Геополитические заметки по русской истории

Геополитические заметки по русской истории
П.Н. Савицкий

Впервые опубликовано в 1928.

I. Джучиев улус и Россия
В ряду политических образований, существовавших на пространстве Старого Света и обнимавших ту или иную часть нынешней территории России (СССР), Российская империя XVIII-XX вв. занимает, в отношении территориального протяжения, промежуточное место между Монгольской державой в ее целом и той частью этой державы, которая называлась Джучиевым улусом (кипчакско-русский улус). Российская империя ни в один период своего существования не достигала размеров Великой Монгольской державы, охватывающей почти целиком ойкумену (монголосферу), включая Корею, Китай, нынешний Индокитай, часть передней Индии, весь Иран и значительную часть так называемой "передней Азии". Но Российская империя - больше Джучиева улуса. Правда, Галицкие земли, находившиеся под властью Золотой Орды (Джучиева улуса), не входили в состав Российской империи, как не входят в пределы СССР. Нужно от метить и то обстоятельство, что золотоордынское политическое влияние на Балканах (Болгария, Сербия) и в Молдавии в течение некоторого времени имело более оформленный вид, чем имело его когда бы то ни было в этих местах русское влияние (однако и русское влияние бывало здесь временами достаточно сильно). За то на западных и северо-западных пределах нынешней доуральско-русской (западно-евразийской) равнины русская власть про никла так далеко на запад и северо-запад" как никогда не проникало золотоордьшское влияние (Прибалтика, в частности Финляндия, Эстляндия и Лифляндия, затем - Литва и Польша). В этих местах русские войска исходили, и русская вstyle-parent:Стиль2; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} span.MsoFootnoteReference {vertical-align:super;} p.MsoTitle, li.MsoTitle, div.MsoTitle {margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; text-align:center; text-indent:19.85pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman"; font-weight:bold;} p.a, li.a, div.a {mso-style-name:Стиль; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} p.4, li.4, div.4 {mso-style-name:Стиль4; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} p.3, li.3, div.3 {mso-style-name:Стиль3; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} p.2, li.2, div.2 {mso-style-name:Стиль2; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} p.1, li.1, div.1 {mso-style-name:Стиль1; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} /* Page Definitions */ @page {mso-page-border-surround-header:no; mso-page-border-surround-footer:no;} @page Section1 {size:612.0pt 792.0pt; margin:70.9pt 70.9pt 70.9pt 70.9pt; mso-header-margin:35.45pt; mso-footer-margin:35.45pt; mso-paper-source:0;} div.Section1 {page:Section1;} -->

С.А. Красильников, Д.Д. Миненков



ТЫЛОВОЕ ОПОЛЧЕНИЕ КАК ЭЛЕМЕНТ СИСТЕМЫ
ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ТРУДА: ЭТАП СТАНОВЛЕНИЯ
(1930–1933 гг.)*





* Работа выполнена в рамках исследовательского проекта, поддержанного РГНФ (№ 00-01-00334).



Советское общество периода «Великого перелома» не случайно является сферой притяжения интересов отечественных исследователей-историков последнего десятилетия. Именно в этом временном отрезке (конец 1920‑х – середина 1930‑х годов) в концентрированных и открытых формах проявились тенденции и явления, характерные для тоталитарной системы – будь то радикальные сдвиги в системе управления, в сфере экономики, в социальной структуре, общественном сознании и т. д. Именно отсюда берет свое начало империя ГУЛАГа (создание массовых лагерей, спецпоселений для репрессированного крестьянства), крупномасштабный характер приобретают депортации по социальным, этническим, религиозным и иным признакам), идет форсированное наращивание репрессивного аппарата, уродливо деформированный характер приобретает социальная структура, внутри которой растет число маргинальных новообразований (заключенные, ссыльные, спецпереселенцы и др.). Среди последних своеобразное положение в 1930‑е годы занимали тылоополченцы, формировавшиеся из числа мужчин-«лишенцев» призывного возраста.

Части тылового ополчения (т/о), призыв в которые начался в 1930 г., явились не только порождением экстремальных условий форсированной индустриализации, когда экономика испытывала дефицит трудовых ресурсов. Использование трудового потенциала 40–50 тыс. призывников для нужд милитаризированного сектора отечественной экономики не решало стратегических замыслов советского руководства, для этого создавалась сеть лагерей, колоний, спецпоселений. Создание т/о демонстрировало в большей степени возможности практического, утилитарного использования трудового потенциала данной искусственно сконструированной сталинским режимом категории на государственных работах в специфической, милитаризованной форме организации этого труда. Тыловое ополчение можно рассматривать как своего рода визитную карточку советской модели экономики мобилизационного типа.

Историография темы немногочисленна и по сути исчерпывается двумя работами одного из авторов данной публикации1 В них затрагивались аспекты, связанные прежде всего с причинами появления категории тылоополченцев, социальным обликом, статусом, сферой использования их труда и т. д. В данной публикации на основе впервые вводимого в научный оборот эмпирического материала ставится задача показать начальный период становления тылового ополчения, когда в наиболее рельефном виде проявили себя проблемы, противоречия и тупики этой подсистемы принудительного труда.

Впервые тылоополченцы как специальная категория появилась в годы гражданской войны на почве широкого распространения всеразличных трудовых мобилизаций в условиях военного времени. В части тылового ополчения зачислялись так называемые нетрудовые элементы. Одновременно те же самые группы лишались избирательных прав, становились "лишенцами" и в силу этого обстоятельства подвергались различного рода ограничениям и дискриминациям. Так, после окончания гражданской войны и отмены трудовых повинностей и мобилизаций встал вопрос о том, как и в какой форме "лишенцы" должны были исполнять те или иные конституционные обязанности и в том числе важнейшую из них – несение военной службы. Между тем, служба в регулярных частях Красной Армии давала красноармейцам и членам их семей ряд льгот во время службы и после нее, поэтому, в течение короткого периода времени(1923–1924 гг.)"нетрудовой элемент" зачислялся в особые невоенизированные "команды обслуживания". В 1925 г. в ходе осуществления военной реформы и общего сокращения армии существование подобных команд было признано нецелесообразным. Согласно вновь принятого "Закона об обязательной военной службе" "лишенцы" с момента призыва их сверстников на военную службу, подлежали обязательному зачислению в тыловое ополчение. Поскольку же в мирное время создание частей тылового ополчения не предусматривалось, то лица, зачисленные в тыловое ополчение облагались особым "военным налогом". Данный налог взимался финансовыми органами в размере от половины до основного оклада подоходного налога и поступал в фонд социального обеспечения для оказания помощи инвалидам гражданской войны2. Сами зачисленные в тыловое ополчение лица состояли на особом военном учете. Взамен обычных учетно-воинских билетов им выдавались "белые билеты"(использовались бланки белого цвета).Так продолжалось до конца 1920‑х годов.

Именно в тот период тесно сплелись друг с другом социально-политические и экономические факторы, способствовавшие резкому расширению сферы принудительного труда. Со второй половины 1929 г. началось быстрое формирование сети исправительно-трудовых лагерей ОГПУ и исправительно-трудовых колоний НКВД республик. С начала 1930 г. в процессе принудительной коллективизации стали создаваться спецпоселения для выселенных крестьян, названных вначале "кулаками 2-й категории", а затем "спецпереселенцами". Однако для форсированной индустриализации требовалось изыскать и другие способы мобилизации трудовых ресурсов, не связанные с лишением свободы и отвлечением значительных средств на создание специальной лагерно-комендатурной инфраструктуры.

Один из таких каналов лежал на поверхности: следовало только организовать призыв находившихся на особом учете тылоополченцев а также "религиозников" (граждан, освобожденных от военной службы по религиозным убеждениям).В обоих случаях Сибирь оказалась полем для экспериментального призыва указанных категорий. 12 марта 1930 г. нарком внутренних дел РСФСР В. Толмачев подписал приказ НКВД № 180 согласно которого граждане, призывавшиеся в 1925–1929 гг., но освобожденные от военной службы по религиозным убеждениям привлекались "для работы на лесных разработках государственного треста "Лесохим" в пределах Сибирского производственного района с 20 апреля по 20 октября 1930 г."3.

Одновременно с мобилизацией "религиозников" с весны 1930 г. началась работа по подготовке первого призыва в мирное время в части тылового ополчения. Для этого, даже еще не имея нормативной основы, региональные органы власти приступили к призыву тылоополченцев 1907 и 1908 годов рождения. В частности, Западносибирский крайисполком объявил через печать, что все призванные из региона тылоополченцы "будут направлены в Кузбасс на работы в специальные рабочие команды сроком от одного до двух лет и будут увольняться примерно в те же сроки, когда в Красной Армии будут уволены их сверстники"4. Организация призыва в тыловое ополчение возлагалась на местные административные отделы, то есть не на военные органы, а на НКВД.

Первый региональный опыт призыва в части т/о, осуществленный в Западной Сибири осенью 1930 г. органами милиции самими административными структурами оценивался двояко. В качестве организованного мероприятия, давшего остродефицитному с точки зрения трудовых ресурсов восточному региону несколько тысяч трудоспособных лиц для использования их на «ударных» объектах, призыв оценивался достаточно высоко. Иной оказывалась оценка, сделанная краевым Управлением милиции для внутриведомственного использования, где призывной опыт анализировался с позиций выявившихся проблем и противоречий. В своем донесении в Москву от 18 марта 1931 г. начальник краевого Управления милиции Пупков весьма критически оценивал состояние первичного учета тылоополченцев военведами на местах. Так, по сведениям последних численность призывников в части т/о шести возрастов (т. е. 1903–1908 годов рождения) составляла в крае 9 828 чел., тогда как по призыву явилось 3 639 чел. «Если участь нормальный процент неявки на негодных и уклонившихся (15–20%), мы все же имеем учитываемых мертвых душ 50%» – указывал Пупков5. Кроме того, далеко не все категории населения призывного возраста были учтены. И далее Пупков в порядке самокритики замечал, что вне призывных мероприятий оказалась группа «сосланных и высланных», подведомственная собственно милиции.

Справедливости ради следует отметить, что сбои в учете призывников в части т/о осенью 1930 г. были порождены не столько слабостью работы административных органов, сколько теми радикальными социальными перемещениями, которые повлекли за собой форсированная индустриализация и принудительная коллективизация. Контингент «мертвых душ» состоял не только из скрывшихся и бежавших от «раскулачивания» лиц, но отчасти и тех, кто уже оказался в спецпоселках.

О том, насколько взаимосвязанными между собой оказывались далекие, казалось бы, друг от друга проблемы призывного и мобилизационного характера и депортация крестьян, свидетельствует донесение от 5 августа 1931 г. руководства милиции Западной области московскому начальству: «В настоящее время на территории Запобласти происходит призыв тылоополченцев 1909 года рождения и с 2 по 5 августа с. г. проводится вторичное выселение кулаков (первое было весной 1930 г. – авт.) из Запобласти, таким образом вытекает необходимость опять уточнения численности тылоополченцев»6.

Такое ведомство, как Цудортранс, получившее в ходе первого массового призыва весьма значительный контингент тылоополченцев (12 тыс. чел. на осень 1931 г.) выстроило далеко идущие планы – довести эту численность в течение следующего года минимум до 32 тыс. чел., а возможно и до 50 тыс. чел.7 Между тем этим амбициозным расчетам не суждено было сбыться. Руководство Управления тыловым ополчением (УТО) вынужденно признавало непреодолимую преграду расширению призыва: «Отделы ОГПУ… категорически запрещают производить сбор и отправку т/о рождения 1905–1909 гг., проживающих в кулацких поселках, мотивируя это наличие решения директивных органов об отправке т/о вместе с семьями за пределы Края»8.

Для упорядочения сложившейся практики 7 декабря 1931 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР "Об использовании труда граждан, состоящих в тыловом ополчении". В нем указывалось, что части тылового ополчения выполняют работы оборонно-стратегического назначения по линии ВСНХ СССР, НКПС и Цудортранса. Срок пребывания в этих частях определялся до 3-х лет, по истечении которого тылоополченцы, "проявившие добросовестное отношение к работе" восстанавливались в избирательных правах. Отмечалось, что "трудовой режим и политико-воспитательная работа в частях тылового ополчения должны преследовать цель превращения нетрудовых элементов в полезных во всех отношениях граждан Союза ССР". НКТруд СССР организовывал призыв и последующее распределение тылоополченцев (т/о)по нарядам в указанные наркоматы и ведомства. В дальнейшем НКТ надлежало надзирать над использованием т/о в народном хозяйстве, следить за оплатой их труда и т. д. В свою очередь, в составе ВСНХ,НКПС и Цудортранса создавались специальные управления по формированию, размещению, снабжению частей тылового ополчения. Они же вступали в соглашение с наркоматом по военно-морским делам по укомплектования командного состава частей т/о. Изначально устанавливался откровенно дискриминационный порядок выплат т/о за выполненную работу – только 10 процентов из заработанных сумм выдавались им на руки. Остальные расходовались на содержание частей т/о, на начальствующий состав и т. д.9

Ход призыва и формирования частей т/о из процедурного, организационного порой превращался в поле межведомственных столкновений. Так, в январе 1932 г. УТО Цудортранса просило свое ведомство о восстановлении порядка: «Военвед Таджикии забрал т/о, собранных нашими работниками и представителями НКТ и использовал их на своем строительстве»10. В другой, сентябрьской сводке 1932 г. то же УТО просило отреагировать на инцидент в Иркутске и вернуть ведомству 427 чел., «захваченных представителем НКПС т. Пашковским»11. Подобного рода коллизии периодически возникали на почве сложившейся практики организации призыва в части т/о. Местные органы РККА в лице военведов должны были осуществлять призыв в контакте с уполномоченными УТО тех ведомств, которым призывная разнарядка отводила конкретные края, области, республики. Так, летом 1933 г. Главдортранс РСФСР добивался права произвести досрочный призыв тылоополченцев по Ленинградской области для использования их на дорожном строительстве в том же регионе. Наркомат труда СССР занял резко отрицательную позицию, мотивируя ее тем, что по имевшейся разнарядке призыв тылоополченцев данной области предоставлялся УТО НКТП, «следствие чего допуск еще одной организации в лице Главдортранса в данную область является совершенно нежелательным»12.

Достаточно распространенной практикой являлось изменение ведомственной приписки частей т/о в зависимости от принятых на правительственном уровне решений. Так, в течение 1932 г. НКПС настойчиво добивалось передачи из ведения НКТП разработки Букачачинских и Артемовских копей на Дальнем Востоке, откуда шла основная добыча угля для железных дорог в этом регионе. Весной 1933 г. эта передача была правительством санкционирована, и НКПС переподчинили 950 тылоополченцев на Букачачинских и 800 тылоополченцев на Артемовских копях13.

Межведомственные разногласия носили «глухой» аппаратный характер и в борьбе за переподчинение частей т/о наркоматы и ведомства прибегали к самым различным приемам бюрократической волокиты. В начале декабря 1932 г. ЦК ВКП(б) спустил директиву Наркомату труда о переподчинении 2 тыс. тылоополченцев из ЦДТ Наркомтяжпрому для отправки из западных районов страны на строительство Челябинского завода ферросплавов. К опротестованию этого решения ЦДТ подключило СНК Украины, Белоруссии и Ленинградский обком партии, которые направили в ЦК партии письма с мотивацией в пользу работ там частей, подчиненных ЦДТ. Вовлеченный в конфликт СНК СССР своим постановлением от 17 декабря 1932 г. принял «мягкое» решение: отправить на Урал в счет 2 тыс. тылоополченцев 1 тыс. из частей ЦДТ и 1 тыс. из частей НКПС. В свою очередь НКПС начал обжаловать решение СНК СССР, затрагивавшее его интересы. В итоге, по сведениям НКТруда, на процедуру переподчинения частей т/о от одного органа к другому ушло полтора месяца14.

Централизованный призыв тылоополченцев не исключал, а даже поощрял инициативу УТО различных ведомств в поисках дополнительных каналов пополнения частей т/о законным образом. Так, УТО НКПС получило разрешение директивных органов на вербовку в подведомственные ему части т/о лиц, имевших судимости и отбывавших ссылку. По произведенным расчетам получалось, что затраты на такого рода вербовку в тылоополченцы обойдутся наркомату почти вдвое дешевле, нежели вольнонаемного15.

Между тем, летом-осенью 1932 г. перспектива пополнить ряды тылоополченцев за счет такого специфического канала, как так называемый спецконтингент и других отчетливо маргинальных групп, превратилась в реальность. В октябре-ноябре 1932 г. в части т/о НКПС прибыла первая партия в количестве 2 654 чел., из них 468 беспризорников в возрасте от 13 до 17 лет, остальные являлись рецидивистами. Как отмечало в своей докладной записке руководство УТО НКПС, отбор и прием рецидивистов от органов милиции производились без всякого врачебного контроля, и среди прибывших оказалось значительное число как больных заразными и хроническими болезнями, так и «с внешними признаками инвалидности (без руки, ноги, слепые)»16. Однако даже произведенная на местах сортировка рецидивистов на трудоспособных и нетрудоспособных не решала проблемы окончательно. Такие формирования, считало УТО, «близ железных дорог и населенных пунктов оставлять нельзя, значит надо убирать вглубь… нужно провести чистку и всех неисправимых вернуть обратно в карательные и исправительные органы»17. Одновременно УТО предпринимало шаги, чтобы избавиться от беспризорников, прагматично полагая, что подразделения из них «являются не только нерентабельными, но и вносящими разложение в общий контингент…»18.

Однако с еще более пестрым по составу так называемым деклассированным элементом пришлось иметь дело УТО Цудортранса. Летом 1932 г. в рамках начавшейся кампании по «чистке» городов, в Москве был сформирован из числа деклассированных лиц отдельный пеший полк из 648 чел. (в числе которых оказалось даже 27 женщин!), отправленный в Восточную Сибирь на Ангаро-Ленский дорожный участок. Из сводки УТО следовало, что по пути эшелоном до Иркутска происшествий и побегов не было. О том, что происходило в пути, сводка сообщала: «В пути, на 4–5 день большая часть людей объявила себя ударниками. Первыми в этом были женщины. Чувствовался порыв людей к работе»19. Однако в самом Иркутске в промежутке между прибытием труда и посадкой на пароход за 3 дня сбежало 44 чел. «Но, – сообщалось далее, – 20 чел. из них вернулись обратно»20.

Весной 1933 г. число деклассированных, беспризорников и осужденных судами в составе тылоополченцев достигло почти 5 тыс. чел.21

Итог этого эксперимента подвела военная прокуратура. Поскольку в такого рода подразделениях требовалось создание и поддержание особого режима, включая и дисциплинарные наказания, военная прокуратура 21 апреля 1933 г. вынесла следующее постановление: «Ввиду того, что указанные части, сформированные из рецидивистов, беспризорников и осужденных к принудработам, не предусмотрены Законом об обязательной военной службе.., военная прокуратура и военно-судебные органы обслуживать их не имеют право и не будут…»22. Такого рода практика, фактически стиравшая грани между тыловым ополчением и исправительно-трудовыми учреждениями, пошла на убыль только с лета 1933 г. По данным на июль 1933 г. в частях т/о еще насчитывалось 934 уголовника и 385 беспризорников23.

Очевидным свидетельством принудительности службы в частях т/о служат масштабы дезертирства из частей, принявшего массовый характер, совершенно не характерный для кадровых частей РККА. Побеги в 1931–1932 гг. составляли цифру от 20% и выше от среднемесячного состава за каждое полугодие. В первом полугодии 1933 г. дезертирство из частей т/о по ЦДТ, НКПС и НКТП составило 14,3% (5 234 чел. из среднемесячной численности в 36 580 чел.)24. Одни функционеры усматривали главную причину побегов в мягкости наказаний: за это преступление тылоополченцы привлекались к ответственности в общегражданском порядке, через народные суды, а мерой наказания определялись принудительные работы25.

Более обстоятельный анализ причин столь массового дезертирства содержался в докладной записке от 23 мая 1933 г. начальника УТО НКПС Васюкова руководству наркомата. По его мнению дезертирство объяснялось: необеспеченностью вновь формируемых частей питанием, обмундированием, жильем; нежеланием служить в частях т/о; оставлением на постоянных работах призываемых контингентов в районах сбора (по месту жительства); грубое обращение командного состава с тылоополченцами. И только последним пунктом в данном ряду причин Васюков называл «слабую борьбу розыскных и карательных органов с дезертирами»26. В дислоцированных по местам призыва частях т/о доля розысканных и доставленных обратно в части дезертиров не превышала 10% (Там же.). По данным ЦТО ЦДТ летом 1932 г. массовое дезертирство из дальневосточных частей давали буряты, хорошо знакомые с местностью и бежавшие за границу27.

Функционеры отмечали продуманность и организованность побегов со стороны так называемых религиозников – немцев-меннонитов и членов других сект. В сводке УТО ЦДТ за 1932 г. отмечался факт предотвращения побега из части на Украине 60 духоборов. У организатора побега были изъяты деньги и фальшивые документы28. Однако наиболее значительный процент дезертирства давали подразделения, сформированные в 1932 г. из числа маргинальных групп (рецидивисты, беспризорники и др.). В течение осени 1932 – лета 1933 г. из трех батальонов, сформированных подобным образом и направленных на строительство Забайкальской железной дороги, дезертировали 70% состава, более 5% умерли от болезней29.

Если дезертирство считалось преступлением и подлежало уголовному наказанию, то другим, не менее очевидным признаком общего неблагополучия в частях т/о являлось число наложенных на тылоополченцев дисциплинарных взысканий. колебавшееся в 1933 г. от 5 до 10 % к общесписочному составу рядовых, и доходившее до 20-25 % к общему числу начальствующего состава (данные по УТО НКПС на август 1933 г.)30. Соотношение числа поощрений и взысканий для рядовых тылоополченцев выражалось цифрой 1:4 (данные УТО НКПС на конец 1932 – начало 1933 г.)31.

К весне 1933 г. состояние частей т/о оказалось предметом особой обеспокоенности директивных органов. 16 мая 1933 г. ЦКК ВКП(б) и коллегией НК РКИ было принято совместное постановление «О состоянии военспецчастей тылового ополчения при НКПС и Цудортрансе СССР и бытового разложения ряда работников в аппарате Управлений». Вслед за констатацией, что «установленный метод использования лиц, зачисляемых в тыловое ополчение на работах, имеющих стратегический характер, в целом себя оправдал», следовала весьма жесткая оценка состояния и уровня руководства частями. «Совершенно неудовлетворительное руководство» ниже расшифровывалось следующим образом: «Отсутствие планового и рационального использования труда тылоополченцев, политико-воспитательной работы, применение недопустимых методов воздействия и неудовлетворительные бытовые условия приводили к плохой организации труда, к случаям разложения частей тылоополчения, к развитию национального антагонизма, к массовому дезертирству, к имевшим место контрреволюционным выступлениям и организации бандитских групп»32. Перечень должностных проступков и откровенного разложения работников центральных звеньев Управления тылового ополчения занимал несколько страниц. В нем, наряду с весьма распространенными должностными нарушениями фигурировал даже факт организации рядом сотрудников НКПС фиктивного строительного кооператива как канала получения стройматериалов из фондов, отпущенных тыловому ополчению для строительства жилого дома в Москве и получения в нем жилья33.

Квинтэссенцией «низкого уровня политико-морального состояния и производственной деятельности тылоополченцев» стал документ обследования частей органами ОГПУ по состоянию на 1 июня 1933 г. Типичным и повседневным явлением считалось недоедание и попрошайничество рядовых тылоополченцев, с одной стороны, и «разбазаривание продвещдовольствия… начсоставом, путем самоснабжения, начиная от Главных Управлений и кончая батальонами и ротами на строительстве» – с другой34.

При характеристике командного состава частей в информации ОГПУ отмечалась «большая насыщенность начсостава чуждым элементом и бывшим офицерством» (Там же. Л. 9). Однако приводившиеся далее данные не вполне «работали» на эту схему: партийцы и комсомольцы составляли 50% командного звена, в социальном отношении доля «служащих и прочих» не превышала 20%. Данные о командирах 1‑й бригады тылового ополчения, дислоцировавшейся на Дальнем Востоке свидетельствовали о том, что подавляющую часть командиров составляли лица, имевшие опыт службы в РККА в должностях младших командиров (36%), бывшие рядовыми бойцами (14%), а 20% вообще ранее не служили в армии. Таким образом, источником некомпетентности руководящего звена являлись не столько его «засоренность» «бывшими» и «чуждыми», сколько практика поспешного и форсированного комплектования частей т/о: «Подбор начсостава проводится в порядке вербовки без соответствующей проверки. Большинство младшего комсостава малограмотно и не может освоить производства»35.

Командный состав сам становился заложником несовершенств и противоречий формировавшейся системы милитаризированного принудительного труда. На содержание последнего по нормативным документам уходило около 20% сумм, причитавшихся за работы тылового ополчения. Внешне это должно было стимулировать деятельность самого комсостава в сфере производственной деятельности частей. Однако сами командиры, как отмечалось выше, не имели такого рода опыта, да и желания его приобретать. Между тем, действие принципа самоокупаемости, бездотационности для частей т/о требовало рационализации самого аппарата управления. Вместо этого в частях создавалась инфраструктура, копировавшая управление производством (финансисты, нормировщики, кладовщики и т. д.). Части имели конно-транспортные подразделения (5,4 тыс. лошадей на лето 1933 г.), 6 совхозов с площадями около 15 тыс. га и т. д.36

Использование труда частей т/о являлось справедливым объектом критики со стороны проверявших это ведомство органов. Наркоматы откровенно игнорировали элементарные принципы организации труда, предпочитая выдачу простых нарядов на выполнение работ, не заботясь ни расстановкой и рациональным использованием труда тылоополченцев, ни своевременной приемкой выполненных работ. Широко практиковались так называемые встречные и часто немотивированные переброски подразделений с одного объекта на другой.

Все это привело к тому, что образовалась весьма значительная задолженность наркоматов и ведомств закрепленным за ними частям т/о выражавшаяся за 1932 г. и первое полугодие 1933 г. суммой более чем в 6 млн руб.37

Подход гражданских предприятий к тылоополченцам как к практически даровой и неквалифицированной рабочей силе проявлялся в ориентации частей т/о на выполнение земляных работ, на заготовку строительных материалов, на обеспечение деятельности подсобных предприятий и т. д. Для этого имелись определенные основания, но только отчасти. По данным на лето 1933 г. из 38,7 тыс. тылоополченцев около 22 тыс. являлись чернорабочими, 4,4 тыс. землекопами, 6,0 тыс. рабочими-путейцами. Вместе с тем, около 6 тыс. чел. работали плотниками, столярами, слесарями, шахтерами. Почти 600 чел. имели дефицитные специальности механиков, трактористов, электромонтеров и др.38 Следовательно, около 20% тылоополченцев либо уже имели ту или иную профессию, либо приобрели ее в сравнительно краткие сроки. Сказанное, в свою очередь, лишь подтверждает то, что в системе сталинской мобилизационной экономики частям тылового ополчения отводилась роль обеспечения функционирования нижних звеньев производственной инфраструктуры, требовавшей массового неквалифицированного труда.

Летом 1933 г. межведомственные трения вокруг использования частей т/о усилились. Предстоявший роспуск наркомата труда и жесткую критику контрольных органов в адрес НКПС и Цудортранса (руководство главных управлений т/о последних было полностью сменено) пыталось использовать в своих интересах руководство Наркомата тяжелой промышленности. Оказавшееся в тени названных выше органов (из 38,7 тыс. тылоополченцев на работах Цудортранса использовалось 13,7 тыс. чел., НКПС – 15,6 тыс. чел., НКТП – 9,4 тыс. чел.)39. Крупнейший промышленный наркомат обратился в СНК СССР и РВС с просьбой перераспределить в его пользу используемый контингент тылоополченцев простым, но результативным способом – направить в НКТП всех новых ополченцев осеннего призыва 1933 г. (от 8 до 10 тыс. чел.). Как и было принято в подобных случаях, руководство НКТП мотивировало подобный шаг подчеркиванием не только приоритетности собственной деятельности (строительство «объектов оборонно-стратегического значения»), но и собственных преимуществ по части более рационального использования труда спецчастей: «Передача контингента 1911 г. рождения в систему Наркомата Тяжелой промышленности не может значительно отразиться на работах, проводимых НКПС и ЦУДОРТРАНСом, так как части тылового ополчения последних на зимний период значительно свертывают свои работы, в то время как части т/о НКТП СССР ведут работу непрерывно круглый год»40.

Тактически подобные ходатайства приносили некоторые результаты. В частности, Наркомтяжпром несколько увеличил численность тылоополченцев в свое распоряжение после призыва примерно на полторы тысячи человек. Однако стратегически замыслам НКТП не суждено было осуществиться: после упразднения Наркомата труда части т/о перешли в ведение куда более могущественного, чем НКТ наркомата – наркомата по военным и морским делам (НКВМ), имевшего собственные интересы и приоритеты.

Переход частей тылоополчения в Наркомат обороны, осуществленный к началу 1934 г., повлек за собой достаточно существенные изменения в ведомственной приписке, географии и сферах использования труда тылоополченцев. К началу 1936 г. уже НКО, а не НКПС стал основным «держателем» частей т/о. 2/3 тылоополченцев были сконцентрированы на Дальнем Востоке и Забайкалье, где ускоренными темпами наращивалась военно-оборонная инфраструктура. Стали сокращаться части, работавшие в угольной промышленности (Кузбасс, Черемхово), эти подразделения передавались в распоряжение Управления Военно-строительных работ (УВСР), выполнявшего наряды НКО. Наряду с этим год за годом снижалась численность частей т/о. Сказывалась своего рода «вычерпанность» «лишенцев», общая численность которых по стране к середине 1930‑х годов сокращалась, а принятие Конституции 1936 г., где лишение избирательных прав было отменено, и вовсе подвело черту под существованием частей т/о. Однако и этим семилетним периодом своего существования тыловое ополчение доказало свою органичность как элемент по-своему стройной и законченной, но глубоко уродливой и тупиковой сталинской системы мобилизаций, принуждения и чрезвычайщины.





ПРИМЕЧАНИЯ

1 Красильников С.А. Тылоополченцы // ЭКО. – 1944. – № 3; Он же. На изломах социальной структуры. Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 – конец 1930‑х гг.). – Новосибирск: НГУ, 1998 (лекция 2. Тылоополченцы как часть маргинальных групп 1930‑х гг.).

2 Советская Сибирь. – 1925. – 27 сент., 16 окт.

3 Советская Сибирь. – 1930. – 29 апр.

4 Советская Сибирь. – 1930. – 28 нояб.

5 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 37940. Оп. 1. Д. 6. Л. 6.

6 Там же. Ф. 37940. Оп. 1. Д. 1. Л. 83.

7 Там же. Д. 4. Л. 23.

8 Там же. Д. 4. Л. 24.

9 Проект постановления до его принятия "в советском порядке" по установившейся тогда процедуре был доложен В. Куйбышевым на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 20 ноября 1931 г. и был одобрен с незначительными поправками. – Архив президента Российской Федерации (АПРФ). Ф. 3. Оп. 30. Д. 195. Л. 169, 172–173.

10 РГВА. Ф. 37940. Оп. 1. Д. 4. Л. 24.

11 Там же. Д. 4. Л. 103.

12 Там же. Д. 26. Л. 52–53.

13 Там же. Д. 27. Л. 67.

14 Там же. Д. 26. Л. 1.

15 Там же. Д. 27. Л. 65.

16 Там же. Д. 27. Л. 65.

17 Там же. Л. 64.

18 Там же.

19 Там же. Д. 4. Л. 116.

20 Там же.

21 Там же. Д. 26. Л. 24.

22 Там же. Д. 26. Л. 15 об.

23 Там же. Д. 33. Л. 12.

24 Там же. Д. 33. Л. 132.

25 Там же. Д. 26. Л. 34–35.

26 Там же. Д. 27. Л. 66–67.

27 Там же. Д. 4. Л. 114.

28 Там же. Д. 4. Л. 115.

29 Там же. Д. 27. Л. 120.

30 Там же. Д. 27. Л. 124.

31 Там же. Д. 27. Л. 63.

32 Там же. Д. 33. Л. 64.

33 Там же. Л. 65.

34 Там же. Д. 33. Л. 8.

35 Там же. Л. 10.

36 Там же. Л. 15.

37 Там же. Л. 16.

38 Там же. Л. 13.

39 Там же. Л. 12.

40 Там же. Л. 100 об.