публикация №1108501596, версия для печати

РОССИЯ В КОНТЕКСТЕ ДИЛЕММЫ ВОСТОК - ЗАПАД И НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ


Дата публикации: 16 февраля 2005
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1108501596)
Рубрика: ФИЛОСОФИЯ ВОПРОСЫ ФИЛОСОФИИ


К.Р. Даниелян,
аспирант МГУ им. Ломоносова
РОССИЯ В КОНТЕКСТЕ ДИЛЕММЫ ВОСТОК - ЗАПАД И НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Большинство современных историков и культурологов сходятся во мнении, что традиция доминирует на Востоке, где исторический процесс носит застойный характер, а социальные структуры отличаются косностью. Западноевропейская же цивилизация — инновационна, имеет линейную динамику развития, называемую прогрессом. Россия в этой классификации занимает промежуточное положение. На протяжении всей ее истории традиционализм (Восток) и модернизм (Запад) сталкиваются между собой как разнонаправленные силы. Далее мнения разделяются, но все же авторитетной остается точка зрения, восходящая еще к Чаадаеву, что России не удается осуществить синтез традиционализма и модернизма, Запада и Востока. Высказывается мысль о том, что у нас невозможно создать ни непротиворечивой системы традиционного, ни инновационного общества. Элементы этих систем взаимодеформируют друг друга, изменяя суть социальных процессов до прямой их противоположности. Это явление, сходное с тем, которое О. Шпенглер именовал "псевдоморфизмом", получило в новейшей исследовательской литературе название "социокультурная инверсия".
Современные исследования облекают в иную терминологическую оболочку то, что было высказано еще П.Я. Чаадаевым, по существу, не добавляя ничего нового: "... мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемирным воспитанием человеческого рода".
Как видим, и Чаадаев, и его современные последователи в трихотомии Запад — Россия — Восток лишают Россию какой-либо самостоятельной значимости и даже какой-либо автохтонной традиционности. Подобная точка зрения, будучи последовательно проведенной, приводит к выводу о химеричности русского культурно-исторического мира, о России как псевдоцивилизации. Этому выводу как правило сопутствуют весьма пессимистические оценки возможности развития на собственной культурно-цивилизационной основе и нигилизм по отношению к прошлому и настоящему России.
Логично предположить, что такого рода анализ в качестве выхода из тупика может рекомендовать только два пути. Или радикальное западничество, или не менее радикальное "восточничество", т. е. поворот к Востоку, куда более решительный, чем тот, к которому призывали евразийцы. Славянофильские и неославянофильские доктрины в расчет не принимаются, ибо они никогда не составляли бинарной оппозиции крайнему западничеству.
В действительности же история русской философской и общественно-политической мысли знает примеры многочисленных разновидностей западничества, в том числе и самого радикального толка, но до последнего времени не знала их настоящей, теоретически обоснованной альтернативы. Даже ориентация на "китайский опыт" и китайскую модель социально-экономического развития у ряда отечественных социалистов и коммунистов отнюдь не предполагала прямого перенесения на российскую почву базовых ценностей, культуры или духовно-религиозных основ китайской цивилизации. В то же время российское западничество сплошь и рядом такой перенос предполагает.
И западники, и некоторые славянофилы были в принципе единодушны, говоря о необходимости для России взять на вооружение достижения западной науки и технологии. Такие западники, как, например, Белинский и Грановский, считали необходимым условием социального и культурного развития России усвоение европейских идей и политических институтов. Но тот же Чаадаев пошел дальше этой поверхностной вестернизации и призвал к глубинной религиозно-нравственной переориентации на западную систему ценностей. Как не без сочувствия констатировал американский исследователь его творчества, "Чаадаев полагал, что любому последующему введению западной технологии в России должно предшествовать изменение ценностей и ориентаций. Он убежден, что главные усилия необходимо направить на изменение идей, лежащих в основе русской культуры, а не на одно только импортирование чужих политических или технологических систем". И либеральные западники, и радикально настроенные декабристы, по мнению Чаадаева, совершают одну и ту же ошибку — они борются со следствиями, а не с причиной. Необходима революция в самих духовных основах общественной жизни, католическо-униатский пересмотр православной ментальности, с ее восточно-христианским апофатизмом и подчеркнутым эсхатологизмом, препятствовавшими, по его мнению, активному внесению христианской нравственности в быт, экономику, политику, культуру России. Несмотря на ряд оговорок, и смягчающих уточнений, Чаадаев до конца дней хранил верность такой позиции, считая ее проявлением истинного патриотизма.
Все это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что в реальной истории русской общественной мысли, отражающей процессы самого социального бытия, дихотомия Запад-Восток асимметрична. По крайней мере, начиная с петровских преобразований, западничество доминирует как в количественном, так и в качественном отношении. И политическая, и духовная история России двух последних веков, а также само наличие в русском общественном сознании западнического радикализма свидетельствуют об этом, как и о том, что Россия давно и прочно втянута в орбиту общеевропейского развития, что она, говоря кратко, больше Запад, чем Восток. Однако, абсолютное большинство русских мыслителей, в той или иной степени затрагивающих данную проблему, — мыслителей самых разных ориентаций, — признавало российскую самобытность, "специфику", по крайней мере не отрицало наличие собственной социокультурной традиции. А в ней — присутствие цивилизационного "гена" как Запада, так и Востока. Современный исследователь этой темы А.С. Панарин замечает: "В отличие от других, "нормальных" стран, отличающихся относительной устойчивостью и цельностью своего культурного архетипа, Россия с самого начала формировалась как гетерогенное западно-восточное образование, сознательно решая проблему творческого синтеза различных цивилизационных начал... Неустойчивость России как социокультурного типа связана, таким образом, не столько с промежуточным геополитическим положением как таковых, сколько с проблематичностью тех синтезов, которые российское общество создавало в разные моменты своей истории.
Данное суждение, на наш взгляд, наилучшим образом резюмирует философские, культурологические и историко-политологические точки зрения за весь период споров "западников" и "славянофилов", включая и сегодняшний день. Как общий аналитический вывод оно не исключает представления о России — уникальной цивилизационной общности, самодостаточной и несводимой к абстрактной роли опосредователя крайностей. Дело в том, что наиболее адекватные этой позиции славянофильская и, в особенности, евразийская интерпретационные модели также пользуются контрарными парами категорий-символов: Запад — Восток, Европа — Азия. Сколько бы ни говорили об условности, априоризме такой схемы, о неприменимости ее к России, все равно даже в сочинениях откровенных "самобытников", "почвенников" и "органицистов" эта схема в той или иной форме используется и дает свои познавательные результаты.
Итак, не претендуя на исчерпывающее освещение обширнейшей и многомерной темы, Россия — Запад — Восток, можно уже сейчас, в предварительном порядке сделать некоторые выводы. Первое: россия обладает, хранит и выражает собой особую цивилизационную реальность. Второе: эта реальность гетерогенна, в ней сочетаются начала модернизационной проективности Запада и традиционной: консервативности Востока. Своеобразным "онтологическим доказательством" этого является самый факт многолетних идейных баталий между западнической и славянофильской ориентациями, непрекращающихся по сей день. Причем, в силу указанной гетерогенности, наличествующие в любом обществе силы инновационные и силы традиционные именно в России конфликтуют между собой особенно остро. Как раз, поэтому в русском общественном сознании модернизация почти всегда отождествляется с вестернизацией, а традиционализм — с сугубым застоем и "китаизмом". По этой же причине витальную значимость имеет в России преодоление периодически возникающего так называемого "кризиса идентичности", когда во всех областях общественной жизни намечается дисбаланс указанных начал или возникает ситуация цивилизационной неопределенности. При этом, как отмечает абсолютное большинство исследователей и в прошлом, и в наши дни, Россия неизбежно этот кризис преодолевала и всегда шла своим путем, уникально сочетая в себе "внутренний Восток" с "внутренним Западом".
Из всего многообразия теоретических моделей, пытающихся в самом общем виде зафиксировать своеобразие отечественной политической истории, в наибольшей степени отвечает таким выводам концепция русской автократии А.Л. Янова. При всей спорности отдельных интерпретаций, натяжках и огрублении некоторых исторических фактов, при явном и однобоком европоцентризме автора, ему удалось, на наш взгляд, выявить сущностные характеристики политической традиции России как конкретного выражения ее цивилизационного своеобразия.
Согласно концепции А.Л. Янова, развернутой им в ряде статей и монографии "Происхождение автократии. Иван Грозный в русской истории", тот тип политического развития, который был выбран Россией от времени после "опричной революции" 1565 г. до наших дней характеризуется как уникальный. Его уникальность состоит в том, что он явно не представляет собой простое политическое воспроизводство, свойственное восточному деспотизму. Но, с другой стороны, он и не развивался в сторону последовательного наращивания латентных ограничений власти до степени трансформации их в ограничения политические, как это было свойственно западноевропейскому абсолютизму. А.Л. Янов отмечает: "Россия выработала другой — отличный от обоих образцов — тип политического развития, сочетающий радикальное изменение институциональной структуры с сохранением основных параметров несущей политической конструкции".
По сути дела, здесь идет речь о специфическом "модернизационном традиционализме", о парадоксальном сочетании крайностей в русской политической жизни почти пяти последних веков. Автократия — это своего рода "третий путь" социально-политической динамики России.
Русская политическая история рассматривается как строго повторяющаяся, циклическая по своей форме, а потому обратимая и предсказуемая реальность. Каждый цикл разделяется А.Л. Яновым на три фазы. Первая называется им Псевдодеспотизмом; она хронологически соответствует эпохам царствования Ивана Грозного, Петра Первого, Павла Первого, Николая Первого, Александра Третьего, а в новейшей истории — периоду сталинизма. Эта фаза характеризуется следующими основными признаками:
1. У Янова это остановка процесса вестернизации. Но, думается, что этот признак не носит всеобщий характер, и вряд ли применим к эпохе Петра I или Павла I. Поэтому, скорее, это ликвидация латентных ограничений власти и ее предельная централизация.
2. Установление террора как средства управления, ликвидация политической оппозиции.
3. Модернизационный взрыв: радикальная трансформация экономической, политической и институциональной структуры страны. Этот признак также представляется нам сомнительным. Он едва ли приложим ко времени правления Павла I, Николая I или Александра III. Однако важно отметить следующее обстоятельство. Янов, очевидно, не вполне отдавая себе в этом отчет, фиксирует парадоксальный факт отечественной политической истории. Суть его заключается в том, что именно в период так называемого Псевдодеспотизма, когда система власти в России наиболее приближается к тем, которые известны нам из истории Древнего Египта, Китая или Византии, — именно в этот момент оказывается возможны "догоняющая модернизация" в социально-экономической сфере и эффективная вестернизация в области духовного производства как специфически русский евроазиатский ответ на цивилизационные вызовы Запада.
4. Редукция социальной структуры общества до двух полярных классов — управляющих и управляемых. Стоит отметить, что данный признак Янов рассматривает лишь как тенденцию, значительно усиливающуюся в фазе псевдодеспотизма.
5. Ограничение горизонтальной мобильности управляемых классов.
6. Интенсификация вертикальной мобильности и бурная ротация властных элит.
7. Утверждение идеологической монополии государства.
Иные признаки, приводимые Яновым, кажутся нам несущественными или дублирующими вышеперечисленные.
Термин "Псевдодеспотизм" используется для того, чтобы подчеркнуть национально-историческое своеобразие русской политической истории, ее несводимость к классическому деспотизму даже в этой, сугубо "тоталитарной" ее фазе. Данное своеобразие состоит, во-первых, в том, что ужесточение режима связано не со стагнирующей экономикой, а с ее мобилизационным гипердинамизмом и эффективным реформированием; во-вторых, — с тем, что жесткая фаза цикла заканчивалась со смертью ее инициатора: Ивана Грозного, Петра Великого, Павла I и т.д.
На смену Псевдодеспотизму, по мнению Янова, с неизбежностью приходит фаза Смутного времени или режим реформы, для которого характерны:
1. Возрождение политической оппозиции и реабилитация жертв террора.
2. Хаотичная реформаторская деятельность, социально-политическое конструирование.
3. Попытки добиться легитимизации ограничения власти и невозможности возврата к Псевдодеспотизму.
Стоит отметить, что эти периоды политической истории автор концепции явно идеологизирует. Ибо и собственно Смутное время (1584-1613) и его позднейшие исторические аналогии страдали, говоря языком Гегеля, формализмом отрицания, т. е. впадали в другую крайность. Политическая система отличалась крайней нестабильностью, чреватой полной потерей управляемости обществом. Поэтому закономерно наступление третей фазы, которую Янов именует Псевдоабсолютизмом. В этой фазе намечаются попытки синтеза некоторых черт двух предыдущих этапов. Так, например, террор служит теперь не тотальным орудием управления, а лишь средством самозащиты режима. На данном этапе власть стремилась удержать реформистский потенциал Смутного времени, отделив его от либерализма, всячески наступая на идейное вольнодумство, ограничивая его влияние. Автор обращает внимание на поразительное сходство в эволюции псевдоабсолютистских режимов царя Алексея Михайловича, Екатерины Великой, Александра I. Суть этой эволюции состояла в нарастании элементов консерватизма во внешней и внутренней политике, а также в максимальном устранении "левого" крыла оппозиции. Тем самым псевдоабсолютизм, с одной стороны, отказывался решать жизненно важные проблемы модернизации страны, с другой — готовил почву для прихода к власти "правых", ультраконсервативных модернистов, своего рода "консервативных революционеров", которые вновь реставрировали мобилизационный проект Псевдодеспотизма. Круг, таким образом, замыкается.
Предложенная концепция (сам А.Л. Янов осторожно называет ее гипотезой) имеет немало недостатков. Как мы уже отмечали, она страдает излишним априоризмом и схематичностью, не всегда соответствуя исторической реальности. Вне поля зрения автора остались некоторые важнейшие содержательные аспекты политических процессов в России. Так, например, отсутствует адекватная фиксация перехода от традиционного общества к обществу современного типа, связанного с периодом Раскола и преобразованиями Петра I. В этой связи опричнину Ивана Грозного, которой в концепции Янова уделяется главное внимание, вряд ли стоит называть "модернизационным взрывом".
Однако Янову удалось с большой убедительностью раскрыть циклический характер русской политической традиции, показать ее евроазиатский дуализм. Его концепция автократии служит своего рода теоретической системой координат для дальнейшего исследования проблемы права в политической традиции России.
Разумеется, гипотеза Янова не является единственной в своем роде. Подход к социально-политическому развитию российского общества как циклическому процессу имеет давнюю историю. Наряду с Н.Я. Данилевским и К.Н. Леонтьевым современные исследователи указывают также на В.О. Ключевского и П.Н. Милюкова как на сторонников (пусть и в неявной форме) идеи цикличности. Свои циклические модели русской политической истории были, кроме того, предложены А.С. Ахиезером и Н.Я. Эйдельманом.
В данном случае обращает на себя внимание тот факт, что все большее число исследователей уже не удовлетворяется углубленным изучением событийной канвы российской истории и даже уточнением механизмов и детерминаций отечественного исторического процесса. Все чаще предпринимаются попытки переосмыслить сами парадигматические основания исторического анализа. Кроме вышеназванных авторов такую попытку предпринял А.М. Ковалев. Его полифакторная концепция "социальной алгебры", продуктивно синтезирующая формационный и цивилизационный подходы, резюмируется в центральной идее о способе производства общественной жизни как совокупности человеческого потенциала, социальных условий и природной среды. Данная концепция, безусловно, позволяет по-новому взглянуть на российскую политическую историю в контексте мирового развития, в частности, объяснить первопричины преимущественно экстенсивного, военно-этатистского типа социальной динамики на евразийском субконтиненте.
В рамках смены парадигм исторического анализа существенно дополняет эвристический потенциал теории А.М. Ковалева новая, во многом оригинальная концепция Е.Н. Мощелкова, который считает "целесообразным на современном этапе развития научного знания дополнить идею синтеза факторов идеей о необходимости переосмысления природы социального времени, являющегося более фундаментальной реальностью мироздания, чем любые объективные условия и факторы исторического процесса на Земле". Использованный здесь принцип гетерогенности социального времени включает в себя все многообразие временных ритмов: линейных, циклических, волновых, смешанных, в которых реально движутся общественные системы. Анализ русской истории примерно от XVII столетия до наших дней, особенно в ее узловых, переходных (как революционных, так и реформистских) этапах позволяет Е.Н. Мощелкову сделать фундаментальный вывод о том, "что детерминация и механизм динамики российского политического процесса определяется, по меньшей мере, двумя основными потоками временных ритмов: внешним, формирующимся в недрах социально-экономических отношений Запада, и внутренним, исток которого в национальной дихотомии "власть — собственность". Ритмы эти сосуществуют в едином пространственно-временном континууме, но в силу их колебательной природы (периоды спада с необходимостью чередуются с периодами подъема), а также из-за разных динамических характеристик (темп, амплитуда и т. д.) пересечение этих ритмов, особенно образование больших узлов, сгустков, происходит не равномерно, а только на определенных исторических интервалах". Двухвековой гиперцикл русской политической истории открывается, по мнению автора, реформой-революцией Петра I и заканчивается социалистической революцией 1917-1920-х годов. Причем, порождающей матрицей собственно внутреннего, временного ритма России является указанное отношение "власть — собственность". Не вдаваясь в детали и многие плодотворные выводы этой интереснейшей концепции, хотелось бы заметить следующее. С нашей точки зрения, категория времени (в том числе социального времени), несмотря на ее несомненную значимость, не является все-таки самой фундаментальной и в данной концепции представляется чересчур абстрактной, по сравнению с категорией "традиция". Ведь именно традиция выступает конкретной формой проявления социального времени, задает его темп и ритм, наполняет его реальным содержанием. Можно даже сказать, что бытие социума во времени есть традиция как многообразное наследование, освоение, передача архетипических констант, определяющих его сущностные характеристики.
Отсюда, по нашему мнению, следует, что ключ к открытию механизма российской социальной динамики и матрицы национального развития следует искать в особенностях допетровской Руси как традиционного общества, долгое время сохранявшихся и после Петра I, в специфике механизмов социального наследования и их изменений в период перехода к обществу, которое мы обозначили как "общество модернизационного проекта". Конечно, решить до конца столь масштабные задачи вряд ли возможно в рамках настоящей статьи. Однако, уже те соображения, которые высказаны, позволяют по-новому взглянуть на российский политический процесс и особенности отечественной политико-правовой культуры. В частности, понять, почему в общественном развитии России так много уникальных, специфических особенностей, столько явлений замедления социальных процессов, архаизации некоторых общественных отношений, сочетаний линейной и циклической динамики и т. д.

ЛИТЕРАТУРА

1. См: Ионов И. Российская цивилизация IX - начала XX века. М., 1995. С. 160; Гущина С.А. Историческая традиция. Бийск, 1997. С. 77.
2. Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1989. С. 43.
3. См.: Исход к Востоку: Предчувствия и свершения: Утверждения евразийцев. София, 1921.
4. Имеется в виду социально-философский и политологический журнал некоторых идеологов исламского движения современной Росси "Ат-Тавхид" с характерным подзаголовком "русский журнал исламской перспективы". Изд-во НИЦ "Тавхид" г. Москва.
5. McNallyR. Chaadayev and friends. Tallahassee, Florida. 1971. P. 117.
6. Россия: опыт национально-государственной идеологии / Под ред. проф. В.В. Ильина. М., 1994. С. 113.
7. Янов А.Л. Одиссея русской автократии // Перспективы. 1991. № 2. С. 78.
8. См.: Мощелков Е.Н. Переходные процессы в России. Опыт ретроспективно-компаративного анализа социальной и политической динамики. М., 1996. С. 34-35.
9. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта: В 3 т. М.„ 1991.
10. Эйдельман Н.Я. "Революция сверху" в России. М.„ 1989.
11. См.: Ковалев А.М. Еще раз о формационном и цивилизационном подходах // Общественные науки и современность. 1996. ? 1.
12. См.: Ковалев А.М. Азиатский способ производства и особенности развития России // Вестник Моск. ун-та. Серия 12: Социально-политические исследования. 1993. ?1
13. Мощелков Е.Н. Переходные процессы в России. М., 1996. С. 24. Сразу скажем, что более фундаментальными представляются нам проблемы природы социальной связи, сущности человека, вообще исходные проблемы любого мировоззрения.
14. Там же. С. 71.

Опубликовано 16 февраля 2005 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1108501596 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ФИЛОСОФИЯ РОССИЯ В КОНТЕКСТЕ ДИЛЕММЫ ВОСТОК - ЗАПАД И НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network