П.А. КРОПОТКИН И ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА

Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.

NEW ФИЛОСОФИЯ


ФИЛОСОФИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ФИЛОСОФИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему П.А. КРОПОТКИН И ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА . Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2005-01-29


Связи передовых людей России и Запада имеют давнюю традицию. В их истории имя Петра Алексеевича Кропоткина (1842-1921) - географа, биолога, философа, но в первую очередь теоретика анархизма - занимает особое место. На Западе ему посвящены крупные монографические исследования, о нем восторженно отзывались многие видные деятели науки и искусства, а Оскар Уайльд даже писал, что у Кропоткина "душа прекрасного, чистого Христа". К сожалению, на родине русского мыслителя его жизнь и творчество исследовались в меньшей степени.
Петр Алексеевич Кропоткин родился в богатой аристократической семье, которая вела свой род от князей Смоленских. Он поступил в Пажеский корпус, самое привилегированное учебное заведение в России, где, как лучший ученик, был назначен камер-пажем Александра II. Это открывало перспективу блестящей карьеры при дворе. Но чувство долга перед народом, желание приносить пользу уже начало пробуждаться у юного Кропоткина, как и у других представителей образованных слоев общества. Кропоткин поразил петербургский высший свет и самого императора неординарностью своего выбора, записавшись в Амурское казачье войско. В Сибири он занялся научными исследованиями в области географии и биологии. Скоро его имя стало известным в научных кругах. Авторитет молодого ученого был столь велик,.что Российское Географическое общество предложило ему пост генерального секретаря. За что бы ни брался Кропоткин, везде он демонстрировал блестящие дарования. Он хорошо рисовал и играл на фортепьяно, владел многими иностранными языками, был знатоком истории. При такой многосторонней одаренности он мог проявить себя во многих областях науки и искусства. И вот перед ним открылись широкие возможности в области изучения естественных наук, где он за короткий срок стал известным специалистом и к которым, в отличие от придворной карьеры, испытывал сильное влечение.

"Душевно благодарю, но принять должность не могу", - был ответ Кропоткина Географическому обществу. В чем же причина отказа? Дело в том, что идея долга перед народом продолжала владеть умами русской интеллигенции. Многие молодые люди пришли к выводу, что одних лишь научных занятий недостаточно для того, чтобы приносить пользу обществу. "Какое право имел я на эти высшие радости, когда вокруг меня гнетущая нищета и мучительная борьба за черствый кусок хлеба? Когда все истраченное мною, чтобы жить в мире высоких душевных движений, неизбежно должно быть вырвано изо рта сеющих пшеницу для других и не имеющих достаточно черного хлеба для своих детей?" - так объяснял Кропоткин свое решение.

Социальная справедливость - вот та. цель, за которую он решил бороться. В 1872 г. Кропоткин отправился в Швейцарию, чтобы лучше познакомиться с европейской революционной мыслью. Побывав в Цюрихе и Женеве, он, наконец, нашел то, что искал, среди рабочих-часовщиков Юрской федерации I Интернационала.

Эта организация образовалась в 1870 г. после раскола Романской федерации между сторонниками Маркса и Бакунина. Последние и основали Юрскую федерацию, которая проповедовала идеи анархизма. Главным ее теоретиком был сам Бакунин, живший тогда в Локарно, а практическое руководство осуществлялось его ближайшими соратниками, среди которых важную роль играли рабочий Адемар Швицгебель, а также педагог и переводчик Джемс Гильом, редактор печатных органов федерации. Основой федерации являлись секции в Юрских горах, состоявшие, главным образом, из рабочих-часовщиков, отличавшихся высоким уровнем образования и культуры. Были здесь и эмигранты - участники Парижской Коммуны. Встреча Кропоткина с Бакуниным не состоялась. Два "апостола" анархии так ни разу и не увиделись. Но общение с Гильомом, Швицгебелем, другими членами федерации произвело на Кропоткина сильное впечатление: здесь он нашел примеры подлинного бескорыстия и жертвенности. Выбор был сделан.

Деятельность Юрской федерации настолько увлекла Кропоткина, что он выразил желание остаться в Швейцарии навсегда и вернулся в Россию, только уступив уговорам Гильома. В Петербурге он сразу же вступил в народнический кружок "чайковцев" и стал читать русским рабочим лекции по истории I Интернационала. Но в 1871 г. он был арестован; после побега из Петропавловской крепости в 1876 г. русский революционер снова уехал в Западную Европу, где провел следующие 40 лет жизни - до возвращения в Россию в 1917г., после Февральской революции. Он принимал активное участие в западноевропейском анархистском движении и стал, подобно Бакунину, не только русским революционером, но и "апостолом" анархии в мировом масштабе. Юра, как магнит, притягивала к себе Кропоткина, и после короткой остановки в Лондоне он отправился именно туда.

За эти годы положение федерации ухудшилось. Серьезным ударом для нее явилось исключение в 1872 г. из рядов Интернационала Бакунина и Гильома, потерпевших поражение в длительной и упорной борьбе с К.Марксом и Ф.Энгельсом. В 1876 г. Бакунин умер, и смерть этого крупного теоретика и пропагандиста анархизма была большой утратой для федерации.

"Положение федерации ужасное, - писал Кропоткин своему другу, анархисту П.Робену, - секции разваливаются на глазах... Но это еще не самое страшное. Число мало значит, когда есть сочувствие народа. Но мы отделены от него стеной, и все надежды пробить в ней брешь пока безуспешны". Кропоткин вложил всю свою энергию в то, чтобы вдохнуть жизнь в умиравшую федерацию. Поначалу его предложение отметить шестую годовщину Парижской Коммуны демонстрацией в Берне показалось Гильому слишком рискованным, но Кропоткину удалось убедить своих товарищей в необходимости этой акции.

"Мы вышли из отеля Солей с красным знаменем в количестве 100 человек, - писал Кропоткин. -...Вдруг к знаменосцам подходят префект Берна и инспектор полиции и требуют сдать знамя и разойтись. Наш знаменосец (Швицгебель. - А.М.) вступает в переговоры". В этот момент "жандармы набросились на Швица... свалили его на землю, но он упорно держал знамя... Мы бросились защищать знамя. Жандармы получили несколько ударов кулаками и тотчас вытащили свои шашки... Вокруг цюрихского знамени тоже возникла свалка". Жандармам удалось вырвать знамя у Швицгебеля, но Плеханов, также бывший участником этой демонстрации, снова завладел им. Кропоткин с товарищами пришли на помощь. "Свалка продолжалась несколько минут. Пэнди и Шпихигер отбивались ногами, а я держал одной рукой знамя, а другой наносил удары одному парню, нападавшему на Шпихигера". Одно красное знамя демонстрантам все же удалось спасти, и оно было внесено в зал, где состоялся митинг.

Около 30 швейцарских граждан были привлечены к суду, причем "все сами заявили следователю, что приняли участие в демонстрации, и требовали, чтобы их судили. Ранившие полицейских немедленно выступили вперед и заявили, что это сделали они. Суд проявил немало симпатии к нашему делу... Ничто так не завоевывает народ, как смелость".

Когда три печатных органа юрцев ("Бюллетень", "Авангард", "Арбайтер цайтунг") перестали выходить, Кропоткин с 1879 г. стал издавать газету "Револьте" ("Бунтовщик"), которая, меняя названия ("Бунт", "Новое время"), пережила ее создателя.

Приобрели известность и выступления Кропоткина на рабочих митингах. "Он считался выдающимся оратором, - вспоминал один из эмигрантов-народников, будущий видный деятель меньшевизма Л.Г.Дейч. - Действительно, Кропоткин обладал всеми качествами, необходимыми для влияния на массы: привлекательной внешностью, страстностью, пламенностью, хорошим голосом, дикцией. По всесторонности развития он несомненно стоял значительно выше всех тогдашних последователей Бакунина, не исключая и Реклю (видный французский географ, участник анархического движения. - А.М.)... В пропаганду на французском языке Кропоткин вкладывал всю душу".

Как писал далее Л.Г.Дейч, "меня... довольно скоро стал удивлять пыл, проявляемый им" на собраниях секций Юрской федерации. "Нам казалось совершенно непонятным, как могли его, серьезного и занятого учеными трудами человека, увлекать незначительные, большей частью, вопросы... Получалось впечатление, словно зрелый человек принимает горячее участие в развлечениях подростков. Но из неоднократных разговоров с Кропоткиным... мы убедились, что он действительно придавал серьезное значение крохотным делам местной секции".

Однако все попытки Кропоткина спасти умиравшую федерацию были обречены. Ему, правда, удалось, по словам историка анархизма М.Неттлау, "внести живую струю... в среду утомленных людей и старых традиций", и с его участием в историю федерации было вписано несколько последних ярких страниц. Однако ряды юрцев таяли от конгресса к конгрессу.

Вот что писал Дейч о своем посещении одного из собраний женевской секции федерации: "Отправляясь за границу, я предполагал, что там всюду происходят многочисленные собрания... где звучат оглушительные аплодисменты. Вместо этого я увидел кучку людей, свободно расположившихся вокруг одного стола". Далее Дейч отметил, что федерация "не давала ни малейших надежд стать чем-нибудь более значительным в будущем. Но Кропоткин... как себя самого, так и других, старался уверить, что наступила незначительная, к тому же только кратковременная, задержка анархического течения... при этом он с чисто юношеским умилением и ликованием указывал на те или другие, в сущности, незначительные, факты, подтверждавшие, как ему казалось, основательность его надежд".

Но неумолимые факты диктовали свою логику. О Фрибургском конгрессе федерации Кропоткин писал Робену: "Дела идут из рук вон плохо. Большинство секций дезорганизовано, чувствуется общая усталость". Однако яркая, полная оптимизма фигура Кропоткина резко выделялась на фоне усталых, разочарованных юрцев. Он стал приобретать известность среди анархистов, был избран делегатом на международные конгрессы анархистов: в 1877 г. в Вервье, а в 1881 - в Лондоне.


.
На международном социалистическом конгрессе в Генте в 1877 г. Кропоткин представлял русское революционное движение. Он был избран одним из двух секретарей конгресса, однако из-за преследований полиции не смог принять участие в его работе. После этого в европейской прессе о Кропоткине стали писать как о главе всех русских революционеров. Сам он никогда не поддерживал этих слухов, но прессе для сенсации был нужен "глава" с титулом не ниже князя.
Наш рассказ о жизни Кропоткина в Швейцарии был бы неполным, если бы мы не упомянули еще об одном важном событии. "Я встретился в Женеве с одной русской женщиной, - писал он Робену 1 января 1879 г., - молодой, тихой, доброй... Она меня очень полюбила, и я ее тоже". Так в возрасте 36 лет Кропоткин женился. Брак этот был прочным и счастливым, а в 1887 г. у Кропоткиных родилась дочь.

Будучи изгнанным в 1881 г. из Швейцарии за революционную деятельность, Кропоткин с супругой переехал в Тонон, расположенный на французском берегу Женевского озера, откуда продолжал руководить делами федерации. Однако ничто уже не могло ее спасти; в 1883 г. она окончательно прекратила свою деятельность.

По-разному сложилась судьба ее руководителей. Многие, например Гильом и Швицгебель, отошли от борьбы. П. Брусе, один из организаторов бернской демонстрации, стал реформистом, а в 1905 г., возглавив муниципалитет Парижа, сам отдавал приказы о разгоне демонстраций. Другой видный участник анархистского движения Ж. Гед также отказался от анархистских взглядов и впоследствии возглавил Французскую социалистическую партию.

Но никакие разочарования не могли ослабить веру Кропоткина в идеи анархизма. А разочарований и неудач впереди было немало. В начале 1880-х годов анархисты совершили на юге Франции ряд взрывов. Хотя Кропоткин к ним не имел ни малейшего отношения и вообще был противником террора, в 1883 г. он был арестован французской полицией. Среди пунктов обвинения фигурировала принадлежность к запрещенному во Франции I Интернационалу, который к тому времени, кстати, был уже распущен. На суде Кропоткин вел себя мужественно. Оптимизм не покидал его и здесь.

"Поверьте мне, господа, - обратился он к своим судьям, - социальная революция близка. Она произойдет в ближайшие 10 лет. Я живу среди рабочих и знаю это. Вдохновитесь революционными идеями, встаньте в наши ряды - и вы сделаете правильный выбор".

Судьи, видимо, не торопились "с выбором" и приговорили Кропоткина к пяти годам заключения - максимальному сроку, который можно было дать по предъявленным обвинениям.

Хотя многие из осужденных на меньшие сроки подали после суда прошение о помиловании, Кропоткин, следуя традициям русских революционеров-народников, отказался это сделать.

"Я считаю, - писал он, - что до тех пор, пока правительство Ферри будет у власти, сообщения тайной полиции будут котироваться как лучшие доказательства вины и нам остается лишь постараться не умереть от анемии или цинги".

По этому поводу "Нью-Йорк геральд" поместила статью "Хныкающий анархист", где, в частности, говорилось: "Есть нечто жалкое в этих ламентациях. По всей Европе его сторонники готовят убийства, а он жалуется, что может умереть от анемии". "Собаке - собачья смерть", - заключал автор. Но Кропоткин был действительно болен, и его жизнь находилась в опасности. К счастью, не все были солидарны с автором "Нью-Йорк геральд". В Европе началась кампания в защиту русского революционера, в которой приняли участие Г. Спенсер, В.Гюго, Э.Ренан и многие другие видные деятели науки, литературы и искусства и которая через три года увенчалась успехом. В 1886 г. Кропоткин был досрочно освобожден, но выслан из страны. Следующие 30 лет жизни семья Кропоткиных провела в Англии.

В лондонский период жизни (1886-1917 гг.) Кропоткин также участвовал в анархистском движении, был одним из создателей и редакторов газеты "Фридом" ("Свобода"), выступал с лекциями. Журналистика и научная работа давала ему и его семье средства для жизни. Главным содержанием этих лет стала разработка анархистской доктрины. Поскольку основные труды Кропоткина писались в эмиграции, то и его доктрина была "европоцентричной" в том смысле, что создавалась в основном на западноевропейском материале и предназначалась в первую очередь для западного читателя.

Людям, мало знакомым с теорией анархизма, она часто представляется проповедью хаоса, торжеством грубой силы. Но его приверженцы были убеждены, что лишь анархия способна обеспечить подлинный порядок на основе самоорганизации общества снизу. Они представляли будущее общество как добровольную федерацию общин, производственных ассоциаций, артелей. Кропоткин часто приводил в пример железнодорожные компании, которые без участия центральной власти, на основе взаимных договоров организуют движение поездов по всей Европе . Точно так же, без участия правительства, считал он, можно организовать любое дело. Например, "у крестьян одной деревни всегда есть много общих интересов... им по необходимости приходится соединяться друг с другом ради всевозможнейших целей. Но такого соединения государство не любит. Оно дает им школу, попа, полицейского и судью - чего же им больше? Если у них появятся еще какие-нибудь нужды, они должны в установленном порядке обращаться к церкви и к государству".

Кропоткин исходил из того, что государство существовало далеко не всегда. Русский мыслитель рассматривал историю как циклическое чередование цивилизаций, которые проходили в своем развитии четыре этапа: род, общину, городскую коммуну и государство. Хронологическими рамками этих периодов применительно к современной европейской цивилизации он считал, соответственно, первобытность, V-Х вв., XI-XV вв. и с XVI в. до современной ему эпохи. Такая периодизация была во многом необычна для тех времен. Во-первых, Россию он включал в современную европейскую цивилизацию, что шло вразрез с идеями многих русских мыслителей, подчеркивавших особую судьбу и культуру русского народа. Во-вторых, теория циклов вообще не была характерна для историографии XIX в. Тогда господствовал позитивизм и преобладала вера в прогресс и прямолинейное, поступательное развитие всего человечества. Впрочем, когда речь шла о современности, сам Кропоткин нередко пользовался понятием "прогресс", а теория исторических циклов, пессимистическая в своей основе, не оказала заметного влияния на его социальную теорию, напротив, преисполненную оптимизма.

Первые три этапа каждой цивилизации, согласно Кропоткину, - безгосударственные. Так, не было, по его мнению, государств в средневековой Европе. Но в XV-XVI вв., считал он, королям при поддержке легистов и духовенства удалось захватить власть. Более того, правители сумели убедить своих подданных, что без государства наступит хаос, приучили их надеяться во всем на власть имущих. Однако полностью подчинить себе местную инициативу, завоевать все сферы жизни государству не удается. Кропоткин показал широкую панораму ассоциаций, возникших помимо государства и играющих немалую роль в обществе: кооперативов, артелей, клубов, благотворительных организаций, профсоюзов, добровольных обществ и т.д. Все это, по его мнению, доказывало, что без государства можно и должно обойтись, а также подтверждало силу и жизненность духа взаимопомощи.

Именно учение о биосоциальном инстинкте взаимной помощи, выработанном в ходе эволюции всей живой природы, - краеугольный камень мировоззрения Кропоткина. Попытки охватить природу и общество едиными законами были распространены в позитивистской науке XIX в. Не обошло стороной это веяние и Кропоткина. Он был убежден, что лучшие шансы уцелеть и оставить потомство имели группы альтруистов. Отсюда следовал вывод, что порочна не человеческая природа, а социальная система. Не взаимная злоба и борьба, а взаимопомощь и сострадание - вот нормальное человеческое состояние, вот цель, за которую стоит бороться против бесчеловечного общественного строя. И, как бы ни торжествовало зло, добро неистребимо, потому что оно - сама сущность человека.

Вот здесь-то и начинается социальная утопия Кропоткина. Поскольку человек добр и способен на жертвы ради ближнего, то перед ним открываются самые головокружительные перспективы. До Кропоткина анархисты представляли отношения собственности в будущем обществе так: средства производства принадлежат коллективам производителей, а произведенный продукт распределяется по труду. Для этого придумывались боны, трудовые чеки и т.д. Кропоткина это явно не устраивало. Ему казалось безнравственным, когда люди "дают только при условии, что и получают (за это)". Споря со своими оппонентами, он утверждал, что "вопрос не в том, что мы придем когда-нибудь к коммунизму. Вопрос в том, чтобы начать социальную революцию коммунизмом". Но как? Уже в XIX в.? Да, именно тогда. "С теми могучими средствами производства, которыми мы располагаем в настоящее время, если бы все работали и если бы общество не тратило благодаря богатым треть национального труда на роскошь, то четырех часов работы в день было бы достаточно, чтобы дать всем без исключения довольство, каким сейчас пользуются лишь состоятельные буржуа". В этой связи нельзя не вспомнить английского анархиста конца XVIII в. В.Годвина, который вычислил, что поскольку лишь 5% англичан производят продукты сельского хозяйства, то если бы на поля вышли все, каждый мог бы работать полчаса в день.

Но как быть с лентяями, которые к тому же потребуют для себя "хоромы из 12 комнат" и соболью шубу? А очень просто: лентяями делает людей несправедливая социальная система и с ее ликвидацией они исчезнут. Отношения между человеком и обществом будут строиться на основе общественного договора: "Мы готовы обеспечить за вами пользование нашими домами, магазинами, улицами, путями сообщения, школами, музеями и пр. С условием, что... вы будете посвящать четыре или пять часов в день одной из работ, признанных необходимыми для жизни".


.
Кропоткин не пытался нарисовать в деталях картину будущего общества, считая любые подобные проекты умозрительными. Но основные положения были им намечены. Поскольку он отстаивал анархо-коммунистическую модель общества, то и собственность должна была стать, как бы мы сейчас сказали, общенародной. Но людям нашей эпохи ясно видна отвлеченность этого понятия. Реальными же распорядителями собственности у Кропоткина фактически оказывались ассоциации производителей и пользователей, которые, однако, не торговали на рынке, а предлагали и получали все необходимое безвозмездно, Главным стимулом, движущей силой этого сложного механизма должна была стать не корысть, а инстинкт взаимной помощи, альтруистические чувства людей, гораздо более естественные.
Как представлялась Кропоткину социальная революция? Многие анархисты предвидели кровавые конвульсии старого общества. Более того, некоторые были одержимы чувством ненависти к эксплуататорам и желанием отомстить. Так родились нечаевская идея "народной расправы" и "безмотивный" террор. Последний был направлен против любых лиц, не относившихся к эксплуатируемым,и фактически сводился к террористическим актам в дорогих отелях, ресторанах и т.д. Такой террорист-"безмотивник", некто Э.Анри заявил на суде, что в доме, где он взрывал бомбу, "жили только буржуа, следовательно, невинных жертв не было". Далее он призвал истреблять всех буржуа, "включая женщин и детей". А вот слова другого "безмотивника" М.Меца: "Каждый эксплуататор достоин смерти, каждая капля его крови, вся его жизнь, богатства сотканы из силы, крови и пота тысяч порабощенных". Как относился к этому Кропоткин?

В советской литературе существует точка зрения, что он вообще был противником всяческого насилия. Иногда заметно желание "уличить" Кропоткина в соглашательстве, посмеяться над тем, как "великий разрушитель выступает в роли проповедника классового мира". Эту точку зрения опроверг в своей обстоятельной диссертации А.Н. Бороздин (Идеи утопического социализма П.А.Кропоткина. М., 1978). Действительно, Кропоткин, будучи революционером, признавал необходимость вооруженной борьбы и активно полемизировал с толстовцами по вопросу о насилии. Но все же с выводом автора, что Кропоткин "признавал ...стихийный террор народных масс, самосуд, не поддающийся контролю и руководству", вряд ли можно согласиться. Русский мыслитель был атеистом и тем не менее в учении Христа находил то, что считал колоссальным шагом вперед в развитии нравственных принципов, а именно - отрицание мести. "В словах "не мсти врагам" - истинное величие христианства", - утверждал Кропоткин.

Так, во время Великой французской революции, считал он, народ совершал жестокости, потому что отчаялся и ожесточился, не получив ожидаемых хлеба и воли: "Народ понял бессилие революционных организаций, увидел, как они, а в особенности якобинцы, мешали революции, и тогда, не видя другого исхода, взял на себя поголовное истребление своих врагов". Кропоткин как себя самого, так и других пытался убедить, что подобное не повторится во время анархистской революции: "Будем надеяться, что число восставших окажется так велико и внушительно, а воодушевляющие их идеи произведут такое сильное действие, что у них хватит силы не прибегать к тем гнусным средствам, какими сейчас пользуется господствующее меньшинство".

В последней четверти XIX в. Западную Европу захлестнула волна террористических актов. Их жертвами стали итальянский король Гумберт I (1900 г.), президент Франции Сади Карно (1894 г.), императрица Изабелла Австрийская (1898 г.), премьер-министр Испании Кановас-дель-Кастильо (1897 г.), вице-король Ирландии лорд Кавендиш (1882 г.). Ряд других покушений окончился неудачей. Например, в 1896 г. была брошена бомба в свадебный кортеж короля Испании Альфонса XIII, и, хотя сам король и его невеста осталисв живы, взрывом было убито и ранено около 40 человек. Кроме того, проводились уже упомянутые "безмотивные" акты, "экономический" террор (против фабрикантов во время стачек) и печально известные "эксы" - по сути дела, грабежи для пополнения партийной кассы. Многие теоретики анархизма, например И. Мост, оправдывали террор и тем самым способствовали расширению его масштабов. Какова же была позиция Кропоткина?

Согласно воспоминаниям племянницы Кропоткина Е.Л.Половцевой, И.С.Тургенев так отозвался о Кропоткине:

"Если бы ему по жребию пришлось совершить террористический акт и он, идя на это, услышал пение соловья, то я уверен, он непременно остановился бы и...

-И? - я взволнованно ожидала окончания фразы.

- И не знаю... совершил ли бы он террористический акт. Нет, нет у него общего с Базаровым... Его воспитание, внешняя элегантность, ну, а главное, нежная, чуткая, художественная душа".

Кропоткин понимал бесполезность индивидуального террора, но и безоговорочно осудить террористов он не мог. "Терроризм не делает революции, - писал он в 1882 г. - террор заставляет забыть массы, народ, занявший улицы".

Отношение Кропоткина к этой проблеме определялось не только, вернее даже не столько, практическими соображениями, сколько нравственными критериями. Интересно привести отклик Кропоткина на гибель императрицы Изабеллы Австрийской, убитой анархистом Люччени: "Я почувствовал острую боль в сердце, когда узнал о смерти австрийской императрицы... - писал он. - Образ пожилой женщины особенно апеллирует к сознанию тех, кто знаком с ее интимной историей... Если бы было достаточно отдать свою жизнь, чтобы спасти хоть малую часть жертв, которые пали в разных странах на улицах и эшафотах, я бы сделал это без малейшего колебания". Но вместе с тем Кропоткин остановился на причинах, толкнувших Люччени на столь отчаянный акт. Беспризорник в детстве, затем солдат, которого учили "убивать сразу множество людей без всякого сожаления", затем свидетель кровавых расправ полиции над итальянскими крестьянами, Люччени был не только преступником, но и жертвой.


Правая печать рисовала образ террориста, не жалея черных красок. Он изображался как фанатик-садист, чуть ли не сам Сатана. Но следует помнить, что подавляющее большинство террористических актов кончалось смертью и самих террористов. "Люди доведены до отчаяния и поэтому совершают отчаянные поступки", - писал Кропоткин о покушении П.Палласа, убившего в 1892 г. губернатора Каталонии М.Кампоса. Кропоткин призывал к снисхождению к этим людям с искалеченными душами. Вот что писал он толстовцу В.Г.Черткову о Дж.Пассананте, совершившем в 1878 г. неудачное покушение на жизнь итальянского короля Гумберта I: "Ведь это был простой, полуграмотный повар... И как его мучают! 17 лет в полутемной камере... изможденного, без единого волоска... без зубов... полупомешанного. И когда Палата послала своего депутата взглянуть на этот труп, депутат представил свой доклад и просил выпустить старика. "Никогда. Не упоминайте о нем!" - был ответ Гумберта. Все можно ему простить или хотя бы объяснить (король, мол!). Но этого ничем ни оправдать, ни объяснить нельзя".

Однако отношение Кропоткина к террору революционного правительства было иным: он осуждал его безоговорочно. Неслучайно начало нисходящего этапа Великой французской революции Кропоткин связывал с якобинским террором. Робеспьер, несмотря на отдельные положительные оценки, в целом представлялся ему довольно мрачной фигурой. Причиной террора была, по его мнению, не столько необходимость подавления контрреволюции, сколько стремление Робеспьера к усилению личной власти. Об этом, считал он, свидетельствовала речь Робеспьера в Конвенте 8 термидора 1794 г.: "Все ждали заключений его речи, и когда он дошел до них, то всем стало ясно, что в сущности он требовал только усиления власти для себя и своей группы. Никаких новых взглядов, никакой новой программы! Перед Конвентом стоял просто человек правительства, требовавший усиления власти, чтобы карать врагов его власти".

На пример якобинцев Кропоткин ссылался и в 1918 г. в письмах В.И.Ленину, в которых протестовал против красного террора и критиковал руководителей РКП (б) за "призывы к массовому красному террору; их приказы брать заложников; массовые расстрелы людей, которых держали в тюрьмах специально для этой цели - огульной мести". Эти меры напоминали Кропоткину политику "Комитета Общественной безопасности и его полицейских органов во всех секциях... В русском народе - большой запас творческих, построительных сил. И едва эти силы начали налаживать жизнь на новых, социалистических началах, как обязанности полицейского сыска, возложенные на них террором, начали свою разлагающую, тлетворную работу, парализуя всякое строительство и выдвигая совершенно неспособных людей... Куда это ведет Россию? К самой злостной реакции".

Критикуя точку зрения Кропоткина, революционер и соратник Ленина В.Д.Бонч-Бруевич писал, что "революция требует вооружения до зубов, четкой стражи на каждом месте, вечной бдительности к врагу и железной, несгибаемой воли в преследовании врага по пятам, нередко в его простом физическ ом уничтожении и истреблении".

Cейчас, оглядываясь назад и вспоминая расстрелы невинных людей, этапы заключенных, трагедию "раскулачивания", мы должны по-новому услышать пророческие слова русского мыслителя и по-новому их оценить.

Анархизм был лишь одним - и далеко не самым влиятельным - течением в европейской общественной мысли. Гораздо большим весом обладали либерализм и социал-демократия. Каково было отношение к ним Кропоткина?

Анархисты в основной своей массе не понимали прогрессивности завоевания политических свобод, выступали с жестких, непримиримых позиций. На первый взгляд может показаться, что и Кропоткин не являлся исключением. "Была ли монархия или республика, - писал он, - все равно не народ должен был управлять сам собой, а представители... более или менее удачно выбранные". Тем не менее при ближайшем рассмотрении все оказывается намного сложнее. Кропоткин критиковал парламенты как альтернативу анархии. Но, когда парламентаризму грозила опасность справа, он всегда выступал в его защиту и включался в политическую борьбу. В 1887-1889 гг., когда во Франции возникла угроза установления диктатуры генерала Буланые, он написал ряд статей против буланжизма и национал-шовинизма.

Наряду со многими передовыми людьми в Европе, в том числе Золя и Жоресом, русский революционер решительно выступил на стороне демократических сил в борьбе, связанной с делом Дрейфуса. В опубликованной в 1898 г. в журнале "Тан нуво" статье "Цезаризм" он указал на преемственность буланжистов и антидрейфусаров: "Цезаризм - вот истинная суть обоих течений. Мы говорили это, когда республике угрожал Буланже, мы говорим это сейчас и, если понадобится, повторим это и в будущем".

Итак, Кропоткин активно участвовал в политической борьбе. И это в то время, когда даже многие социалисты, например Ж.Гед, заняли сектантскую позицию, отказавшись выступать в защиту парламентских свобод!

"Мы всегда предпочитаем слабейшее правительство сильному", - писал он позднее.

Февральская революция 1917 г. была встречена Кропоткиным с восторгом. "Хорошо! Чудно! Лишь бы удержать плоды победы и развить их, - писал он тогда. - Я вижу впереди такой же великий расцвет мысли, творчества, философского, социального, научного, художественного, какой переживала Франция после своего 1830 года".


.
Социал-демократов Кропоткин нередко сравнивал с якобинцами эпохи Великой французской революции и переносил на них как достоинства, так и недостатки, присущие партии Горы: "Они введут с самого начала сильно централизованное правительство, вооруженное всеми органами принуждения: полицией, армией, гильотиной". Они начнут реквизиции у крестьян. В ответ "случилось бы всеобщее восстание: три или четыре Вандеи вместо одной: вся Франция восстала бы против того города, который осмелился бы навязать ей такой строй". Кропоткин предвидел ужасы коллективизации в нашей стране: "Мы всегда признавали, что личная собственность на землю отжила свой век. Но мы считали несправедливым и ненужным выгонять из их участков крестьян, ломать их дома, рубить их сады и перепахивать их участки паровым плугом, как о том мечтают революционеры-централисты и государственники".
Свои опасения он попытался высказать В.И.Ленину во время встречи с ним в 1919 г. Вот фрагменты их беседы в описании Бонч-Бруевича:

"- Ни я, ни кто другой, - сказал Кропоткин, - не откажется помогать вам и вашим товарищам всем, чем возможно.... Мы будем сообщать вам о неправильностях, которые происходят и от которых во многих местах стоит стон...

- Не стон, а вой сопротивляющихся контрреволюционеров, - поправил Кропоткина Ленин".

Во время встречи Кропоткин пытался убедить своего собеседника не препят ствовать развитию кооперации, движения, возникшего в качестве альтернативы централизованной государственной экономике.

"Я посмотрел на Владимира Ильича, - вспоминал далее Бонч-Бруевич. - Владимир Ильич несколько насмешливо блеснул глазами: слушая с полным вниманием Петра Алексеевича, он, видимо, недоумевал, как при таком огромном взлете революции, который был в Октябре, возможно говорить только о кооперации и кооперации...

- Как устарел, - сказал мне Владимир Ильич".

Не прошло и трех лет, как и сам Ленин изменил свое отношение кооперации. А сейчас, пережив эпоху государственной регламентации практически всей жизни общества, мы начинаем понимать, что централизм не обязательно синоним порядка, а те, кто хотел прийти в коммунизм через всеобщую централизацию, были самыми настоящими утопистами-государственниками.

В целом Кропоткин не видел принципиальной разницы как между марксизмом и неанархистским утопическим социализмом, так и между революционным и реформистским социализмом. Поэтому критика диктаторских замашек социал-демократии порой соседствовала у него с обвинениями ее в соглашательстве. Но само это соглашательство, по мнению Кропоткина, вытекало из компромисса как революционных, так и реформистских социал-демократов с существующим порядком и заключалось в стремлении сохранить государственную власть.

Возражения Кропоткина против марксизма в своей основе повторяли аналогичные возражения Бакунина. Однако его полемика с марксистами отличалась от бакунинской умеренностью и отсутствием личных нападок. "Я вообще держусь того мнения, что полемика - дело довольно-таки бесплодное, - писал он анархисту, одному из редакторов журнала "Хлеб и воля" Г.И.Гогелии. - Я, Вы знаете, мало полемизировал с социал-демократами, а принял такую систему... излагать свое".

Кроме либерального и социал-демократического движения в Европе продолжалось и движение угнетенных наций за право на самоопределение. Конечно, теоретически, с точки зрения ортодоксального анархиста, борьба за создание независимого национального государства, как и любого государства вообще, является бессмысленной. Но, мечтая об анархии, Кропоткин готов был с радостью одобрить и поддержать любые перемены в пользу народа. "Национальный гнет давит личность, а всякого угнетателя личности я ненавижу, - писал он участнице анархистского движения М.И.Гольдсмит. -...Где бы люди ни выступали против гнета личного, государственного, даже религиозного, а тем более, национального, мы должны быть с ними".

Что же привело убежденного интернационалиста Кропоткина в лагерь оборонцев во время первой мировой войны? Очевидно, среди причин, повлиявших на это решение, была вера в особую революционную миссию Франции в Европе. Спасти Францию для Кропоткина означало спасти будущую анархистскую революцию. "Даже России в оборонческих писаниях уделял он меньше внимания, чем Франции, - вспоминал анархист Г.Б.Сандомирский, - потому что больше всего и всех на свете любил он Францию, ждал, упорно, непоколебимо, до последней минуты своей ждал, что она подаст сигнал к социальному переустройству мира, а ее блузники шагнут через обломки опрокинутой государственности". Но в выступлениях Кропоткина во время войны слышится не только, вернее не столько, трезвый расчет на революцию во Франции, сколько крик души, острая боль за эту страну, которая стала его второй родиной, хотя он прожил в ней относительно недолго - в основном в тюрьме Клерво, куда, как отмечалось выше, был помещен в 1883 г.

"Сказать трудно, - писал он Гольдсмит в самый разгар немецкого наступления на Париж в 1914 г., - до чего Франция, ее поля, ее крестьяне на полях, ее дороги, самый ее ландшафт мне дороги, насколько они мне родные". Кропоткин остро переживал, что по возрасту (в 1914 г. ему было уже 72 года) не мог принять участия в войне. Считая, что державы Антанты ведут справедливую войну, он в отличие от многих социал-демократов и даже буржуазных политиков полностью отказался от критики правительств, даже за военные поражения: "Ругать правительства? Критиковать военные действия? Не берусь. Остается молчать и всем, чем можешь, помогать сражающимся".

Кроме того, Кропоткин симпатизировал демократическим порядкам стран Антанты и считал для России желательным "союз с великой демократией Франции, более 100 лет назад провозгласившей Свободу, Равенство и Братство, с английской демократией, сумевшей даже при королевской власти создать такие учреждения, которых Германии не видать еще 40-50 лет... и, наверно, с американской демократией, которая впервые провозгласила права человека".

Кропоткин восторженно приветствовал Ноябрьскую революцию в Германии: "Два преступления - раздел Польши и захват Эльзаса и Лотарингии наконец снимаются с немецкого народа... Какое счастье! Да здравствует немецкий народ, освобожденный от преступной ноши".

После Февральской революции 1917 г. семья Кропоткиных вернулась в Россию, а через год поселилась в подмосковном городе Дмитрове. Этот период жизни русского мыслителя был занят написанием книги "Этика" и защитой преследуемых властями людей. "Этика" Кропоткина, давно уже ставшая библиографической редкостью, сейчас готовится к переизданию издательством "Мысль" (напомним, данная статья напечатана в 1991 году - V.V.). Этот труд - духовное завещание Кропоткина потомкам. В последние годы жизни русский мыслитель сильно нуждался, но принципиально отказывался как от денежной помощи со стороны западных анархистов (поскольку голодала вся страна), так и от предложений В.И. Ленина опубликовать свои книги большим тиражом в государственном издательстве. Он умер в 1921 г., увидев революцию в России, узнав о революциях в Германии и Австро-Венгрии, но так и не дождавшись той главной революции, к которой в значительной степени были обращены его надежды и помыслы. "Блузники" так и не шагнули через обломки государственности.

Но для нас, тех, кто живет десятилетия спустя, важно понять идеи Кропоткина, выяснить их истоки и место в истории мировой общественной мысли.

Начнем с простого, на первый взгляд, вопроса: что такое анархия? Казалось бы, ответ ясен: это общество, где нет государственной власти. Но анархисты вовсе не отрицали необходимость организующего начала в обществе. Где граница между организующим началом и государственным принуждением? Кропоткин признавал в крайнем случае возможность исключения нарушителей из анархистских ассоциаций в будущем обществе. Демократическое государство может отправить в тюрьму по приговору присяжных, диктаторское - по желанию тирана. Разница огромна. Но где качественный барьер, переходя через который, мы можем сказать: вот это принуждение, а это - нет?

Вот характерный пример: как уже отмечалось, Кропоткин считал, что в средние века государство отсутствовало, а общество строилось по принципу анархистской федерации гильдий, городских коммун и других корпораций. На первый взгляд, вопрос покажется ясным: конечно, он неправ! Но если вспомнить признаки государства по Энгельсу, то нетрудно заметить, что многие из них - регулярные налоги, постоянное войско, четко установленные границы (любое целое делилось на части) - отсутствовали в X-XIII вв., а закон представлял собой кодификацию обычного права. Из этого вовсе не следует, что с Кропоткиным надо соглашаться, однако нужно обратить внимание на то, что сама граница между наличием и отсутствием государства во многом условна и зависит от того, как человек трактует это понятие.

Многие анархисты считали Парижскую коммуну анархистской, Кропоткин характеризовал ее как демократическое государство, а Маркс и Энгельс увидели в ней диктатуру пролетариата. Точно так же многие анархисты усмотрели анархию в первых Советах в России, а современный анархист П.Гудмен считает близкими своему идеалу Североамериканские штаты до принятия конституции 1787 г. Плеханов очень точно подметил суть расхождения: "То, что он (речь идет о П.Ж.Прудоне. - А.М.) отнимает у "государства", он преподносит "общинам" и "департаментам". На месте одного большого государства возникает множество мелких". Иными словами, то, что один человек считает анархией, другой - назовет государством, хотя и весьма децентрализованным. Если принять такой подход, то можно, разумеется, сколько угодно спорить, достижима ли эта цель в данной конкретной обстановке, но нельзя не согласиться с тем, что в принципе она достижима.

А теперь попытаемся определить место Кропоткина в европейской общественной мысли.

Американский биограф Кропоткина М.Миллер утверждает, что расхождения между марксизмом и анархизмом по вопросам стратегии "не исключают общих положений". Главным из таких общих положений он считает цель - коммунистическое самоуправление. По форме такая трактовка анархизма сходна с принятой у нас. Еще В.И.Ленин писал, что "в целях с нами будут согласны и анархисты, потому что они стоят за уничтожение эксплуатации и классовых различий". Различие двух течений - в принципах: "Принципы коммунизма заключаются в установлении диктатуры пролетариата и в применении государственного принуждения в переходный период. Таковы принципы коммунизма, но это не его цель".. Эта общность цели - очень важный показатель, позволяющий нашим авторам включить оба течения в общее понятие "левые силы" и покритиковать Кропоткина за излишнюю нетерпеливость. Правда, некоторых из них не удовлетворяли столь умеренные выводы и они объявляли Кропоткина "реформистом" и "муниципальным социалистом самого вульгарного толка". Тем самым "левак" Кропоткин "сдвигался" вправо и получалась фантасмагория в духе "право-левацкого" уклона. Но не будем слишком строго судить работы, вышедшие в те годы, когда само упоминание о Кропоткине не приветствовалось. Скажем только, что эти высказывания парадоксальным образом совпали с точкой зрения большинства буржуазных авторов.

Трудность определения места анархизма в истории общественной мысли состоит в том, что на Западе в определение понятий "правый" и "левый" вкладывается другой смысл, чем тот, который появился в СССР в последнее время, особенно применительно к нашему современному обществу. Правыми, по западным понятиям, являются сторонники максимально возможного ограничения функций государства - либералы в классическом смысле или неоконсерваторы (конечно, их антиэтатизм не идет ни в какое сравнение с анархистским). Их левой антитезой являются неолибералы, выступающие за государственное регулирование экономики и социальной сферы. И, наконец, на крайнем левом фланге - коммунисты, сторонники партийно-государственной монополии на средства производства и идеологию. Некоторые авторы ставят слева еще и фашизм. Критерий ясен: чем правее, тем меньше роль государства. В настоящей статье невозможно подробно рассмотреть попытки объявить фашизм левым. Задача в другом - попытаться оценить место анархизма среди политических учений Европы, и приведенное ниже объясйение поможет понять точку зрения зарубежных авторов.

Политолог из США Дж.Ранкл указывал, что "хотя некоторые современные анархисты испытывают ностальгию по имевшему когда-то место сотрудничеству с марксистами... у них больше связей с либерализмом (классическим. - А.М.) на базе признания свободы индивида". Эта точка зрения далеко не единична. Многие буржуазные авторы в той или иной степени склонны сближать доктрину Кропоткина с классическим либерализмом. При таком подходе он должен был бы стоять крайним справа. И действительно, с неоконсерватизмом его сближает антиэтатизм, проповедовавшийся им, однако, в самой крайней форме. Но, поскольку выше мы уже отметили, что четкой границы между государством и анархией нет (смотря что понимать под анархией) , то в этом смысле не должно быть и непроходимой стены между крайним классическим либерализмом и умеренным анархизмом.

В эту, казалось бы, стройную схему вклинивается одна "деталь", существенно все меняющая: коммунизм Кропоткина. Русский мыслитель был не только противником государства, но и противником частной собственности. Поэтому у анархизма есть общие черты и с либерализмом, и с коммунизмом. Не в этом ли корни утопии? Можно максимально децентрализовать общество, развивать непосредственную демократию, сосредоточить власть на местах. История знает такие примеры. Можно провести всеобщую национализацию, ликвидировать эксплуатацию - и такое уже было. Но возможно ли и то, и другое одновременно?

Кропоткин думал не только о переходе от худшего к лучшему. Он мечтал об абсолютном совершенстве, фактически о рае на земле, который к тому же должен был быть достигнут сейчас, сегодня, одним мощным прорывом из обыденности. Н.Бердяев считал эту мечту составной частью русской идеи (имея в виду, конечно, не только земной, рукотворный рай). Но не справедливо ли и другое? Это - типично европейская идея нового и новейшего времени.

Еще просветители XVIII в. мечтали о царстве разума. Мечтал о нем и Робеспьер, иначе не уничтожил бы он столько людей. Ради чего-то меньшего не стали бы себя закалывать по очереди одним кинжалом "последние монтаньяры" после неудачного восстания в мае 1795 г. и Бланки не провел бы большую часть жизни в тюрьмах. Когда идеи просветителей материализовались в обычное буржуазное государство, мечтатели о всеобщем счастье усовершенствовали свои идеи, добавив к ним требование экономического равенства. И снова полилась кровь. Террористы конца XIX в. губили себя и других, мечтая о всеобщем счастье. И в нашей стране, по крайней мере поначалу, те, кто осуществляли красный террор, думали о всеобщем счастье, а не о "реальном социализме". Сильная цель заставляла их прибегать к сильным средствам, на которые сквозь розовые очки смотрели западные наблюдатели типа Теодора Драйзера или Ромена Роллана, ожидавшие, что здесь-то и будет реализована их надежда.

Русский мыслитель Кропоткин вполне вписывается в эту общеевропейскую тенденцию. Но ни в коем случае не следует считать, что для всех ее представителей цель оправдывала средства, что все они были одержимы желанием крушить и убивать. Кропоткин, как и Жорес, был гуманистом. Для таких людей не существовало различия между целью и средствами. И то, и другое было как бы частью единого целого.

На генезис социальной теории Кропоткина наложили заметный отпечаток черты его характера. Чаще всего анархист рисуется в воображении разухабистым громилой или маньяком-убийцей с горящим взором и бомбой в руке. Конечно, среди анархистов были и такие, но ничего менее похожего на Кропоткина, чем этот портрет, наверное, нельзя придумать. Вот как описывал его Дейч: "Среднего роста...с большой светло-русой бородой, совершенно лысый, Кропоткин нисколько не напоминал революционера-анархиста. Он был чрезвычайно подвижен, говорил быстро и плавно, производил очень благоприятное впечатление своей простотой, очевидной искренностью и добротой".

Если Бакунин был "анархичен" и по образу жизни, то ничего подобного не скажешь о Кропоткине. Он обладал спокойным, уравновешенным характером, большим запасом знаний, был способен к систематической работе. Неслучайно именно он стал создателем целостной теории анархизма. Писал Кропоткин просто, без "наукообразных" терминов, стремясь быть понятным всем.

Важной составной частью психологического портрета русского мыслителя был оптимизм. Биографы Кропоткина Дж.Вудкок и А.Авакумович видели причины этого оптимизма в следующем: во-первых, во влиянии романтической литературы в юности, во-вторых, в общей интеллектуальной атмосфере XIX в., связанной с верой в прогресс, науку, постепенное движение от худшего к лучшему, а в конечном итоге - к совершенному. И, наконец, в том, что Кропоткину всегда все удавалось и он не сталкивался с изнанкой жизни. Интеллигентные рабочие-часовщики - не типичные рабочие. Точно так же патриархальные духоборы, которым Кропоткин помог переселиться в Канаду, - не типичные крестьяне. Трудно сказать, в какой мере правы эти авторы. Важно другое: оптимизм Кропоткина сыграл не последнюю роль в его социальной теории. Чем, если не им, можно объяснить всю его анархо-коммунистическую доктрину? Или приведенное выше заявление во французском суде? "Даже наиболее пламенные последователи Бакунина выражали сомнение, что все могло устроиться так скоро, тихо и гладко, как изображал Кропоткин", - писал Дейч.

Другой важнейшей чертой характера Кропоткина была высокая нравственность. Постоянные нравственные искания были характерной чертой лучшей части русской интеллигенции XIX в. Отсюда - чувство долга и вины перед народом. Отсюда - подвижничество декабристов и народников, да и не только их. Вспомним земских врачей, готовых уехать из столицы в Сибирь при вести о начавшейся там эпидемии. М.Миллер считает, что, хотя русский мыслитель пытался подвести под свою теорию научную базу, на самом деле она основана именно на высоких нравственных принципах или, как пишет автор, "на метафоре". И хотя вопрос о научности теории взаимной помощи все еще не решен , мы должны признать, что в целом анархо-коммунистическая доктрина Кропоткина - утопия. И что же, еще одной красивой мечтой стало меньше? И да, и нет. Если целый ряд положений теории русского мыслителя не прошел проверку временем, то другие, наоборот, звучат весьма актуально. И самая главная из них -это жажда свободы для всех, активное неприятие косной бюрократической системы.

К тому же у Кропоткина было еще одно качество, компенсирующее в значительной степени утопизм, - это терпимость. Помимо утопической конечной цели у него была программа-минимум, и в конкретных своих действиях он исходил из нее, активно участвуя в борьбе за демократию и справедливость как в Западной Европе, так и в России.

В заключение отметим, что не следует судить об утопистах прошлого только по их ошибкам. Мы ведь старше Кропоткина почти на целое столетие. За нашими плечами огромный исторический опыт. А как оценят потомки идеи нашего времени лет, скажем, через 100? Может быть, они назовут утопистами кого-нибудь из сегодняшних идеологов?

И закончить хотелось бы фразой. французского общественного деятеля начала XX в. Ф. Бюиссона: "Мечтает ли он (Кропоткин. - А.М.) о завоевании хлеба для всех, пишет ли историю великой революции, стараясь проникнуть в душу плебея 1793 г., определяет ли в своей "Взаимопомощи" основы новой социальной доктрины, отвергающей грубую форму борьбы за существование, - во всем у него можно найти утопичность и спорные гипотезы, но во всем у него также чувствуется чудное сердце и великий дух, перед которым отрадно преклоняться".

Поэтому, оценивая учение Кропоткина сегодня, мы должны прежде всего отметить его вклад в развитие мировой общественной мысли, его страстное неприятие всякой несправедливости и порабощения.

Основная цитированная литература

Кропоткин

Кропоткин П.А. Государство и его историческая роль. М., 1917
Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1966

Кропоткин П.А. Завоевание хлеба. СПб, 1906

Кропоткин П.А. Этика, т. 1. Нью-Йорк, 1923,

Кропоткин П.А. Великая французская революция. М., 1979


О Кропоткине
Дейч Л.Г. Русская революционная эмиграция 70-х годов. Пг., 1920,
Старостин Е.В. К истории изучения П.А.Кропоткиным Великой французской революции, Французский ежегодник. 1967.

Старостин Е.В. О встречах В.И.Ленина и П.А.Кропоткина. Археографический ежегодник. 1968.

Лебедев Н.K. П.А.Кропоткин. М., 1925

Пирумова Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1972.

Miller М. Kropotkin. Chicago, 1976.

Комин B.B. Анархизм в России. Калинин, 1969

Волгин В.П. Очерки истории социалистических идей, М., 1975

Woodcock J.. Avakumovic I. The Anarchist Prince. New York, 1971

Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: П.А. КРОПОТКИН И ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ФИЛОСОФИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.