ПРОБЛЕМА "РОССИЯ - ЗАПАД" ВО ВЗГЛЯДАХ К. Н. ЛЕОНТЬЕВА (60-е гг. XIX ВЕКА)

Взгляды К. Н. Леонтьева на проблему "Россия - Европа", которых он придерживался в 60-е гг. XIX в. специально и сколько-нибудь подробно в существующей историографии не анализировались. Тем не менее, для исследователя русской общественно-политической мысли данные вопросы представляют значительный интерес - и сами по себе, и для понимания генезиса воззрений Леонтьева, его идейной эволюции, а также с точки зрения соотношения его взглядов со взглядами других русских мыслителей.

Уже в первое пореформенное десятилетие проблему "Россия - Европа", "Россия - Запад" Леонтьев, подобно Н. Я. Данилевскому, рассматривал как вопрос историософский, касающийся дальнейших судеб всего человечества, причем восточный и национальный его аспекты были для них обоих лишь частностями этой большой проблемы. Однако у Леонтьева такой подход к ней сформировался независимо от влияния Данилевского, трактат которого "Россия и Европа" впервые был опубликован только в 1869 году¹ . Леонтьев же, без всякого воздействия Данилевского, в течение 1860-х годов все более укреплялся в своем неприятии новейшего Запада, начав ненавидеть его еще в 1861 - 1862 гг.² , то есть в то время, когда стал переходить на консервативно-охранительные позиции и выступал против современной европейской цивилизации. С течением лет, в процессе активной борьбы с действиями европейской дипломатии на Востоке, он пришел к мнению, что культура Запада, которую она представляет, ведет человеческое общество ко все более ускоряющемуся разложению и, в конечном итоге, к гибели. Не устраивала его и слепая вера в европейский способ прогресса³ .

Тем не менее, в рассматриваемый период Леонтьев бью еще довольно далек от того, что в последующие годы считал "систематическим и рационально ... оправданным отвращением к индустриальным открытиям и физико-механическому прогрессу". Мысль, что такого рода прогресс "чрезвычайно вреден и разрушителен для всего человечества", что он есть "лишь неизбежный спутник либерального плутократизма - гадкий и вредный плод сочетания утилитаризма в науке со слишком свободным движением капиталов и людей и должен погибнуть вместе с либерально-эгалитарным идеалом нынешних обществ", только формировалась в его сознании⁴ , и ясного понимания всего этого у Леонтьева еще не было. По своему, как сам он определял,

---

Хатунцев Станислав Витальевич - аспирант исторического факультета Воронежского государственного университета.

стр. 113

---

"полугосударственному, полуэстетическому инстинкту" Леонтьев лишь "чувствовал", что те труды и затраты, которые вкладываются в современный прогресс, в различные эпохальные проекты наподобие Суэцкого канала, далеко не всем могут быть полезны и выгодны, а уж прекрасного в них нет ничего. Поэтому, например, в 1869 г., при торжественном открытии того же Суэцкого канала он, просматривая газеты, оставлял без внимания все, что касалось самого этого проекта, и интересовался гораздо больше императрицей Евгенией, супругой Наполеона III (отличавшейся редкостной красотой), ее художественными впечатлениями и вообще важными персонами, присутствовавшими на празднествах⁵ . Для Леонтьева 1860-х годов, с его эстетизмом, эротизмом и культом выдающихся личностей, это было естественно.

Именно к рассматриваемому периоду относится первый набросок леонтьевской "гипотезы триединого развития", которая со второй трети 70-х годов XIX столетия применялась мыслителем для понимания и анализа различных, в первую очередь социально-исторических, явлений. Согласно положениям этой "гипотезы", общества, подобно биологическим организмам, проходят вполне определенный жизненный цикл. В своем восходящем развитии они все более и более усложняются, с течением времени достигают периода зрелости, а затем, в процессе развития нисходящего, постепенно упрощаются и, наконец, гибнут. При этом общества неразвитые, примитивные, имеют множество сходных черт, общества, достигшие расцвета, предельно резко отличаются друг от друга, общества же деградирующие опять приобретают все большее и большее сходство⁶ . В 60-е Леонтьев эту гипотезу еще не сформулировал, но уже иллюстрировал ее натуралистическими примерами. "Все яблоки незрелые зелены и кислы; в период зрелости их вкус и вид разнообразны. Когда они начинают падать и гнить, они опять становятся сходны"⁷ , - писал он в "Одесском вестнике" в 1867 году, то есть более чем за год до начала публикации трактата Данилевского в журнале "Заря". Нетрудно увидеть, что вышеприведенная фраза является своего рода "конспектом" гипотезы "триединого развития", изложенной Леонтьевым в эссе "Византизм и славянство" (1875). Эта "гипотеза" находится в русле распространенной во второй половине XIX - начале XX веков так называемой "органической теории государства", научным предшественником которой был Дж. Вико.

Более древнюю "родословную" леонтьевской концепции приводит в своей диссертации Р. А. Гоголев. Он отмечает, что как "биологический" или "органический закон" использованная этим мыслителем историософская схема встречается во всех традиционных типах историзма. Популярная в античности, она была "воцерковлена" усилиями представителей христианской патристики - Киприана Карфагенского и Лактанция, стремившихся примирить цикличность и линейность исторического процесса⁸ .

То, что "органическая теория" стала частью мировоззрения Леонтьева, в свое время активно изучавшего естественные науки именно "органического" цикла и получившего в Московском университете образование медицинское, не удивительно, а закономерно. В студенческие годы он был увлечен трудами врача и анатома К. Г. Каруса, одного из отцов "органической теории" в XIX веке. По всей вероятности, повлияла на его взгляды и концепция Т. Н. Грановского, труды которого он читал, даже конспектировал, еще будучи гимназистом-старшеклассником⁹ , и с которым был знаком лично. Грановский "принимал историю за правильно развивающийся организм"¹⁰ , был сторонником "возрастной" концепции истории, которую в России использовали еще В. Н. Татищев и А. Н. Радищев, а на Западе в XVIII столетии, помимо Дж. Вико, обосновывал И. Г. Гердер. В следующем веке эта "возрастная" концепция была достаточно популярной, она, в частности, бралась на вооружение славянофильством ", высоко ценимым Леонтьевым с начала 60-х годов XIX века.

А. А. Галактионов отмечает, что "органическое" объяснение природы и общества принадлежит к числу "сквозных" концепций в развитии самых разных направлений отечественной мысли. Оно представлено именами Д. М.

стр. 114

---

Велланского, А. И. Галича, Н. И. Надеждина, А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, К. С. Аксакова, Ф. И. Тютчева, М. В. Буташевича-Петрашевского, Н. А. Добролюбова, Н. К. Михайловского, К. Д. Кавелина, Ф. М. Достоевского, Н. Н, Страхова, А. А. Григорьева, уже упоминавшихся Т. Н. Грановского и Н. Я. Данилевского.

Согласно автору "России и Европы", этнические группы "нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют, умирают - и умирают не от внешних только причин"¹² . Отождествление этноисторических образований с организмами, с выделением присущих последним фаз биологического развития С. И. Бажов называет в числе одной из главных посылок его концепции и отмечает, что Леонтьев разделял эту фундаментальную натуралистическую установку Н. Я. Данилевского¹³ . Однако пришли они к этой установке каждый своим путем, и, очевидно, было бы ошибкой считать, что Леонтьев заимствовал у Данилевского представление о культуре "как об органическом (растущем и умирающем) единстве, а вместе с этим и естественнонаучные методы анализа"¹⁴ : ко времени опубликования трактата "Россия и Европа" он, как это показано выше, был хорошо знаком с "органической теорией" из других источников и сам в большей или меньшей степени являлся ее приверженцем и последователем, а "естественнонаучные методы анализа" усвоил еще на университетской скамье. Согласно В. В. Розанову, свое учение о трех фазах всяческого развития Леонтьев взял "практически из медицинских наблюдений..."¹⁵ . Кроме того, как уже говорилось, первые наброски леонтьевской "гипотезы триединого развития", в основе которой лежит вышеупомянутая идейная установка, появились более чем за год до начала публикации работы Н. Я. Данилевского. Поэтому, не оспаривая точек зрения Н. В. Дамье о том, что Леонтьев сформулировал свой закон "триединого развития" под влиянием теории культурно-исторических типов Данилевского, и А. Н. Мочкина, что он отталкивался от его теории органической философии истории, мы не можем согласиться с мнениями И. А. Немцова, согласно которому "органицизм" Леонтьев воспринял от Данилевского, и Т. С. Григорьевой, усмотревшей истоки леонтьевского "органицизма" в трудах А. С. Хомякова¹⁶ . В студенческие годы, когда формировались теоретические пристрастия Леонтьева, славянофил Хомяков не был для него интеллектуальным авторитетом, в отличие от западника Грановского¹⁷ . Что же касается влияния Данилевского, то, как точно заметил Р. А. Гоголев, Леонтьев "подчас использовал лишь понятийный аппарат "Россия и Европы", пытаясь, в сущности, выразить собственные взгляды"¹⁸ .

В статье "С Дуная" (16.IX.1867 г.) содержится первая многозначительная оценка перспектив развития европейских стран. "Европа, - писал Леонтьев, - идет к буржуазной безличности и к такому ужасающему однообразию, что ... приходит в голову: дикие люди однообразны и тупы - но как волки; а будущие европейцы будут тоже однообразны и тупы - но как трудолюбивые и жирные бобры". В той же работе Леонтьева прозвучал мотив "гипотезы триединого развития", что наводит на мысль, что всеобщее однообразие, сходство, уже тогда представлялось ему, хотя к не до конца осознанно, преддверием грядущей культурно-исторической гибели Запада. Катализатором же леонтьевской идеи о том, что Запад движется к "буржуазной безличности" и нивелировке, являлся трактат Дж. Ст. Милля "О свободе". Именно эта работа посеяла в Леонтьеве убеждение, что Европа "стремится к мертвенному однообразию, к смерти всего наивного, энергического и утонченного ..., одним словом, к среднебуржуазному, торговому идеалу". Однако сам Милль давал гораздо более умеренные и осторожные оценки.

В Европе "душа убывает", соглашался Леонтьев со славянофилом К. С. Аксаковым и с провозвестником "русского социализма" А. И. Герценом¹⁹ , а "гений жизни с грустью собирается угасить свой факел", однако для него это отнюдь не означало, что Запад уже находится на смертном одре. Взятый совокупно, он обладал значительной вещественной силой²⁰ , а политически мог еще стоять и долго, и крепко²¹ , вполне объективно считал Леонтьев.

стр. 115

---

Подобных мнений придерживались и другие представители русской социально-политической и исторической мысли, в том или ином отношении являвшиеся предшественниками Леонтьева: В. Ф. Одоевский, славянофилы, Герцен. Ниже мы увидим, что идеи Герцена, славянофилов и Одоевского, если, конечно, Леонтьев был знаком с его книгой "Русские ночи", на что в источниках указаний нет, подверглись заметной корректировке на основе полученного Леонтьевым общественно-политического опыта.

В. Ф. Одоевский, бывший председатель "Общества любомудрия" (1823 - 1825 гг.), который одним из первых в России - не позднее 1834 г. - пришел к выводу, что "Запад гибнет", также не видел в Европе "признака близкого падения". Он совершенно справедливо считал, что Европа в его эпоху была могуча и богата "силами и средствами жизни", как никогда, а ее "...вещественная сила такова, что весь мир преклоняется пред Западом"²² . По мнению А. С. Хомякова, поскольку в Европе ключи христианской силы еще были живы, то и она сама "еще жива, еще мечется в тоске и в страшной тревожной напряженности...". Согласно В. В. Зеньковскому, славянофилы хорошо понимали и возможность чисто технического прогресса Европы. Герцен тоже считал, что Запад все еще располагает силами, унаследованными им от своего прошлого. "Он (Запад. - С. Х.) может долго стоять...", - писал Герцен в книге "С того берега"²³ .

Таким образом, формулировка анализируемых идей К. Н. Леонтьева ближе всего к именно к Герцену. Однако речь не может идти о простом заимствовании, о "списывании" Леонтьевым герценовских фраз. Леонтьев делал акцент на политическом могуществе Запада. С ним, будучи практическим дипломатом, он постоянно сталкивался в турецких провинциях, с ним он боролся и вполне объективно оценивал его действительные масштабы. И хотя политическая сила была для Леонтьева одним из важнейших показателей жизнеспособности общественных организмов, только "политическое" существование, о чем уже говорилось, не было для него полноценной жизнью. В 60-е годы, исходя из вышеприведенных посылок, Леонтьев, в отличие от славянофилов и, тем более, адептов теории "официальной народности" времен Николая I, говорил не о "гниении", а об "окаменении" Запада²⁴ .

Мысль о "гниении" Запада и превосходстве над ним православной и самодержавной России являлась одним из краеугольных камней теории "официальной народности"²⁵ . Она основывалась на широко распространенных тогда в Европе критических оценках ее развития, представлениях о ее упадке, и т.д. Правящие круги Российской империи использовали самокритику Запада для противодействия проникавшей из-за рубежа революционной идеологии и борьбы с течениями, видевшими будущее России в развитии по тому же капиталистическому пути, что и европейские государства²⁶ . Однако и некоторые представители такого рода течений, либералы-западники, например, В. П. Боткин, тоже соглашались по-своему с тезисом о "гниении" Европы. Но Боткин под "гниением" Европы понимал острейший кризис ее средневековых, феодально-аристократических и патриархальных институтов семьи, государственности и общества в целом, "...распадение всего старого порядка вещей"²⁷ . Эта оценка, на наш взгляд, была вполне адекватна реальному положению вещей на европейском континенте в середине XIX столетия. В то же время адепты "официальной народности", славянофилы и В. Ф. Одоевский степень "гнилости" Европы явно переоценивали.

Более полно, чем либоралы-западники, тезис о "гниении" Запада поддерживал разошедшийся с ними во взглядах на социально-политические вопросы Герцен, хотя само это понятие он употреблять избегал, вероятно, для того, чтобы не иметь ничего общего с теорией "официальной народности". После подавления Июньского восстания 1848 г. в Париже он, живя в Европе, считал что окружающий его мир "умирает", писал о разложении элементов, составляющих организм "западного старика"²⁸ .

Несмотря на сходство формулировок, представления Леонтьева об "окаменении" Запада по сути своей более всего приближались не к взглядам

стр. 116

---

Герцена, а к славянофильскому варианту теории "гниющей Европы". Эта близость самим Леонтьевым не акцентировалась, о чем свидетельствует то, что он выработал свой собственный термин для их теоретического обобщения. Леонтьев считал, что "окаменение", помимо гниения, является еще одним из видов смерти живого. И прежде всего оно касается духовной стороны жизни Европы, в которой мелкое знание распространяется в ущерб высшему творчеству духа, а торжество промышленности почти убило все накопленные ею запасы духовных сил и скоро убьет оставшиеся. Даже Франция, авангард западной цивилизации, "духовно перегорела и сильна только политическим единством своим, армией и демократическим воодушевлением без всякого содержания, обещающего что-нибудь особенно новое для человечества в будущем", - писал Леонтьев в октябре 1865 года. Запад все больше и больше, по его мнению, становился чем-то наподобие железной машины²⁹ .

Славянофилы также говорили об исчезновении в Европе творческих сил и "духа живого". Они, по словам Зеньковского, ощущали "приостановку внутреннего продуктивного творчества в европейской душе", ощущали "как задыхается творческий дух в омертвевших условиях жизни на Западе", его "трагическое духовное бесплодие", его "пустодушие". "Замирание" духовной жизни в Европе, считали они, не только не ослабляется грандиозным развитием ее технической и интеллектуальной культуры, но, наоборот, прямо пропорционально ее возрастанию³⁰ .

В первой половине XIX в. Франция, а также Англия и Германия, отмечал Леонтьев, дали истории множество ярких личностей, но почва, их породившая, оказалась, по его мнению, надолго истощена. Все, что есть в Европе замечательного, считал он, выработано там в предшествующие эпохи, а молодое поколение безлично и вынуждено "повторять зады в разных направлениях"³¹ . Запад замер, застыл в точке своего культурного пика, что, выражаясь языком Леонтьева, и представляет собою "окаменение", за которым он подозревал неспособность к дальнейшему развитию и неизбежность спада, перерастающего в цивилизационную катастрофу.

Данные идеи мыслителя весьма сходны со взглядами В. Ф. Одоевского и славянофилов, в частности, со взглядами одного из родоначальников этого течения, И. В. Киреевского. Одоевский одним из первых в России начал говорить о творческом оскудении Европы. "Запад произвел все, что могли произвесть его стихии...", - писал он³² . Киреевский, развивая собственный круг идей, с ним солидаризировался, утверждая: "Европа высказалась вполне. В девятнадцатом веке она ... докончила круг своего развития, начавшийся в девятом". Еще в 1830 г. он сформулировал мысль, что внутренняя жизнь Запада достигла последней ступени развития, замерла. "...Европа, - писал Киреевский, - представляет теперь вид какого-то оцепенения; политическое и нравственное усовершение равно остановились в ней". Лишь два народа "изо всего просвещенного человечества ... не участвуют во всеобщем усыплении; два народа, молодые, свежие, цветут надеждою: это Соединенные Американские Штаты и наше отечество"³³ . Очевидно, что леонтьевский термин "окаменение" близок к понятию "оцепенение" и, в меньшей степени, к понятию "всеобщее усыпление", употреблявшимся Киреевским для оценки состояния Запада.

Из представлений этих мыслителей о Европе следовал логический вывод: Запад перестает быть локомотивом всемирной истории, которым длительное время, являлся, и последняя начинает нуждаться в новом локомотиве и в спасении вообще, то есть в открытии и в указании всему человечеству новых, иных путей. Так, Киреевский считал что роль европейской цивилизации "подходит к концу", что Западу необходим прилив свежих сил, новый центр, народ, "который бы господствовал над другими своим политическим и умственным перевесом"³⁴ .

Леонтьев, как и славянофилы, искал спасение не "в книжках немцев и французов", а в русской жизни, которая, как ему думалось, на рубеже XIX-

стр. 117

---

XX вв. должна стать для мира тем, чем была для него Франция на стыке XVIII-XIX столетий. В противопоставлении "бесцветной буржуазной прозе Запада" поэзии этой новой, преображенной русской жизни, разнообразной и богатой, но объединенной "строгим народным единством", виделось Леонтьеву в 60-е годы основное историческое призвание своего отечества³⁵ . Он считал, что человек, ненавидящий сухие и бездушные стороны современного прогресса, мог обратить свой взор лишь к России, что близкое будущее есть только у нее и у греко-славянского мира, поделенного между Турцией и Австрией, что восток Европы, то есть Россия и другие славянские земли, "века и века еще будут полны свежего сока", и только одна сила - великая, назревающая славяно-русская культура в состоянии обновить историю³⁶ . Эти идеи Леонтьева были вполне славянофильскими. Мысль о том, что славянский Восток содержит в себе "свежие, могучие соки", что русские "новы и свежи", встречается и у Одоевского³⁷ . Страной, "полной сил" называл Россию Герцен³⁸ . Таким образом, данные представления Леонтьева были относительно оригинальны только эстетической своей стороной - отталкиванием от "бесцветной буржуазной прозы" тогдашнего Запада и мечтой о пышном, разнообразном цветении будущей русской жизни. В остальном они являлись довольно типичными для отечественных интеллектуалов антизападнического склада 40-х - 60-х годов XIX века.

Россия, согласно Леонтьеву, пребывала "im Werden", то есть в становлении³⁹ , чреватом творческими возможностями, тогда как французы, которых он именовал "рак Европы"⁴⁰ , уже начали спускаться с вершины развития, Англия находилась на вершине, а немцы стояли возле нее⁴¹ . Данная оценка и даже сама леонтьевская формулировка опять заставляют вспомнить Киреевского, высказывавшего мнение, что "Англия и Германия находятся теперь на вершине европейского просвещения", а Францию ставившего достаточно низко⁴² . Учитывая все, что говорилось выше о близости представлений Леонтьева 60-х годов XIX столетия о Европе и ее главнейших державах к идеям, высказывавшимся ранее Киреевским, нельзя не предположить, что последний оказал на них значительное влияние, хотя Леонтьев не называл его, в отличие от "Хомякова и Аксакова", в числе своих славянофильских "учителей"⁴³ .

Леонтьев страстно надеялся, что его отечество, "при богатстве племенных, общественных и других начал будет год от года становиться глубже, шире и самобытнее"⁴⁴ . Эта идея также роднила его со славянофилами, тогда как другая, о том, что главная миссия России заключается именно в противопоставлении бесцветной буржуазной прозе Европы поэзии трансформированной русской жизни, заметно отличала его от них и заставляет вспомнить Герцена с его эстетическим отвращением к буржуазии, в высочайшей степени свойственным и Леонтьеву. Но Герцену нужна была революция, несущая с собою социальное, политико-юридическое и экономическое равенство, тогда как Леонтьеву требовалось общество неравноправное, предельно пестрое, яркое и своеобразное в культурно-бытовом плане. Герцен столь существенного внимания культурно-бытовой самобытности России в своих работах не уделял. Поэтому отмеченное выше сходство Леонтьева с Герценом, внимание на которое обратил С. Н. Пушкин⁴⁵ , довольно поверхностно.

Уже в 60-е годы Леонтьев желал, чтобы в культурно-бытовом отношении Россия отличалась от Западной Европы настолько, насколько греко-римский мир отличался от древних государств Азии и Африки⁴⁶ . Под последними Леонтьев, по всей вероятности, подразумевал доэллинистисческие общества Переднего Востока и Египет, разительно несхожие со странами античной цивилизации своими культурно-бытовыми, а также политическими особенностями и формами.

Даже промышленность русская, считал мыслитель, должна быть не такой, как у англичан и французов⁴⁷ , а поворот к самобытности не следовало осуществлять путем революционным, характерным именно для Европы: чтобы стать антитезой Западу, особенно столь нелюбимой Леонтьевым Фран-

стр. 118

---

ции, России нужно обходиться "без революций"⁴⁸ . Таким образом, и сам путь перехода ее на рельсы нового, своеобразного развития должен был, на его взгляд, быть отмечен не европейской, а сугубо русской спецификой. Леонтьев, подобно славянофилам, надеялся, что к самобытной жизни отечество выведут преобразования, проводимые царем и его правительством: в рассматриваемый период он еще не разочаровался в либеральных реформах, осуществлявшихся кабинетом Александра II, что является одним из важнейших свидетельств того, что; вопреки распространенному мнению, выраженному, в частности, Н. В. Дамье⁴⁹ и основанному на утверждениях самого Леонтьева, последний в 60-е годы с либерализмом окончательно не порвал.

Мыслитель считал, что России, вставшей на путь обновления; придется неоднократно воевать с объединенными силами Запада - "против ... коллективной лавочки, которую зовут Западной Европой". С ее стороны эти войны будут не захватническими - завоеваний в Европе России "не надо, они только обесцветили бы нас", а оборонительными. Ей, по словам Леонтьева, "придется ... отстаивать свои начала от напора механически сильной цивилизации Запада"⁵⁰ .

Следует заметить, что уже с тогдашней точки зрения Леонтьева войны отнюдь не всегда препятствовали развитию и облагороживанию человеческого духа, тем более - войны "внешние, оборонительные" далеко не обязательно были злом, а, напротив, нередко являлись благом⁵¹ . И в 60-е годы, и позднее, он воспринимал войну как "вспышку-разряд конденсированной жизненной энергии"⁵² . Войны, считал он, прямо или косвенно подают людям повод обнаружить и проявить творческие силы, они развивают индивидуальность как отдельных лиц, так и целых наций⁵³ , и в этом личный опыт участника Крымской кампании Леонтьева радикально расходился с опытом другого ее участника - Льва Толстого. Таким образом, по мысли Леонтьева, прямо не высказанной, но надежно "читаемой" при комплексном анализе его тогдашних воззрений, нарождающийся самобытный русско-славянский мир в открытых вооруженных столкновениях с постепенно отходящей и умирающей романо-германской цивилизацией получит необходимую для него закалку, утвердит свою военно-политическую мощь и свою культурную идентичность.

Одним из источников представлений Леонтьева о неизбежности серьезных столкновений обновляющейся, трансформирующейся России со всей цивилизацией Запада были, вне всякого сомнения, идеи славянофилов. Исходя из признания полной противоположности двух миров - "западного", "романо-германского", "католическо-протестантского", и "восточного", "славяно-православного", славянофилы делали вывод о неизбежности конфликтов и войн между ними. Так, для Ю. Ф. Самарина "существенное, коренное различие" двух миров было уже "условием борьбы" между ними во всех сферах, включая и политическую⁵⁴ . Политическое противоборство Западной Европы и славянства - исходная основа взглядов И. С. Аксакова. Еще в 1861 г. он говорил о "ненависти, нередко инстинктивной", Европы к славянскому, православному миру, причина которой - "антагонизм двух противоположных просветительных начал и зависть дряхлого мира к новому, которому принадлежит будущее". Несколькими годами позже Аксаков писал: "Вся задача Европы состояла и состоит в том, чтобы положить конец материальному и нравственному усилению России, чтобы не дать возникнуть новому, православно-славянскому миру...". Однако он не считал, что противоположность Запада и России означает непременно вражду или борьбу между ними⁵⁵ . Не менее важным для генезиса рассматриваемых представлений Леонтьева было осмысление им войны 1853 - 1856 гг. и антирусских кампаний в Европе во время Польского восстания 1863 - 1864 годов. И Восточная война, и антирусские кампании убедили его в том, что Запад по отношению к России враждебен непримиримо.

Идеи, сходные с анализируемыми идеями Леонтьева, высказанными на страницах газеты "Одесский вестник" в сентябре-декабре 1867 года, можно обнаружить в трактате Н. Я. Данилевского, публиковавшемся на протяжении

стр. 119

---

1869 года. В нем обосновывалась необходимость и неизбежность культурного противостояния, политической конфронтации и даже военного столкновения между Россиею и Европой. Первая, по мнению Данилевского, была призвана создать новую историческую культуру, тогда как вторая представляла культурный тип, завершающий свой исторический путь и подлежащий неизбежному разложению. При этом романо-германская Европа, какой бы она ни была - католической, протестантской, капиталистической, социалистической - России чужда принципиально, считал автор трактата. С его точки зрения, судьба славянства не могла осуществиться без продолжительной, многократно возобновляемой борьбы с Европой, которая "посеет спасительное отчуждение от того, что идет от врагов", и заставит "ценить и любить свое родное, исконно славянское". Он полагал, что несколько лет борьбы за "одно и то же святое дело" укрепят духовное единство славян. Поэтому сама борьба славянства с Европой, по словам Данилевского, имела "столь же важное значение, как и торжество славянства и утверждение его независимости и самобытности". В отличие от Леонтьева, Данилевский называл войны "очень большим злом", однако полагал, что "есть нечто гораздо худшее войны, от чего война и может служить лекарством..."⁵⁶ .

Близость анализируемых идей обоих мыслителей очевидна. Но столь детальную разработку и соответствующее философско-историческое обоснование, как в трактате Данилевского, тема опасности Запада для России, неизбежности ее тотального противостояния "романо-германству"⁵⁷ у Леонтьева в 60-е годы не получила.

Свой труд Данилевский начал осенью 1865 г., а беловая рукопись его книги появилась в первые месяцы 1868 года⁵⁸ . Поэтому ко времени леонтьевских публикаций в "Одесском вестнике" свою концепцию о противоборстве России и Европы он уже сформулировал. Также очевидно и то, что Леонтьев о ней ничего не знал. Он слал свои корреспонденции в Одессу из принадлежавшей Турции придунайской провинции Добруджа, из города Тульча, куда 15 апреля 1867 г. был назначен на пост вице-консула⁵⁹ , а Данилевский работал над своею книгой в Крыму⁶⁰ . Знакомы они не были, во всяком случае, данных об их знакомстве - весьма маловероятном, источники не содержат. Из этого следует, что свои идеи о неизбежности конфронтации России и Европы Леонтьев и Данилевский разрабатывали параллельно и совершенно независимо друг от друга.

Примечания

1. См. СТРАХОВ Н. Н. Жизнь и труды Н. Я. Данилевского. - Н. Я. ДАНИЛЕВСКИЙ. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. СПб. 1995, с. XXVIII.

2. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Письмо к В. В. Розанову от 13 - 14.8.1891 г. - Избранные письма: 1854 - 1891 гг. СПб. 1993, с. 587.

3. Его же. (подп. Ив. Русопетов). С Дуная I. - Одесский вестник (далее - ОВ). 14.IX.1867.

4. ЛЕОНТЬЕВ К. К. Цветущая сложность. М. 1992, с. 178.

5. Там же.

6. См.: ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Восток, Россия к Славянство. М. 1996 (далее - Восток...), с. 129 - 134. Также см.: ЯНОВ А. Л. Славянофилы и Константин Леонтьев. - Вопросы философии, 1969, N 8, с. 102; ДАМЬЕ Н. В. К. Н. Леонтьев и классическое славянофильство. - Кентавр, 1994, N 1, с. 40; ВОЛОДИХИН Д. М. "Высокомерный странник". Философия и жизнь Константина Леонтьева. М. 2000, с. 126 - 127 и др.

7. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. (подп. Ив. Русопетов). С Дуная II. - ОВ. 16.IX.1867.

8. ГОГОЛЕВ Р. А. Философия истории К. Н. Леонтьева: Канд. дис. Нижний Новгород. 2001, с. 75.

9. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Владимир Соловьев против Данилевского. - Восток.., с. 492.

10. ГАЛАКТИОНОВ А. А. Органическая теория как методология социологической концепции Н. Я. Данилевского в книге "Россия и Европа". - Н. Я. ДАНИЛЕВСКИЙ. Россия и Европа, с. XIII.

11. Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджея Валицкого: Реф. сб. М. 1992. Вып. 2, с. 143.

12. ДАНИЛЕВСКИЙ Н. Я. Россия и Европа, с. 62.

13. См.: БАЖОВ С. И. Философия истории Н. Я. Данилевского. М. 1997, с. 90, 95, 137.

14. ИСАЕВ И. А. Политико-правовая утопия в России: конец XIX - начало XX вв. М. 1991, с. 9.

стр. 120

---

15. АНДРОНОВ Ю. В., МЯЧИН А. Г., ШИРИНЯНЦ А. А. Русская социально-политическая мысль XIX - начала XX века: К. Н. Леонтьев. М. 2000, с. 179.

16. ДАМЬЕ Н. В. Философия истории К. Н. Леонтьева: Канд. дис. М. 1993, с. 14; МОЧКИН А. Н. Парадоксы неоконсерватизма (Россия и Германия в конце XIX - начале XX века). М. 1999, с. 19; НЕМЦЕВ И. А. Славянофильство в истории российского консерватизма XVIII начала XX веков: Канд. дис. Пермь, 1998, с. 162; ГРИГОРЬЕВА Т. С. Концепция культурного идеала К. Н. Леонтьева: Канд. дис. М. 1993, с. 35.

17. В московских салонах он встречался с А. С. Хомяковым, но тот не нравился ему "лично", а идеям славянофилов в целом Леонтьев тогда еще не находил в своей душе "ни малейшего отголоска" (Тургенев в Москве (из воспоминаний К. Н. Леонтьева). - Русский вестник, 1888, N 2, с. 103); в юности славянофилы казались ему "чуждыми" (ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Несколько воспоминаний и мыслей о покойном Ал. Григорьеве. - Аполлон ГРИГОРЬЕВ. Воспоминания: воспоминания Аполлона Григорьева и воспоминания о нем. М. Л. 1930, с. 531).

18. ГОГОЛЕВ Р. А. Ук. соч., с. 76.

19. См.: ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Русские мыслители и Европа. М. 1997, с. 44; ГЕРЦЕН А. И. Джон Стюарт Милль и его книга "On Liberty". - ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. XI. М. 1957, с. 69.

20. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Записки отшельника. М. 1992, с. 359.

21. Его же. С Дуная II.

22. ЦИМБАЕВ Н. И. Славянофильство: Из истории русской общественно-политической мысли XIX в. М. 1986, с. 70; ОДОЕВСКИЙ В. Ф. Русские ночи. Л. 1975, с. 147, 150.

23. Цит. по: ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Ук. соч., с. 45, 49, 59.

24. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. С Дуная II.

25. ЦИМБАЕВ Н. И. Ук. соч., с. 68.

26. ВОЛКОВ В. К. К вопросу о происхождении терминов "пангерманизм" и "панславизм". - Славяно-германские- культурные связи и отношения. М. 1969, с. 50.

27. См. ПЫПИН А. Н. Белинский. Его жизнь и переписка. СПб. 1876. Т. 2, с. 142.

28. ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. XXIII. М. 1961, с. 268; СМИРНОВА З. В. Социальная философия А. И. Герцена. М. 1973, с. 205.

29. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Несколько воспоминаний, с. 554; его же. С Дуная II; его же. С Дуная I. - ОВ. 14.IX.1867; его же. С Дуная. - ОВ. 5.XII.1867; его же. Грамотность и народность, с. 359; его же. Записка о необходимости литературного влияния во Фракии. - Русия и българското национално-освободително движение: 1856 - 1876. Документа и материали. София. 1990. Т. II, с. 2 - 12.

30. ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Ук. соч., с. 45.

31. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Несколько воспоминаний, с. 554.

32. ОДОЕВСКИЙ В. Ф. Ук. соч., с. 181.

33. КИРЕЕВСКИЙ И. В. Поли. собр. соч.: В 2 т. М. 1861. Т. 2, с. 237; т. 1, с. 45, 46.

34. Славянофильство и западничество... М. 1991. Вып. 1, с. 79; КИРЕЕВСКИЙ И. В. Ук. соч. Т. 1, с. 45.

35. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. С Дуная II.

36. Его же. Грамотность и народность, с. 374, 354; его же. Несколько воспоминаний, с. 554; его же. С Дуная.

37. ОДОЕВСКИЙ В. Ф. Ук. соч., с. 181, 184.

38. ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. VI. М. 1955, с. 190.

39. См. МОЧКИН А. Н. Ук. соч., с. 91.

40. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Хризо. - Русский вестник, 1868, N 7, с. 26.

41. Его же. Грамотность и народность, с. 360.

42. КИРЕЕВСКИЙ И. В. Обозрение русской словесности, с. 45; ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Ук. соч., с. 22.

43. См. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Восток, с. 555.

44. Его же. Записка о необходимости, с. 212.

45. ПУШКИН С. Н. Очерки русской историософии. СПб. 1996, с. 72.

46. См. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Грамотность и народность, с. 385.

47. Его же. С Дуная I.

48. Его же. С Дуная II.

49. ДАМЬЕ Н. В. К. Н. Леонтьев, с. 34.

50. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. С Дуная II; его же. С Дуная. - ОВ. 5.XII.1867. Понятие "начало", излюбленное славянофилами (См. ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Ук. соч., с. 45.), Леонтьев часто использовал в своих работах 60-х годов. Это является одним из косвенных свидетельств заметного влияния славянофилов на его представления в рассматриваемую эпоху.

51. Его же. С Дуная II.

52. ГАГАРИН А. С. Кризис европоцентризма и судьба России (культурологические воззрения К. Н. Леонтьева и О. Шпенглера). - Культуры в диалоге. Екатеринбург. 1992, с. 29.

53. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Несколько воспоминаний, с. 543.

54. ПОЛЯКОВ Л. В. Опасность с Запада: антилибералистский синдром в русской мысли XIX века. - Либерализм в России. М. 1996, с. 381.

55. Цит. по: ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В. Ук. соч., с. 66, 67.

56. См. ДАНИЛЕВСКИЙ Н. Я. Ук. соч., с. 40 - 41, 43, 364, 365, 368, 369 - 370.

57. См.: ПОЛЯКОВ Л. В. Ук. соч., с. 386.

58. СТРАХОВ Н. Н. Ук. соч., с. XXIV, XXVII.

59. КОНОПЛЯНЦЕВ А. М. Жизнь К. Н. Леонтьева в связи с развитием его миросозерцания. - Памяти Константина Николаевича Леонтьева. СПб. 1911, с. 65.

60. См. СТРАХОВ Н. Н. Ук. соч., с. XXIII-XXIV.