Современный университет прошел тысячелетний исторический путь. Возникнув из опыта общественной жизни средневековой Европы, он сейчас принадлежит к тому немногому из наследия средневековья, что непосредственно окружает нас в повседневной жизни. И каждый университет, независимо от конкретной даты его основания, претендует на принадлежность к вековой традиции, облачая по торжественным дням своих профессоров в мантии, внося собственный герб и, хотя бы, исполняя знаменитый средневековый гимн "Гаудеамус".

С другой стороны, содержание современного университета в огромной мере отличается от его средневекового прототипа. Можно сказать, что в разные исторические эпохи, говоря об университете, мы должны иметь в виду различные типы ("модели") учебного заведения с разными образовательными функциями и ролью в обществе. Переход между этими типами в истории приобретал характер качественного скачка. Исследованию одного из этих скачков, связанного с рождением т.н. "немецкого классического университета", посвящена наша статья.

Понятие об университетских моделях является одним из важнейших в современной университетской истории. В сегодняшней историографии университеты служат предметом комплексных исследований, находящихся на стыке философских, социологических и исторических представлений о развитии науки и высшего образования ¹ . В ходе дискуссий постепенно утвердилась периодизация университетской истории, впервые предложенная видным немецким историком Петером Моравом, согласно которой были выделены три основных этапа ее развития - доклассический, классический и постклассический (под последним понималась эпоха современного западного "массового" университета) ² . Центральным для этой периодизации служит понятие "классического университета", который возник "около 1800 г." (традиционно это событие связывается с основанием Берлинского университета в 1810 г.) и послужил качественным прорывом в университетской истории, оказавшим огромное влияние на развитие университетского образования по всему миру.

Модель немецкого классического университета получила также название "модели Гумбольдта" по имени выдающегося немецкого ученого и государственного деятеля, основателя Берлинского университета Вильгельма фон Гумбольдта ³ . О "гум-

(c) 2003 г.

Андреев Андрей Юрьевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России XIX - начала XX в. исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

¹ Сводная библиография работ по университетской истории за прошедшие 20 лет публикуется в международном журнале "История университетов". - History of Universities, v. 16 - 18, 2000 - 2002.

² Moraw P. Aspekte und Dimensionen alterer deutscher Universitatsgeschichte. Marburg, 1982, S. 1 - 43.

³ Вильгельм фон Гумбольдт (1767 - 1835), немецкий философ, филолог, языковед, государственный деятель, дипломат, иностранный почетный член Санкт-Петербургской Академии наук. Брат Александра фон Гумбольдта. Осуществил реформу гимназического образования в Пруссии, основал в 1810 г. Берлинский университет (ныне университет им. Гумбольдта). Один из виднейших представителей немецкого гуманизма; друг Гете и Шиллера. Видел в универсальном развитии индивидуальности высшую цель, определяющую и границы деятельности государства. Развил учение о языке как непрерывном творческом процессе, как "формирующем органе мысли" и о "внутренней форме" языка как выражении индивидуального миросозерцания народа.

стр. 48

больдтовском университете" историки впервые заговорили около ста лет назад ⁴ . Активно обсуждается этот вопрос и сегодня, когда появилось понятие "гумбольдтовского мифа". В связи с распространением в XIX-XX вв. нового облика университета, проявилось стремление объективно разобраться во взаимосвязи идей Гумбольдта и процесса формирования модели немецкого классического университета ⁵ . Анализ, который провели историки, не отрицает, а скорее подтверждает то огромное влияние, которое оказало на весь мир представление о гумбольдтовском университете. Поэтому с ним следует познакомить и российского читателя, особенно учитывая факт, что если зарубежная наука занимается этой темой почти сто лет, то в отечественной историографии она появилась только в последнее время, и ее подробное раскрытие и критический анализ отсутствуют ⁶ .

Что же именно понимают историки под обозначением "модель Гумбольдта"? Во-первых, это принципы "академических свобод" профессоров и студентов - "свободы преподавания и обучения", т.е. возможность для профессоров самостоятельно и неподконтрольно строить содержание своих курсов в рамках заданного предмета, а для студентов - свободно выбирать изучаемые дисциплины, при отсутствии обязательных предметов или фиксированного для всех учебного плана. Во- вторых, важнейшим в деятельности гумбольдтовского университета является принцип "единства преподавания и исследования", иными словами, необходимость не только передавать, но и умножать научные знания, устремленность при обучении на постоянный научный поиск, в который должны быть вовлечены не только преподаватели, но и студенты ("не учитель присутствует для ученика", гласит классическая гумбольдтовская формула, "но оба они - для науки" ⁷ ). Из этого, в-третьих, вытекает, что именно исследовательский потенциал, научные результаты ученого могут служить критерием для его вступления на университетскую кафедру, а университеты должны выступать как лидеры развития науки, исследовательские учреждения. К этому, в-четвертых, добавляется понятие "единства науки" как вершины умственной деятельности человека; такое единство подразумевало уже не "энциклопедический" характер знаний из разных областей, как полагали в эпоху Просвещения, но перенос внимания с отыскания отдельных фактов и законов на методику самого научного познания, представление о лежащей в его основе единой философской картине мира.

Эти мысли и принципы действительно обсуждались и формулировались Вильгельмом фон Гумбольдтом в нескольких его работах, посвященных организации высшего образования, которые сопровождали его практическую деятельность как главы департамента народного просвещения в министерстве внутренних дел Прус-

⁴ Впервые обсуждение принципов Гумбольдта как основополагающих для "университетской идеи" и их воплощения при основании Берлинского университета началось в период празднования его 100-летнего юбилея в работах Эдварда Шпрангера. - Spranger E. Uber das Wesen der Universitat. Leipzig, 1910.

⁵ Ruegg W. Der Mythos der Humboldtschen Universitat. - Universitas in theologia - theologia in universitate. Zurich, 1997, S. 155 - 174; Mythos Humboldt. Vergangenheit und Zukunft der deutschen Universitaten. Wien-Koln-Weimar, 1999; Humboldt International. Der Export des deutschen Universitatsmodells im 19. und 20. Jahrhundert. Basel, 2001.

⁶ В исследованиях содержится общее представление о "гумбольдтовском университете", не свободное, однако, от его мифологизации и без достаточного разбора источников, в том числе ключевых текстов самого Гумбольдта. (См.: Ладыжец Н. С. Развитие идеи западного университета. Социально-философский анализ. Ижевск, 1991; Захаров И. В., Ляхович Е. С. Миссия университета в европейской культуре. М., 1994). Как шаг вперед можно рассматривать перевод на русский язык популярной лекции Г. Дуды "Идеи В. фон Гумбольдта и высшее образование в конце XX в." (в сб. "Современные стратегии культурологических исследований". М., 2000, с. 59 - 67), основанной на комментировании оригинального текста меморандума Гумбольдта, о котором пойдет речь далее, а также анализ истории возникновения немецкой университетской модели, тезисно изложенный А. В. Ерохиным. - Ерохин А. В. Немецкий университет на рубеже XVIII-XIX века: становление новой модели высшего образования. - История и филология: проблемы научной и образовательной интеграции на рубеже тысячелетий. Петрозаводск, 2000, с. 327 - 333.

⁷ Humboldt W.von. Schriften zur Politik und zum Bildungswesen, Bd. 4. Darmstadt, 1982, S. 256.

стр. 49

сии в 1809 - 1810 гг., завершившуюся основанием Берлинского университета. Однако при ближайшем анализе выясняется, что университет в том смысле и на тех принципах, которые в него вкладывал Гумбольдт, нигде и никогда не существовал. Не было этого в Берлине даже в самые первые годы после его основания, ибо Гумбольдт ушел в отставку раньше, чем развернулось преподавание в университете, а его преемники в правительстве начали немедленное отступление от декларированных принципов и свобод. Не было этого и в последующей университетской истории Германии или иных стран, поскольку сами принципы, по-видимому, несмотря на то гениальное искусство, благодаря которому Гумбольдт смог объединить их в привлекательный для многих поколений идеал, содержат внутри себя противоречия или по крайней мере недостаточно уравновешены друг с другом, что как раз и выявилось в ходе развития немецкой университетской модели. Так, например, акцент на исследовательской деятельности университета привел в конце XIX в. к появлению его чисто научных подразделений - институтов, что нарушало принцип единства исследования и преподавания, а связанная с этим все более углублявшаяся дифференциация наук противоречила императиву о единстве научного знания, которое на практике сводилось к постепенно сокращавшемуся "философскому минимуму" студентов. Наконец, оказывается, что немецкий университет в XIX в. развивался в рамках уже описанной модели без какого-либо явного указания на давшие ей название идеи Гумбольдта и, более того, приобретал не предусмотренные тем характерные черты, как например, семинарское обучение, столь сильно повлиявшее на образцы преподавания в мире, о котором, однако, Гумбольдт не упоминал ни слова. Объяснить этот парадокс можно тем, что ключевые работы Гумбольдта были опубликованы и осознаны обществом лишь в начале XX в. Поэтому и само понятие "гумбольдтовский университет" представляет собой лишь идеал, воспринятый как таковой и возведенный на пьедестал самосознанием университетской среды того времени, а в дальнейшем ходе XX в. неоднократно использовавшийся ею же в идеологических спорах ⁸ .

Чтобы лучше понять корни представлений о "идеальном немецком университете" и его соотношение с реальностью, мы должны сделать предварительный экскурс в современные представления о "доклассической" эпохе университетской истории.

Возникший в конце XI в. университет являлся средневековой корпорацией и поэтому не может рассматриваться в отрыве от социально-правого контекста истории Европы ⁹ . Университет появился на исторической арене одновременно с цехом, и фактически, как следует из его названия, представлял собой ни что иное, как "цех ученых" - сообщество преподавателей и студентов (universitas magistrorum et scholarum), причем строгого разделения не было - член университета мог быть одновременно и магистром, и учащимся (слово "схоляр", впоследствии замененное на "студент", сперва относилось к любому члену университетской корпорации ¹⁰ ). Как и любая другая средневековая корпорация, университет, прежде всего был озабочен укреплением своего правового статуса и добился того, что в изначальном понимании и называлось "академической свободой" - неподсудности его членов другим органам, кроме собственного суда и, тем самым, права судить по собственным законам (при этом суд университета мог выносить даже смертные приговоры, и поэтому ему полагалась своя темница - карцер, которая дожила до XIX в.). Первому университету в Болонье "академические свободы" были высочайше дарованы императором Фридрихом Барбароссой (который нуждался в услугах болонских юристов), при этом он утвердил и другое важное право - беспрепятственное передвижение членов

⁸ Этапы рождения "гумбольдтовского мифа" см.: Paletschek S. Verbreitete sich ein 'Humboldt'sches Modell' an den deutschen Universitaten im 19. Jahrhundert? - Humboldt International..., S. 100 - 103.

⁹ Moraw P. Universitaten, Gelehrte und Gelehrsamkeit in Deutschland vor und um 1800. - Humboldt International..., S. 18 - 19.

¹⁰ Сравни: в современном английском языке слово "scholar" - ученый.

стр. 50

университета по территории империи. По словам автора современной истории немецких университетов Райнера Мюллера, так возникло уникальное для средневековой жизни "академическое пространство", не знавшее границ отдельных стран, свободное от местных законов, и не имевшее сперва даже постоянного "места обитания" - собственные здания появились позже, а средневековый университет был очень подвижен и мог легко мигрировать из города в город ¹¹ .

Наряду с вовлеченностью университетов в правовое пространство империи, не менее тесно они были связаны и с церковью, являясь оплотом схоластического богословия. Эта связь выражалась в получении университетами с XIII в. привилегий, аналогичных императорским, от римского папы. К юристам и теологам присоединились столь необходимые в средневековье врачи - так сложились три высших факультета: юридический, богословский и медицинский, существовавшие в Европе и в Новое время (хотя, как указывает Р. Мюллер, детали возникновения именно такой структуры факультетов не вполне ясны). Четвертый факультет - философский - стоял ниже рангом и занимался образованием, приготовлявшим к изучению высших наук.

Корпоративная структура и права немецких университетов оставались практически неизменными до XVIII в., только впоследствии обеспечивались уже не императором, а местными ландграфами: если мы возьмем подписанные в 1734 г. курфюрстом Ганновера (и одновременно английским королем) Георгом II привилегии самого "прогрессивного" на тот момент в Германии Геттингенского университета, то увидим, что они мало отличаются от средневековой буллы. Ситуацию не смогла изменить даже Реформация, которая многое преобразовала внутри университета, в преподавании, но оставила без изменения его внешний облик.

Тем временем, накапливались и отрицательные черты университетской корпоративности, ставшие очевидными в Новое время. П. Морав выделяет, например, такое распространенное явление как "фамильные университеты", в которых по примеру церковных приходов университетские кафедры передавались по наследству ¹² (таким образом, у претендента, не связанного с "семьей", независимо от его способностей не было шансов начать преподавание; неудивительно, что и научные степени в таком случае становились предметом купли-продажи). Вытекавшая отсюда неспособность университета к развитию науки привела с середины XVII в. к тому, что актуальная научная деятельность переносится в открывающиеся при различных дворах научные общества - Академии, а университеты остаются вместилищем рутины и схоластики. Вместе с тем, они все меньше удовлетворяют и общественным потребностям в образовании, а их посещаемость падает (за XVIII в. в немецких университетах она сократилась почти в два раза) ¹³ .

Эпоха Просвещения, деятели которой в целом неодобрительно отзывались об университетах, показала, тем не менее, пути их модернизации. Они были связаны с превращением университета из средневековой корпорации в государственное учреждение ¹⁴ . Возможность такой модернизации непосредственно обуславливалась переходом в государственной политике немецких княжеств к просвещенному абсолютизму, для которого университет как учебное заведение был привлекателен с двух сторон: во- первых, чтобы готовить для государства образованных чиновников (не только пасторов, медиков и юристов, но и шире - государственных служащих, для чего в модернизированном университете сфера юридического факультета расширяется за счет "политических" предметов, изучающих государственное хозяйст-

¹¹ Muller R.A. Geschichte der Universitat. Von mittelalterlichen Universitas zur deutschen Hochschule. Miinchen, 1990, S. 35.

¹² Moraw P. Kleine Geschichte der Universitat Giessen von den Anfangen bis zur Gegenwart. Giessen, 1990, S. 43.

¹³ Eulenburg F. Die Frequenz der deutschen Universitaten von ihrer Griindung bis zur Gegenwart. Leipzig, 1904, S. 130 - 133.

¹⁴ Stichweh R. Der fruhmoderne Staat und die europaische Universitat. Frankfurt a. M., 1991.

стр. 51

во), во-вторых, поскольку в условиях тесноты немецких княжеств в то из них, которое обладало авторитетным университетом, направлялись студенты из других государств, принося с собой немалые поступления в казну (на обслуживании студенческих потоков могла держаться экономика целого города). Подчеркнем, что главным толчком к модернизации явились не научные или философские сдвиги, но прагматическое желание поставить университет на службу обществу и государству, и с этих позиций университетские реформы будут рассматриваться еще, по крайней мере, сто лет, в том числе и после Гумбольдта.

Однако, изменения в науке и философии XVIII в. значительно повлияли на то, какой облик принял модернизированный университет. Первый из них был основан в Галле в 1694 г. прусским двором, а вторым как уже говорилось, в княжестве Ганновер открылся Геттингенский университет, торжественная инаугурация которого состоялась в 1737 г. Феномен Геттингена особенно важен: здесь впервые занятия наукой были соединены с "благородным образом жизни", культивируемым как профессорами, так и студентами (что резко контрастировало с обычным разгулом студенческих бурс). Автор книги, посвященной общественному облику немецких университетов в XVIII-XIX вв., подчеркивает, что Геттингенский университет ориентировался на привлечение отпрысков привилегированных сословий, прежде всего из просвещенного дворянства, и именно поэтому образование в нем должно было соответствовать духу времени, а профессора - соединять ученость, построенную на знании новейших идей Просвещения, с галантным поведением, т.е. искусством держать себя на кафедре так же как в дворянском салоне, антонимом чему был прежний образ профессора- "педанта" ¹⁵ .

Сам собой такой университет, конечно, родиться не мог, поэтому государство прилагало немалые усилия для подбора и приглашения ученых, одновременно разрушая прежнюю корпоративную замкнутость. И в Галле, и в Геттингене призыв профессоров осуществлялся правительством, оно же, впервые в истории, целиком содержало бюджет университета. При этом, для Геттингена в особенности характерно, что высочайшая опека над ним сводилась не к давлению или диктату, но лишь к тому, чтобы обеспечить ученым необходимое материальное положение, оборудование, книги, а вместе с этим свободу мнений и уважение своих прав, т.е. создать наиболее благоприятные условия для преподавания и научного творчества - вот почему сюда охотно переезжали преподавать самые известные европейские ученые, еще больше способствуя укреплению его славы ¹⁶ .

Уже в конце XVIII в. можно сказать, что в Геттингене в той или иной форме содержалось почти все, что позже составило немецкий классический университет. Однако, созданный на английские деньги "рай для ученых" был абсолютно элитарным и космополитичным - по словам, приписываемым Наполеону, "Геттинген принадлежит не одному Ганноверу, и даже не Германии, но всему миру". Именно поэтому, его влияние на еще сохранявшуюся в XVIII в. старую немецкую университетскую систему, в целом, было незначительным. Требовались какие-то внешние причины, чтобы решительно встряхнуть эту систему, и в такой роли выступили наполеоновские войны. Они перекроили карту немецких государств, при этом часть университетов, оказавшихся на завоеванных территориях, была директивно закрыта (подобно тому, как это случилось во Франции во время революции), а на прочих землях был нанесен необратимый урон финансированию тех из них, собственные средства и посещаемость которых и без того сокращались.

Всего с 1794 по 1819 год Германия лишилась 22 своих обителей учености - это, в то же время, создавало хорошие шансы на успех новому основанию университета.

¹⁵ McClelland Ch. State, Society and University in Germany. 1700 - 1914. Cambridge, 1980, p. 74.

¹⁶ Hammerstein N. Gottingen: eine deutsche Universitat im Zeitalter der Aufklarung. - Die Universitaten in Alteuropa. Kostanzer Bibliothek, 22, Konstanz, 1994, S. 169 - 182.

стр. 52

Для складывания новой немецкой модели не хватало совсем немногого - ей теперь требовался "университет для Германии", за которым притом стояла бы заинтересованная политика государства, а, значит, прежде всего, был необходим государственный деятель, который бы взялся за ее проведение. Таким государством выступила Пруссия, в правительстве которой именно в этот момент и появился Вильгельм фон Гумбольдт.

Затрагивая причины основания Берлинского университета, многие историки отмечают, что здесь удачно сложилось сочетание нескольких факторов ¹⁷ . "Фактор времени" заключался в том, что после тяжелейшего поражения от Наполеона в 1806 г. Пруссия нуждалась в самоутверждении, восстановлении своего авторитета среди немецких государств, для чего привлекательной казалась именно сфера науки и образования. Прусский король произнес тогда легендарную фразу: его государство должно "духовными силами возместить то, что оно потеряло физически" - и это положило начало большому количеству образовательных проектов, связанных с основанием в столице Пруссии "высшего научного заведения". Идея нового университета естественно укладывалась сюда еще и потому, что крупнейший прусский университет в Галле на тот момент был потерян: он был закрыт французами в конце 1806 г., а область, где он находился, утрачена по Тильзитскому миру. "Фактор места" относился к самому Берлину - впервые для размещения немецкого университета предполагалась столица крупного государства, что означало для него одновременно и близость к власти (тем самым, к источникам финансирования), и возможность использования уже имевшейся научной и культурной инфраструктуры Берлина -например, его музеев, богатые коллекции которых могли служить учебным целям, а главное, взаимодействие с ученой средой Берлинской королевской Академией наук. Наконец, третий "идейный" фактор состоял в несомненном влиянии на процесс основания Берлинского университета формирующейся немецкой классической философии. На нем следует остановиться подробнее.

Рубеж XVIII-XIX в. в культурной жизни Германии ознаменовался мощным интеллектуальным движением (известным в историографии также под названием "неогуманизма"), которое, в противовес предшествующим утилитарно-просветительским взглядам, декларировало как наиболее достойное из занятий человека "чистую науку". Эти занятия должны заключаться не в приобретении каких-либо отдельных специальных навыков, которые есть лишь одностороннее и частичное познание, но в постижении всеобщего, целостного знания о природе и человеке через синтез всего накопленного отдельными науками, который осуществляет "наука наук" - философия.

Очевидна взаимосвязь между этим интеллектуальным движением и эпохой романтизма с одной стороны, а с другой - методологическими прорывами, которые осуществляла в это время немецкая классическая философия. Благодаря революции, совершенной Кантом в гносеологии, менялась вся картина познания мира и соответственно связанные с ней приоритеты. Непосредственное отношение эта перемена имела и к положению науки в университетах, поскольку наряду с философией на первый план в них теперь выступали, вообще, предметы философского факультета - т.е. по современной терминологии гуманитарные (историко-филологические) и естественные (физико-математические), а по словоупотреблению того времени "науки о духе" и "науки о природе", которые вместе, согласно новым представлениям, и образовывали цельность человеческого знания. Если раньше эти науки считались приготовительными перед "высшими" тремя факультетами, то теперь приоритеты менялись ровно наоборот: философский факультет и должен был отражать "чистую науку" во всей ее совокупности, тогда как остальным факультетам оставались сугубо "утилитарные" цели подготовки специалистов. В 1798 г. Кант четко сформулировал это в трактате

¹⁷ Bruch R.vom. Die Grundung der Berliner Universitat - Humboldt International..., S. 53 - 73; Schwinges R.C. Der Export des deutsches Universitatsmodells. Eine Einfuhrung - Ibidem, S. 5 - 7.

стр. 53

"Спор факультетов", противопоставив три высших факультета, служащие главным образом интересам правительства, философскому факультету, который без всяких распоряжений свыше "занимается только самой наукой, исходя из ее собственных интересов" ¹⁸ .

Для формирования концепции гумбольдтовского университета существенную роль сыграло то, что деятели, активно пропагандировавшие новые научные идеи, в 1790-е годы сконцентрировались вокруг Иенского университета, образовав кружок, в который в течение нескольких лет (с перерывами) входил и сам Вильгельм фон Гумбольдт. Исследовавший идейную программу этого кружка Г. Вальтер отмечает ту последовательность, в которой друзья Гумбольдта в своих лекциях в качестве экстраординарных профессоров Иенского университета выражали сходные взгляды на науку ¹⁹ . Первое зерно здесь бросил Ф. Шиллер: его лекция "Что такое всеобщая история и с какой целью ее следует изучать" (1789 г.) содержала явное противопоставление людей, приобретающих ученость "ради куска хлеба", и "философских умов" - первые являются препятствием прогресса человеческого духа, а вторые единственно и могут быть годными для науки. В 1794 г. в своей вступительной лекции "О назначении ученого" И. Г. Фихте провозгласил, что именно подлинная наука призвана измерять продвижение вперед человечества и указывать ему направление, и что поэтому философия имеет всеохватное значение в любой сфере деятельности, представляя собой "соединенную цельность знаний". Закрепил развитие этих мыслей в 1802 г. еще один иенский профессор - Ф. В. Шеллинг в своих "Лекциях о методе академического исследования", вошедших в фундамент немецкой классической философии и получивших широкую известность. Таким образом, влияние иенского кружка на последующие представления Гумбольдта о единстве науки и исследовательских задачах университетов несомненно, что, однако, еще не дает оснований говорить об особой "Иенской университетской модели", лежавшей в основе гумбольдтовского университета ²⁰ : вслед за Г. Вальтером можно заметить, что все названные фигуры принадлежали лишь к "околоуниверситетской" среде, будучи приглашенными в Иену экстраординарными лекторами, тогда как сама "альма матер" полностью сохраняла средневековый корпоративный строй.

К тому же, кроме иенского кружка, следует обратить внимание и на более непосредственное и близкое по времени влияние, которое на идеи Гумбольдта оказало обсуждение проекта "высшего научного заведения" в Берлине в 1808 - 1809 гг. Два текста здесь должны быть названы прежде всего: это - вновь, как и у Шеллинга, написанное в форме лекций программное сочинение его друга, профессора из Галле Г. Штеффенса "Об идее университета", а также "Размышления об университетах в немецком смысле", принадлежащие перу замечательного философа и теолога, который затем возглавил богословский факультет Берлинского университета, Ф. Шлейермахера.

Оба произведения свободно используют новую научную методологию, в предложениях по структуре университета опираясь на названные выше работы Канта и Шеллинга. К этому в них добавляются и другие анализируемые проблемы, из которых главная - взаимосвязь университета, науки с одной стороны и государства с другой. И Штеффенс, и Шлейермахер не сомневаются в действенности государственной поддержки науки, что уже продемонстрировали модернизированные университеты, однако, подчеркивают необходимость предоставления ученым относительной сво-

¹⁸ Кант И. Сочинения в 6-ти томах, т. 6., М., 1966, с. 315.

¹⁹ Walther H.G. Reform vor der Reform. Die Erfahrungen Wilhelm von Humboldts in Jena 1794 bis 1797 - Humboldt International..., S. 33 - 52.

²⁰ На "институционализацию" Гумбольдтом идеалов Иены впервые указал Т. Циолковский ( Ziolkovski Т. Das Amt des Poeten. Die deutsche Romantik und ihre Instituten, Stuttgart, 1992). Выведенное из результатов его работы понятие "иенской модели", на наш взгляд, не вполне точно затем было использовано А. В. Ерохиным. См.: Ерохин А. В. Немецкий университет на рубеже XVIII-XIX века.

стр. 54

боды, выступают против вмешательства государства в сам научный процесс. Особенно четко эти мысли выражены у Штеффенса, который пишет о том, что задача государства заключается в том, чтобы организовывать, помогать развитию университетов, а затем - терпеть их свободу ²¹ .

Немаловажно и то, что, выдвигая свои программы, оба автора в качестве "высшего научного учреждения", вмещающего в себя новые идеи, видели именно университет, несмотря на всю ту критику, которую его старая корпоративная модель выдержала в эпоху Просвещения. Мнение о том, что университеты есть "в корне гнилой" плод старого режима, привело, как мы видели, к их полному закрытию во Франции и последующей замене специализированными высшими школами. И в Пруссии начала XIX в. многие государственные деятели, в том числе непосредственные предшественники Гумбольдта по должности, склонялись к французской системе высшего образования и сомневались в возможности соединить университет с современным образованием и наукой ²² . Однако, Гумбольдт последовал рекомендациям Шлейермахера, хотя и с осторожностью - ведь даже в собственном проекте, представленном королю, он пользовался термином "учебное заведение", упирая таким образом не на корпоративную природу университета, а на его принадлежность к государственным институтам.

Итак, обобщая сказанное об идейном пространстве, в котором зарождался Берлинский университет, мы убедились, что идеи Гумбольдта представляли собой не единичное явление, но находили свое выражение в присутствии целого поля новых мнений о роли науки и образования в обществе и государстве. Тем не менее, именно Гумбольдту принадлежит главная заслуга - соединить философские рассуждения и концепции с конкретной работой по основанию университета, воплотить их в ясные принципы новой организации высшего образования. В этой связи мы должны, наконец, обратиться к сочинениям самого реформатора.

Среди проектов Гумбольдта особое место имеет записка, озаглавленная "О внутренней и внешней организации высших научных учреждений в Берлине". Этот незаконченный текст можно скорее назвать даже не запиской, а меморандумом (точное его назначение в планах Гумбольдта до сих пор не установлено), и, тем не менее, он без сомнения носит характер программного документа, где сконцентрировались все знаменитые формулы "гумбольдтовской модели". Редкий историк, пишущий о классическом университете, обошел этот текст вниманием, и, пожалуй, можно сказать, что это наиболее часто обсуждаемые строки во всей университетской истории ²³ .

Уже в первом предложении Гумбольдт выражает свое неогуманистическое понимание высшего научного учреждения (т.е. университета) как "вершины, к которой сходится все, что непосредственно совершается ради нравственного усовершенствования нации". Общественная функция этого учреждения заключается в осуществлении перехода от школьной учебы к самостоятельной творческой деятельности, и поэтому единственной точкой зрения, с которой оно должно рассматриваться, является чистая наука, одно присутствие которой уже гарантирует университету, несмотря на возможные отклонения, правильное развитие.

Как же понимает Гумбольдт науку? Для него наука предстает не в виде какой-либо сформулированного набора истин, но является именно процессом. Четко противопоставив школу и университет, он подчеркивает, что школа "имеет дело с уже го-

²¹ Muller R.A. Geschichte der Universitat..., S. 73.

²² Boockmann H. Wissen und Widerstand. Geschichte der deutschen Universitat. Berlin, 1999, S. 184 - 186.

²³ На русском языке, насколько нам известно, эта записка была издана лишь в 2000 г. в виде приложения к названной выше лекции Г. Дуды, однако ее перевод содержит серьезные недостатки, неадекватно передавая смысл ключевых понятий, используемых Гумбольдтом. В частности, знаменитое "Einsamkeit und Freiheit" - "уединение и свобода" почему-то переведено как "уникальность и независимость". Далее все цитаты мы приводим в собственном переводе по изданию: Humboldt W von. Schriften zur Politik und zum Bildungswesen, Bd. 4, Darmstadt, 1982, S. 255 - 266.

стр. 55

товым и отделанным знанием", тогда как "характерной особенностью высшего научного заведения служит то, что оно всегда обращается с наукой как с еще не полностью разрешенной проблемой и поэтому всегда остается в поиске". Отсюда Гумбольдт выводит руководящую мысль внутренней организации университета -все в ней должно поддерживать принцип: "рассматривать науку как нечто, еще не вполне найденное, и как то, что никогда не может быть найдено до конца; но именно как таковую ее неустанно искать". Если же прекратить поиск или решить, что науку "больше не следует извлекать из глубин человеческого духа, но достаточно пополнять и упорядочивать как коллекцию", то для высшего образования будет все потеряно.

Условия для такой научной деятельности в высшем заведении, находящемся под покровительством государства, Гумбольдт определяет в еще одном принципе - "уединение и свобода". Течение науки трактуется им как "непреднамеренное и непринужденное взаимодействие" людей, каждый из которых, побуждаемый собственным внутренним долгом ученого, одновременно ободряет и вдохновляет своей успешной деятельностью других. Государство поэтому должно взять на себя задачу сохранять и поддерживать в непрерывности этот процесс, стараясь сделать его как можно более активным и интенсивным. В то же время оно должно понимать, что само по себе не является причиной этого процесса, но зато способно стать препятствием его развития, если не предоставит ему достаточной свободы. Однако угроза свободе исходит не только от государства, но и изнутри университета, когда в нем начинает преобладать "один определенный дух, а ростки другого подавляться". Таким образом, непосредственная задача университетской политики государства, согласно Гумбольдту - в подборе подходящих людей, чтобы обеспечить "мощь и разносторонность духовных сил", а затем свободу их деятельности.

В гумбольдовском принципе "уединения и свободы" содержались, хоть и не названные им прямо, главные основы организации университетской жизни - "академические свободы" не в смысле корпоративных прав, но перед лицом науки. В его меморандуме подчеркнуто равноправие и равновеличие профессоров и студентов с точки зрения их взаимного участия в научном процессе. Поэтому к зародившейся, как мы видели, еще в XVIII в. "свободе преподавания" в классическом университете добавляется теперь и более молодая "свобода обучения". Студент, получавший такую свободу, рассматривался реформатором как самостоятельная, самоопределяющаяся личность. "Переход от школы к университету подводит черту в жизни юноши... Школа в случае успеха поставляет такого питомца, который душевно, нравственно и интеллектуально может быть предоставлен свободе и самостоятельности, и тогда, избегнув принуждения, он переходит не к праздности или практической жизни, но утоляет свое стремление возвыситься до той науки, которая прежде лишь как бы издали была ему показана". Конечно, полная реализация этого принципа могла основываться только на высоком уровне школьного образования (именно это, в частности, позволяло обойтись без обязательного ранее университетского пропедевтического курса) и поэтому непосредственно смыкалась с предложенной тогда же Гумбольдтом реформой гимназий, связанной с введением обязательного выпускного экзамена. В этом даже можно усмотреть парадокс: вдохновленные романтической философией реформы носят в то же время прагматический характер, использующий инструменты государственного регулирования. Но дело просто было в том, что Гумбольдт искренне убежден: наибольшую пользу государству принесут образованные люди, а подлинное образование возможно именно через соприкосновение с чистой наукой, на что и были направлены все его принципы.

Столь же парадоксально выглядит и сочетание внутренней независимости университета и права государства подбирать его профессоров (Гумбольдт подчеркивает, что назначение университетских преподавателей должно принадлежать исключительно государству, объясняя это извечными антагонизмами в среде ученых). На самом деле и здесь реформатор руководствуется единственным и простым критери-

стр. 56

ем - эффективностью деятельности университета с точки зрения государства, т.е., согласно высказанным выше принципам, его научным потенциалом. Развитие этой идеи в дальнейшем можно видеть в системе проводимого государством конкурсного замещения университетских должностей, воспринятой во многих странах мира.

Итак, заложенная в принципах Гумбольдта модель осуществляла качественный скачок в истории университета, представляя собой осознававшийся уже современниками реформатора и звучавший как девиз при основании Берлинского университета переход от "объединения преподавателей и студентов" (universitas magistrorum et scholarum) к "объединению наук" (universitas litterarum) ²⁴ . Прежняя идея университета как корпоративного союза ученых была заменена Гумбольдтом на новую идею всеобъемлющей и единой науки, находящейся на институциональном обеспечении у государства, которое ради его же эффективности само ограничивает свои возможности вмешательства. Одновременно, перед нами раскрывается и одна сторона "гумбольдтовского мифа": поскольку идейная база для такого скачка была подготовлена мощным интеллектуальным движением неогуманизма, куда внесли вклад различные авторы от Шиллера до Шлейермахера, то именно поэтому модель классического университета могла продолжать свое развитие в дальнейшем без прямого участия в этом самого Гумбольдта и даже независимо от знакомства с его конкретными работами.

Другая сторона проблемы касается соотношения между моделью классического университета и ролью Берлинского университета в ее становлении и распространении. Как уже указывалось, Гумбольдт был вынужден уйти в отставку в мае 1810 г., за четыре месяца до начала занятий в основанном им университете, оставив вопрос о его будущем открытым. Лекции начались без всякой помпы и праздника, в немногих только что отремонтированных комнатах дворца прусского кронпринца, где не хватало столов и стульев. Историки находят это символическим отражением того состояния, в котором тогда находилась Пруссия. Ничто при основании Берлинского университета еще не говорило о каких-либо притязаниях стать образцом в национальном или даже интернациональном масштабе, как отмечает немецкий историк Рудигер фом Брух. Быть может, полагает он, только накопившаяся здесь "критическая масса инфраструктуры и духа" (а об обеспечении и того, и другого Гумбольдт успел позаботиться) привела затем к его общемировой значимости ²⁵ .

Действительно, ведущая роль Берлина в немецком университетском пространстве XIX в. есть результат позднейшей мифологизации, а на деле он выступал лишь как один из участников общего процесса происходивших там изменений, которые мы и должны обозначить как развитие модели "немецкого классического университета". При этом едва ли можно говорить о прямом, непосредственном влиянии Берлина на другие университеты. Так, например, ни один иной немецкий университет в XIX в., включая и те, что входили в состав расширяющейся Пруссии, не был реформирован "по примеру Берлина". Историки ставят под сомнение даже саму возможность такого институционального реформирования. Так, Сильвия Палечек полагает, что устав Берлинского университета, утвержденный в 1817 г., не содержит в себе никакого прорыва в смысле воплощения неогуманистической идеи науки, но напротив, отсылает к традиции, провозглашая, что новый университет будет пользоваться "всеми обычно присущими университету правами". Другие исследователи, обращавшиеся к истории разработки Берлинского устава, отмечают однако, что в ней активное участие принимали такие деятели неогуманизма, как Шлейермахер, Савиньи и Бек, и что по некоторым принципиальным позициям - соединение университета и академии в "органическое целое", назначение профессоров государством, свобода

²⁴ Bruch R.vom. Die Crunching der Berliner Universitat - Humboldt International..., S. 57; Walther H.G. Reform vor der Reform... - Ibidem, S. 37.

²⁵ Bruch R.vom. Die Grundung der Berliner Universitat - Humboldt International..., S. 73.

стр. 57

профессоров в выборе лекций, права студентов - устав лежит вполне в русле идей Гумбольдта. Возможно, вопрос о влиянии устава Берлинского университета на восприятие немецкой модели в мире еще потребует дополнительной разработки ²⁶ .

Между тем, подлинные отличия Берлина от других университетов несомненно существовали - они заключались, прежде всего, в подборе ученых (среди которых уже при основании находились Ф. Вольф, Фихте, Шлейермахер, а позже Гегель, Ранке и др.), способствовавших, не в последнюю очередь благодаря своему долгому преподаванию, наращиванию научного потенциала. В том же направлении воздействовала и заложенная Гумбольдтом прочная связь университета и Берлинской академии наук, хотя впервые такое плодотворное сотрудничество воплотилось не здесь, но в основанной в 1751 г. ученой Академии при Геттингенском университете. При этом именно в Берлине появилась принципиально новая организация преподавания, по которой все естественнонаучные кафедры были собраны на философском факультете, а не разделены между ним и медицинским как раньше; кроме них на этом же факультете находились также все историко-филологические и политико- экономические дисциплины (включая технологию, лесоводство и сельское хозяйство), что обеспечивало ему бесспорное лидерство по числу студентов. Как мы видели, это вполне отвечало принципу "единства науки", хотя опять-таки не являлось собственно берлинским изобретением, вытекая из представлений XVIII в. (а лидерство философского факультета на практике обозначилось уже в Геттингенском университете). Следующий же шаг, а именно выделение естественнонаучных предметов в отдельный факультет, произошел уже не в Берлине, а в Тюбингене, где первый в Германии естественнонаучный факультет возник в 1863 г.

О том, что механизмы формирования "немецкой классической модели" были иными, нежели прямые заимствования из Берлина, говорит обращение к опыту других немецких университетов начала XIX в. Все они находились под воздействием упомянутого нами кризиса рубежа веков, преодоление которого для большинства из них стало возможным через ускоренную модернизацию. Так, в первые два десятилетия XIX в. в государственные учреждения были превращены университеты Баварии, Бадена, Вюртемберга, других юго-западных земель. В ходе реформ ощущалось влияние неогуманизма, хотя в меньшей степени, чем в Пруссии, оставляя главной задачей эффективное образование государственных чиновников. Реформы были направлены против стагнации и кумовства старого университетского порядка, поэтому государства брали в свои руки процесс замещения кафедр. Университеты утрачивали привилегии, право собственного суда и экономическую независимость, хотя право внутреннего самоуправления им в результате удалось отстоять. Основание Берлинского университета в этом ряду выступает значимым, но далеко не единственным событием в истории университетских реформ (и в качестве их общего образца скорее можно рассматривать Геттинген).

В дальнейшем ходе XIX в. все немецкие университеты были поставлены в такие условия, когда между ними шло непрерывное соревнование по привлечению научных сил с одной стороны и студентов с другой. Это тесно было связано с интеграцией немецкого образовательного пространства, совершившейся в середине XIX в. и послужившей не последней среди предпосылок к объединению Германии. В этом процессе развивались новые формы как научной организации университетов (возникновение новых кафедр, появление научных лабораторий, институтов, клиник), так и преподавания в них (основание семинаров практически по всем предметам, возросшее значение приват-доцентуры, относительный вес которой в лекциях все время увеличивался) - все это в качестве существенных черт войдет в облик "классического немецко-

²⁶ Paletschek S. Verbreitete sich ein 'Humboldt'sches Modell' an den deutschen Universitaten im 19. Jahrhundert? - Humboldt International..., S. 78; Takamori A. Die erste Berliner Universitatsverfassung und ihr Einflub auf das japanische Hochschulwesen - Jahrbuch fur Universitatsgeschichte, Bd. 2, 1999, S. 139.

стр. 58

го университета". Историками правомерно задается вопрос, насколько это развитие вытекало из первоначального характера "берлинской модели" или, быть может, имело другие источники; по крайней мере, можно с уверенностью отметить, что и здесь явного лидерства Берлина не наблюдается - например, импульсы к созданию семинаров или научных институтов шли вовсе не только и не столько оттуда, но и из других немецких университетов, а приват-доцентура как институт также родилась не в Берлине, но уже в начале XIX в. сформировалась в Баварии, Галле и Гейдельберге. Но вот в чем Берлинский университет действительно преуспел, так это в создании особой "академической культуры", направленной на поощрение научных исследований ²⁷ . Здесь сошлись все преимущества столичного местоположения, научной инфраструктуры (библиотек, музеев и др.), возможность быстрого обращения к государству за материальной поддержкой - т.е. все нужное, чтобы обеспечить плодотворный научный поиск. Поэтому образ берлинского ученого приобрел немалую притягательную силу внутри Германии и мог воздействовать далеко за ее пределами.

Таким образом, рассмотренный нами переход к классической университетской модели в Германии вовсе не описывался той простой схемой распространения влияния Берлинского университета, как это выглядело в "гумбольдтовском мифе". Этот переход можно охарактеризовать как неоднородный в территориальном и хронологическом отношении (здесь стоит заметить, что и расставание с элементами "до-классического" университета могло затянуться, как это, например, происходило с "династическим" устройством профессуры, проявлявшемся и в середине XIX в.), а также нелинейный: ведь далеко не все университеты в своей модернизации строго следовали протянутой историками линии Галле-Геттинген- Берлин, в иных случаях могли образовываться своеобразные ответвления, как это было с баварскими университетами до 1848 г. Однако в итоге путь, важной вехой которого являлось основание Берлинского университета, оказался главным руслом развития немецкого высшего образования, и именно он решающим образом воздействовал на историю университетов Европы, Азии и Америки вплоть до наших дней.

Наиболее близко к воплощению своего идеала, отраженного в принципах Гумбольдта, немецкий университет подошел в конце XIX - начале XX в., в годы кайзеровской Германии и Веймарской республики. Именно тогда родился "гумбольдтовский миф", который был призван исторически обосновать и "продлить в прошлое", вплоть до начала XIX в., лидирующую роль немецкой науки и университетов в мире. Но одновременно этот расцвет предвещал новый кризис, обозначаемый историками как "падение немецких мандаринов". Ярчайшим знаком этого кризиса явилось то, что университетская среда, которой в XIX в. не без основания приписывалась одна из решающих заслуг в деле объединения Германии, в начале XX в. оказалась совершенно неспособной противостоять рвущемуся к власти нацизму. Но это уже тема другого исследования ²⁸ .

Современный же "массовый" или "постклассический" университет сложился после второй мировой войны. В нем отразились новые потребности развития индустриального общества, в свете которых и сам университет превратился в своего рода "фабрику интеллекта". Сопровождавшийся этим отход от гумбольдтовских принципов вызывал не раз бурные дискуссии в университетской среде, особенно острые в конце 1960-х годов, да и до сих пор упоминание имени Гумбольдта несет полемическую остроту в спорах об университетских реформах в ФРГ, Скандинавии или США, поскольку сила воздействия идеала классического университета сохраняется до сегодняшнего дня. Так, один из видных деятелей современного образования, президент Стэнфордского университета Герхард Каспер в своей речи, озаглавленной "Новое открытие университета", обращался к слушателям: "Я советую вам прийти до-

²⁷ Paletschek S. Op.cit, S. 92.

²⁸ Ringer F.K. Die Gelehrten. Der Niedergang der deutschen Mandarine 1890 - 1933. Stuttgart, 1983.

стр. 59

мой, снять с книжной полки томик Гумбольдта и прочесть эти десять страниц "О внутренней и внешней организации..." - вероятно, самое впечатляющее, что когда-нибудь написано об университете как таковом... Влияние Гумбольдта в истинном смысле слова не знает границ ²⁹ .

Итак, немецкая университетская модель есть продукт долгого развития, вполне непрерывного самого по себе, в ходе которого, однако, совершился качественный переход от университета как корпорации, цеха ученых к знаменитому "исследовательскому университету", который, действительно, послужил вдохновляющим примером для высшего образования во многих странах мира. Идейное обоснование этой модели дал Гумбольдт, однако востребованным оно оказалось лишь в начале XX в. До этого же практика и институциональные формы немецкого университета в XIX в., с одной стороны, и университетская "этика чистой науки", ставшая ядром принципов Гумбольдта, с другой стороны, не были напрямую обусловлены друг другом, но черпались из одного общего источника - немецкого неогуманизма. Разные аспекты модели немецкого классического университета сформировались в разное время (так, свобода преподавания возникла еще в XVIII в., тогда как эффективная система научного конкурса сложилась не раньше 60-х годов XIX в.). При этом даже "исследовательский университет" внутри себя мог сохранять и некоторые явления, характерные для "догумбольтовской" эпохи (притязания на внутреннюю автономию и корпоративность, "клановость" ученых или профессорские династии).

В заключении отметим то значение, которое имеет изучение немецкого классического университета для понимания прошлого российского высшего образования, равно как и для его настоящего. Новый облик университета в Европе уже в XIX в. оказывал немалое влияние и на Россию. Главные его достоинства, заключенные в принципах Гумбольдта - нацеленность на научный поиск, внутренняя свобода под внешним контролем и рациональным регулированием государства, обеспеченная его твердой финансовой поддержкой, были воплощены на определенных этапах в политике российских деятелей народного просвещения, что в конечном итоге привело к прочному становлению в XIX в. российской университетской научной школы во всех главных отраслях знаний. Можно надеяться, что и сейчас, в ходе новых реформ российского высшего образования, этот опыт не будет забыт. Поэтому, вслед за Г. Каспером, полагавшим, что начало XXI в. будет эпохой "нового открытия университета", выскажем нашу надежду на то, что найденная Гумбольдтом и подтвержденная историей успешная модель взаимоотношений университета и государства, опирающаяся на высокий авторитет высшего образования и науки в обществе, будет развита в современной России.

²⁹ Casper G. Die Wiedererfindung der Universitat - Glanzlichter der Wissenschaft: ein Almanach. Stuttgart, 1998, S. 31.