Т.Ю. Скопинцева
НАРОДНАЯ ТРАДИЦИЯ КАК ЭЛЕМЕНТ КУЛЬТУРЫ
Можно ли назвать то время, когда человек поставил перед собой вопрос: "Что есть бытие?" и попытался выявить то, что в бытии наиболее важно... Это, главное, основное, мучило и будило человеческую мысль и до сих пор остается в форме вопроса: так, спор, затеянный французскими литераторами в конце ХVII века: кто ближе к культурному идеалу можно рассматривать как вариант ответа на этот вопрос. Подход к сущности схематизируется в выявленной структуре того, что есть бытие отдельного народа, приводит нас в сферу духа, духовного и душевного, где с древнейших времен человек выявляет самые различные уровни и порядки таковой, растворяется в высотах духовного космоса сближая его с мировой ипостасью духа в высоких медитационных формах архаичных культур и следует к конкретизации духовного "я" в немецкой классической философии (1) Но, возможно, полет духа и приземленность тела, разделение их в философской рефлексии, ориентация на духовное начало человечества не было случайностью?
Такой вопрос снова возвращает нас к поиску сущности. Попробует же оттолкнувшись от отметки с надписью "поиск духовного "я" (которая где-то незримо начертана на скрижалях истории), направится в те глубины где этот поиск зарождался. Сможем ли мы обойтись без феномена, что получил у нас название народной традиции, а в народном быту от века зазывался обычаем? Но и сам обычай вне сомнения восходит к некоему истоку, где биология, социальность и дух обретают свои корни и где можно поискать то, что мы хотим обозначить как сущность (хотя можем ли мы решить это?). Размышляя мы вновь возвращается к извечному вопросу философии, который, вроде, получает свое решение в определении Спинозы и вновь формируется в догадке Гегеля - где самосознание существует для самосознания и обнаруживается в единстве этого самосознания в его инобытии… Не решив сути, мы ищем метод, схематизируем путь к истине.
Нам не известно, когда человек впервые применил знакомую нам схему реакции на любое кризисное состояние - когда он обратился к прошлому, проанализировал прецеденты, выявил аналоги, идентифицировал и формализовал проблему (либо попытался это сделать) - но нам известна структура обряда или обрядовой формы, которая включала такие прецеденты - со времен глубокой древности и до наших дней - вспомните торжественные сборища праздников советского периода - когда каждому общественному собранию предшествовала помпезная актерская акция, где в художественной (наиболее емкой и концентрированной, рассчитанной для восприятия форме) собравшимся зрителям предлагался комплекс исторических сцен соответствующим образом идеологически приправленных - получалось некое профилактическое лечение возможных социальных катаклизмов…
Путь, рекомендованный Бэконом для опытной науки и Мертоном для социологии, предполагающих за потоком жизненных явлений искать общее, отбрасывая частное и случайное, уникальное и краткоживущее как несущественное и складывать из этого целостную картину (2), был известен всем живущим на земле от века народам. В таком подходе конкретный человек, уникальный, смертный, со всеми своими частностями оставался на периферии рекомендуемых к использованию в бытии жизненных планов. Абстракция , когда скелетность образцов заданных как "главные", "основные" для формирования жизненного сценария каждого, не ограничивалась официально оформленными, всегда дополнялась и модифицировалась тем значимым и насущным, без чего, в полной случайностей жизни обойтись было трудно. Первый план такой перспективы, схема которого впоследствии рекомендовалась Бэконом и Мертоном, в глубокой архаике выстраивалась в традиционной основополагающей мифологии, являла собой скелетно-абстрактное отображение искомого начала и итогового результата. Основополагающий миф не существовал в одиночестве - он был основой на базе которой возрастала обширная житейская метафизика, подобно ростку из корня. Она и показывала нам то пышное вечнозеленое древо жизни, являлась в конкретной форме которую определял случай и бренность (в отличии от постоянства и незыблемости).
История выдала нам уникальную форму отображения своей исторической деятельности, которую мы ищем в каждой культуре, находим и пытаемся прочесть - это знаки - и те, которые несут на себе отпечаток времен, и те, которые от века являются нашими современниками. Понять представителя иной культуры невозможно не зная, не определяя "правил игры", выработанных и постоянно пополняемых необходимых имен и значений. Любой процесс взаимодействия индивидов решается в определенной такими знаками (именами, значениями) системе ожиданий порожденными предыдущей практикой, предыдущим опытом приобретенным в этой практике. Понятие иного уже является знаком другого…
История дала нам знак - не имеющий отметок пространства и времени - такая форма позволила каждому последующему поколению воспринимать его как свой, осваивать его, и передавать своим детям как социально - необходимое знание, (что есть свернутая запись всего), обеспечивающего жизнь данного общества.
Миф был первым таким знаком, некоей монадой, сконцентрировавшей все необходимое для жизни. Активность мифа, его действенность, обеспечивала существование общества. "Знание идет от конечных индивидов к бесконечности - несет след устойчивости, вечности. А лишенность этой информации пространственно-временных отметок позволяет перемещать ее во времени (требует дополнительной деятельности для связи с единичным)" - каковым является существование отдельного индивида (3).
Возможно, механизм формирования мифологии, условных конструкций, своеобразных поисковых моделей ведущих к достижению наиболее объективного знания о мире, лежит в границах представлений о формировании познавательного образа действительности, целостного и в то же время многогранного, характеризующегося более богатым и разнообразным набором характеристик (по сравнению с действительностью), не имеющих непосредственного сходства с отображаемым реальным миром, т.е. обладающего всеми характеристиками условного, нереального. Специфическая форма этого условного образа позволяет представить изучаемое явление как мысленно сконструированный идеальный объект, не имеющий непосредственно существующих реальных образцов (4). В отличии от абстрактных объектов (носителей функционально - выделенных и реальных свойств), идеализированные объекты не существуют и не осуществимы в действительности - таким можно признать, например, Солнце, которое одевает красный сарафан и кокошник, садится в телегу и едет в теплые страны (5). Чувственный образ непосредственно накладывается на внешний мир, рождает сложные, многосоставные, разноуровневые, но целостные и гармоничные системы (в отличии от практики, закрепляемой в сознании человека фигурами логики). Чувственное и логическое сложно переплетается в условных образах и целостных конструкциях архаичной мифологии.
Условный мифологический конструкт является естественным исходным способом познания мира, в нем целеполагаются начальный, промежуточный и конечный этапы деятельности (опосредуется сложная система состояний): образ становится моделью объекта как развивающейся системы, вбирая в себя прошлое, настоящее, будущее. Определенные периоды архаичного бытия демонстрируют нам это: архаичное представление о празднике, у славян это безвременье, соединение прошлого, настоящего и будущего, это безвременье совпадает с тем состоянием из которого выходит человек и куда возвращается, отметая таким образом вопрос о прошлом и будущем и констатируя вечность (ибо все пребывает всегда).
Тот образ, который составляет основу мифологии народа, вбирает в себя реальный исторический контекст, опосредуется в определенной системе социально-культурных отношений. Мифология утверждается в жизни совмещая веру и знание, выделяя рациональную сторону познания мира, формируя систему запретов и разрешений и реализуя их в жизни. Персонализм исходной мифологии, ее высокое личностное начало - в полноте индивидуальной жизни.
Постижение мира, общества, человека, всегда было обусловлено историческими, географическими, социальными "границами" - наша оценка любого феномена прошлого естественно отличается от того, как оценивал данный феномен наш далекий предок. Вся жизнь человека в доисторический период была наполнена тем, что мы называет "религией", но это была религия которая "…объемлет "жизнь" и "смерть",…присутствует во всех коллективных действиях и возникает в результате "кризисов индивидуального существования", она содержит в себе всю "теорию" дикаря, распространяется на все его "практические вопросы" - и исходя из этого можно задаться вопросом, " а что же остается все ее? Какова степень "профанного" в первобытной жизни?"(6). В поисках профанной стороны жизни Леви - Брюлль исследовал жизнь "дикаря" и пришел к поразительным результатам - "нормального" состояния, вернее - того, что мы вкладывает в это понятие, первобытный человек просто не имеет (7). В то же время состояние человека на "заре человечества" характеризуется ощущением прочного внутреннего благополучия - как писал об этом один из исследователей познававший жизнь племен на ранних стадиях развития - Ю.Липс. Так была выражена архаичная жизненная технология, закрепленная в быту в конктетной архаичной (исходной) народной традицией (АНТ). Это есть первая рациональная концепция бытия соединяющая учение о былии (онтологию) и учение о способе его познания (онтологический рационализм - мифологию, первую ступень освоения мира).
Как и рекомендовал через много тысячелетий Бэкон, наш далекий предок попытался отбросить все временное, краткоживущее, частное и случайное, чтобы выстроить свое бытие по образцу общего, вечного, неколебимого - таковым был вероятно, налаженный поток организованной жизни тотемных животных, постоянно демонстрирующих человеку свою жизнестойкость и включенность в вечное бытие…
Поднимая голову к звездам человек мог "отбросить случайные черты" и погрузиться в бездну вечности - осознать бесконечность космоса и его непостижимые глубины, узреть неколебимость гор: именно их изображение до нашего времени включает в вечное то, что рассказывают христианские иконы. Первые мифологические конструкты, таким образом, были не результатом размышлений о неких таинственных явлениях, но утилитарной заботой о самом необходимом, рациональном, организующем основу для своей бренной, краткотечной, неустойчивой жизни… Мифология не оставалась монолитом, и развернутые учения о Богах сохраняются в традиционном бытии менее прочно, чем наиболее простые и приземленные образцы "онтологического рационализма" - в русской мифологии такого учения о богах практически не сохранилось, но до сих пор в деревнях живы культы почитания предков, духов, связанных с землей, жилищем (вспомните, как часто вы стучите по столу, чтобы не сглазить нечто вами загаданное?).
Рациональное отображение мира, таким образом, в оставленном нам наследии - мифологии - это основа, вечное неколебимое, но более жизнестойким оказывается то, что обрамляет краткотечную бытийность, возрастает на основе вечного, более приземленное, включенное в повседневность.
Погружаясь в глубину мифологической структуры мы обнаруживаем там два наиболее архаичных пласта - основу, исключающую случайные черты (миф, оформляющий исходную парадигму, схему общечеловеческого бытия) и жизнестойкую бытийную мифологию, разряд не записанный на скрижалях, но хранящийся в живом бытии, передающийся по наследству от дедов к внукам и меняющийся постоянно, пополняющийся и трансформирующийся в деталях. Оба эти пласта с принятием письменности получили еще одну - "остановленную" во времени форму - именно так это явление охарактеризовал Шеллинг. Обе формы каждого мифологического пласта так или иначе отражены в истории. И, проходя через поколения, их "сообщают сердцу новорожденного первая улыбка матери, первая ласка отца. Таковы всесильные воспоминания, в которых сосредоточен опыт поколений: всякий индивидуум воспринимает их с воздухом, которым дышит. И в этой-то среде свершаются все чудеся сознания" (8). С далеких времен отмечалось присутствие в народной традиции того, что не выражено явно, но незримо присутствует отличая народы друг от друга или объединяя их воедино - такое единство Н.Трубецкой выделял как "подсознательную философскую систему" и это без сомнения связано со скрытыми, неявными формами существования знания (которым полна вся сохранившаяся либо утраченная традиционная мифология…).
Теоретическое исследование любой проблемы это непременное опосредование ее во времени - (ибо нельзя сравнивать разновременные феномены характеризующие разные культуры, разные традиции, вписанные в различный исторический контекст; и иерархическое выстраивание всех ее проявлений - определенная систематизация их. В то же время, выявляется некое общее, связывающее различные феномены, что дает основания говорить о целостности, эти явления характеризующем. Этнография выделяет такие общечеловеческие черты (общее, универсум) и они (как общее) должны были бы объединять человечество. Эти черты связаны с удовлетворением "общечеловеческих" потребностей, этнографы называют их наиболее глубокими, древними, послужившими объединению людей: потребность в еде, жилище, одежде. Материальное проявление общечеловеческих характеристик, возникая, может быть перенято другими народами, но роль абсолютно типичным черт, по наблюдениям этнографов, невелика. Различия же акцентируются в значительной мере в "неглавном", "неосновном", которое как бы "обрамляет" основные жизненные функции, свойственные всему живому и гарантирующие этому живому жизнь. Совокупность вторичных моментов, по выражению П.Флоренского, как раз и характеризуются максимумом жизни, именно они и определяют общность человеческого, соединяют, либо, разъединяют его. Рациональное бытие человека в мире диктует выражение этого неглавного, обрамляющего главное и характеризующее в жизненном выражении только человека.
Конечный и единичный человек ограничен не только смертностью, но и физическими и ментальными своими характеристиками. Весь комплекс "вторичных" неосновных способов и форм продолжающих биологическую жизнь человека зафиксировавший и сохраняющий все многообразие своего проявления не ограничивается "биокодом" которым обходятся другие живые организмы, но сокращается, обобщается, типизируется, сворачивается особым образом (9). Ограниченность и единичность человека заставляет "иссекать" и фрагментировать все передаваемое последующим поколениям знание, причем, если более ранние периоды характеризуются максимумом жизненно-наличной информации и целостностью ее - оформленной в емкие, "художественные" образы - как мы оценили бы их с современных позиций, то в исторической перспективе эта информация все более дробится и детализируется, выделяя смыслы самые различные, более или менее отдаленные от исходной своей "первичности" (обеспечивающей биологическое свое существование). Образное знание первомифов можно назвать наиболее включенным в биологию,т.к. именно это знание "записано" в бытии всей организацией человеческого сообщества - и предметы и феномены, не оформленные в образный язык мифологии просто отсутствуют - так обычная печная лопата - это и огненный символ, который выставляется на улицу чтобы способствовать прекращению долгого ливня, например, и атрибутика "перерождения" - превращения несовершенного (сырого) в совершенного (испеченного, здорового) - при болезни новорожденного, каждый предмет, это часть освоения мифологии, недолжно оформленный предмет в бытие не вводится - это опасно для того "неосновного" и "неглавного", которое и составляет суть любого традиционного бытия.
Т.о. выделяется смысло-знаковая основа человеческого сообщества (в отличии от содержания существования прочего живого). "…принятый в данном обществе способ фрагментации и интеграции знания определяет структурные контуры культурного типа, возможные для данного типа способы познания мира и изменения суммы обстоятельств….способ фрагментации и интеграции корпуса знания (реализация в одном из культурных типов) следует рассматривать как один из проверенных жизнью вариантов решения. (10)
В конце ХIХ начале ХХ столетия исследователи мифологии различных народов стали обнаруживать удивительное сходство мифологических основ, то внутреннее единство которое ведет к общему центру. Незримые нити соединяли то невидимое, неглавное, неосновное: которое не должно влиять на биологическую жизнь, но которое и определяет ее. В этом "неглавном", "неосновном" человечество выделило основу - "необходимое" опорную категорию от которой исходили прочие жизнеобеспечивающие "программы".
Прежде всего архаичная традиция предполагает целесообразность и закономерность своего участия во внешнем мире: "В мире первобытных народов не бывает случайностей, каждая вещь, каждое явление имеет свои причины и тесные связи, познать которые примитивный человек почитает своей задачей". (11) Закономерное архаики - целостная система взаимосвязей мира природы, мира людей и мира богов; закономерное Средневековья - противопоставление миру природному - мира неприродного, как бы выпадание социальной ипостаси из исходной архаичной троицы. Возрождение, по сути выходит из отрицания человеческого начала в Средневековье (порождено Средневековьем и формируется в его глубинах - оно начинает оформлять концепцию ценности человеческого начала, но не того единства, которым была богата архаика и которое во времена Возрождения и Средневековья наполняло сельские уделы) ибо идейное оформление той или иной эпохи всегда свойственно лишь части общества. "В эпоху Ренессанса резко меняется отношение человека к миру, из объекта он превращается в субъект, из "поприща" в актера, из "олицетворения" в "лицо" (12). Целостность образности была на знаменах архаики, символ стал господствующим на стягах Средневековья и Возрождения, феноменальность знака и разрушение целостности характеризовали Новое и последующие времена. Разрушенная целостность рождает трагические мироощущения и поиск новой целостности часто ограничен самой личностью - не включен в бытие планеты и космоса и не предполагает законосообразности присутствия человека в мире, что было незнакомо нашему первобытному предку: "Природная жизнерадостность примитивных людей поддерживает в них своего рода состояние внутреннего равновесия, подобное ощущению прочного благополучия…Когда наступает трудное время дитя природы оптимистические ждет скорого улучшения обстоятельств, и если ему улыбается счастье, он тоже улыбается и не спешит наслаждаться хорошими временами. Для него не существует понятия времени."(13). Фрагментация времени, выделение его как феномена который в бытийном ряду, позволил, например, возвысить прошлое (либо будущее) над настоящим, что одинаково плохо для настоящего, разрушает "вечность" архаики, хотя вычленение феномена времени, как знания о бытии не имеющего этнических, исторических, или других единичных отметок, не заставляет само по себе довлеть над другими знаками, явлениями. Михаил Константинович Петров определял знаковую догму, мощное доминирование понятия вложенного в знак, над другими понятиями и знаками, как "взбесившийся знак", хотя, можно предположить что это просто относительная самостоятельность техники которая с глубокой древности оценивалась как потенциальная угроза со стороны "иного" (знакового) бытия. В этом случае господствующий знак представляет такую же опасность как и, допустим, трактор на ходу рассекающий лес (или улицу), но не имеющий ни тормозов, ни водителя.
Такой подход к овладению знания рождал необходимость относительного запрета на него, в определенном случае - его сакрализацию и бытие лишь в среде посвященных, а возможно, и определенную человеческую ограниченность к его восприятию (на уровне биологии).
Что же входило в состав "необходимого" создающего первое знание - миф?
То, что как и целостное и обособленное определение феномена времени не имело для наших предков временных отметок т.е. вечное, не исчезающее в потоке краткотечного человеческого существования - это звездное небо над головой, планета где живет человек с теми ее вечными приметами, на которые сразу же он обращал внимание - с горами, морями, вековыми деревьями.
Народная традиция строилась на геокосмических основах выраженных в космопланетарных мифах, где все формировалось вокруг космических и планетарных постоянных: солнца, луны, звезд, земли, воды, т.п., а так же на динамическом их выражении - космопланетарном ритме, темпе, биологических ритмах обуславливающих бытие человека. Это четко просматривается в сохраненных до конца двадцатого века заговорах, в которых мифы реализовались практически. Слово архаичного заговора равнозначно архаичному действию - подобно тому, как архаичный текст мифа - есть реальное бытие организованное в соответствии с этим мифом и закрепленное в окружающей человека обыденности. Вместе с постоянными космоса и земли основательность и вечность приобщает к себе человека. В свадебной песне (из с. Новоникитино Октябрьского р-на Оренбургской обл.) вначале поется космогонический зачин: "Среди МОРЯ на КАМУШКЕ расцветает ДУБ зеленый…" после чего раскрывается сам сюжет - величание невесты. Приобщение к космическим константам (постоянным) равнозначно заклинанию благополучия: "…У Ивана жена чисто бела ЗАРЯ, у Ивана дети, чисто часты ЗВЕЗДЫ!" (Русский Кандыз Северного р-на Оренб.обл.) В заговоре - обереге - те же константы, но дополненные последующим христианским содержанием - а надо сказать, что в традиционном бытие никогда не происходит жесткой революционной перемены полностью убирающей всю предыдущую символику: "Передо мною ГОРА Сионская и РУКА Спасителя, Архангел Михаил с мечем и Гавриил с ключем! Господи, спаси меня от лица злого человека, закрой ему руки ноги и глаза, чтобы он не видел моего лица" (Из записок Е.В.Левашевой, в монашестве - инокини Евникии, Оренбург, 1987 г.) Ключ и замок - обычная формула закрывающая заговоры - в данном случае приобщенная к святости архангелов. (Выделены архаические константы, подчеркнуты те, которые вошли в обиход в христианством, а штрихом отмечены те социлогизированные постоянные, что введены вместе с сакрализацией определенных проявлений техники.)
Народная традиция никогда не могла принять христианскую версию нечистоты (скверны) архаичных ритуальных формул и в народе архаика гибко соединялась со святыми христианскими константами - постоянной расхожей формулой начала многих заговоров стало: "Встану благословясь, пойду перекрестясь, из ВОРОТ в ВОРОТА, выйду в ЧИСТО ПОЛЕ, в ЧИСТОМ ПОЛЕ стоит ДУБ…" (первые две константы этого зачина заговора христианские, две последние - архаические).
Нереволюционность перемен можно назвать действенной приметой проявления традиции в истории. Так Россия при всей своей склонности к революционным всплескам впоследствии тонет в исходно - традиционных глубинах исподволь пытаясь переварить предложенное группой новаторов. В итоге, как правило, выходит нечто обратное желаемому, не революционная перемена, но конгломерат в кокой-то мере вобравший новацию. Особенность страны рождала методы внедрения новшеств жестокие и кровавые - что зафиксировано в истории.
Мифология создавалась человечеством как опора - необходимое" НТ реализовала данную мифологию в жизни. Мифы не были созданы единовременно: создавались мифы-космогонии, мифы о расцветающей и умирающей природе, мифы о загробной жизни, мифы плодородия. На основе древнейших космогоний создавались календари и домострои, мифы о природе дали начало лирике, хтонические культы и культы плодородия положили начало трагедии и комедии, смыслы древнейших мифов до обращения их в литературную философскую и этническую форму персоздавались, в каждом мифологическом формируемом слое, сохранялась исходная "знаковость" (14), но мог поменяться "код" - с космогонического на зооморфный или антропоморфный, подобно тому, как "онтологический рационализм" исходной мифологии в конце сменяет рациональная или иррациональная философские концепции.
Кореляты с вечностью и у Гомера и в русской сказке и в заговоре одинаковы. Так выглядит социологизированный заговор используемый в наше время в одном и Оренбургских сел: "У царя Соломона было десять жен, от десяти - девять, от девяти - восемь, от восьми…(и т.д.)…от двух - одна, от одной - ни одной! Как у царя Соломона жены перевелись, так, чтобы у коровушки-матушки червячки перевелись" (с. Рассыпное Илекского р-на Оренбургской обл. Зап.1992.Гладышевой М.А. и Смолицкого В.Г.) Константы социологизированы подобно тому, как вводятся социологизированные константы в свадебный обряд (князь,) - социальный знак ЦАРЬ и ЖЕНЫ ЦАРЯ - сохраняет в данном случае матушку - коровушку. Переход мифологии в другой познавательный слой позволяет сохранять ей свою "структуру" (говоря термином К.Леви-Стросса), и семантику внутри занимательности сюжета и развернутости повествования. Месяц и Звезда - во лбу - постоянные корреляты принадлежности к вечности - вспомните героев сказок, или Мессию рожденного под звездой.
Наряду со статикой - небо, гора, солнце, звезда и т.д. - необходимость характеризуется и динамическими составляющими, важнейшими из которых является ритм. Круг солнца и луны, круговращение планет, смена сезонов, приливы и отливы влаги (связанные с лунным циклом), а, также, биологические ритмы человека, наблюдаемые от века к веку вели человека к овладению ритмами музыкальными - вспомните вращающееся веретено звездного неба (которое вертят мойры) и сирен сидящих на концах веретена: все вместе создавало "космическую" - видимо ее и имел в виду Платон - музыку. Музыка воспринималась эллинами как космоустроительная, амбивалентная понятию космос. У эллинов музыка полезна государству - запрет музыки язычников в христианской Руси связан был с тем что христианство насаждалось в стране с мощной языческой культурой, и его закрепление проходило в "аварийном режиме", когда примерение могло полностью растворить христианские тенденции в язычестве (15).
Молодость культуры и мощь архаичного пласта не позволили уничтожить язычество: новация исподволь входила в жизнь не вытесняя предыдущий способ бытия и рождая "двойное кодирование" (в терминологии К.Леви-Стросса) - двоеверие.
Вечность, постоянство, неизменность, устойчивость характеризуются т.о. в традиции как "закон", "необходимость" бытия, но даже для круговращения планет можно определить такие периоды, когда постоянство движения как бы нарушается - так, солнце, путешествуя по небу (в соответствии с воззрениями наших предков), вдруг начинает терять "накал", "яркость", и после прохождения некоей условной точки на небосводе, вновь обретает "силу". Постоянство светила на небе как бы гарантировано, но, благоразумный наш предок все же жил спокойнее, если помогал светилу преодолеть эти "опасные" (неустойчивые) моменты приходившиеся в народном календаре на период самых ярких календарных праздников - святок, купальских игрищ, праздника заклички птиц (архаичного новогодья), осенних празднеств, связанных с уборкой урожая, первым снегом, началом отопительного сезона. Необходимостью традиционного быта становится не только фиксация констант, но и поддержание в обряде их динамической устойчивости, которая рассматривалась как возможность противостояния тому, что противоположно устойчивости и постоянству "своего" мира. Современные исследователи традиционной культуры постоянно подчеркивают наличие в организованном архаичном бытии (и в том, что хранит от него современная жизнь) некоего зрителя, оппонента, к нему обращается исполнитель любого обряда, заговора. Такого зрителя, помощника, оппонента или врага представитель архаичного мира находит или в "своем" или в "ином" пространстве, которое незримо присутствует в организации жизни представляя исходную оппозицию "своего" - "иного" (или "чужего" - что есть лишь враждебное "иное"). Эта древнейшая диалектика рождала и рождает исходный дуализм. Дуализм характеризует не только отношение к миру (бабка надвое сказала), но и внутренний выбор индивида, принятие перемен, взаимодействие на бытийном уровне - ту самую незримую архаику восприятия "подсознательное мировоззрение" которое присутствует в нас и теперь. Традиционный дуализм воззрений отмечал Л.П. Карсавин, исследователь средневекового религиозного фонда (ХII-ХIII в.в.). Он характеризовал общее состояние конкретизирующееся в образе духов или человекоподобных демонов (16). Системные записи традиционных текстов в современных деревнях выдают все те же образы в народных сказках, быличках, страшилках. Дуализм воззрений выражается в поведении человека в будничной и праздничной традиции. Если будничное традиционное поведение отмечено стабильностью основополагающих постоянных (выделенных в основополагающем - парадигмальном мифе), этому периоду соответствует активность благодати - естественного традиционного поведения и образа жизни; то период нестабильности космопланетарных констант характеризуется второй составляющей традиционной двойственности - "скверны" и того, что с ней связано. Бесы в будни празднуют, а в праздники работают: для индивида же все должно быть наоборот.
Поскольку вечное выделяется человеческой рефлексией как главное а бренное и преходящее - как несущественное, то и разряд мифологии оформляющий такое несущественно - суть неправда. Сказка всегда ложь. Но бытие индивида проявляется только в бренности, единичности и феноменальности и поэтому именно сказка, сохраненная в быту до наших дней (а не основной парадигмальный миф) стала своеобразным учебником человеческого бытия ("уроком добрым молодцам") рассматривающем самое главное в такой бренности - социальную деятельность, социальное действие во множестве бытийных обстоятельств. Такое действие вовсе не ограничивалось положительными примерами а захватывало все бытийные коллизии распространяясь на всю гамму действий и меняя "знак полярности" с положительного на отрицательный (проявление дуализма). Герой сказки осваивает бытие опробуя себя во всех жизненных случаях и ловкий проходимец - излюбленный персонаж народных сказок - вспомните Ворона (Сев.Америка) или Ходжу-Насреддина (из Восточных сказок), Солдата (в сказках русских).
Итак, мучительный поиск главного не проходит бесследно и первым итогом было введение "необходимого", без которого жизнь человека была невозможна. Такое "необходимое" реализовалось в "случайном", бренном бытии рождая интеллигибельные формы бытия объединявшие общества и народы. Мощь традиционного воззрения: "Слово мое крепко - лепко…" и "необходимость" такого традиционного бытия сохраняет наше общество и в наши дни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лукьянов А.В. Проблема духовного "я" в философии И.Г.Фихте.-Уфа,1993.-С.4.
2. Петров М.К. Язык, знак, культура.-М.:Наука,1991.-С.23-24.
3. Петров М.К. Указ.соч.-С.30-31.
4. Теория познания в 4-х томах: Т.2 /Под ред. д-ра филос. наук В.А.Лекторского, акад. Т..Ойдзермана.-М.:Мысль,1991.-С.45-50.
5. Афанасьев А.Н. Древо жизни.-М.:Современник,1982.-С.444.
6. Малиновский Б. Магия как религия (фрагменты из книги) //Советская этнография.-1993.-№ 6.-С.107.
7. Там же.-С.107-108.
8. Чаадаев П.Я. Соч. в 2-х т.-Т.1.-С.380-381.
9. Петров М.К. Указ.соч.-С.31.
10. Петров М.К. Указ.соч.-С.31-32.
11. Липс Ю. Происхождение вещей.-М..1954.-с.159.
12. Бицилли И.М. Место ренессанса в истории культуры.-Спт,1996.-С.165.
13. Липс Ю. Указ.соч.-С.159.
14. Фрейденберг О.М. Утопия (глава из неопубликованного) //Вопросы философии.-1990.-№ 5.-С.148.
15. Рабинович Е.Г. Выработка стратегии поведения в поздней античности //Этнические стереотипы поведения.-М.,1965.-С.23.
16. Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности.-Спб,1997.-С.391-394.
Опубликовано 23 февраля 2005 года