает еще одну из возможных точку зрения на Ёдзо и произошедшее с ним: читатель знакомится с хорошо знавшей автора тетрадей женщиной, описанной в повести как «мадам».
Диалог между героем «послесловия» (так и не назвавшего себя в повести) и «мадам» характеризует Ёдзо с принципиально новой и несколько необычной стороны: женщина, которая «потерпела из-за него ужасные убытки», в конце диалога (совпадающим с концом текста повести) так отзывается о герое: «Во всем виноват его отец. … Ё-тян (т.е. Ёдзо — ав.), которого мы знали, был очень кротким, очень способным… Если бы только не пил так, хотя… пусть бы и пил — он был прекрасным ребенком, как Бог» [6: С. 134].
Логически правильно было бы разместить «предисловие» и «послесловие» в обратном порядке: сначала рассказать о том, как тетради попали в руки рассказчика (и тем самым «подготовить» читателя к адекватному восприятию «исповеди»). Тем не менее, Дадзай О., на наш взгляд, сознательно располагает эти части повести в такой последовательности. Если допустить, что обрамленный текст — это истинная исповедь автора, который хотя и кается, и самолично выносит себе приговор, но, все же, осознавая свою греховность, пытается «реабилитировать», отбелить себя и перед своей совестью, и в глазах читателя, то обращение именно к диалогическому построению «послесловия», в котором «мадам», хотя и описывается как «натерпевшаяся и потерпевшая сторона», но все равно простившая и обожествляющая Ёдзо, подтверждает мысль о том, что «исповедь предполагает некоего совестливого, но слабого, может быть, испорченного и все-таки в целом скорее хорошего, чем плохого человека» [9: С. 58].
Литература:
Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: «Художественная Литература», 1975. — 504 с.
Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М.: «Художествен ная Литература», 1972. — 470 с.
Гинзбург Л. О психологической прозе. Изд. 2-е. Л.: «Художественная Литература», 1976. — 448 с.
Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ: Жизнь. Творчество. Идеи. М., 1980. — 295 с.
Дадзай Осаму. Исповедь «неполноценного» человека. Повесть. М.: «Аграф», 1998. — 160 с.
Дадзай Осаму. Нингэн сиккаку. Гуддобай (Пропащий человек. Гудбай.). Токио: «Иванамисётен», 1988. — 216 с.
Дадзай Осаму. Иссацу-но кодза. Нихон-но киндай бунгаку, 5, (Лекция в одной книге. Новая литература Японии, т. 5). Токио, 1983. — 249 с.
История современной японской литературы. М.: Изд-во Иностранной Литературы, 1961. — 429 с.
Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: «Алетейя», 1999. — 304 с.
Нихон-но сакка 17. Дадзай Осаму (Японские писатели, т. 17. Дадзай Осаму). Токио, 1995. — 356 с.
Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб.: «Алетейя», 2000. — 415 с.
Судзуки Томи. Котарарэта дзико: нихонкиндай-но сисёсэцу гэнсэцу (Повествующий о себе: эго-беллетристика новой литературы Японии). Токио: Изд-во «Иванамисётэн», 2000. — 299 с.
Труды по знаковым системам ²II. Тарту, 1967. — 418 с.
Уваров М.C. Архитектоника исповедального слова. СПб.: «Алетейя», 1998. — 243 с.
Ученые записки Тартуского государственного университета. Выпуск 641: Структура диалога как принцип работы семиотического механизма. Труды по знаковым системам ХVII. Тарту, 1984. — 160 с.
Хидзия Ирмела. Сисёсэцу: дзикобакуро-но гисики (Сисёсэцу: ритуал саморазоблачения). Токио: «Бондзинся», 1992. — 539 с.
Путь Востока. Межкультурная коммуникация. Материалы VI Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия “Symposium”. Выпуск 30. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.128-132
[128]
1.
Воплощение в слове (и букве) и восприятие исповеди как феномена человеческого духа особенно актуализируются в моменты перехода общества к новому этапу своего развития, как правило, сопровождаемого разрушением культуры прежней и становлением новой с ее системой ценностей.
Зарождение в литературе Японии в начале 20-х годов ХХ в. самостоятельного и четко оформившегося жанра ватаси-сёсэцу (традиционно переводимого на русский язык как «эго-роман»), представляется совсем не случайным. Эго-беллетристика, в основу которой положен принцип исповедальности, развиваясь из неоформленного, размытого литературного явления, к середине столетия становится четко дифференци рованным, канонизированным литературным жанром, более того — main stream-ом в литературном процессе Японии ХХ ст. Если «сущность» эго-беллетристических произведений поначалу сводилась лишь к описанию событий (правдивых или квазиправдивых) из жизни писателей, то к середине столетия японскому эго-роману стали присущи глубокий психологизм, детальный авторский самоанализ и самооценка.
2.
Из всех японских писателей-эго-беллетристов ХХ в. самым ярким по праву считается Дадзай Осаму — человек, проживший полную трагизма жизнь и оставивший после себя ряд интереснейших произведений. Он, как и некоторые другие писатели его эпохи, в частности Касай Дзэндзо, осознанно и с удивительной целеустремленностью разрушал свою жизнь и самого себя, чтобы, очутившись на дне общества, обратить свои душевные травмы в искусство, подчинить и полностью отдать свою жизнь созданию истинной литературы.
[129]
В последний период своего творчества Дадзай О. — уже достаточно известный и признанный писатель — пишет ярко окрашенные в тона декаданса, безверия и безысходности произведения. Одно из них — повесть «Пропащий человек». Несмотря на диссонанс мнений поклонников творчества Дадзая О. и профессиональной литературной критики относительно повести, произведение стало событием в литературном мире.
Многие исследователи творчества и жизни писателя считают, что повесть он писал даже не столько для своих читателей, сколько для самого себя: запечатлевая свою исповедь в слове, публично, Дадзай О. пытался сублимировать, залечить свою душевную рану, полученную после пребывания в больнице для душевнобольных в 1938 г. Само написание текста было попыткой к «самореабилитации» автора.
Повесть «Пропащий человек» — это финальное произведение писателя, где он подводит итог всей своей жизни: анализируя собственные поступки, взаимоотношения с близкими людьми и свое отношение к окружающим и обществу, Дадзай О. выносит себе приговор: «Человек, пропащий. Скорее я окончательно перестал быть человеком» [6: С. 128].
Текст повести представляет собой обрамленный рассказ, в центре которого три тетради некоего Оба Ёдзо (главного героя и повествователя этих записей), интерпретируемые нами как исповедальный дискурс самого Дадзая О., обрамленные предисловием и послесловием, рассказчик в которых (главный герой первого плана), по его собственным словам, ни разу в жизни с автором записей (Ёдзо) лично не встречался, но видел лишь три его фотокарточки.
В тетрадях в хронологическом порядке описаны жизнь их автора с раннего детства до возраста двадцати семи лет. Записи разделены соответственно на три части: детство, проведенное в кругу семьи, и обучение в школе; юношеские годы в колледже и знакомство с жизнью большого города; жизненный финиш и самооценка автором своей жизни.
3.
Особый интерес вызывает структура повести, так как и текст записей, и текст обрамляющей рамки представляются двумя различны ми дискурсами писателя: с одной стороны — они полемичны между собой по своей природе, а с другой — исходя из структуры полного текста повести — автономны друг от друга, независимы и автосемантичны.
[130]
Это как два разных взгляда на одну и ту же ситуацию: один (текст обрамления) — с внешней позиции стороннего наблюдателя, а другой (текст записей Ёдзо) — с позиции внутренней, т. е. наблюдаемого. В этом художественном приеме просматривается попытка Дадзая О. к «семиотизированию субъектом собственного “я”» [15: С. 22], посредством наделения нарратора обрамления функциями «маски». Текст трех тетрадей, как уже было сказано, представляется чистым исповедальным дискурсом самого Дадзая О., несмотря на то, что автор стремится всеми средствами убедить читателя в том, что главные герои обоих частей повести — совершенно разные и незнакомые между собой люди.
4.
Смысловое и структурно-формальное разделение рамки на «предисловие» и «послесловие» также представляются не случайным: писатель, пользуясь хронологической инверсией при компиляции частей обрамляющего текста, преследует немаловажную цель: быть «правильно» воспринятым и понятым своими читателями (и судьями одновременно).
а) В «предисловии» читатель знакомится с личным (и потому субъективным) мнением незнакомца о другом человеке (также не знакомым читателю), сложившимся после разглядывания трех фотоснимков последнего. Трижды повторяется фраза о том, что «я ни разу не видел такого странного лица», и тем самым читатель подготавливается к необычности того, о чем будет рассказываться далее. Начало повести со слов «я видел три фотографии этого мужчины» на подсознательном уровне указывает читателю на то, что «этот мужчина» и будет главным действующим лицом центрального сюжета всей повести.
Несмотря на то, что текст «предисловия» формально представ лен в виде монолога, «внутренней речи» нарратора, но по сути своей он глубоко диалогичен: речь рассказчика предполагает незримое присутствие второго лица — слушателя (читателя), и третьего лица, которому присваивается функция «оценивающей стороны», мнение которой косвенным образом приводится в тексте в качестве аргументации правоты и объективности повествователя («Однако будь это люди, знающие толк в красоте, ужасно недовольно пробурчав “омерзительный ребенок”, отбросили бы фотографию, как будто бы это прилипшая гусеница» [6: С. 6]). В результате читатель, все более убеждаясь в правдивости оценки «странного человека» рассказчиком, внутренне,
[131]
сам того не замечая, уже настроен предвзято и недоверчиво к «этому мужчине» на фото.
б) В «послесловии» же, когда читатель уже знаком с историей Ёдзо в деталях со слов самого героя (и в целом имеет собственное мнение о нём), Дадзай О. показывает еще одну из возможных точку зрения на Ёдзо и произошедшее с ним: читатель знакомится с хорошо знавшей автора тетрадей женщиной, описанной в повести как «мадам».
Диалог между героем «послесловия» (так и не назвавшего себя в повести) и «мадам» характеризует Ёдзо с принципиально новой и несколько необычной стороны: женщина, которая «потерпела из-за него ужасные убытки», в конце диалога (совпадающим с концом текста повести) так отзывается о герое: «Во всем виноват его отец. … Ё-тян (т.е. Ёдзо — ав.), которого мы знали, был очень кротким, очень способным… Если бы только не пил так, хотя… пусть бы и пил — он был прекрасным ребенком, как Бог» [6: С. 134].
Логически правильно было бы разместить «предисловие» и «послесловие» в обратном порядке: сначала рассказать о том, как тетради попали в руки рассказчика (и тем самым «подготовить» читателя к адекватному восприятию «исповеди»). Тем не менее, Дадзай О., на наш взгляд, сознательно располагает эти части повести в такой последовательности. Если допустить, что обрамленный текст — это истинная исповедь автора, который хотя и кается, и самолично выносит себе приговор, но, все же, осознавая свою греховность, пытается «реабилитировать», отбелить себя и перед своей совестью, и в глазах читателя, то обращение именно к диалогическому построению «послесловия», в котором «мадам», хотя и описывается как «натерпевшаяся и потерпевшая сторона», но все равно простившая и обожествляющая Ёдзо, подтверждает мысль о том, что «исповедь предполагает некоего совестливого, но слабого, может быть, испорченного и все-таки в целом скорее хорошего, чем плохого человека» [9: С. 58].
Литература:
Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: «Художественная Литература», 1975. — 504 с.
Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М.: «Художествен ная Литература», 1972. — 470 с.
Гинзбург Л. О психологической прозе. Изд. 2-е. Л.: «Художественная Литература», 1976. — 448 с.
Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ: Жизнь. Творчество. Идеи. М., 1980. — 295 с.
Дадзай Осаму. Исповедь «неполноценного» человека. Повесть. М.: «Аграф», 1998. — 160 с.
Дадзай Осаму. Нингэн сиккаку. Гуддобай (Пропащий человек. Гудбай.). Токио: «Иванамисётен», 1988. — 216 с.
Дадзай Осаму. Иссацу-но кодза. Нихон-но киндай бунгаку, 5, (Лекция в одной книге. Новая литература Японии, т. 5). Токио, 1983. — 249 с.
История современной японской литературы. М.: Изд-во Иностранной Литературы, 1961. — 429 с.
Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: «Алетейя», 1999. — 304 с.
Нихон-но сакка 17. Дадзай Осаму (Японские писатели, т. 17. Дадзай Осаму). Токио, 1995. — 356 с.
Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб.: «Алетейя», 2000. — 415 с.
Судзуки Томи. Котарарэта дзико: нихонкиндай-но сисёсэцу гэнсэцу (Повествующий о себе: эго-беллетристика новой литературы Японии). Токио: Изд-во «Иванамисётэн», 2000. — 299 с.
Труды по знаковым системам ²II. Тарту, 1967. — 418 с.
Уваров М.C. Архитектоника исповедального слова. СПб.: «Алетейя», 1998. — 243 с.
Ученые записки Тартуского государственного университета. Выпуск 641: Структура диалога как принцип работы семиотического механизма. Труды по знаковым системам ХVII. Тарту, 1984. — 160 с.
Хидзия Ирмела. Сисёсэцу: дзикобакуро-но гисики (Сисёсэцу: ритуал саморазоблачения). Токио: «Бондзинся», 1992. — 539 с.
Опубликовано 15 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Исповедь в повести Дадзая Осаму «Пропащий человек»
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108466733 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций